- Чудные дела!
      * * *
      - Учитель, когда оживлял меня, ты и мне одежду расстёгивал?
      - У тебя, Иуда, сердце не останавливалось. Ты просто был в забытьи. Почему ты спросил?
      - Так просто.
      * * *
      - В садах Гефсимании мы будем отдыхать нынче вечером, чада мои.
      - Почему в садах, Учитель?
      - Ибо сады - это прекраснейшее место для обретения гармонии духа и тела. Вот, кстати, и про сад Семирамиды почитаем.
      * * *
      САДЫ ВАВИЛОНА
      - Шаммурамат...
      - Что, мой повелитель?
      - Я только хотел, чтобы ты повернулась. Мне нравится смотреть на твое лицо. Меня очаровывает твой взгляд. Ты божественно красива.
      - Ты меня смущаешь, мой повелитель.
      - Не зови меня повелителем, это ты - моя царица, а я твой раб.
      - Ты слишком добр, о господин мой.
      - Мой народ так не считает.
      - Твой народ знает царя Навахудоноссора, а я знаю моего господина.
      - Почему ты называешь меня господином? Ведь ты - мидийская принцесса, ты моя жена, царица!
      - Я - твоя раба, а ты мой господин. Тебе нравится называть меня Шаммурамат, и это стало моим именем. Я забыла другие имена, хотя я не знаю этого имени, оно стало моим.
      - Шаммурамат... Так звали одну богиню. Она жила на земле давно - сто поколений ушло после неё, но люди они помнят её, потому что она была прекрасна. Она была прекрасна как ты. Она родилась в горах и голубицы вскормили её своим молоком. Она была неразлучна с природой, и она была прекрасней всего, что есть на земле. Самые белые жемчужины были черны рядом с её зубами. Самые пурпурные розы были бледны рядом с её губами. Самые чистые бриллианты были мутны радом с её глазами. Самый тонкий бархат был груб радом с её кожей. Такова и ты, моя Шаммурамат.
      - Твоя любовь заменяет тебе зрение, о, мой царь, но я рада твоим словам. Мне бы хотелось, чтобы моя краса всегда радовала твой взор, но вот у меня уже появилась одна морщинка, а скоро их будет много. Скоро стану я не так мила, и ты возьмешь себе новую жену - молодую и красивую.
      - Не бывать этому! Ты и только ты будешь всегда моей царицей!
      - Глаза мои скоро не будут так ярко блестеть, слезы, которые я лью по тебе, когда ты покидаешь меня, о мой царь, они выпьют мой взор и состарят кожу на моих щеках.
      - Ну так я больше не покину тебя.
      - Ты молод, полон энергии, тебе не сидится на месте, а я жду тебя во дворце и буду вечно ждать и всегда радоваться твоему возвращению, хоть на день, хоть на час, хоть на миг.
      - Не укоряй меня, что покидаю тебя иногда - так много на свете есть диковинного, все я хочу увидеть, все познать, о и жизни не хватит на это. Мои войска приносят мне победы, я покоряю новые земли, растет мое царство, возрастает и могущество. И нет двух одинаковых мест. Я сам хочу везде побывать, все увидеть.
      - Ты так много ездил. Расскажи мне о дальних землях. Какие там люди, какие города, леса, горы?
      - Знаешь ли ты, какие в мире диковинные есть растения! Одни цветут белыми чашами в человеческий рост, другие приносят плоды величиной с младенца, третьи вьются длинной веревкой без конца и края, а четвертые растут на деревьях, а корнями свисают вниз и из воздуха берут себе питание и влагу. Одни цветут на рассвете, другие - на закате, есть такие, что цветут ночью, а иные - лишь в особые дни или особые годы. Знаешь ли ты какие в мире диковинные существуют животные? Бывают на свете звери высотой выше верблюдов, а весом - как две дюжины лошадей, а вместо носа у них огромная змея, уши как опахала, ноги как колонны. Есть и такие кони на свете, у коих ноги как стволы деревьев, а шея такая, что голова достает до небес. И такие собаки есть, что летают по ночам, а днем спят, повиснув на деревьях вниз головой, и такие кошки, что большие, как львы, раскраски диковинной и силы неимоверной!
