43

Гора, сложенная из отражателей, возвышалась уже на пять метров. Она напоминала древнее языческое капище. А люди все подходили и подходили и складывали к ее подножию новые черные кубики.

– Их было так много! – ужаснулась Фаина. Она стояла радом со мной, закутавшись от сильного ветра в длинный вельветовый плащ.

– Это твой приятель Нэй столько намастрячил, – не удержался я.

Фаина фыркнула, но не удостоила меня ответом.

Вопрос об уничтожении оружия возник сразу, как только подтвердилась информация об уходе сатов. Отражатели стояли на всех уцелевших самолетах. Жители Хани-Дью при любой возможности присваивали их себе: кто ради самообороны, а кто для иных целей… Сэр Перси призвал всех к добровольному разоружению. Под это дело отвели симпатичную лужайку вдали от жилья. Нашлись добровольцы, обещавшие после уничтожения оружия вернуть лужайке прежний вид.

Я считал эту идею наивной. Стоит вспомнить, как подобные мероприятия проходят на Земле! А ужас перед агрессором пробудил в людях худшие инстинкты. Но я ошибся. Видимо, Атхарта незаметно и необратимо меняла нас. Теперь, когда опасность миновала, люди с готовностью складывали отражатели в общую кучу. Экологи привезли свое оружие на самосвалах и твердили во всеуслышание, что таково распоряжение Председателя.

И вот оружие сложено, а последний отражатель в руках у сэра Перси. Ему надо только нажать на кнопку…

– А этот идиот откуда взялся? – сердито спросила Фаина.

Из толпы, как чертик из табакерки, выскочил Табаки. В руках он держал микрофонную стойку.

– Стоп-стоп! Какие быстрые! Гы-ы-ы! У нас для таких дел есть Председатель!

– Правильно! – закричали одни.

– Еще чего не хватало! – закричали другие.

– Молодой человек, не все ли равно, кто это сделает? – устало сказал сэр Перси. – Хотите – нажмите на кнопку сами. Давайте уже покончим с этим и разойдемся по домам.

В этот момент стайка девиц-экологов забилась в восторженных рукоплесканиях. Появился Нэй – ни дать ни взять голливудская звезда. Вид у него был вполне триумфаторский.

– Встречайте победителя! – завизжал Табаки прямо мне в ухо.

Нэй покачал головой и наклонился к микрофону.

– Нет, братья и сестры. Мы еще не победили. Вы думаете, мы застрахованы от повторения минувшей трагедии? Загляните себе в душу! Готовы ли вы к новым искушениям в преддверии рая?! Научились ли вы дорожить экологией превыше всего, превыше своих иллюзорных желудков и воображаемых привязанностей?

– Шоумен, – презрительно бросила Фаина.

– Пустобрех, – уточнил я. Довольно громко, потому что Нэй скосил глаза в мою сторону.

– Задумайтесь, братья и сестры! – продолжал он свою демагогию. – Разве нет среди нас людей, которые пользуются нашими слабостями? Их поползновения на власть смешны, но не так уж безобидны: ведь они ослабляют нашу защиту от зла. Будьте бдительны, братья и сестры! Будьте мужественны! Ибо отныне мы безоружны. Вы не против?

Нэй белозубо улыбнулся сэру Перси и протянул руку за отражателем. Тот помедлил всего секунду и отдал оружие. Нэй поднял отражатель над головой, его сторонники отозвались одобрительным ревом. Театрально помедлив, Нэй нажал кнопку. Вспышка, розовое пламя – и на месте черной горы образовалась рваная, тлеющая дыра. Толпа ахнула. Среди присутствующих было полно счастливчиков, которые, так сказать, пороха не нюхали.

– Я с легким сердцем уничтожил этот хлам! – возвысил голос Нэй. – Не мечом, но молитвой и чистотой защитим себя! Однако если новая беда падет на наши головы, знайте: мирные экологи снова станут воинами!

И нет бы мне промолчать! Но я разозлился. Защитник выискался! И ведь полно идиотов, которые слушают его раскрыв рот. Протолкавшись вперед, я крикнул:

– Господин Председатель! Может, вы расскажете пастве, почему саты напали на Хани-Дью?

Нэй меня ответом не удостоил. Зато кто-то из экологов крикнул:

– Стыдно, молодой человек! Если бы не решительность Председателя, саты сейчас вили бы гнезда на наших могилах! Фигурально выражаясь, разумеется…

– Фигурально выражаясь, ваш Председатель – говорящая обезьяна! Он развел войну на ровном месте, а всех спас Егор.

