Подняться на башню

— Может, это иллюзия?

— Это не иллюзия, — ответила чародейка. Все снова поглядели на поблескивающее небо.

— Поразительно, — пробормотал эльф.

— Чудо, — отозвалась Риль.

— Не то слово, — согласился Хёльв.

Бледные искры переливались, перетекали, зажигая горизонт перламутровым светом.

— Уникальное событие, — вполголоса произнесла чародейка.

Она была бы очень удивлена, если бы ей сказали, что точно таким же небо было двадцать пять лет назад, в тот день, когда герцог Акина Убарский узнал, что армия кудиумов спустилась с Гилейского хребта.

* * *

— Армия кудиумов спустилась вниз? Ты уверен? — во второй раз спросил герцог. — Они не могли ошибиться? Они точно это видели? Может, показалось с перепою? Сам был в горном дозоре, знаю, как там закладывают, когда никого из начальства рядом нет.

Всесильный убарский сеньор стоял возле раскрытой двери на балкон и наблюдал за зарницами, мерцаюшими в светлом, размеченном облаками небе. Он никогда не видел северного сияния, ледяные огни зачаровывали, притягивали взгляд. — Так солдаты не были пьяны?

Полковник Дибас покачал головой:

— Лейтенант Kирун — человек надежный. Простой парень, но жена — из благородных. Он из кожи вон лезет, чтобы выслужиться, на ступеньку повыше подняться. Порадовать ее, значит.

Акина скривился. Желудок сегодня беспокоил его больше обычного, напоминая о себе резями и тянущей болью

— Может, ему от избытка усердия мерещится?

По лицу Дибаса было видно, что он с трудом сдерживается. Господина он обожал всем сердцем, считая его великим политическим деятелем и талантливым полководцем. Он даже пристроил своего сына к юному графу Пронту Убарскому — не столько в надежде на будущие блага и милости от наследника, сколько желая, чтобы мальчик набирался ума, глядя на старого вельможу.

— Светлейший господин, я понимаю ваше недоверие, но Кирун…

Герцог махнул рукой:

— Ладно-ладно, пускай войдет

Полковник скрылся за дверью и минуту спустя появился в сопровождении крепкого молодца в черно-болотной военной форме. Акина обратил внимание, что сапоги юного военного были тщательно надраены ваксой, пуговицы и эполеты на вычищенном и выглаженном мундире блестели как новенькие.

— Лейтенант Кирун, ваша светлость! — отрапортовал прибывший. Если он и смутился в присутствии вельможи, то виду не подал.

Герцог кивнул и сел на кушетку, не отрывая взгляда от сияющего горизонта.

— Рассказывай, Кирун, — проговорил Дибас.

— Вчера вечером наш отряд стоял в дозоре у Тещиной Пасти, — начал тот.

— Это место такое возле границы, — вставил полковник. — Скалы и большая пещера.

— Так точно! Очень большая пещера, светлейший господин. Положено ее по периметру обходить, фонарями светить. Чтобы, значит, враг не проник, в темноте таясь, — ходов-то там всяких тайных — как волос, на голове. Вот. Ну, мы по Пасти-то маршируем в строгом соответствии с уставом и регламентом, а тут грохот вдруг страшенный и крики. Земля трясется, камни дрожат. Народ, конечно, в панику, но быстро в руки себя взяли. От стен отошли, ждем. Когда все устаканилось, командир велел протрубить сбор, пересчитаться. Тут-то и выяснилось, что пропало пять человек — группа, что была на самом дальнем краю Пасти.

Акина нетерпеливо побарабанил пальцами по обивке кушетки.

— Нельзя ли поближе к делу? — резко осведомился он. Полковник Дибас пихнул подчиненного локтем в бок:

— Быстрее излагай! Хватит кашу по тарелке размазывать, к сути переходи.

Щеки Кируна налились вишневым румянцем.

— Виноват! — рявкнул он. — Разрешите продолжать?

