Медовый месяц императора

      Следует помнить, что подлинника письма к Геккерну у исследователей нет. Барон забрал его, покидая Россию. В архиве потомков Геккерна оно не обнаружено. Таким образом, сличить тексты возможности нет. Это давало Третьему отделению свободу маневра, позволяющего внести в текст копии нужные изменения. Но эти изменения должны были быть написаны почерком Пушкина!
      В распоряжении тайной полиции имелась служба, которая занималась фальшивыми ассигнациями, монетами, штемпелями и документами. А это значит, что в состав её должны были входить мастера по подделке документов и почерков.
      Образцы почерка Пушкина у Третьего отделения имелись в изобилии. Только графу Бенкендорфу он написал 58 писем.
      И ещё один момент. Не мог ли П.И. Миллер сочетать любовь к Пушкину с сознательным участием в акции Третьего отделения против него? Конечно, ответить сейчас на этот вопрос не представляется возможным. Можно только предположить сценарий вовлечения Миллера в оперативную разработку Пушкина. Перед поступлением на службу Третье отделение должно было собрать все сведения, касающиеся жизни и интересов П.И. Миллера1. При этом не могло быть не замечено, что кандидат поддерживает близкие дружественные отношения с поднадзорным А.С. Пушкиным. А мы знаем, что тайная полиция почти двадцать лет вела за поэтом наблюдение. Большое количество секретных сотрудников, находившихся в окружении поэта и даже в его доме, позволяло перепроверять и анализировать их данные.
      Контакты Миллера с Пушкиным после поступления Павла Ивановича на службу в Третье отделение продолжались и, конечно, были замечены секретными агентами. Бенкендорф не мог не воспользоваться таким случаем. После "потери" копии письма Пушкина к жене должна была быть проведена служебная проверка по факту исчезновения секретного документа. Проверка могла выявить роль в похищении секретных документов П.И. Миллера.
      Следующий ход: запугать молодого человека и принудить выполнять поручения Бенкендорфа. Совесть легко можно было усыпить рассуждениями о том, что ему ничего нового делать не придется. Он, как и раньше, будет изымать пушкинские документы. Миллер передавал документы П.А. Вяземскому, а агентура должна была установить, как эти документы распространяются. Конечно, придется докладывать о своих контактах с Пушкиным начальству, но знать об этом никто не будет, ибо докладывать придется самому Бенкендорфу, а он очень ценит Пушкина и обязан охранять его от дурного влияния "революционной партии".
      Именно Третье отделение после смерти А.С. Пушкина активно распространяло слухи о том, что покойный поэт являлся вождем революционной партии.
      Эти слухи нашли отражение даже в письме барона Геккерна своему министру иностранных дел Верстолку от 02(14) февраля 1837 года.
      "Смерть Пушкина, - писал Геккерн, - открыла, по крайней мере, власти существование целой партии, главой которой он был, может быть, исключительно благодаря своему таланту, в высшей степени народному. Эту партию можно назвать реформаторской: этим названием пользуются сами её члены. Если вспомнить, что Пушкин был замешан в событиях, предшествовавших 1825 году, то можно заключить, что такое предположение не лишено оснований".
      Было бы неосторожно отрицать полностью наличие в России оппозиции николаевскому режиму. Конечно, организационно оппозиция вряд ли могла быть оформлена в партию, но наличие определенной целенаправленной работы по созданию такой партии подтверждается фактами.
      В 1906 году журнал "Всемирный вестник" опубликовал в бесплатном приложении архивные материалы Третьего отделения. Среди них под № 104 по делам I экспедиции проходила "безыменная записка" поступившая в Третье отделение в марте 1848 года1.