Я и не заметил, как рядом со мной очутилась Фаина – взъерошенная и ужасно сердитая.

– Эй, крошка, шла бы ты к Кратеру! – тявкнул Табаки. – Ты же так любишь подглядывать за своим парнем! Гы-ы-ы!

Не знаю, что почувствовала Фаина. Мне вдруг стало больно, будто обидели меня. Но наподдать Табаки я не успел. Нэй аккуратно, не меняясь в лице, сам ударил его под дых. Табаки жалобно взвыл и согнулся пополам, придерживая руками свою дурацкую шапочку. Нэй тяжело посмотрел на Фаину и тихо сказал мимо микрофона:

– Ты сделала плохой выбор, Фанни.

А в микрофон он сказал следующее:

– Вы видите, братья и сестры, кое-кто даже приписывает себе мифическую победу! Дескать, саты ушли не потому, что испугались, а просто им объяснили, что они поступают плохо! Среди вас есть же опытные люди, ветераны… Вы когда-нибудь слышали подобное?

– Нет, – покачал головой парень в американской форме.

– Нет, – подтвердил Альфред фон Дитцен.

– И я не слышал, уважаемые. На Земле. Но я рад, что во Вселенной хоть кто-то дружит с головой!

Дед! Выйдя вперед, он гусарским жестом пригладил усы и заявил:

– Я вам вот что скажу. Мы бы тут отражателями друг друга мочили до морковкина заговения, а мой внук за сутки все уладил! Молодец, Егорка!

Я приосанился. И ведь действительно, выходит так: пришел я, весь в белом, поболтал с богами, потом с сатами – и войне конец!

Но тут Нэй нанес ответный удар.

– Меня здесь обвиняли в том, что это я развязал войну, – вкрадчиво произнес он. – Но разве я виноват в том, что саты ошиблись дверью? Спросите у господина Гобзы, У господина Смоллетта! Они знают, кто непосредственный виновник произошедшего!

– Было бы хорошо, если бы вы, господин Нэй, в дальнейшем именовали меня сэром Персивалем Смоллеттом. Или бароном Мэллори. Как вам будет угодно, – холодно сказал сэр Перси.

Нэй засмеялся:

– Взгляните, братья и сестры! Вот человек, который умер четыреста лет назад! Он до сих пор носится со своими титулами. При этом его дом – грязное пятно Хани-Дью. Вы только посмотрите, кто у него в друзьях: бродяга-оборотень. Исламский экстремист. Адъют-неудачник. К тому же он пользуется минутами слабости наших братьев и сестер и сбивает их с пути. И теперь – я в этом уверен – он прячет некоего Энрике Тореса…

– Вот сволочь, – шепнул я подошедшему Бэзилу. – Теперь он натравит на нас всех собак. И почему же я, бестолочь, его не убил?

Действительно, тут же посыпались вопросы: «Кто такой Энрике Торес?», «Вы объясните толком, что, черт побери, произошло?» и даже «Сэр Перси – оборотень?»

Нэй умело раскачивал настроение толпы. Ему очень хотелось сделать нас изгоями, а тут такой случай… Ведь наша версия произошедшего действительно была причесанной. Мы ни словом не обмолвились о метафизической роли Энрике Тореса, который по-прежнему прятался в доме сэра Перси. А что с ним было делать? Отдать на растерзание «согражданам»? Они, конечно, милые люди, но зачем же так тесно сужать кольцо?!

– Надо его пустить по другому следу, – заявил Бэзил. – Это под силу только вам, леди.

– Мне? – фыркнула Фаина. – Может, мне устроить стриптиз?

– Ход беспроигрышный, – согласился Бэзил, – но могут быть невинные жертвы.

– Оставь ее в покое, – вмешался я. – Ей неприятно с Нэем разговаривать.

– Тебя забыли спросить! Я сама знаю, с кем и о чем мне разговаривать. – С дружелюбной улыбкой Фаина обратилась к Нэю: – Послушай, Алан, на сегодня хватит дуэлей. Или мы расходимся, довольные друг другом, или все поймут, кто здесь главный провокатор. Прости мне «говорящую обезьяну» и все остальное…

Они несколько мгновений смотрели друг на друга в упор. Потом Нэй опустил глаза.

В тот день мы разошлись, довольные друг другом.

На этой оптимистичной ноте, Сурок, закончилась эпопея с пришельцами. Сатов никто больше не видел – ни в Хани-Дью, ни в окрестностях. И только их брошенные гнезда остались на правом берегу реки – единственный мемориал минувшим событиям.