— Продолжай, — разрешил герцог. Лейтенант вытянулся в струнку и затараторил:

— Командир послал меня и еще троих солдат на разведку. Мы тихонько пробрались к дальней стене, а там… Он прерывисто вздохнул. — Будто ножом отрезано — целый кусок горы отвалился. Наши-то, видать, в обвале насмерть сгинули — не найти их уж было в камнях, ветках да земле. Но мы как увидели, что творится, — так не до того стало.

— Совпадение чудеснейшее, — понизив голос, произнес полковник Дибас. — Счастье, что так все обернулось, погибших мы можем к награде приставить, чтобы почтить, так сказать.

Герцог механически прижал руку к животу, с трудом сглотнул.

— Давай дальше, Кирун, — сказал он. Лейтенант переступил с ноги на ногу.

— Тут-то мы и увидели, что части стены у пещеры нет, а есть отверстие — круглое, гладкое, ровно дырка от бублика. А через то отверстие восточный склон Гилейских гор как на ладони видать.

Медленно встав с кушетки, Акина подошел к нему, посмотрел прямо в глаза:

— И что же там было?

— Кудиумы. — Лейтенант облизнулся, и на его румяное лицо тенью наполз страх. — Орды кудиумов. Горящие факелы. Целая огненная река. Мы не слышали никаких звуков, только барабаны. Знаете так: грром-то-то-том, грром-то-то-том…

Кирун замолчал, испуганно глядя на герцога снизу вверх. Потом повернулся к Дибасу, словно в поисках поддержки.

— Только их проклятые барабаны, — добавил он после паузы и вытер пот со лба.

Настенные часы пробили три раза. Из-за циферблата высунулся лакированный деревянный язычок, на котором восседала пара гномиков. Раздалось пиликанье скрипки. Поклонившись друг другу, гномики взялись за руки и неуклюже исполнили несколько танцевальных па. С последней трелью они поклонились, и язычок спрятался за циферблатом.

Сколько, ты думаешь, их было? — спросил Акина. Его голос казался безучастным. — Сколько там могло быть кудиумов?

— Я… Не знаю. Очень много.

Герцог отошел к балкону. Отодвинув тонкую шелковую занавеску, посмотрел на гаснущие сполохи у горизонта.

— Много — это сколько? — спросил он не оборачиваясь. — Десять? Сто? Тысяча? Что такое «много» в твоем представлении?

Лейтенант втянул голову в плечи;

— Десятки…

— Десятки?

— Десятки тысяч.

Акина Унбарский опустил штору и потер висок. Прошелся по комнате, безотчетно насвистывая. Полковник Дибас переминался на месте, пожирая вельможу взглядом любящей собаки.

— Каковы будут ваши приказы, светлейший господин? Герцог помолчал раздумывая.

— Прежде всего — не дать распространиться панике. Я запрещаю любые разговоры и пересуды на эту тему. Ясно? Отряд, обнаруживший кудиумов, продолжает стоять в пещере и следит за их передвижениями. Узнаю, что кто-то на стороне лишнее болтает, — отрежу язык и на рот пришью. В качестве заплаты. Дыру в стене замаскировать, прикрыть ветками, оставить только щель для наблюдений.

Дибас покраснел и выпучил глаза.

— Слушаюсь, ваша светлость! — рявкнул он.

— Сколько им еще до границы?

— Три дня. Может, два — спуститься со склона, пересечь Приволье, миновать скалы. Как идти будут.

— Деревни там есть поблизости на Приволье? — Кирун робко, как в школе, поднял руку:

— Есть, господин. Ягодный Яр и Картухи.

— Свободные поселения, так?

— Так точно, — подтвердил полковник. — Скопища не желающих платить налоги мерзавцев.

— Эвакуировать. Тихо. Тайно.

— Но ведь…

— Нам не нужна народная истерия и толпы обезумевших крестьян, рвущихся в Убарис.

Дибас козырнул и негромко засмеялся, но его смех быстро стих под холодным взглядом герцога. Полковник смущенно откашлялся и спросил:

— Что-нибудь еще, ваша светлость?

— Доставьте мне самые подробные карты окрестностей Тещиной Пасти и Гилейского хребта. Полагаю, лейтенант хорошо знаком с теми местами?

