Настоящая любовь

– Это твоя сказка, – заметил Алед, – поэтому как скажешь.

– Под каким обличьем скрывается Ребекка? – спросил Герейнт.

– Из того, что я слышал, – неохотно ответил Алед, – о других мятежах, ты понимаешь, она обычно одета в белое широкое платье, длинный светлый парик, а лицо замазано сажей.

– Замазано сажей. – Герейнт задумался на минуту. – Не слишком надежная маскировка от тех, кто может оказаться поблизости и хорошенько ее рассмотреть. Маска была бы надежнее, если надеть что-нибудь такое на голову, под парик.

– Тебя все равно узнают, – сказал его друг.

– Думаю, нет, – возразил Герейнт, – такой наряд хорошо скроет фигуру. Все решат, что я из другого городка или деревни, кто-то, кого они раньше никогда не видели. Да и кто в здравом уме вообразит, что это могу быть я?

– А твой голос? – спросил Алед.

– Ты единственный, с кем я говорил по-валлийски, возвратившись сюда, – сказал Герейнт. – Разве у меня есть акцент?

– Нет. – Алед нахмурился.

– Ребекка будет говорить только на валлийском. А еще я слегка изменю голос, на всякий случай, – произнес Герейнт, демонстрируя, как он это сделает. – Никто не догадается. И никто не подумает, что я переоделся, чтобы повести собственных людей против себя самого.

– Даже те, кто помнит тебя как сумасшедшего мальчишку, не догадываются, что ты абсолютно безумен, – сказал Алед. – А ведь так оно и есть, Гер. Удивительно, что никто до сих пор не приковал тебя цепью к стене одного из твоих элегантных лондонских особняков.

Герейнт ухмыльнулся. Последний раз он чувствовал себя таким оживленным… он не мог вспомнить, как давно.

– А пока, – сказал он, – я собираюсь приостановить реформы в своем поместье. Не хочу, чтобы кто-то начал жалеть меня или что-то заподозрил. Пока остановимся на том, что запруда разрушена, а ловушки убраны.

Алед, сидящий на скамейке, внезапно выпрямился и вновь насторожился.

– О Господи, Гер, – сказал он, – ты заставил меня забыться ненадолго. Очень любопытная сказка.

Герейнт прищелкнул языком.

– Слишком поздно, Алед, – сказал он. – Я видел, как вспыхнули твои глаза, я прочел правду на твоем лице. Вам нужна Ребекка, и ты сам знаешь, что я отлично подхожу для этой роли, лучше меня вам не найти. Ты входишь в комитет? И не спрашивай, какой комитет.

Алед уставился на него.

– Отведи меня к ним, – продолжал Герейнт. – Они могут спрятаться за масками, если пожелают. Место сбора останется для меня тайной: ты приведешь меня туда с завязанными глазами. Но дай мне с ними поговорить.

Он видел, что Алед, снова побледнев, закрыл глаза.

– Алед, – сказал Герейнт, – ну зачем бы я пытался расставить тебе ловушку? Ты единственный здесь, кто относится ко мне по-дружески. Марджед ненавидит меня всей душой, и теперь я понимаю, почему. Ты можешь сам пойти убедиться, что запруда на лосося уничтожена. Неужели это не доказательство того, что у меня добрые намерения? Ну теперь ты доверяешь мне?

Алед встревожено взглянул на него.

– Я не смею доверять тебе, – ответил он. – Слишком много жизней зависит от моего решения. – Он поморщился. – Но наверное, уже по этим словам ты понял, что я засомневался. Черт возьми, Гер, почему ты не остался в Англии? Твое место там.

– Мне кажется, я приехал потому, что вам нужна Ребекка, – тихо ответил Герейнт. – Ты веришь в судьбу, Алед? На первый взгляд незначительные события могут приобрести впоследствии огромное значение. В Лондоне на одной из улиц мимо меня прошли два человека, они разговаривали по-валлийски. Один из них говорил, что скучает по холмам. И вот я здесь. Почти три недели мне казалось, что скорее всего я совершил ужасную ошибку, приехав сюда. Во всяком случае, мое возвращение не принесло мне никакой радости. Но теперь я знаю, почему я оказался рядом с теми прохожими и услышал обрывок их разговора. Мне было предначертано вернуться сюда и стать Ребеккой.

