С изменением характера моей работы, короче говоря, с переходом от деятельности в интересах Коминтерна к широкой разведдеятельности в настоящее время в интересах Советской коммунистической партии и четвертого управления Красной армии произошли и другие перемены. Меня спросили, предпочитаю ли я вернуться в Европу и использовать там накопленный опыт, работая с новыми людьми, нуждающимися в моем опыте, или, если позволят обстоятельства, поехать на Дальний Восток. И я в качестве арены моей деятельности выбрал Дальний Восток. Московские инстанции остались очень довольны моим решением.

Почему я сделал отмеченный выше выбор? И почему этот выбор был одобрен? Если сказать коротко, то суть в следующем. До 1920-х годов арена деятельности, в которой были заинтересованы революционное рабочее движение и политика Советского Союза, ограничивалась Европой и частично Америкой. На Дальний Восток не обращалось большого внимания. Однако с началом революции в Китае Коминтерн и Советский Союз стали обращать свои взоры к этому новому региону. Тем не менее опытные и способные кадры в большей или меньшей мере проявляли интерес к Европе и Америке. И только немногие политические наблюдатели почувствовали, что революция в Китае и последовавшее затем продвижение Японии в Маньчжурию являются важными мировыми событиями, обладающими большой силой воздействия. Больше того, весьма мало было таких людей, кто решился бы посвятить Дальнему Востоку все свои силы. Я решил заняться этим делом по двум причинам. Во-первых, потому, что это отвечало моему темпераменту. И, во-вторых, потому, что у меня появился большой интерес к новой и очень сложной политической ситуации на Востоке. Вместе с небольшой группой других я исходил из следующих предположений:

– большие перемены в революционном рабочем движении и внешней политике Советского Союза неизбежно скажутся теперь на новой арене действий – Дальнем Востоке;

– проблема обеспечения собственной безопасности, стоящая перед Советским Союзом в связи с возможностью внешних осложнений и нападений извне, должна быть изучена и пересмотрена в соответствии с новой ролью, которую играет Дальний Восток;

– и, наконец, ситуация на Дальнем Востоке непременно и существенным образом скажется на великих державах в Европе и в Америке и может привести к коренным изменениям существующего баланса сил. Справедливость таких предположений отчетливо подтвердилась ходом событий нескольких последующих месяцев. Это, разумеется, в то время было только моим личным мнением, скорее предположением, однако я считал, что это – достаточное основание для перемещения сферы моей собственной деятельности в Восточную Азию. Таким образом, я осуществил одновременно две перемены. Во-первых, свою деятельность в Коминтерне заменил на деятельность в интересах Советского Союза. Это явилось весьма важным событием для меня лично (вместе с тем это свидетельство важного сдвига в коммунистическом движении). И, во-вторых, произошли большие перемены в арене моей деятельности: из Европы она переместилась на Дальний Восток. Получив предписание, я в январе или феврале 1929 г. выехал в Китай. Там я приступил к новой и разнообразной разведдеятельности.

