Удар шпаги

Мне казалось странным сидеть и наблюдать морское сражение из столь необычной позиции, которую я с удовольствием бы поменял, ибо все действие происходило за моей спиной и мне приходилось выворачивать шею до ломоты в затылке, чтобы следить за ходом событий. Все это, да еще неустойчивые колебания моего вертлявого суденышка, непомерная тяжесть тела мертвого испанца, страх перед акулами и многое другое способствовали тому, что я готов был скорее согласиться на дюжину самых отчаянных схваток, чем просидеть еще хотя бы час верхом на днище перевернутого ялика. Меня потихоньку сносило ветром и течением к месту сражения, и, хотя сражавшиеся тоже дрейфовали, мне казалось тем не менее, будто я по-немногу приближаюсь к ним; вообще, к этому времени мне стали мерещиться странные вещи. Неожиданно я совершенно явственно услыхал звон корабельного колокола с «Сан-Фернандо», и в ушах моих зазвучала заунывная мелодия предсмертной молитвы испанцев; неясные видения поплыли перед моими глазами, и я увидел в воде мертвые липа — лицо Джека Роджерса, мастера Трелони, корабельного плотника и жуткое, похожее на череп, лицо монаха.

Испугавшись, как бы подобные видения не повлияли на мой рассудок, я потряс головой и попытался просвистеть мелодию песни сэра Джаспера; но, хоть музыка ее вполне отчетливо звучала у меня в мозгу, с языка и пересохших губ, несмотря на все мои старания, не слетело ни единого звука. Спустя некоторое время я прекратил бесплодные попытки и, понадежнее усадив мертвеца перед собой, — он что-то слишком живо стал раскачиваться для покойника, — снова вывернул шею и принялся наблюдать за сражением. Нетрудно было убедиться, что галеону приходится туго, поскольку хоть английский корабль большей частью и заслонял его от меня, но время от времени мне удавалось поймать его в поле зрения. Одна из его мачт отсутствовала, и даже на таком значительном расстоянии он выглядел скорее сплошной развалиной, чем испанским военным кораблем, тогда как «Золотой дракон», по всей видимости, пострадал очень мало. Мне трудно было судить, как долго продолжалось сражение; казалось, будто я провел долгие часы в компании мертвого испанца, прежде чем грохот пушек прекратился и красные языки пламени и клубы дыма из орудий стали достоянием прошлого; наконец я увидел, что галеон взят, и, помнится, даже попытался выразить свою радость, поскольку надеялся увидеть, как вздернут на рею капитана Гамбоа, страстно желая, чтобы того взяли в плен живым и невредимым. Затем я смутно припоминаю, как я разговаривал с мертвым испанцем, дразнил и насмехался над ним и даже собирался пощекотать его пикой. Что произошло потом, я не помню, пока в моих ушах не зазвучали чужие голоса и я не раскрыл глаза, тупо озираясь вокруг.

«Золотой дракон» и галеон — который представлял собой весьма жалкое зрелище, успев к этому времени потерять и вторую мачту, — лежали в дрейфе в полумиле расстояния от меня, а рядом со мной находилась лодка, полная людей, чьи голоса привели меня в сознание; и вновь до моего слуха донесся голос матроса на носу лодки, окликавшего меня. Я был не в состоянии ответить, но просто сидел, глядя на них и размышляя, видит ли все это мертвый испанец. Лодка приблизилась вплотную к моему перевернутому ялику, и я узнал среди удивленных и озабоченных лиц, глядевших с нее на меня, веселое и добродушное лицо сэра Джаспера; но тут словно мороз пробежал у меня по коже, и я сделал попытку приподняться, опасаясь снова потерять сознание, ибо рядом с маленьким рыцарем на кормовой банке сидел мой давнишний знакомец — молодой человек с красивым насмешливым лицом, человек, чью глотку я чуть не раздавил в портсмутской тюрьме.