      - Ах, царь мой, сколько видал ты в своих походах чудес дивных!
      - Я видел, так и ты увидишь! И не только увидишь, но и будешь иметь ты их в своем саду, который я для тебя построю!
      ***
      - Хочу я, чтобы в моей столице, в Вавилоне, в самом его центре построен был сад невиданный. Чтобы было в нем пять этажей, и на каждом чтобы росли деревья диковинные, со всего свету привезенные, чтобы текли ручьи прохладные по руслам каменистым, чтобы звери к ручьям и озерам на водопой выходили и человека чтобы не боялись, а звери - диковинные, с разных стран света привезенные, и чтобы не было одинаковых деревьев больше пяти, и не было одинаковых зверей больше пары, но чтоб не было на свете такого дерева, цветка или животного, какого бы не было в саду моем. Сроку вам даю полгода, кликнуть мастеров со всего царства и представить мне макет того сада, вырезанный их белого камня, а коли мне тот сад понравится, то награжу и назначу главным строителем того, что его создаст, а коли не ни один макет мне не понравится, так буду я сердит, а уж каков я в гневе бываю, так вы это знаете.
      ***
      - Геродот, почему ты называешь сады Вавилона чудом, и ни слова не говоришь о Вавилонском зикурате?
      - О котором зикурате ты говоришь? Их там несколько, а чудо бывает лишь однажды.
      - Но самая большая башня Вавилона - разве она не величественна?
      - Великая - да. Но чудо ли? Её построили люди, и если люди захотят, они построят ещё одну такую же, а может быть и больше.
      - Но ведь и сады построили люди.
      - Нет, сады построили боги. Что ты удивляешься? Ты думаешь, Геродот сошел с ума? Нет, это ты - сумасшедший, что пытаешься изучить чудеса света по моим записям. Если хочешь познать мудрость - поезжай и посмотри сам, а после скажешь, люди построили этот сад, или боги.
      ***
      - Геродот был прав! Этот сад - творение богов!
      ***
      - Великий Александр, чем прикажешь служить тебе?
      - Послушай, Лео, мне кажется, я скоро умру.
      - Ты утомился, император. Ты - бог, ты не умрешь, разве боги умирают?
      - Нет, я умру, хоть я и бог. Конечно, я попаду на Олимп, все так говорят. А кто не верит всем - тот глупец. Но прежде я умру. А мне так не хочется умирать. Силы покидают меня, а столько еще надо сделать. Сын мой - справится ли он с такой большой империей, какую я оставляю ему? Обо многом я подумал, многое преуспел, а вот о наследнике не позаботился. И вот я тут, среди жары этого душного города... Вавилон мстит мне. Ты слышишь, Лео, я виноват перед ним. Я хотел ему славы, я приказал разрушить остатки Башни, расчистить площадку и возвести новую башню, ещё выше и красивее, но я не успел, отвлекся, забыл. Вчера я увидел пустую площадь и вспомнил.
      - Великий Александр, прикажи, и башня будет построена!
      - Поздно, ни к чему. Живой Александр уже не успеет подняться к богам Олимпа, а мертвый итак скоро предстанет перед ними. Лео, мне душно, я задыхаюсь. Вавилон мстит мне за поругание. Много городов я разрушил и отстроил заново, много храмов сравнял с землёй, но всегда я был прав, Лео! Я наказывал непокорных, я изгонял идолопоклонство, я уничтожал дикость и невежество, я заставлял народы трепетать пред моим именем и отвращал их от их заблуждений, нес им истинную веру, я приводил их в лоно богов Олимпа, нашим богам я посвящал свои победы. Но башню я разрушил не со зла, Лео! Я хотел её заново отстроить, ещё выше, ещё краше!.. Посмотри, что получилось. Десять лет пустует это место, с тех пор, как я покорил этот город и покинул его, на этой площади, здесь, где стояла башня - пустота. Даже люди не ходят тут. Они обходят стороной это место. Только вороны осмеливаются садиться сюда. Ворон - гордая птица. Но когда я приближался к Вавилону в этот раз, ты помнишь, Лео, живые вороны клевали мертвых. Такого никто не видывал, не к добру это. Не в добрый час я вернулся в Вавилон. Этот город душит меня. Все, что я хотел разрушить мне удавалось, но то, что я решил построить, не удалось, и Вавилон мне мстит. Я задыхаюсь.