      Автор записки, скрывшийся под псевдонимом "Истый Русский", фактически угрожает правительству и императору революцией. Интересно, что получателем записки автор определил начальника Третьего отделения князя А.Ф. Орлова, который обязательно должен был доложить о ней императору. Вот что пишет автор записки: "Орлов! Ты хвалишься дружбою к Николаю! Скажи ему, что ежели не хочет он, чтобы Царствование его заключилось позором, - пусть предупредит у нас ужасную грозу, которая поучительно поднялась с Запада Европы, - пусть вникнет в действия своих обаятелей, кромешников, подлых министров - пусть преклонит слух свой к воплю обиженных, угнетенных и, следовательно, раздраженных противу властей..."
      Автор уверен, что конец монархии в России неизбежен, а любые советы, которые он дает в начале записки, просто риторика. "Начинается борьба, заключает он, - страшная, великая: но давно и глубоко обдуманная..."
      Последняя фраза настораживает. Если "борьба" давно и глубоко обдумана, то сделать это могла лишь некая организация.
      Мог ли Пушкин принадлежать к числу её членов? Скорей всего, что нет. Вопрос должен ставиться иначе: могли ли члены тайной организации использовать творчество Пушкина в своих революционных целях? Конечно! Не только могли, но и реально использовали. Идеологизация творчества Пушкина, особенно его ранних произведений, продолжалась вплоть до распада СССР.
      Любые выводы будут предположительными, пока мы не убедимся, что данная копия написана рукою А.С. Пушкина. Пришлось обратиться к ученым. В середине сентября 2001 года я переступил порог Института судебной экспертизы имени Н.С. Бокариуса.
      Если бы только знать заранее, что меня ожидало за этим порогом!
      Для сравнения я предложил факсимиле писем А.С. Пушкина, опубликованные в различных академических изданиях.
      Почерковедческую экспертизу проводила эксперт Татьяна Викторовна Сохранич. Меня интересовал только один вопрос: написано ли письмо, находящееся у меня, рукою Пушкина?
      Ждать пришлось долго. Десятки раз входил я в скромный подъезд, где между окошком канцелярии и дежурным милиционером уютно расположился бронзовый бюст основателя института Николая Сергеевича Бокариуса.
      Мир тем временем рушился. Уже рухнули, заживо похоронив тысячи людей, небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Уже раскололся мир человека, подтверждая пророчество Нострадамуса. А я продолжаю заниматься Александром Сергеевичем Пушкиным.
      Из разговора с сотрудниками института я узнал, что автографы Пушкина уже находились здесь на экспертизе. Однажды мне показали картонную папку с маленьким клочком бумаги в углу, на котором с сокращениями было написано: "Карт № 33. Фотокопия письма А.С. Пушкина (1810 г.). Тема № 1 КЦП НИР. Задание 3, 4, 6, русск. яз. устар. ф. степ. выраб. - высокая, истор. ценн. Зак. № 82 за 1978 г."
      Не могу понять - это наказание или благодарность? Что мне дальше делать? Ошибиться в этом случае нельзя!!
      Вспомнил слова одной знакомой: "Он хочет, чтоб вы это написали".
      Почему именно в Харькове оказались письма Пушкина? В моем распоряжении оказалось самое раннее из известных писем Пушкина (фотокопия) и самое последнее из писем, написанных А.С. Пушкиным в жизни (пускай даже это копия, что пока не доказано).
      Следовало посмотреть внимательно на харьковские связи Пушкина. Здесь, в уездном городе Изюме, жили его лицейские товарищи Иван Васильевич Малиновский и Владимир Дмитриевич Вольховский. В самом Харькове проживала в это время семья Карла Карловича Данзаса, который приходился родным братом Константину Карловичу Данзасу.
      Между братьями Данзас должна была существовать переписка. Возможно, её ещё можно найти, но необходимо больше узнать о семье и самом Карле Карловиче Данзасе.
      Он был младшим сыном французского эмигранта Карла Данзаса. Единственным источником о харьковских Данзасах стала книга диакона Василия (ЧСВ) "Леонид Федоров. Жизнь и деятельность". Мне досталась ксерокопия этой редкой книги, вышедшей впервые в Риме.
