Средневековье (№4) - Нечаянный поцелуй

Девушка была красавица. Маленькая, но роскошная. Ему пришлось бы поднять ее на руки, чтобы поцеловать. Но оно того стоило. Рейнард наблюдал за ней сегодня во время пира, сидя за низким столом с другими людьми незнатного происхождения. Он видел, как она бросала взгляды по сторонам, подмечая детали, как разглядывала Генриха. Сначала это удивляло его, потом стало забавлять. Генрих не проявлял к ней интереса, и Рейнард, как ему казалось, догадывался почему. Она же устроила целое представление, чтобы привлечь его внимание. Но это средство уже испытывали другие женщины, куда более искушенные, чем леди Рона.

К чему она стремилась? Видимо, хотела помочь брату добиться расположения леди Дженовы.

Не будь Алфрик слюнтяем, делал бы все сам, а не использовал свою сестру как шлюху. Она заслуживала лучшего…

Впрочем, не все ли равно Рейнарду, что делает его сестра? К тому же она ясно дала ему понять, что думает о нем. Он грязь у нее под ногами. Ему вновь вспомнилась сцена ее театрального ухода. Колыхание бедер под красным платьем, горделиво вскинутая голова. Она и впрямь благородная дама, по крайней мере, таковой считала себя.

Но при всем своем благородстве эта дама нуждалась в уроке хороших манер.

И Рейнард знал, что преподать этот урок придется ему.

Глава 8

В своих покоях, в комнате над большим залом, Дженова не могла сомкнуть глаз. Вечером перед пиром ее навестил капитан судна, которое накануне помогли стянуть с песчаной банки в глубокую воду ее люди с жителями Ганлингорнской гавани. Он пришел не только поблагодарить ее, но и предложил совершить сделку. Сказал, что у него есть несколько рулонов ткани, которые ему хотелось бы ей показать. К сожалению, он не мог отдать их ей бесплатно, хотя был бы рад, но пообещал уступить их по весьма сходной цене…

Его товар действительно оказался превосходного качества и ассортимента. Дженове особенно понравился белый бархат. Эту редчайшую и красивейшую из тканей практически невозможно было купить. Бархат сам по себе не часто встречался в Англии, а белый вообще не имел цены. Дженова гладила его, затаив дыхание.

– Сколько? – спросила она прямо и в ужасе закрыла глаза, когда продавец назвал цену.

Капитан тут же добавил, что собирался запросить больше. Дженова вздохнула. Из этого бархата получился бы превосходный свадебный наряд. Она хотела венчаться в красном наряде из шерсти, но платье из белого бархата куда больше подошло бы для леди Ганлингорн.

«Голубые глаза Генри загорятся, если он увидит меня в этом».

Неожиданно посетившая ее мысль изумила Дженову. Она мечтала о Генри, а готовилась к свадьбе с Алфриком.

– Очень хорошо, – сказала она, стараясь не думать, что могла бы потратить столь огромные деньги на что-либо другое. – Я возьму его, капитан. Весь рулон.

Капитан едва сумел сдержать радость.

Дженова перевела взгляд на сундук, где хранились ее дорогие наряды, и ощутила дурноту. Не из-за цены, а из-за возникших сомнений.

Она вдруг почувствовала, как в ней что-то пошатнулось, едва уловимо, но драматично и бесповоротно. Вещи, казавшиеся такими ясными и определенными, вдруг изменились. Сегодня, когда Алфрик с глазами, полными надежды, принялся ей льстить, – с налетом некоторого отчаяния, как ей теперь почудилось, – слова, прежде доставлявшие удовольствие, вдруг утратили смысл. Лучше бы он молчал, не досаждал ей своим вниманием. Если бы только, думала она, ей удалось привести в порядок мысли и разобраться в своих чувствах.

Не так давно она мечтала, чтобы Алфрик стал частью ее жизни. Но теперь… Ее мечты рассеялись как дым. Она осознала, что Алфрику нет места в ее жизни.

Это Генри во всем виноват.