– Предначертано самим сатаной, – сказал Алед.

– Возможно. – Герейнт не сводил с него немигающего взгляда. Наступило молчание. – Ну так что?

– Когда-то ты мог уговорить меня забраться в чужой сад только ради приключения, – сказал Алед. – Однажды ты уговорил меня поиграть в привидения. Потом уговорил Марджед и меня запереть тебя в шкафу классной комнаты до начала занятии воскресной школы. Ты уговаривал меня участвовать во всех своих безумных затеях, Гер. Почему бы мне не согласиться и на этот раз? – Ему было не до шуток, в голосе его ясно слышались раздражение и печаль.

– Где? Когда? – Герейнт вскочил с места.

– Скоро. – Алед тоже поднялся, но медленно. – Я дам тебе знать, Гер. Но на твоем месте не стал бы слишком надеяться. Остальные члены комитета не так доверчивы, как я.

– Алед, – Герейнт с серьезным видом протянул ему руку, – ты не пожалеешь, что доверился мне. Я тебя не подведу.

– Если подведешь, то будем биться с тобой насмерть, – предупредил Алед, нисколько не шутя. – Если, конечно, я останусь на свободе.

Они пожали друг другу руки.

Мэтью Харли нанес днем визит в Пантнеуидд. Сначала зашел в контору управляющего, служившего у сэра Гектора Уэбба, но вскоре уже, как обычно, прогуливался по поместью с самим хозяином. Эти двое относились друг к другу с уважением. Харли всегда понимал, что сэр Гектор – а через него и леди Стелла – поддерживает с ним связь, чтобы узнавать новости об Уиверне, проживавшем в Англии, а также для того, чтобы приглядывать за поместьем, которое однажды, возможно, перейдет к ним в руки. Харли всегда казалось, что сэр Гектор в большей степени для него хозяин, чем граф Уиверн.

– Он приказал мне уничтожить запруду, – рассказывал Харли сэру Гектору, когда они принялись обсуждать вопрос, ради которого встретились. – А Тегиду велел убрать все ловушки.

– Глупец! – злобно произнес сэр Гектор. – Неужели он надеется, что так его будут больше уважать? Почему он не понимает, что над ним просто посмеются и сочтут слабаком?

– При всем моем уважении, сэр, – заметил Харли, – я не уверен, что он полностью понимает ситуацию. Он пытается завоевать симпатии местного населения. Ходил на службу в их часовню и на день рождения престарелой женщины на одну из ферм.

– Глупец! – повторил сэр Гектор.

– Думаю, это понятно, – продолжал Харли. – Он был одним из них когда-то. Должно быть, теперь ему нелегко…

– Мой шурин был еще большим глупцом, чем его сын! – с той же злостью перебил его сэр Гектор. – Но сейчас речь не об этом. За ним нужно присматривать, Харли. Как только эти валлийские фермеры почуют слабину, они тотчас воспользуются ею. И не успеем мы оглянуться, как в этой части графства начнутся мятежи Ребекки. И все по вине Уиверна.

– Возможно, он учтет предупреждение после всех происшествий, которые произошли в Тегфане за последнее время, – выразил надежду Харли. – Должен же он понять, что все это не случайно.

Они прогуливались вдоль зеленой изгороди вокруг овечьего пастбища. Услышав последнее заявление управляющего, сэр Гектор остановился и вопросительно посмотрел на него. Выслушав отчет обо всех «происшествиях», сэр Гектор коротко рассмеялся.