Мое неуклюжее движение привело к закономерному, хоть от этого и не менее плачевному, результату: ялик наконец с плеском перевернулся и пошел ко дну, а я очутился в воде. Мне еще припоминаются встревоженные и сочувствующие лица, сильные руки, подхватившие меня, и громкий хохот здоровых матросских глоток в ответ на шутку, которую сэр Джаспер произнес своим неповторимым голосом; затем я погрузился в небытие, и звон корабельного колокола вновь зазвучал в моих ушах, но теперь уже намного тише, пока не замолк окончательно. Что произошло потом, после того как был захвачен галеон, и что последовало за этим, я расскажу так, как мне рассказывал сэр Джаспер, когда мы лежали, связанные по рукам и ногам, на борту «Золотого дракона» неподалеку от острова Тринидад, задыхаясь от неимоверной духоты и пожираемые полчищами бесчисленных насекомых.

20. О том, что рассказал мне сэр Джаспер, и о моем ночном заплыве

— Ну что, мой широкоплечий друг с дубленой кожей, которая оказалась не по зубам ни акулам, ни Железной Деве, — ты уже очнулся? Зря потратил почти четыре добрых дня жизни, а в наше время четыре дня — это четыре дня, можешь мне поверить! По правде сказать, мастер Клефан, тебе давно бы уже пора прийти в себя, ведь дела опять складываются не в нашу пользу…

Голос сэра Джаспера дошел до моего сознания, когда я перевернулся на спину и обнаружил, что лежу в темной и мрачной клетушке с деревянными стенами, показавшейся мне почему-то странно знакомой, голова моя была совершенно ясна, поверхностная рана в предплечье благополучно затянулась и не причиняла мне особых страданий, и я снова чувствовал себя самим собой, если не считать зверского голода и страшной пустоты в желудке. Припомнив события, которые мне пришлось пережить в недалеком прошлом, я возблагодарил Господа за то, что весь этот ужас остался позади и мой рассудок не пострадал. Продолжая недоумевать, почему я лежу здесь вместе с маленьким придворным острословом, а еще более, почему мои руки привязаны к бокам, я с трудом повернулся и, несмотря на тусклый полумрак, царивший в каморке, разглядел сэра Джаспера, находившегося в столь же незавидном положении.

— Я пришел в себя, — отозвался я, — но кто объяснит, почему мы лежим здесь связанные?

— Это долгая история, Джереми, долгая история, но, поскольку все равно ничего лучшего не придумаешь, я могу поведать тебе обо всем, что произошло, пока ты лежал, бесчувственный как бревно; правду сказать, я боюсь, что мы попали в еще худший переплет, чем когда сидели в трюме галеона, ожидая своей участи вместе с отважными ребятами с «Морской феи»!

— Но ведь это английское судно, — возразил я, поскольку узнал грязную дыру, в которую я был помещен после того, как «Золотой дракон» выловил меня в Северном море.

— Несомненно, — ответил он, — несомненно; однако командует им дурной англичанин.

— Ну, капитан Эмброуз хоть и немного излишне суров, однако мне он кажется вполне порядочным джентльменом.

— Я далек от намерения возводить хулу на его седины, однако, видишь ли, Джереми, мой мальчик, капитан Эмброуз покоится на глубине в несколько фатомов под поверхностью моря, а его достойный племянник, как говорится в Писании, ныне царствует на троне.

— Неужели Нед Солткомб?

— Он самый — наиболее гнусный и мерзкий бездельник из всех, по ком скучает виселица! Надеюсь, его когда-нибудь вздернут, ибо он совершил отвратительную подлость и намерен совершить еще!

— Аминь, — подхватил я, — но что такое он совершил?

