12

– Это была проверка на вшивость? – хмуро спросил я Вирату.

Я явился в офис доложить, что снова могу быть курьером и жду новых поручений.

– Тебе их жаль, – утвердительно вздохнул Вирата.

– Не понимаю, зачем понадобилось разлучить мальчика с сестрой? – раздраженно сказал я. – Эти встречи им обоим приносили радость. Остальных членов семейства призрак ничуть не удивлял. Его даже нельзя назвать чудом! Не верю, что малыш Джоз угрожал мировому Балансу. Неужели все было затеяно лишь для того, чтобы поучить меня уму-разуму?

Лицо Вираты вдруг стало очень серьезным, даже печальным.

– Знаешь, Егор, я боюсь, что Натх прав, а я – нет. Ты адъют, а рассуждаешь как домохозяйка. Урок Натха прошел для тебя даром.

– К черту уроки! – взорвался я. – Я действительно не могу поверить, что мир исчезнет оттого, что маленький мальчик-санги играет в железную дорогу со своей сестрой!

– Ты уверен… – протянул Вирата. – И с этим ничего не поделаешь. Даже если я скажу, что пребывание Джоза на земле в виде санги неминуемо приведет к мощному радиоактивному взрыву в пределах Солнечной системы, для тебя это будут просто слова.

– А что, действительно мог быть взрыв? – все еще сомневался я.

Вирата поморщился:

– Мог, не мог… Тебя же не это интересует. Пойми, я могу перечислить звенья цепи, связывающей эти два события. Я буду пользоваться человеческой речью, потому что ты не готов воспринимать меня по-другому. На это уйдут годы. Но ты все равно меня не поймешь.

– Потому что ты бог, а я всего лишь человек, – ядовито заметил я.

– Да, – спокойно кивнул Вирата. – Но в этой разнице нет ничего обидного. Есть вещи, которые даже между людьми не поддаются объяснению, например, между мужчиной и женщиной… Тебя же это не задевало на Земле?

– Ну в юности, положим, очень задевало, – признался я. – Но когда я стал старше, я смирился.

– Мудрый подход, – кивнул бог. – Воспользуйся им еще раз. И не надо делать такую недовольную мину. Я знаю, ты не любишь учителей…

– Не люблю покровительственного тона, – буркнул я.

– Если я допустил такой тон – прости, – серьезно сказал бог. – Но скорее всего, это твоя мнительность. Я не могу относиться к тебе покровительственно. Мы, то есть люди и боги, и еще многие существа, о которых ты не имеешь представления, дети одного создателя. Можно сказать, родня. Так что нам нечего друг перед другом пыжиться. Ты будешь смотреть новый маршрут?

Честно говоря, тогда я впервые услышал о том, что боги кем-то созданы. Не желая демонстрировать собственное невежество, я сделал умное лицо и не стал Вирату ни о чем расспрашивать. Он рассчитал мой новый маршрут. Мне предстояло отправиться в шведскую глубинку. Снова санги, на этот раз старушка – божий одуванчик, терроризирующая свою невестку. Что ж, после Джоза я чувствовал себя закаленным бойцом. Горячее сердце, холодная голова и чистые руки…

– А что касается Джоза, успокойся, – сказал мне напоследок бог. – Ты не просто поступил правильно, ты сделал доброе дело. Этому мальчишке, вместо того чтобы болтаться на Земле, давно пора найти себе место в Атхарте. Правда, санги он стал не по своей воле. Это все Джан.

– Что – Джан? – хмуро переспросил я.

Вирата развел руками. Его лицо одновременно выражало недоумение и восхищение – как всегда, когда он говорил о Джан, богине любви.

– Любовь – лучший медиум, – усмехнулся Вирата. – Именно любовь сестры вызвала мальчика на землю.

– Ты будешь предъявлять Джан какие-то претензии? – спросил я. – Жаловаться на нее Натху?

– Нет. Какие у меня основания? – пожал плечами бог. – Мальчишку ты вернул. Думаю, придется послать кого-нибудь из ангелов, чтобы они стерли память его Родне, но это пустяки. Вот если бы Джан перестаралась и мальчишка воскрес…

– А что, такое тоже возможно? – скептически спросил я.

