Эриксон:Это я говорю о времени, а у нее нет времени, чтобы думать о вещах, вроде «Как я выгляжу в жизни?» Я веду ее во времени.
       Эриксон: Возможно, ты думаешь о предстоящем дне рождения, или о том, как едешь в гости к бабушке… или идешь в школу.
       Эриксон:«Идешь» – это очень сильное слово. Не столь важна цель, как чувство, ощущение ходьбы, именно оно делает цель реальной.
       Звйг:И еще, ты начинаешь употреблять слово «возможно». «Возможно, ты думаешь о предстоящем дне рождения». Салли из тех, кто берет инициативу в свои руки, а ты ей предлагаешь такую возможность.
       Эриксон:Она тут же перехватывает инициативу.
       Зейг:Однако в рамках предложенного тобой гипнотического рисунка.
       Эриксон:Да, в предложенных ей рамках. Но она не в состоянии проанализировать этот рисунок.
       Зейг:Не позволяет быстрота событий.
       Эриксон: Может, как раз сейчас ты сидишь в классе и смотришь на учительницу.
       Эриксон:«Может, как раз сейчас ты сидишь в классе». «Сейчас» – это настоящее, и я произношу слово нараспев. Растянутое настоящее. Произнесенное протяжно, слово «сейчас» дает время подумать о многом, но не дольше, чем длится слово «сейчас».
       Зейг:Значит, она возвращается в прошлое, а прошлое становится настоящим.
       Эриксон:Да. Растянутым настоящим. Это длительное настоящее. Мы думаем о сегодняшнем дне как о настоящем, но оно длится весь день. Вам не приходит в голову думать о какой-то части текущего дня как о прошлом. Вот я и придаю «настоящему» характер длительности, произнося слово «сейчас» протяжно – «сей-ча-а-ас…»
       Зейг:То есть, придавая ему протяженность во времени. Здесь есть один очень забавный момент. Когда я выступаю, представляя тебя и твои методы индукции, я всего лишь предупреждаю присутствующих, что даже самые внимательные и наблюдательные не смогут уловить около половины того, что будет перед ними происходить. И вот перед тобой сидит тот, кто не уловил почти всю вторую половину.
       Эриксон: А может, играешь в школьном дворе, а может, у тебя каникулы.(Э. откидывается на спинку кресла.) Ты хорошо проводишь, время.
       Зейг:Сказано вполне определенно. «Ты хорошо проводишь время».
       Эриксон:Что означает «хорошо проводить время»?
       Зейг:Она хорошо проводит время в прошлом, которое воспринимается ею как «сейчас».
       Эриксон:«Хорошо проводить время» не определяет время. Можно играть в подкидного дурака, прыгать через веревочку, качаться на качелях, в любом случае это будет хорошее времяпровождение «сей-ча-а-ас».
       Зейг:Выбирать занятие предстоит ей.
       Эриксон:Да, но в пределах «сейчас».
       Зейг:То есть, в пределах гипноза.
       Эриксон:Да, и школьных лет.
       Эриксон: Порадуйся тому, что ты маленькая девочка, которой еще только предстоит стать взрослой.(Э. близко наклоняется к Салли.) Может, ты хочешь узнать, кем ты станешь, когда будешь взрослая. Вероятно, тебе захочется узнать, чем ты будешь заниматься, когда станешь девушкой. Мне интересно, захочется ли тебе учиться в высшей школе. Подумай и ты об этом.
       Эриксон:«Когда ты станешь девушкой». (Э. говорит оживленным голосом.)
       Зейг:Ты дополнительно подчеркиваешь голосом, что она пока еще «внизу» и только заглядывает «вверх», в будущее. Ты придаешь своему голосу мелодику, какой обычно пользуются, разговаривая с маленькими детьми. Таким образом, интонационно ты усиливаешь эффект внушения.
       Эриксон:Да.
