Подняться на башню

— Что, надумали? Надоело учиться, захотелось Грозу примерить? — раздалось откуда-то из недр кабинета, и из-за расписной ширмы появился пожилой орк в синих штанах и сандалиях на босу ногу, Его лысый шишковатый череп покрывала татуировка. — Или, кхе-кхе, так зашли, в гости, на печенье?

— Так точно, господин Наррга! Надумали! — рявкнул Юмазис.

— Да-да, — сказал орк, почесывая голую грудь. — Но, сами понимаете, не все так просто. Мне необходимо удостовериться, что вы не падете замертво, едва надев обруч. Я должен вас проверить. Готовы?

Молодые люди кивнули.

— Готовы они. А может, поработаете еще? Лекции послушаете? Все на пользу пойдет. — Он покашлял. — Не хотите? Я так и думал. Что ж. Раз вы пришли вместе, будет вам одно испытание на двоих.

В комнате будто бы померк свет. Остро запахло речной водой и пряностями.

— Сию минуту в обеденный зал при городских купальнях входит некто Тробан Присс, письмоводитель. Отправляйтесь туда, изучите этого человека и помогите ему.

— Чем помочь?

— Хе. Вот исследуете его и узнаете чем.

Юмазис потер лоб:

— Сколько у нас есть времени? День? Два?

Наррга тоненько, надтреснуто захихикал:

— Какая наивность, кхе-кхе! У вас на это есть целая жизнь. Как справитесь — приходите, посмотрим на результаты. Еще вопросы?

— Почему именно Тробан Присс, ваше президентство? — осторожно спросила Риль.

— Потому что на данный момент он самое несчастное существо во всем Хан-Хессе, — отчеканил орк. — Все. Выполняйте.

Несколько минут спустя Юмазис и Риль входили в здание купален. Обеденный зал был полон, но взгляды обоих студентов мгновенно выхватили из толпы сутулого человечка в буром костюме и нелепой маленькой шапочке с уныло обвисшими полями. Не глядя по сторонам, он поспешно обгладывал индюшачью ножку, то и дело выскальзывающую из его дрожащих пальцев.

— Ярко выраженный психопат депрессивно-взрывного толка, — заметил Юмазис.

Риль кивнула:

— Чего и следовало ожидать.

Ловко лавируя между столами, она подошла к незнакомцу и присела рядом:

— Господин Присс, если не ошибаюсь?

Тот неохотно поднял на нее глаза и поморщился:

— Не ошибаетесь.

— Простите великодушно, что мешаю вашей трапезе… — В голос Риль постепенно вплетались нежные, поющие нотки. — Но мне кажется, вас что-то гнетет. Досадная проблема или, может, страстное желание чего-то несбыточного?

— Что за…

— Быть может, мечта? — Она коснулась кончиками ногтей лба Присса, тот дернулся. испуганно заморгал и замер. По его нездоровому одутловатому лицу разлилось спокойствие.

— Не бойтесь, — шепнула Риль, едва заметными жестами усиливая наведенное состояние доверия и умиротворения, — мы хотим помочь вам.

«У меня бы так не вышло, — с некоторой завистью подумал подошедший Юмазис. — Буквально в один момент такого строптивого дядьку укротила».

— Расскажите нам о себе, — сказал он вслух.

Присс снял шапочку и некоторое время задумчиво ее разглаживал.

— Странно, что вы спрашиваете. Ведь вам ничего не стоит залезть ко мне в голову и переворошить все мои мысли… Впрочем, как хотите. — Он снова поморщился.-Зовут меня, как вы уже знаете, Тробан Присс. Я письмоводитель и переводчик, работаю в конторе достопочтенного Цуки, что в городище Нижнего Двана. Естественно, холост.

— Естественно?