Я прибыл в Китай вместе с двумя соратниками – иностранцами, получившими приказ о переводе от четвертого управления Красной армии. Из находившихся в Китае лиц я рассчитывал только на Агнес Смедли[27], о которой слышал еще, когда находился в Европе. Я попросил ее помощи в организации моей группы в Шанхае и особенно в подборе сотрудников-китайцев. Стал насколько возможно чаще встречаться с ее знакомыми из числа китайцев. Прилагал большие усилия, чтобы подружиться с этой компанией, согласной вместе работать и сотрудничать с иностранцем в интересах левого движения. Я приметил одного очень знающего человека, которого взял на работу в качестве переводчика. Постепенно так с ним подружился, что стало возможным вести откровенные разговоры. После двух-трех месяцев общения, в общих чертах рассказал о своих целях и предложил работать вместе. Попросил его познакомить меня со своими знакомыми и друзьями, если среди них есть подходящие для нашей работы люди. Я называл этого китайца Ван, а затем и его жена стала вторым членом нашей группы. Когда я три месяца находился в Кантоне, Ван назвал мне имена своих местных знакомых. Из них я выделил одну женщину, которая родилась в Кантоне и отлично подходила для моей работы. Она была в хороших отношениях со Смедли, постепенно и с ней сблизился и смог успешно включить ее в число своих сотрудников. Ее муж, болевший тяжелой формой туберкулеза, впоследствии тоже присоединился к нашей группе. Из мужчин, с которыми я познакомился через эту женщину, один по имени Тян тоже стал моим помощником в Кантоне. Женщина из Кантона обеспечивала связь между нами. Вернувшись в Шанхай, я значительно расширил круг моих сотрудников, отбирая подходящих людей среди знакомых Вана и женщины из Кантона, ее звали Тюи. Таким образом и сформировался китайский состав моей группы в Китае. В этой группе все симпатизировали народно-революционному движению, были и такие, кто имел контакты с КПК, но не было ни одного члена этой партии. Следуя указаниям Центра, я уклонялся от установления прямых связей с КПК.

Что касается привлечения в мою разведгруппу сотрудников-иностранцев, то я использовал аналогичные методы. Подыскав прежде всего человека среди друзей Смедли, я просил ее познакомить меня с ним, постепенно сближался и ждал срока, когда можно было вести прямые переговоры. Таким образом вербовал сотрудников из числа иностранцев и довел их до трех человек. Эти трое не были в полном смысле членами группы, они скорее были помощниками и нашими сторонниками. Самым первым обретенным мною другом в Шанхае был Одзаки. Затем через него установил связи и с другими японцами. Сейчас не могу сказать точно, но думаю, что впервые встретился с Одзаки по рекомендации Смедли, но я уверен, что до этого неоднократно просил ее познакомить меня с подходящими японцами. Смедли беседовала со знакомыми китайцами по моей просьбе, и действительно мои пожелания доходили до соответствующих китайцев и японцев в Шанхае. Таким образом я, видимо, и встретился с Одзаки и думаю, что познакомила нас Смедли. Затем вместе со Смедли часто встречался с Одзаки в ее доме. Как уже говорил, мои воспоминания об этом довольно давнем деле не вполне надежны, но думаю, что первая встреча с Одзаки произошла именно так. Сейчас не помню точно, встретились мы впервые с Одзаки в ресторане или в доме Смедли. Более того, я совершенно не помню, предлагал ли мне Кито[28] встретиться с Одзаки. Не могу я вспомнить также, при каких обстоятельствах подружился с Кито. Благодаря встрече с Одзаки стало возможным реализовать мои стремления познакомиться с нужными мне японцами.

Попробую рассказать только об очень небольшом числе китайцев, находившихся со мной в непосредственных контактах. В Шанхае я был прямо связан только с Ваном, и лишь в исключительных случаях имел дело с другими членами группы. Ван из самых различных источников добывал информацию и материалы, которые мы вместе анализировали. В случаях же, когда возникала необходимость получить особо достоверные пояснения и сообщения, мы вдвоем с Ваном непосредственно встречались и беседовали с человеком, передавшим информацию и материалы. Все указания и поручения по сбору информации шли через Вана, и, кроме исключительных случаев, я непосредственно не встречался для разъяснения своих указаний с отдельными агентами. Однако если агент приезжал в Шанхай из других мест, то я сам встречался с ним в присутствии Вана. С течением времени определилось, к каким проблемам каждый агент имеет особые склонности и способности, в связи с чем работа в Шанхае была в основном распределена так, чтобы использовать сильные стороны каждого человека. Агенты в Пекине, Ханькоу и Кантоне занимались самыми различными проблемами без такого распределения функций. Мы встречались поздно вечером и, если позволяла погода, использовали людные улицы. Встречались и в частных домах: в доме Вана, в домах иностранцев, куда я мог запросто заходить. Места встреч меняли, так как легко бросается в глаза, если встречи проходят в одном месте. По возможности мы избегали использовать для встреч мой дом. Работая в такой манере, зачастую перед тем, как начать ту или иную операцию, я вынужден был заранее договариваться и встречаться с Ваном. Однако это не было невозможным, поскольку в то время в Шанхае не было особого риска в подобных делах.

