— Это тебе за давешних диверсантов, — прокомментировал командир полка и добавил: — А за сегодняшнее, когда ваш батальон первым вступил в бой против четырех немецких дивизий, я уже представил тебя к еще одной награде. Ты сам тоже не зевай, готовь представления на своих бойцов, отличившихся в бою.

В коробочке лежала новенькая медаль «За отвагу». Капитан Терехов долго смотрел на награду, затем повесил медаль на комбинезон и, взяв в руки лопату, продолжил копать почти готовое укрытие для танка.

Когда начало темнеть и над рекой стал сгущаться вечерний туман, вдали на вражеском берегу послышался шум моторов. Экипажи к этому времени уже загнали танки в укрытиям завершали их маскировку. Скорее всего, немцы планировали ночную атаку. Где-то слева в воздух взлетела осветительная ракета и, зависнув на парашюте над поймой реки, осветила окрестности. За ней в небо поднялась вторая, но уже на правом фланге. Иван тоже полез в люк за ракетницей и коробкой осветительных ракет.

Запустив ракету, он поднял бинокль и стал разглядывать освещенный ею луг на другом берегу реки. Так и есть — немецкая пехота короткими перебежками, а то и ползком под прикрытием темноты и тумана выдвигалась к реке. Значит, времени остается немного. Минут десять-двадцать. Сейчас они займут исходную позицию, затем артналет и сразу за ним атака. Атаковать будет пехота. Немецкие танки если и появятся, то лишь за тем, чтобы издалека поддержать ее огнем. Да и то ближе чем на полтора километра они не подойдут. А в темноте с такого расстояния прицельно стрелять не смогут. Конечно, КВ-3 могут их бить и с двух километров, потому противник может рассчитывать только на то, что будет не виден в ночной темноте.

— Рота, тревога! По машинам! — крикнул Иван.

А ниже в траншеях, где сидела пехота, уже слышались команды и клацание затворов. Пехотинцы тоже заметили крадущихся немцев. Осветительных ракет стало взлетать в воздух все больше. Пулеметчики открыли стрельбу по приближавшемуся противнику. К противоположному берегу реки полетели трассеры пулеметных очередей.

С вражеской стороны послышались выстрелы орудий и сразу же на русские позиции обрушились снаряды. Вскоре кроме снарядов со свистом и воем начали прилетать и турбореактивные мины, выпущенные из шестиствольных минометов NbWrf-41. Загрохотали взрывы, освещая ночь вспышками пламени и выбрасывая вверх столбы земли. В ответ огонь открыла и русская артиллерия. Гаубицы открыли огонь по лесу, где должны были быть сконцентрированы немецкие силы и расположены батареи, а минометы принялись обстреливать луг около реки, по которому кралась немецкая пехота.

Затем ниже по склону вдобавок к треску пулеметов раздались короткие очереди русских автоматических винтовок, а затем и немецких автоматов. Неприятель начал форсировать реку. Завязался бой. Немецкая артиллерия перенесла огонь дальше в глубину русской обороны, и теперь немецкие снаряды рвались позади позиций танков, как раз в промежутке между первой и второй линиями обороны. Очевидно немцы рассчитывали, что вторая линия траншей должна находиться ближе.

Танкисты пытались поддерживать пехоту огнем, стреляя по реке и противоположному берегу, максимально склонив стволы орудий. Вода в речушке вскипела от разрывов снарядов. В воздухе мелькало причудливое переплетение трассеров, летящих с разных сторон во всех направлениях. Над поймой реки клубился дым и водяной пар. Иван представлял, какая ожесточенная рукопашная схватка сейчас идет внизу, где сошлась в смертельном поединке пехота.

Но вот из дыма показались две бегущие фигуры, за ними третья, четвертая. Кто это?! То ли наша пехота дрогнула и побежала, то ли это прорвавшие оборону немцы?! Трассер курсового пулемета срубил бегущих. Кого-то зацепило пулями, кто-то залег и продолжает ползти. А курсовой пулемет вновь и вновь выпускает им навстречу веер трассеров. Это все же противник. Значит, группа вражеских солдат все равно прорвалась к позициям танков. Они все ближе. Почти в мертвой зоне. Трассеры курсового пулемета веером мелькают над ними не задевая, а они все ползут. И наверняка готовят ручные гранаты или магнитные противотанковые мины. А танки не имеют иного пехотного прикрытия, чем то, которое сейчас сражается в своих траншеях.

