Цветок страсти

      Уинн больше не стала ничего выслушивать. Это самый ужасный человек из тех, кого ей выпало несчастье повстречать на своем пути, сетовала она, мчась сломя голову к замку. Безбожный варвар. Бессердечный ублюдок. Такие, как он, крадут детей и соблазняют женщин…
      Клив размышлял почти так же, следя за ее бегством. Настоящая колдунья, поклоняется древним богам, не знает, что такое истинная вера. Но она необычайно красива. И хотя он пришел сюда, чтобы отнять у нее ребенка для сэра Уильяма, в эту минуту он мог думать только о том, как ему хочется дотронуться до нее. Как сильно он желает владеть ею.
      Она изумительна, как роза, хотя и выставила сейчас свои шипы. Но он знал, что, если сумеет подобраться поближе и миновать острые колючки, его ждет сладкая награда.

Глава 8

      За открытой дверью каменной кухни суетливо металась Кук, которой прибавилось работы. В замке насчитывалось шестеро взрослых и пятеро детей, поэтому, Уинн понимала, семеро английских гостей явились для служанки существенной обузой. К тому же Дрюс – верная душа – пришел из Раднора со своим братом и двумя друзьями. Хотя Уинн обрадовалась такому проявлению поддержки перед лицом английской угрозы, их приход усложнил ее задачу.
      Осторожно заглядывая в кухню, она крепко сжимала в руке маленький кисет. Как же ей быть? Она не решалась взять к себе в сообщницы Кук или ее помощницу. Гуинет наверняка рассердится, и Уинн не желала, чтобы бабушкин гнев обрушился еще на чью-то голову. Это будет целиком ее вина, то есть заслуга – горестно исправила она. Но подсыпать порошок только англичанам оказалось весьма непростым делом.
      От соуса к оленине пришлось отказаться сразу. Его каждый попробует, и не один раз, причем особенно прожорливый может съесть чересчур много. Уинн с беспокойством взглянула на кисет, в котором был размолотый корень тиса. Она не хотела причинить англичанам большого вреда. Всего лишь отпугнуть.
      А что, если воспользоваться вином? Если подсыпать порошок в один из кувшинов, а потом только из него наполнять кубки англичан…
      Уинн знала, что мягкий сыр и груши для этого не годятся. Дети очень часто перехватывают перед обедом по кусочку, а когда убирают со стола, выпрашивают у Кук добавку. Нет, только вино. Ребятишки к нему не притронутся.
      Уинн вздернула подбородок и расправила плечи. Так ей удалось успокоиться. Она должна избавить детей от врага, и не важно, что скажет Гуинет.
      Она так и не поняла, почему бабушка с такой легкостью отнеслась к возможной потере одного ребенка. Хотя у Гуинет никогда не было ни мужа, ни детей, она воспитала осиротевшую Уинн как собственную дочь. Неужели Гуинет отдала бы свою внучку первому попавшемуся англичанину, заявившему, что он ее отец? Уинн была уверена в обратном. И она тоже ни за что не отдаст ни одного из своих воспитанников. Почему Гуинет этого не понимает?
      Уинн увидела во дворе Дрюса: он беседовал с презренным Кливом Фицуэрином. Сунув кисет в рабочую сумочку, висевшую на поясе, она направилась к ним, решив, что не позволит англичанину уговорить Дрюса, как удалось это сделать с Гуинет. Бедному валлийскому парню, каким был Дрюс, предложение английского рыцаря сделать одного из детей богачом может показаться весьма соблазнительным. Замки, обширные владения. Уинн не могла рисковать потерей своего единственного союзника, которого Фицуэрин пытался перетянуть на свою сторону.
      – …оловянных рудниках. Но это дальше на юг, – услышала Уинн настороженный голос Дрюса, подходя ближе.
      – А еще у меня есть заказы на снадобья и травы, – сказал Клип.
      Дрюс посмотрел на приближавшуюся Уинн.
      – А об этом тебе следует поговорить с Уинн. Ей известны все травы. Она собирает и высушивает их для всей округи. К ней приезжают за травами даже из Англии…
      – Ты не мог бы поискать мальчиков? – оборвала она Дрюса. – Если помнишь, ты обещал помочь им смастерить лук и мишень.