Жизнь быстро вернулась в прежнее русло. Дед, троекратно расцеловав меня на прощание, уехал в свое Запорожье. Энрике Торес тоже нас покинул. Воспользовавшись вертолетом из осиротевшего Диланова ангара, я самолично доставил его в научный городок Квангелей и без сожаления с ним простился, оставив его среди динозавров.

Однажды утром зазвонил телефон. С колотящимся сердцем ни свет ни заря я прискакал в «Шамбалу». Вирата встретил меня как ни в чем не бывало. Он коротко сообщил, что можно приступать к выполнению плановых чудес, и ни словом не обмолвился ни о моем визите в Корону, ни о сатах, ни о других проблемах вселенского уровня.

И я ни о чем его не спросил. Кто я такой, чтобы лезть в дела богов? Меньше знаешь – крепче спишь. Вместо этого я похлопотал за Самира. Вирата взял его адъютом, более того – курьером, сделав моим непосредственным подчиненным. Теперь я опекал его, как когда-то меня опекала Лила Вазова. Она, кстати, в самом начале заварушки уехала из Хани-Дью, а теперь вернулась и приступила к работе. И при первой встрече совершенно серьезно спросила, как это мне удалось всех победить.

Скажу без ложной скромности, Сурок: слух о том, как я в одиночку положил конец войне, оброс легендами и передавался из уст в уста. В масштабах Хани-Дью я стал популярной личностью. На меня показывали пальцем новоселам…

И награда нашла героя. Вечером того же дня Фаина сказала мне по секрету, что «не хочет стеснять старика». Действительно, в присутствии Эсмеральды сэру Перси было не до гостей. Ну не на улице же бедной девушке ночевать! Поломавшись и потрепав мне нервы, она согласилась злоупотребить моим гостеприимством. И ночью шепнула мне: «В Атхарте худо-бедно тоже можно жить». Я не мог с этим не согласиться!

В последнюю пятницу месяца мы получили от сэра Перси официальное приглашение на двоих. Наши посиделки приобрели настолько семейный вид, что даже Бэзил явился с очередной подругой. Немудрено, что за всеми этими милыми заботами мы напрочь забыли, что последний отражатель, как неразорвавшаяся бомба, остался у Алана Нэя.

44

Официантка поставила перед Марком пять крошечных канделябров и достала зажигалку из кармана голубого форменного пиджака. В полутьме загорелось десять витых свечей. Именно эти неизменные канделябры поражали Марка больше всего.

Свое любимое заведение он нашел около года назад по чистой случайности. Стоял суетный, слякотный конец декабря. Казалось, горожане целый год откладывали на этот день все покупки и теперь метались по магазинам как обезумевшие. Город превратился в сплошную пробку.

Марк торопился к пациенту. Он терпеть не мог опаздывать и выехал с большим запасом времени. И что же? В результате приехал на полчаса раньше.

Он проклял все на свете. Такой промежуток – ни то ни се. Ждать долго, а съездить никуда не успеешь. Марк тщетно искал глазами вывеску хоть какого-нибудь кафе, но в поле зрения ничего не попадало. Он мешал движению, ему сигналили со всех сторон. Он уже собрался свернуть в нужную подворотню и тупо играть в тетрис, не выходя из машины, как вдруг рядом освободилось место для парковки. Марк немедленно юркнул туда и оказался перед входом безымянной забегаловки.

Судя по убогой двери, это явно был не «Палкинъ». Но Марк решил, что чашечку эспрессо трудно испортить, и вошел внутрь. И после уличного предновогоднего ада оказался в раю.

Приветливо динькнул колокольчик. Хрупкая официантка, которую из-за голубого костюма захотелось назвать стюардессой, проводила его к столику и приняла заказ. В ожидании кофе Марк с любопытством оглядывался. Смешное место… Дикое смешение стилей… Китайские фонарики – и связки красного лука, по-деревенски развешенные по стенам. Черная с зеленой искрой плитка на полу – и восточные диванчики с узорчатыми подушками. И совершенно фантастические миниатюрные канделябры.

С тех пор хотя бы раз в месяц Марк бывал в этом кафе. Он пил кофе, заказывал форель по-норвежски, или курицу в арахисовом соусе, или вкуснейший салат с маринованными шампиньонами, проверял почту в ноутбуке, просматривал истории болезни или просто, откинувшись на диване, наблюдал, как дрожат крошечные огоньки свечей. Как только он сюда входил, срабатывал какой-то рефлекс покоя…

Почему-то здесь всегда было немноголюдно. Даже в пятницу вечером. А посетители – только тихие и симпатичные, не посягавшие на Марково одиночество. Интересно, о чем думает администрация? Как это кафе выживает? Иногда Марку даже приходило в голову, что кафе появляется аккурат перед его визитом и исчезает, как только он отъезжает за угол.