– Теоретически возможно все, – весомо произнес Вирата.

13

Марк Зимин, закутавшись в дорогой халат, смотрел на город с высоты своего семнадцатого этажа. Тихо позвякивала ложечка, размешивая сахар в чашке с кофе. Внизу полыхали ночные огни автозаправок, супермаркетов, клубов… Хороший район, думал Марк. Здесь все с размахом, по-столичному. Не случайно квартира стоила так дорого. Дом с консьержами, охраняемая стоянка… Впрочем, и обстановка обошлась в копеечку. Подвесные потолки, пол с подогревом… После ремонта Марк остался практически на бобах. Но разве он, ведущий психотерапевт города, не может позволить себе жить в комфорте? Ведь скоро сорок…

В новой квартире Марка Зимина отсутствовал кавардак, часто свойственный жилищу одинокого мужчины. Марк был чистоплотен, кроме того, раз в неделю приходила убираться домработница. Но почему-то именно в этом порядке сквозил самый упорный, непреходящий холостяцкий дух. А ведь опять-таки – скоро сорок…

В последнее время с Марком стали происходить странные вещи. Он заметил, что думает об одной своей пациентке больше, чем полагается.

В начале своей психотерапевтической практики Марк часто увлекался. Среди его пациенток были красивые, взрослые, очень богатые женщины. У Марка случилось несколько романов, о которых не стоило знать блюстителям врачебной этики. Впрочем, пациенткам это пошло только на пользу. Но с возрастом секс ради секса стал ему скучен. А с чувствами была проблема… Трудно любить человека, когда видишь его насквозь. И все-таки он слишком часто представлял себе голубые глаза Аси Суровицкой.

В этом заключалась особая ирония судьбы. Марк был достаточно хорошим специалистом, чтобы понять: ухаживать за Асей – дело безнадежное. Она сейчас совершенно пуста и даже, наверное, фригидна. Она духовно обескровлена. Может пройти несколько лет, прежде чем она очнется от этой эмоциональной летаргии. Чего стоили одни только странные фантазии, к главному герою которых доктор Зимин уже начал Асю немного ревновать…

О своем бывшем однокласснике Егоре Гобзе она рассказывала скупо, словно боясь потревожить затянувшуюся рану. В результате получилась сухая биография из тех, какие раньше писали при приеме на работу. Отец Егора был сварщиком в автомастерской, мать – продавщицей. Егор закончил десять классов на «тройки». Поступил в институт, где был конкурс полчеловека на место. Ушел из института с середины третьего курса. Тем не менее был неглуп и начитан – по крайней мере, в рамках культурного минимума. В девяносто пятом открыл риелторское агентство «Горизонт».

А еще Ася сказала: «Он рос совершенно для другой жизни. Как все мы…» Что она имела в виду, доктор Зимин не понял. Но был уверен: будь Егор Гобза жив, он точно был бы его клиент!

Судя по Асиным воспоминаниям – а эти якобы сны, безусловно, ее воспоминания, – Егор прячется за слова, как за броню. Он то рисуется, то, напротив, сознательно выпячивает свои слабости. Такие люди болезненно помнят неудачи, они ценят свободу превыше всего, но при этом боятся остаться лузерами. Они изо всех сил избегают соревновательности, но если уж вступают в игру, то готовы разбиться в лепешку, лишь бы победить. И в этот Момент от них лучше держаться подальше…

Но особенно Марка раздражала пустопорожняя Егорова болтовня. Если бы он, Марк, умер и мог вернуться с того света… Нет, это, конечно, совершеннейшая фантастика, но если представить себе… Если бы смерть открыла перед ним новые горизонты познания, к которым не подступал ни один человек… Он бы не стал тратить время на красивых девиц и охоту на привидений. Он расставил бы точки над «i». Человечество всю свою историю мучается вечными вопросами о жизни и смерти, о Боге, о душе – он ответил бы на эти вопросы…