– Если нам повезет, Харли, он почувствует себя уязвленным, уползет обратно в Англию и позволит управлять своим поместьем тем, кто знает, как им управлять. А пока нужно очень внимательно следить за ситуацией. Народ волнуется, поползли слухи. В Пемброкшире, Кардиганшире и даже в этом графстве разрушено несколько застав. У вас есть осведомители?

– Они мне никогда не были нужны, – ответил Харли.

– Пора заиметь их. – Сэр Гектор пошел по направлению к дому. – Это совсем не трудно. Кто-нибудь, за кем числится долг. Кто-нибудь, кто точит зуб на соседей. – Он оценивающе оглядел своего собеседника. – Какая-нибудь женщина. Вы достаточно привлекательны и молоды, Харли. Добейтесь расположения какой-нибудь особы. У женщин развязываются языки, когда они воображают, что влюблены.

Харли подумал о Сирис Вильямс, за которой официально ухаживал. За последние две недели он неожиданно для себя понял, что она волнует его. Мало того, что она хорошенькая и покладистая, ему казалось, что она увлечена им. Во время прогулок она держала его за руку и внимательно слушала все речи. Она отвечала на его поцелуи. Даже позволила прошлым вечером ласкать ей грудь сквозь ткань платья, хотя поначалу противилась.

Он нисколько не сомневался, что смог бы использовать ее как осведомителя. Но проблема была в том, хотел ли он этого. Ему не нравилась мысль смешивать дело и удовольствие, а Сирис Вильямс была для него, разумеется, удовольствием. Он даже подумывал, что мог бы чуть-чуть влюбиться в нее. Впрочем, дело – его положение, власть, которой он с удовольствием пользовался, – всегда было для него важнее любого удовольствия. Но теперь и то и другое оказалось под угрозой из-за присутствия хозяина в Тегфане и напряженной ситуации с фермерами.

Сэр Гектор Уэбб хмыкнул.

– Что-то вы приумолкли. Вспоминаете своих валлийских подружек, из которых могли бы выдоить сведения?

– Я пригляжу за делами, сэр, – ответил он. – И буду обо всем вам докладывать.

– Отличный парень. – Сэр Гектор похлопал его по плечу. – Эти лондонские щеголи все одинаковы. Ничего толком не знают, а считают, что обо всем смеют судить. Я не забуду, кто на самом деле управляет Тегфаном и поддерживает это процветающее поместье в отличном состоянии. И леди Уэбб тоже не забудет.

– Спасибо, сэр, – сказал Харли.

Почти две недели Марджед работала не покладая рук. Она выпустила скот на пастбище и навела в хлеву такую чистоту, что ее свекровь объявила, что в нем так же чисто, как и на кухне. Приготовила плуг для сева и неторопливо прошлась по всему полю, собирая тяжелые камни, которые каждой весной появлялись словно по волшебству. Это была тяжелая работа, которая изнуряла даже Юрвина. Он ни разу не позволил ей помочь ему. Теперь она выполняла ее одна, если не считать небольшую помощь юного Идриса Парри, который провел с ней целый день, подстраиваясь под ее шаг, чтобы болтать без умолку. Как он все-таки похож на Герейнта в детстве! Марджед дала мальчику немного еды, чтобы он отнес семье, и предложила несколько монет, которые сама с трудом наскребла. Он отказался.

Она работала больше, чем было необходимо. Сначала ею двигал страх. А что, если он подумал, будто она простой наблюдатель, а не участница событий, которые происходили в поместье? Но если он видел ее на холме, вполне вероятно, что он заметил, как она шла от дома. Как только он вернулся к себе и увидел свою кровать, он наверняка все понял. И наверняка догадался, что она и есть тот зачинщик, имя которого он хотел у нее узнать.

Она не верила, что он прикажет ее арестовать. Это значило бы выставить себя дураком. Но уговорить себя, что это так, было делом сложным. Ледяной страх сковывал ее при мысли о тюрьме. Она боялась плавучих тюрем. Она боялась чужой земли и рабского труда – возможно, в цепях, возможно, под угрозой кнута.