      История харьковских Данзасов дана вкратце, но одна представительница этого рода, Юлия Николаевна Данзас, стала одним из главных действующих лиц этой книги.
      Диакон Василий пишет о Данзасах следующее: "Юлия Николаевна Данзас родилась 9 мая 1879 г. в Афинах, где её отец, Николай Карлович, был поверенным в делах русского правительства. Николай Карлович был внук французского эмигранта, Карла Данзаса, второй сын которого, Константин, был товарищем Пушкина по лицею и впоследствии его секундантом. Третий сын, Карл, харьковский губернатор, через брак с Ю.В. Зарудной стал богатым помещиком Харьковской губернии; его единственным сыном был Николай, отец Юлии Николаевны".
      Следует сделать небольшое уточнение. Карл Карлович Данзас служил не губернатором Харькова, а вице-губернатором с 1843 по 1855 год.
      "Мать Юлии Николаевны, Ефросинья Эммануиловна, урожденная Аргиропуло, была из византийского рода, происходившего по прямой линии от императора Романа Аргира (ХI в.), - продолжает диакон Василий, - женившегося на последней представительнице Македонской династии - императрице Зое. После объявления независимости Греции одна ветвь этого рода приняла греческое подданство, другая - русское; из последней происходила мать Юлии Николаевны. Она была строго воспитанная светская дама, ничем особенным не отличалась, жила исключительно для мужа и семьи, но влияния на детей почти не имела.
      Отец Юлии Николаевны скоропостижно скончался в 1888 г. После его смерти мать с двумя детьми - сыном Яковом двенадцати лет и дочерью Юлией девяти лет (старший сын Эммануил умер незадолго до смерти отца в том же году, в возрасте 13 лет) - переехала в имение Харьковской губернии, где прожила безвыездно около четырех лет, траура она не снимала до конца жизни.
      Этим ограничиваются сведения о семье харьковских Данзасов. Неизвестно, как попал Карл Карлович Данзас в Харьков. Какова дальнейшая судьба вице-губернатора К.К. Данзаса? В пушкиноведении упоминаются только два брата: Константин Данзас и Борис Данзас. Оба учились в Царскосельском лицее. О младшем брате, Карле Данзасе, упоминаний в литературе нет.
      Круг поисков пришлось расширить.
      Если два брата учились в Царскосельском лицее, то вполне логично предположить, что и младший брат, Карл, обучался в этом учебном заведении. Увы! В списках лицеистов 20-30-х годов его имени нет.
      Дмитрий Иванович Багалей в капитальном труде "История города Харькова за 250 лет его существования. 1655-1905" вскользь упоминает о К.К. Данзасе. Пост вице-губернатора он получил в 1843 году и оставался на этой должности до 1854 года.
      О деятельности Данзаса в Харькове Багалей пишет кратко: "Данзаса харьковцы прославили, как "подвижника общественности", ибо ему в значительной степени обязан своим открытием Харьковский дворянский клуб".
      Для нас важно, что Карл Карлович Данзас действительно жил в Харькове и, вполне вероятно, что мог интересоваться подробностями трагической истории, непосредственным участником которой стал его старший брат. По его просьбе Константин Карлович мог выслать ему в Харьков копию письма Пушкина к барону Геккерну.
      В эти годы в Харькове жил старинный приятель Пушкина Михаил Андреевич Щербинин, которому Пушкин посвятил свое стихотворение.
      И мы не так ли дни ведем,
      Щербинин, резвый друг забавы,
      С амуром, шалостью, вином,
      Покаместь молоды и здравы.
      Безусловно, убийтво Пушкина должно было взволновать старого приятеля его. Интересуясь подробностями дуэли, Щербинин мог попросить у петербургских друзей достать ему копию письма Пушкина.
      В родовом имении Щербининых селе Бабаи, расположенном неподалеку от Харькова, в долине реки Уды, до сих пор сохранился помещичий дом Щербининых, в подвале которого историк Д.И. Багалей в начале XX века видел огромный архив Щербининых. Вполне вероятно, что в его состав могли входить и пушкинские автографы, в том числе и письма.