— Внимание! Впереди группа солдат противника! Они уже почти в мертвой зоне! — сказал Иван по внутренней связи. — Кидаем гранаты через люк!

— Есть, гранаты через люк! — ответил механик-водитель. Послышалось: «Раз... Два...» Скрипнул люк.

«Три! Четыре!» На счет «четыре» люк захлопнулся. Впереди рванула граната Ф-1. Затем все повторилось, и рванула еще одна граната. Один из оставшихся врагов вскочил и бросился бежать. Но убежал он недалеко — разрыв еще одной «лимонки» уложил его осколками.

Бой продолжался минут сорок. Наконец стрельба начала стихать. Сквозь закрывавший речную низину дым невозможно было разглядеть, что там происходит, но, похоже, немцы отступали. Вслед отступавшим трещали пулеметы и автоматические винтовки. Постепенно стрельба стихла, бой закончился. Ночной ветер рассеял дым, и луна осветила своим холодным могильным светом место боя. Оба берега реки были изрыты воронками, кругом лежали тела убитых. Потери были огромны с обеих сторон, но немцам так и не удалось преодолеть эту небольшую речку.

Через час противник начал мощный артиллерийский обстрел, перепахивая снарядами берега реки. И опять ему ответила русская артиллерия. И вскоре вражеские батареи смолкли. Такое быстрое подавление артиллерии противника было необычно, так как звукометрическая служба работала неважно и из-за несовершенного оборудования, и из-за низкой подготовки личного состава. В области артиллерийской разведки отставание от немцев было значительным.

Когда обстрел прекратился и наступила тишина, Иван открыл люк, высунулся по пояс и выстрелил из ракетницы осветительной ракетой. Затем взял бинокль и начал осматривать противоположный берег, луг, перепаханный снарядами, и опушку далекого леса. Кроме его ракеты в небе светились еще несколько. Все ждали второй атаки и всматривались в сторону вражеских позиций. В тишине Иван уловил негромкий звук двигателей. Посмотрев вверх, он различил еле видные на фоне звездного неба темные тени самолетов. Приглядевшись, он заметил, что это бипланы — медлительные, но зато относительно тихие старички У-2, бывшие до войны мирными учебно-тренировочными и сельскохозяйственными самолетами. Судя по всему, они как раз и корректировали огонь артиллерии.

До рассвета тишину нарушали лишь хлопки ракетниц да санитарные машины, увозившие раненых. На рассвете прибыла свежая стрелковая дивизия, сменившая остатки той пехоты, что выдержала жестокий ночной бой. Немецкие войска больше не пытались атаковать. Но на рассвете вновь появились «лаптежники». За первым налетом последовал второй. И хотя зенитчики встретили врага метким огнем, налеты прекратились, лишь когда в небе появились русские истребители.

1 июля 1941 года. Левый берег Западной Двины.

Штаб 4-й танковой группы. Склонившись над картой.

Наверху грохотала канонада. После близких разрывов через щели между толстыми бревнами, из которых состоял потолок штабного убежища, сыпались струйки песка. Эрих-Фриц фон Манштейн-Левински стряхнул песок с головы, а затем с лежавшей на столе карты. Силы подчиненных ему войск, которые еще недавно были четвертой танковой группой, таяли час за часом. А ведь всего неделю назад они, сокрушая все на своем пути, шли к Новгороду и Ленинграду. Дивизия СС «Тотенкопф», получившая приказ прорвать окружение и восстановить связь с основными силами, хоть и понесла значительные потери, но прорвалась. А остальные семь дивизий, в том числе три танковые, так и остались в котле, да еще и разорванные на две части Западной Двиной, форсирование которой было только что успешно начато.

Теперь надеяться было не на что. Войска, которые несколько дней назад форсировали реку, понеся значительные потери, были вынуждены под огнем противника переправляться обратно, так как не могли удержать плацдарм. Русские подтягивали все новые и новые силы, сжимая кольцо окружения. По окруженным войскам круглосуточно била русская артиллерия. В небе постоянно кружили русские бомбардировщики. И если поначалу это были новейшие бронированные штурмовики Ил-2 и пикирующие бомбардировщики Пе-2, то теперь их уже сменили более старые машины, в основном СБ. Более современные машины и опытные летчики русским требовались на фронте, а добивать окруженные войска можно было и старыми самолетами, за штурвалами которых сидели выпускники летных училищ, получая боевую практику. Истребительного прикрытия у фон Манштейна-Левински не было, зенитных пушек почти не осталось, да и у оставшихся заканчивались снаряды.