— Так точно, ваша светлость! — Кирун вытянулся в струнку, соперничая осанкой с украшавшей комнату мраморной фигурой какого-то вождя древности, далекого предка убарских сеньоров. — Каждый камешек, каждую тропку помню.

— Ты поможешь мне. Назначаю тебя своим оруженосцем.

Молодой военный едва не подпрыгнул на месте:

— Так точно, ваша светлость! Когда прикажете приступать?

Герцог не ответил. Он остановился возле настенных часов, нажал на скрытый рычажок, и гномы снова исполнили свой танец под попискивание игрушечной скрипки. Когда площадка попыталась спрятаться внутри часового механизма, вельможа придержал ее пальцами, не давая ускользнуть. Кирун следил за его действиями с опасливым любопытством.

— Войска готовятся выступать, — осмелился заметить полковник. — Я распорядился о дополнительном призыве — под соусом войны со Самарагдом, но сами понимаете — много ли сейчас наберешь, после Императорского похода-то?

Акина кивнул. Его взгляд был совершенно отсутствующим, губы беззвучно шевелились.

— Как некстати, ох как некстати…

— Да уж, — подтвердил Дибас, нервно подкручивая ус. — Хуже времени и нарочно не придумаешь, ваша светлость.

— Вот еще что, — спохватился герцог. — Прикажи подготовить гельмара. Скорее всего нам придется им воспользоваться.

— Так точно, светлейший господин. Будет исполнено!

— И мальчишку прихвати. Покажи ему, где тут что.

Полковник молча козырнул и поманил к себе новоиспеченного оруженосца. Оба поклонились и скрылись за дверью. Тяжело вздохнув, Акина снова повернулся к часам.

— По какой такой Ристагом проклятой причине они опять лезут на наши земли? — пробормотал герцог себе под нос.

Пальцы вельможи отпустили деревянный язычок, и он со стуком втянулся внутрь часов. Жалобно звякнули пружины. Акина вздрогнул и поморщился от боли в желудке

— Чего им тут надо? — проговорил он, опять надавливая на крошечный рычаг.

* * *

Хёльв проснулся поздно, когда солнце уже высоко поднялось над башнями Хан-Хессе, Откинув одеяло, он встал и босиком прошлепал к окну, выходившему на Ди Лод-ни — одну из красивейших площадей столицы. Спящий фонтан был укутан снегом, белые шапки лежали на чугунных скамейках, на скульптурах, на фонарях. Стекла искрились ледяными узорами.

Несмотря на крепчавший мороз, в доме Риль было тепло. С удовольствием потягиваясь, Хёльв обошел комнату. Его ноги мягко ступали по коврам, по блестящему ясеневому паркету. Остановившись возле умывальника, он сделал несколько упражнений, разминая затекшие руки.

Намыливая шею, .Хёльв пытался вспомнить, что ему снилось. Сон был ярким, очень живым, он еще маячил где-то совсем рядом, звучал в голове отрывками фраз, но с каждой минутой все больше бледнел и таял.

Что же это было? — вслух спросил юноша и тут же понял, что сон ушел окончательно.

Внизу, в столовой, его вдали Лэррен и Риль. На чародейке было белое, вышитое по подолу голубой нитью платье и газовый шарф. В уложенных, поднятых надо лбом волосах поблескивали бериллы.

«Она выглядит как знатная госпожа, — с ужасом подумал Хёльв. — Хотя, собственно, почему — как? Судя по этому особняку, она и есть знатная госпожам.

— Завтракать будешь? — безмятежно спросила Риль, и по ее улыбке он понял, что волшебница прочитала его мысли.

Хёльв затравленно кивнул и, примостившись на краешке стола, придвинул к себе тарелку с ветчиной. Потянулся к булочкам.

— Так что, говоришь, есть надежда? — спросил Лэррен, продолжая начатый до появления юноши разговор. Риль кивнула:

— Горничные говорят, что, проснувшись утром, он расплакался и несколько раз пробормотал: «Всемилостивая Амна». Думаю, постепенно его можно будет вернуть. Да и подлечить не мешало бы: сестры явно не слишком старались поставить его на ноги.

Эльф неопределенно хмыкнул.