       Зейг:Притом, ты устанавливаешь некое родство: «Мне интересно, захочется ли тебе учиться в высшей школе. Подумай и ты об этом».
       Эриксон: Мой голос повсюду будет следовать за тобой и превратится в голоса твоих родителей, учителей, подруг, в голоса ветра и дождя.
       Зейг:Это блестящая находка! «Превратится в голоса твоих родителей, учителей, подруг, в голоса ветра и дождя». Это так доверительно и охватывает все, включает многочисленные вероятности – и взрослеющих, и взрослых, Супер-Эго, подруг, Эго, всех, кто значим в жизни маленькой девочки. И, наконец, ветер и дождь, т.е. Ид, отождествление с первозданными эмоциями.
       Эриксон:Весьма исчерпывающее толкование. Только вот чего ты обо мне не знаешь, Джефф. Мой отец был крайне беден. Я очень быстро научился читать, а моей книгой для чтения стал полный толковый словарь. Я мог читать его часами. Когда я учился в выпускном классе, мы все проходили тест на интеллектуальное развитие, так мой словарный запас потряс всех преподавателей.
      Однажды в Монтане мне довелось оказаться в гостях у одного доктора. Заметив один предмет, я взял его в руки и стал с любопытством разглядывать. «Ты знаешь, что это такое?» – спросил хозяин. «Да, – ответил я, – бивень нарвала». «Господи, откуда ты знаешь? – удивился доктор. – У меня эта вещь еще от деда, и до сих пор никто не смог угадать, что это такое».
      Рисунок нарвала и его бивня я видел в словаре. К концу третьего класса я от корки до корки прочел полный толковый словарь и приобрел неимоверный запас слов и их подробных значений.
       Зейг:Замечательно. Итак, в своем последнем обращении к ней ты упоминаешь, если прибегнуть к психоаналитической терминологии, функции Супер-Эго – родителей и учителей, Ид – ветер и дождь, причем соблюдая естественную последовательность. Ты движешься сверху вниз с определенной всеохватывающей целью. Но ты достиг даже большего эффекта, чем охват всех и вся. Мне приходилось слышать твою фразу относительно того, что твой голос может изменяться, но добавления насчет ветра и дождя я ни разу не слышал.
       Эриксон:Я часто это говорю. Что тебе в детстве напоминал ветер?
       Зейг:Даже не знаю. Свист.
       Эриксон (медленно и размеренно стучит по столу.):Тут сразу понятно, что это стук по столу. Ветер тоже издает звук, но откуда он, не видно. Удивительная вещь – звук ветра.
       Зейг:Он здесь и в то же время его как бы нет здесь.
       Эриксон:Он здесь, но он прилетает из «ниоткуда», но он здесь.
       Зейг:Значит, у нее могла возникнуть подобная ассоциация в отношении твоего голоса.
       Эриксон:Да. А капли дождя. Слышно, как они падают на листья дерева, под которым ты стоишь. Звук дождя исходит от кроны дерева, от крыши, отовсюду. И ты умеешь определять разницу в звуке капель, потому что в детстве все это ужасно занимательно.
       Зейг:Приходит ниоткуда и заполняет все вокруг.
       Эриксон:Период детства – это постоянное изумление. Понаблюдай, как двухлетний малыш прислушивается к ветру – у него на мордашке неописуемое изумление. В его представлении звук может исходить только от предмета. А тут звук есть, а предмета нет.
       Зейг:Ты не можешь поподробнее остановиться на последовательности от родителей, учителей, подруг, вплоть до ветра и дождя?
       Эриксон:Это делается с целью предельного охвата, с опорой на эмоциональные ассоциации с родителями, учителями. Все это связано с последовательным движением все дальше вниз.
       Зейг:К более примитивным или первичным эмоциям.
       Эриксон:Да, и это первичное чувство проявится в объекте гипноза.