Вот и сегодня – никого, кроме трех девиц в другом конце зала. Классический расклад – рыжая, брюнетка и блондинка. Все три – крашеные. Стол накрыт по-студенчески: пиво, чипсы, сигареты. Сначала девушки активно подавали невербальные сигналы одинокому респектабельному мужчине, но, не встретив ответа, перестали обращать на него внимание.

К одиночеству привыкаешь, подумал Марк. У многих людей готовность к контакту сродни физической форме: ее надо поддерживать. В молодости Марк слыл весьма компанейским парнем. Он гордился тем, что у него много друзей. Но как-то незаметно друзей вытеснили пациенты, и в день рождения телефон уже не разрывается, как прежде… Это, однако, не создает дискомфорта. Не ранит. Мне фиолетово – так сказала бы подружка Егора Гобзы. Фиолетово – какое ужасное словечко!

Марку тут же вспомнилась страница, которую Ася без всяких комментариев скинула ему накануне. Что-то опять не сходится… Дело даже не в том, что представлять своего возлюбленного в объятиях другой женщины, да еще с подробностями, – это извращение. Просто… изложено-то и в самом деле по-мужски. Женщины иначе представляют себе любовь.

И еще – описания одежды. У женщин есть миллион наименований для вещей, которые надевают на верхнюю часть туловища. И еще миллион слов для описания цвета, фасона, материала и прочее. Среднестатистический мужчина в этом отношении дальтоник. Конечно, он без труда отличит пиджак от свитера, а рубашку от футболки. Но это, пожалуй, все. Мужчина никогда не скажет: «На ней был гипюровый топик кораллового цвета от Кардена». Он скажет: «На ней была красная майка в дырочку». В Асиных снах Егор говорил именно так.

Марк поймал себя на том, что он по-прежнему ищет опровержение или подтверждение Асиных фантазий. Так уже было – когда он всерьез подумывал разузнать о семействе Маттсон из города Грюнкулле. Как будто есть сомнения… Пожалуй, пора этому положить конец.

Он включил ноутбук и вошел в Интернет. Задумался. Нет, искать Альберто Мартинеса бессмысленно. Допустим, даже существует микробиолог с таким именем. Что это доказывает? Ничего, если учесть, что имя не самое редкое для испаноязычных стран. Мы пойдем другим путем… И Марк быстро набрал в поисковике: «Марио Фриас. Тайна, вырванная у смерти».

«Искомая комбинация слов нигде не встречается», – прочитал он на открывшейся странице. Справился с острым приступом разочарования. А чего, собственно, он ожидал?

Марк задул свечи – почему-то не хотелось оставлять после себя их теплое сияние – и вышел на улицу. Было мерзко. Моросил не то дождь, не то снег. Мелькнула хулиганская мысль: а что, если сейчас отъехать за угол, выждать четверть часа, а потом вернуться? Проверить, существует ли безымянное кафе?

Марк ясно нарисовал себе картину: вот он возвращается и видит вместо знакомой двери вывеску пиццерии. И девушка в красной бейсболке, совсем не похожая на его стюардесс, равнодушно скажет: «Недавно открылись? Что вы! Мы здесь уже пятый год!» И, сколько бы он сюда ни приезжал, никогда больше не зажгут для него пять гномьих канделябров…

Но еще хуже другой вариант: он вернется, а кафе будет на месте. И никакой мистики. Просто хороший Дизайнер. Удачная концепция. И поделом тому, кто занимается вивисекцией чуда!

Нет уж, подумал Марк. Хватит. Напроверялся уже. Он выехал на дорогу. Ему хотелось оглянуться не меньше, чем слабовольной жене Лота. Но Марк был мужчиной. Он справился со своим любопытством и решительно завернул за угол.

45

– Мой папаша в прошлом был партийной шишкой, из молодых, из комсомольцев, – рассказывала Фаина. – В конце восьмидесятых он быстро сообразил, что к чему. Представляешь, они с матерью на пару возили из Польши женские трусы на продажу. А потом открыли свое дело, пользуясь прежними отцовскими связями. Потрогай: бархат. Получилось?

Я пощупал протянутый мне кусок портьеры.

– Приятный, – одобрил я.

– Да ты ничего не понимаешь! – возмутилась Фаина. – Просто шикарный! И убери руки! Тебе что, неинтересно меня слушать?