Теперь она в состоянии мечтать только о нем. Дженова не могла дождаться, когда Болдессары уедут, чтобы остаться с Генри наедине. Она старалась не смотреть на него, чтобы окружающим это не бросалось в глаза.

Дженова поежилась, но не от холода. Ей вспомнился эпизод в чулане, когда, сжимая ее в объятиях, Генри довел ее до экстаза, и она закрывала ладонью рот, чтобы не закричать. Ее тело изнывало по нему. Разве это хорошо? Разве это справедливо? Как можно стремиться к осуществлению прежних планов, когда все ее помыслы связаны с ним?

Генри сказал, что их страсть угаснет. Его слова огорчили ее, но в то же время принесли облегчение. Генриху нет места в ее будущем, по крайней мере, в той роли, которую он сейчас играл. Но признаков затухания своей страсти Дженова пока не наблюдала. Напротив, страсть разрасталась, делаясь жарче и нестерпимее. Чем больше она узнавала Генриха, тем сильнее его хотела.

И это вызывало серьезные опасения.

С тяжелым вздохом Дженова поднялась с постели. За окном падал снег, обряжая двор в белые одежды и превращая мир снаружи в пейзаж из сновидений. Это ее земля, ее дом, она всегда точно знала, что хорошо для ее вотчины и для нее самой. Она и была Ганлингорн. Теперь все изменилось, уверенность ее поколебалась. Будущее представлялось ей весьма туманным, путь, который она выбрала, больше не казался правильным. Но не потому, что она увидела другой, лучший. Дженова признавала, что у них с Генри нет будущего, но Генри перевернул ее понятие о счастье.

Как сможет она выйти замуж за Алфрика, зная, чего лишится? Как сможет удовлетвориться теплой привязанностью, познав жгучую боль страсти?

Но больше всего ее мучили опасения, что вся эта ситуация является весьма заурядной для Генри. Что он не страдает, не чувствует себя выбитым из колеи. Дженове не давала покоя мысль, что она стала для него еще одним безликим телом, еще одной женщиной для развлечения.

В то время как для нее все складывалось иначе. Дженову не покидало чувство, будто он вырвал ее из уюта привычного мира, разбив его вдребезги. Она знала, что никогда не сможет склеить осколки и вернуться к прежней жизни. Не сможет стать прежней.

О Боже, что делать?

Может, Генри прав? Это желание, эта страсть перегорит?

А что, если этого не случится? Что, если она осознает, что не может стать женой Алфрика ни при каких условиях? Дженова в отчаянии прижалась щекой к оконной раме. Как уговорить лорда Болдессара отказаться от того, на что у него загорелись глаза? А глаза у него загорелись, насколько могла судить Дженова, на Ганлингорн, и завладеть им он собирался с помощью своего сына. Алфрик не отличался твердостью характера, следовательно, кто-нибудь всегда будет им командовать. В роли командира Дженова собиралась выступать сама, но для начала следовало объяснить это лорду Болдессару. Лучше раньше, чем позже дать понять отцу Алфрика, что после свадьбы сын выйдет из-под его подчинения.

Дженова не сомневалась, что сумеет справиться с Алфриком и управлять им твердой и в то же время нежной рукой, удерживая его отца на расстоянии. Но если сейчас она отвергнет Алфрика, лорд Болдессар вряд ли этому обрадуется.

Познакомившись с лордом Болдессаром, Дженова поняла, что он за человек. Во время пира, на подготовку которого она потратила столько труда, барон даже не выразил ей благодарности. Он не сделал ей ни одного комплимента, даже не проявил элементарной галантности. Кроме язвительного недовольства, он не выражал при ней иных эмоций. Даже когда она преподнесла ему собственноручно приготовленное средство от головной боли, он посмотрел на него как на отраву. Увольте, спасибо.

Дженова твердо себе сказала, что не боится его. Как-никак она леди Ганлингорн, вдова кузена короля. Король обожает ее, раз позволил самостоятельно устраивать свою судьбу. Нет, Болдессара она не боится. Нужно быть воистину безрассудным, чтобы рискнуть причинить ей зло.