      В литературе есть упоминание, что в 1829 году Александр Сергеевич Пушкин, возвращаясь из Закавказья, гостил у Щербинина в селе Бабаи. Ю.Н. Щербачев не просто упоминает, а утверждает это. "Во всяком случае, - пишет Щербачев, - у нас имеется достоверное анекдотическое сведение, что Михаил Андреевич угощал у себя Пушкина после раздела родовых имений между братьями Щербиниными, каковой раздел произошел в конце 1829 года".
      Не следует воспринимать слово "анекдотическое" в современном значении этого слова. Люди XIX века воспринимали его в совершенно ином смысле. Владимир Иванович Даль писал о значении слова "анекдот" следующее: "Анекдот - короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае..."
      Именно в значении "замечательный случай" употребил Ю.Н. Щербачев выражение "анекдотическое сведение".
      Старожилы села Карачевка вспоминали, что недалеко в лесу за домом Михаила Андреевича Щербинина есть место, называемое "Пушкинские Дубы". Местная легенда гласит, что именно здесь Щербинин угощал своего друга Александра Сергеевича Пушкина. Дом Щербинина в селе Карачевка ещё не был отделан полностью. Строительство началось лишь в мае 1829 года, поэтому друзья, пользуясь сентябрьским теплом, проводили время на природе. Ночевал же Александр Сергеевич в доме Александра Андреевича Щербинина в селе Бабаи, что в трех верстах от Карачевки.
      В фондах Государственного архива Харьковской области довольно часто встречаются дела, в которых упоминается фамилия Щербининых, среди них существует отдельное "Дело по просьбе полковника Щербинина о нужном для размежевания земель его с братьями и сестрою землемере".
      Дело датируется 1820 годом. К тому моменту из трех братьев Щербининых в живых осталось только двое: Михаил Андреевич и Александр Андреевич. Третий брат, Петр Андреевич, умер в 1813 году. Сестра их, Марья Андреевна Щербинина, владела селом Алексеевка и приняла участие в разделе имений. Вместо умершего брата Петра Андреевича в разделе принимал участие его сын, несовершеннолетний Павел Петрович, опекунство над имением которого позднее получил Александр Андреевич Щербинин.
      Обязательным условием для размежевания земель являлось наличие наследников в одном месте и в одно время. Сохранилась подорожная, данная Генерального штаба капитану Щербинину на выезд из города Харькова через Старый Оскол в Петербург. Подорожная за №157 выдана 25 февраля 1820 года. В это время капитан Щербинин М.А. находился в отпуске в Харькове. Следовательно, все наследники полковника в отставке Андрея Петровича Щербинина в начале 1820 года собрались в Харькове, чтобы произвести раздел имения.
      Аналогичная ситуация должна была сложиться и в 1829 году, когда племянник братьев Щербининых, Павел Петрович, вступил во владение своими наследственными селами Яковлевкой, Филипповкой и Ледным. Значит, в 1829 году все участники нового раздела находились в Харькове. Мог ли А.С. Пушкин посетить их в этом году в Харькове? Ответ может быть только положительным, ибо именно в этом году, осенью Пушкин возвращался из путешествия в Закавказье и вполне мог заехать в гости к Щербининым.
      В капитальном издании "Летопись жизни и творчества Александра Сергеевича Пушкина" говорится, что в пятницу, 12 сентября, Пушкин по дороге в Москву прибыл в Новочеркасск. 14 сентября Пушкин покидает Новочеркасск... и вдруг, вместо того чтобы ехать дальше по маршруту на Воронеж и Тулу, делает резкий поворот и после 13 сентября оказывается в местечке Хорол Полтавской губернии у своего друга Аркадия Родзянко. Анна Петровна Керн вспоминает, что "Пушкин... прискакал к нему с ближайшей станции, верхом, без седла, на почтовой лошади в хомуте".