      - Великий Александр, позволь перенести тебя в прохладное место?
      - Да, Лео, прохлады - вот чего я хочу. Но где ты найдешь прохладу в этой духоте? Жарко... Люди сходят с ума от жары, даже звери сходят с ума. Моего любимого льва лягнул осёл, и лев умер. Дурное предзнаменование, Лео, я умру.
      - Государь, это предзнаменование не о тебе. Умру я, ведь меня зовут Лео. Прикажи меня убить, исполни волю богов - а ты будешь жить вечно.
      - Пожалуй... Нет, вздор! Ты не лев, Лео, а кроме того ... Ты помнишь печень у жертвенного животного была поражена! Вот и другое знамение.
      - Это жрец виновен, прикажи его убить.
      - Я бы так и сделал, но жреца звали Пифагор, и я подумал, возможно он тоже философ, как и тот, другой? Одного философа я уже казнил, а ведь он был родня Аристотелю.
      - И Аристотель был так же горд. Философы не преклоняют головы перед царями, они не чтут даже богов! А тот не почитал тебя, который и царь и бог!
      - Я - бог, ты прав. Пятого дня на пиру я пил из чаши Геракла. Но, Лео, когда я поднял кубок, я почувствовал резкую боль в спине.
      - Это старые раны, император и жара. Прикажи перенести тебя в сад.
      - Да, я задыхаюсь. В сады, пусть перенесут меня в сады царицы Шаммурамат!.. Скорей!
      ***
      - Боги, вы сжалились надо мной! Вавилон меня прощает! Как здесь хорошо! Какой я был глупец, что стремился куда-то! На востоке меня называли Аль Искандер, и верили, что это чело мое, а не шлем блестит как золото, и рога на моем шлеме - это мои рога. Они называли меня богом, и я им верил. Тех, кто не верил, что я - бог, я заставил поверить. Я покорил все народы, до которых смогла дойти моя армия, и если бы было, куда идти, я пошел бы дальше! Но нигде мне не было так хорошо, как здесь. Такая прохлада, и аромат цветов... Они напоминают мне родную Македонию. Зачем я покинул её? А зачем покорял мир? Не лучше ли было провести всю жизнь в этих садах? Диоген посмеялся надо мной, я его спросил: "Чего ты хочешь? Я могу выполнить любое твое желание!", а он ответил: "Посторонись и не заслоняй мне солнце!". А теперь и у меня было лишь одно желание, чтобы эти прекрасные деревья спрятали меня от солнца. Значит, солнце - сильнее меня, хоть я и бог? Не оно ли помутило мне разум, и я забыл о башне? Солнце, ты испугалось, что я доберусь до тебя и покорю тебя своей силой? Нет, нет, мне не нужно солнца. Я не хочу солнца. Я хочу остаться в этом саду навсегда...
      ***
      - Великий Александр, прибыли гонцы от наместника Эфиопии.
      - ...
      - Великий император!..
      - ...
      - Тихо, Император спит...
      - ...
      - Император умер.
      * * *
      - Учитель, почему в Иудее три власти?
      - Ты имеешь в виду власть Цезаря, власть Тетрарха и власть церкви?
      - Да.
      - По сути есть одна власть - власть Рима, которую осуществляет прокуратор Египта Понтий Пилат. Он - глаза и уши Цезаря, а также его карающий меч. Но самое главное, он - кошелек Цезаря. Он собирает дань и отсылает её в Рим. Первосвященники и Тетрарх прислушиваются к Риму и не идут ему наперекор. Все они хотят одного и того же.
      - И это хорошо, учитель, ведь так? Как же было бы разобраться нам, кого слушать, если бы они все требовали разное?
      - Они хотят одного и того же для себя, Симон, и когда они требуют одного и того же, людям не легче.
      - Как это, Учитель?
      - Все они хотят сласти и богатства, все требуют подчинения и денег.
      - Всем нужны деньги, да где же их взять? И как их сберечь?