      Дрюс бросил на нее внимательный взгляд.
      – Ты уверена, что не хочешь, чтобы я остался? – Он кивнул в сторону Клива, как будто того рядом не было.
      Уинн пожала плечами, передразнивая небрежную манеру Дрюса.
      – Я не собираюсь тратить время на разговоры.
      – Вообще-то я хотел поговорить с тобой о покупке кое-каких трав, – заявил Клив, не обращая внимания на ее слова.
      – А вам я ничего не продам. Ничего, – категорично повторила она.
      – У меня есть чем заплатить, – настаивал он. На его худом лице появился едва заметный намек на ухмылку, что утроило ее раздражение. Он взвесил на ладони кошелек, висевший под плащом. Услышав звон монет, Дрюс с интересом приподнял брови.
      – Вот видишь, Уинн, как раз кстати. Помнишь, еще на прошлой неделе ты говорила, что тебе не помешали бы деньжата…
      – Я буду тебе благодарна, если ты позволишь мне самой решать, что мне нужно, а что нет, – раздраженно ответила Уинн.
      Дрюс вздохнул и огорченно покачал головой. Посмотрев на Клива, он заметил:
      – Говори не говори, а каждый останется при своем. – Сказал и, избегая ее взбешенного взгляда, неторопливо зашагал прочь.
      Уинн тоже собралась уходить. Несмотря на свое недовольство Дрюсом, она была рада, что ей, по крайней мере, удалось отнять его у англичанина. Дрюс был ее единственным союзником. Она не хотела, чтобы англичанин завоевал его расположение своими бойкими обещаниями. Но стоило ей повернуться, как Фицуэрин остановил ее, схватив за руку.
      – Ты все время избегаешь меня, Уинн, – сказал он, привычно назвав ее по имени. – А ведь у нас с тобой есть дело.
      – С вами я не хочу обсуждать никакие дела, – возразила она, пытаясь сбросить его руку. – Ни эту выдуманную покупку трав, ни истинную цель вашего приезда. Мне нечего продать вам!
      – Клянусь, ты самая настоящая маленькая чертовка! Хоть раз, но ты выслушаешь меня. Женщины замка Керкстон заставили меня выучить их заказ наизусть. – Он подтащил Уинн к садовой скамейке и силком усадил. – Не перебивай меня, а то я буду вынужден начать сначала.
      Хотя она злобно смотрела на него, ничуть не пытаясь скрыть, что ее привело в бешенство такое обращение, он отпустил руку и выпрямился с легкой улыбкой на губах.
      – Леди Энн нужны медвежье ухо и тысячелистник. Леди Бертильда желает получить корень алтея и лечебную полынь для своего младенца, и еще кое-что для мужа: молотый чертополох, шотландский любисток и слезы Юноны.
      Уинн презрительно прыснула. Мужу леди Бертильды явно было необходимо улучшить исполнение супружеских обязанностей, раз его жене понадобились слезы Юноны. Но Клив тут же нахмурился, заставив Уинн промолчать.
      – Кэтрин просила только ясменник. А Аделина… – Он замолчал, и на секунду Уинн показалось, что он смутился. Но почему? – Аделина хочет получить настой шиповника. Плюс липовый цвет для лица, ромашку для ополаскивания волос и белладонну для выразительности глаз. – Он пожал плечами, как бы говоря, что не понимает, что такое выразительность глаз, но Уинн поняла.
      Почти любое снадобье, правильно приготовленное из этого растения и принимаемое в каплях, заставляло увеличиваться зрачок глаза, что придавало таинственность взгляду самых обычных женщин. Но это было опасное средство даже для лечения. А использовать его для косметических целей – вообще полное безрассудство.
      – Эта Аделина, насколько я понимаю, тщеславная кокетка.
      К удивлению Уинн, он еще больше смутился. Но быстро спрятал смущение и ответил:
      – Ее единственный недостаток – что она очень молода. Она угомонится, как только выйдет замуж.