      Если в подорожной у Пушкина был указан маршрут от Новочеркасска до Москвы через Воронеж, то при изменении маршрута требовались веские обстоятельства и соответствующие разрешения, иначе получить лошадей на почтовой станции было невозможно. Меняя маршрут, Пушкин вполне мог рассчитывать на Михаила Андреевича Щербинина, который был лицом влиятельным, а брат его, Александр Андреевич, в январе 1829 года даже замещал губернатора на время его отсутствия.
      Пушкин мог найти Щербинина или в его городском доме на улице Немецкая (ныне ул. Пушкинская), дом № 29, или в его имении Карачевка в десяти километрах от города Харькова.
      Вполне возможно, что Пушкин ещё из Минеральных Вод написал Щербинину о своем приезде и его уже ждали. Таким образом, получается, что Александр Сергеевич Пушкин в середине сентября 1829 года побывал в Харькове проездом. Именно поэтому М.А. Щербинин мог его только угощать в своем доме. Времени у поэта было мало.
      Не исключено, что письмо от Пушкина хранилось в архиве Щербининых в селе Бабаи, где до сих пор сохранился помещичий дом, гостеприимно принявший великого поэта. Харьковский историк профессор Д.И. Багалей ещё в начале века видел в подвале этого дома архив Щербининых. Часть его попала в архив Харьковского императорского университета. Затем следы архива затерялись. Кое-что оказалось в Киеве в Центральном государственном историческом архиве.
      Не исключено, что копия с последнего письма А.С. Пушкина сделана специально для М.А. Щербинина и из его архива попала ко мне.
      Нельзя исключать, что подобная копия могла быть у Ивана Васильевича Малиновского, жившего в то время в своем имении Каменка в Изюмском уезде Харьковской губернии.
      Во время учебы в Царскосельском лицее особенной близости между Пушкиным и Малиновским не наблюдалось, но почему-то в последние часы жизни А.С. Пушкин вспомнил именно его.
      Мы не знаем, какова была реакция отставного подполковника Ивана Васильевича Малиновского на известие о смерти Пушкина, но он, конечно, мог заинтересоваться причинами дуэли и через друзей в Петербурге попросить выслать ему копии преддуэльных документов.
      Письма эти и письма самого Пушкина могли храниться в личном архиве Малиновского в Каменке. Часть архива Малиновских в 1931 году переведена в Музей им. Г.С. Сковороды в Харькове, где найти их не удалось до сих пор. Другая часть погибла во время войны. Современный харьковский исследователь истории дворян Малиновских, Вольховских и Розенов Андрей Парамонов в небольшой брошюре писал: "Вторая экспозиция о декабристах и их семьях была в Изюмском музее. Собирал её известный краевед-археолог Н.В. Сибилев. В Великую Отечественную войну Сибилев вывез музей в Уфу. Там он умер, а из эвакуации музей вернулся без многих экспонатов, в том числе: писем Пушкина, Пущина, Вольховского, Розена".
      Одним из тех, кто в первую очередь мог иметь у себя копию письма А.С. Пушкина к барону Геккерну, является лицеист 5-го курса Михаил Данилович Деларю. В 1853 году он купил в Харьковской губернии село Федоровка, по поводу чего у него завязалась переписка с Иваном Васильевичем Малиновским.
      Речь идет о том самом М.Д. Деларю, который передал А.С. Пушкину письмо к его жене, перехваченное московской почтой. Личный секретарь шефа жандармов графа Бенкендорфа вполне мог выкрасть письмо из письменного стола своего начальника и передать Михаилу Деларю, который должен был сообщить о нем Пушкину.