Нехватку боеприпасов ощущали не только зенитчики, но и все окруженные войска. Топливо еще было, но не много. Вчерашняя попытка собрать ударный кулак и прорваться закончилась неудачей. Потеряв почти полсотни танков, немецкие войска продвинулись меньше, чем на пять километров. А учитывая, что русские уже были в Шауляе и Паневежесе, прорываться из окружения после вчерашней неудачи было делом гиблым. Оставалось или попытаться просачиваться небольшими группами, или — капитулировать. Генерал Манштейн-Левински стоял перед очень тяжелым выбором. Он был не из тех, кто готов сам идти на верную гибель, а сдаваться в плен тоже не хотелось. Теперь он очень жалел о том, что в первые дни войны давал приказы своим войскам о расстрелах русских офицеров и комиссаров, а также о расправах над партизанами и их семьями. Нет, генерал не был жесток, просто он очень хотел понравиться фюреру и стать фельдмаршалом. Тогда он как-то не задумывался, что рисковал получить повышение на краю могилы, а теперь жалел, боясь, что русские его вполне справедливо расстреляют как военного преступника.

— Господин генерал! — устало доложил спустившийся в убежище адъютант. — Русские сбрасывают с самолетов листовки, призывающие сдаваться.

Он протянул Манштейну лист бумаги, на котором был напечатан призыв прекращать сопротивление, складывать оружие и сдаваться. Текст был подписан неким комитетом «Свободная Германия». Манштейн понимал, что после всех тягот окружения и тем более вчерашней неудачи многие его солдаты уже сдаются, как поодиночке, так и целыми подразделениями.

— Господин генерал! — как будто угадав его мысли, сказал адъютант. — Многие начали сдаваться. У солдат нет веры в победу. Среди них идут крамольные разговоры. Они даже начали ругать фюрера. Что же делать?!

Манштейн тяжело опустился на стоявшую у стола табуретку. Наверху громыхнул взрыв. Земля вздрогнула. Опять с потолка посыпался песок, попавший генералу за шиворот. Манштейн поежился. Все было мерзко и безнадежно. Он был подавлен и зол. Плохо, что он сам отправил дивизию СС «Тотенкопф» в прорыв. Эйке смог бы поддержать дисциплину среди своих солдат. А они, в свою очередь, смогли бы террором навести порядок и в других частях окруженной группировки. Но почти половина дивизии «Тотенкопф» полегла при выходе из окружения. А сам Эйке пропал, лично полетев осматривать с воздуха маршрут выхода своих частей. По непроверенным данным, его самолет был сбит, а обгоревшее тело группенфюрера захоронено на каком-то сельском кладбище.

Манштейн поднял взгляд на адъютанта и произнес:

— Паникеров — вешать! Тех, кто будет распространять пораженческие настроения или попытается сдаться русским — вешать на месте. Вешать без суда! Я наделяю всех офицеров полномочиями полевых трибуналов. Вешать публично на видных местах, а на шеи таблички за что. Это приказ! Отправьте посыльных к командирам всех частей. С кем еще есть телефонная связь, пусть свяжутся по телефону.

— Так точно, господин генерал!

— Идите, выполняйте... — Манштейн мрачно посмотрел на карту.

Кольцо окружения сжималось. Связь с подразделениями терялась, и лишь в половине случаев виноваты были обрывы телефонного кабеля. Командиры гибли, подразделения сдавались в плен или уничтожались. Наконец, генерал решился. Он не спеша снял свой мундир, подошел к стоявшему в углу платяному шкафу и достал обычную солдатскую форму. Надев ее, он положил в нагрудный карман удостоверение личности на имя фельдфебеля артиллерии Меера Брода, в которое была вклеена его фотография. Затем генерал взял автомат МР-38, четыре запасные обоймы, пару гранат и ранец с продовольствием. Немного подумав, он связал свой генеральский мундир в узел и, прихватив и его, направился к выходу из убежища.