       Зейг:Хорошо. Ты прервал цепочку предлагаемых вероятностей типа «Возможно, сейчас каникулы». Пусть она сама выбирает любую из внутренних ассоциаций, присущих маленькой девочке. Ты меняешь тему и внушаешь, что твой голос будет следовать за ней повсюду. Далее ты намерен вернуться к характерным для маленькой девочки ассоциациям, чтобы она могла сделать свой выбор. Поэтому так выразительно звучит фраза: «Мой голос повсюду будет следовать за тобой».
       Эриксон:Угу.
       Эриксон: Возможно, ты собираешь цветы в саду. А когда ты станешь совсем взрослой девушкой, много людей повстречается на твоем пути и ты с радостью будешь расказыватъ им о той поре, когда ты была маленькой девочкой. И чем тебе удобнее и приятнее, тем сильнее будет у тебя ощущение того, что ты маленькая девочка, потому что ты и есть маленькая девочка.
       Эриксон:Повторяя «ты маленькая девочка», я с каждым разом все ниже опускаю голову.
       Зейг:Ты снова усиливаешь внушение, смещая звук голоса.
       Эриксон (оживленным голосом):«Много людей повстречаются на твоем пути».
       Зейг:Когда вырастешь. Таким образом, ты внушаешь…
       Эриксон:Что ей предстоит стать взрослой и тогда она встретит много людей.
       Зейг:И ты это внушаешь, меняя модуляцию голоса. Помимо этого, произнося «А когда…», ты выпрямляешься в кресле, а это ассоциируется с сознательным бодрствующим состоянием, и ты снова интонационно усиливаешь внушение.
       Эриксон:Угу.
       Эриксон: Не знаю, где ты живешь, но, кажется, ты любишь бегать босиком. Ты любишь сидеть на краю бассейна и болтать ногами в воде, жалея, что не умеешь плавать.(Салли слегка улыбается.) Хочешь свою любимую конфетку?(Салли улыбается и утвердительно кивает.) Вот, возьми, ты чувствуешь сейчас ее вкус во рту, и она тебе нравится.(Э. дотрагивается до ее руки, как будто дает что-то. Длинная пауза. Э. сидит, откинувшись на спинку кресла.)
       Зейг:Просто замечательно. Ты делаешь несколько предложений на выбор. «Кажется, ты любишь бегать босиком. Ты любишь сидеть на краю бассейна… жалея, что не умеешь плавать». А затем следует это предложение: «Хочешь свою любимую конфетку?»
      Что обычно внушают маленьким девочкам в связи с конфеткой? Что у незнакомых людей конфеты брать нельзя. А ты спрашиваешь, не хочет ли она конфетку, и она отвечает: «Да». Значит, она больше не считает тебя незнакомцем.
       Э . Угу .
       Зейг:Предлагая ей конфету, ты именно этот подтекст имел в виду?
       Эриксон:Да. Тут вот еще что. Малыши любят конфеты. Я должен был убедиться в устойчивости гипнотического перемещения в детство. Болтать ногами в бассейне или бегать босиком – это разрешается. Этими двумя возможностями я подвел ее к тому, что вкусно, но не разрешается. Таким образом, я предопределил ответ.
       Зейг:Значит, ты снова выстроил мысленную цепочку с установкой на «да». Сначала предлагается одна дозволенная мысль, затем другая дозволенная мысль, и вот девочка готова принять как дозволенную и третью мысль. Великолепный ход.
      Теперь относительно доверия. Как ты устанавливаешь доверительные отношения в трансе? Ты даешь ей конфету, она ее берет. Ее решение взять конфету одновременно решает и вопрос о доверии.
       Эриксон:Угу. А Фрейд утверждал, что нужно три месяца, чтобы добиться перемещения во времени.
       Зейг:Великолепный ход. А затем ты интонационно подчеркиваешь, что она чувствует вкус конфеты во рту.