Для встреч с японцами – членами группы я использовал рестораны, кафе, а также дом Смедли. Ходить по шанхайским улицам во время первого Шанхайского инцидента[29] японцам было опасно, поэтому я ожидал их на мосту Гарден Бридж на границе японской Концессии и обеспечивал их безопасность, забирая в машину или лично сопровождая до места встречи. Чтобы избежать внимания со стороны японской полиции, я почти не появлялся в японской Концессии. Как самое большое исключение, я один или два раза встречался с Одзаки в кафе в Хункоу[30]. Однако, что бы ни говорилось, самым удобным местом встреч был дом Смедли, поэтому я часто и направлялся туда и с Одзаки, и с Каваи. Поскольку встречи зачастую проходили поздно ночью, я часто использовал машину, чтобы их привезти и отвезти. Кроме того, стремясь не встречаться слишком часто, я старался проводить встречи с интервалом самое малое в две недели. После того как вместо Одзаки стал работать другой японец, перенеся места встреч на оживленные улицы иностранного сеттльмента, мы встречались, главным образом, в кафе на Нанкин-роуд или в ресторанах при крупных гостиницах. Поскольку китайцы враждебно относились к японцам, мы избегали заходить в китайские рестораны. Заранее определенные даты встреч строго соблюдались и потому обходились без использования телефона и почты. Я строго придерживался этого курса, даже если неожиданно возникало важное дело или я попадал в затруднительное положение, что было не раз. Когда я встречался с японцами, то всегда приходил один без сопровождающих иностранцев. Только один раз я познакомил одного японца с Паулем, так как необходимо было принять меры по обеспечению связи из-за моего отъезда из Шанхая. При встречах мы редко обменивались информацией в письменной форме, передавая ее только устно. Исключение составляли отчеты Каваи.

Когда я встречался с членами группы – иностранцами, то большей частью приходил к ним домой, но часто использовался и мой дом. Встречи организовывались очень часто, договаривались о них обычно по телефону. Впоследствии для встреч стали использовать и дома знакомых членов группы. Иногда ужинали в ресторане или встречались в барах и танцевальных залах. Все предпочитали встречаться во французском сеттльменте, в японскую Концессию ходили редко. Собранные материалы и подготовленные отчеты мы хранили дома. После отправки доклада в Москву материалы я уничтожал или возвращал, но тем не менее у нас в руках всегда имелось много документов. В отличие от Японии, в Шанхае в то время для людей, занимавшихся работой, вроде нашей, было сравнительно безопасно. Наиболее ценные материалы мы просили сохранить своих друзей, но они не знали, какого рода были эти материалы. Мы только объясняли, что это секретные документы, и просили их сохранить.

Я не мог быть удовлетворен информацией, представляемой членами группы, поэтому и сам лично насколько было можно собирал различные данные и материалы. Хотя в Шанхае и не было посольства, я сразу же вошел в местную немецкую колонию и ко мне стала поступать всевозможная информация. Центром этой колонии было немецкое генконсульство. Меня там все знали и часто приглашали. Тесно общался с немецкими торговцами, военными инструкторами, студентами, но самой важной для меня была группа немецких военных советников, прикомандированных к Нанкинскому правительству. Из этой группы выборочно общался с теми, кто был осведомлен не только о военных, но и о политических проблемах в Нанкине. Одним из них был старший советник, впоследствии ставший генконсулом, полковник фон Крибель. Военные советники часто приглашали меня в Нанкин или приезжали ко мне в Шанхай. Кроме того, я ездил вместе с ними в Тяньцзинь и Ханчжоу. От них же получал различную информацию о внутренних делах Нанкинского правительства, планах военщины, экономике и политических мероприятиях. Кроме того, во время Шанхайского инцидента в 1932 году они же дали мне достоверные сведения о планах боевых действий японской армии и фактической численности войск. Сблизившись с немецкими летчиками из Евроазиатской авиакомпании, я мог узнавать о положении в глубинных районах Китая.