      Но Уинн не была настроена на снисходительность к кому бы то ни было, и меньше всего к пустой английской кокетке, которая, вероятно, за всю жизнь не испытала и минутной нужды. Как и страданий, боли и сердечной муки.
      – Похоже, сэр Клив, – процедила Уинн, – что вы и есть тот самый человек, которому предстоит жениться на ней, но боитесь признаться, что заключаете неудачный союз.
      Критикуя незнакомую ей Аделину, она всего лишь хотела сделать выпад против всех ужасных англичан. Но ее внезапно переполнило странное ощущение. Хотя это не было обычным видением, все же она сразу поняла, что он на самом деле намерен жениться на этой глупенькой английской аристократке.
      Уинн следовало бы обрадоваться такому открытию и громко рассмеяться при мысли о том, какие несчастья ждут его в Англии. Но вместо радости она почувствовала только еще одну вспышку беспричинного гнева.
      – Значит, я права. Что ж, когда я буду готовить белладонну для вашей леди Аделины, наверное, мне стоит приготовить что-нибудь и для вас. Какое-нибудь средство, чтобы разогреть вашу пылкость. Или нет, скорее всего, вам больше пригодится хорошая порция дурмана, чтобы вы могли привлечь более подходящую женщину.
      Она приложила палец к подбородку и замолчала, словно задумалась, не обращая ни малейшего внимания на предостерегающий взгляд его глаз. Его растущее раздражение только подстегивало ее продолжать дальше.
      – Видите ли, все дело в ваших грубых манерах. Мне так показалось. Если бы вы ухаживали не так грубо и чуть настойчивее, то… – Она откинулась назад и презрительно взглянула на него. – Впрочем, сомневаюсь, что даже я способна помочь вам в данном случае. Англичане не имеют ни малейшего представления, как угодить женщине.
      – Но ведь я угодил тебе, – отрывисто произнес Фицуэрин, оскорбительно оглядывая ее с ног до головы. – И весьма неплохо, насколько я помню. А ты, Уинн, ты угодила мне.
      – Это не… я вам не… – Уинн прервала свой лепет под его раздраженным взглядом. И хотя знала, что щеки ее горят яркими пятнами, отрицательно покачала головой. – Тот поцелуй был мне отвратителен, – заявила она, понимая, что лжет. – И вашей холодной невесте они, несомненно, тоже покажутся такими!
      Их разделяло всего несколько дюймов, когда они сверлили друг друга глазами, ярко блестевшими от гнева. Он был выше, сильнее и с легкостью мог бы наказать ее за неприятные слова, но в ту минуту она не чувствовала страха. Ее переполняло странное веселье, словно она собралась с силами перед битвой и выехала вперед, чтобы встретить лицом к лицу своего врага, хотя эта битва могла оказаться смертельной. Кровь забурлила в ее жилах, каждый мускул напрягся от ожидания.
      Поэтому когда он рывком поднял ее и, крепко прижав, склонил к ней голову, Уинн совершенно не была готова к ответному порыву, охватившему ее тело. Да, это настоящая битва, пронеслось в ее затуманенном мозгу, когда она почувствовала вкус его губ. Битва за господство – губы против губ, язык против языка – никогда еще не была такой неистовой. Его руки сковали ее, своим страстным поцелуем, он хотел заставить ее подчиниться. Но Уинн была достойным противником, и, когда ее губы открылись под сладостным натиском его языка, она ответила таким же пылом, стремясь на этот раз одержать верх.
      В этой древней как мир борьбе они были новичками. Он нашел новую территорию, обхватив ее бедра, и, несмотря на громоздкие юбки, впился в нее пальцами. Она отражала атаки тем, что обвила его шею руками и вплела пальцы в густые волосы, не позволяя ему поднять голову и прервать поцелуй.
      Они прижались друг к другу – грудь к груди, напряженные чресла к плоскому животу, – и только потребность в глотке воздуха заставила их чуть отстраниться друг от друга.