Доктор Зимин привык мыслить логически и системно. Поэтому те крохи, которые якобы Ася узнала от Егора, он тоже выстроил по ранжиру. Итак, вначале было Ничто. Имеется в виду древнегреческое понятие Хаос, уточнил для себя Зимин. И в этом Ничто уже присутствовали, но были беспорядочно перемешаны элементы Духа и Материи. Потом Хаос стал превращаться в Космос. То есть, осознав себя самое, Дух и Материя начали структурироваться… Развиваясь, Материя стремится к Духу. Так вокруг материального Стержня появились Круги все более и более тонкой материальности. Атхарта – первый из этих Кругов. Дух воплощается в Материи. Это выражается в создании миров… Бред? Бред. Но не больший и не меньший, чем вся натурфилософия…

Нет, ерунда, конечно. Взять хотя бы богов, о которых рассказывает Егор. Это просто черт знает что! Какие-то офисы, секретарши… Пошлый, дурацкий антропоморфизм. Или истории с привидениями. Какие-то диккенсовские рождественские песни – особенно последняя…

В шведском городке Грюнкулле жила-была зажиточная семья. Потом глава семьи умер, оставив своей жене Бритте довольно крупное состояние. Вскоре после этого женился старший сын Вильхельм. Бритта не нашла общего языка с невесткой, из-за чего разругалась в пух и прах с сыном. В результате молодая семья уехала искать счастья в чужих краях.

Младший сын еще долго оставался холостяком. Бритта состарилась и думала, что так и умрет, не понянчив внуков. Но вот наконец в доме появилась новая невестка, красавица Катарина. Ей легко удалось найти подход к сердцу Бритты. Родились детишки, в которых бабушка души не чаяла, и только болезни мешали ей проводить с ними каждую минуту.

Прошло девять лет. Бритта уже настолько сдала, что редко покидала комнату. Однажды ей принесли телеграмму. В ней сообщалось, что Вильхельм и Маргарет Маттсон погибли в автомобильной катастрофе, оставив сиротой двенадцатилетнюю Кирстен. Телеграмму прислал друг Вильхельма, который спрашивал, как поступить с девочкой. Возьмут ли родственники над ней опеку или ее следует определить в интернат?

Бритта не стала советоваться ни с кем из домашних и сразу же связалась с этим человеком, велев немедленно отправить сиротку в Грюнкулле.

Кирстен оказалась прелестной, воспитанной девочкой. Оказывается, она заранее любила бабушку, дядю, тетю и особенно маленьких кузенов. Вильхельм и его жена рассказывали об оставшихся в Грюнкулле только хорошее…

Однако Катарина приняла сироту в штыки. Она настраивала против Кирсти своих детей, постоянно напоминала о лишних хлопотах, которые свалились на ее голову, и в доме отвела племяннице роль почти прислуги.

Все это очень беспокоило Бритту. Но по старческой рассеянности она не сразу вспомнила, что согласно ее сгоряча составленному завещанию все состояние наследует младший сын и его семья, а бедняжка Кирстен остается ни с чем. По тому, как Катарина помыкала девочкой даже при живой бабке, было ясно, что после ее смерти сироту ждет незавидная участь… От тетки она не получит ни гроша. Надо было срочно переписать завещание.

Однако Бритта умерла, не успев это сделать. А дальше начиналась ненаучная фантастика…

Бритта вернулась на землю в виде санги. Нет, она не рассчитывала напугать невестку или разбудить в той совесть. Бритта всегда была реалисткой. Она надеялась в таком виде добраться до завещания раньше, чем оно будет обнародовано, и своей рукой внести нужные изменения. Увы, Бритта не знала, что санги может находиться только там, где умер. В Грюнкулле не было нотариуса, надо было ехать в другой город… С досады Бритта начала шуметь и привлекла к себе внимание «Шамбалы».

И тут снова на сцену вышел супергерой и охотник за привидениями Егор Гобза. Он вернул "призрак Бритты в Атхарту. Но старуха не сдавалась. Она по-прежнему искала способы помочь внучке и так достала своей проблемой Гобзу, что он взялся поговорить с Виратой.

