Глава 50

«ЖЕЛЕЗНЫЙ ПРЕСС»

Это же делал в это время тот, кто является причиной столь мучительных страхов, а также событий, которые произойдут в ближайшем будущем только потому, что ему пришла в голову мысль осмотреть Бастилию? Ощущая некоторую неловкость, мы вынуждены сообщить, что Пардальян в данный момент ел пирог с угрем в таверне «Железный пресс», короче говоря, занимался весьма прозаическим делом.

Итак, ранее мы уже видели, как Пардальян и Карл Ангулемский, покинув Бастилию, пошли по улице Сен-Антуан. Она была забита растерянными толпами горожан, которые кричали: «К оружию!» и бежали к крепостным стенам. Благодаря этой сумятице и неразберихе беглецы прошли, никем не замеченные. Однако вскоре Пардальян внезапно остановился и прислонился к стене.

— Что с вами? — спросил Карл. — Это все от волнения, не так ли, дорогой друг? Или… от потери крови?..

— Нет! — ответил Пардальян. — Я просто голоден, вот и все!

И так как у юного герцога по-прежнему был озадаченный вид, он продолжал:

— Да! Посмотрел бы я на вас на моем месте! Черт побери! Я не ел уже двое суток!

— Мы сейчас недалеко от улицы Барре, — сказал Карл, — но у меня есть все основания предполагать, что после всего случившегося мой дом — наименее надежное убежище в Париже для нас обоих…

— Неужели? — отозвался Пардальян, который при этих словах сделал над собой усилие и преодолел-таки свою слабость. — А кстати: что, черт побери, с вами все-таки случилось? Как вышло так, что оставив вас в тот момент, когда вы скакали по берегу Сены, я несколько часов спустя обнаружил вас в Бастилии?

— Зайдем в этот кабачок, — промолвил Карл, глубоко вздохнув, — и я расскажу вам свои злоключения, пока мы будем завтракать. Видите ли, — добавил он застенчиво, — я тоже голоден.

— А меня еще и жажда мучит! — подхватил Пардальян. — Я просто схожу с ума от жажды. Но погодите, мой дорогой герцог! У вас есть деньги? У меня нет ни единого дукатишки, ни единой самой мелкой монетки.

Карл напрасно шарил по карманам.

— Эти злодеи меня обобрали, когда посадили в камеру.

— В таком случае, — хладнокровно сказал Пардальян, — нам остается только идти к вам домой.

Итак, они направились в сторону улицы Барре, которую Пардальян окинул быстрым и верным глазом, прежде чем углубиться в нее. Улица была совершенно пустынна и представляла собой мирный оазис среди гудящего, как улей, Парижа. Они вошли в дом Мари Туше, и шевалье немедленно подкрепил силы двумя большими кубками вина. Карл проводил Пардальяна в комнату, в которой его отец любил отдыхать и где ночевал тогда, когда боялся ночевать в Лувре. Юный герцог открыл просторный и глубокий шкаф, украшенный резьбой. Там были камзолы, штаны, колеты и плащи — все в количестве, достаточном для того, чтобы одеть с ног до головы дюжину дворян. Там также оказались костюмы из бархата, сукна и шелка, шляпы и шапочки, воротники, шарфы…

— Дорогой друг, — сказал юный герцог, — вот одежда, которая принадлежала покойному королю Карлу IX. К ней никто не прикасался, кроме моей матери, которая любила вынимать ее из шкафа и собственноручно чистить. Ваш нынешний наряд вызывает испуг и изумление. Попытайтесь же подобрать себе тут подходящую одежду.

Пардальян взглянул на все эти вещи, а затем, растроганный, повернулся к молодому герцогу. — А вы? — спросил он.

— О, я бы не осмелился коснуться этих реликвий. Но вы, Пардальян, вы — это совсем другое дело…

— Я благодарю вас, Ваше Высочество, — сказал шевалье с тем чрезвычайным хладнокровием, которое было присуще ему в минуты волнения, — но, если я не ошибаюсь, Его Величество Карл IX был такого изящного телосложения, что…

— Это правда! — промолвил Карл Ангулемский. — А я и не подумал, что эти королевские одежды слишком малы для вас.

Он снял со стены одну из длинных и прочных рапир из тех, что принадлежали Карлу IX, большому любителю оружия.

— Возьмите, по крайней мере, эту шпагу, которую носил мой отец, — добавил он.

— Вот на это я согласен! — сказал Пардальян.