Из-за дверей донесся грохот, голоса, топот множества ног. В столовую вбежал раскрасневшийся паж, следом вошли две горничные, заботливо ведя спотыкавшегося юродивого.

От удивления Хёльв даже перестал есть. Умытый и причесанный, облаченный в костюм хорошего сукна, калека больше не походил на извалявшегося в придорожной канаве нищего. Его усы и борода были аккуратно подстрижены, щеки — выбриты и припудрены.

Опустив голову, калека неловко подошел к столу и вцепился пальцами в спинку стула.

Риль улыбнулась и поднялась ему навстречу, шелестя платьем.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Угощайтесь.

Калека поднял на нее глаза, и его лицо мгновенно изменилось. Сонное, бессмысленное выражение исчезло, уступив место живой заинтересованности. Отступив на шаг от стола, он склонился в поклоне, прижал правую руку к сердцу.

— Рыцарь Мерлок, прелестная госпожа. Почту за честь вам служить, — четко выговорил он.

Все с изумлением уставились на него.

— Однако, — буркнул Лэррен.

— Он понимает, — сказал Хёльв. Горничные тревожно защебетали.

— Неужели пришел в себя? — воскликнула одна.

— Каков кавалер! Не мог себе позволить при даме в безумии пребывать, прыснула другая.

Риль знаком приказала им замолчать, быстро подошла к рыцарю и заглянула ему в глаза.

— Я здоров, — хрипло сказал он. Моргнул, потряс головой. — Я совершенно здоров.

— Вид проснувшийся, — прокомментировал эльф, Мерлок выпрямился, с удивлением посмотрел на свои искалеченные ноги, на покрытые бугристыми шрамами кисти рук. Согнул и разогнул изуродованные пальцы.

— Что со мной? — прошептал он. Никто не ответил.

— Что со мной произошло? — повторил он настойчивее. Все молчали.

— Я не помню, — с ужасом сказал Мерлок. — Я ничего не помню.

Лэррен и Хёльв смущенно переглянулись. Чародейка вздохнула, обняла рыцаря за плечи.

— Вспомнишь, — пообещала она. — Ты все вспомнишь. Только не волнуйся. Оно вернется само.

Рыцарь в замешательстве посмотрел на нее.

— Риль, — представилась волшебница. — Риль Арбигейла.

— Мерлок, — сказал он и тяжело опустился на стул, задев локтем фарфоровый кувшинчик.

Напряженно прислушивавшиеся к разговору горничные бросились вытирать обширную молочную лужу.

— Ну-ка брысь, — прикрикнула на девушек Риль, подождав, когда они закончат.

Те неохотно повиновались, бросая любопытные взгляды на понуро молчавшего гостя.

— Замечательные булочки, — заметил Лэррен, прерывая затянувшуюся неловкую паузу. — Очень люблю корицу.

— И я, — поддакнул Хёльв. — Просто обожаю.

Риль налила Мерлоку чашку травяного отвара, положила на тарелку кусок пирога. Рыцарь покорно ковырнул ложкой в яблочной начинке и отпил глоток чая.

— Холодно, — пробормотал он.

— Что? — переспросила чародейка. Ее брови взметнулись вверх.

— Мне было холодно.

Мерлок беспомощно пожал плечами, желая показать, что сам понимает, насколько странно звучат его слова.

— Очень холодно.

— Не перенапрягайся, — мягко сказала Риль. — Не надо себя мучить.

Но рыцарь ее не слышал. Отодвинув чашку, он облокотился на стол, сжал ладонями виски. По его лицу промелькнула тень.

— Большое здание, — еле слышно шепнул он. — Огромное, старое. Замок.

Лэррен подался вперед:

— Брошенный? Пустой?

Губы Мерлока болезненно искривились.

— Нет. Там были люди. Много людей.

Хёльв вздрогнул, чувствуя, как темная шелестящая волна коснулась его ступней. В ушах тяжело зашумело, глаза затянуло пеленой. Он хотел крикнуть, махнуть рукой, позвать на помощь, но не смог и пошевелиться.

— Они… Они сражались. И я сражался тоже.