Попутно выяснилось, что Бритта умерла не своей смертью. Оказывается, Катарина, догадываясь о предстоящем переделе наследства, дала свекрови слишком сильную дозу лекарства… При этом прогноз Катарины оставался абсолютно безоблачным.

Это в свою очередь возмутило Януса. Он присоединил свой голос в поддержку Бритты. Вирата сначала наотрез отказал Егору, припомнив ему историю с призраком наркоманки, убитой мужем-бизнесменом. Но потом бог чудес все же уступил просьбам своего любимчика и согласился вмешаться в судьбу бедной сиротки. Он отрядил на Землю ангела, которому ничего не стоило изменить спрятанное в сейфе завещание.

И вот родня покойной собралась у нотариуса. Никто не сомневался, что Бритта не успела изменить завещание. Каково же было негодование Катарины, когда она услышала, что роковое наследство делится поровну между всеми тремя внуками Бритты! Катарина выхватила бумагу из рук нотариуса, страстно желая разоблачить обман. Но обмана не было. Нотариус не мог отрицать очевидного: подписи Бритты Маттсон и его собственная подлинные, а составлен документ за неделю до ее смерти. При этом нотариус отчетливо помнил, что он его не составлял…

Ну как такое можно воспринимать всерьез? Мир не собес, в котором покойники, пользуясь блатом, выбивают льготы для живых! Марк представил себе толпу старушек, вооруженных кипами документов и барабанящих в дверь с табличкой «Бог». «Следующий, – приглашает бог. – Присаживайтесь. Давайте посмотрим, чем мы располагаем. Молитв – две. Маловато, гражданочка…» Марк так ясно увидел бога – с окладистой бородой и «окающим» волжским выговором, что фыркнул, брызгая кофе на халат.

Нет, можно, конечно – опять-таки ради смеха, – связаться с городом Грюнкулле, узнать, живет ли там семейство Маттсон, выяснить обстоятельства смерти старой Бритты, историю с завещанием. Например, если Кирстен Маттсон существует на самом деле, через нее выйти на нотариуса… Что будет означать: он, Марк Зимин, поверил в эту сказку. Как психотерапевт Марк был уверен: здоровый скепсис и чувство юмора – вот что держит нас на плаву. Впрочем, разве скепсис это повод, чтобы не прочесть на ночь еще страничку?

14

В Большой атхартийской энциклопедии меня заинтересовала статья про Хатуссу. Цитирую: «Хатусса – Круг, в котором пребывают души животных и растений. Так же X. является местом обитания особых божественных сущностей, известных нам как Матхаф и Флер. Предположительно в X. находятся и другие божества, например, духи стихий».

Нет, лучше своими словами. Оказывается, что-то вроде души есть и у животных, и даже у растений. Их судьбами ведают божества Матхаф и Флер.

Матхаф не очень-то жалует людей. По их милости его подопечные претерпели много горя. И если он не может защитить их на Земле, то по крайней мере в Хатуссе никому не позволяет их тревожить.

Многие атхартийцы обращаются к Матхафу, покровителю звериного царства, с просьбой отпустить в Атхарту душу того или иного животного. И чаще всего получают отказ. В этом случае кое-кто пытается воссоздать своего любимца сам – так же, как мы создаем машины и прочие предметы обихода. Иногда такие живые игрушки неотличимы от настоящих: двигаются, просят пищи – что-то вроде этаких супертамагочи. Но вдохнуть в них душу мы не в состоянии.

Однако некоторые животные сами не прочь поселиться рядом с людьми в Атхарте. Есть собаки, кошки, лошади, которые мечтают воссоединиться со своими земными хозяевами. Есть любопытные среди диких животных: люди их забавляют. Своим питомцам Матхаф не может отказать и скрепя сердце отпускает их из Хатуссы… В Атхарте животные приобретают свой земной облик.

На озере, где стоит дом сэра Перси, живут белые цапли. Настоящие. Эти прекрасные птицы на Земле стали жертвами своей красоты: их истребляли ради кружевных перьев, которыми модницы украшали шляпки. Но цапли забыли свои обиды и приняли приглашение сэра Перси. И теперь 'большая белая стая – одна из достопримечательностей Хани-Дью. Наряду, конечно, с домом сэра Перси.