      – Ты сама как эликсир, – пробормотал он у ее виска, пытаясь коснуться губами уха, так и не успев отдышаться. – А знаешь ли ты, моя маленькая дьяволица, мой колючий розовый бутон, как от тебя закипает моя кровь? Знаешь, что я хотел бы сделать тебе? С тобой? – Как бы подчеркивая сказанное, он почти больно укусил ее за мочку уха, а потом неторопливо и возбуждающе поцеловал в это же место.
      Уинн невольно выгнулась в сильных руках. Все ее тело подчинялось прикосновению его губ. До чего бы он ни дотронулся поцелуем – до губ, шеи, уха, – она была не в силах сопротивляться. Да и не хотела. На один изумительный миг, когда он крепко прижался к ее животу своей твердой восставшей плотью, она поняла, о какой упоительной битве толкуют между собой мужчины. О каком страстном влечении они громко говорят, сверкая от волнения глазами. Ей хотелось вести эту битву бесконечно, отвечая на его пылкость, пока их обоих не сожжет дотла огонь страсти.
      Она повернула лицо к его ищущим губам, слепо требуя нового поцелуя, и еще крепче обняла его за шею. Но он немного отстранился, не вынимая руки из спутанных длинных волос, и она была вынуждена заглянуть прямо в глубину его глаз.
      – Куда пойдем? – пробормотал Клив, пожирая взглядом ее раскрасневшееся лицо. Он наклонился и поймал губами ее нижнюю губу, удержав на несколько коротких мгновений, но, отказываясь подарить ей настоящий поцелуй, которого она жаждала. – Где мы можем побыть одни, чтобы закончить это…
      – Уинн!
      Резкий крик перепуганного ребенка заставил Уинн и Клива поспешно отпрянуть друг от друга. В первую секунду она так растерялась, что не смогла ничего ответить. Только уставилась на взволнованные личики Риса и Мэдока, потом перевела взгляд на Клива и снова взглянула на всполошившихся близнецов.
      – Рис. Мэдок. Что… э-э… то есть… меня кто-то зовет?
      Мэдок продолжал смотреть на нее, не мигая, с открытым от изумления ртом. Но Рис грозно повернулся к Кливу.
      – Что ты сделал нашей Уинн? Если ты сделал ей больно, тогда… тогда я тебе отплачу! – Он двинулся к Кливу, а за ним его братишка, который замешкался всего лишь на секунду.
      – Нет, нет Рис. Подождите, мальчики, – вмешалась Уинн. – Все в порядке. Он не… он не причинил мне боли.
      Близнецы остановились, все еще не придя в себя от увиденного, но, явно испытав облегчение, что человек, которого они успели полюбить, не подвел их. Если бы они только знали, подумала Уинн, испытывая стыд, что этот человек готов лишить их родного дома, а та, которая любит их больше всего на свете, готова чуть ли не сдаться от одного его прикосновения. Она шагнула назад на нетвердых ногах, прижав руку к горлу, а другой, закрыв распухшие от поцелуя губы. Что на нее нашло, почему она так повела себя с ним? И почему даже сейчас ей кажется, что кровь бежит быстрее в ее жилах?
      – А это был… – удивление во взгляде Мэдока переросло в любопытство. – А это был горячий поцелуй? Нуты знаешь, о котором говорил Баррис.
      – Мэдок! – Уинн украдкой бросила взгляд на Клива и увидела, что тот начал улыбаться мальчишкам.
      – Это был действительно горячий поцелуй, Мэдок. Но откуда же вы узнали о горячих поцелуях? – поинтересовался Клив.
      Ответил Рис:
      – Баррис сказал, что если Дрюс прогонит… ну-у… прогонит англичан, тогда, возможно, Уинн наградит его горячим крепким поцелуем…
      Уинн хотелось только одного – уползти в густую рощу, что была позади них, и исчезнуть. Надо же было ее детям выбрать именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою честность! Ну почему они не вели себя уклончиво с этим человеком, как довольно часто бывало, когда она их о чем-то спрашивала?
      – Ступайте в замок, – перебила она, пока близнецы еще что-нибудь не выболтали.
      Но Кливу, видимо, было так весело, что он не собирался их отпускать.
      – Подождите, ребята. Расскажите-ка мне, наградила ли Уинн Дрюса, как предполагал Баррис. – Он повернулся к ней, усмехаясь, и ей показалось, что он мог бы проглотить ее одними глазами.