Она жила в страхе день и ночь, и презирала себя, и держалась с таким невозмутимым спокойствием и отрешенностью, что даже бабушка заметила и спросила, не больна ли она.

Через несколько дней страх утих. Но вместо него пришла ненависть, еще более сильная, чем прежде. Она не могла вынести мысли о том, чтобы вновь увидеть его. Она не могла вынести мысли о том, чтобы увидеть его живым, красивым и… да, невероятно привлекательным, тогда как Юрвин давным-давно в могиле. Хотя нет, даже не в могиле. У нее не было утешения, которое получают вдовы, когда ходят на могилы мужей. Останки Юрвина покоились где-то на дне океана. Она не могла вынести мысли о том, чтобы увидеть графа Уиверна и вспомнить, как ее потянуло к нему в тот вечер, когда он проводил ее домой и поцеловал ее ладони.

Она даже пропустила службу в часовне в первое воскресенье, уговорив свою свекровь пойти вместо нее. Кому-то нужно было остаться дома с бабушкой – это был удобный предлог. Через две недели она все-таки пошла на утреннюю проповедь, съежившись от внутреннего страха. Он не появился. И она пошла на репетицию хора в следующий четверг. Ей казалось маловероятным, что она встретит его на полпути из Тайгуина к часовне. До нее дошли слухи, будто он приказал разрушить запруду на своей территории. Из упрямства она не хотела в это верить. Или не хотела верить, что такой поступок имеет отношение к ней или Юрвину. Она не хотела, чтобы он проявлял к ней доброту. Тем более с опозданием в два года. Юрвина все равно не вернуть.

Глава 12

Пение действовало как бальзам на душу. Она всегда это знала и сейчас вновь убедилась. Даже если она пела сама себе, выполняя будничную работу, ей становилось легче. Но пение рядом с другими людьми, многоголосие, в котором был и ее голос, чудесным образом успокаивало, словно купание в реке в жаркий день. Даже еще лучше. Она затянула репетицию, повторив больше гимнов, чем нужно было для предстоящей службы в воскресенье.

Никто не возражал.

Но, когда она подала знак, что репетиция окончена, Алед вскочил с места и поднял обе руки, призывая к тишине.

– Мне нужно сообщить что-то важное, – сказал он. Марджед заметила, что он бледен и держится решительно. – Те из вас, кто не хочет слушать, могут уйти. Мы никого не собираемся заставлять, как происходит в других местах.

Сердце Марджед замерло, а потом сильно застучало. Значит, началось. Она поняла по голосу Аледа, что он не собирается, как обычно, призывать к терпению. Она не сводила с него напряженного взгляда, пока несколько человек покидали классную комнату, среди них была и Сирис, которая поспешила уйти, уставившись в пол.

– Так вот, – заговорил Алед, когда дверь снова закрылась, – время пришло. Все спланировано. Послезавтра ночью. Мужчины, которые хотят последовать за мной, должны собраться с наступлением темноты около реки.

– Двинемся на заставы? – поинтересовался Дьюи Оуэн. – Какая рухнет первой, Алед? Или какие? Я пойду с тобой до конца, парень.

– Не могу сказать какая, – ответил Алед. – Чем меньше ты будешь знать, тем лучше, Дьюи. Мне жаль, но таков порядок.

– Ребекка? – Марджед подалась вперед. – Появилась Ребекка, Алед?

– Да. – Он коротко кивнул. – Мы нашли Ребекку, Марджед.

– И кого же? – Она сгорала от нетерпения. Алед покачал головой.

– Это я тоже не могу сказать. Чем меньше людей будут знать его имя, тем безопаснее для всех.

Марджед была разочарована.

– Он нездешний? – спросила она. – Скорее всего. Но может быть, мы все-таки его знаем? Он из соседней деревни?

– Алед прав, Марджед, – вступил в разговор Ивор Дейвис, – лучше нам ничего не знать. Тогда из нас не смогут вытянуть то, чего мы не знаем, девушка.