Или доведенным до отчаяния.

Дженова выпрямилась и отошла от окна. Ковер под ее ногами был мягкий и теплый и служил напоминанием о путешествиях се отца на Восток. Его уже не было на свете, как, впрочем, и большинства других членов ее семьи. Мать тоже ушла в мир иной, но умерла счастливой, зная, что Дженова переросла свою мятежность и благополучно вышла замуж. Дженова чувствовала себя одинокой. Обычно это се не трогало, но сейчас она тосковала. Хорошо бы кто-нибудь был рядом, у кого можно спросить совета.

Но ведь есть Генри, ну конечно же, Генри.

Дженова постаралась не придавать значения лукавству этой мысли. Да, сказала она себе торопливо, можно пойти поискать Генри. Поговорить с ним о Болдессаре. Последний раз он без особого энтузиазма отнесся к ее намерению выйти замуж за Алфрика. Не потому ли, что не питал к Болдессару симпатии? Или, может, имел какие-то свои планы?

Но Дженова не могла себе лгать, понимала, что это нехорошо. Не по этой причине хотела она видеть Генри. По ее телу разливалось тепло, и от внутреннего жара закипала кровь.

Она хотела очутиться в его объятиях, хотела, чтобы он целовал ее, любил. Она и без того долго сопротивлялась этому желанию. Гости давно разошлись по своим комнатам и наверняка спят. Никто ее не увидит, а он так нужен ей.

Дженова набросила поверх тонкой сорочки подбитую мехом накидку, сунула ноги в домашние туфли и направилась к двери.

Но будет ли он один?

Она с отвращением вспомнила стол на помосте и жадных Болдессаров, поглощавших ее отменное угощение и вино. И прелестную леди Рону, томно смотревшую на Генриха в надежде, что он тут же влюбится в нее без памяти.

Поначалу Дженова слегка удивилась столь откровенной демонстрации, но потом разозлилась не на шутку. Женщинам, тем более благородного происхождения, не пристало вести себя так в ее доме! Но разве не так все происходит, когда Генри вращается при дворе? Разве там женщины не испепеляют его многообещающими взглядами? И он никогда от них не отказывается?

Не с ним ли она сейчас?

Дженова набрала в грудь воздух, стараясь сосредоточиться. Призывный взгляд Роны, хотя и шокировал, к концу пиршества как-то утратил силу. Генрих, по всей видимости, его не замечал, а если замечал, то не реагировал. Большую часть времени он обменивался колкостями с Болдессаром или сидел, уставившись в бокал. Дженова никогда не видела его таким рассеянным. Впрочем, ей тоже было не по себе.

На месте Роны она пришла бы к выводу, что не вызывает у Генриха интереса. Что при всей своей юности и красоте Рона не вполне та женщина, которую он хотел бы завлечь к себе в постель.

От счастья у Дженовы подскочило сердце.

Подстегиваемая мыслью, что скоро окажется в его объятиях, Дженова выскользнула в холодный коридор и двинулась в сторону лестницы. Комната Генриха располагалась над ее покоями. Один лестничный пролет вверх, освещенный укрепленным на стене факелом. Едва Дженова устремилась вверх по ступенькам, как из тени за ее спиной выросла фигура. От неожиданности Дженова вскрикнула.

– Миледи?

Это был Алфрик. В его карих глазах плясали огоньки. Держался он несколько неуверенно, как нашкодивший ребенок.

– Алфрик, что вы здесь делаете? – спросила Дженова неожиданно.

Она сверлила его взглядом, хотя ее так и подмывало поднять глаза, чтобы убедиться, что Генрих не стоит на площадке. Что бы она делала, если бы их застали вместе? Если бы Алфрику стало известно об их тайной связи, они все оказались бы в неловком положении.

