Постоянная должность

      Сейчас он опять собирается домой, с тяжелым грузом на сердце. Рукопись Энсона все еще не прочитана. Он так и не вынул ее из портфеля. Его последняя установка даже не разобрана и продолжает стоять в личной лаборатории Брэйда, покрываясь пылью.
      Все пошло кувырком.
      Приближался конец недели. Брэйд устало обвел глазами кабинет, выбирая, что бы лучше взять с собой. Дорис неодобрительно относилась к его привычке приносить домой статьи, журналы и всякую всячину (все то, что Брэйд называл, "воскресными мелочами"), но фактически любой преподаватель, если он занимается служебными делами только в рабочие часы, начинает отставать от науки.
      Брэйд вздохнул. У него сегодня не было никакого настроения брать что-либо домой. В его портфеле уже лежала рукопись Кэпа Энсона, которую он должен прочесть. Завтра придет Энсон, Джинни нужно будет сводить в зоосад, а вечером идти к Литтлби. В воскресенье же он вполне может свалиться от усталости. А впереди тяжелая неделя.
      Итак, ничего, кроме рукописи. Резко захлопнув портфель, Брэйд перекинул плащ через руку и взял шляпу. Повернувшись к двери, он вздрогнул от неожиданности, заметив сквозь матовое стекло в двери неясный силуэт. Тут же раздался стук.
      Это не был кто-либо из аспирантов или преподавателей. Даже по общим очертаниям фигуры он мог бы узнать их.
      Чувствуя нарастающее беспокойство, Брэйд открыл дверь. В кабинет вошел толстощекий мужчина который, широко улыбаясь, весело произнес:
      - Хелло проф! Вы не помните меня?
      Брэйд сразу же узнал голос: конечно, это вчерашний детектив, Джек Доуни.
      ГЛАВА 8
      Брэйд уронил шляпу и нагнулся чтобы поднять ее. Он почувствовал, что кровь у него прилила к лицу. Но Доуни лишь вежливо улыбался. Ритмично работая челюстями, детектив жевал резинку. Брэйд спросил:
      - Не могу ли я чем-нибудь быть полезным вам, мистер Доуни? Как видите; я все же помню вас!
      - Нет. Это я могу быть вам полезным. Доуни засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул ключ.
      - Вы просили меня возвратить его вам. Я подумал, что лучше мне самому принести его. Это ключ того парнишки, от его лаборатории.
      - О! - воскликнул Брэйд с облегчением. - Конечно! - Он вспомнил, что просил вернуть ему ключ, и со стороны детектива было вполне естественным выполнить эту просьбу.
      - Благодарю вас.
      - У парнишки из родни только одна мать, вы знаете? - сказал Доуни, спокойно рассматривая кабинет Брэйда.
      Брэйд, все еще держа шляпу в руках, стоял около двери, с нетерпением ожидая, когда можно будет выйти.
      - Да, теперь я знаю.
      - Я ходил к ней вчера вечером, чтобы осторожно сообщить дурную весть. Такова отвратительная сторона моей работы. Нашел ее в плохом состоянии. Она уже знала.
      - Да?
      - С ней была девушка. Другая ваша аспирантка.
      - Роберта Гудхью? (Рассказывая Брэйду, что была у матери Ральфа, Роберта ничего не сказала о Доуни.)
      - Да. Это она сообщила матери. Я спросил девушку откуда она узнала новость. Та сказала, что кто-то позвонил ей.
      - Это сделала секретарь факультета. Она решила, что следует поставить в известность Роберту.
      - Тяжело - Доуни покачал головой, все еще не намереваясь уйти с дороги Это ваш кабинет, проф?
      - Да, мой.
      - Очень симпатичный. И этот стол хорош. Я бы согласился иметь такой стол в своей мастерской. Вы любите мастерить сами что-нибудь?
      - Боюсь, что нет.
      - Я слышал, что профессора и люди вроде них в наши дни вовсю увлекаются этим. Знаете, делают сами себе мебель, занимаются туризмом и тому подобное.
      Брэйд кивнул, стараясь не выказать нетерпения.
      - Эге, а ведь я задерживаю вас после конца работы? Вы всегда уходите в это время?
      - Фактически я сам распоряжаюсь своим временем. Иногда задерживаюсь здесь до полуночи, а иногда ухожу в полдень. Это зависит от расписания и от самочувствия.
      - Вот это да! - воскликнул детектив с искренним восхищением. - Так должно бы быть на любой работе. А вчера вы ушли поздно?
      - Нет, не поздно. Я уже собирался домой, когда обнаружил... тело.
      - А сегодня похоже на то что я вас задерживаю. Ладно, не буду. - Доуни наконец не спеша освободил проход.
      - Ничего, не беспокойтесь, - натянуто ответил Брэйд и вышел вслед за Доуни в коридор, заперев дверь. Ключ Ньюфелда он нацепил на кольцо для ключей.
      Доуни наблюдал за ним.
      - Здесь у вас на кольце что-то вроде отмычки, правильно?
      Этот вопрос вызвал у Брэйда раздражение, и он поспешно убрал ключи.
      - Мне случается приходить в здание в любое время.
      - О, конечно! Подходит ко всем лабораториям?
      - К тем в которых не установлены специальные замки. Я полагаю, что у большинства преподавателей есть такие отмычки.
      - Понимаю; - Доуни улыбнулся и кивнул, продолжая жевать резинку.
      По дороге домой Брэйд бесплодно спорил сам с собой. Итак, полицейский пришел опять. У него был законный повод: его сюда привела просьба самого Брэйда. И его вопросы были совершенно обычными: он не проявил никакой враждебности или подозрительности, да и что могло их вызвать?
      И все же зачем было задавать вопросы о том, в какое время Брэйд уходит домой? Почему он заинтересовался отмычкой? И как это ему удалось так быстро ее заметить? А не искал ли он ее?
      К чему создавать себе новые неприятности? Брэйд заставил себя не думать обо всем этом.
      С учетом всех печальных обстоятельств ужин прошел исключительна хорошо. Джинни уже знала о происшествии (о нем все-таки передавали в хронике новостей). Но все попытки заговорить на эту тему родители решительно пресекали. От возбуждения она ела без капризов и критических замечаний, что привело в хорошее настроение Дорис, а это, в свою очередь, несколько ослабило тревожные опасения, как обручами сжимавшие сердце Брэйда.
      Мир царил и за десертом и в тоне заключительного (и неизбежного) распоряжения Дорис о том, чтобы Джинни перенесла поле своей деятельности наверх, приняла ванну и легла спать.
      - И чтобы я не слышала, что телевизор включен после девяти часов, Вирджиния, - сказала Дорис.
      Джинни перегнулась через перила, ее живые карие глаза сверкали.
      - Эй, папа, не забудь, что мы завтра собираемся пойти в зоопарк!
      - Не обращайся к отцу со своим "эй", - вмешалась Дорис. - Это будет зависеть от твоего поведения сегодня вечером. Если ты будешь баловаться, то завтра никуда не пойдешь.
      - Ну, конечно, не буду! Мы ведь идем, папочка?
      Брэйд не мог не ответить утвердительно.
      - Только если не будет дождя, - добавил он. Некоторое время спустя Брэйд заметил:
      - На самом-то деле я не совсем уверен, что смогу пойти, Дорис.
      - Что? - откликнулась Дорис с кухни, выключив посудомойку. Она вошла в гостиную и переспросила:- Что ты сказал?
      - Я сказал, что не знаю, смогу ли завтра пойти с Джинни в зоопарк.
      - Почему?
      - Придет Кэп Энсон.
      Дорис нахмурилась и сняла фартук.
      - А зачем было назначать встречу?
      - Очень просто: он сказал, что придет, а я не смог отказать ему. Ты знаешь, какой он.
      - Я знаю. Но знать - это еще не означает потакать прихотям. Это его книга, а не твоя. Зачем тебе-то убивать на нее время?
      - Потому что когда она будет закончена, то будет хорошей книгой, очень важной книгой. Говоря откровенно, я даже немного горжусь тем, что могу помочь ему.
      - Хорошо. Но ему следовало бы прийти в какое-нибудь другое время.
      - Дорис, я и так уже дважды подводил его.
      Дорис пожала плечами и начала перелистывать программу телепередач.
      - Вряд ли для него это было трагедией. Он отдал свой материал Вирджинии.
      - Я знаю. Но он наверняка был этим страшно огорчен и возмущен. Он считает непунктуальность личным оскорблением.
      - Он выглядел совершенно обычно. Я видела его через дверь, когда он передавал Джинни конверт... Тебе все-таки придется пойти с Вирджинией. Она ждала этого всю неделю. И, пожалуйста, не говори, чтобы я пошла. У меня накопилась целая гора стирки, которую я и так очень долго откладывала.
      - Хорошо, я вечером позвоню Кэпу и предложу ему прийти в девять часов. Нет никакого смысла выходить с Джинни раньше одиннадцати: будет еще слишком холодно.
      Дорис не дала на его слова прямого ответа. Она включила телевизор и сказала устало:
      - Опять этот надоевший мюзикл!
      - А что идет по другим программам?
      - О боже! Баскетбольные соревнования, выступление проповедника-евангелиста и старый фильм, который я уже видела.
      Она села, взяв вязанье, и с несчастным видом устремила взор на экран телевизора. Она не вязала. Брэйд был уверен, что она не следила и за происходящим на экране.
      Наконец Дорис заговорила, очевидно, рассерженная сама на себя за то, что не могла дольше игнорировать этой темы:
      - Есть что-нибудь новое о Ральфе?
      Брэйд поднял голову от рукописи Энсона.
      - Сегодня ко мне заходил детектив.
      - Что?! - Она резко отвернулась от телевизора.
      - Просто для того, чтобы отдать мне ключ от лаборатории - тот, который был у Ральфа. Но я немного понервничал оттого, как он рассматривал кабинет.
      - Он что-нибудь сказал?
      - Если ты имеешь в виду, сказал ли он мне что-нибудь о случае с Ральфом, то нет.
      - Ну, а в таком случае не собираешься ли и ты также забыть об этом? Ты не можешь оставить все это в покое?
      - Даже если было убийство?
      - С этим уже покончено! Один довольно неприятный парень умер. Ты его не воскресишь.
      - Нет, с этим совсем еще не покончено. Есть девушка, которая, очевидно, любила его и собиралась выйти за него замуж. Есть мать, которая, насколько мне известно, пережила не одну трагедию в своей жизни и которая многое перенесла, чтобы дать ему образование...
      - Если ты попадешь в неприятность, им от этого легче не будет.
      - Я и так уже попал в неприятность. Весь день я только и думаю о том, как выпутаться из нее.
      - Но ведь никто, кроме тебя, не подозревает убийства.
      - А сколько времени будет так продолжаться? Сегодня одна особа интересовалась, как это Ральф мог принять цианид натрия за ацетат? Правда, она находилась в состоянии довольно сильного шока, но в конце концов, успокоившись, она может начать серьезно интересоваться этим обстоятельством. Затем, наконец, кто-нибудь обратится в полицию. Ты хочешь, чтобы над нашими головами всегда висел этот дамоклов меч?
      Он положил лист рукописи, который держал в руке:
      - Послушай, Дорис!
      - Что?
      - Давай подробно обсудим все вместе. Может быть, ты заметишь что-нибудь такое, чего не вижу я. Ради бога, может быть, вместе мы найдем какой-нибудь выход.
      Дорис склонила голову над нетронутым вязаньем.
      - Хорошо, если тебе надо выговориться, говори.
      - Я думал, что мне следует изложить все по порядку на бумаге. Это, как ты знаешь, всегда было моим первым побуждением. Составлять планы. Быть методичным. Но потом я подумал: а что, если кто-нибудь найдет мой черновик, или обрывки бумаги в мусорной корзине, или же пепел и станет интересоваться, что я сжигал? Мне хочется объяснить тебе, в каком неопределенном положении я нахожусь в настоящее время. Это... это невыносимо...
      Прежде всего, если мы допустим, что произошло убийство, то придется решить, кто его совершил. Я говорил тебе вчера вечером, что убийца должен хорошо знать химию, а также методику проводимых Ральфом исследований. Поэтому в первую голову подозрение падает на меня, но если меня все же не принимать во внимание, кто же все-таки мог быть убийцей? Есть другой человек, который имеет доступ в лабораторию Ральфа, а также может непрестанно наблюдать за его работой.
      - Кто это?
      - Грегори Симпсон, аспирант и напарник Ральфа по лаборатории. Он говорит, что никогда не обмолвился с Ральфом ни словом, и, возможно, эго правда. Но все же Симпсон мог наблюдать за тем, что делал Ральф. Возможно, он видел, как Ральф готовил колбы с ацетатом и убирал их в свой шкаф. Никто другой не имел такой замечательной возможности, однако другие - аспирант Чарли Эмит, любой студент или даже Кэп Энсон, - все, кто бывает в этом крыле здания, могли видеть то же самое. Далее, теоретически возможно, что кто-нибудь зашел в лабораторию в отсутствие Ральфа, просмотрел его записи и узнал из них достаточно для того, чтобы разработать план убийства. Но ты понимаешь, все это одни предположения. Что же касается метода совершения убийства, он изобличает меня скорее, чем кого-либо другого. Симпсон занимает не очень близкое от меня второе место.
      - Почему? Мне кажется, что его можно подозревать не меньше, чем тебя.
      - Ему только двадцать два года, и у него нет никакого мотива.
      - Нет никакого мотива, о котором ты знаешь, но ты не господь бог. По правде говоря, у тебя тоже нет никакого мотива.
      - Вот в связи с этим-то кое-что и беспокоит меня. Теперь, когда Ральф мертв, а я задаю людям всякие вопросы...
      Дорис моментально нахмурилась.
      - А почему ты задаешь вопросы, Лу? Это самое худшее, что ты можешь делать.
      - Я очень осторожен. Да мне и так рассказывают всякую всячину без моих вопросов. Во всяком случае, Ральф, по-видимому, не любил меня, или боялся, или и то и другое вместе, я в этом не совсем уверен.
      - А почему он мог не любить тебя?
      - Очевидно, у него легко возникала неприязнь к людям. Но дело не в этом. Полицейские всегда найдут мотив преступления, если он им нужен. Они могут сказать, что я много сделал для парня, а он проявил неблагодарность. Вот в припадке гнева я его и убил.
      - Но это - безумие!
      - Может быть, полиция и сочтет меня безумным. Иногда я выходил из себя. Известно, что я кричал на студентов, когда они вытворяли какую-нибудь исключительную глупость. Все знают, что иногда я теряю самообладание.
      - А с кем этого не бывает! Брось, Лу, здесь должны быть более основательные мотивы.
      - Есть еще один человек. Джин Мэкрис.
      - О! А какой у нее мог быть "мотив" убить Ральфа?
      Брэйд рассказал.
      - Как видно, ваш университет представляет собой какую-то сексуальную преисподнюю в миниатюре.
      Брэйд пожал плечами.
      - Может быть, и так. Во всяком случае, даже если у Джин Мэкрис и были основания, у нее нет достаточных знаний.
      - А много ли нужно знать, чтобы переменить какие-то порошки?
      - Здесь нужно не только знать, но и быть уверенным. Мне кажется, что нехимик просто побоялся бы иметь дело с цианистым натрием: а вдруг яд проникнет сквозь кончики пальцев? Вот у Роберты мог быть и мотив, если он собирался бросить ее, хотя у нас нет никаких оснований думать так. И к тому же она химик.
      - Конечно, - продолжал Брэйд устало, - есть такие побудительные причины, которых мы и знать не можем. Рэйнк, несомненно, испытывал сильную неприязнь к парню. Но насколько сильную? Ведь, слава богу, людей не убивают только из-за того, что они нам не нравятся, или даже из-за того, что мы не выносим их.
      - Чепуха! - воскликнула Дорис. - Не отметай людей слишком легко и не оставляй в качестве подозреваемого только одного себя. Возможно, что большинство убийств в мире совершается из-за ерунды. Я уверена в этом.
      - Ну, что ты говоришь, Дорис! Опомнись.
      - Не старайся от меня отделаться, Лу. Я знаю, что говорю. - Она дернула нитку и принялась вязать в бешеном темпе. - Послушай, Лу, ты мог бы включить еще одного человека в список тех, кому не нравился Ральф Ньюфелд, человека, чья неприязнь возникла вследствие самого незначительного инцидента, и который тем не менее с удовольствием мог убить его.
      Брэйд был поражен:
      - Кто же это?
      Дорис с ожесточением дернула запутавшуюся в клубке нитку:
      - Я!
      ГЛАВА 9
      Естественно, первым побуждением Брэйда было рассмеяться, но хотя он этого и не сделал, а ограничился недоверчивым и резким восклицанием: Ты! - Дорис сразу же ответила:
      - Не смейся! Я именно это имела в виду.
      - Я не смеюсь, но ты не можешь говорить это серьезно.
      - Ты, конечно, помнишь, что на прошлое рождество Ральф был у нас. Помнишь?
      - Да, вместе с другими аспирантами. Мы их всех пригласили, - подтвердил он. - В тот раз, когда была разбита твоя ваза.
      - Ты вспомнил и это? Хорошо, тогда ты, может быть, припомнишь, как все случилось?
      Брэйд пожал плечами.
      - Ее разбил Ральф.
      Он сказал наугад, но такой ответ соответствовал направлению их беседы.
      Дорис посмотрела на Брэйда уничтожающим взглядом, как бы перенося лично на него ответственность за то ужасное происшествие.
      - Важно, КАК он разбил ее! Это была моя собственная ваза, Лу. Я сделала ее сама, когда занималась лепкой.
      - Дорис, я это знаю!
      Но ее горестные воспоминания, видимо, были настолько сильны, что от них не так просто было отделаться.
      - Ваза была единственной по-настоящему красивой вещью, которую мне удалось сделать. У нее были правильные формы, удачная расцветка. Это было мое собственное творение. Я ее не покупала, я ее сделала.
      Она опять отложила вязанье.
      - Я рассказала гостям о вазе и показала ее. Они видели мои инициалы.
      - Помню, - подтвердил Брэйд, не решаясь выказать нетерпения. - Ваза почти круглый год стояла в доме, и когда приходили гости, она неизменно служила предметом разговора. Дорис при этом с показной скромностью слегка высмеивала некоторую несимметричность вазы, но на самом деле очень гордилась ею, как это зачастую бывает с людьми, далекими от творческой работы, если они случайно сделают что-то заслуживающее внимания.
      - Ральф стоял вон у той тумбочки. - Дорис показала на тумбочку возле большого кресла. Сейчас на ней ничего не было, и Брэйд неожиданно понял, сколь печальным был жест Дорис.
      - Ральф стоял там. Он чуть-чуть двинул локтем, и ваза разлетелась на миллион кусочков.
      Она смотрела на пол, несомненно, видя опять осколки.
      - Несколько дней я пыталась собрать и склеить осколки. Но не смогла: их было слишком много.
      - Но с кем этого не может случиться?! - заметил Брэйд.
      - Это была не случайность, в чем ты сможешь убедиться. Я не хотела ничего говорить раньше, чтобы не осложнить твоих отношений с Ральфом. Но теперь он мертв, и я могу рассказать тебе все. В тот момент я как раз смотрела на него. Я видела, как двигался его локоть, хотя ему незачем было двигаться. И он не вздрогнул. Все остальные вздрогнули или вскрикнули, услышав грохот, а он нет. Он знал, что это произойдет, понимаешь? Он спокойно посмотрел назад, на осколки вазы и даже не извинился - ни тогда, ни позже. Он только слегка улыбнулся. Да, улыбнулся. Ему было приятно доставить мне огорчение.
      Брэйд покачал головой.
      - Ты придаешь этому слишком...
      - Я рассказываю тебе, как оно было. - Глаза у нее были красные, но сухие. - И вот что, Лу, для кого-нибудь другого это было бы просто мелочью - какая-то разбитая ваза! Но для меня могло стать поводом к убийству. Если бы в тот момент у меня в руке оказался нож, я с радостью пырнула бы Ральфа.
      Брэйд попытался говорить спокойно:
      - Ну, что ты, Дорис! Тебе так только кажется. Ты могла заплакать, закричать на Ральфа, ударить его. Но, насколько я помню, ты сохранила полное самообладание, оставаясь безупречной хозяйкой. Ты мило распрощалась со всеми, когда пришло время, и только потом...
      - С ним я не попрощалась.
      - Тем не менее ты сохранила самообладание. И если ты смогла удержаться от крика, то тем более удержалась бы от убийства.
      - Нет, крик здесь не помог бы. Я хотела не этого. Я скажу тебе, как отношусь к нему. Я обрадовалась, когда услышала о его смерти! Я выражала сожаление и беспокойство только потому, что его смерть затрагивала нас, - вот и все. С того дня прошел уже почти год, а я все еще не простила его и считаю его смерть заслуженной. Любой человек, который может сделать то, что сделал в тот вечер Ральф, наверняка многим отравил жизнь своей злобой.
      - Хорошо, Дорис, - прервал Брэйд, пытаясь остановить ее. - Ты ничего этим не доказываешь.
      - Не доказываю? Лу, я стараюсь доказать тебе, что ты ничего не знаешь о мотивах. Ты не знаешь, что может одного заставить совершить убийство, а другого - нет. Откуда тебе это знать? Это не твоя профессия. Ты будешь хохотать до упаду, если детектив, каким бы умным он ни был, придет к тебе в лабораторию и попытается давать советы, как проводить исследования. Так почему же ты считаешь, что можешь быть детективом? У тебя нет ни опыта, ни необходимых знаний, и ты только наживешь себе неприятностей. Поэтому прекрати это, прекрати!
      Брэйд молчал.
      - Пусть это так и останется несчастным случаем, Лу, а если кто-нибудь и убил его, так ты не бог, не твое дело карать...
      Брэйд отвернулся и пробормотал:
      - Мне надо позвонить Кэпу.
      Брэйд провел два утомительных и скверных часа над рукописью Энсона. Главы были посвящены первым годам деятельности Берцелиуса, шведского ученого, который был в свое время абсолютным диктатором в химии. Он внес весьма существенный вклад в полдюжину отраслей этой науки, открыл несколько элементов, ввел термин "катализ", разработал химические символы, которыми пользуются и по сей день, и многое другое.
      Он был героем Энсона больше, чем какой-нибудь другой химик, и Брэйд, читая рукопись, задавал себе вопрос, до какой степени Энсон бессознательно отождествлял себя с Берцелиусом. Конечно, в первой половине двадцатого столетия никто не мог бы пользоваться таким влиянием, как Берцелиус в девятнадцатом. Наука стала слишком многогранной.
      И тем не менее... Берцелиус перед смертью стал свидетелем заката своей славы. Да, он разработал в органической химии теорию радикалов и придерживался ее со страстью и убежденностью. И все же она существовала только благодаря поддержке ее Берцелиусом. Когда Берцелиус был уже в преклонном возрасте, в органической химии неуклонно завоевывали позиции более правильные структурные обозначения, безоговорочно принятые после его смерти.
      Ставил ли себя Энсон на его место и в этом отношении? Считал ли он себя последним великим химиком-кустарем, сдерживающим натиск квантовой механики?
      Брэйд наконец отложил рукопись, чувствуя себя подавленным и выдохшимся.
      Брэйд проснулся в семь, перед тем, как зазвонил будильник. Он помнил, что просыпался ночью, но никак не мог восстановить ход своих мыслей. Кажется, они были как-то связаны с вазой.
      Вазу он видел и во сне. Она стояла на тумбочке, такая же, как прежде, но вся - в тонких трещинках, следах склейки. А Дорис кричала ему, чтобы он не прикасался к вазе, так как клей еще не засох. Линии склейки были красными, как кровь.
      Только под утренним душем Брэйд наконец избавился от этой вазы.
      Кэп Энсон, как они и договорились по телефону накануне вечером, прибыл в тот момент, когда часы били девять. Брэйд открыл ему дверь и провел прямо в свою рабочую комнату.
      Энсон поставил трость, осторожно опустился в одно из двух кресел и спросил:
      - Как вы поладили со стариком Берцелиусом, Брэйд?
      Брэйд заставил себя улыбнуться.
      - Самоуверенный субъект.
      - Он имел право быть таким. Ему был пожалован титул барона, вы знаете?
      - О, неужели?
      - Я пишу об этом подробно в одной из последующих глав. Произошло это в день его свадьбы. Он женился очень поздно, на девушке, которая была на тридцать лет моложе его. Король Швеции пожаловал ему титул барона в качестве свадебного подарка. Не вижу причины, почему бы история органической химии не была также и историей химиков-органиков.
      Брэйд не знал, как ему лучше ответить. Сам Энсон в жизни, несомненно, отделял химию от химиков. Он никогда не позволял своей личной жизни вторгаться в работу. Было известно, что когда-то у него была жена, которая умерла, а теперь Энсон жил один и о нем заботилась экономка. Было также известно, что у него есть замужняя дочь, которая живет со своими детьми где-то на Среднем Западе. Энсон никогда не упоминал ни о ком из них: не из-за какого-то отчуждения, а лишь потому, что они не имели -ничего общего с химией.
      - В тех случаях, когда личная жизнь связана с общим развитием органической химии, ее следует освещать. Например, присвоение титула барона представляет собой оценку деятельности Берцелиуса со стороны современного ему общества. Органическая химия становилась чрезвычайно важной для повседневной жизни, и это оправдывало пожалование дворянства химику-органику.
      Энсон медленно кивнул.
      - Хорошее замечание. Благодарю вас. Теперь здесь я выкинул несколько параграфов, посвященных открытию селена. Это, как и весь анализ с помощью паяльной трубки, несомненно, крайне интересно, но не имеет отношения к органической химии.
      - Согласен. Книга и без того будет довольно большой.
      - Хорошо. Теперь посмотрите, пожалуйста, страницу 82. Я пока еще не подошел к теории радикалов, но это представляется логическим местом...
      И они продолжали в том же духе, сблизив головы, перелистывая страницы рукописи, что-то выбрасывая и опять вставляя, пока не раздался голос Дорис, преднамеренно мягкий из уважения к Энсону:
      - Лу, по-моему, Вирджиния почти готова идти с тобой.
      Брэйд поднял голову.
      - Хорошо, Дорис. Что же, Кэп, я полагаю, мы сделали большую часть намеченного. Оставим все это до следующего раза.
      - Вы куда-нибудь собираетесь пойти?
      - Я веду Джинни в зоопарк. Ей на следующей неделе предстоит писать какое-то сочинение по английскому языку. Надеюсь, прогулка подскажет ей тему, она хорошо проведет время, а также даст отдохнуть своей матери.
      У него промелькнула улыбка, когда он встал, собирая страницы рукописи.
      Энсон тоже собрал свои материалы.
      - Вы не будете возражать, если я пойду с вами? Нам надо еще кое-что обсудить.
      - Видите ли... - Брэйд колебался и не знал, каким образом лучше всего отклонить эту неожиданную просьбу. - Вам будет скучно.
      Энсон грустно усмехнулся и взял трость.
      - В моем возрасте многое стало скучным.
      Стоял тихий, солнечный день, теплый не по сезону. Хотя солнце грело почти по-летнему, но в зоопарке было малолюдно, и Брэйд подумал с некоторым удовлетворением, что по крайней мере хоть это получилось хорошо. Джинни забралась в обезьянник, а Брэйд и Энсон сели на скамейке неподалеку.
      Энсон купил себе пакетик жареной кукурузы и, положив трость на колени, с очевидным удовольствием грыз мелкие зерна.
      - Я говорил вчера с Литтлби, Брэйд.
      - Да?
      - Он рассказывал мне о лекциях по технике безопасности, которые он планирует. Конечно, старый каналья теперь уже убедил себя, что задумал их давно.
      Не очень заинтересованный этим, Брэйд ответил:
      - Да, я это знаю.
      - А потом он спросил о вас.
      Брэйд выпрямился, его спина неожиданно одеревенела.
      - Обо мне?
      - Вот поэтому-то я и привел вас сюда. Подальше от миссис Брэйд, понимаете?
      - Что он сказал?
      - Ничего конкретного. Ничего особенного. Однако я понял из его слов, что в следующий раз, когда придет время, ваше назначение на должность преподавателя будет возобновлено в последний раз. Вам будет сделано годичное предупреждение о подыскании повой работы.
      ГЛАВА 10
      Брэйду показалось, что внезапно резко похолодало и солнечные лучи, падавшие на его плечи, перестали греть. Голос Кэпа Энсона доносился откуда-то издалека, а привычный шум людей, отдыхавших в парке, замер.
      Брэйд был обеспокоен в первую очередь не угрозой потери средств к существованию и нарушения привычного образа жизни. Он вспомнил о Дорис. Она это предсказывала. А он, Брэйд, упрямо утверждал, что этого не произойдет. Как он теперь посмотрит ей в глаза?
      Ему не приходило в голову, что Кэп Энсон мог ошибиться, мог неправильно понять Литтлби. Поэтому выводы, сделанные Энсоном, лишь усилили беспокойство, возникшее у Брэйда после холодного приема у Литтлби вчера утром.
      - Это было связано с у... - Брэйд остановился, чуть не сказав "с убийством", и продолжил: - ...с тем, что произошло с Ральфом Ньюфелдом?
      Энсон казался озадаченным.
      - Вы имеете в виду несчастный случай с Ральфом?
      - Да.
      - Он ничего не сказал об этом. Какая здесь может быть связь? Вопрос заключается в результативности исследований. Вы недостаточно печатаетесь.
      - Печатайся или погибай! - с горечью сказал Брэйд, пожал плечами и отвернулся.
      - Что же, вы это знаете, Брэйд. Это старая история. Для университета ценность преподавателя определяется его репутацией.
      - У меня вряд ли были выдающиеся аспиранты, - раздраженно сказал Брэйд и почти тотчас же устыдился своих слов: не было никакого смысла перекладывать вину на кого-то другого.
      - В какой-то мере справедливо. А кто в этом виноват?
      - Чего же вы хотите от меня? Чтобы я дрался за субсидии, которыми мог бы привлечь аспирантов? Я не собираюсь этого делать. Я уже давно принял такое решение, Кэп: я никогда не отправлюсь со шляпой в руке в Вашингтон, предлагая бессмысленный проект, рассчитанный только на то, чтобы выманить деньги. Я не считаю свои исследования чем-то выдающимся. Я исследую то, что интересует меня, - только и всего. Если на это стоит расходовать государственные средства, то я возьму их, но безо всяких дополнительных условий. Если же нет, обойдусь и без них.
      Он сказал все это с раздражением, мысленно оправдывая себя перед практичными людьми, считавшими глупостью, что он приравнивает бедность к добродетели, а процветание рассматривает как некий грех.
      - Не торопитесь, Брэйд! Вы же знаете мое мнение об этой бешеной погоне за субсидиями вокруг нас. Я ничего подобного и не предлагаю. Но зачем вы так расстраиваетесь? Не могли бы вы подыскать себе другую работу? - Он устремил на Брэйда проницательный взгляд.
      Брэйду было трудно так же твердо смотреть на Энсона. Что ему ответить? Разве ему не ясно, что здесь существует своего рода обратная связь: отсутствие повышения в должности обусловливает дальнейшее отсутствие повышения, и поскольку он много лет работает внештатным преподавателем, то при любой возможности его повышения, естественно, возникают вопросы: почему он так долго был внештатным, какие у него недостатки, что его так долго не повышали?