– Но подходит ли он? – Марджед никак не могла успокоиться. – А вдруг, Алед, его заставили взяться за это дело против воли? Или это какой-нибудь бесшабашный сорвиголова, который захочет без всякого смысла лезть на рожон? Или какой-нибудь безжалостный тип, готовый без разбору все крушить и ломать, даже если в этом нет необходимости?

– Он подойдет, Марджед, – ответил Алед. – Он будет лучшей Ребеккой, которая когда-либо возглавляла мятеж, я уверен.

Марджед удивленно приподняла брови. Не в характере Аледа было отзываться о ком-то с таким воодушевлением. Наверное, тот человек действительно достоин такой похвалы.

– Я поддерживаю его и полностью доверяю ему, а потому стану одной из его дочерей, – сказал Алед, едва заметно улыбнувшись, – Шарлоттой.

Шарлотта по традиции была любимой дочерью Ребекки. Правой рукой главаря. Значит, бунт возглавит тот, в кого Алед действительно верит. Марджед просто распирало от любопытства.

– Пусть каждый захватит лом или что-нибудь такое, чем можно разрушить ворота и посты, – продолжал Алед. – Но никаких ружей или другого оружия, которое придумано для уничтожения людей. Никакого насилия против людей. Ребекка поставил только одно твердое условие, при котором согласен послужить нам, и я поддерживаю его в этом целиком и полностью.

– Жаль, – произнес Илий Харрис, – а то я знаю парочку смотрителей застав, которых не отказался бы проучить… кулаком или чем покрепче.

– Ребекка не потерпит оголтелой толпы, – заявил Алед. – Наш предводитель ожидает встретить дисциплинированную армию и потребует послушания. Тот, кто не согласен, лучше пусть останется дома.

Илий начал было ворчать, но его никто не поддержал.

Марджед подумала, что Ребекка с каждой минутой все больше растет в ее глазах. Она надеялась, что Алед не преувеличивает. Но где же прятался до сих пор этот человек?

– Я целиком поддерживаю тебя, Алед, и Ребекку тоже, – сказала она. – По крайней мере мы сделаем то, о чем заговорят в правительстве. По крайней мере у Герейнта Пендерина, графа Уиверна, и ему подобных, теперь появится более серьезный повод для беспокойства, чем несколько мышек в столовой, или убежавшие лошади, или зола на постели. Поскорее бы увидеть, как он отреагирует.

Алед посмотрел на нее немигающим взглядом.

– Мoгy представить, что он очень рассердится, Марджед, – сказал кузнец.

Она радостно улыбнулась.

– Надеюсь, что так. Очень надеюсь.

Он успел забыть это чувство. А когда-то жил с ним многие годы – с этим сочетанием радостного возбуждения и страха, в котором одно было не отделимо от другого. Он тогда был мальчишкой и промышлял браконьерством, испытывая настоящий восторг от того, что добывает еду для себя и матери, и одновременно волнение, окрашенное страхом наказания, которое неминуемо последовало бы, если бы его поймали.

Теперь он стал мужчиной и понимал, что последние годы жизни прошли чересчур спокойно. Ему даже это нравилось, но все-таки не хватало острых, ярких событий, а сейчас к нему вернулись волнения детства, словно годы повернули вспять. Появилась возможность опять испытать риск, отдавая новому делу все свои силы. Ему предстояло возглавить бунты Ребекки в этой части Уэльса. Под его начало поступят несколько сотен мужчин, которых нужно повести за собой и уберечь от смерти. И при этом нужно будет сохранить свое имя в тайне и от властей, и от людей, которых он возглавит. Нужно подумать и о собственной безопасности, если в ряды восставших проникнут осведомители. Ему говорили, что за поимку Ребекки всегда предлагается большая награда.