Он осмотрел клинок, согнул его, примерил гарду эфеса к своей руке, а затем прицепил шпагу к поясу с удовлетворением, при виде которого глаза Карла радостно заблестели.

После молодой герцог прошел в свою комнату и торопливо переоделся, так как, если Пардальян был просто в отрепьях, то сам он был в рубище узника.

Потом он вновь присоединился к шевалье, сказав:

— Я приказал моим людям приготовить для нас один из таких хороших обедов, как вы любите; через полчаса мы сможем сесть за стол и, наконец, поговорим, Пардальян… у нас есть что сказать друг другу.

— Хм! Мы так же славно побеседуем и вне этих стен; что же касается обеда, то мы удовольствуемся кухней первого попавшегося кабачка. Я заметил одну вещь, ваша светлость: те, кому нужно скрываться, как нам, нигде не находятся в большей безопасности, чем под сводом небес или среди толпы зевак. Пойдемте же отсюда, так как вы уже одеты… и запаслись золотом, я надеюсь?

Вместо ответа Карл высыпал на стол две сотни двойных золотых дукатов, из которых он взял половину, в то время как Пардальян укладывал остальное в карманы своего кожаного пояса.

Выйдя из особняка, шевалье зашел в лавку на улице Мортелери, где торговали подержанной одеждой, и сделал там покупку — купил костюм, причем торговка уверяла его, что костюм был сшит для самого знаменитого Генриха де Гиза, который не захотел его носить потому, что счел слишком тяжелым.

— Я беру его, потому что я один из друзей этого великого человека, — сказал Пардальян.

Он дополнил свою экипировку хорошей кирасой из бычьей кожи и плащом. Затем они принялись искать достаточно уединенную таверну, чтобы чувствовать себя в безопасности.

— Теперь, когда я почти спокоен, — сказал Карл на ходу, — я хотел бы прежде всего, чтобы вы повторили мне те слова, что сказали, когда появились передо мной в камере, в которой, как я думал, я умру. Вы мне приказали молчать именем живой Виолетты.

И Карл остановился: в его глазах горело пламя надежды. Этот вопрос, очевидно, мучил его с того самого часа, когда они покинули Бастилию, но он едва осмелился его задать.

— Да, — с живостью ответил шевалье, — из всего того, что я слышал, следует, что Виолетта жива…

Юный герцог облегченно вздохнул.

— А что с ней стало? — вскричал он, полагая, быть может, что его всемогущий друг вот-вот отведет его за руку к невесте.

— Что с ней стало, — сказал Пардальян, — мы постараемся узнать сразу же после того, как вы мне расскажете, что случилось с вами. Но прежде скажите мне вот что: вы знаете господина де Моревера?

— Я видел его в Орлеане, когда там побывал герцог де Гиз.

— Хорошо! Так вот, если вы когда-либо вновь увидите этого человека, где бы это ни случилось, постарайтесь захватить его…

— Хороший удар кинжала или шпаги… Я знаю, Пардальян, что вы его ненавидите…

— Нет-нет, — сказал Пардальян, как-то странно улыбаясь, — не наносите ему удара… К тому же, я думаю, что Моревер огражден от любой опасности, ибо само Провидение скоро отдаст его мне… Нет, нужно… вернее, будет справедливо, если я смогу сказать ему пару слов прежде, чем он умрет. Как бы то ни было, если вы его увидите, хватайте его живьем и ведите ко мне. Если мы к тому времени не найдем ту, о которой вы тоскуете, Моревер даст нам ценнейшие показания. Мы должны отыскать Моревера!

Карл спрашивал себя, что же могло быть общего у Моревера и Виолетты. Пардальян видел его недоумение, однако поостерегся повторять герцогу рассказ негодяя о его женитьбе на маленькой певице.

— Но объясните же мне наконец, — вновь заговорил Карл, — каким образом, назначив мне встречу у церкви Сен-Поль…

— У церкви Сен-Поль?

— Да! Там вы должны были меня ждать с принцем Фарнезе и мэтром Клодом.

— Принц Фарнезе и мэтр Клод!.. О! — вскричал Пардальян, пораженный этими именами, которые ранее называл ему в камере Моревер.

— Да, — вновь заговорил Карл, — Фарнезе — отец Виолетты… а Клод — это тот самый таинственный незнакомец, которого она, кажется, любит и почитает…

— Так я должен был ждать вас у церкви Сен-Поль с Фарнезе и Клодом? И я вам там назначил встречу?