— Естественно. Я ненавижу людей. Гномов, эльфов. Орков. Ненавижу и презираю. Они все, все чего-то хотят от меня, но я им не нужен, никому не нужен. Они приходят ко мне, чтобы я им перевел что-то, какие-то их идиотские письмишки, завещания, прошения, объявления для газетных листков. Крестьяне. Купцы. Мастеровые. Сомнительного благородства господа и их слуги. Они такие разные, у них разные носы, уши, губы, волосы. Кто-то из них умнее, кто-то глупее. Кто-то весь пропах кислым вином. От кого-то отвратительно песет духами, от кого-то — потом. Или потом вперемешку с духами и кислым вином. Они смотрят на меня заплывшими глазками, дотрагиваются до меня своими липкими ладонями. До чего я ненавижу эту лавчонку! Вы спросите: зачем же я там работаю? Я вам отвечу: хочу заработать достаточно денег, чтобы удалиться от дел и заняться ботаникой и селекцией — выводить новые сорта цветов и трав, наблюдать за ними. — Тробан перевел дух и заговорил снова, с еще большим жаром: — А дома… Дома не лучше. Моих средств не хватает даже на то, чтобы купить половину сарая, потому я снимаю комнату в трущобах, насквозь воняющих прогорклым маслом и гнилой морковью. И вы думаете, там я могу насладиться одиночеством? Держите карман шире! По утрам меня будят молочницы. Их грубые, крикливые голоса, дребезжание бидонов связаны у меня с самыми ужасными минутами минутами, когда уходит сон. Ночами мне не дают уснуть вопли гуляк и подзаборных шлюх. А еще есть дети! Вечно орущие младенцы! Невыносимые подростки! На моем этаже живут две большие семьи. И если я ненавижу кого-то сильнее, чем молочниц, подзаборных шлюх и липких клиентов с прошениями, так это детей. Визгливые, невоспитанные, неугомонные создания! От них никуда не денешься, не скроешься…

Из его глаз потекли слезы.

— Я хочу быть один, понимаете? Один! Спокойно изучать жизнь растений. Неужели это так много?! Чтобы никто не стоял у меня за спиной, когда я читаю, пишу или просто размышляю. Чтобы никто не совал свой любопытный нос в мои бумаги! Чтобы никто не глазел на меня — равнодушно, с усмешкой или гадливой жалостью. — Голос Присса понизился до едва различимого шепота. — Никто-никто. Никогда.

Он тихо положил голову на руки, и веки его смежились.

— Спит, — прокомментировала Риль и без того очевидный факт. — Утомился, бедный.

Юмазис заворожено рассматривал вздрагивающего во сне человека:

— Какой типаж! Ристагов штопор! Какой изумительный псих!

Почему сразу псих? Он просто больной и несчастный.

— Вот именно. Больной и несчастный псих. И от нас требуется его осчастливить. — Юмазис назидательно погрозил пальцем куда-то в пустоту. — А то главный колдодурень никогда не позволит нам побывать в Грозе.

Риль механически потянулась к не тронутой Тробаном белой булке и принялась отщипывать от нее кусочки.

— Какая пустыня самая большая — Заюльская? — заговорила она, обращаясь больше к самой себе. — И погодные условия подходящие — перепады температур, пылевые бураны. Народ там особо не шляется, тем более в центральной части. Что, Юз, осилишь телепортацию? Или караван придется нанимать?

— Идея, конечно, свежая. А он там копыта не откинет?

— Надо сделать так, чтобы не откинул. — Она задумалась. — Маленький оазис с родником. Цветник, огородик. Кое-какая живность.

— Обширный винный погреб, книги по ботанике, — серьезно поддакнул Юмазис— Вообще-то неплохо бы у самого Присса спросить, что ему может понадобиться.

Оба хмуро посмотрели на письмоводителя:

— И спросим. Непременно спросим…

Блеяние переходивших через большак коз вывело Баулика из прострации, и он снова услышал спокойный голос Риль.

— Конечно, все оказалось совсем не так просто, как мы думали. На создание оазиса ушло около года напряженного труда. Увидев свой новый дом — двухэтажный, добротный, красного кирпича, — Присс обрадовался как ребенок. Он ходил по саду, благоговейно касался листьев и цветочных лепестков. Он был совершенно счастлив и хотел только одного — чтобы мы поскорее ушли. Довольные собой, мы поспешили обратно в Академию.

— Но его президентство остался недоволен вашей работой?