      - Сберегать не надо. Сегодня ты поделишься последним, завтра с тобой кто-нибудь. Так все и будут сыты. Если ты сегодня не отдашь монету нищему, завтра придет сборщик налогов и отберет её у тебя.
      - Но если я не сберегу монету, сборщик налогов отнимет у меня что-нибудь другое.
      - Душу-то он отнять у тебя не сможет.
      - Кому же отдать? Если монета одна, то кому её отдать - сборщикам или священникам?
      - Сборщики от имени кого приходят?
      - От имени Цезаря.
      - А священники для кого просят?
      - Для бога.
      - А чей портрет на монете нарисован?
      - Цезаря.
      - Вот и отдайте Цезарю - цезарево, а Богу оставьте божье.
      - А богово - это что?
      - Где ты видишь портрет Бога?
      - Разве я его где-то вижу?
      - Посмотри на себя, Симон. Сам человек по чьему образу и подобию сотворен?
      - По божескому.
      - Стало быть монета для Цезаря, а душа человека - для бога.
      - Цезарю деньги, а богу - себя?
      - Да. Уж это лучше, чем богу кидать монеты, а душу отдать Цезарю. Но если захочешь отдать и деньги богу, отдай их первому нищему человеку, и считай, что отдал их богу.
      - Как же от нищего деньги попадут к богу?
      - А если бы ты был бог, и видел, что человек нуждается, неужели бы ты не помог ему? Ведь тот кто нуждается, видимо, чаще вспоминает бога, ибо больше ему надеяться не на кого.
      - Если бы я был богом, я бы нищим помогал, уж это точно.
      - Ну так деньги, что ты хочешь отдать богу, неси сразу нищим, ведь это все равно их конечная цель.
      - Как же ты прав, учитель!
      - А к тому же, Симон, если человек сотворен по образу Божьему, то человек похож на Бога, а Бог похож на человека. И если Бог ходит среди вас, то вы его не узнаете. Как тогда ты можешь быть уверен, когда перед тобой человек, что ты не Бога видишь?
      - Ты прав и в этом деле!
      - Тут в сумке Захарии как раз был рассказ о деньгах. О золоте. Вот он.
      * * *
      ТЕЛЕЦ
      - Послушай, Аарон, люди ропщут. Вторая неделя пошла, как ждем возвращения Моисея с горы, одни говорят - он ушел советоваться с Господом, иные сказывают - потерял он дорогу нашу и хочет искать путей с вершины, чтобы осмотреться, а есть и такие, что говорят, не вернется он, бросил нас, а сам ушел дорогой горной туда, где есть пища, питье и кров. Люди от праздности стали жестокосердны, а голод их делает подобным зверям. Еду они выменивают на одежду, одежду на золотые украшения, а золото и серебро выигрывают в кости, а иные так отбирают силой или угрозами. Сила стала важнее рассудка, милосердие неведомо, слабые и убогие голодают, дети не видят ни еды, ни питья и никто не внемлет матерям, взывающим к щедрости и справедливости. Того и гляди, возьмутся за оружие, и тогда горе нам.
      - Следует собрать все оружие и раздать верным людям нашим - скажешь, что в окрестностях видели следы барса, люди будут в охране поочередно бодрствовать. Также начнем делить еду и одежду - поровну, детям особо, женщинам также свою долю определим, мужчинам - иную. Кто в охране стоять будет - двойную тому долю выдавать будешь. Собрать также велишь все золото, монеты, украшения, серьги золотые и серебряные, речь я держать буду перед старостами от каждого обоза, ты же не объясняй ничего - вели собрать всё злато и свезешь ко шатру моему.
      - Аарон, оружие иные сдали, иные воспротивились - сами вызвались стражами быть, также и с золотом, иные не хотят отдавать, ибо не веруют тебе, как Моисею верили. Нету, говорят, такого знаку от Моисея, чтобы золото сдавать.
      - Много собрал ты золота?
      - Аарон, помнишь, убили охотники наши серну с теленком её? Телёнок в глине увяз, лежал наполовину замытый, а серна не отходила от него. Ту яма, что от теленка осталась - всю её заполнить можно этим золотом.