— Вы передали мне это через госпожу д'Обинье, которая пришла ко мне от вашего имени…

Тут Пардальян задумался над тем, что ему сказал Моревер: Фарнезе и Клод заточены во дворце на Ситэ, и им предстоит умереть от голода. Карл рассказал о визите красивой дамы и о том, что за ним последовало, вплоть до сцены, имевшей место ночью в церкви Сен-Поль.

— Отлично! — сказал внимательно слушавший Пардальян. — Теперь, ваша светлость, я скажу вам две вещи: первое — это то, что я не мог назначить вам какое-либо свидание с Фарнезе и мэтром Клодом, потому что я никогда не видел этого Клода, потому что я не встречался с принцем Фарнезе, Жаном де Кервилье после мимолетной беседы с ним в Монмартрском аббатстве и, наконец, потому, что через два часа после того, как мы с вами расстались, я был схвачен на постоялом дворе «У ворожеи».

— О! Меня провели! — вскричал Карл, вспыхнув. — Меня заманили в западню!

— Второе заключается в том, что дама в маске и переодетая дворянином, ваша прекрасная и досточтимая вестница, вовсе не носит уважаемое имя д'Обинье…

— А как же ее зовут? — спросил Карл с любопытством.

— Ее зовут Фауста! — спокойно ответил Пардальян.

— Фауста?

— Это имя вам ничего не говорит. Терпение! Вы не замедлите познакомиться с ней и по достоинству оценить сию необыкновенную особу.

— Но она все же из семейства д'Обинье?

— Нет, она из семейства Борджиа. Слышали ли вы что-нибудь о семействе Борджиа, монсеньор?

— Увы, Пардальян, не в моей ли собственной семье есть женщина еще более зловещая, чем знаменитая Лукреция. Или вы забыли, что мать Карла IX и Генриха III зовут Екатерина Медичи?

— Да, вы правы, великая Екатерина по своим злодействам вполне может соперничать с прославленной итальянкой, и, что касается меня, то я имел возможность восхищаться ее мрачным гением, находясь совсем рядом. Я даже скажу, что, начиная с позапрошлой ночи, когда ко мне зашел поболтать один старый знакомый, мое восхищение Екатериной стало столь сильным, что я не буду знать покоя до тех пор, пока не доберусь до этой прославленной государыни…

— Что же вы узнали? Что она вам сделала? — проговорил, запинаясь, дрожащий Карл.

— Что она мне сделала?.. Но речь сейчас не о ней. Я хочу вам сказать, что Екатерина Медичи — хотя и прилежная, но всего лишь ученица в сравнении с представительницей рода Борджиа. Опасайтесь Фаусты, ваша светлость! Я еще не вижу цель, которую пытается достичь сия дама, хотя и разгадал частично ее намерения. Однако я очень хорошо понимаю сейчас то, что казалось мне загадкой еще несколько дней назад… Многое проясняется в мертвящем свете этого имени: и похищение Виолетты Бельгодером, и то, что Виолетту потащили на казнь как еретичку, под именем одной из девиц Фурко — да, теперь мне все понятно! Это дело рук Фаусты!

— О! В таком случае — горе этой женщине! — твердо сказал герцог Ангулемский. — Пардальян, надо найти эту тигрицу, и я задушу ее собственными руками.

— Терпение! Вы ее увидите и, быть может, гораздо раньше, чем думаете! Берегитесь! По тому визиту, что она вам нанесла, по той ловушке, которую она вам устроила и в которую вы попались с закрытыми глазами, вы должны понять, с какой силой столкнулись.

— Пускай я даже погибну! — заявил бесстрашно юноша.

— А, черт побери, все было бы слишком просто, если бы речь шла только о том, чтобы умереть. Нет, речь не идет о смерти: речь идет о том, чтобы жить и вернуть жизнь той, кого вы любите…

— Да-да!..

— А для этого, я вам уже говорил, достаточно схватить господина Моревера…

— О, Пардальян! Я теряю разум, когда сталкиваюсь с этими тайнами. При чем здесь Моревер?

Пардальян бросил на своего спутника взгляд, полный сострадания.

«Бедный мальчик! — подумал он. — Что бы ты сказал, если бы узнал, что твоя невеста стала супругой Моревера!..»

— Я говорю, — громко сказал он, — что надо захватить Моревера, потому что Фауста использует его в своих зловещих планах. От него мы узнаем многое. Когда Моревер будет в нашей власти, Фауста лишится одного из своих опасных подручных.