— Слушай внимательно, Джереми, и запоминай, потому что нам следует хорошенько подумать о нашем спасении, если нам дорога жизнь. После того как ты одурачил испанцев, тот длинный тощий негодяй, отец Мигель, оступился и сам попал в мышеловку, куда пытался загнать тебя; в одно мгновение он превратился в рубленое мясо — или, вернее, в рваный кожаный мешок с костями, — к моей искренней радости и к ужасу «донов». Те так остолбенели от неожиданности, что не смогли оказать тебе сколько-нибудь серьезного противодействия. Сначала я не понял, зачем ты затеял все это, — хоть упустить подобное зрелище я не согласился бы и за королевскую пенсию — ведь смерть в брюхе Железной Девы, пусть и ужасная, все же была бы менее мучительной, чем от акульих зубов. Но потом я заметил на горизонте паруса «Золотого дракона» и, воспользовавшись всеобщим замешательством, улизнул с палубы и спрятался в трюме, сочтя вполне благоразумным при данных обстоятельствах отложить, насколько возможно, собственную казнь через повешение. Я провел там несколько горьких часов, вспоминая кошмар, творившийся на палубе, и предсмертные лица моих храбрых товарищей, хотя должен тебе признаться, Джереми, меня несколько утешала мысль об отце Мигеле и стражнике, которого ты сшиб с ног, потому что твой кулак едва не проломил насквозь его череп!

Я не сомневался в твоей гибели либо от хищной рыбы, либо от пули, поскольку не знал о том, что «доны» спускают лодку, намереваясь поймать тебя живым и отомстить за смерть отца Мигеля; но зато я слышал мушкетные выстрелы на палубе, и поверь мне, Джереми, я горевал о тебе не меньше, чем о других, ведь я всегда уважал тех, кто умел нанести правильный удар, кем бы они ни были!

Я ничего не ответил на такой сомнительный комплимент, и сэр Джаспер, оседлавший своего конька, продолжал:

— Однако некоторое время спустя я услыхал пушечный выстрел и затем почувствовал, как галеон встал под ветер и набирает ход; вскоре я понял, что нас преследует незнакомое судно, и, соответственно, очень обрадовался, но решил не высовываться, а сидеть тихо и ждать, пока нас либо потопят, либо возьмут в плен. Но, когда ядро проломило переборку рядом со мной, я подумал, что не мешает самому поглядеть, как обстоят дела, и осторожно поднялся по трапу на палубу, где, к своему немалому удовольствию, стал свидетелем того, как рухнувшая мачта придавила дюжину испанцев, работавших у пушек. Я также разглядел дона Гомеса и других, которые, как я узнал впоследствии, возражали против жестокости монаха и капитана Гамбоа, за что были обманом заведены в каюту на баке и заперты там, пока на корме творилась эта дьявольская экзекуция.

Палубу загромождали обрывки тросов и канатов, обломки рангоута, мертвые вперемешку с ранеными; половина орудий была выведена из строя, и я понял, что галеон обречен. Испанцы сражались отчаянно, но вскоре «Дракон» приблизился к нам вплотную, и я потихоньку опять улизнул вниз, пока на палубе все не успокоится.

Зато потом, Джереми, я от души повеселился, когда, появившись вновь на свет Божий, подслушал, как испанцы, сумевшие избавиться от Железной Девы и от платформы, пытаются пустить капитану Эмброузу пыль в глаза, объясняя стрельбу на палубе мятежом, вспыхнувшим среди команды. Клянусь собственной головой, они чуть с ума не сошли, когда я появился из трюма и вышел на полу ют. Торопиться мне было некуда, и я, по своему обычаю, очень аккуратно прочистил нос раза три, после чего обратился к испанцам с небольшой речью, которая повергла их в страх и отчаяние, а затем предал огласке их преступные деяния.