А еще его мучил страх. Определенно это был страх. Страх, что он не сумеет подчинить людей и они превратятся в толпу, которая в своем стремлении разрушать не остановится ни перед чем. И страх быть пойманным. Пожизненная каторга – такова участь любого главаря бунта, попадись он властям. Пока что никого не поймали. Возможно, в его случае, учитывая, что он землевладелец и аристократ, который, как все решат, предал свой класс и даже свою страну, – его скорее всего ждет смертная казнь.

Герейнт предстал перед комитетом, куда его привел с завязанными глазами, как он и просил, мрачный Алед. Его посадили за ширму в темной комнате. Больше часа он приводил свои доводы, отвечал на вопросы, выдержал настоящий допрос. И потерял надежду: они наверняка ему откажут. Но не отказали. Очевидно, решили, что им почти нечего терять. Если его постигнет неудача или если он все-таки окажется провокатором, им все равно не грозит никакая опасность. Он ведь никого не видел, кроме Аледа. К тому же он сразу догадался, что, разговаривая с ним, они изменили голоса.

Герейнт поставил свои условия. Разрушению подвергнутся только заставы. Частной собственности причинять урон они не станут. Ни один человек не должен пострадать. Никого нельзя принуждать к участию в бунте, что бывало в других местах. Никто не принесет с собой оружия. И для одной заставы они сделают исключение. На территории Тегфана находится одна застава, которую охраняет старая женщина, миссис Дилис Филлипс. Он дал ей слово графа Уиверна, что защитит от всех бед.

Итак, у него появилось третье «я». Он был Герейнтом Пендерином и графом Уиверном, а теперь стал еще и Ребеккой. Впервые выступить в роли Ребекки ему предстояло в ночь с субботы на воскресенье. Его костюм уже был собран и надежно спрятан в полуразвалившейся сторожке егеря на северной окраине парка. Он изучил неизменно соблюдавшийся при разрушении застав ритуал. Это были глупые правила, как и вся идея Ребекки и ее дочерей, но Герейнт знал, что иногда соблюдение ритуала придает порядок ситуации, чреватой опасностью. Ему казалось, что субботняя ночь уже никогда не наступит.

В оставшиеся дни он не мог ничем заняться, лишь бродил беспокойно по дому и парку. Не мог проглотить ни куска. Почти не спал.

Он переживал радостное волнение и страх.

Она ужасно боялась. Ей еще никогда не приходилось так бояться. Нет, неправда. Она испытывала больший страх, когда Юрвин ушел из дома, чтобы разрушить запруду. А ее чувства во время суда и потом переросли страх. Страх особенно невыносим, когда его сопровождает сознание абсолютной беспомощности.

К этому страху примешались крупицы радостного волнения. И на этот раз она не была беспомощна. Она что-то делала. Она сама отвечала за свою судьбу.

Свекровь и бабушка всегда ложились спать рано. Иногда Марджед даже сожалела об этом. Вечера могут казаться особенно долгими, если проводишь их одна. Но сегодня она была даже рада. Она быстро и тихо переоделась в старые бриджи и сюртук Юрвина, которые успела ушить по фигуре. На голову натянула шерстяную шапочку, а затем наклонилась к очагу и замазала лицо остывшей золой, смешанной с водой.

Мокрая зола. Рука Марджед на секунду замерла над миской. Нет, она не станет думать о нем или о том, что она сделала с его постелью. Они не виделись уже две недели, чему она очень радовалась. Видимо, далеко не радушный прием, который был оказан ему в Глиндери, а также все «случайности» привели к желанному результату. Он не покидал пределов своего дома и парка Тегфана. Возможно, вскоре он уберется к себе в Лондон – бунты, которые должны сегодня начаться, прогонят его прочь.

Но отчего-то ей было трудно представить, как Герейнт убегает от опасности. Все-таки она помнила его смелым сорванцом. А теперь ей не было известно, остался ли он таким же смелым. Разве что, невольно подумала она, только смелый человек мог явиться на службу в часовню и на день рождения к миссис Хауэлл. Раньше она так не думала. И сейчас тоже не хотела так думать. Не хотела вообще думать о нем.