      – Конечно же, нет, – ответил Мэдок с рассудительностью шестилетки. – Он ведь не прогнал тебя. Ты пришел со своим отрядом, поэтому Дрюс не может получить никакой награды.
      – Так вот почему награда от Уинн досталась тебе, – вступил в разговор Рис. – Из-за того, что Дрюс не прогнал тебя.
      Клив тихо хмыкнул.
      – Часто трудно сказать, почему женщины награждают мужчин поцелуем. Возможно, Уинн удастся объяснить это.
      Убийственный взгляд, который она послала англичанину, ничуть не смутил его, и Уинн с трудом подавила раздражение. Но Рис и Мэдок продолжали смотреть на нее, повернув к ней наивные любопытные мордашки.
      – Я полагаю… шесть лет слишком юный возраст, чтобы обсуждать… подобные вещи, – запинаясь, проговорила Уинн. – Лучше вернемся к этому разговору, когда вы немного подрастете.
      – Но, Уинн…
      – …мы уже большие.
      Клив подошел к мальчикам и остановился позади них, положив каждому на плечо руку.
      – Ребенку лучше всего всегда говорить правду, – сказал он, хотя хитрое выражение на его худом лице сводило на нет это высокопарное наставление.
      – А что вы-то знаете о воспитании? – возразила Уинн. – У вас разве есть дети?
      – Нет, но я не забыл уроков детства. Так или иначе, ребенок всегда сумеет справиться с правдой. А вот постоянная ложь причиняет боль.
      Казалось, в эту секунду между ними зародились новые отношения. Злорадство и издевка уступили место мрачной и тягостной прямоте. Ее раздражение и гнев по поводу той неловкой ситуации, в которую он ее поставил, – а также неподобающих чувств, которые он в ней вызвал, – были вытеснены воспоминанием о гораздо более глубоком конфликте между ними. Клив хотел, чтобы, по крайней мере, один из ее детей узнал своего отца, – несомненно, это и была та правда, о которой он говорил. Но она хотела для всех своих детей только истинного добра, а английского папочку никак нельзя было отнести к этой категории. Это был как раз тот случай, когда правда только ранит ребенка, и больше ничего. А Уинн не могла позволить, чтобы кто-то причинил боль ее малышу.
      Она встрепенулась и бросила на англичанина холодный взгляд.
      – Рис, Мэдок. Нам пора возвращаться в замок. Мы позже закончим этот разговор, – добавила она, предупреждая протесты, которые неминуемо должны были последовать. Затем, не дав им возможности на малейшее возражение, она схватила их за руки и потащила с собой.
      – Уинн, что с тобой случилось? – жалобно спросил Рис, как только они оказались дома.
      – Почему ты сердишься…
      – …на нас?
      Уинн вдруг охватила огромная усталость, когда она обратилась к непослушным братьям.
      – Я вовсе не сержусь на вас, – ответила она, потом порывисто наклонилась и крепко прижала к себе ребятишек. – Совершенно не сержусь. Я слишком люблю вас обоих, чтобы сердиться.
      Рис чуть отстранился, чтобы взглянуть на нее.
      – Но ты сердилась на нас, когда мы попытались раскачаться на той лозе, – напомнил он.
      – То совсем другое дело, милый. Я испугалась за вас, поэтому сильно рассердилась. Но это произошло только потому, что я вас очень люблю.
      Лицо Мэдока в замешательстве сморщилось.
      – А на Клива ты тоже сердишься, потому что любишь его?
      Услышав такую нелепость, Уинн от удивления открыла рот.
      – Это я-то люблю его? Как… как глупо так думать. Мэдок, я вовсе не имела в виду, что я люблю каждого, на кого сержусь. Ты и остальные дети – другое дело, я о вас беспокоюсь, поэтому иногда кажется, что я сердита. Но я всегда – всегда! – люблю вас. Даже когда наказываю. А что касается Клива Фицуэрина…
      Она замолчала, не зная как объяснить свой гнев к англичанину и при этом не проговориться о цели его приезда в Уэльс.