Кроме того, несколько раз сам летал туда и всесторонне изучал обстановку в Китае. Таким образом, постоянно расширяя свои знания и читая литературу о Китае, я в результате стал знатоком Китая и мог, готовя сообщения, оперативно давать заключения по самым разным проблемам.

Алекс. Алекс прибыл в Китай вместе со мной по указанию четвертого управления Красной армии. Его задача состояла в обеспечении связи с этим управлением в техническом и организационном отношении и, кроме того, в освещении военных проблем. Однако примерно через полгода после приезда в Шанхай из-за пристального внимания полиции иностранного сеттльмента вместе с семьей он вынужден был вернуться в Европу. И хотя я был командирован в качестве его помощника по политическим вопросам, мы на взаимных началах работали самостоятельно. Поскольку он был старше меня по возрасту и имел прямую связь с Москвой, его нужно считать старшим и по службе. Через некоторое время после его отъезда из Шанхая я принял на себя технические, организационные и военные вопросы и стал руководителем группы по всем направлениям.

Себер Вейнгартен. Вейнгартен занимался радиообслуживанием моей группы, он оставался в Шанхае и после моего возвращения в Москву. Будучи выпускником Московской радиошколы, он стал работать вместе со мной по указанию Центра.

Агнес Смедли. Американка по национальности, она была корреспондентом немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг». Я использовал ее как непосредственного члена группы, и ее стиль работы не вызывал возражений. После того как я вернулся в Москву, она осталась в Шанхае.

Джон. Прибыв в Шанхай по заданию четвертого управления Красной армии в 1931 году, он работал под моим руководством. Через некоторое время в качестве моего заместителя ему были поручены функции по связи, а также важные задачи по шифрованию и фотографированию. Он был поляком по национальности и до этого – членом Коммунистической партии Польши.

Пауль. Он был назначен четвертым управлением Красной армии моим преемником. В период моего пребывания в Шанхае он, будучи военным специалистом, занимался военными проблемами. После моего отъезда стал руководителем группы.

Миша или Мишин. Он был русским белоэмигрантом и привлечен к работе моим предшественником (шефом Клаузена, о котором я расскажу позже) в качестве радиотехника. Он работал со мной в Шанхае и Кантоне.

Гамбург. Это – немецкая женщина. Она предоставляла нам свою квартиру, а кроме того, была связной и хранила материалы.

Джекоб. Молодой американец, репортер одной из газет. Он в основном собирал политическую информацию среди иностранцев.

Молодой сотрудник американского консульства. Он предоставлял экономическую и политическую информацию, но вот имени его сейчас уже не помню.

Клаузен. Он прибыл в Шанхай раньше меня и работал радистом у своего шефа, известного как Джимм, принадлежал к четвертому управлению РККА в Москве. В Шанхае я впервые встретился с ним как с радиотехником. Значительное время он работал под моим руководством в Кантоне, но не был в числе основных членов группы. Затем он был переведен в Маньчжурскую группу. Поскольку я знал его возможности, в 1935 году у Москвы попросил прислать его для работы в Японии.

Ван. О Ване я уже рассказывал. Его настоящего имени я не знаю. Тем не менее он был важным членом моей группы.

Жена Вана. В Шанхае она действительно активно работала на нас. Затем я поручил ей самостоятельную работу в Нанкине, она устроилась в министерство иностранных дел Нанкинского правительства, откуда добывала материалы экономического и военного характера.

Тюи. Она вступила в мою группу в Кантоне. Затем и ее муж стал работать на меня, занимался проблемами Южного Китая и, кроме того, осуществлял связь между Кантоном и Шанхаем.

Чан. Он – кантонец и все время находился в Кантоне, но регулярно присылал информацию о военном и экономическом положении в Южном Китае.