Алфрик протянул ей руку, и она не думая подала ему свою. Его губы были теплыми по сравнению с ее холодной кожей. Он сжал ее пальцы. Его ухаживания во время этого визита носили, как ей показалось, куда более агрессивный характер. Даже в его лести ощущалась какая-то безысходность. Он утратил присущую ему легкость. Таким он Дженове не нравился. Вероятно, Алфрик чувствовал, что она ускользает от него, но не понимал почему. Ей следовало бы его пожалеть. Но Дженове вдруг отчаянно захотелось избавиться от него.

Стиснув зубы, Дженова высвободила руку, которую он все же успел поцеловать.

– Что вы здесь делаете, Алфрик? – снова спросила она. – Что-нибудь случилось?

– Я… я не мог заснуть, – произнес он, наблюдая за ее реакцией. – И решил прогуляться по замку, когда услышал, как открылась ваша дверь. Вы… вы тоже не могли уснуть, моя дражайшая госпожа?

Алфрик приблизился к ней вплотную. В его движениях было что-то пугающее, почти хищное, и это насторожило Дженову. Она попятилась, стараясь установить между ними дистанцию, но он прижал ее к стене.

– Так да или нет, миледи? – спросил он тихо. – Вы тоже вышли на ночную прогулку? Или же имели определенную цель?

«Он знает! – подумала Дженова. – Или догадался…» Чтобы удержать Алфрика на расстоянии, ей пришлось положить ладонь ему на грудь. Оцарапавшись об острый край броши, украшавшей его наряд, она ощутила под пальцами тонкий бархат туники.

– Вы меня пугаете, Алфрик, – промолвила Дженова, стараясь унять дрожь в голосе. – Вас не касается, где и когда я гуляю по собственному замку…

– Не к-касается? – усмехнулся он, кривя губы. – Я ваш супруг! Будущий… Как это м-может меня не к-касаться, с кем вы проводите ночи, леди Дженова?

Усилием воли Дженова взяла себя в руки. Он не должен видеть, что она в смятении. А то еще сильнее распалится. Только этого ей не хватало.

– Нет, Алфрик, это вас не касается. И замуж за вас я не пойду. Жаль, что приходится говорить это в столь резкой форме, но лучше, чтобы вы узнали об этом сейчас и не надеялись понапрасну.

Бравада вмиг слетела с Алфрика, и он уставился на нее с разинутым ртом. Глаза стали большими, как плошки.

– Все, я устала, – продолжала она ровным тоном, – и хочу вернуться к себе.

– Нет! – воскликнул он надтреснутым от волнения голосом. – Нет, леди, прошу вас! О, пожалуйста, не говорите так! Я… я буду хорошим. Клянусь, я никогда… никогда… Умоляю вас! Леди Дженова, пожалуйста!

Он словно свихнулся, и это вызвало у нее отвращение. Дженова попыталась его оттолкнуть, но он мертвой хваткой вцепился ей в плечи.

– Вы можете х-ходить куда угодно, спать с кем угодно, мне все равно, только не г-говорите, что не выйдете за меня, Дженова…

– Алфрик!

Дженова резко оттолкнула его. Его выступающий кадык дернулся. Часто заморгав, он отступил на шаг. Его лицо в свете факела казалось мертвенно-бледным.

– Простите меня, – прошептал он, и в его темных глазах блеснули слезы.

О Господи, только бы он не расплакался! Она не вынесет вида его слез.

– Только… не принимайте пока решения. Не сейчас. Дождитесь утра. Я сделаю все, о чем бы вы ни попросили, только выйдите за меня. Умоляю!

Дженова немного успокоилась и смотрела на него, гадая, надолго ли ему хватит самообладания. Но он, похоже, полностью овладел собой.

– Очень хорошо, Алфрик. Я приму решение утром.

Он кивнул, и на его губах задрожала улыбка.

– Спасибо, – произнес он. При этом губы его дрожали. – Благодарю вас, миледи…

– А теперь позвольте мне пройти.

Алфрик пропустил ее, и Дженова направилась к себе. Войдя в комнату, задвинула щеколду.