      Копия письма Пушкина могла оказаться у него. Отдельные пушкинские автографы хранились в семье харьковских помещиков братьев Хрущевых. Братья Дмитрий и Сергей Хрущевы не были близко знакомы с Александром Сергеевичем Пушкиным. Они были вхожи в тот круг петербургской молодежи, который посещал и Пушкин, тем не менее именно из их семьи к ученым пришло письмо Пушкина к князю Н.Г. Репнину от 9 февраля 1836 г. Сын Дмитрия Михайловича Хрущева, Павел Дмитриевич, имевший у себя два письма А.С. Пушкина к князю Репнину и ответ князя Пушкину, ознакомил с ними редакцию журнала "Русская старина" (Русская старина. 1880. Июнь)1.
      Тем временем эксперты окончили работу над письмом, представленным мною в отдел почерковедения Института судебной экспертизы. Вывод их был суров: "Рукописный текст письма на французском языке (приложение № 1) выполнен не тем лицом, которым выполнены рукописные тексты двух писем на французском языке (приложение № 2, приложение № 3), фотолитографические копии которых были представлены и исполнителем которых, как следует из литературных данных, являлся А.С. Пушкин".
      Конечно, очень жаль, но... в качестве компенсации я получил фотокопию неизвестного ранее письма Пушкина, прошедшего почерковедческую экспертизу в 1978 году.
      Возникает вопрос: куда делся подлинник?! Судя по печати и цифрам в правом верхнем углу на первой странице письма, оно изъято из какого-то дела.
      На печати читается слово "императорский". В библиотеке Харьковского императорского университета хранились автографы А.С. Пушкина, но в конце 40-х годов XX века они были переданы в Пушкинский Дом (ИРЛИ). Откуда взялось дело с пушкинским текстом? И куда ушло?
      Следует помнить, что в 70-х годах Харьковский институт судебной экспертизы не выполнял заказы частных лиц. Следовательно, заказ исходил от какой-то организации. А это свидетельствует, что не все пушкинские автографы ушли в Пушкинский Дом.
      Поиски пушкинских текстов в Харькове будут продолжены.
      "Господин Барон.
      Позвольте мне изложить вкратце все случившееся: поведение Вашего сына мне давно известно и я не мог остаться равнодушным.
      Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый взяться за дело, когда почту за нужное. Случай, который во всякую другую минуту был бы мне очень неприятным, представился весьма счастливым, чтоб мне разделаться, и получил безименные письма; я увидел, что настала минута, и я ею воспользовался, остальное Вы знаете: я заставил Вашего сына играть столь жалкую роль, что моя жена, удивленная такою низостию и плоскостию его, не могла воздержаться от смеха, и ощущение, которое бы она могла иметь к этой сильной и высокой страсти, погасло в самом холодном презрении и заслуженном отвращении. Я должен признаться, г. Барон, что поведение собственно Ваше было не совершенно прилично. Вы, представитель Коронованной особы, вы отечески сводничали Вашему сыну, кажется, что все поведение его (довольно неловкое, впрочем) было Вами руководимо. Это вы вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал и глупости, которые он позволил себе писать подобно старой развратнице, Вы сторожили жену мою во всех углах, чтоб говорить ей о любви вашего незаконорожденного или так называемого сына, и, когда больной венерическою болезнию, он оставался дома, Вы говорили, что он умирал от любви к ней; Вы ей бормотали возвратить мне сына.
      Вы согласитесь, г. Барон, что после всего этого я не могу сносить, чтоб мое семейство имело малейшее сношение с Вашим. С этим условием я согласился не преследовать более этого гадкого дела и не обесчестить Вас в глазах Вашего двора и Нашего, на что я имел право и намерение; я не забочусь, чтоб жена моя ещё слушала Ваши отцовские увещания, не могу позволить, чтоб сын Ваш после своего отвратительного поведения осмелился бы обращаться к моей жене и ещё менее того, говорил ей казарменные каламбуры и играл роль преданности и несчастной страсти, тогда как он подлец и негодяй.
      Я вынужден обратиться просить Вас окончить все сии проделки, если Вы хотите избежать новой огласки, пред которой я верно не отступлюсь.
      Имею честь быть, Господин Барон, покорный и послушный слуга.
      А. Пушкин".