       Эриксон:Вот еще что – болтать ногами в воде можно в любом возрасте. Гуляние босиком указывает на определенный возраст. Но все это из детства. Болтать ногами может и взрослый, поэтому она переводит болтание ногами на язык взрослого человека. Далее она переводит на свой язык гуляние босиком как привилегию детства и в силу этого туда же внутренне относит и болтание ногами. Далее следует конфета…
       Зейг:В результате чего она все больше погружается вовнутрь и в детство.
       Эриксон:Угу. Не всегда ясно, где ты в данный момент находишься во временном отношении. Но я знаю правила игры и многозначность слов. Тебе, я думаю, было интересно узнать, что будущее – это «впереди и вверху», а прошлое – «позади». А ведь ты это давным-давно знал, верно?
       Эриксон: Придет время, ты вырастешь и будешь рассказывать своим новым знакомым, какая у тебя в детстве была самая любимая конфета.
       Эриксон:Вот ты взял фотографию, на которой Рокси (дочь Эриксона), я с Лорел на руках (новорожденная дочь Рокси, прозванная «Совенком» за свой громкий крик) и еще фигурка совы. (Э. держит в руке подаренную Лорел сову, вырезанную из железного дерева.)Представляешь, насколько оживет этот снимок для Лорел, когда она взглянет на него, а меня уже давно не будет на свете? Эта сова наполнит снимок огромным содержанием – человечностью, добротой, глубокой задумчивостью, всколыхнет многое в душе. А все так просто. Сова маленькая, а она уже большая (если взять в сравнении). Сова внизу, а она вверху. (Э. указывает на снимок, где он прижимает к себе Лорел левой рукой, а в пальцах этой же руки, пониже девочки, видна деревянная сова.)
      Сейчас, когда ей шестнадцать, посмотрев на снимок, она обратит внимание на то, какая сова маленькая по сравнению с большим младенцем. Невидимая связь установится между ее теперешним ощущением «большой» школьницы и теплыми воспоминаниями о себе, когда она была совсем маленькая, и об этой маленькой сове. Видишь, как незаметно увязываются между собой все эти воспоминания?
       Зейг:Это очень трогательная символика. Итак, когда Салли вспомнит о конфете…
       Эриксон:Все это останется у нее в памяти. Когда бы она меня ни встретила, она всегда вспомнит об этой конфете и обо мне.
       Зейг:А все как следствие того, что тебе удалось установить чувство доверия, спокойствия. Ты перестал быть незнакомцем для нее.
       Эриксон:Это долговременная связь. Эта фотография связала надолго… фигурку совы и Лорел.
      3. Ты очень добр и к Салли, видно, как ты о ней заботишься.
       Эриксон:А знаешь, какая реакция была у жены Ланса (сына Эриксона)? Когда они обручились, она попросила у Ланса его фотографию на память. Ланс подарил ей снимок, где я снял его лежащим голышом на ковре.
       Зейг:Младенцем?
       Эриксон:Малышом. И ее любовь словно началась с этого малыша и охватила Ланса на все последующее время.
       Зейг:Вот еще один интересный символический прием, который ты использовал в работе с Салли.
       Эриксон: Тебе придется многому учиться и многое узнать. Вот прямо сейчас я покажу тебе одну вещь. (Э. поднимает ее левую руку.)Я ее подниму и положу тебе на плечо. (Э. медленно поднимает ее руку за запястье и кладет ей на правое предплечье.)Я хочу, чтобы твою руку парализовало, теперь ты не можешь ею двигать. Пока я не скажу, что ты можешь ею двигать, твоя рука будет неподвижна. Даже когда ты станешь девушкой, даже когда станешь совсем взрослой. Ты не сможешь пошевелить левой рукой и предплечьем, • пока я не разрешу тебе это сделать.
       Эриксон:Что я здесь делаю?
      Зейг: У меня выстраивается следующая ассоциация. Ты положил ей руку на плечо не сверху, где она как бы придавливала Салли, а на предплечье. Это более удобная, успокаивающая поза. Она обхватила себя. Через мгновение, когда ты пробудишь ее от шеи и выше, она так и останется в этом положении.