Должен тебе заметить, мой мальчик, что капитан Эмброуз действительно оказался вполне, порядочным джентльменом, потому что он в мгновение ока накинул петлю на шею капитану Гамбоа и полудюжине других и, едва дав им время прочесть «Аве Мария» и «Отче наш», тут же вздернул их на ноках рей «Дракона» на виду у обеих команд; я готов был расцеловать его за это, так как боялся, что негодяям удастся улизнуть от справедливой кары. Я уже говорил тебе, Джереми, смерть через повешение — легкая и быстрая смерть, но этот архидьявол. Нед Солткомб, сумел сделать ее продолжительной… впрочем, поскольку нам вскоре самим придется испытать ее на себе, я больше не стану ничего уточнять. Скажу лишь, что предпочел бы дважды умереть в объятиях Железной Девы, чем погибнуть так, как покончил свои счеты с жизнью капитан Гамбоа. И только тут я заметил, что наш приятель с отметиной на лице отсутствует среди повешенных; я стал наводить справки, в результате чего кто-то вспомнил о перевернутой лодке. Все, клянусь своей рыцарской честью, все они начисто забыли о том, что проплывали мимо нее! Таким образам, не вдаваясь в подробности, ты был спасен, и я никогда в жизни не видел более поразительного зрелища, чем твоя кургузая милость верхом на перевернутой лодке с мертвым испанцем, наколотым на пику, точно жук на булавку!

Вот тогда, Джереми, узнав, что в лодке было четверо, я проникся к тебе уважением, потому что, клянусь честью, ты необычный человек! Ты — чудо! Пережить такое без всяких последствий, кроме чудовищного аппетита!

Я немного посмеялся над столь неожиданной трактовкой моих достоинств и попросил его продолжать.

— Я буду краток, — сказал он. — Вскоре я обнаружил, что этот негодяй Солткомб не слишком к тебе расположен, и я догадывался, почему, так как бедняга Джек Роджерс рассказал мне кое-что из твоих похождений.

Как бы там ни было, честный старик капитан Эмброуз отнесся к нам по-человечески и очень заботился о тебе, пока ты лежал без сознания, но случилось так, что ему пришлось выпороть плетьми на шканцах шестерых матросов, добравшихся до вина с «Сан-Фернандо» и напившихся до бесчувствия. Я уже тогда понял, что он поступил крайне опрометчиво, потому что провинившиеся были суровыми и грубыми парнями, а устраивать порку на потерявшем связь с остальной флотилией судне — плохая политика; кстати, «Дракон» сбился с курса благодаря тому же шторму, который наделал столько хлопот старому Мигли, — черт бы побрал, однако, этих проклятых блох!

— Я в сотый раз повторяю то же самое, и все без толку, — заметил я.

Сэр Джаспер мучительно застонал.

— В тот день, — продолжал он, — я заметил, как перекосилось лицо Солткомба, когда капитан отказался связывать тебя; сопоставив все это и учитывая малочисленность команды — половину пришлось переправить на галеон, — я решил держать глаза и уши открытыми и уже на следующий день убедился, что на борту зреет заговор. Больше того, Нед Солткомб оказался инициатором дьявольского плана захвата «Дракона», причем он так хитро и ловко обработал команду, что те, кого я считал честными людьми, тоже присоединились к негодяям. Как ты, конечно, догадался, я не замедлил предупредить капитана Эмброуза об опасности, но старый тупоголовый упрямец высмеял меня, намекнув, что кошмарные картины на борту «Сан-Фернандо» повлияли, очевидно, на мой рассудок. Я попытался его убедить, но ничего не добился и тогда, будучи, как ты знаешь, весьма вспыльчивым по натуре, не сдержался и обругал его за недомыслие, заявив, что если он хочет, чтобы ему перерезали глотку, то я предпочитаю сохранить свою в целости. Короче говоря, старик вспылил и приказал посадить меня под арест, заперев здесь, в этой дыре, да еще приставив ко мне в качестве охранника одного из заговорщиков, так что я лишен был возможности предупредить честных людей о готовящемся бунте. План мятежа был продуман до мелочей, и ничто не мешало его осуществлению, поскольку галеон с большинством захваченных в плен испанцев должен был отправиться на остров Тобаго, к северу от Тринидада, для ремонта и оснастки, после чего присоединиться к нам у поселка Порт д'Эспань 41, где, как нам стало известно, можно было неплохо поживиться. Для меня не было также неожиданностью и то, что, отбившись из-за шторма от остальной флотилии, «Дракон» именно благодаря интригам Солткомба направился на юг, а не на соединение с нашими основными силами в Номбре-де-Диосе. Можешь себе представить, Джереми, с каким чувством я лежал здесь, страдая от бессилия, в ожидании сигнала, который должен был ознаменовать начало мятежа. И действительно, на следующий день пистолетные выстрелы и суматоха на палубе подсказали мне, что неизбежное свершилось, а затем дверь моей темницы распахнулась, и тебя без слов швырнули сюда. Ты лежал неподвижно, словно труп, и я подумал было, не последовал ли ты за нашими несчастными товарищами, но потом обнаружил, что ты жив, хотя все еще находишься в каком-то оцепенении, наподобие столбняка или каталепсии. Слава Богу, ты наконец очнулся!