      Продолжение "Евгения Онегина"
      Пушкин провел в имении братьев Щербининых всего день или два, но впечатления у него остались от встречи с другом юности очень яркие. Михаил Андреевич Щербинин ещё в 1821 году женился на дочери сенатора Павла Никитича Каверина, Елизавете Павловне. К 1829 году у них уже были двое детей - дочь Екатерина, родившаяся в 1822 году, и сын Павел, 1826 года рождения. Прямо перед приездом Пушкина Елизавета Павловна родила сына Андрея. Произошло это событие 7 сентября 1829 года. Пушкин вполне мог попасть на крестины к Щербининым. Он приехал в Харьков примерно 14 сентября.
      Конечно, друзья сильно изменились за те девять лет, что не виделись. Михаил Андреевич Щербинин недавно разделил имение с братом Александром Андреевичем. В мае 1829 года он начал строить собственный дом в селе Карачевка. К приезду Пушкина дом уже был готов, но останавливался поэт в доме Александра Андреевича Щербинина в селе Бабаи.
      Оба брата принимали участие в организации "нелегальной" поездки Александра Сергеевича Пушкина в Полтавскую губернию. Сохранилась записка Михаила Андреевича к своему брату Александру Андреевичу Щербинину, который в январе 1829 года исполнял обязанности слободско-украинского гражданского губернатора и председателя уголовной палаты. Михаил Андреевич писал: "К председателю уголовной палаты пошли с сею почтою требуемые три бланка подорожных по казенной надобности, на случай командировки чиновников. Подпись: Михаил Щербинин".
      Просьба брата была удовлетворена, он получил три чистых бланка подорожных "по служебной надобности". Неизвестно, как он их использовал, но вполне возможно, что одна досталась А.С. Пушкину. А это может свидетельствовать в пользу того, что между Щербининым и Пушкиным была переписка. Александр Сергеевич должен был предупредить Щербинина о своем возможном приезде. Более того, он обязан был предупредить Щербинина о намерении своем посетить имение Аркадия Родзянки.
      До сих пор не очень понятно, с какой целью ехал к нему Пушкин. Но если логика наших рассуждений верна, то поездка планировалась загодя.
      Анна Петровна Керн записала этот рассказ в своих воспоминаниях: "...сосед наш, Аркадий Гаврилович Родзянко, милый поэт. Умный, любезный и весьма симпатичный человек. Он был в дружеских отношениях с Пушкиным и имел счастие принимать его у себя в деревне Полтавской губернии Хорольского уезда. Пушкин, возвращаясь с Кавказа, прискакал к нему с ближайшей станции, верхом, без седла, на почтовой лошади, в хомуте..."
      Анна Петровна справедливо называет Родзянко "сосед наш", ибо имения её родных находились неподалеку от имения Родзянко, Хорольского уезда, где с 1821 года, выйдя в отставку, поселился Аркадий Родзянко.
      М.А. Цявловский в "Летописи жизни и творчества А.С. Пушкина" под датой "1824 год, август 2", записал: "Пушкин... приезжает на почтовую станцию Семеновку в 66 верстах от Кременчуга, откуда "верхом, без седла, на почтовой лошади, в хомуте" приезжает в имение Родзянки, в 4 верстах от Семеновки, пробыв несколько часов в Родзянках, Пушкин возвращается на станцию Семеновку". Во втором издании, 1991 года, даты несколько смещены: 2 августа Пушкин приезжает в г. Елисаветград, а 3-го заезжает в имение Родзянки. При этом Цявловский и издатели второго издания "Летописи жизни и творчества А.С. Пушкина" полностью игнорируют указание А.П. Керн, что Пушкин возвращался с Кавказа.
      Вероятно, в данном фрагменте речь идет о двух посещених Пушкиным имения Родзянки в Полтавской губернии, которые наложились друг на друга. Первое - в 1824 году, когда Пушкин из Одессы был выслан в родовое имение Михайловское, и второй - в 1829 году, когда Пушкин возвращался с Кавказа.
