Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Генерал

ModernLib.Net / Военная проза / Аббасзаде Гусейн / Генерал - Чтение (стр. 24)
Автор: Аббасзаде Гусейн
Жанр: Военная проза

 

 


– Что мне с этого, доктор? Дайте стакан, я хоть на минуту…

Он не договорил. Беспощадная боль заставила его застонать, лицо его вдруг покраснело, на висках крупными каплями выступил пот.

Смородина вытерла ему лицо, поправила под головой подушку.

– Евгений Иванович, – сказал вдруг Асланов. – Я знаю, что не выживу. Врачи всегда скрывают правду. Они думают, я ничего не чувствую, не понимаю. Смерти я не боюсь, рано-поздно мы все умрем, никто не задержится на этом свете, но…

– Врачи ничего от тебя не скрывают… Трудно тебе, больно, но без этого не бывает, Ази. Ты поправишься…

– И о боли я не думаю. Боль тоже пройдет. Говорят, кружка для воды в воде ломается… Солдат погибает в бою. Уже тысячи людей погибли, погибну и я, один из них. Напрасно вы в такое напряженное время дела бросили, сидите возле моей подушки, Евгений Иванович… – Ази выпростал свою руку из руки Черепанова. Видно, он хотел спустить с груди одеяло, но рука, соскользнув, с глухим стуком уцала на кровать.

– Отдохни, Ази, отдохни, сынок, – сказал Черепанов. – Все наладится, ты поправишься, и снова будем служить вместе.

Открыли окна. Струя чистого холодного воздуха хлынула в палату, но Ази не чувствовал холода. Его укрыли со всех сторон одеялами, и он забылся, уснул. Все, кроме Смородиной, вышли.

Черепанов позвонил в штаб бригады, осведомился о положении на передовой. Ему сообщили радостные вести: танкисты снова продвинулись вперед. Черепанов решил еще немного посидеть у Асланова.

К вечеру состояние больного резко ухудшилось, и вместе с тем сознание его как будто прояснилось.

– Генерал здесь? – спросил он.

– Тут я, Ази. – Черепанов подошел.

– Евгений Иванович, я больше уже не встану на ноги, – сказал Ази, стаскивая одеяло с груди вниз и открывая ворот рубахи.

– Не надо думать об этом, Ази. Ты встанешь.

– Самое большее, прошептал Ази, может быть, доживу до завтра.

– Нет, Ази, ты будешь жить долго. Я вот готовлюсь немного погодя передать тебе командование соединением. А сам выйду в отставку. А ты вон что говоришь!

– Нет, Евгений Иванович, я знаю, что доживаю последние часы жизни. И поэтому у меня к вам просьба… Последняя.

– Ну, что ты такое говоришь, Ази? Это не последняя, а очередная просьба, и я выполню сколько угодно твоих просьб…

– Если я умру, отправьте мое тело в Азербайджан.

– Что за глупые мысли лезут тебе в голову?

– Не надо меня утешать, Евгений Иванович. Напишите семье. Я хочу, чтобы похоронили меня в Баку. На таком месте, откуда виден Каспий, весь город, видна Ленкорань…

Глаза Черепанова против воли наполнились слезами. Он шмыгнул носом. И улыбнувшись неестественной, вымученной улыбкой, сказал:

– А я-то сижу, уши развесил, расчувствовался… Дай, думаю, послушаю, что он скажет? И это твоя просьба? Такую просьбу через полсотни лет скажешь. И не мне… Ты лучше спи, отдыхай, сон – наш первейший исцелитель. А полегчает, обо всем поговорим.

Глава девятнадцатая

<p>1</p>

Машина выехала из Ленкорани в сумерках. Водитель, бледный от усталости, гнал ее на самой высокой скорости, не отрывая глаз от ухабистой дороги. Курил папиросу за папиросой, выпуская дым через притворенное стекло. Рядом с ним сидел Рза, на заднем сидении Нушаферин и Хавер.

Со вчерашнего дня установилась пасмурная, сырая погода, небо обложило тяжелыми серыми облаками; они висели над самой землей и так плотно ее укутали, что казалось, солнце их никогда не пробьет и не взойдет над землей.

Ехали в полном молчании. Кроме Рзы, никто в машине не знал, что Ази умер. Рза вез Нушаферин и Хавер в Баку, – якобы навестить Ази, которого привезли в бакинский госпиталь.

Нушаферин мысленно была около сына, но, вспомнив, что она только едет к нему, старая женщина с тоской глядела вперед, где ничего приметного не было, и ей казалось, что машина стоит, а не мчится – так бы и подтолкнула ее. Ей доводилось ездить этой дорогой в Баку – никогда она не казалась такой долгой и утомительной.

– Сынок, родной мой, нельзя ли немного побыстрее, а?

– Нушу хала, быстрее нельзя. Такая в нее заложена скорость. Машина как лошадь, бежать – бежит, а лететь не может…

– На наше счастье, и машина попалась такая. Водитель все же увеличил скорость, но машину вдруг затрясло на прямой ровной дороге. Он врубил тормоз, отъехал на обочину, остановился. Вышел, сплюнул со злости, покачал головой.

– Будь ты неладна! И надо же… На середине пути, да еще в такое время!

– Когда человек торопится, всегда что-нибудь его задерживает, – сказал Рза.

– Что случилось? – вышла из машины Хавер.

– Придется задержаться: надо менять камеру.

– У тебя нет запасной? – спросил Рза. – Давай поменяем.

– У нас и в мирное-то время никогда не сыщешь запасной камеры, а теперь и подавно…

Водитель снял пиджак, бросил его на придорожный куст. Вытащил инструменты, швырнул их на землю. Нушу не поняла, в чем дело.

– Сынок, почему остановился? И так уж едем тихо…

– Потерпи, Нушу хала. Колесо вышло из строя…

– Что еще с этим колесом приключилось?!

– Не волнуйся, Нушу хала, скоро поедем. Доставим тебя в Баку.

"Знал бы ты, куда едем, другим тоном говорил бы", – подумал Рза. Что до него, то он страшился даже представить, что будет с женщинами, когда они приедут в Баку. Так вот сел бы и никуда не ехал. Но увидеть Ази надо…

А старушке не сиделось, она тоже вышла из машины. Остановилась возле Рзы и водителя, которые возились с камерой. "Как будто заколдовали мою дорогу, – говорила она. – Тороплюсь, тороплюсь, а до сыночка не могу дотянуться… Теперь колесо… Нужно было ему сломаться на середине дороги! Ах, милый ты мой сын, как-то ты там сейчас? Несчастный мой ребенок, мучаешься сейчас один, глаза твои на дорогу глядят, мать поджидают, а я тут толкусь, умереть бы мне ради тебя!" Она уже не могла ждать, взмолилась:

– Ради аллаха, голубчик, побыстрее, я ведь опаздываю! Ребенок мой раненый заждался меня там!

Какие-то трагические нотки уловил шофер в голосе матери.

– Нушу хала, мы ведь не меньше твоего торопимся, – сказал он, надевая колесо на ось и закрепляя болты. – Ты садись, садись в машину, пока устроишься, мы все и наладим.

– А больше ничего не случится? – спросила старуха у Рзы. – Ничто не помешает ехать?

– Нет, Нушу хала, сейчас поедем, помех не предвидится.

Собрав разбросанные по земле инструменты, водитель бросил их под сидение, сел и выжал газ.

Начинало темнеть, когда машина стала взбираться на баиловский подъем. Рза с трудом открыл рот.

– Вот, Нушу хала, не переживай: уже Баку. Почти что приехали.

"Но, бог мой, что будет, когда они узнают все!" – подумал он и даже поморщился от этой мысли.

Остановились у какого-то здания, и Нушу хала, как молодая, первой выскочила из машины.

<p>2</p>

Сергей Сирота с семьей только что сошел с поезда Ростов-Баку. Получив дней пять тому назад письмо Ази с сообщением о том, что генералу дали отпуск для поездки на Родину, Сергей Сирота, взволнованный приглашением Ази приехать в это же время в Ленкорань, посоветовался с женой и необычайно быстро решил ехать и собрался в путь. Наташа, заразившись его нетерпением, всю дорогу мечтала о том, как встретится с подругой! Шутка ли, больше трех лет не виделись! Изменилась, наверно, Хавер, дети, писала она, подросли – не узнать…

Когда Сергей, пропустив вперед жену и дочку, спускался по лестнице Бакинского железнодорожного вокзала, он услышал по радио имя Ази Асланова. Он подумал, что передают последние известия, и среди них сообщение о приезде Ази на родину. Диктор говорил по-азербайджански, и имя и фамилию – Ази Асланов повторил несколько раз.

– Наташа, Ази уже в Ленкорани, – сказал Сергей.

– Откуда знаешь?

– Не слыхала? По радио без конца говорят… Это, знаешь, событие герой, генерал приехал навестить земляков… Слышишь, как торжественно читает?

– Наверно, уже дома сказал, что вот-вот нагрянем… А я бы хотела, чтобы приехали внезапно. Приедем, позвоним, Любу в дверях поставим, а сами спрячемся. Посмотрим, узнает ее Хавер или нет?

– Узнает. Женщины, у них глаз острый…

– Да как она узнает, Сережа?.. Кроме белых волос, других-то примет не осталось. Ты на взрослых не смотри, ребенок, он с каждым годом резко меняется.

Они дошли до садика Ильича и стали ждать трамвай номер три, чтобы ехать на морвокзал. Рядом, у газетного киоска стояла молчаливая очередь. Сергей тоже купил газету; тут подошел трамвай, они с Наташей и Любой торопливо сели. Мест было много свободных, Сергей усадил своих, спросил кондуктора, далеко ли до мор-вокзала, сел, отодвинув чемодан, развернул газету и сразу изменился в лице.

С первой полосы, из траурной рамки, на него смотрело спокойное лицо Ази Асланова. Имя, отчество и фамилия набраны крупно и тоже заключены в рамку.

– Сергей, ты чего в газету уткнулся? Тебя кондуктор дожидается, купи билеты, – сказала Наташа.

– А ты знаешь?.. – Сергей не смог больше выговорить ни слова и показал жене газету.

– Ой, господи, – Наташа побледнела. – Что это? Как же? Зачем?

– Беда, Наташа… Похоже, нет нашего Ази.

<p>3</p>

Гроб с телом Асланова сопровождали начальник политотдела бригады подполковник Филатов, адъютант генерала Смирнов и пехотный генерал, представитель комадования Первого Прибалтийского фронта.

Генерал и Филатов поехали ночевать в гостиницу «Баку», а Смирнов остался возле тела своего командира и стал свидетелем той душераздирающей сцены, когда Ну-шаферин, поднявшись по широкой лестнице и все сразу поняв, кинулась к телу своего сына. Добежав до гроба, она потеряла сознание. Долго не могли привести ее в чувство, а когда очнулась, кинулась целовать и обнимать мертвого, била себя по голове, по лицу, падала в обморок, опять вставала и шла, всплескивая руками, – к сыну, к сыну! Видела ли она его сквозь слезы? Может, его только и видела, а больше никого. Рза пытался ее увести.

– Нет, Рза, нет. Никуда я отсюда не уйду. Только в землю ушла бы с ним! Где Ази, там и я, – и опять упала на тело сына, покрывая поцелуями его холодное закаменевшее лицо. – Сыночек, открой свои ясные очи, взгляни на несчастную свою мать! Разве когда-нибудь я думала, что увижу тебя в гробу? О, аллах, за что послал мне такое горе-горькое? Лучше бы ты убил меня, чем отнял детей моих! Лучше бы мне ослепнуть, чем видеть Ази бездыханным!

И она целовала сына в холодные губы и закрытые глаза, терлась лицом о его холодное лицо.

К утру она уже не могла говорить, голос у нее осел, и она совсем выбилась из сил.

Потом она немного утихла – потому ли, что слез у нее не осталось, голоса не было, или потому, что пришли другие люди, много людей со скорбными лицами, и старушка поняла, что ее горе растворяется в общем сочувствии и что ей подобает теперь быть сдержанной. Только иногда она качала головой, тихо била себя по коленям. "Сынок, сынок, погасил ты мою свечу, разрушил мой дом".

Потом замолчала. Казалось, на нее нашло отупение.

Хавер сидела возле гроба, как каменная, и слез у нее не было.

В зал несли и несли венки, ими заполнили всю сцену, и Ази с трудом можно было разглядеть в этом море цветов.

Мимо постамента шли люди, замедляли шаги, глядя на ее сына, и подавленно покидали зал.

Менялся почетный караул.

За полчаса до выноса тела доступ в зал был прекращен, и в почетный караул встали знатные и известные люди, и среди них Мирбашир Касумов, Узеир Гаджибеков, Мамед Саид Ордубади и Самед Вургун.

Потом семья Ази Асланова и родственники, прибывшие из Ленкорани, прощались с Ази.

Приникла к телу мужа Хавер. Поцеловала сына Нушаферин – молча, без слов.

<p>4</p>

В три часа дня объединенный духовой оркестр частей Бакинского гарнизона, выйдя из помещения, грянул траурный марш.

В толпе перед Домом офицеров прошло движение. Оно перекинулось волной на улицы Свободы, Красноармейской и Девятого января, где тоже собралось бесчисленное количество народу.

Сергей Сирота сумел расспросить, по каким улицам пойдет похоронная процессия, и вместе с женой и дочерью, обойдя несколько кварталов, вышел к универмагу. Дождя не было, но тучи легли почти на крыши домов.

Самед Вургун, Узеир Гаджибеков, Мирбашир Касумов, Рза Алекперли, подполковник Филатов, пожилой генерал, представитель командования Первого Прибалтийского фронта, вынесли на улицу гроб. Подошли воины, подхватили гроб генерала и установили на артиллерийском лафете, застланном кумачом с черной каймой.

Сразу за гробом шли Нушаферин и Хавер, родственники, близкие и друзья. На посеревшее лицо Нушаферин падали седые волосы. Она была неправдоподобно маленькой, эта мать генерала – горе иссушило ее.

Впереди процессии несли увеличенный портрет Ази Асланова в большой раме; полтора десятка орденов и медалей, Золотая Звезда Героя плыли на красных шелковых подушечках. За ними слушатели Бакинского пехотного училища несли венки.

Пара вороных лошадей медленно везла лафет, на нем плыл сквозь море людей в последний свой путь генерал-танкист.

И вот процессия вышла к тому месту, где стояла семья Сироты.

Они увидели и узнали закутанную в черное Хавер. И Люба не удержалась, со слезами в голосе окликнула: "Тетя Хавер!" Сергей, приподнявшись на цыпочках, глядел прямо в лицо несчастной женщине, мало надеясь, что она заметит его, но все же надеясь. Хавер никого не не видела и не слышала. И тогда Наташа, протиснувшись к самому оцеплению, звонким, отчаянным голосом сказала: "Хавер!" – и подняла руку. Хавер на мгновение повернула голову и узнала Наташу. Сделала знак рукой: "Подойди!" А милиционеру, который загородил Наташе путь, сказала: "Это моя сестра!", и он посторонился, а Сергей, протолкнув жену вперед, вслед за ней подтолкнул Любу и пролез через оцепление. Недоумевающему офицеру из оцепления Хавер сказала, посмотрев на Сергея: "Это брат Ази". Наташа упала на плечо подруги, и так они пошли, ничего не видя от слез.

Ази медленно уплывал от них в утопавшем в цветах и зелени гробу, спокойный, с ясной улыбкой на окаменевших губах, словно заснул сладким сном. Сергей неотрывно смотрел на него, неузнаваемого, и не мог сдержать слез.

Траурная процессия дошла до сквера Сабира, поравнялась со зданием Академии наук. На углу, опираясь на палку, стоял одноногий молодой человек. Прижав к груди букет цветов, он плакал, глядя на подплывающий гроб с телом генерала.

Это был Мустафа Велиханов. После тяжелого ранения под Сморгонью он лишился правой ноги. Накануне он узнал о гибели командира бригады Ази Асланова и о предстоящем погребении, и приехал из Бузовны, проводить своего генерала. Он недавно выписался из больницы, был очень слаб, не научился еще ходить, и не мог влиться в общий поток людей. Он решил пропустить процессию, а потом подняться к парку Кирова, подождать, пока станет свободнее и народ разойдется, и положить на могилу свои цветы.

От здания Бакинского Совета процессия прошла по Красной улице, завернула на Парковую.

– Глянь, Самед! – сказал Узеир Гаджибеков, показывая глазами на нижний конец улицы. – Посмотри, сколько народу идет, и это еще не все…

– Это народ выражает любовь к своему сыну-герою. С такими почестями хоронят у нас не каждого.

– Помнишь похороны Джафара Джабарлы? – Узеир поправил очки на переносице. – С тех пор никого в Баку не провожали в последний путь так торжественно. При таком стечении людей…

– Эх, Ази, Ази, короткой оказалась твоя славная жизнь!

Ограда парка в двух местах была снята, и похоронная процессия свободно прошла в парк.

Молодой полковник-распорядитель отвел несущих венки в сторону, и открылась могила, вырытая на уступе скалы, с которой был виден весь город, и наверное, весь Каспий, до самой Ленкорани.

Снятый с лафета гроб положили на рыжую сырую землю, на краю могилы.

И тогда мать, сестра и жена Ази бросились на гроб. Им дали выплакаться.

Председатель Президиума Верховного Совета республики Мирбашир Касумов поднялся на траурную трибуну. Подняв руку вверх, он попросил тишины.

– Братья и сестры, сегодня мы прощаемся со славным сыном нашего народа Ази Аслановым…

Открыв траурный митинг, он предоставил слово поэту Самеду Вургуну.

– Сегодня такой день, – сказал Вургун, кладя руки на перила трибуны и высоко подняв голову, – когда вся земля Азербайджана оделась в траур.

Самед Вургун замолчал, потому что мать Ази в этот момент потеряла сознание, а Хавер билась в руках Наташи, как птица с подбитыми крыльями.

– Ази, родной! Не пустим тебя в землю! Возьми нас с собой! – кричала Хавер, и Наташа едва удерживала ее и бормотала какие-то бессвязные слова утешения.

Самед Вургун, видя это, не мог продолжать свою речь. Подумав, он сунул руку в карман и достал листок с тем самым стихотворением, которое он написал на смерть Ази бессонной мучительной ночью.

Баку в печали. Молчаливо море.

На облаках вечерних отблеск крови.

И в каждом взгляде затаилось горе.

Скорбит народ, сурово сдвинув брови.

Сын Родины! Печаль страны едина.

И скорбно отуманены просторы.

Отчизна-мать оплакивает сына.

Недвижны и темны леса и горы.

А за горами на фронтах далеких,

Там произносят клятву перед гробом.

Мчат танки, и войска идут потоком,

Священный гнев ведет их по сугробам!

Промчатся годы. Возмужают дети.

С тобой из поколенья в поколенье

Пойдет легенда в глубину столетий,

Храня эпохи нашей вдохновенье.

Возьмет художник кисть. Увидят люди

Твой светлый облик, что весны лучистей.

Потомкам дальним о герое будет

Рассказывать язык пера и кисти.

Бабек и Джаваншир сквозь даль столетий

Свои мечи склоняют пред тобою.

Покуда мир стоит и солнце светит

В сердцах нетленна память о герое!

Примечания

1

Гошма, герайлы, теджнисы – формы стихосложения, преимущественно в народной (ашыгской) поэзии.

2

Гардаш (азерб.) – брат.

3

Чапыг – то есть "со шрамом".

4

Киши (азерб.) – мужчина.

5

Довга (азерб.) – рисовый суп на кислом молоке с зеленью.

6

Нанали (азерб.) – бабуля, бабушка.

7

Азраил – ангел смерти.

8

Джыртдан – Мальчик-с-пальчик из народной сказки.

9

Аз ФАН – Азербайджанский филиал Академии наук СССР.

10

Восточные сладости, которые пекут чаще всего на новруз-байрам – праздник весны, новый год.

11

Семени – всходы пшеницы, которые выращивают к празднику новруз-байрам.

12

Казан – котел для плова.

13

Батман – мера веса.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24