— Против кого вы сражались? — спросил эльф.

— Это была война? — поинтересовалась Риль.

Голоса друзей доносились будто издалека, стихая, растворяясь в пространстве. Столовую заволокло туманом — мокрым, плотным, живым.

— Убарис, — неуверенно произнес Мерлок. — Кажется, это был замок Убарис, резиденция герцога Акины.

Лэррен скептически хмыкнул:

— Ты уверен?

— Да. Я хорошо это помню.

«Убарис? Опять Убарис? Он же мне сегодня снился», — подумал Хёльв и потерял сознание.

* * *

Деревня горела. Веселое пламя плясало на руинах длинного, недавно отстроенного хлева; озорно потрескивая, пожирало соломенные крыши изб; стремительно бежало по изгороди, вспыхивая костерками на высохших кустах. Пахло гарью и кровью.

Возле полыхавших халуп лежали тела — обожженные, разрубленные, искалеченные.

Акина Убарский медленно шел по пожарищу, бывшему когда-то главной улицей Ягодного Яра. За ним, на расстоянии десяти шагов, следовал лейтенант Кирун. Повсюду мелькали черно-болотные мундиры, раздавались команды: военные пытались вытащить из огня запертых в собственных домах крестьян.

— Отвратительно, — сказал герцог, остановившись на относительно чистом каменном пятачке и брезгливо стряхивал с сапог пепел. — Солдаты не должны воевать с бабами и пахарями. Это мерзко. Мерзко и противоестественно.

— Злобные дикари, — робко заметил Кирун. — Чего от них можно ждать?

Вельможа глянул сквозь него и передернул плечами:

— Недоразвитые народы обычно видят сражение как поединок сильных, наиболее достойных мужей.

— Но эта бессмысленная резня… Герцог покачал головой:

— Именно эта бессмысленность меня и угнетает. — Он достал из кармана платок, повертел его в руках, словно не зная, что с ним делать. — Жаль, что мы не успели раньше.

Кирун не мог с ним не согласиться.

…Разведывательный отряд вошел в Ягодный Яр в три часа пополудни, но зарево пожара было видно давно, с того момента, как группа спустилась с лесистых холмов на равнину.

По пшеничному полю шла широкая просека — темная полоса частью вытоптанных, частью сожженных колосьев четко выделялась на желто-золотом фоне.

— Что твой большак, — сплюнул кто-то из солдат. — Пять рыцарей с копьями наперевес спокойно пройдут.

— Сколько зерна погубили, уроды забугорные. Крестьяне-то вкалывали, голодать теперь будут…

Немолодой бывалый вояка с сомнением посмотрел на затянутый алым дымом горизонт.

— Вряд ли, Пит, ой вряд ли.

Уже на ближних подступах к селу стало ясно, что старый солдат был прав: возле заросшего ряской пруда лежали тела четырех женщин. Все были убиты ударами ножа. Бросалось в глаза то, что смертельные раны нанесены уверенно и легко, походя. Без излишней жестокости, просто для того, чтобы убрать с пути досадное препятствие.

— Косарь, — коротко бросил Акнна. Присевший на корточки возле тел Кирун удивленно посмотрел на него снизу вверх.

— Не копье, не меч, не стрела, — пояснил герцог. — Просто косарь. Это значит, что кудиумы не сражались.

Кирун кивнул и нервно облизнул губы. Плотный черный дым столбом поднимался на горизонте…

— Лейтенант! Лейтенант? Нашел время спать. — Акина тронул его за плечо, возвращая к действительности.

— П-простите, светлейший господин, — смущенно пробормотал он. — Я задумался.

Герцог криво усмехнулся:

— Что ж, самое время.

Кирун побледнел, стиснул пальцами рукоятку меча.

— Но намерение похвальное. — Акина вздохнул. — Давай бегом, посмотри, как идут дела.

Лейтенант быстро поклонился и бросился исполнять приказ.

— Кого найдете в сознании, способного связно рассказывать, ведите сразу ко мне! — крикнул ему вслед герцог, — Лекарь потом.