Штаб располагался в перелеске рядом с руинами какого-то поселка. Снаружи у выхода лежал недавно убитый близким разрывом снаряда часовой. Его напарника нигде поблизости видно не было. По-прежнему грохотали разрывы снарядов. Чуть поодаль на березах висели двое солдат с фанерными табличками на шеях «трус». Генерал осмотрелся и побежал, пригибаясь и прячась от осколков снарядов и комьев земли в воронках. Больше всего он сейчас боялся встретить не русских, а своих же. Он уже успел пожалеть об отданном приказе вешать пораженцев. Теперь и его самого могли повесить как дезертира или же просто убить свои же солдаты, обозленные этим приказом.

Где-то в паре километров трещала автоматная и пулеметная стрельба. Иногда слышались выстрелы противотанковых пушек. Значит, очередная русская атака. Атаки не были особо яростными. Встретив сопротивление, русские дальше не лезли, понимая, что окруженным войскам все равно некуда деваться. Целью таких атак было постоянно держать окруженные войска в напряжении, изматывать морально. Похоже, что русские и не собирались предпринимать окончательный штурм, рассчитывая на капитуляцию окруженных и огонь своих гаубиц.

Манштейн, прислушиваясь к звукам боя, выбирал наиболее безопасное направление на слух. Конечно, лучше было бы пробираться ночью или даже под утро. И генерал решил дождаться темноты в каком-нибудь укромном месте. Он развернул карту, чтобы посмотреть, где находятся позиции противника, и, пройдя еще километр, забрался под подбитый бронетранспортер в ожидании ночи.

Когда стемнело, Манштейн выбрался наружу. Теперь нужно было где-то закопать генеральский мундир и документы. Озираясь по сторонам, он двинулся к видневшемуся неподалеку перелеску. Но в темноте он обо что-то споткнулся и упал. Приглядевшись, генерал увидел труп какого-то офицера. Его, похоже, убило взрывом авиабомбы, оставившей неподалеку довольно большую воронку. Тело офицера особенно не пострадало, зато голову совершенно ужасно изуродовало крупным осколком. Часть черепа была вообще снесена, а все лицо превратилось в сплошное кровавое месиво. По росту и комплекции офицер был очень похож на самого Манштейна.

Манштейн развязал узел, а затем, преодолевая отвращение, раздел труп и натянул на него свой мундир. В нагрудный карман он вложил свое удостоверение, а в боковой карман пару своих писем. Теперь его явно не будут разыскивать, и, даже попав в плен к русским, есть шанс сойти за простого солдата, избежав трибунала и расстрела или даже виселицы в качестве военного преступника. Генерал встал и, вытирая измазанные в грязи и крови руки, оглядел труп. Одетый в генеральский мундир покойник лежал на открытом пространстве и был хорошо виден. Как только наступит утро и станет светло, его обнаружат и будут считать, что фон Манштейн-Левински погиб. Генерал усмехнулся и, подняв с земли автомат, зашагал в темноту.

1 июля 1941 года. Берег реки Вьюшка.

Взгляд из люка танка Т-34М.

После того как в воздухе начали господствовать русские истребители, появились пикирующие бомбардировщики Пе-2. Они прошли двумя волнами куда-то в глубь немецкой обороны. За ними на малой высоте пронеслись штурмовики Ил-2. «Илы» атаковали позиции противника на опушке видневшегося в двух километрах за рекой леса.

— Батальон, по машинам! — услышал Иван вдали крик комбата и крикнул своим экипажам: — Рота, по машинам!

По радио поступил приказ заводить моторы и двигаться через реку вслед за тяжелыми танками и пехотой. Взревели моторы тридцатьчетверок. Где-то позади загрохотали гаубичные батареи. Перед опушкой леса засверкали разрывы снарядов. Над верхушками деревьев в нескольких местах поднялись столбы черного дыма. Вероятно, горела какая-то подбитая немецкая техника.

Пехота перешла речку вброд и, пригнувшись, побежала через луг. Через брод пошли тяжелые танки КВ-1, поддерживая пехотинцев огнем. Несколько КВ-3 продолжали стоять на возвышенности и стрелять с максимальной дистанции по замаскированным в кустарнике на опушке леса немецким танкам и самоходкам. Вскоре настала очередь тридчатьчетверок. Рота капитана Терехова первой прошла через реку и колонной двинулась за тяжелыми танками. Два KB слишком рано попытались съехать с дороги и увязли, превратившись в неподвижные огневые точки. При наступлении это было не особо страшно — должны были подойти тягачи и вытащить их. Хотя вытаскивать 47-тонный KB было делом нелегким, учитывая, что даже для вытаскивания среднего Т-34 приходилось использовать по два трактора.