Сэр Перси поселился в Хани-Дью еще в семнадцатом веке. И поначалу его дом был типичным средневековым замком: холодным, неприбранным, с огромными гулкими залами и фамильными портретами на стенах. Ведь ничего другого его хозяин не мог себе вообразить.

Однако сэр Перси не собирался навеки оставаться неотесанным феодалом. Он знакомился с новоселами и узнавал от них обо всех новинках. Все четыреста лет он, что называется, держал руку на пульсе прогресса. Со временем ночной горшок сменился финским унитазом, а медное корыто – водопроводом и джакузи. Данью традиции и последним ее оплотом оставался чопорный дворецкий – настоящий дворецкий, служивший еще отцу сэра Перси и даже за Порогом сохранивший верность своему господину. По фантастическому стечению обстоятельств он носил фамилию Бэрримор.

Вот и сегодня Бэрримор прислуживал нам за столом, разливая по бокалам вино. Сомелье из меня никакой, но даже у меня замирало сердце при взгляде на этикетки…

Большую часть своего нынешнего меню сэру Перси не довелось вкусить при жизни. На столе барона Мэллори преобладала простая деревенская пища: жареная оленина, домашнее пиво. Но любознательность сыграла свою роль и тут. В Хани-Дью полно гурманов, способных воссоздать деликатесы из любого уголка земного шара. Все они рады были оказать сэру Перси любезность – к неизменному восторгу его гостей.

– Господа, надеюсь, вы обратили внимание на закат? Я немного поработал с отражением.

– Закат вам удался, барон. Но я ума не приложу, зачем вы сделали эту качалку такой отвратительно скрипучей! – проворчал Бэзил, ворочаясь в кресле.

Сэр Перси обиженно крякнул:

– Знаете, Бэзил, этот отвратительный, как вы изволили выразиться, скрип – одно из дорогих воспоминаний моего детства. Так скрипело кресло, в котором любил сидеть у огня мой доблестный дед, а потом матушка коротала в нем вечера за рукоделием… Я вовсе не стесняюсь, что пронес через Порог этот контрабандный багаж.

– Вы очень точно заметили, сэр Перси: контрабандный, – поучительным тоном сказал Зануда. – Вы сами понимаете, что Атхарте не нужны ваши воспоминания, но почему-то упорствуете. Удивительные мы существа, люди: у нас впереди вечность, а мы цепляемся за какой-то ее клочок, который именуем земной жизнью.

– Ну, это меня тоже удивляет, – согласился Бэзил. – Мы все тащим в Атхарту свои воспоминания, вместо того чтобы реализовать наконец самые несбыточные мечты. Честно говоря, я встречал только одного смельчака, который способен воплотить в реальность то, что никогда не видел при жизни. Поистине, этот Алекс – человек с мощной фантазией, господа! Он, кстати, адъют, как и ты, Грег.

– Вы, Бэзил, как всегда, передергиваете, – снисходительно заметил Зануда. – Но я не спорю: скрипучее кресло нашего хозяина – пустяк. Тащат с Земли вещи и похуже… Взять ту же Катарину из Грюнкулле, да, Грег? Что она возьмет с собой? Шорох купюр? Предсмертные стоны несчастной свекрови? Все-таки деньги – страшная вещь. Я рад, что смерть вырвала меня из дьявольских лап этого соблазна.

– Друг мой Юджин, не говори красиво, – поморщился я.

Но Бэзил неожиданно вновь поддержал Зануду:

– Юджин прав. Я тоже рад, что мир чистогана – так, кажется, писали русские газеты, Грег? – остался позади. Вам, барон, этого не понять.

Хозяин саркастически хмыкнул:

– Благодарю покорно. Очень любезно с вашей стороны, Бэзил, так высоко оценить мою сообразительность. Значит, вы считаете меня тупоумным болваном? Дожил, что называется. Знаете, Бэзил, к вашим манерам я привык, и вы мой гость, но иногда мне нестерпимо хочется вспомнить молодость и вызвать вас на поединок. И только ваш облик…

– Что с ним не так? – ледяным тоном осведомился кот.