Она потихоньку выскользнула из дома, медленно прикрыв дверь на кухню и входные двери и надеясь, что ее отсутствие останется незамеченным. Ей не хотелось, чтобы две женщины у нее в доме оказались втянутыми в дело, на которое она решилась. Это было бы несправедливо. Хватит с них страданий из-за Юрвина.

Марджед надеялась, что не опоздает. Ей отчаянно хотелось стать частью этого первого выступления. Ей хотелось быть частью и всех последующих, пусть даже с каждым разом они будут становиться все опаснее, так как власти примут меры против беспорядков. Ночь была очень темной. Тяжелые облака закрыли звезды и луну. Это даже к лучшему. И все же спускаться по холму было нелегко. Она надеялась, что придет вовремя.

Так и вышло. Возле реки, неподалеку от Глиндери, собралось человек двадцать пять, люди подходили каждую минуту. Все были пешие за исключением одного всадника в темном свободном балахоне и темном женском парике. Лицо зачернено. Ребекка, решила Марджед, и сердце ее забилось быстрее. Но всадник подъехал к ней ближе и взглянул на нее сверху вниз.

– Марджед? – спросил он голосом Аледа Рослина. – Тебе не следует здесь находиться. Ступай сейчас же домой, там безопасно. Хватит того, что Юрвин погиб.

Конечно, это был Алед, нарядившийся Шарлоттой, – вид у него был смешной и в то же время грозный. Ребекка должна была появиться позже. И если традиция соблюдалась, она обязательно будет во всем белом.

Марджед покачала головой.

– Я никуда не пойду, только с тобой, Алед. Ты не прогонишь меня. К сожалению, мы сегодня будем крушить заставу, а не Тегфан, но Герейнт поймет после сегодняшней ночи, что у него сильные враги. Я одна из них и дома прятаться не собираюсь.

– Нам предстоит пройти много миль по холмам, – сказал Алед. – Это будет долгая, трудная ночь, Марджед.

– А как же воскресная служба? – спросила она, широко улыбнувшись. – Я не позволю ни одному хористу пропустить ее под предлогом, что нужно отоспаться.

– Тогда ладно, – сказал он, направив лошадь в сторону, – не жалуйся потом на волдыри.

Алед не преувеличивал. Он повел их прямо по холмам – они поднимались на вершины, спускались в долины и снова взбирались на холмы. Преодолели много миль. Почти весь путь Алед проделал пешком, ведя лошадь под уздцы. Шли молча. По дороге к ним присоединились еще несколько десятков человек. В результате людей набралось больше сотни, как показалось Марджед, все двигались вместе, бесшумно, и, окажись рядом кто-то непосвященный, он даже не заподозрил бы, что к заставе движется такая многочисленная процессия.

А потом неожиданно перед ними выросла такая же большая, сплоченная и тихая группа людей. Марджед, шагавшая почти в первых рядах своего отряда, рядом с Аледом, вновь почувствовала дрожь от возбуждения и страха. Во главе новой группы был всадник на высоком черном коне. Его фигура была скрыта ниспадавшим белым одеянием, а на голове был светлый парик. Даже лицо казалось белым – Марджед решила, что он предпочел надеть маску, чем чернить лицо.

Ребекка!

Всадник в белом сидел неподвижно на коне, возвышаясь над пешей толпой.

Кто он, удивлялась Марджед, не сводя с него глаз. Он выглядел еще нелепее, чем Алед. И во много раз внушительнее. Алед и остальные отделились от своих групп и заняли места по обе стороны Ребекки.

Наконец Ребекка поднял обе руки и развел их в стороны. Белые рукава развернулись, как крылья, от запястий до плеч. Это был ненужный жест, так как люди и без того стояли тихо. Но это был командный жест. Тишина стала почти осязаемой. Марджед казалось, что она слышит биение своего сердца.

– Дочери мои, – произнес Ребекка по-валлийски, – и мои верные дети, приветствую вас.