       Эриксон:Я парализовал ее тело. В ее словаре паралич – плохое слово. Таким оно и останется, пока я не скажу иначе. Я могу устранить все плохое. На то я и доктор.
       Зейг:Итак, символика уходит на уровень глубже. Сначала вызвано ощущение дискомфорта. Далее возникает ассоциация, вызванная дискомфортом, – негативное отношение к состоянию паралича, но это чувство будет тобой устранено. Мне понятно.
       Эриксон:Я уже снимаю отдельные отрицательные моменты.
       Зейг:И если ты устраняешь один отрицательный момент…
       Эриксон:Если, печатая на машинке, я нажимаю на одну клавишу, то нажму и на другую.
       Зейг:Между прочим, слово «парализовать», скорее, из словаря взрослого человека. Ребенок такого не знает.
       Эриксон:Нет. Я сегодня слушал одного выступавшего по телевидению и сразу отметил: «У него мичиганский акцент». Мы ведь никогда не изучали акценты, однако отличаем их один от другого. Сначала неосознанно чувствуем разницу в произношении, затем учимся различать и, наконец, узнавать. Это познание распространяется, как паралич. Сначала Мичиган, потом Висконсин, Нью-Йорк. В чем суть знания акцентов?
       Зейг:Знание акцентов распространяется так же, как и паралич Салли.
       Эриксон (перебивая):А ты заметил, как значительно улучшилась твоя способность различать акценты после того, как ты побывал за границей?
       Зейг:О, да. Очень интересно слушать немецкий акцент.
       Эриксон:Да, именно слушать. И осознавать, что ты его слышишь.
       Зейг:Да.
       Эриксон:Обычно даже сам не замечаешь, когда начинаешь…
       Зейг:Прислушиваться к акцентам. Ладно. Итак, когда ты поднял руку Салли и ее парализовало, паралич распространился на все тело.
       Эриксон:Да. А нам всем хочется, чтобы наше тело было в порядке и надежно нам служило. Надежность во всем, включая все тело. Паралич – это плохо, это ощущение можно отключить.
       Зейг:Но чувство удобства останется.
       Эриксон: Для начала я хочу, чтобы ты проснулась от шеи и выше, но твое тело будет все глубже погружаться в сон… Ты проснешься от шеи и выше.
       Эриксон:От шеи и выше. (Э. поднимает голову.)
       Зейг:Ты выделил голосом слово «выше», тем самым усилив словесное внушение интонационным.
       Эриксон: Это трудно, но ты сможешь.(Пауза.) Как приятно чувствовать, что твое тело крепко спит, твоя рука парализована. Как хорошо проснуться от шеи и выше. Сколько же тебе лет?(Пауза. Салли улыбается.) Сколько тебе лет?… Сколько тебе лет?(Э. близко склоняется к Салли.)
       Салли (тихо): Хм… Тридцать четыре.
       Эриксон (кивает): Очень хорошо.(Э. откидывается на спинку кресла.) Тебе тридцать пять, а почему ты сидишь с закрытыми глазами?
       Эриксон:Она не хотела говорить «тридцать пять». Вот почему она улыбалась. Она постепенно возвратилась к своей уклончивой манере.
       Зейг:Она замешкалась с ответом и вернулась к своей уклончивой манере. Проснувшись от шеи и выше, она намеревалась стать самой собой, т.е. взрослой.
       Эриксон:Угу.
       Зейг:Затем она заколебалась и ответила «тридцать четыре». Но ты опять возвращаешься к этому моменту и говоришь «тридцать пять». В чем тут дело?
       Эриксон:Она постепенно возвращается к своему нежеланию давать четкие ответы.
       Зейг:Из-за того, что ты вынудил ее точно назвать «тридцать четыре»?