– Брейк, брейк, – вмешался я. – Сэр Перси, помилуйте, никто из нас не сомневается в вашем уме. Бэзил просто имел в виду, что в те буколические времена, откуда вы родом, деньгам придавали мало значения.

– Вы ошибаетесь, молодые люди, – заметил сэр Перси уже благодушно. – Хоть меня и зовут Персиваль, я посвятил земную жизнь отнюдь не поискам святого Грааля. Я любил золотые дублоны не меньше прочих. Если бы ад существовал, я бы жарился на одной сковородке с моей дражайшей супругой.

– Ад существует, – упрямо заявил Зануда. – А если бы его не было, то его следовало бы выдумать. Когда у человека нет в сердце страха перед возмездием, он совершает отвратительные поступки.

Сэр Перси выхватил щипцами уголек из камина, раскурил трубку и задумчиво сказал:

– А вы считаете, Юджин, что убивать нельзя из страха согрешить? А не из жалости к другому человеку? Неужели Катарина, делая свое черное дело, должна была думать об аде, а не о том, что перед ней беспомощная старуха, от которой она не видела ничего, кроме добра?

– Жалость – сильное чувство, – согласился Бэзил, цепляя когтем кусок ветчины. – Иногда она принимает абсурдные формы. Вот я сейчас расскажу вам историю… Вы знаете Фила?

Все закивали. Фил, бывший художник, работал в Приемном Покое и нередко участвовал в наших пятничных встречах. Почему-то при упоминании о нем я вспомнил Фаину… Что имел в виду Нэй? Что она говорила обо мне?

– Недавно к ним устроился один парень, – начал Бэзил. – Очень странный субъект. Он в Атхарте уже лет пятьдесят, и никто про него ничего не знает. Но в работе он настоящий подвижник. Новоселы в нем души не чают. И вот, представьте, попадает в Приемный Покой восьмидесятилетний старик. Фил говорит, эта рухлядь лишь чудом добралась до Атхарты, потому что от пьянства мозгов совсем не осталось. Тот парень как увидел старика, так побледнел. Сразу видно было, что они знакомы. Но парень никому ничего не сказал, просто носился со старым как родная мать. Старик-то был уже совсем прозрачный… В общем, парень выходил его, и с тех пор они неразлейвода. А старик потом признался Филу, что пятьдесят лет назад прирезал нашего парнишку из-за трехсот баксов. Вот так встреча!

– В Атхарте возможны всякие встречи, – заметил сэр Перси. – К этому надо относиться философски. Моя вторая половина тоже где-то бродит… Или взять Грега. Допустим, он встретится с человеком, из-за которого попал сюда раньше времени. И что?

– Да ничего, – пожал я плечами. Я, конечно, до сих пор уверен: если бы этот придурок не струсил и не свернул на обочину, мы разошлись бы, как в море корабли. Но что нам теперь-то делить?

– Ваш молодой человек, Бэзил, просто исполнял свой служебный долг, – сказал Зануда, жуя балык. – И жалость здесь совершенно ни при чем. Если бы он на самом деле пожалел старика, то научил бы его не наращивать иллюзорные мышцы, а воспитывать душу в благородном аскетизме. Наш Председатель…

– Не знаю насчет Председателя, – прервал его Бэзил, – но вы-то сами, Юджин, далеки от благородного аскетизма. На этой тарелке раньше был балык? Мне-то не жаль, но что сказал бы святой Терентий?

Зануда скуксился и отодвинул тарелочку.

– Ей-богу, старина Юджин, вся ваша болтовня не стоит таких жертв! – заявил новый гость, заходя в столовую с широкополой шляпой в руках.

– О, к нам пожаловал старина Билл! – мурлыкнул Бэзил.

Сэр Перси вальяжным жестом указал на свободное кресло:

– Присоединяйтесь, Уильям.