Это была девочка. Маленькая, худющая, с растрепанными мышиными косичками. Ее лицо было покрыто копотью, обгоревшее по подолу и рукавам платье висело лохмотьями. В глазах затаился ужас, но она не плакала, только громко, судорожно сглатывала, цепляясь за пояс Кируна.

— Ее зовут Виля, светлейший господин. Дочь кузнеца.

Губы Акины сложились в подобие улыбки.

— Я рад, что ты спаслась, милая, — сказал он. Девочка моргнула, еще крепче вцепилась в сопровождавшего ее лейтенанта. Закинув голову, посмотрела на него испуганным взглядом. Кирун осторожно погладил ее по волосам.

— Мы хотим, чтобы ты нам помогла, малышка, понимаешь?

Виля кивнула.

— Ты можешь говорить?

Виля снова кивнула.

— Могу, — тихо сказала она и беззвучно всхлипнула.

— Тебе больше нечего бояться, — медленно и раздельно произнес герцог. — Мы здесь, мы защитим тебя, не дадим в обиду.

— Моя мама, — еле слышно сказала девочка. Ее губы дрожали.

Кирун понял, что она сейчас заплачет, и привлек ее к себе, обнял:

— Хочешь отомстить за маму?

В глазах дочери кузнеца мерцали отблески пожара.

— Хочу. Хочу отомстить, — неожиданно четко и раздельно выговорила Виля. Слово «отомстить» далось ей с некоторым трудом, будто она произнесла его впервые.

Герцог посмотрел на нее с теплотой:

— Как это случилось?

— Я была на поле, — начала рассказывать девочка. — С Тишкой и Ясой. Красных жуков собирали с картохи. Мы часто-часто туда ходим, трясем вершки, ссыпаем гадов в ведра, а потом сжигаем цельными кучами. Мама говорила, что работня как раз для дитев. И польза, и с глаз долой, под ногами не мешаются. Краснюки — они большие такие, воняют сладко, противно, плодятся со страшной силищей, надо вовремя отковыривать, иначе они весь стебель картошковый пожрут.

Она говорила быстро, громко, захлебываясь словами. Кирун боялся, что герцог Убарский прервет ее и прикажет держаться ближе к делу, но Акина слушал спокойно, время от времени кивал, заинтересованно вскидывал брови и лишь изредка позволял себе задавать наводящие вопросы.

— Значит, во время нападения ты была за пределами села?

— Нет, — возразила девочка. — Поле-то вон оно, туточки, совсем рядом. Только за кустами не видно, но как кличут — слыхать.

Акина наклонил голову:

— Продолжай.

— Мы как раз первую ходку в кучу свалили, сидим. Вдруг будто гиканье какое раздалось. И топот, топот. Как от табуна целого. Тишка с Ясой вскочили, побежали смотреть, решили, что караван торговый…

— Торговый, — механически поправил Кирун. — Я и говорю — торговый. Купцы должны были приехать с солью, корицей всякой. Тишка крикнула: давайте наперегонки, кто последняя — коза хромая, облезлая. Виля вздохнула, шмыгнула носом. Осунувшееся лицо побледнело еще больше. — Они побежали… Побежали… — Ее голос задрожал. — Я за ними, но споткнулась, упала. Я крикнула им, чтобы они подождали меня, но Тиша засмеялась, а Яса сказала, что я облезлая коза.

Девочка дотронулась до запекшейся ссадины на коленке.

— Потом они закричали так громко и страшно… Я испугалась, спряталась.

— Виля лежала в кустах, когда мы ее нашли, — пришел ей на помощь Кирун. — В землю вжалась, чуть не зарылась, да еще и в траву вцепилась, как клещ в собачий загривок, — не оторвать было.

Хмуро молчавший герцог Акина потер переносицу и остро глянул на девочку:

— Ты что-то видела, малышка?

— Видела, — сказала она неожиданно спокойно. — Много дяденек, очень много. Одетых не по-нашему: одни голые почти, только зад да передок тряпками прикрыты, другие — в шубах.

Герцог и его помощник переглянулись.

— Какого цвета тряпки? — спросил Акина.

— Красные, — не раздумывая ответила девочка.

— Значит, маки.

— Маки, ваша светлость? — переспросил Кирун.

— Одно из племен кудиумов. Продолжай, Виля. Что было дальше?

— Те, что в шубах, били в барабаны и бормотали слова всякие странные. От них людики останавливались совсем, застывали намертво. А голые с факелами бегали, дома поджигали.

— А ты не застыла?

— Застыла. Но они меня не заметили. Зато я… Я заметила. Как они кузню с трех концов подпалили, а там все мои были. И отец, и мамка, и старшие братья.

Раздался страшный треск, и крыша ближайшего дома обвалилась, вздымая клубы расчеркнутого искрами дыма. Толстенная обуглившаяся балка упала на землю, едва не задев замешкавшегося солдата.

Герцог Акина погладил всхлипывавшую девочку по волосам и кивнул Кируну поверх ее головы.

— Позаботься о ребенке. Пусть ее отвезут в замок. У Келлы, экономки, большая семья. Они с радостью приютят сироту.

Лейтенант козырнул:

— А мы, ваша светлость?

— А мы будем ждать донесения из Картух. Только отъедем отсюда подальше. Уж больно воняет.

Кирун вытянулся и браво что-то отбарабанил, но грохот рушившейся избы заглушил его слова.

Герцог Акина сидел на холщовом покрывале и легко водил острием ножа по разложенной перед ним карте. В левей руке он держал кубок с вином. Над его головой шелестел листьями дуб, бросал рябую тень на полупустой кожаный бурдюк, на тарелки с овощами и окороком.

— Значит, Картухи не пострадали, — бормотал вельможа, прихлебывая вино. — Совсем не пострадали. Ни в малейшей степени. Очень странно.

— Вы разочарованы, ваша светлость? — рискнул спросить лейтенант Кирун.

— Разочарован? Разочарован, что кудиумы не перерезали еще сотню моих подданных? Не сожгли еще несколько полей, тем самым уменьшив мои возможные доходы? Что ты такое несешь?!

Кирун втянул голову в плечи и, чтобы скрыть смущение, принялся резать свежий ржаной каравай и посыпать ломти рубленой зеленью. Герцог следил за его действиями, беззвучно шевеля губами.

— Просто это полностью разбивает мои предположения, — сказал он после долгого молчания.

— Какие, ваша светлость?

Акина небрежно махнул рукой:

— Не важно. Абсолютно не важно. Я основывал свои умозаключения на предыдущих нападениях кудиумов. Тогда они шли либо за славой, ведомые молодым амбициозным вождем, либо за невольниками. При первом раскладе они напали бы на пограничные крепости. — Острие ножа провело на карте линию. — Осадили бы Вибур, Кнессин либо Перьот.

— Но, светлейший господин, дикарям не взять ни одну из этих цитаделей!

Герцог положил в рот кусочек мяса и тщательно его прожевал, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Желудок молчал, и Акина решился отведать морковного салата:

— Конечно. Зачем им крепость? Они удовольствовались бы возом трофеев и тремя дюжинами рыцарских ушей.

Лейтенант сглотнул ставшую вязкой слюну:

— Ушей, ваша светлость?

— Ушей. Для хвостов, — туманно пояснил Акина. Лицо у него было суровое и недовольное, потому переспросить Кирун не решился. Он молча уставился на сеньора.

— Что же касается второго расклада, — продолжал герцог, — то тут кудиумы напали бы на близлежащие деревни. На те поселения, что находятся за пределами протектората замков. На городишки, не имеющие собственных гарнизонов. Короче говоря, на наименее защищенные людские обиталища

Он прилег, облокотившись на горку седельных сумок.

Отпил вина.

— В этом случае они бы не убивали всех. Положили бы самых строптивых, пожгли бы дома — да, уж без этого никуда, а потом… — Акина залпом опорожнил кубок и отер губы платком. — Шаманы кудиумов знают достаточно наговоров. Одурманили бы население, выбрали бы наиболее крепких и здоровых, согнали бы в кучи да потащили к себе.

— Но сейчас… — начал Кирун.

— Сейчас происходит что-то третье, — кивнул герцог. — Ладно, не мешай мне. Надо подумать.

Он потянулся, улегся поудобнее и закрыл глаза. Только беспокойно подрагивающие, сплетенные на груди пальцы указывали на то, что герцог не спит. Лейтенант Кирун вздохнул и пошел проверять несших караул солдат.

Прошло не меньше часа, когда послышалось холодное пение горна и топот копыт. Герцог быстро принял сидячее положение.

— Донесение с границ, ваша светлость! — отрапортовал гонец. Его мундир был бурым, покрытым слоем грязи и пыли. Когда-то белый воротник и манжеты пестрели пятнами.

— Не нависайте надо мной, — неприязненно буркнул герцог. — Присядьте лучше. Налейте себе вина или воды.

Гонец робко опустился на краешек покрывала, стараясь не коснуться сеньора испачканным плащом, залпом осушил поданный Кируном кубок. Взглядом попросил налить еще.

— Я вас слушаю, — бросил Акина.

— Кудиумы приближаются к рубежам Убара в двух местах. Утром были уничтожены вольные деревни Пилейка и Валуны, — единым духом выпалил гонец.

Пальцы герцога Акины стиснули рукоятку ножа.

— Еще в двух… Покажите на карте, — приказал он. Гонец поставил кубок, задумчиво почесал в затылке:

— Значит, так. Шли они вот здесь и здесь, в хорошем таком темпе. Бодренько. Две большие, очень большие группы. Армии. Причем племена разные — орляки и лисохвосты. Южное крыло было в Пилейке глубокой ночью. Северное форсировало Живку. — Он провел ногтем по синей ниточке реки. — Потому двигалось чуточку медленнее. Валуны были атакованы на рассвете.

— Что поселения? Жители? Гонец пожал плечами:

— Избы сожжены. Крестьяне убиты, кудиумы прут дальше.

Вполголоса помянув Ристага, герцог встал и неторопливо прошелся по пружинящей мхом опушке. Лейтенант и гонец тоже вскочили, последовали за ним, ожидая распоряжений.

Напролом, идут напролом. Три разных племени. Одновременно. Но куда? — прошептал вельможа и, наклонившись; сорвал несколько длинных прямых травинок.

Не обращая внимания на вопросительную мину лейтенанта, он снова сел на покрывало и склонился над картой. Кирун и гонец подошли ближе, хотя вельможа скорее обращался к самому себе, чем к ним.

— Дикари идут с трех сторон. С севера — мимо Тещиной Пасти и Ягодного Яра. Обозначим направление. — Первая травинка легла на глянцевую бумагу. — С юга — через Живку и Валуны. Вот так, да. — Вторая травинка расположилась неподалеку от первой. Последняя — надеюсь, что последняя, — группа шагает тут, пока еще не по нашей территории. Верно?

Лейтенант кивнул, хотя и понимал, что вопрос герцога скорее риторический.

— Так, болота, озерца, лесок. Что это тут за башня? Да-да, сам вижу, подпись снизу. Интересно выходит. Надо запомнить, наверняка пригодится. Дальше… Убарис, конечно, а левее… Хорошенькое дело. Хм. А вот и оно.

Герцог Акина быстро смел травинки с карты и откинулся назад, прижимая обе руки к животу.

— Не надо быть великим мудрецом, чтобы понять, что все они стремятся в одну точку.

— В какую, светлейший господин? — хором воскликнули гонец и Кирун.

— В неожиданную. В совершенно неожиданную, я бы даже сказал.

— Ваша светлость, умоляю, что это за место?

Акина усмехнулся и ответил. Несмотря на блуждавшую на губах улыбку, в его голосе сквозило недоумение.

* * *

Он лежал в своей комнате, укутанный в одеяла до самого подбородка. В ногах громоздились подушки, на стоявшей рядом тумбочке выстроились разноцветные баночки с этикетками и без. Сквозь плотные белые шторы сочился свет не слишком яркий, но и не тусклый, послеполуденный.

— Ты становишься кисейной барышней, — сказал сидевший на краешке кровати Лэррен, заметив, что юноша открыл глаза. — Чуть что — сразу в обморок, На редкость куртуазно с твоей стороны, не находишь?