      – Клив Фицуэрин из Англии, а Англия враг Уэльса. Вы это уже знаете.
      Когда оба брата кивнули, ей стало как-то спокойнее. По крайней мере, она убедилась, что находится на правильном пути.
      – Мне очень трудно доверять англичанам. Даже когда они ведут себя как друзья, я боюсь, как бы они не обратились в наших врагов.
      Последовало короткое молчание, пока братья переваривали услышанное.
      – А вот Дрюс на них…
      – …больше не сердится.
      – Да, но я уверена, что Дрюс все время настороже, на всякий случай.
      – Но… но зачем ты тогда подарила Кливу награду?
      – Да, Уинн, зачем ты тогда подарила ему горячий поцелуй, который должен был получить Дрюс?
      Уинн опять потеряла опору под ногами. Она потянулась к амулету и начала его нервно гладить.
      – Это была вовсе не награда. Да и вообще Дрюс не хотел…
      – А Дрюс рассердится, что ты отдала его награду Кливу? – перебил ее Мэдок.
      – Нет! – воскликнула Уинн и прикусила в нерешительности нижнюю губу. – Но я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас рассказал ему об этом.
      – А почему?
      – Ну, видите ли, Дрюс иногда бывает чересчур заботлив, и он может рассердиться на англичан.
      – Но почему?
      – Потому что… потому что он не хочет, чтобы англичане слишком долго задерживались в Уэльсе.
      – Но почему? – продолжали хором допытываться темноголовые мальчишки.
      – Потому что… – Она вздохнула от безысходности. – Потому что потому. – Она присела перед близнецами и попыталась, как могла, изобразить оживление. – Это будет наш маленький секрет. Наша особая тайна. Договорились?
      Мальчишки обменялись взглядами. Потом дружно кивнули.
      – Дрюс никогда не догадается, что его награда досталась Кливу.
      – Мы ни за что ему не расскажем.
      – Вы не должны никому рассказывать, – настойчиво произнесла Уинн. Хотя ей очень хотелось изменить мнение детей, будто поцелуй служит наградой, она знала, что это невозможно. Стоило близнецам вбить себе что-нибудь в головы, ничто не могло переубедить их. У нее оставалась только одна надежда: взять с них клятву сохранить все в тайне. – Ни одной живой душе, – повторила ока. – Обещаете?
      – Обещаем, – ответили братья. Уинн снова вздохнула и выпрямилась.
      – Ладно. А теперь бегите. Кажется, Дрюс собирается помочь вам смастерить лук и стрелы. Но помните, вы обещали, – прокричала она вслед заторопившимся малышам.
      Уинн стояла и смотрела, как мальчишки мчались наперегонки по пыльному двору. Один раз они остановились, чтобы подкрасться к бестолковой наседке, потерявшей свой выводок, но когда та вовсю раскудахталась, они бросили это дело и опять побежали своей дорогой. Рис остановился, собираясь поднять что-то с земли, и именно эту секунду Мэдок выбрал, чтобы припустить во все лопатки. Рис тут же принял вызов и, пока догонял брата, все время кричал, что тот обманщик.
      Но стоило им скрыться за кухней, как любящая улыбка погасла на лице Уинн, и ее мысли вернулись к англичанам. Она невольно потянулась к маленькому кожаному кисету, лежавшему в сумочке у талии, и сжала его, чтобы обрести уверенность. Сейчас более чем когда-либо было необходимо услать англичан прочь.
      Клив с каждым разом наглеет.
      А она явно теряет способность сопротивляться.
      Казалось, будто он чувствует ее слабость и поэтому становится все сильнее.
      Уинн выхватила из сумочки кисет и уставилась на него, словно он был ее единственной надеждой. Сегодня вечером она высыплет его содержимое в кувшин. Другого выбора нет. Она не может с ним сражаться его методом. Он оказался гораздо сильнее. Вот если бы она вела борьбу на другом поле битвы, то, возможно, победила бы.
      Уинн вцепилась в драгоценный кисет с тертым корнем тиса и крепко прижала руку к груди. Она должна добиться успеха. Должна! Ока боролась за свою семью так же, как воин борется на поле битвы мечом или кинжалом.