Нет, она не выйдет за него замуж. Если бы она любила его, то, возможно, закрыла бы на произошедшее глаза. Но Дженова не питала к нему нежных чувств. Она сознавала, что отчасти сама виновата в случившемся, и ей искренне было жаль Алфрика. Но она не позволит жалости взять верх над здравым смыслом и не совершит роковую ошибку.

Если бы не Генри, она, вероятно, привязалась бы к этому мальчику. Как могла она заблуждаться до такой степени, чтобы убедить себя, что из Алфрика получится хороший муж? Что союз с Болдессарами – это то, что ей нужно? Свадьбы не будет, хотя эту кашу еще придется расхлебывать. И чем скорее она это сделает, тем лучше. Утром она встретится с Болдессаром и его сыном и объяснит им ситуацию.

Она просто передумала. Такое нередко случается. Особенно с женщинами. Возможно, Болдессар предвидел подобный исход и мысленно проклянет ее, но в глаза вряд ли посмеет.

Она пользовалась благосклонностью короля, а это, как полагала Дженова, залог ее безопасности.

Взобравшись на кровать, она закрыла глаза. Решение принято, и она не изменит его, чем бы это ей ни грозило. Но какой бы практичной ни была Дженова, она не могла не испытать боли разочарования при мысли, что никогда не наденет белый бархат.

– Рона! – Голос Алфрика звучал хрипло.

Рона со вздохом оглянулась на служанку, спавшую на полу возле кровати, и, откинув одеяла, поеживаясь, зашлепала босиком к двери.

– Алфрик, это ты?

– Да, это я, Рона. Я сделал, как ты с-сказала. Подождал у нее п-под д-дверью… и… и… мне нужно поговорить с тобой!

«Господи милостивый, что еще стряслось?» – подумала Рона. Тихо, чтобы не разбудить служанку, она приоткрыла дверь и увидела бледное, заплаканное лицо брата.

Внутри у нее все оборвалось.

– Она с-сказала, что не намерена выходить за меня замуж т-теперь, – сообщил Алфрик. – Что делать? Отец меня убьет.

Рона попыталась его успокоить и погладила по щеке, но от страха у нее сжалось сердце. Уже много лет лорд Болдессар с жадностью смотрел на Ганлингорн. И если теперь его столь близкие к осуществлению планы рухнут, ей, не говоря уже об Алфрике, придется заплатить за это дорогую цену.

– Может, у леди появились сомнения, Алфрик, но это не значит…

– Я упросил ее п-повременить с решением до утра, но я н-не лелею надежд. Она пообещала, лишь бы от меня отвязаться. Она н-ненавидит меня, Рона. Я-я прочел это в ее глазах.

Ему не следовало устанавливать ей срок для принятия решения, подумала Рона. Пусть все идет своим чередом. Может, Дженова снова изменит свое мнение, но загнать ее в угол… Рона вздохнула. Ей следовало предвидеть, что Алфрик все испортит. Зачем она доверилась ему? Но теперь уже ничего не изменишь. Остается лишь приготовиться к отцовскому гневу и хоть немного смягчить его.

А если не выйдет? Тогда их ждут наказания и угрозы. Но на этот раз отец может не ограничиться одними угрозами. Подумав об этом, Рона содрогнулась. И все же нашла в себе силы успокоить перепуганного брата.

– Иди спать. Утро вечера мудренее. Попытаюсь что-нибудь придумать.

– Может, пустить в ход зелье?

Зелье было их секретным оружием. Как-то в момент напускной храбрости Рона купила сонный порошок у одной старухи на базаре. С тех пор она тайно хранила его у себя в комнате. Они с Алфриком поклялись, если им станет невмоготу, использовать средство против отца, чтобы бежать, пока он спит. Только Рона сомневалась, что отец их хватится прежде, чем они успеют далеко уйти.

– Нет, Алфрик. Я придумаю что-нибудь еще. Ступай спать.