      - Ну так вели расплавить все злато и лейте в эту яму, сколько войдет, а после остудить, достать и поставить у шатра моего. Я говорить буду.
      - Сыны Израилевы! Видите этого теленка? Он из золота, да головы у него нет. Так и вы без Моисея - не ведаете, что творите, не знаете, куда идете. Ждать будем Моисея, ибо он один нас вывел из плена ненавистного. Сколько надо будет, столько и будем ждать. И покуда мы без головы остаемся, в путь не тронемся.
      - Аарон, люди принесли тебе золото свое, что укрыли от тебя. Просят, чтобы голову ты отлил тельцу золотому, нету сил, говорят, стоять и ждать - лучше, говорят, в пути погибнуть, чем в пустыне у горы сгинуть от голода и хлада.
      - Что ж, лучше безвредным заниматься, чем худое творить. Пусть их, сделаем им тельца. Ты, Авраам, кажется, был мастером золотых дел. Ночь тебе даю, чтобы ты к тельцу золотому голову отлил, и поправил то, что надо, чтобы он о четырех ногах был и с головой, как полагается. Отвлечем сынов Израилевых от разврата и грабежей.
      - Вот вам теленок - целый и с головой. Сыны Израилевы, так и мы будем с Моисеем - ждать его надобно, не долго уже.
      - Аарон, люди умом тронулись. Тельца золотого на трон возвели, курят дымы ему, и жертвы приносят, просят его вывести их из пустыни. Идти надо в гору к Моисею, звать его скорей, нельзя медлить.
      - Моисей, наконец, дождались мы тебя, поспеши ко всем! Нет, не вопли это и не плачь. Не хоронят никого и не празднуют. То песни языческие, поклоняются люди тельцу золотому, что я сделал для них - как бы мне ещё было отвратить их от распутства и грабежей - собрать я мог их золото, а удержать не мог, вот и решился слить всё воедино, чтобы никто не мог забрать каждый своё.
      - Вот вы каковы, сыны Израилевы! Больно смотреть на вас. Как? Вы из плена бежавши столько злата на себе несли через пустыни и горы - от одного плена бежали, а другую неволю на себе волокли! Чем работать не взяли вы, книги побросали, а золото несли на себе. Кого из вас накормит золото в пустыне? Или напоит оно вас? Безумцы, вот он - бог ваш, ему и поклоняйтесь! Безумен и я хотел избавить от рабства вас, а вы своего господина на себе носите. Сей же час в огонь этого идола - расплавить и в воду слить! Пейте, пейте все и скажите - вкуснее вам стала вода оттого, что бог ваш в ней? Пейте все, ешьте вашего бога, накормит вас он? Я нашел вам путь, мне открылась дорога, да только по ней ли вам идти? Любите вашего кумира, коли вам он дорог, только с ним ни в каких местах не найдете вы свободы!
      * * *
      - Они спят, а мне не спится. Предчувствую недоброе. Затмение близится. Затмение солнца. И не только его...
      * * *
      ПРОРОК
      Он просился ко мне, но я ему отказал. С какой стати давать ему приют? Кто он мне? Нет, этим я сыт по горло. Пустил я к себе детство - унесло оно моих забавы. Пустил я юность - унесла она у меня веру в справедливость, лишила покоя, возбудила страсть к переменам. Пустил мудрость, и лишила она меня уважения к себе - показала тщетность усилий и вред, наносимый мной из-за гордыни моей. А теперь еще и пророка мне пустить? Прогнал прочь его, дабы оставил меня со своим. И проклял он меня - обрек на вечные скитания. И с тех пор дух мой скитается по горам и долам, во все страны заглядывал я, во все времена, и на планетах я духом своим побывал, и в прошлое смотрел, и в будущее, но не нашел я покоя, ибо нет его, и не нашел я гармонии, ибо нет и её ...
      * * *
      - Учитель, против тебя злоумышляют! Я слышал, что Каиафа и Анна посылают стражников, чтобы разыскать тебя.
      - Зачем же искать того, кто не прячется?
      - Они хотят схватить тебя тайно, когда поблизости от тебя нет друзей.