      В пользу этого предположения говорит тот факт, что Пушкин приехал верхом. Следовательно, без провожатого, - он уже знал дорогу.
      Редакторы четырехтомного издания "Летописи жизни и творчества А.С. Пушкина" нашли компромиссное решение. Они отметили, что Пушкин был в имении Родзянко в 1824 и в 1829 годах, ссылаясь при этом на воспоминания А.П. Керн, как на единственный и достоверный источник, что не корректно.
      Правда, в примечании в конце книги указали, что "в пушкиноведении твердо установилось мнение, что А.П. Керн перепутала пушкинские поездки и имела в виду приезд к Родзянко 3 августа 1824 г.".
      Возможно, пришло время поколебать твердо установившееся мнение, которое ни на чем не основано.
      Даты она перепутать могла, а вот географическое название перепутать значительно труднее, тем более что Анна Петровна явно пользовалась более ранними своими записями и письмами друзей и знакомых, тексты которых до нас не дошли.
      Фрагмент воспоминаний, касающийся посещения Пушкиным имения Родзянко, явно напоминает позднейшую вставку в уже готовый текст, рассказывающий о пребывании автора в имении родителей в Лубнах. Если убрать вставку, то первоначальный текст данного фрагмента выглядит следующим образом: "Прожив несколько времени в Дерпте, в Риге, в Пскове, я возвратилась в Полтавскую губернию, к моим родителям _______________. Во время пребывания моего в Полтавской губернии я постоянно переписывалась с двоюродною сестрою моею, Анной Николаевною Вульф, жившею у матери своей в Тригорском, Псковской губернии, Опочецкого уезда, близ деревни Пушкина Михайловского".
      Редактируя первоначальный текст, Анна Петровна вносит дополнения и изменения, используя данные своего эпистолярного архива. Так между фразами "...к моим родителям" и "Во время пребывания моего..." она помещает несколько строк о посещении Пушкиным Аркадия Родзянко. "В течение 6 лет, пишет она, - я не видела Пушкина, но от многих слышала про него как про славного поэта и с жадностью читала: Кавказский пленник, Бахчисарайский фонтан, Разбойники и первую главу Онегина, которые доставлял мне сосед наш Аркадий Гаврилович Родзянко..." Дальнейший текст о приезде Пушкина уже приводился выше.
      Письма, послужившие источником для данного отрывка, могли быть написаны или Аркадием Родзянко, или Александром Пушкиным. Если бы в данном письме шла речь о приезде Пушкина к Родзянко в августе 1824 года, обязательно должно быть указано, что Пушкин приехал, направляясь в ссылку в имение своей матери село Михайловское, но в письме четко указывалось, что Пушкин возвращался с Кавказа, и Анна Петровна добросовестно внесла это сообщение в текст своих воспоминаний.
      Указание на приезд с почтовой станции, верхом, без седла и, естественно, без вещей говорит в пользу принадлежности письма самому Пушкину.
      Перечисление произведений Пушкина, которые доставлял Анне Петровне Аркадий Родзянко, свидетельствует в пользу того, что письмо может датироваться концом 20-х годов, ибо первые издания указанных произведений выходили в печати с 1822 по 1827 год.
      Критики мои возразят: почему, мол, сам Александр Сергеевич Пушкин ни в своих письмах, ни в своих произведениях не упоминает о посещении в 1829 году Харькова и имения своего друга Михаила Щербинина?
      Действительно, почему? Посещение имений Щербинина и Родзянко были полулегальными. Даже дерзкими, ибо в Петербурге Пушкина ожидал гнев императора за поездку в Закавказье в действующую армию без высочайшего разрешения. Потому распространяться о посещении ещё и своих друзей молодости - себе дороже. Но Пушкин был бы не Пушкин, если бы не черкнул пару строк на память об этом событии.
      Ровно через шесть лет, в 1835 году, он пишет черновик стихотворения "Если ехать вам случится", вошедший в полное собрание его сочинений. Вот его текст: