Глава 39

ЗАМУЖЕСТВО ВИОЛЕТТЫ

Чтобы не упустить нить происходящего, мы вынуждены были следить за ходом событий и следовать за кардиналом и палачом: до дверей их тюрьмы. Итак, мы оставили шевалье Пардальяна в гостинице «У ворожеи», где он выдержал недолгую осаду, а Карла Ангулемского — в особняке на улице Барре, где он ждал отца Виолетты.

Теперь же, вернувшись на несколько часов назад, то есть к тому моменту, когда Клод был схвачен в доме на Гревской площади, мы последуем за шпионом, который, как мы помним, с улицы Барре шел по пятам за бывшим палачом.

Когда Клода хорошенько связали, лишив его всякой возможности двигаться, этот человек направился прямиком ко дворцу Фаусты. Его сейчас же проводили к ней, и он доложил об аресте палача.

Фауста имела в своей власти сразу и Фарнезе, и Клода, двух отцов Виолетты — родного и приемного. Первый, разумеется, любил свою дочь, но хотел ее спасти только из-за снедавшей его страсти к Леоноре де Монтегю, второй же ради Виолетты совершил бы любые подвиги самопожертвования.

Если Фауста и была удовлетворена этим двойным успехом и быстротой и точностью, с какими выполнялись ее приказы, то внешне она этого не проявила. Иметь в руках Клода и Фарнезе, конечно же, хорошо, но прежде всего Фауста хотела вновь схватить Виолетту… Она принялась расспрашивать шпиона, задавая столь четкие и ясно сформулированные вопросы, что они сделали бы честь даже самому грозному следователю.

Основываясь на ответах шпиона, хотя он и не видел никого, кроме Клода, она пришла к выводу, что Виолетта находится в особняке на улице Барре. Жестом отослав соглядатая, Фауста погрузилась в размышления, пытаясь разработать подробнейший план действий. Прежде всего она вычеркнула из списка своих забот Клода и Фарнезе, решив их судьбу. Постучав по столу своим серебряным молоточком, она велела:

— Пусть пригласят кардинала Ровенни.

Через некоторое время низко кланяющийся кардинал предстал перед своей государыней.

— Вы приехали из Рима? — спросила она без всякого вступления.

— Да, Ваше Святейшество, — ответил Ровенни. — приехал нынче утром с указанными двенадцатью епископами и пятью кардиналами, и мы все находимся здесь вот уже два часа.

— Что нового в Риме?

— Сикст во Франции.

— Я знаю.

— Он хотел лично увидеться с Гизом, прежде чем передать ему обещанные миллионы.

— Я это знаю, — ответила Фауста, и взгляд ее метнул молнию.

— В эту минуту он в Ла Рошели, где пытается договориться с еретиком Генрихом Беарнским, и я теряюсь в предположениях, чем можно объяснить такую странную смену политики.

— Мне это известно, кардинал, и этого достаточно.

— Ваше Святейшество всеведущи, — ответил кардинал с нескрываемым восхищением. — Что до остального, все идет хорошо. Трое новых кардиналов и семь епископов разных епархий перешли на нашу сторону и готовы прибыть в Рим, когда настанет время.

— Ждать осталось недолго, кардинал. А пока — знайте: Сикст виделся с Екатериной Медичи, которая вырвала у него обещание сохранять нейтралитет и убедила, что Гиз предаст его. Сикст, который хотел бы видеть на французском троне короля, безгранично преданного ему, остановил свой выбор на Генрихе Беарнском и, связавшись с еретиком, окончательно погубил себя. Что касается Гиза, он колеблется. Его план состоит в том, чтобы подождать смерти Генриха Валуа. Значит, нам придется поторопить события. Все вы должны быть готовы приехать в Шартр, где находится Валуа… Если смерть Генриха III необходима, пусть он умрет!

— Но кто осмелится убить короля Франции?!

— У меня есть подходящий инструмент: молодой монах, в руку которому я вложила кинжал. И он будет хорошо заточен, так как я поручила все женщине, которая не прощает нанесенных ей обид… Но сейчас, кардинал, мы в опасности. Несколько человек встало на моем пути, и они чуть было не разрушили наши планы. Двое из них у меня в руках. Вот бумага, где изложено преступление, которое они совершили против Нашего Святейшества… Срочно соберите суд, и пусть к сегодняшнему вечеру будет готов приговор, который вы по всем правилам, зачитаете мэтру Клоду…

— Нашему палачу?!

— И Жану Фарнезе, — закончила Фауста.

— Что?! Кардиналу Фарнезе?!

— Фарнезе предал наше дело, кардинал! Идите же и действуйте без промедления! Пускай ваш приговор послужит уроком всем колеблющимся!

Ровенни побледнел, ибо эти слова принцессы означали, что узники должны быть казнены. Но таково было влияние грозной повелительницы на тех, кто ее окружал, что он подавил свой ужас и вышел, взяв из рук Фаусты обвинительный акт, где были перечислены преступления, содеянные Клодом и Фарнезе.

Решив, таким образом, судьбу мятежных палача и кардинала, Фауста обратилась мыслями к Виолетте.

Девушка находится в доме на улице Барре. С кем? Вне всякого сомнения, с Пардальяном. Шевалье вырвал ее из рук стражи, тащившей ее на костер, и поручил заботам одного из своих друзей, который и увез спасенную девушку. Фауста видела это собственными глазами.

Пардальян присоединился к своей возлюбленной в особняке на улице Барре — в доме, известном Клоду, который тоже отправился туда. Затем Клод вернулся на Гревскую площадь. Зачем? Разумеется, лишь затем, чтобы увести Фарнезе, отца Виолетты. Значит, сейчас Пардальян и его друг — хозяин особняка на улице Барре — вместе с Виолеттой ждут возвращения Клода, который должен препроводить к ним Фарнезе.

Таковы были умозаключения Фаусты. И мы видим, что она установила истину до такой степени, до какой ее вообще возможно было установить путем размышлений.

Вывод был прост. В ее власти находились Клод и Фарнезе. Оставалось только отправиться на улицу Барре с отрядом, который сумел бы захватить Пардальяна и его возлюбленную.

Приняв решение, Фауста никогда не откладывала его исполнение. Она вновь ударила в гонг, чтобы отдать приказ. Вошедший лакей держал в руках золотой поднос. На подносе лежало письмо.

— Посланец от монсеньора де Гиза, — сказал лакей, преклоняя колено, — только что принес это. Он ждет.

Фауста взяла письмо, распечатала его, прочла и изменилась в лице. Вот что там было написано:

«Сударыня, Пардальян в наших руках. Он находится в гостинице „У ворожеи“, расположенной на улице Сен-Дени, мы окружили ее со всех сторон. Зверь в западне. Я думаю, Вам будет приятно увидеть, как его загоняют. Я посылаю к Вам одного из преданных мне людей, господина Моревера, который будет находиться в Вашем распоряжении и сможет сопровождать Вас на место охоты.»

На письме не было ни подписи, ни печати. Но Фауста узнала почерк Гиза.

— Проводите ко мне этого человека, — приказала она.

Итак, выводы Фаусты оказались неверными: Пардальяна не было на улице Барре рядом с Виолеттой. Его окружили на улице Сен-Дени люди Гиза.

В зал вошел Моревер. И поскольку он знал, что его послали к принцессе, то не смог сдержать удивления при виде пажа в камзоле, украшенном гербом Лотарингии. (Фауста не успела еще снять костюм пажа, который надела, отправившись на Гревскую площадь. )

— Сударь, — сказала она, — вы посланы ко мне герцогом де Гизом?

— Да, сударыня, — улыбнулся, поклонившись, Моревер, который решил, что эта женщина, переодетая пажом и носящая на груди цвета герцога, всего лишь одна из многочисленных подружек Гиза.

Моревер никогда не видел Фаусту. Впрочем, ее имя было ему знакомо, и как один из приближенных Меченого он знал, что эта женщина обладает страшной и таинственной силой и что она приехала в Париж для исполнения какого-то гигантского и мрачного замысла, в котором бегство Генриха III и создание Лиги являлись всего лишь отдельными звеньями. Но Моревер понятия не имел, что именно она сейчас находится перед ним.

— Сударыня, — повторил он, — мой господин герцог прислал меня к вам, чтобы передать новость, содержащуюся в письме: Пардальян попался, как лис в норе. Если вы согласны присутствовать при этом развлечении, то соблаговолите, сударыня, без промедления следовать за мной. Простите, что я тороплю вас, но у меня есть личные причины не опоздать к началу представления.

С того самого момента, как Моревер вошел к ней, Фауста прилагала все усилия, желая понять натуру этого человека и разобраться в его характере, исходя из жестов, голоса, взглядов… Необыкновенная живость ее воображения и изощренный ум позволяли ей проделывать это всякий раз, когда перед ней находился незнакомец. Ошибалась она редко. Когда Моревер закончил говорить, она поняла, что этим человеком движет неугасимая и дикая ненависть, и он немедленно перестал быть в ее глазах простым гонцом.

— Господин де Моревер, — вдруг произнесла она с одной из своих улыбок, заставлявших мужчин трепетать, — я не меньше вас тороплюсь оказаться рядом с герцогом де Гизом…

— Тогда поехали…

— Минуту. Я хочу поведать вам причину своей поспешности в надежде, что вы поможете мне в исполнении моих замыслов.

— Я к вашим услугам, — кланяясь, проговорил Моревер с той элегантной вежливостью, в которой ему нельзя было отказать, — но ради Бога, поторопитесь, сударыня!

Фауста какое-то мгновение смотрела на него, наблюдала, изучала с мрачным удовлетворением и, наконец, отвела заметную роль в той огромной трагедии, которую замышляла. В этом-то и состоит секрет благополучия могущественных мира сего: уметь оценивать людей и с толком их использовать.

— Я хотела, — сказала она, пронзая Моревера взглядом, — просить милости у господина де Гиза. Без сомнения, он мне не откажет, но, поскольку вы обещали свою помощь, я рассчитываю на вас, так как знаю, что герцог всегда прислушивается к вашим словам…

— А в чем же должна состоять эта милость? — спросил Моревер, покусывая в лихорадочном нетерпении ус.

— Так, мелочь, — ответила Фауста, — подарить жизнь и свободу господину Пардальяну…

Моревер подскочил на месте. На какое-то мгновение взгляд его помутился, а со щек сошел весь румянец. Он нервно расхохотался и хлопнул себя по колену.

— Значит, вот чего вы хотите, чтобы я попросил для вас у герцога? — спросил он изменившимся голосом. — Послушайте, сударыня, нам надо торопиться, ибо опоздания я себе не прощу, поэтому позвольте мне сообщить вам нечто, что без сомнения изменит ваши планы относительно меня. Вот уже почти восемнадцать лет я знаком с… Пардальяном. И вот уже восемнадцать лет, сударыня, я жду случая, подобного сегодняшнему. Поймите, сударыня, если бы мой лучший друг заступился за Пардальяна, он немедленно стал бы моим смертельным врагом! Если бы мой отец сделал хоть одно движение, чтобы спасти Пардальяна, я убил бы отца! Если герцог де Гиз помилует его ради вас, я убью герцога, рискуя быть растерзанным на месте его стражей! Если вы на моих глазах попросите этой милости, я убью вас!..

Произнеся эти слова, Моревер вскочил: он потерял голову от ненависти, лицо его исказилось, рука легла на эфес шпаги… казалось, он сейчас бросится на Фаусту. Однако же злодей быстро обрел хладнокровие и поклонился:

— Прощайте, сударыня, простите за резкости, которые невольно вырвались у меня. Извините, но я не смогу сопровождать вас, так как знаю, о чем вы собираетесь просить герцога де Гиза…

— Тем не менее я буду просить его об этом, — вставая, произнесла Фауста.

Моревер издал нервный смешок.

— К счастью, — процедил он, — я избавлен от необходимости убивать такое прекрасное создание, каким вы являетесь, сударыня, ибо полагаю, что герцог скорее своими руками расправится с вами, как бы горько ему ни было впоследствии, чем согласится даровать жизнь и свободу своему смертельному врагу.

— И все же он согласится! — произнесла Фауста с той непередаваемой властностью, перед которой склонялись самые гордые головы. — То, в чем он отказал бы вам и даже самому себе, он с покорностью отдаст мне!

— Вам?! — вскричал изумленный Моревер. — Но почему? Кто вы такая, что осмеливаетесь так говорить о моем хозяине, о хозяине Парижа, который вскоре будет хозяином всего королевства?

— Я говорю так потому, что если вы — вместе со всем Парижем — повинуетесь Гизу, то Гиз повинуется мне! Потому что я — мозг, в котором рождаются замыслы, а он — всего лишь рука, которая действует, побуждаемая мозгом. Потому что я — та, кто взбунтовала королевство и изгнала Генриха III! Я соорудила трон вашего завтрашнего короля, и я послана, чтобы восстановить прежний порядок вещей, расшатанный невежеством королей, гордыней священников и бунтом народов… Я — Фауста!

— Фауста! — прошептал, трепеща, Моревер.

И из глубины его памяти всплыли все разрозненные слухи о бесконечном могуществе этой женщины, чье имя со страхом шептали в окружении герцога; это имя, заставлявшее бледнеть самого Гиза, это имя, напоминавшее о самых таинственных заговорах, это имя — символ небывалого величия, необычайной силы и сверхъестественного господства — поразило Моревера. Он был охвачен едва ли не суеверным ужасом.

Он бросил быстрый взгляд на эту женщину, и она показалась ему преобразившейся, окруженной сиянием, а на ее челе — он мог бы поклясться в этом! — красовалась тиара. Ноги его задрожали, и он опустился на колени. Фауста с пренебрежением смотрела на него. Без сомнения, на ее счету были более трудные и более славные победы.

— Моревер, — произнесла она более спокойным голосом, — мне известна твоя ненависть к Пардальяну. И теперь, когда ты знаешь, кто я, я спрашиваю тебя: хочешь ли ты дать мне жизнь и свободу этого человека?

У Моревера, казалось, помутился рассудок, бешенство овладело им при мысли, что Пардальян может ускользнуть от него. Ему пришла в голову идея броситься на Фаусту и расправиться с ней… но он знал, что за дверьми стоит охрана, готовая ворваться в зал по первому же зову. Он понимал, что за Фаустой стоит грозный Гиз, да и вся Лига будет мстить ему за это убийство. Он хрипло вздохнул, решил про себя отложить свою месть и прошептал:

— Да исполнится ваша воля!..

Затем, словно его силы иссякли после этого признания собственного поражения, из его глаз, сверкая, брызнули слезы. Он поднялся и пробормотал:

— Вся моя жизнь была в этой ненависти. Теперь я отдаю свою жизнь в ваши руки.

Фауста пригласила Моревера сесть, указав ему на кресло. И лицо ее приобрело выражение пленительной нежности. Но Моревер отрицательно покачал головой.

«Вот человек, который готов возненавидеть меня, — подумала Фауста. — Нужно, чтобы через мгновение он был готов меня обожать.»

— Господин де Моревер, — произнесла она вслух, — добровольно принеся мне в жертву свою ненависть, вы обрели право на мою признательность. Я хочу предложить вам награду, достойную вас.

И снова Моревер покачал головой.

— Прежде всего, — спокойно продолжала Фауста, — знайте, что ваша ненависть, несмотря ни на что, будет удовлетворена.

— Что вы хотите этим сказать? — вскричал Моревер.

— Что Пардальян умрет! Что я попрошу герцога не только помиловать его, но и отдать его вам, как только он будет схвачен!

Моревер издал сдавленное рычание. Несколько секунд он размышлял, не играет ли с ним эта женщина. Но нет! Ее лицо было величественно серьезно, надменно и — дышало искренностью.

— Сударыня, — сказал он благодарно, — я только что сказал, что вручаю вам свою жизнь; теперь я говорю вам, что, когда вы попросите у меня эту жизнь, я буду готов умереть за вас…

«Теперь он мой, — подумала Фауста. — Можно добиться всего, используя ненависть; ничего не достигнешь, используя любовь!»

— Господин де Моревер, — сказала она важно, — я запомню ваши слова, при случае ваша жизнь может мне понадобиться.

— Пусть этот случай придет — и вы увидите меня в деле. Но, сударыня, не кажется ли вам, что мне пора вернуться к герцогу де Гизу?

— Ничего не бойтесь. Без моего приказа Пардальяна никто не тронет, а этот приказ отнесете герцогу вы. Теперь слушайте меня. Я вас знаю так же, как знаю господина де Менвиля и господина Бюсси-Леклерка, так же, как знаю все окружение герцога де Гиза. Я знаю, что вы бедны, знаю, что герцог рассчитывает на вашу преданность и назначает вас при этом лишь на второстепенные должности. За шестнадцать лет, которые вы ему служите, вам так и не удалось составить себе состояние… возможно, потому что вы были поглощены одной-единственной мыслью, своего рода навязчивой идеей. Короче говоря, вы бедны, держитесь в стороне от спесивых дворян Гиза, и вам не на что надеяться, даже если Гиз станет королем… нет, особенно если он станет королем! Ведь чем выше человек поднимается, тем легче он забывает тех, кто служил ему ступеньками. У вас нет надежды, так скажем, возвыситься, изменить свое незавидное положение смельчака, которому доверяют кинжал, но которого выгодно держать в тени.

— Сударыня, — пробормотал Моревер, униженный, сраженный этими безжалостно-правдивыми словами.

— Я заблуждаюсь… или, вернее, меня ввели в заблуждение?

— Нет! Все, что вы сказали, — слишком верно!

— Хотите стать богатым в один миг? Хотите сразу получить деньги и высокое положение, на которое вам дает право ваш оригинальный и свободный ум? Вам будут обеспечены сто тысяч ливров годового дохода с завтрашнего же дня, если вы меня послушаетесь, а в будущем — важная должность при французском дворе, например, что-нибудь вроде начальника дворцовой стражи.

— Что нужно сделать? — пробормотал ослепленный и вмиг покоренный Моревер.

— Вы узнаете это сегодня вечером. Будьте здесь в одиннадцать, и я объясню, чего жду от вас. Теперь можете возвращаться к герцогу. Вот мои распоряжения, касающиеся вашего врага Пардальяна: его надо взять живым и доставить в Бастилию. Добавьте, что я хочу, чтобы меня предупредили, когда он будет схвачен.

— Я предупрежу вас самолично, — с поклоном произнес Моревер, совершенно ошеломленный всем происшедшим и прежде всего — властным тоном, которым эта женщина отдавала приказы королю Парижа, будущему королю Франции.

Фауста сделала жест, выражающий снисходительную доброжелательность, и Моревер удалился. Он вышел из ее дома и поспешно направился на улицу Сен-Дени. Фауста же после ухода Моревера уронила голову на руки, словно ее обуревали тяжелые мысли: если и казалось, что она провела всю эту сцену без малейшего усилия, то на самом деле этот разговор потребовал от нее большого напряжения.

— Пардальян схвачен, — прошептала она. — Схвачен! Доставлен в Бастилию! Так что же, радость или ужас заставляет вздыматься мою грудь? О! Несчастное сердце женщины! Если я не могу тебя вырвать, то я, по крайней мере, подавлю твой бунт! Я не увижу Пардальяна, и он умрет! Я завтра же решу его судьбу…

Она встряхнула головой, словно желая очнуться, стряхнуть с себя какое-то наваждение. Все же она прекрасно умела справляться с собой!

— Но кто тогда находится в особняке на улице Барре? Где Виолетта? Мне необходимо знать это сейчас же…

Фауста прошептала эти слова, взглянула в зеркало, слабо улыбнулась и позвала своих девушек Мирти и Леа, которые принесли ей еще один мужской костюм. Она сняла пажеское платье, которое было на ней до сих пор, надела новое, только что принесенное, закрыла лицо черной бархатной маской с белой атласной подкладкой и верхом на лошади, в сопровождении одного слуги, направилась на улицу Барре.

Этим слугой был шпион, который следил за мэтром Клодом.

Когда они почти прибыли на место, соглядатай обогнал Фаусту и первым остановился перед особняком, откуда, как он видел, выходил Клод. Фауста спешилась и взялась за дверной молоток. Через несколько секунд окошечко в двери приоткрылось. Появилось лицо мужчины.

— Что вам угодно? — спросил он, окинув улицу быстрым и подозрительным взглядом. Впрочем, он быстро успокоился, увидев, что перед домом стоит лишь молодой дворянин и его лакей.

Фауста ответила:

— Я от господина шевалье де Пардальяна, мэтра Клода и монсеньора Фарнезе.

Произвела ли такой эффект тройная рекомендация, или было достаточно одного имени — неизвестно, но едва Фауста договорила, как дверь стремительно распахнулась и человек произнес:

— Входите, монсеньор ждет вас…

«Монсеньор!» — с удивлением отметила Фауста.

Она вошла, внешне никак не проявив своего замешательства, но рука ее удостоверилась в том, что кинжал и пистолет, которые она заткнула за пояс, можно легко и быстро выхватить из-под окутывающего ее плаща.