Риль усмехнулась:

— Его президентство даже слушать нас не захотел. Он заявил, что мы едва бросили семена в почву, а уже хотим получить плату за собранный урожай.

— Умнейший человек! — воскликнул монах.

— Орк, — поправила Риль.

— Тем более.

— Выпроваживая нас за пределы кабинета, он порекомендовал нам заняться полезными для общества делами и не беспокоить его лет десять, а то и пятнадцать.

— И вы смирились?

— А что оставалось делать? — Она пожала плечами. — мы стали ждать. Юмазис подался на крайний север и предложил свои услуги какому-то герцогу.

— А вы?

— Я… Я сидела дома. По большей части.

— Вы не поддерживали связь?

— Нет. С чего бы? — удивилась Риль. Монах захлопал светлыми ресницами:

— Все-таки столько лет за одной партой…

— Тем не менее у нас не было ничего общего. Кроме этой самой парты.

Нежно-розовое солнце упало за горизонт, и по полям пополз туман. Воздух посвежел. Не говоря ни слова, Риль свернула с дороги и спешилась возле одиноко растущего кедра. В руках у нее оказался толстый сверток, и пока Баулик выбирался из стремян и разминал затекшие ноги, его спутница разожгла костер и поставила небольшой шелковый шатер. Не желая ударить лицом в грязь, монах извлек из своих дорожных тюков скатерть, брынзу, кусок ржаного хлеба и пяток вареных репок. Неодобрительно покосившись на эти скромные блюда, Риль стянула сапоги и прилегла на траву.

— Что, ваша святая обитель переживает тяжелые дни? Не хватает денег на нормальную еду?

— Зря вы так. Овощи весьма пользительны для здоровья.

— И Юз теперь тоже эту ботву ест?

— Как и все мы, пресветлый настоятель отринул трупоедство, — с достоинством ответил Баулик.

Риль неопределенно хмыкнула и подбросила в костер несколько веток.

— Разрешите поинтересоваться… — Шустро расправившись с репками, Баулик придвинулся к ней поближе. — Разрешите поинтересоваться, куда мы все-таки направляемся? Проведать пустынника Присса?

— Именно. Проведать Присса.

— А почему же мы тогда движемся на запад? Заюльская пустыня находится к востоку отсюда.

— Мой дорогой служитель культа, неужели ты думаешь, что я собираюсь тащиться на другой конец света верхом?

Монах испуганно моргнул:

— Полетим на драконе?

— Странно. Я думала, что ты спросишь, не полетим ли мы на метле.

— Оно бы можно, но не с моей комплекцией, — хихикнул Баулик. — Мне метла особая нужна.

— Под седло становятся только очень дряхлые или слабоумные драконы. Первые могут в любой момент умереть, а вторые… Впрочем, не будем о грустном, — сказала Риль. Мы дождемся утра и найдем местную точку телепортации. Все очень просто.

— Сударыня, а вы хорошо умеете? Телепортировать-то?

— А как же. Открываю учебник — и начинаю действовать строго по писаному. Пока никто не жаловался.

В костре сухо потрескивали шишки.

— Это опасно?

Риль пожала плечами и села, обхватив колени руками:

— Не беспокойся. Спи. Завтра будет трудный день. Прохладная мягкая ладонь на мгновение опустилась монаху на лоб. Он забормотал было протестующе, но накатившая волна сна оказалась столь сладкой, столь желанной, что ноги сами понесли его к шатру. Завернувшись в одеяло, Баулик почувствовал, что оно пахнет лавандой.

«Колдунья», — с неожиданным для самого себя умилением подумал он.

Утро выдалось солнечным и ветреным. Небо было чистым, только в самой вышине неслись пушистые белые перышки.

— Это хепа, — сказала Риль, протягивая Баулику серебряную чашку, до краев наполненную коричневым непрозрачным зельем. — Отвар, приготовленный из листьев и стеблей призернянки волоконной. Такому заядлому любителю растительной пищи, как ты, должно прийтись по вкусу.

Чародейка по-прежнему сидела у костра. По боковому шву ее брюк полз деловитый рыжий муравей.