Это был низкий мужской голос, звучавший тихо, но достаточно ясно, чтобы его услышали в дальнем конце толпы. Это был голос человека, который привык отдавать команды.

– Я поведу вас к заставе, – объявил Ребекка, – к воротам, которых там не должно быть, так как они лишают моих земляков возможности свободно ездить по дорогам. Вы, мои дочери и дети, разрушите эти ворота и домик смотрителя. Вы разрушите их по моей команде. Вы не станете причинять вред смотрителю или оскорблять его словами. Мои последователи – люди учтивые и вершат справедливость на пользу своим семьям, соседям и друзьям. Если кто желает повернуть назад, сейчас самое время.

Никто не двинулся с места. По толпе пронесся тихий гул одобрения.

Ребекка великолепен, вновь подумала Марджед. Толпу, намеревавшуюся крушить и ломать, он с помощью нескольких слов за очень короткое время превратил в армию, перед которой стояла благородная цель. Он укротил их, и ее в том числе. В эту минуту ей казалось, что она последует с ним в ад и обратно, стоит ему только попросить.

– Веди нас, мать, – сказал Алед.

– Мы последуем за тобой, мать, – вторили ему остальные «дочери».

Марджед почувствовала, что сердце забилось быстрее от этого глупого ритуала, который в эту минуту почему-то не казался таким уж глупым.

А затем Ребекка опустил руки, и все начали спускаться с открытого холма, на котором собрались. Направились к дороге и заставе, не видимой в темноте. Ночь была такой темной, что даже нельзя было разглядеть, куда ступает нога. Лошади впереди и сотни мужчин вокруг были для Марджед лишь слабой тенью в темноте, скорее ощутимой, чем видимой. Единственное, что можно было хоть как-то разглядеть, – белое одеяние Ребекки. Марджед не отрывала от него глаз.

Кто это был? Кто-то из соседней долины, из другой деревни. Даже если бы она увидела его лицо или услышала его имя, вряд ли они были бы ей знакомы. Она точно знала, что он не из мест по соседству от Глиндери. Во-первых, он шел не с ними. Во-вторых, она узнала бы мужчину такого представительного вида под любой маской, если бы была знакома с ним раньше. Трудно поверить, что в повседневной жизни он, должно быть, фермер или торговец. А может быть, адвокат. Она знала, что нескольких человек, арестованных за участие в бунтах Ребекки, защищали такие умелые адвокаты, что пока еще ни одного не осудили. Ходили слухи, что эти адвокаты тоже сторонники Ребекки. Возможно, один из них и есть Ребекка. Он говорил по-валлийски так, как разговаривал бы образованный человек.

Внезапно они оказались на дороге и пошли по ней. Марджед почувствовала под ногами твердую почву. Темная тень впереди вдруг превратилась в четкие линии заставы поперек дороги и приземистого домишки рядом.

Лошади остановились, толпа сомкнулась позади них. Марджед оказалась в первых рядах. Наступила зловещая тишина. И тут Ребекка вновь поднял обе руки.

В эту секунду появился свет. Тоненький лучик, но и его хватило, чтобы он больно резанул по глазам людей, несколько часов пребывающих в почти полной темноте. Дверь сторожки приоткрылась, и оттуда вышли мужчина и женщина, вцепившись друг в друга. Мужчина держал зажженный фонарь. В его свете Марджед разглядела, что оба напуганы до смерти.

И тут реальность всего происходящего больно ударила ее. То, что они делали, то, что собирались сделать, внезапно приобрело человеческое лицо. И опасность оказалась такой очевидной, что Марджед почудилось, будто она не сможет успокоить дыхание и сердце никогда не будет биться ровно. Вокруг нее собралось несколько сотен мужчин, озлобленных так же, как и она. Мужчин, которым, возможно, был нужен козел отпущения. Хватило бы одной искры, чтобы вспыхнуло пламя насилия и мести. Там, на холмах, Ребекка проявил себя как властный командир, но настоящая проверка начиналась сейчас. В эту минуту.