      И как любой воин, она готовилась сражаться со своим врагом до победного конца.

Глава 9

      Туго натянутая тетива громко зазвенела, и Дрюс с довольной улыбкой отдал Артуру готовый лук.
      – Держи, парнишка. Теперь вы все трое сможете тренироваться сколько душе угодно. Только не забудь каждый раз потом ставить его в угол. Никогда не оставляй лук на земле, а то какой-нибудь болван обязательно наступит на него.
      – Хорошо, Дрюс, – послушно ответил мальчик. Он внимательно рассматривал серьезными карими глазами игрушечное оружие, и было ясно, что в его сообразительной головке назревает какой-то вопрос. – А когда стрела попадает в кролика, оленя или какое-нибудь другое животное, ему больно?
      Дрюс удивленно уставился на ребенка.
      – Животные чувствуют по-другому, чем человек.
      – Но они знают, когда хотят есть, – резонно возразил Артур. – И когда им страшно, потому что они всегда убегают от охотников. Поэтому они наверняка знают, причиняет ли стрела боль, когда попадает в них.
      – Ну-у… – Дрюс прокашлялся. – Наверное, им немного больно. Но животные дают нам пишу, мех и много чего другого. Поэтому Бог и дал их нам, чтобы мы могли выжить. Артур, почему бы тебе не побежать к Рису и Мэдоку? – закончил Дрюс.
      Артур посмотрел на него взглядом умного старичка и послушно ушел. Но, подходя к братьям, он все еще задумчиво хмурил лоб.
      – Я попал! Я попал! – кричал Мэдок, бегая вокруг трех снопиков, составленных вместе, которые служили мальчикам мишенью.
      – Я тоже так смогу. Вот смотри! – закричал ему Рис.
      – Погоди, Рис! – приказала Изольда. – Артур, уйди с дороги.
      Бронуин оторвалась от щенка и котенка, которые весело бегали за длинным стебельком травы, зажатым в ее руке.
      – Ненавижу мальчишек, – пробормотала она скорее себе, чем Изольде. – Они такие шумные и всегда делают глупости.
      Тут она захохотала, увидев, как котенок набросился на юркий хвостик щенка.
      – Им всегда достается все веселье, – сварливо вторила Изольда. – И они считают, что всегда должны командовать.
      – Ты что, хочешь пострелять из лука?
      Изольда метнула сердитый взгляд на буйных близнецов.
      – Я бы смогла это сделать ничуть не хуже, чем они, и даже лучше.
      Бронуин покачала головой от такой нелепости.
      – Что ж, пойди к Артуру. Он даст тебе пострелять из своего лука.
      Она была права, потому что Артура больше занимало то, как перья на конце древка стрелы влияют на ее полет, а не само оружие. Он пожал плечами, услышав просьбу Изольды, и даже не оглянулся, когда она ушла, унося с собой лук и вторую стрелу. Только когда возле мишени поднялся невообразимый шум, он оставил изучение стрелы.
      – Я тоже хочу пострелять! – кричала близнецам Изольда. Оба крепыша стояли плечом к плечу перед мишенью и, судя по их нахмуренным личикам, были возмущены не меньше Изольды.
      – Девчонки не стреляют из лука…
      – …только мальчики!
      – Вы просто боитесь, что у меня более меткий глаз.
      – Нет, не боимся!
      – А ты бы лучше заткнулся, Рис, – предложила ему Изольда.
      – Глупая девчонка.
      – Ха! Девочки гораздо умнее мальчишек. Мальчишки только и знают, что шуметь, пачкаться в грязи и охотиться. А вот девочки много чего умеют.
      – Все девчонки глупые.
      – Неправда! – К перепалке присоединилась даже Бронуин.
      Артур подошел ближе, но не стал ничего говорить. Изольда и близнецы часто затевали такие споры, в которых никто никогда не сдерживал верх.
      – Девчонки ничего не знают, – поддел их Мэдок. Он посмотрел на Риса с видом заговорщика и каким-то непонятным образом передал брату свои мысли.