Алфрик слепо верил в способность сестры находить выход из самых страшных, безвыходных ситуаций. После секундного колебания он кивнул и отвернулся. Рона затворила за ним дверь и, прислонившись к ней лбом, закрыла глаза. Будь она мужчиной, то не подкачала бы! Никуда бы Дженова от нее не делась! Однако Рона подозревала и другое: будь она мужчиной, то половина того, что она говорила или делала, не сошла бы ей с рук. К тому же ей нравилось быть женщиной, нравилась власть, которой она пользовалась, нравилось восхищение, которое она видела в глазах мужчин.

В лице того мужчины, того великана, который предпринял попытку подслушать ее разговор с Алфриком, тоже читалось восхищение. Рона нахмурилась. Должно быть, это по его вине Дженова отвергла Алфрика. Он рассказал ей, что услышал. Впрочем, причина была не в этом. Кто-то другой повлиял на решение Дженовы. Конечно же, Генрих Монтевой. Рона должна соблазнить его и отвлечь от Дженовы.

И Рона решила действовать. Прежде чем гнев отца падет на их головы, она сделает все, что в ее силах. Окажет ли ей в этом поддержку Жан-Поль? Он помогал ей раньше, однако Рона подозревала, что это случалось, лишь когда ее цель совпадала с его собственными интересами. Их священник был для нее тайной за семью печатями. Он появился в их доме год назад и незаметно взял на себя роль близкого доверенного их отца. Это дало ему неограниченную власть как над Болдессаром, так и над его домочадцами.

Рона ему не доверяла.

Она вообще не доверяла мужчинам.

Мужчины слабые, корыстные используют свою силу для подавления. Рона предполагала, что есть среди них и другие, честные, порядочные, но не тешила себя надеждой, что в один прекрасный день явится благородный рыцарь и спасет ее.

И если они с Алфриком хотят избежать отцовского гнева, то должны сделать это сами.

Глава 9

Утром Дженова спустилась в зал с заранее заготовленной речью. Бледная и измученная, она была настроена решительно. Слуги уже встали и занимались своими обязанностями. Наметанным глазом она проверила, как идет подготовка к обеду. Чтобы прокормить обитателей и гостей замка, равного по величине Ганлингорну, требовался тщательный расчет и стратегия. Этой работе Дженову обучали с детства, и она приносила ей удовольствие.

На кухне за ширмой сидел мальчик, ворочая на огне вертел, чтобы не подгорело жарившееся мясо. При виде хозяйки он улыбнулся. Из печей доносился аппетитный запах пирогов, смешиваясь с ароматом свежеиспеченного хлеба. Дженове уважительно поклонился повар, мужчина с круглым брюшком и деревянной поварешкой в руке.

Делать здесь было нечего. Ничто не требовало ее вмешательства и не давало повода для задержки. Дженова никогда не считала себя трусихой, однако перспектива встречи с Болдессаром внушала ей страх. Скорее бы покончить с этим!

Приободрив себя, Дженова набрала полную грудь воздуха и направилась в большой зал. Многие из домочадцев уже встали. Некоторые сидели за столами, развлекаясь разговорами, игрой в кости или шахматы, другие перекусывали вчерашним хлебом и элем, желая заморить червячка до наступления дневной трапезы.

– Матушка!

Это был Раф. Его зеленые глаза сверкали.

– Мы собираемся поискать Рейвен с котятами. Хочешь пойти с нами?

«С нами?» Дженова повернулась в надежде увидеть поблизости Генри. Он насмешливо улыбнулся, словно ждал с ее стороны осуждения за привязанность к ее сыну, не подозревая, что это ее особенно радует и является одной из причин отказа выйти замуж за Алфрика, человека весьма легкомысленного.

– Я бы пошла, милый, но мне нужно кое-что обсудить с лордом Болдессаром, – сказала она Рафу, устремив взгляд на Генриха.

Должно быть, он прочел в ее лице напряжение, потому что его черты заострились, а глаза сузились.

– Хочешь, чтобы мы подождали?