       Эриксон:Видимо, я не расслышал. В этом не было никакой особой цели.
       Зейг:Позднее ты опять упоминаешь ее возраст, словно давая ей возможность поправить тебя. Она говорила очень тихо, вполне вероятно, что ты просто не расслышал ее. У нее была возможность поправить тебя, когда ты снова упомянул ее возраст, но для этого следовало сделать четкое заявление. Даже если ты и не расслышал ее, все равно получилось интересно.
       Эриксон:Надо обращать себе на пользу и ошибки. Ты, должно быть, заметил еще одну вещь… Я очень медленно говорил.
       Зейг:Да, ты говорил очень медленно, совсем не так, как ты обычно рассказываешь свои истории. Когда ты проводишь индукцию, у тебя гораздо более размеренный голос.
       Эриксон:Потому что в трансе человек все делает автоматически и очень быстро – слишком быстро, чтобы выразить словами.
       Зейг:То есть, чтобы сформулировать для себя возникающие у него в голове ассоциации или высказать их вслух?
       Эриксон:Процесс мышления намного опережает наш язык. Поэтому мы полагаемся на бессознательное, которое работает с молниеносной скоростью. С помощью замедленной речи индуктор может осторожно изменить протяженность времени. Нам ведь с детства твердят: «Смотри на меня, когда со мной разговариваешь. Смотри на меня, когда я с тобой говорю. Отвечай немедленно, когда тебя спрашивают». Вас не устраивает только последняя часть ответа, вы хотите слышать весь ответ. Но если велено отвечать немедленно, ребенок выпалит только конец своего ответа. Поэтому вам первым делом надо добиться некой эластичности времени. Тогда гипнотизируемый заговорит с тобой полно, свободно. Салли проделала огромную мыслительную работу, когда я спросил ее о возрасте.
       Зейг:Да.
       Эриксон:А все из-за того, что ей надо было как-то обойти привычную уклончивую модель поведения.
       Зейг:Необходимость дать четкий ответ вызывала у нее сопротивление на бессознательном уровне?
       Эриксон:Нет. В обычном, бодрствующем состоянии ей присущи быстрота и уклончивость в ответах. Но она замешкалась, когда я спросил ее о возрасте.
       Зейг:Да, так.
       Эриксон:Она задержалась с ответом, но зато он был конкретным. Поскольку ее голова была в бодрствующем состоянии, ей потребовалось время, чтобы переключиться с одной поведенческой модели на другую.
       Зейг:Значит, чтобы человек мог справиться со своей уклончивостью, надо дать ему время.
       Эриксон:Дать время.
       Салли: Мне приятно.
       Эриксон: Так, я думаю, глаза у тебя сейчас откроются.(Салли улыбается, но не открывает глаза. Пауза.)
       Эриксон:Я даю ей богатейшую возможность посомневаться.
       Эриксон: Они открылись, правда?(Салли слегка кашлянула, прочищая горло.)
       Эриксон:Видишь, она начинает понимать, что ее глаза откроются, раз я сказал, что они откроются. Она постепенно осознает, что у нее откроются глаза, и начинает моргать. Таким образом, она признает непререкаемую правоту моих слов.
       Зейг:Она должна подвергнуть их мысленной обработке и сомнению.
       Эриксон:Нет. Она должна переработать их в новую модель поведения, отличную от ее обычного сознательного поведения. Это поведенческая реакция. Если бы она не была в трансе, то ответила бы в своей уклончивой манере: «Да, откроются – нет, пожалуй, нет». А так она мягко, без внутреннего конфликта подошла к своему «да».
       Эриксон: Глаза откроются и останутся открытыми.(Салли улыбается, облизывает губы, открывает глаза и моргает.)
       Эриксон:Видишь здесь борьбу?
       Зейг:Да, вижу.
       Эриксон:Она начинает с улыбки. Этот прием она использует не первый раз.
       Зейг:Прежде чем открыто проявить сопротивление.