      - Ну так долго же они будут искать случая. Я всюду окружен друзьями, разве не так? Уж если они пожелали избавиться от меня, им придется хватать меня на виду у сотен людей.
      - Они же могут застать тебя в каком-нибудь доме, где ты ночуешь.
      - Сейчас тепло, Петр, и мы ночуем под открытым небом.
      - Если же они схватят тебя, мы будем сражаться и все погибнем за тебя, Учитель!
      - Нет, Петр, вы не сделаете этого. Я не хочу, чтобы меня защищали ценой собственной жизни.
      - Учитель, без тебя наша жизнь нам не дорога.
      - Петр, значит ли, что тебе не дороги те истины, которые мы вместе открывали?
      - Учитель, как ты можешь так говорить? Твоё слово свято для нас, твоё учение вошло в нас!
      - Так несите его людям, ибо не только для вас мое слово, но и для многих других. Если каждый расскажет другим двенадцати благую весть, а те - ещё каждый двенадцати, и так далее то тысячи тысяч людей услышат доброе слово. А если мы все погибнем, то каков итог? Ради чего я вас учил? Разве для того, чтобы вы сражались?
      - Учитель, если так случится, что же нам - стоять и смотреть, как стражники хватают тебя?
      - Именно, стоять и смотреть, что же вы сможете сделать? А если вас станут обвинять в дружбе со мной, то отречетесь и уйдете с миром, для того, чтобы в другом месте проповедовать мои слова.
      - Никогда! Нет, Учитель, я не смогу отречься от тебя!
      - А я говорю, что отречешься, и коли случится так, что схватят меня нынче вечером, то ещё до того, как пропоют петухи, отречешься хоть и трижды пришлось бы поклясться о том, что не знакомы мы. Ибо мне важнее, чтобы вы были живы и помнили слово мое, чем чтобы погибли, как Иоанн.
      - Учитель, не тому ты нас учил и не дело ты говоришь!
      - Молчи, Иуда!
      - Нет, я молчать не буду! Ты хочешь сделать из нас предателей? Ты видишь в нас предателей, хотя никто из нас тебя не предал!
      - Слова мои я и тебе повторю - если на то пойдет, то и ты меня предашь, но жизнь свою спасешь.
      - Никогда! Я свою жизнь отдам за тебя, если потребуется!
      - Ну, так значит, не тому я вас учил, и не верно вы меня поняли. Вы сотворили себе кумира из меня, сына человеческого! Даже ложные чудеса устраивали, чтобы у меня больше было учеников. Думаешь. Иуда, я не догадался, что дочь старейшины синагоги была опоена тем зельем, которое я научил вас изготовлять? Я привел её в чувство, а вы возвестили, что я воскресил её из мертвых! Этому ли я вас учил? Учил ли я вас обманом ловить души и сердца людей?
      - Она сама виновата! Она украла у меня бутыль и пила из неё.
      - Вы должны были следить за тем, что приготовили и не допускать, чтобы непосвященные пользовались им. А если бы она умерла? Грех этот был бы на твоей совести и на моей также.
      - Нет, не грех это - воровке отравиться тем, что она украла - сама она и была бы виновата.
      - О чем ты говоришь? Дочь старейшины - воровка? Уж верно, она решила, что это волшебное лекарство. Может быть она сочла его эликсиром красоты? Не ты ли её в этом убедил?
      - С чего ты это взял?
      - Отвечай, Иуда. Обманывал за моей спиной людей? Говорил, что я - Бог?
      - Я не обманывал. Ты и есть - Бог. Ты видишь меня насквозь.
      - Не совсем насквозь, но кое-что вижу.
      - Так ты все-таки расстегивал одежду?
      - Успокойся, Иуда, подойди и поцелуй меня.
      - Ты надо мной издеваешься? Ты не хочешь быть со мной богом, не хочешь быть человеком, ты не желаешь быть мужчиной, ты стоишь надо всеми нами, и опускаешься ниже каждого из нас! Ты прислуживаешь последнему нищему, и бросаешь вызов царям и первосвященникам! Ты возносишься душой к светлым небесам и повергаешь нас во тьму своими загадками! Ты призываешь нас любить своих врагов и требуешь, чтобы мы предали тебя? Что если я послушаюсь и пойду, открою Каиафе место твоего пребывания? Почему ты играешь нами как кошка мышатами, ничего не говоришь до конца? Если ты сам сказал, что пришел с небес, почему ты запрещаешь мне рассказывать, что ты бог?