— Выглядит как навозная жижа, — закапризничал Баулик.

— А ты не смотри, ты пей, — посоветовала Риль.

Несмотря на странный вид, напиток оказался очень приятным на вкус. Густой, обжигающий, он согревал и придавал бодрости.

— Вы вчера так и не закончили, — заметил монах, с удовольствием прихлебывая хепу.

— Что не закончила?

— Ну как что? Рассказ.

— По дороге закончу. Собирайся, — ответила Риль и пошла отвязывать коней.

Десять минут спустя они выехали на тракт. Баулик нетерпеливо поерзал в седле.

— Так что было дальше? — спросил он. — Когда вы вернулись…

— Скорее когда нас вернули. — Опустив поводья, она забрала волосы в хвост. — Однажды утром я нашла у себя в кармане записку: «Приходи немедленно. Хи Нарргак.».

— Ага! Дилетантики мои явились! — За прошедшие десять лет голос ректора сделался еще более тонким и пронзительным. — Надеюсь, вы уже нашли себе более подходящую профессию, чем магия, кхе-кхе?

— Не искала, — ответила Риль, неловко вытирая руки о штаны. Кончик ее носа был измазан чем-то синим.

— Разве наш подопечный несчастлив? — удивился Юмазис. Выглядел он представительно: шитый золотом камзол, замысловатый шелковый шарф, сапоги змеиной кожи. В коротких волосах блестели алмазные заколки.

Орк тяжело заперхал:

— А вот в этом, мальчик мой, вам предстоит убедиться самим.

Ни Риль, ни Юмазис так и не успели увидеть телепортирующего жеста ректора, только сырая затхлость кабинета сменилась вдруг одуряющим жаром и невыносимым, давящим солнечным светом. Они были в Заюльской пустыне.

— Лихой старичок, — восхитился Юмазис, торопливо наматывая шарф на лицо.

— А одежонку ты ничего подцепил. Богатенькую.

— Да мне по рангу положено, — смутился он. — Сам знаю, что выгляжу как ярмарочный петух. Оазис открылся им за ближайшим же барханом. Высокие стены, защищающие сад от песчаных буранов, были увиты сочным плющом, в щели пробивались трава и мох. На голой, рассохшейся земле буйно цвел куст шиповника. От иррациональности этой картины у Риль по спине побежал холодок.

«Глупо как. Неправильно», — с неожиданной тревогой подумала она.

Створки ворот раскрылись, и из оазиса выступил целый караван самодовольных верблюдов. Рядом с караваном шествовал облаченный в белые одежды человек. Не прошло и минуты, как ворота снова отворились, выпуская роскошные носилки, сопровождаемые охраной. Следом проскользнул пеший отряд торговцев.

— Ох, — выдохнул Юмазис. — Проходной двор. Риль поежилась.

— Пойдем, — сказала она. — Посмотрим.

Оазис кишел людьми. Казалось, что на площади, немногим превосходящей средних размеров городской квартал, собрались сотни, а то и тысячи. Под каждым деревом кто-то спал, повсюду виднелись палатки и шатры. Песчаные дорожки были затоптаны, цветы сломаны. Воняло потом и мочой.

На окнах красного домика появились ставни, неумело сработанные из кусков большого ящика. Дверь была закрыта, и только тоненькая ниточка дыма, выбивающаяся из треснувшей форточки, говорила о том, что здесь еще кто-то живет.

— Беда, — буркнул сквозь зубы Юмазис, отпихивая ногой лоснящуюся пегую крысу.

Крыса сдвинулась едва на шаг. В ее глазках посверкивало спокойное ожидание.

— Надо как-то попасть внутрь. — Риль вскарабкалась на подоконник и заглянула в щель между досками ставен и стеной. — Он на кухне.

— Так окликни его. Помнится, ты была любимой ученицей глухонемого паралитика Вукса. Вот уж кому была наипрямейшая польза от своего мастерства.

Риль глубоко вдохнула, собирая силы.