Пай. Это знакомый Вана. Помогая Вану, был связным в Шанхае.

Ли. Он присоединился к нам через Вана и Пая. Затем я послал его в Нанкин, и он стал связным между Нанкином и Шанхаем.

Шин. Он постоянно находился в Нанкине и оттуда присылал сведения о политической обстановке. Потом я нашел хорошего связника в Ханькоу, но наши отношения ни с тем, ни с другим не сложились. Его ввел к нам Ван.

Все эти лица, конечно, основные члены группы, но у них было много знакомых, которые также предоставляли нам информацию. Однако их имена я уже не могу вспомнить.

Одзаки. Одзаки был моим самым главным соратником. Впервые я познакомился с ним через Смедли в Шанхае. Отношения между нами и с деловой, и с человеческой точек зрения были совершенно безупречными. Его информация была чрезвычайно надежной и наилучшей из той, которую я получал из японских кругов. С ним у меня быстро завязались дружеские отношения. Поэтому, как только я прибыл в Японию, прежде всего принял меры к тому, чтобы установить связь с ним. Он покинул Шанхай в 1932 году, и это была серьезная потеря для нашей группы. Он явно имел тесные связи с Китайской коммунистической партией, но я в то время почти не знал об этом, нет, фактически ничего не знал.

Каваи. Его привел ко мне и познакомил Одзаки. В это время Каваи был действительно активным и к тому же очень хотел работать. Он раза два ездил в Маньчжурию и добывал информацию для меня. Он всегда имел выходы к информации о положении в Северном Китае. Поскольку он не говорил на иностранных языках, то после отъезда Одзаки я стал испытывать трудности в контактах с ним. Помню, что в Шанхае он пригласил меня к своему знакомому Кавамура, но больше с Кавамура я не встречался и личных отношений между нами не возникло. Я никогда не встречался в Пекине ни с Каваи, ни со Смедли.

Мидзуно. С ним меня познакомил Одзаки. Однако я встречался с ним всего несколько раз. От него у меня осталось впечатление, что он скорее ученый, чем политический шпион. В Японии я один раз встречался с ним в ресторане.

Ямаками[31]. Когда Одзаки уезжал из Шанхая, он познакомил меня с ним в качестве своего преемника, но после одной или двух встреч наши отношения прекратились. Однако почему мы так быстро расстались, сейчас не могу вспомнить. Он познакомил меня с Фунакоси.

Фунакоси[32]. Я часто встречался с ним. Наши отношения продолжались до самого моего отъезда из Китая. Перед этим я познакомил его с моим преемником Паулем, и он затем работал с ним. Мои отношения с Фунакоси с самого начала не были такими тесными, как с Одзаки. Кроме того, он не давал столько информации, как Одзаки.

Пояснения относительно Кито. Он не был членом моей группы и не работал со мной – это я твердо заявляю. Я несколько раз слышал о нем от Смедли и Одзаки, но между нами совершенно не было личных отношений. Хотя я помню о других членах группы, о нем совершенно не помню. По моим предположениям, Смедли имела с Кито прямые или косвенные контакты, и не от нее ли, думается, он узнал о моем желании заполучить японца, которому можно было бы доверять. Если бы Фунакоси был членом моей группы, то мне не было бы нужды просить Смедли познакомить меня с Одзаки. Как я уже писал выше, я познакомился с Одзаки через Смедли и уверяю, что не было никого другого, кто мог бы меня с ним познакомить. И не только это. Если бы Кито был членом моей группы, я бы наверное не стремился познакомиться с Одзаки. Дело в том, что я хотел иметь только одного способного и знающего сотрудника из японцев и никак не собирался создавать большую группу в пять или шесть человек. Кроме того, мне было запрещено Москвой брать в партнеры известных людей, вроде Кито. Если бы я знал, что Одзаки имеет тесные связи с Коммунистической партией Китая, несомненно, я колебался бы, поддерживать ли с ним столь тесные взаимоотношения. И, может быть, оставил бы мысль о дальнейшем использовании Одзаки.