      - Послушай...
      - Я слушаю всю жизнь!!! Я все время кого-то слушаю, я кого-то люблю, я все время за кем-то иду, сначала это был брат, Иоанн, теперь это ты, завтра тебя убьют и мне опять нельзя будет умереть?!? И я буду слушать кого-то другого? Кого из них? Петра? Иакова? Кого ещё мне придется снова полюбить, чтобы затем потерять и отрекаться от него? Хватит!!! Я больше так не могу!!! Если миру суждено погибнуть, пусть он погибнет сегодня! Если тебя должны схватить пусть схватят сегодня. Я не могу жить в страхе за тебя! Я помню голову Иоанна! Если так будет продолжаться, я ... Я...
      - Иуда!
      - Нет!!! Прочь!!! Хватит.
      - Ты гонишь нас?
      - Нет, оставайтесь. Уйду я. А вы - пируйте, если вам идет в горло кусок.
      * * *
      - Святейший Каиафа я видел одного из тех, кто был с этим человеком, и он шел в совершенном одиночестве.
      - Святейший Анна, это добрый знак. В их рядах смятение. Скоро мы схватим его. Как зовут того, что ты видел?
      - Иуда. Я отправил стражников, чтобы они следовали за этим малым.
      - Много ли стражников ты отправил, святейший Анна?
      - Достаточно Святейший Каиафа.
      - Долго ли они будут ходить за ним? Вдруг он и вовсе не воротится к своему учителю?
      - Нет, им не долго ходить. Я подослал ловкого человека, который вручил Иуде денег и попросил передать их учителю для раздачи милостыни нищим. Он обещал передать. Так что скоро он пойдет туда, где они отдыхают вечером, без свидетелей, где-нибудь в укромном месте, вдали от толпы. Там его и схватят. А остальных перебьют, поскольку они же ведь окажут сопротивление.
      - Святейший Анна, ты мудр и находчив. Много ли ты передал ему денег?
      - Тридцать серебряников.
      - Никогда ещё деньги не были потрачены с большим толком, чем эти.
      * * *
      - Учитель, прости меня, позволь я тебя поцелую?
      - Что тебя возвратило ко мне, Иуда?
      - Тридцать серебряников.
      - Это - цена твоего поцелуя, Иуда?
      - Нет, это повод, а причина в том, что я люблю тебя.
      - Оглянись, за тобой идут стражники. Они тоже пришли проявить ко мне любовь?
      - Я не знаю, кто их привел.
      - Так это и есть Иисус? Отлично. Схватить его!
      - Что происходит? Отпустите его! В чем дело? Кто вы такие?
      - Иуда, тридцать серебряников можешь оставить себе. Святейший Анна дарит тебе их.
      - Я не желаю подарков от первосвященника! Отпустите его!
      - Учитель, мы будем сражаться за тебя!
      - Учитель, мы не дадим арестовать тебя!
      - Уберите клинки, стражники, они не будут сражаться с вами! Чада мои, оставьте, всё уже предрешено. Ничего не изменить. Если Анна и Каиафа так желают меня услышать, что посылают за мной такой отряд, мой долг пойти и встретиться с ними.
      - Иуда, как ты мог?
      - Забирай свои кровавые деньги и уходи прочь!
      * * *
      - Святейший, вот мы привели к тебе богохульника, нарушителя заветов божьих и законов людских. К тебе взываем и требуем суда над ним.
      - В чем же вина его перед вами?
      - Вот он говорил - если сын человеческий пожелает, то в три дня разрушит храм, что руками сотворен, и в три дня может создать храм нерукотворный.
      - Кто же такое сможет сделать?
      - Он про себя похвалялся! Все слышали, что себя он часто называет сыном человеческим.
      - Это и вся вина его? Этого недостаточно. Пустая похвальба.
      - Святейший, он смущает умы наши речами своими. Многих он с истинного пути увел за собой! Вели ему установить казнь, дабы прекратить смуту и отвратить прочих от подражания ему!