«Тробан. Тробан. Тробан, — позвала она, мысленно потянувшись к Приссу. — Откройте мне, Тробан. Впустите меня». В домике что-то загромыхало и забулькало. Заскрипели половицы. Дверь приотворилась, и сиплый голос произнес:

— Кто здесь?

— Это мы.

— Кто — мы?

— Маги.

— Неофициальные. Студенты.

— Вспомнили, значит… — Он неразборчиво прошептал еще что-то. — Ладно, заходите, раз пришли.

Внутри жилище Присса почти не изменилось. Немного поистрепались ковры, потускнела позолота, но в целом все было так, как прежде.

В кухне плавали едкие щекочущие запахи, источником которых был низкий короб, доверху заполненный толчеными сухими лепестками.

— Такие вот дела, — устало сообщил бывший письмоводитель, опускаясь на табурет.

Его пальцы потянулись к лежавшей на столе глиняной трубке, вытрясли ее и привычным движением набили цветочным крошевом. Чиркнула спичка, и по дому пополз густой сладковатый дым.

— Рассказывайте, как вы тут блаженствуете, — развязно бросил Юмазис.

За окном послышались крики, разноголосая ругань и щелканье бича. Тробан вздрогнул.

— Вчера они снова пошли на приступ. Едва отбился. — Он глубоко затянулся. — Сам не знаю как. Чудом. А ведь все начиналось так хорошо, так хорошо. Это был рай земной — тихий, солнечный, восхитительный. Я просыпался поздно, неторопливо завтракал прямо в саду, слушал птичьи трели. Господи, господи…

Он закрыл лицо руками и застонал.

— У меня открылись способности. Правда, не смейтесь, я оказался талантливым селекционером. Мои огурцы не боялись засухи, моя клубника плодоносила трижды в год. Я вывел новый сорт лилий — медовую красавку. — Он тоскливо посмотрел на короб с лепестками. — Ее аромат…

Голос Тробана снова прервался. Он вскочил, достал из шкафчика мутную зеленую бутыль и тщательно ее взболтал. — Понюхайте. Это красавка. То, что от нее осталось, Чувствуете? Она была королевой.

Крики за окном перешли в жуткий, нечеловеческий вой. Бич хлестал не переставая.

— Вопи, мерзавец, вопи! Тебе и этого еще мало! Такого верблюда угробил, выродок, криворук проклятый, — рычал невидимый экзекутор.

— Обстановка становится чрезмерно недружелюбной. — Юмазис шевельнул бровью, и воздух вокруг наполнился крошечными, почти неразличимыми хрустальными колокольчиками. Колокольчики нежно позванивали на самом пределе слышимости. Уличный шум стих моментально.

Продолжайте, — сказала Риль.

Тробан нервно покосился на висящий перед его носом кусочек хрусталя.

— Тот человек появился в три часа пополудни. Я вышел за ворота оазиса — мне нравилось гулять по пустыне — и увидел, как он лежит без сознания у самой стены.

— Кто это был?

— Да какая разница — кто? Купчишка какой-то. Круком его звали, кажется. Или Курком? От каравана отбился. Я его выходил, воды дал с собой, пищи. Верблюда — одного из тех, что вы мне оставили.

— И он ушел?

— Ушел. И чего мне стоило подсунуть ему ягоды кусачего плюща? Или сок маслюка болотного? Нет, я зачем-то дал ему уйти.

Воцарилось молчание. Риль перебирала душистые лепестки и искоса поглядывала на Присса, который то вставал, то садился, то начинал вприпрыжку прохаживаться по кухне, переставляя с места на место тарелки и горшки. Взгляд у него был неспокойный, бегающий, на щеках и лбу горели алые пятна.

«Да он пьян! — подумала она. — Или…»

— Тробан, а что это вы курите?

Курю? Ах, вы имеете в виду… — Он удивленно посмотрел на медленно расплывающееся колечко дыма. — Красавку. Мою медовую красавку. Лучшую из лилий. Хотите попробовать?

Неловко цепляясь за шторы, он залез на стол и достал и подвесного шкафчика еще две вересковые трубки.

— Через три месяца после отбытия Крука началось форменное столпотворение. Они все шли и шли. Воду просили.