       Эриксон:Да. Перед тем как открыть глаза, она неоднократно улыбалась. Глаза она открыла тоже с улыбкой. А до этого ее улыбка означала, что глаза у нее откроются.
       Зейг:Я совсем запутался. Ее улыбка указывала на то, что ее глаза вот-вот откроются?
       Эриксон:К ожиданию она добавила улыбку.
       Зейг:Приятное ощущение.
       Эриксон:Приятное ощущение перед тем, как откроются глаза. Если перевести это на язык медицины, пациенту приятно, когда он видит идущего к нему с таблетками доктора. Пациенту приятно, когда к нему подходит доктор или медсестра со шприцем в руках.
       Зейг:Это означает, что его собираются лечить.
       Эриксон:Угу. И я заставил ее показать своим выражением лица, что она собирается открыть глаза. Я отвечал за движение ее глаз, а она добавила приятное ощущение к моей работе.
       Зейг:Свою улыбку.
       Эриксон:Угу.
       Зейг:Но и открыв глаза, она сохранила улыбку на лице.
       Эриксон:Значит, для нее было удовольствием, а не обязанностью, открыть глаза в ответ на мое внушение.
       Зейг:Поскольку это не обязанность, следует ожидать большей покладистости.
       Эриксон:Совершенно верно. Душа не лежит к тому, что человек должен делать по обязанности.
       Зейг:Особенно у Салли, с ее уклончивостью. Эриксон:Угу.
       Эриксон: Я оказался прав.(Салли напряженно смотрит перед собой.) Где ты находишься?
       Салли: Полагаю, что здесь.
       Эриксон: Ты здесь?
       Салли: Да.
       Эриксон: А ты можешь что-нибудь вспомнить из своего детства?(Э. наклоняется к Салли.) Что можно было бы рассказать другим.
       Салли: М-м-м, ну…
       Эриксон: Громче.
       Салли (прочищает горло): Я… это… припоминаю… ну… дерево и двор, и это… как его…
       Эриксон: А ты лазила на эти деревья?
       Салли (тихо): Нет, это низкие растения. Еще… переулок.
       Эриксон: Где?
       Салли: Переулок между домами. И все дети играли на задворках. Играли, как это…
       Эриксон: Кто эти дети?
       Салли: Их имена? Вы имеете в виду их имена?
       Эриксон: Да.
       Салли: О, так, хм…(Салли продолжает напряженно смотреть то направо, то на Э. Он близко наклоняется к ней. Рука у нее все так же лежит на плече, визуального контакта с присутствующими нет.) Пожалуй, я помню Марию, и Эйлин, и Дэвида, и Джузеппе.
       Эриксон: Бекки?
       Салли (повторяет громче.): Джузеппе.
       Эриксон: А когда ты была совсем маленькая, кем ты мечтала стать, когда вырастешь?
       Салли: Я думала, хм, астрономом или писателем.(На ее лице появляется гримаса.)
       Эриксон: Как ты думаешь, из этого что-нибудь получится?Салли: Думаю, что-то одно получится.(Пауза.)
       Эриксон:Что ты скажешь насчет поведения вон того парня? (Указывает на одного из участников семинара.)
       Зейг:Который смотрит, подавшись вперед? Эриксон:Смотрит, подавшись вперед.
       Зейг:А, он лучше слышит левым ухом. (Голова молодого человека повернута левым ухом в сторону Э.)
       Эриксон:А я ведь ему сказал: «Ты одним ухом слышишь лучше, чем другим». Сам-то он об этом знал, но удивился, как я об этом догадался.
      Вот и Салли. Пытается разобраться в своих бессознательных воспоминаниях девочки из переулка. По ней видно, сколько времени надо, чтобы переключиться с сознательного на бессознательное. Видишь, как она медлит с ответом. Нужно время, чтобы перебраться из «сейчас» в далекое прошлое. Ведь чтобы из далекого прошлого добраться в настоящее, понадобилось много времени.