— Почему вы не нападете прямо на ее дом? Пардальян, вы что, не видите, что я вне себя?!

Пардальян взял Карла за руку.

— Позвольте мне действовать по собственному разумению! — сказал он. — Кажется, вы сами говорили: нет ничего непоправимого, кроме смерти. Виолетта жива… Вот что нам важно знать сейчас! Что же до Фаусты, то вы теперь принадлежите к числу тех, на кого устремлен ее поистине смертоносный взгляд. Берегитесь! Я не могу угадать, зачем это ей понадобилось покарать Виолетту. Но не сомневайтесь в том, что если она знает, что вы любите это дитя… а она это знает!.. она, не задумываясь, нанесет вам удар точно так же, как попыталась нанести удар мне и как нанесла удар Фарнезе и Клоду.

— Но это значит, что она очень могущественна! — изумленно вскричал Карл.

— Она более королева во Франции, чем Генрих III когда-либо был нашим королем; она более королева в Париже, чем Гиз в нем король! Гиз ей повинуется. Она нечто большее, чем глава той колоссальной организации, которая называется Священной Лигой; она ее душа! Она сотрясла основы королевства. Она перевернет весь Париж, чтобы добраться до вас, если это будет в ее интересах… Что такое яды семейств Борджиа и Медичи?! Что такое кинжалы лотарингских наемников?! Все это детские игры по сравнению с внушающим ужас арсеналом этой женщины! У нее есть своя армия! У нее есть свой суд! Тысячи шпионов рыщут для нее по столице и королевству. Она видит все, она знает все. Желая уничтожить тех, кто является препятствием на ее пути, она пренебрегает ядом, она пренебрегает кинжалом… она применяет гораздо более сильное оружие, это оружие называется Религия и Правосудие! Ваша светлость, берегитесь судей Фаусты, берегитесь священников Фаусты! Ее священники заключают и расторгают браки! Ее судьи хватают врага Фаусты и препровождают его в Бастилию для того, чтобы подвергнуть пытке, а затем вздернуть этого мученика на виселицу или отправить на эшафот!

— Невозможно! О, все это лишь ужасный сон!

— Сон? Но вспомните о Генрихе III, изгнанном из Парижа! Вспомните о костре, уготованном Виолетте! Вспомните о том, что мы сами всего лишь два часа назад выбрались из Бастилии!.. Вспомните о мэтре Клоде! Вспомните о принце Фарнезе!..

— Кто знает, что стало с этими несчастными?

— Я это знаю… опять же благодаря неоценимому визиту, который мне нанесли в камере…

— Пардальян, — задыхаясь, сказал Карл, — надо освободить этих двоих!.. Один из них — отец Виолетты, а другой… Ах! Я ничего не понимаю… Виолетта любит его и почитает как второго отца! Где они? О, если вы это знаете…

— Они здесь! — сказал Пардальян, указывая Карлу на один из домов; Карл остановился и вгляделся повнимательнее.

Несколько минут назад они вошли в Ситэ и, обойдя его кругом, достигли той его части, что простирается за Собором Парижской Богоматери. Юный герцог увидел, что стоит перед черными высокими потрескавшимися стенами; на мрачном и немом фасаде выделялась железная дверь; редкие окна были закрыты ставнями. Здание имело вид жилища, покинутого несколько лет назад; зеленоватая плесень на стенах делала его похожим на лицо человека, пораженного проказой…

— О, — пробормотал Карл, и в голосе его звучал страх, — ни у Бастилии, ни у Тампля, ни у Шатле нет такого отталкивающего и зловещего вида. Пардальян, что это за гнусная тюрьма?

— Это дворец Фаусты! — сказал Пардальян.

Карл сделал движение, как если бы намеревался броситься к двери, но шевалье схватил его за руку.

— Постучите погромче, — сказал он холодно, — и через десять минут мы присоединимся к Клоду и Фарнезе, которые умирают от голода за этими стенами!..

— От голода! — запинаясь, произнес Карл, вытирая струившийся по лбу пот.

— Да… По крайней мере, если верить тому, что мне рассказал тот очаровательный кавалер, который приходил меня навестить…

— И этот кавалер?..