Честно говоря, меня сейчас больше всего интересовала ее красная майка в дырочку, надетая на голое тело. Но я боялся обидеть Фаину и потому застыл истуканом, для надежности заложив руки за спину.

– Ну так вот, – продолжила она, расправляя ткань на окне, – я росла абсолютным сорняком. На меня никогда не хватало времени. Других детей ругали за двойки, запрещали водиться с дурными компаниями. Я пользовалась полной свободой. Делай что хочешь! Одноклассники мне завидовали и считали, что у меня очень прогрессивные родители. А мне хотелось, чтобы они стали чуточку большими ретроградами. Так и вышло – только не со мной, а с Аленкой. Аленка родилась, когда мне было тринадцать, а матери стукнуло уже тридцать шесть. Понимаешь, поздний ребенок, все такое… С нее сдували пылинки, шагу не давали ступить без присмотра.

– Ты ревновала? – улыбнулся я.

Фаина одарила меня своим фирменным немигающим взглядом.

– Ревновала?! Да я ее просто ненавидела. За то, что она такая беленькая, розовенькая, сладенькая, куколка. Быть серой мышью на ее фоне я не хотела. И я решила: пусть она самая хорошая, тогда я стану самая плохая. Ну, может быть, не решила, а просто делала все назло. Учителя шарахались от меня как черт от ладана, хотя чертом была именно я. Водилась я с такой швалью и такую дрянь пила, курила и нюхала, что и рассказывать тебе не стану. И школу-то я закончила только потому, что папаня заслал директорше денег. За деньги же меня собирались пихнуть в университет, но не тут-то было! После выпускного бала я объявила дражайшим предкам, что беременна. Как они кричали! Мать пила корвалол и названивала какому-то врачу. А отец… О, папаша у меня из всего умеет извлечь выгоду! Он решил выдать меня замуж. За сына своего партнера. Для укрепления, так сказать, деловых связей. Знаешь, а я была не в том состоянии, чтобы возражать. При всей моей безбашенности я была совершенным ребенком, и аборт пугал меня гораздо больше замужества.

Фаина фыркнула, словно удивляясь своей прежней наивности, потом с преувеличенным пафосом произнесла:

– Но судьба распорядилась иначе. Я случайно подслушала разговор между родителями. Они ссорились. Отец орал на мать, обвиняя в каком-то грехе молодости. Когда я поняла… Господи… В общем, я узнала, что мать прижила меня от соседа. А отец тогда с ней не развелся, чтобы не портить себе карьеру. Понимаешь? – Фаина, сидя на корточках, посмотрела на меня снизу вверх, и я взял ее за руки. – Понимаешь, он пытался относиться ко мне как к родной, но когда родилась по-настоящему его дочь, все встало на свои места. Конечно, он меня не любил… И я представила: вот я рожу своему мужу чужого ребенка… Он будет играть с малышом, купать его в ванночке, а в глубине души называть ублюдком… В результате я все переиграла. В доме жениха я устроила безобразную сцену. Мой несостоявшийся свекор оказался более отцом, чем бизнесменом, и разладил свадьбу. Я сделала аборт, отказалась поступать в институт и, как принято говорить, пустилась во все тяжкие. И все это на глазах у нашего ангела Алены! Какой кошмар! Предкам пришлось от меня откупиться. Они нашли мне квартиру и не слишком стесняли в деньгах. Я тратила их с толком: была кошмаром любой вечеринки, водилась только с подонками и маргиналами… Я, как зверь, чуяла жалость со стороны чистеньких девочек и мальчиков, и им не стоило приближаться ко мне. Вот такая у меня была жизнь, Егор.

Она, как ребенок, уткнулась носом мне в живот, и я перебирал ее темные, неумело завитые волосы.

Что рассказать тебе о тех днях?

Для нас обоих это было впервые – в Атхарте, разумеется. Раньше я просто боялся. Черт знает чего я боялся! На ум приходила сцена из «Разрушителя», где герои занимаются любовью виртуально вместо обычного «обмена жидкостями». Я думал, что вслед за Сталлоне захочу сорвать с себя видеошлем. Какой же я был дурак! И больше ни слова, Сурок…

Фаина жила у меня. У нее открылась необузданная страсть к драпировкам, и мой дом она превратила в театр: всюду какие-то занавеси – и на окнах, и между комнатами, и по стенам, и даже над кроватью – тяжелый полог, расшитый звездами. Я предоставил ей полную свободу творить. Я так думаю, что люди делятся на две категории. Одни закатывают скандалы домашним, если не найдут на месте любимой вилки (от прочих отличающейся только трещиной на пластмассовом черенке). Другие каждую неделю переставляют мебель. Я из последних.