      Рис продолжил за него:
      – Точно. Мы знаем то, чего вы не знаете. Ну, так кто из нас теперь умнее?
      – Да ничего вы не знаете, – возразила Изольда. – Выдумываете только.
      – Нет, знаем, – хором заявили близнецы.
      – Ладно, тогда докажите.
      На секунду они замешкались, и Изольда воспользовалась их нерешительностью.
      – Вот видите? Я же говорила. – Она повернулась к Бронуин и Артуру с выражением превосходства на лице. – Так и знала, что им нечего сказать.
      – Нет, есть! – прокричал ей в затылок Рис. – Мы видели, как Уинн отдала Кливу…
      – …награду, которую должна была подарить Дрюсу.
      Обе девочки смотрели на них, ничего не понимая. Тут заговорил Артур:
      – Какую награду? За что?
      – Это был горячий поцелуй.
      – Да еще какой крепкий!
      – А что такое горячий поцелуй? – недоверчиво поинтересовался Артур.
      – Мне кажется, это когда целуются с открытым ртом, – ответила Бронуин, – и касаются друг друга языками. – Она улыбнулась, сама дивясь тому, что сказала. – Но так поступают только когда любят кого-то.
      – Или когда тебе кто-то очень-очень нравится, – добавила Изольда, кивая с умным видом.
      Артур состроил гримасу.
      – Вранье. Кому же это захочется трогать кого-то языком? Что за глупости.
      – Ты, наверное, думаешь, что они высунули языки и дотронулись друг до друга, – поднял его на смех Рис. – И вовсе они не так делали.
      – Да? А как? – спросила Изольда.
      – Да, – вторила ей Бронуин затаив дыхание, – расскажите нам. Расскажите все-все.
      Мэдок насмешливо улыбнулся.
      – Мы видели все от начала до конца. Правда, Рис?
      – Угу. Они обнимались и прижимались друг к другу. И волосы Уинн были все растрепаны.
      – А как же горячий поцелуй? – перебила Бронуин.
      – Ну, они прижимались друг к другу губами – как обычно целуются, только намного дольше.
      – И было видно, что они открыли рты…
      – …вот тогда-то они и касались друг друга языками.
      Изольда и Бронуин переглянулись и начали хихикать.
      Артур покачал головой:
      – Ерунда какая-то. За что она его наградила? И как же Дрюс? И зачем ей понадобилось дарить англичанину горячий поцелуй?
      Даже после того как Рис рассказал, что Баррис говорил Дрюсу об Уинн и горячем поцелуе, вид у Артура по-прежнему был недоверчивый. А Изольда с Бронуин взволнованно затарахтели:
      – Наверное, Дрюс и Клив оба любят ее.
      – Да, но она целовала не Дрюса. Она целовала Клива. Поэтому она, должно быть, влюбилась в англичанина.
      – Уинн никогда бы не влюбилась в англичанина, – сердито возразил Мэдок. – Она их ненавидит.
      – Какие мальчишки все-таки глупые, – произнесла Бронуин не менее сердито. – Разве ты не знаешь, что нельзя приказать себе, в кого влюбляться?
      – Но ведь англичане наши враги, – напомнил Мэдок.
      – Ну и что? Кливу мы нравимся, и он нравится нам, – ответила Изольда.
      – А нашей Уинн так даже очень, – захихикала Бронуин.
      – Он мог бы жениться на ней, – рассуждал Артур. – И тогда он стал бы нашим отцом. – Он помолчал с минуту, обдумывая эту мысль, затем его худое лицо расплылось в широкой улыбке, и серьезные глаза возбужденно засияли. – Он стал бы нашим отцом!
      Эта перспектива привела Риса и Мэдока в легкое замешательство. Даже Бронуин с Изольдой, казалось, были огорошены, несмотря на то, что еще совсем недавно они с восторгом говорили о любви Клива и Уинн. Но Артур чрезвычайно, но воодушевился.
      – Он стал бы нашим отцом, и… и мы стали бы настоящей семьей.
      – А мы и есть настоящая семья, – заявил Мэдок. – Уинн всегда так говорит.
      – В настоящих семьях есть отцы.