— Это был Моревер!.. Однако же вид этого дома напоминает мне о том, что я и сам умираю с голоду! Видите по соседству вывеску? Надеюсь, тут нас и накормят, и напоят…

Карл бросил взгляд на харчевню, указанную Пардальяном. Она была аккуратна, приветлива и выглядела процветающей. Пардальян хорошо помнил тот вечер, когда вошел во дворец Фаусты с потерявшей сознание женщиной на руках, вечер, когда он имел с загадочной хозяйкой сего мрачного дома беседу, закончившуюся попыткой его ареста… Именно через эту таверну ему удалось тогда бежать. Следовательно нет сомнения, что дворец и трактир каким-то образом сообщаются. Не исключены также и частые встречи между обитателями зловещего дворца, и хозяевами, и посетителями этого симпатичного заведения.

— Пардальян! — сказал Карл настойчиво. — Я не голоден! Надо освободить этих двоих несчастных!..

— Э, клянусь рогами дьявола, именно поэтому мы и должны пойти пообедать на постоялый двор под названием… под названием… поглядим на вывеску… Вот как? Это мне странным образом напоминает… Хм! Хм!

И Пардальян, усталый и задумчивый, зашагал к двери кабачка «Железный пресс», который содержали Руссотта и Пакетта, как утверждала красивая вывеска с раскачивавшимися на ней бубенчиками. В тот момент, когда шевалье и его спутник должны были взойти на крыльцо, на улице появился глашатай в сопровождении четырех солдат с копьями, характерной особенностью которых были плоские наконечники, и трижды протрубил в рожок. Как ни пустынно было это место, сейчас же из соседних улочек выплеснулась порядочная толпа любопытных и кумушек, окруживших глашатая. На крыльцо таверны поднялись женщины, школяры и солдаты.

— Послушаем, — сказал Пардальян. — Герольды часто говорят очень любопытные вещи, тем более что этого сопровождают вооруженные гвардейцы нашего возлюбленного герцога де Гиза…

Когда глашатай рассудил, что его окружает достаточное количество слушателей, он принялся не читать, а громко произносить указ, который, без сомнения, привычно затвердил наизусть. Тем не менее, он держал в руках пергамент.

— Мы, мэтр Гийом Гийоме, официальный глашатай города Парижа, по приказу, требующему немедленного исполнения, его светлости герцога-регента, осуществляющего управление в этом городе в отсутствие Его Величества короля…

— Да здравствует Гиз! Смерть Ироду! — перебили его из толпы.

— Сим указом, подписанным рукой самого герцога и скрепленным его герцогской печатью, извещаем всех присутствующих мужчин и женщин и требуем, чтобы они известили всех отсутствующих, о том, что:

«Господин де Пардальян, бывший граф Маржанси, объявляется бунтовщиком, предателем и изменником делу Церкви и Священной Лиги.

Приказываем каждому преданному слуге веры, будь это духовное лицо или светское, схватить вышеупомянутого господина де Пардальяна и передать его в руки церковного суда.

Если нет возможности схватить его живым, пусть будет представлен мертвым.

Сообщаем, что вышеуказанный господин де Пардальян среднего роста, ближе к высокому, широк в плечах, носит серый бархатный костюм и круглую шапку с петушиным пером; он имеет загнутые кверху усы и бородку эспаньолкой; у него высокий лоб, светлые глаза, дерзкое выражение лица. Этих примет достаточно для того, чтобы он был опознан, где бы ни прятался.

Также извещаем всех и обещаем: сумма в пять тысяч двойных дукатов будет вручена всякому духовному или светскому лицу, мужчине или женщине, кто схватит вышеупомянутого господина де Пардальяна или представит его голову либо в церковный суд, либо главному прево, либо любому другому представителю правосудия».

Мэтр Гийом Гийоме дунул один раз в свой рожок. Это означало, что оглашение указа закончено. На сей раз толпа была столь потрясена обещанием пяти тысяч дукатов — а это составляло огромное богатство! — что позабыла испустить свой обычный вопль: «Да здравствует Святой Генрих! Да здравствует опора Церкви!»

Глашатай удалился для того, чтобы начать читать указ в другом месте; за ним последовало большое число людей, которые хотели еще раз услышать волшебные слова: «Пять тысяч золотых дукатов» и уже обдумывали, как заполучить это состояние.

Пардальян и Карл вошли в общий зал «Железного пресса»; первый был очень спокоен, второй выглядел потрясенным и слегка растерянным. В зале только и разговоров было, что об указе. Отовсюду слышались вопросы и ответы, и постоянно, как чарующий припев, повторялись слова, звеневшие волшебным металлом: «Пять тысяч золотых дукатов!»…