Господи милостивый, да! Дженова переборола слабость и страх. Открытое, улыбающееся лицо Рафа все еще было обращено к ней. Дженова не хотела, чтобы он стал свидетелем сцены, которую собиралась сейчас устроить. Пусть лучше побудет с Генри, как можно дальше от разозленного Болдессара.

– Я… нет, Генри, нет. Найдите Рейвен с котятами. Я сама справлюсь с лордом Болдессаром.

Генрих кивнул и, продолжая следить за ней глазами, подошел ближе.

– Постарайся добиться хороших условий для своего брачного контракта. Выгодных для тебя и Рафа, а не для милорда Болдессара, – сказал он.

Генрих думал, что она собирается обсуждать с Болдессарами свадьбу. Откуда ему было знать, что она изменила решение. Дженова чувствовала, что Генриху вряд ли понравятся сложности, которые наверняка возникнут теперь в их взаимоотношениях.

– Лорд Генрих, нам надо идти, – нетерпеливо сказал Раф.

Генрих взял мальчика за руку, продолжая смотреть на Дженову. Она заставила себя улыбнуться:

– Да, Генри, идите. Я справлюсь.

Еще мгновение поколебавшись, Генри быстро поклонился и оставил ее.

Дженова закрыла глаза и, сделав глубокий вдох, снова повернулась к большому залу.

Ее взгляд тотчас наткнулся на лорда Болдессара. Он стоял у помоста, нетерпеливо похлопывая перчатками по ладони. Его белокурые дети находились тут же, уставившись на Агету, пытавшуюся вовлечь их в разговор. Дженова знала, что Болдессар побывал спозаранку на конюшнях – один из грумов рассказал ей – и нашел, к чему придраться, хотя это его никоим образом не касалось. Видимо, он уже считал себя хозяином Ганлингорна.

От этих мыслей Дженова испытала прилив облегчения, развеявшего немного ее дурные предчувствия. Она правильно поступает, отказывая Алфрику. Она не сомневалась, что смогла бы удержать лорда Болдессара на расстоянии, но это истощало бы ее терпение и дурно влияло на характер. Он был настоящий придира, а придир она не жаловала. Решимость Дженовы окрепла. Она устала от Болдессара, от его холодных взглядов и плохо, скрываемого презрения.

Будет лучше, если в Ганлингорне он больше не появится.

Придав походке уверенность, она прямиком направилась к маленькой группе, кивнув по дороге Рейнарду. Лорд Болдессар встретил ее угрюмой гримасой и вежливо ответил на приветствие, сопроводив его резким кивком головы. За ним эхом отозвался приглушенный голос его дочери, красоту которой несколько портило бледное, осунувшееся лицо. Стоявший подле нее Алфрик поклонился, но ничего не сказал. Его обнесенные тенью глаза и бледность указывали, что и он провел бессонную ночь.

Не слишком радостное собрание.

– Миледи.

Агета улыбалась, но ее глаза смотрели проницательно. Агета будет недовольна, когда узнает, что Дженова намерена порвать с Алфриком. Он ходил у Агеты в любимчиках. Но Дженова не собиралась угождать фрейлинам.

– Агета, не оставишь ли ты нас на минуту? Мне нужно кое-что сказать лорду Болдессару.

Агета вопросительно посмотрела на нее и нехотя отошла на другой конец зала.

– Милорд, – начала Дженова охрипшим голосом, – не желаете ли присесть на секунду? Мне нужно вам кое-что сказать.

Они стояли несколько обособленно, что позволяло им беседовать без риска быть услышанными. С другой стороны, ее слуги находились достаточно близко, чтобы Дженова чувствовала себя в безопасности. Сам факт возникновения подобных мыслей – что, даже находясь у себя дома, она подвергается потенциальной опасности – лишний раз подтверждал правильность принятого ею решения.

– Ваши слуги непочтительны, – заявил барон и, взмахнув плащом, тяжело опустился в кресло.

– Агета не служанка, она дочь…

– Я не об этой маленькой глупышке. Я отчитал вашего грума, слишком долго возившегося сегодня утром с моей лошадью, а он ответил мне сердитым взглядом. Ваша челядь нуждается в твердой, руке, вы слишком снисходительны к ним. Впрочем, это свойственно всем женщинам.