Гость ловко забросил шляпу на оленьи рога, украшавшие стену, отказался от предложенных вин, достал флягу с каким-то вензелем и щедро плеснул себе в стакан. По комнате распространился запах виски. Иначе и быть не могло: ведь нас почтил своим визитом не кто иной, как Уильям С. Харт. Тебе что-нибудь говорит его имя? Это же звезда голливудских вестернов двадцатых годов, загорелый красавец, гроза индейцев, победитель родео! Сурок, я просто не мог оторвать от него глаз!

Все-таки в Хани-Дью много интересных людей. Взять хотя бы Билла. Или Зинаиду Гиппиус, которая собирает местных эстетов на свои литературные вечера. Бэзил, кстати, вхож к ней и даже фамильярно зовет ее Гиппи. Есть еще Альфред фон Дитцен, погибший под Сталинградом. Милейший человек. Ты смеешься, Сурок? Я не шучу. А вот старожилов у нас мало. Конечно, за всю Атхарту я не поручусь, но лично я не знаком ни с кем древнее сэра Перси.

– Ну, господа, доложу я вам, Венецианец превзошел самого себя! – сообщил нам Харт. – Такого карнавала еще не было. Я пришел в образе настоящего индейца сиу, но меня все равно узнали. Нашлась одна дамочка, мы с ней снимались когда-то…

Я взглянул на Бэзила – тот тихо фыркнул в блюдце с шампанским. Харт мировой парень, но у него есть два недостатка: ужасное обращение «старина» и запущенная звездная болезнь. Ему прекрасно известно, что на карнавал к Венецианцу, или Уго Леопарди Великолепному, приглашают только ВИП-персон. Неузнаваемыми, под маской, туда являются артисты, полководцы, писатели… У нас в Хани-Дью такой чести никто, кроме Харта, еще не удостаивался, так что поддержать разговор мы не могли.

– Скажите, Билл, эти неугомонные медиумы наконец оставили вас в покое? – сменил венецианскую тему Бэзил.

– Если бы, старина! – тяжело вздохнул бывший ковбой. – У меня такое ощущение, что без меня не проходит ни один спиритический сеанс. И если бы они еще задавали толковые вопросы! Одна тут интересовалась: как поживает дядя Осси? Почем я знаю, как поживает чей-то дядя? Можно подумать, я знаком со всеми покойниками на свете. Или вот еще популярные вопросы: упадет ли доллар на бирже? Кто выиграет Уимблдонский турнир? Будет ли третья мировая война? Откуда мне знать? Я прогнозов в глаза не видел. Я ведь приличный человек, а не какой-нибудь адъют… Что такое?

– Кхе-кхе, – многозначительно кашлянул Зануда.

– Грег у нас адъют, – сообщил кот.

– Грег, старина… – Билл картинно развел руками. Его серые глаза выражали искреннее раскаяние.

Я, разумеется, его простил, и мы выпили мировую. Мне не впервой сталкиваться с неприязненным отношением обитателей Атхарты к адъютам. Это совершенно земное предубеждение: если ты близок к власти, значит, лизоблюд и карьерист.

Однако настроение у меня испортилось. Я улучил момент и выскользнул на балкон.

Над озером догорал закат. Щелкали клювами цапли, их перья светились на солнце. Внизу во дворе поблескивал лакированными крыльями мой «Мустанг».

– Тебя тоже достала эта звезда экрана? – Бэзил бесшумно прошмыгнул в дверь, запрыгнул на балюстраду и сел, недовольно дергая хвостом. – Это надо: сто лет как в Атхарте, а все еще работает на публику! – Кот покачал головой.

Я усмехнулся. Не одного меня задевает ситуация, когда не я нахожусь в центре внимания! Впрочем, мне это было на руку: я как раз хотел расспросить Бэзила кое о чем.

– Скажи, Фил ничего тебе не рассказывал про одну из новоселов?

– Про девушку, которую ты силком притащил в Атхарту? – Бэзил уставился на меня круглыми, как у совы, глазами. – Как же, наслышан. Темпераментная особа. Фил хотел устроить ее в Больницу, но она послала весь персонал с его заботой в такие места, о которых я даже не слышал.