С тех пор мне удалось узнать от нового тюремщика, неплохого в общем-то парня, что старый Эмброуз был убит подлым ударом в спину, нанесенным его бесчеловечным племянником, который, насколько я могу судить, обязан был ему и своим званием, и положением и который теперь занял его место. Команда после дикого разгула успокоилась, и «Дракон» стоит сейчас на якоре в заливе Пария напротив поселка, носящего, по странной случайности, название Сан-Фернандо и расположенного в тридцати милях к югу от Порта д'Эспань. Английские суда заходят сюда крайне редко, если вообще заходят. Не знаю, с нами ли галеон, но полагаю, что вряд ли, ведь большинство команды «Дракона» были честными матросами и от них успешно избавились, воспользовавшись удобным предлогом и отправив на «Сан-Фернандо». Командует им порядочный и верный офицер, насколько я могу судить, по имени Денэм, который терпеть не может этого Солткомба.

— И ничего удивительного, — сказал я. — Мне, правда, не так уж часто приходилось с ним встречаться, но с каждым разом я ненавижу его все больше!

— А как ты впервые столкнулся с ним? — поинтересовался сэр Джаспер. В ответ я не только рассказал ему о моей первой стычке с юным красавчиком» но, чувствуя его расположение ко мне и зная достойного кавалера как верного товарища, невзирая на его мелкие чудачества, я описал ему все, что со мной случилось с тех пор, как я встретил де Кьюзака, и едва сумел удержаться от смеха, завидев изумление, разлившееся по его лицу.

Силы небесные! — проговорил он. — Из всех удивительных историй эта самая невероятная! И подумать только, что я некогда принимал тебя за неопытного сосунка! Век живи, Джереми, век учись! Теперь мне понятно, почему мастер Солткомб недолюбливает тебя; но вот относительно госпожи Марджори, о которой ты вскользь упомянул, — не мог бы ты рассказать мне о ней побольше?

— Не желаю о ней говорить, потому что она пустая кокетка и бессердечная жеманница!

— Э, нет-нет, Джереми, плохо ты знаешь женщин! Знал бы ты их так, как знаю я, ты бы выждал немного и попытался снова!

— Но ведь вам приходилось иметь дело только с важными придворными дамами, насколько мне известно?

— Вот именно, насколько тебе известно, а известно тебе очень мало. Ладно, не будем распространяться на эту тему, — лукаво подмигнул он мне. — Скажу только, что все они одинаковы, у всех голова забита фантазиями, как у…

— Как у сэра Джаспера Лавдея, — подхватил я. Он засмеялся, ничуть не обескураженный, и опять выругался по адресу проклятых блох.

— Нам следует подумать о других проблемах, — сказал он, немного понизив голос. — У меня в голове с полдюжины планов, но ни один из них не кажется осуществимым.

— Кроме галеона, — спросил я, — можно ли рассчитывать встретить еще какое-либо английские судно в здешних водах?

— Видишь ли, мне приходилось слышать о каком-то загадочном асфальтовом озере с такими же берегами, куда приходят суда для ремонта и пропитки корпусов смолой; только боюсь, что это в основном испанцы.

— Слабая надежда, — сказал я, — но все-таки надежда, и, кажется, единственная, поскольку я предпочитаю очутиться в руках у незнакомых испанцев, чем оставаться пленником Неда Солткомба.

— Ты что-нибудь придумал, Джереми?

— Послушайте, сэр Джаспер, вы знаете, где расположено асфальтовое озеро?

— Где-то на юге острова, неподалеку от его западного побережья. По-моему, это место, носит французское название, хоть и не могу утверждать с уверенностью; помнится, я видел его отмеченным на карте как хорошая якорная стоянка с твердым грунтом и надежным укрытием от ветра и волн.

— Если поблизости нет «Сан-Фернандо», то мы должны пробраться туда.

— Согласен с тобой, Джереми, но как? Вот в чем вопрос, как говорится в одной пьесе, которую мне пришлось видеть на сцене театра в Лондоне.

— Очень просто: доплывем до берега, а там пешком. Озеро не может быть далеко отсюда, потому что я тоже видел карту, о которой вы говорите, и на ней обозначены тот поселок и залив, где мы сейчас стоим на якоре.

— Но, Джереми, я ведь плаваю как топор!

Я тихонько присвистнул и призадумался на мгновение.

— А нельзя ли украсть одну из корабельных шлюпок?

— Почти невозможно, — возразил сэр Джаспер. — У двери стоит часовой.

— Ну, это не проблема, — сказал я. — Часового я беру на себя.

— Желаю удачи! Из тебя идеи сыплются, как блохи из крестьянской перины, да только у них очень бдительная вахта на палубе. Я это точно знаю, потому что, как и любые бандиты, они не слишком доверяют друг другу.

— В таком случае я должен буду вернуться и выручить вас.

— Но каким образом?

— Как вам теперь известно, я плаваю немного лучше, чем топор. Так вот: я освобождаю вас от пут, а вы затем освобождаете меня. Я справляюсь с часовым у двери, прыгаю в воду и плыву на берег, а затем пробираюсь на ту якорную стоянку, о которой вы говорили. Если я не найду там помощи, то должен буду придумать какой-нибудь другой способ, чтобы выручить вас отсюда. Видите ли, у Солткомба нет особых причин ненавидеть вас: он скорее всего не знает о том, что вы предупредили капитана Эмброуза о мятеже. Более того, поскольку именно капитан посадил вас под замок, он даже может посчитать вас своим единомышленником и вообще отпустить на свободу, как только мой побег обнаружится. Тогда вам проще будет отыскать лазейку для бегства.

— Клянусь королевой Бесс, весьма рискованная затея, но ничего лучшего мне пока не приходит в голову. Однако будь осторожен: эти воды, как я слышал, кишат акулами, а от охранника я узнал, что у Солткомба имеются друзья среди испанцев на берегу; уж. они-то знают местность как свои пять пальцев и, конечно, помогут ему тебя изловить.

— И тем не менее мне все равно придется рискнуть, потому что если я останусь здесь, то меня ждет неизбежный и печальный конец, да и вас, пожалуй, тоже; тогда как, если мне удастся бежать, Солткомб, вероятнее всего, пустится за мной в погоню, и да смилостивится над ним Господь, если я встречусь с ним один на один, ибо от меня он милосердия не дождется. Что скажете, сэр Джаспер? Команда в его отсутствие, возможно, одумается, и кто знает, быть может, вы сумеете даже стать у них во главе!

— Капитан Лавдей! Отлично звучит, и весьма неплохо для разнообразия, — сказал бывший придворный кавалер, и я почувствовал, как он страдает от невозможности изящным жестом подкрутить свои усы, которые, несмотря на неудобства нашего положения, он каким-то образом ухитрялся содержать в идеальном порядке. — Ты вселяешь в меня надежду, Джереми, и тебе следовало бы пойти по стопам твоего долговязого и косоглазого приятеля-авантюриста с «Морской феи»!

— Бедняга Саймон! — вздохнул я. — Увижусь ли я с ним когда-нибудь еще?

— А я бы назвал его скорее «счастливчик Саймон», поскольку, будь он с нами, Железная Дева разделалась бы с ним точно так же, как с Джеком Роджерсом и всеми остальными, — проговорил сэр Джаспер и надолго замолк.

Мы обсуждали наш план до наступления темноты, а так как сэр Джаспер не смог придумать ничего лучшего, то я приступил к его выполнению. Прежде чем наш тюремщик нанес нам последний визит, я перегрыз веревку, связывавшую руки сэра Джаспера, а он, в свою очередь, освободил меня от пут, стараясь не очень нарушать целость веревки, которая должна была нам еще послужить. Затем, услышав снаружи шаги тюремщика, я притаился за дверью и, когда он вошел, неся с собой кувшин и миску с едой, сдавил ему сзади шею так, что он и пикнуть не успел. Сэр Джаспер вовремя успел подхватить миску и кувшин с водой, выпавшие из рук незадачливого стража, и осторожно прикрыл за ним дверь. Мы связали тюремщика по рукам и по ногам, после чего я проделал то же самое с сэром Джаспером, обменявшись с ним предварительно крепкими рукопожатиями. Подкрепившись тем, что принес нам наш пленник, я завладел его кинжалом и, заметив, что он начинает подавать признаки жизни, сунул ему в рот кляп, свернутый из его же шейного платка. Наконец, я снял сапоги и, повесив их себе на шею, пожелал сэру Джасперу счастливо оставаться, а сам выскользнул за дверь, заперев ее за собой на замок.

Я был знаком с местоположением трюмного карцера по моему прежнему пребыванию здесь и поэтому без труда добрался до главного трапа, ведущего на палубу, не встретив никого по пути и слыша над головой только тяжелые шаги вахтенных. Ночь была темная, и все предметы позади фок-мачты расплывались во мраке, но я уловил звуки голосов, доносившиеся с кормы, и чей-то неестественно громкий храп на полубаке.

Впереди спиной ко мне стояли две человеческие фигуры, перегнувшись через бульварк и вглядываясь в сторону ночного берега, который, несмотря на темноту, выделялся черной линией на фоне слегка фосфоресцирующих волн и находился примерно в полумиле от нас. «Судьба тебе благоприятствует, Джереми», — подумал я про себя и, пригнувшись, стараясь производить как можно меньше шума, бегом пересек палубу и укрылся в тени бульварка. Здесь я крадучись, шаг за шагом, двинулся вперед, замерев неподвижно, когда один из людей повернулся ко мне лицом и широко зевнул, и затем вновь возобновил осторожное движение, когда он занял свою прежнюю позицию. И вдруг я похолодел от ужаса, неожиданно споткнувшись о человека, лежавшего в тени на палубе. На мгновение я опешил, не зная, как мне поступить, но, поскольку тот не шевелился, я быстро нагнулся и провел рукой по его телу, пока не дошел до горла. Тут я едва удержался от испуганного возгласа, потому что это было горло мертвеца и пальцы мои нащупали кожу, холодную и липкую; тело было совершенно неподвижно и бездыханно.

В следующее мгновение я разжал пальцы на горле трупа и продолжал свои опасный путь, размышляя над загадкой покойника — был ли он убит или скончался естественной смертью? — и удивляясь собственному везению. Наконец я добрался до форпика и, на мгновение задержавшись, чтобы перевести дыхание и успокоить сильно бьющееся в груди сердце, перегнулся через борт в надежде найти якорный клюз с уходящим из него в темноту якорным канатом.

И то и другое было на месте, так что я без труда скользнул за борт, уцепившись обеими руками за канат, и тут снова замер, повиснув над темной водой, так как ночную тишину внезапно нарушил громкий звон судового колокола, отбивавшего склянки; я вспомнил, при каких обстоятельствах мне пришлось слышать этот звон в последний раз.

Оценив взглядом расстояние между высоким бортом «Дракона» и смутно видневшимся вдалеке берегом, я подумал о кошмарных чудовищах, которые могут поджидать меня внизу, и с молитвой о спасении в душе и с проклятиями в адрес собственного безрассудства на устах скользнул по канату вниз, в море. Вода была теплая и приятно ласкала тело после пребывания в душной темнице с мириадами кровососущих паразитов; я медленно и осторожно, стараясь избежать всплеска, поплыл на спине в сторону берега, пока черный силуэт «Дракона» не растворился во мраке, после чего я перевернулся на бок и пустился вплавь со всей скоростью, на которую были способны мои руки и ноги.

Один раз я остановился, когда с судна донесся крик, но это была всего лишь перекличка вахтенных, и я продолжил свой путь, чтобы вновь замереть, когда неподалеку от меня что-то громко плеснуло и послышалось звучное фырканье. Впрочем, за этим ничего не последовало, и спустя довольно долгое время я очутился в непосредственной близости от берега и снова поплыл медленнее, высматривая, где бы поудобнее выбраться на сушу. Вскоре я разглядел место, где кусты и деревья подходили вплотную к самой береговой кромке, и был немало удивлен, обнаружив, что корни растений торчат прямо из воды и сплошь покрыты морскими ракушками, похожими на устриц, словно они росли прямо на ветках кустов. Я не без труда вскарабкался на один из таких кустов и, предусмотрительно подумав о завтрашнем дне, набрал про запас довольно большое количество этих диковинных плодов моря, после чего по кривым, узловатым и изогнутым, точно змея, корням пополз дальше сквозь гущу растительности, постоянно слыша внизу под собой плеск и журчание воды и в отдалении громкий хор бесчисленных лягушек, старательно воспевающих прелести своего болота. Я был вне себя от радости, когда достиг наконец более сухой и твердой почвы; натянув сапоги, я постоял немного, отдыхая, не решаясь сесть на землю из боязни змей и ядовитых насекомых, поскольку наслышался о всяких сколопендрах, скорпионах и огромных мохнатых пауках, чей укус означает смерть. Помнится, пока я стоял, множество странных звуков долетало до моих ушей: лягушачьи трели, жужжание и стрекот насекомых, хриплые крики ночных птиц и нежный шепот легкого морского бриза, шелестевшего в густой листве прибрежных деревьев и кустарников. Откуда-то слева до меня доносилась едва различимая мелодия испанской песни; прокравшись в том направлении, я разглядел вдалеке несколько огоньков и понял, что нахожусь южнее поселка Сан-Фернандо.

Опасаясь быть обнаруженным, я повернулся и снова углубился в лес, держась как можно ближе к берегу и изо всех сил стараясь поскорее удалиться от опасного места, что было не так-то просто из-за многочисленных ползучих растений и лиан, преграждавших путь и покрывавших предательским ковром полусгнившие стволы поваленных деревьев. Не раз у меня из-под ног с торопливым шорохом выскальзывали змеи, о чем я мог только догадываться, поскольку их не видел, и я постоянно держал нож наготове на случай встречи с хищным зверем или дикарем-людоедом. Пробираться в темноте сквозь заросли тропических джунглей было очень непросто, благодаря чему, да еще в совокупности с недавно пережитыми приключениями, я почувствовал себя смертельно усталым и остановился отдохнуть на небольшом участке берега, более или менее свободном от растительности. Сняв и выкрутив досуха свою одежду, я опустился на землю, прислонившись спиной к диковинной формы одинокому черному утесу, стоявшему, точно часовой, у самой кромки воды, и непреодолимая сонливость охватила меня, сонливость, которую я тщетно пытался побороть из боязни, что меня смогут захватить во время сна мои вероятные преследователи. Вскоре, однако, я понял всю бесполезность моих попыток и, махнув на все рукой, выбрал местечко, где можно было улечься поудобнее, где воздух был свеж, а земля свободна от всякой ползучей нечисти, свернулся калачиком и беззаботно заснул с твердой решимостью встать до рассвета.

Но одно дело принять решение, а другое — его выполнять, и случилось так, что солнце поднялось уже достаточно высоко и пригревало вовсю, когда я зевнул и потянулся, с недоумением озираясь вокруг и удивляясь, почему у меня затекла шея и онемели суставы на руках и ногах.