– В самом деле?

Подавив раздражение, Дженова присела на край скамьи, в то время как дочь и сын Болдессара заняли другой ее край.

– В самом деле, – подтвердил Болдессар. – Алфрик может помочь вам в этом. Он быстро научится обращаться с вашими слугами, а если не научится, я объясню ему, что надо делать.

Спесивость лорда поразила Дженову. Неужели он всерьез полагает, что она позволила бы ему отдать в Ганлингорне хоть один приказ? Наверно, считает ее круглой дурой. Сомнения окончательно рассеялись, сменившись уверенностью и чувством облегчения. Она приняла правильное решение, и надо поскорее с этим покончить. Дженова сложила на коленях дрожащие руки.

– Милорд, я хочу сказать вам без обиняков, что не могу выйти замуж за вашего сына. Не потому, что он вызвал у меня неприязнь каким-либо своим поступком. Ни в коем случае. Просто я поняла, что мне претит сама идея брака. Я вообще не хочу выходить замуж.

Дженова смотрела в серые глаза Болдессара и видела, как вспыхнули они, когда ее слова проникли в его сознание. Крохотный огонек в знакомой холодности быстро набирал силу, пока не засверкал грозным пламенем неудержимой ярости. Казалось, даже воздух вокруг него стал наэлектризованным, как в преддверии бури.

Дженова замолчала, и воцарилась гнетущая тишина. Ни Рона, ни Алфрик не проронили ни слова.

И разразилась буря.

Лицо Болдессара налилось багрянцем перезревших слив, когда он вскочил на ноги.

– Что такое?! Что за блажь взбрела в вашу голову, глупая женщина?!

Дженова вздрогнула, чувствуя, что у нее перехватило дыхание. Искоса взглянув на Рону и Алфрика, она увидела, что они сидят, склонив головы, молча и неподвижно. Очевидно, Болдессар привык давать волю своим эмоциям. Ладно, решила Дженова, пусть себе ярится и бушует, но только не здесь, не в ее зале. А здесь пусть ведет себя прилично или убирается вон!

– Потише, – сказала она твердо и тоже поднялась на ноги, хотя колени у нее дрожали.

Высокого роста, она горделиво распрямила спину. Краем глаза заметила, что Рейнард стоит, сжимая рукоятку меча. Его присутствие придало ей силы.

– Ты выйдешь за моего сына! Ты обещала стать его женой и сдержишь слово!

Болдессар словно обезумел. Мощный вал жгучей ярости грозил смести все на своем пути.

Он сделал шаг в сторону Дженовы, то ли намереваясь ее ударить, то ли свернуть ей шею, прежде чем его остановят ее люди. Однако отступать она не собиралась. И когда вновь заговорила, повысила голос.

– Я ничего подобного не обещала! Я не давала слова и не подписывала брачного контракта. Я не выйду замуж за вашего сына, и не в вашей власти меня заставить.

– Ты обманула меня, стерва, ты…

– Я никого не обманывала. Я передумала.

Лорд Болдессар приблизился к ней вплотную, так что теперь она ощущала, как сотрясается от гнева его тело; Его лицо пошло пятнами.

– Будьте осторожны, миледи, – промолвил он, пытаясь овладеть собой. Сквозь стиснутые зубы со свистом вырывался воздух. – Предупреждаю. Ни одна женщина мне еще не отказывала. Я Болдессар!

– Вы мне угрожаете? – осведомилась Дженова, не двинувшись с места. – Не забывайте, король – мой друг. Причинив зло мне, вы причините зло ему. А это уже измена, милорд.

Серые глаза Болдессара сузились, и он чуть-чуть поостыл. Он обуздал свой пыл, и безобразный цвет его лица немного потускнел. Алфрик и Рона продолжали сидеть, дрожа и прижимаясь друг к другу. Дженова сама испытывала страх, однако не могла им не посочувствовать.