       Зейг:Когда ты спросил ее, кем она хочет стать, когда вырастет, она ответила что, может быть, астрономом или писателем. Причем на ее лице появилась гримаса при слове «писателем».
       Эриксон:Как ты научился писать?
       Зейг:Наверное, путем упражнений.
       Эриксон:Ты учился писать вот так. (Э. жестикулирует, гримасничает и ерзает.)
       Зейг:Да, гримасничая.
       Эриксон:Все тело двигалось.
       Зейг:Да, ерзал на стуле и дергал ногами. Действительно, писать учишься всем телом.
       Эриксон:Угу. Прикусив губу при слове «писателем», она вспомнила, как трудно было научиться писать. Я сам помню, как мне было сложно написать "t", особенно поднять перо и перечеркнуть палочку, или поставить точку над "i".
       Зейг:Здесь в ней еще заметна диссоциация.
       Эриксон:Угу. Слово «писать» мгновенно вернуло ее в детство. А взрослое слово «астрономия» она употребила потому, что ее голова была в состоянии бодрствования.
       Звйг:Понимаю, телом она не восприняла это слово. Эриксон:Угу.
       Салли: Я… у меня левая рука не двигается.(С. улыбается.) Это просто удивительно.(Смеется.)
       Эриксон: Ты слегка удивлена своей левой рукой? Эриксон:Ты заметил, что я сам сначала пошевелил левой рукой? Зейг:Нет, не заметил. Эриксон:Посмотрим еще раз.
       Зейг:Значит, она заметила это периферическим зрением? Видимо, это побудило ее переключить внимание на собственную руку?
       Эриксон:Смотри сам. (Они прокручивают запись обратно, и действительно, Э. шевельнул левой рукой как раз перед тем, как Салли заявила, что у нее парализовало левую руку.)Ход ее мыслей последовал за движением моей руки. Как правило, это делается неосознанно.
       Зейг:Никто бы и не понял, если бы ты сам не указал на это. Обрати внимание на отдельные моменты, происходящие на словесном уровне. Она произносит: «У меня левая рука не двигается. Это просто удивительно.» Это преувеличение. Такое преувеличенное утверждение не в ее стиле. Но ты к этому возвращаешься и говоришь: «Ты слегка удивлена». Немного снижаешь эмоциональный заряд. Подходишь к оценке с противоположного конца.
       Эриксон:Угу.
       Зейг:Это, возможно, позволит ей быть более конкретной в своих утверждениях.
       Эриксон:Не следует заставлять пациента говорить: «У меня рука не двигается». Ты говоришь: «Вам может показаться, что ваша рука не двигается». Ты сам произносишь отрицание «не».
       Зейг:Тогда это дает ей возможность отвечать в утвердительной форме.
       Эриксон:Да.
       Зейг:Итак, ты возвратился к ее преувеличению и поправил ее.
       Эриксон:Из этого преувеличенно-эмоционального состояния я хотел спустить ее вниз, к ее обычному состоянию.
       Салли: Я припоминаю, как вы сказали, что она не будет двигаться и хм…
       Эриксон: Ты мне поверила?
       Салли: Полагаю, да.(Улыбается.)
       Эриксон: Всего лишь полагаешь.(Салли смеется.)
       Зейг:Ты уже однажды воспользовался ее уклончивым ответом, чтобы обыграть слова «предположение» и «действительность». Здесь ты повторяешь «всего лишь полагаешь», и она смеется. Она понимает твою игру, но выражает это не словесно, а телесно.
       Эриксон:Угу.
       Салли: Я, это… мне кажется, что ею не пошевельнуть.
       Эриксон: Значит, ты более чем полагаешь?(Салли смеется.)
       Салли: Хм-м… да.(Тихо.) Я… это так удивительно, что можно пробудиться от шеи и выше, а от шеи и ниже–  нет.