      - Всякого хвастуна казнить? Да к тому же он молчит. Испугался, устыдился уже. Отпустите его, он больше не станет докучать вам.
      - Святейший, он молчит из презрения к нам. Вели его допросить, пусть сам о себе скажет!
      - Ответь, ты ли Иисус, которого называют Христос?
      - Да, отвечай Первосвященнику. Ты ли - сын Благословенного?
      - Да, меня так называют. Не я сам себя назвал, а мать моя нарекла меня так, помня то, что предшествовало моему рождению.
      - Так ты дерзаешь утверждать, что рождение твое было ознаменовано знамениями небес?
      - Это твои слова, а не мои.
      - Вы слышали богохульство из уст его?
      - Святейший, зачем нужны нам обвинители, когда сам себя он богоравным нарекает?
      - Да уж дерзок!
      - Казнить его! Виновен и сам признается! Смерти предать!
      - Бить его!
      - Вот на тебя - тьфу! Ну-ка, предреки, что с тобой станется, лжепророк!
      - Смерть! Смерть нечестивцу!
      - Несчастные, вы свою душу губите сильнее, чем мою. Да простится вам и не породит ваша злоба большее зло... "Эти люди из слов человека строят смертный приговор ему, а законах писано, что и за дела преступные не предавать казни. Молчать среде них почту за лучшее. Только безумцы могут обвинение строить на словах обвиняемого. Во вселенной разумной же такого нет нигде..."
      * * *
      - А ведь и тебя мы видели рядом с Иисусом Назарянином, которого схватили и повели к господину моему Первосвященнику на суд!
      - Знать не знаю, о чем ты говоришь, почтенная женщина. Твое дело прислуживать Святейшему, а не по сторонам пялиться.
      - Люди, посмотрите, ведь я верно говорю - он один из них! Этот был с тем, кого они называли царем и мессией, их ведь его теперь повели судить!
      - Ну что ты суешь не в свое дело свой нос, вот привязалась! Ступай по своим делам и оставь меня.
      - Да, точно ты говоришь - это он. Что же ты споришь?
      - Она права, ведь ты - галилеянин, и ты был с ними. Да и говор твой похож.
      - Да я клянусь, что я не земляк ему! Что вы ко мне прицепились! Отпустите меня! Прочь!
      - А может быть, и правда - не он. Мало ли оборванцев, похожих друг на друга! Отпустите его. Посмотрим лучше, что станет с тем.
      - Вот уж и рассвет. Петухи поют.
      - Ступай парень подобру-поздорову отсюда, пока у этой старухи не добавилось поддержки от других, кто признал тебя. Я-то тебя не выдам, хоть и узнал. Мое дело - сторона, но мой тебе совет: держись подальше от этих дел, а не то так и тебя схватят... Что молчишь? Ну и взгляд у тебя... Что это с тобой? Неужто так испугался?
      - Он прав! Он прав был! Не успели петухи пропеть, как я трижды отрекся от него! Откуда же он знал?
      * * *
      - Ну, сказывай. Ты и есть тот, кто называл себя Царем Иудейским?
      - Это твои слова, а не мои.
      - А твои слова каковы же? Ты - Христос? Мессия? Пророк? Сын божий? Сын человеческий? Что ты молчишь? Говори!!! Кто ты на самом деле? Да говори же, ты что - язык проглотил?
      - ...
      - Почему он молчит? Эй, встряхните его! Да понимаешь ли ты, кто перед тобой? Тебе что - настолько безразлична твоя судьба? Я готов выслушать твои слова, и если они возвели напрасное - я разберу дело и решу, кому что следует воздать.
      - ...
      - Да он сумасшедший или глупец! Я же спрашиваю тебя, Иисус, за что они тебя схватили? В чем твоя вина?
      - ...
      - Послушайте, что вам сдался этот безумец? Нынче праздник, и я обещал отпустить одного осужденного. Вот этот, мне кажется, как раз подходит для этого. Пошутили и будет - отпустите его, пусть идет. Он уж не станет смущать вас. Он будет молчать, вы же видите, он язык проглотил. Так или не так, Иисус?