— Зачем же вы их впускали? — удивился Юмазис, покусывая мундштук. — Гнать надо было в шею.

— Да я пытался. Перелезли через стены, открыли ворога. Сам еле успел укрыться. Дом штурмуют каждый день. Хотят меня выкинуть и постоялый двор устроить. Но тут заклинание какое-то, похоже, действует. Не могут ни двери выломать, ни поджечь. Так что облепят со всех сторон, поорут, подубасят, да и отступятся.

Риль осторожно втягивала в себя дым, впитывала его бархатный аромат. Трубка тихо и довольно урчала.

— Мой оазис оказался бесценным местом отдыха на пути через Заюльскую пустыню. — Присс вздохнул. — После десятого каравана от сада не осталось ничего. Во всяком случае, ничего достойного называться садом. Но я им не дал погубить королеву. Сам, все сам. Мне было бы невыносимо сознавать, что кто-то другой…

Он замер, горестно глядя перед собой.

— Надо что-то решать, — сказала Риль, поднимаясь с пола.

— П-погоди. Мне дурно.

— Что с тобой?

Юмазис покачнулся и упал с табуретки. Его лицо обиженно вытянулось.

— Голова кружится, у тебя нет?

— Нет.

— Небось твой полуэльфийский организм по-другому устроен. Пресвятая матерь Амна, куда это я плыву?

— Никуда ты не плывешь, ты валяешься мордой в венике.

— Глупая ты. Зато добрая. Когда не злишься.

— Ого! — Риль повернулась к Приссу. Тот по-прежнему смотрел в пустоту.

Пожав плечами, она снова поднесла к губам трубку Некоторое время ничего не происходило. Потом сердце остановилось выдало серию бешеных ударов и застучало вдвое быстрее обычного. Тут же налетел горячий вихрь, единственный светильник ударил солнцем, а просторное доселе помещение сжалось до размеров шкатулки.

— Ого! — повторила Риль, на этот раз куда веселее.

Она огляделась. Потолок, еще пару минут назад внушавший доверие, теперь раздувался и колыхался, как парус. Стены вибрировали. Дверной косяк неприлично кривился. Но самое ужасное творилось внизу, возле самых ног. Похрипывая и стрекоча, на полу извивалось нечто, больше всего похожее на полуразумную водоросль макеу, разросшуюся до размеров крупного барашка.

— И все-таки, что мы будем делать? — спросила водоросль голосом Юмазиса. — Надо думать скорее, пока не начался отлив.

Риль покивала и присела рядом с Приссом, стараясь не уколоться о тонкие иглы, растущие из его груди и боков.

— Я хочу спокойствия, — сказал он.

— Мы знаем.

— Тишины.

— Да.

— И одиночества.

— Да.

— Чтобы никто и никогда.

— Похоже, таких мест на свете нет. Даже если мы выгрызем для вас пещеру в монолитной скале, глубоко под землей, туда непременно вломятся дружелюбные и общительные гномы с женами и детьми. И хорошо, если только они.

Присс ссутулился:

— Только не дети! Умоляю вас! Только не дети.

— Может, убить вас? — серьезно поинтересовалась Риль.

— Может быть.

— А смысл? — вмешался Юмазис — В Ристаговых Подземельях нет одиночных камер.

— Пожалуй. Тогда там должно быть весьма тесно. Они помолчали. Недоуменно щурясь, Риль рассматривала свои штаны. По мягкой коричневой ткани суетливо сновали крупные блестящие жуки. Они шевелили усиками, сучили лапками и всем видом показывали, что находятся на своем законном месте.

— Какое здесь сильное течение! — воскликнул Юмазис. — Так и относит в сторону!

— Красавка моя, шептал Присс… — Красавка…

— Рыбки! Смотрите, какие рыбки! Радужные! Не распугайте!

— Похож на кленового листегрыза, — рассуждала Риль, поглаживая одного из жучков по гладкой спинке, — только вот жвалы… Меня определенно смущают жвалы.

— Гляди, она к тебе плывет!

— Какой аромат был…

Светильник замигал, зачадил и погас. В темноте клубы дыма казались особенно густыми, тяжелыми, очень вещественными. Сквозь щели в ставнях пробивались пыльные лучики.

— У меня есть идея, — сказала вдруг Риль, отбросив со лба волосы. — Не хотите послушать?

— Что же это была за идея? — Баулик легонько подергал спутницу за край плаща.

Та смотрела в сторону.

— Безумие.

— Что?

— Это было безумие.

Риль снова замолчала и не вымолвила ни слова, до тех пор пока на горизонте не замаячила черепичная крыша большой придорожной гостиницы.

— Оставим там коней. Они нам пока не понадобятся. Хозяин гостиницы был красен, дороден и потлив. Скрестив на груди волосатые лапищи, он приветственно бубнил;

— Угодно ли комнату? Только утром освободился отличный номер с балконом и ванной. Как раз для знатной дамы! И каморочка для слуги имеется. Сторгуемся на трех монетах?

— Я не слуга! — обиделся Баулик. — Я монах. Инок. Смиренный служитель Отца нашего Непостижимого, пред коим склоняется все сущее, покорное Его бесконечной власти, исполненной извечной мудростью, — затараторил он, вспомнив, что уже сутки не молился. — Ибо Он есмь единственная правда мира, и свет, и жизнь, и воздух.

— О! Сам сказал, что служитель!

— Но не слуга.

— Подумаешь, разница. Огромная!

— Нам конюшню, — прервала спор Риль. — На день.

— Коню-ю-юшню, — разочарованно протянул хозяин. Его сизый облупленный нос презрительно сморщился.

— Тогда, девка, шуруй сама за сеном. Некогда мне тут с вами цацкаться.

Риль не сдвинулась с места.

— Для лошадей, само собой разумеется, — Она подбросила в воздух увесистый мешочек.

Мешочек убедительно звякнул.

— Накормить, напоить, почистить. Со всем возможным старанием. Вернусь, проверю.

Хозяин истово закивал:

— Слушаю, сударыня! Как конька-то величать вашего?

— Это так важно? Фаворитом.

— А мою кобылу — Лучитией! — поспешно добавил Баулик.

Когда здание гостиницы скрылось за холмом, монах спросил:

— А почему вы его колдовством не проучили? — Голос его слегка прерывался: у Риль оказалась на редкость стремительная походка.

— За что?

— За невежливость. Разве так можно себя вести? Ужасный чурбан!

Она пожала плечами:

— Не хватало мне еще свое превосходство всяким чурбанам доказывать.

— Но…

— Глупости это, Баулик.

— Его надо было проучить! — настаивал тот.

— А ты не находишь, что подобные мысли не должны посещать ум чернеца?

У подножия холма они остановились и перевели дух. Риль наполнила флягу в протекавшем неподалеку ручейке и, опустившись на землю, усадила рядом монаха.

— То, что случилось тогда в оазисе, — чудовищно. Отвратительно… — Она запнулась, подыскивая слова, Мы с Юмазисом были не в себе, хотя это, конечно, не оправдание. Я до сих пор не понимаю, как мы могли… Как мы могли создать… Совершить такое.

— О чем вы?

— Сейчас поймешь. Надень маску. — Риль протянула ему кусок вышитого сатина.

Баулик покорно нацепил ткань на лицо и завязал тесемочки.

— Магическая? — спросил он.

— Да. Погоди. Не мешай мне.

Покорно вздохнув, монах встал и отошел подальше, к зарослям крапивы. Тем временем Риль сложила ладони лодочкой и, опустив голову, что-то зашептала. Потом выкрикнула несколько звенящих непонятных слов. Воздух перед ней оплыл, обнажая режущий глаза прямоугольник.

— Идем, — сказала она, протягивая монаху руку. — Смотри только вниз.

Баулик внутренне сжался, но ничего особенного не произошло. На мгновение солнце погасло, а потом вспыхнуло куда ярче прежнего. Под ногами зашуршал сероватый песок.

— Прибыли, — объявила Риль.

— Теперь куда? — спросил Баулик, затравленно оглядываясь.

Здесь господствовал ветер. Он налетал жаркими порывами, обжигал и царапал кожу, забирался под одежду.

— Прямо.

— Глаза болят, — пожаловался монах несколько минут спустя. — И слезятся.

— А у меня, можно подумать, не болят.

— Ну, у вас там примеси всякие эльфийские. В крови. Риль угрожающе зарычала:

— Если тебя что-то не устраивает — можешь вернуться.

— Пешком, что ли?

— Как угодно. Это, знаешь ли, твои проблемы.

— Нет.

— Что — нет?

— Я не могу вас бросить здесь одну! — Он выпятил грудь.

— Спасибо.

— Ах, не за что. Я всего лишь следую заветам Отца нашего Непостижимого, озаряющего светом своим весь мир бесконечный, населенный существами Ему покорными, и ласковыми, и кроткими. Ибо Он есмь тепло, Он есмь пламя, Он есмь жизнь, — забормотал Баулик, ускоряя шаг.

На первый скелет путники наткнулись минут через пятнадцать. Он лежал на ребристом песке — изъеденный, жалкий, — широко раскрыв беззубый рот. Чуть поодаль валялся полузасыпанный резной посох.

— Кто он? — испуганно спросил монах.

— Понятия не имею. Судя по всему — человек.

— Но что с ним?

— Он умер. По-моему, это очевидно. — В голосе Риль прозвучали такие странные нотки, что Баулик предпочел заткнуться.

Они перебрались через серповидный бархан и остановились. Вокруг царили смерть и разрушение. Повсюду виднелись обломки камней, коряги, человеческие кости. Костей было особенно много — маленьких и больших, почти целых и изломанных, словно здесь погиб несчетный полк солдат. Но не на черепа и не на остатки когда-то величественных стен смотрел монах.

Посредине бывшего оазиса росло огромное уродливое дерево. Его корни цепко впивались в иссушенную почву, а голые колючие ветви тянулись к стоящему в зените солнцу. Густые капли смолы стекали по стволу, срывались с сучьев на землю.

— Отец Непостижимый…

Дерево вызывало страх, Панически хотелось развернуться и бежать, бежать прочь, чтобы только не видеть этого жуткого силуэта на фоне белесого неба.

— Что это? — прошептал Баулик, уже подозревая истину.

— Это он. Тробан Присс, письмоводитель, — одними губами ответила Риль.

Застывая, смола образовывала на песке черные бугристые наросты, распространяющие резкий коричный запах.

— То, что он выделяет, — сильнейший яд. Чтобы никто не захотел подойти к нему ближе чем на милю. Никто и никогда.

Здесь не было даже змей, даже вездесущих ящерок, даже насекомых.

— Нам казалось, что идея великолепна. И сам Присс пришел от нее в восторг. Он говорил, что всегда мечтал полностью вникнуть в жизнь растений, понять…

Широко раскрыв глаза, Баулик смотрел на волнующуюся мощную крону.

— Я не помню, как все случилось. Как мы превратили его. — Она перевела дыхание. — Очнулась я от крика. Стоя на коленях перед деревом, Юмазис кричал — хрипло, дико, болезненно. Оазис был мертв.

— Почему же вы не вернули Приссу прежний облик?

— Мы не могли. Сделать человека чудовищем несоизмеримо проще, чем чудовище — человеком.

Монах робко погладил Риль по руке:

— А может, ему так лучше?

— Некоторое время ему действительно было лучше. Но потом сюда снова потянулись люди.

— Зачем?!

— За ядом. За смертельным, эффективнейшим ядом.

— Боги небесные!

— Кого-то интересовала сама отрава, кого-то — золото, что можно за нее получить. — Риль подошла к дереву и прижалась щекой к его сухой коре. — Они умирали здесь десятками. Сотнями. Но некоторым удавалось спастись. Потому паломничество продолжалось. Лет двадцать назад один кретин распустил слух о том, что это место — священная роща самого Ристага, символ его ярости и гнева.

Она стиснула кулаки:

— Роща! Казалось бы, ничего глупее и придумать невозможно! Но народ поверил. Все так любят красивые и значительные легенды.