Когда пехота приблизилась к опушке леса, ее прижал к земле огонь немецких пулеметов. Пехотинцы залегли, поджидая танки. Миновав топкий луг, KB и тридцатьчетверки развернулись в цепь и пошли вперед. Позади послышалось раскатистое «Ура!». Это за танками вновь пошла в атаку пехота. Замаскированные в лесу немецкие орудия подбили несколько русских машин. Не полагаясь лишь на противотанковые 37-мм и 50-мм орудия, противник использовал в обороне и выведенные на прямую наводку дивизионные пушки. Уже зная о непробиваемости лобовой брони тяжелых KB, немецкие артиллеристы предпочитали стрелять по тридцатьчетверкам, а если по KB, то, в основном, по гусеницам. Когда танки и пехота достигли немецких позиций, противник побежал, бросая пулеметы и орудия. Бой перекинулся в лес, разбившись на множество скоротечных стычек.

В лесу танк капитана Терехова выскочил на достаточно большую поляну, где стояли восемь тяжелых 150-мм полевых орудий SiG-33. Батарея вела навесной огонь, а стволы орудий были подняты почти вертикально. Стрелок сразу начал поливать поляну из курсового пулемета.

— Леха, дави пушки! — крикнул Иван механику-водителю.

Танк развернулся и помчался через поляну. За ним из леса показались еще две тридцатьчетверки. Расчеты орудий бросились бежать, стараясь укрыться за деревьями. Было видно, что появление русских танков является для них полной неожиданностью. Сминаемые пушки скрежетали под гусеницами, не умолкали пулеметы. Через несколько минут с батареей было покончено. Танки двинулись дальше, преследуя отступающего противника.

Для немецких танковых частей бой в лесу превратился в настоящий ад. Немецкие танки обладали существенно меньшей скоростью и проходимостью, чем русские. Да и при отступлении пришлось подставлять корму. Отдельные подразделения пытались организовывать очаги обороны, маскируя танки и самоходные орудия в укрытиях и открывая огонь чуть ли не в упор, подбивая русские машины с ближней дистанции до того, как те замечали противника. Но это уже было агонией, так как такие очаги обороны держались не долго. Русские их быстро уничтожали, заходя с тыла или фланга, а то и прямо в лоб.

К середине дня удалось с боями пройти более пяти километров, отбросив противника почти на тот же рубеж, откуда он начинал свое наступление. Но если тогда немцы, быстрее стянувшие силы для прорыва, имели численное превосходство, то теперь уже русская армия имела подавляющее превосходство над противником. Но все равно предстоял прорыв линии обороны, ранее возведенной немцами в период стабилизации фронта.

Солнце стояло в зените. Капитан Терехов вылез из танка и посмотрел на свою боевую машину. Танку досталось основательно. Разбиты обе фары. На броне вмятины от снарядов. Ящик для имущества, приваренный на надгусеничной полке, превращен в решето. Но в целом машина исправна и может продолжать бой. Появился командир батальона и приказал замаскировать танки и приступить к ремонту и обслуживанию техники. Командиров рот он взял вместе с собой на командно-наблюдательный пункт командира полка, расположенный на вершине находившегося неподалеку небольшого холма.

— Здравия желаю, товарищи офицеры! — произнес командир полка, когда командиры рот и батальонов построились перед ним.

— Здравия желаем, товарищ подполковник! — бодро ответили офицеры.

Они стояли на склоне холма, в сотне метров от командно-наблюдательного пункта, укрытые от противника кустарником. Чуть ниже по склону солдаты копали штабную землянку и ход сообщения.

— Молодцы! Герои! Хвалю! — сказал командир полка. — Как вчера ночную атаку отбили! А сегодня как немцев по лесу гоняли! Молодцы!

Затем подполковник развернул карту, которую держал в руках, и продолжил:

— Дальше вам предстоит весьма нелегкая задача. Впереди хорошо подготовленная линия обороны. Минные поля, противотанковые рвы, надолбы. Кто из вас воевал в финскую, знает, что это такое. Наша дивизия будет участвовать в прорыве вражеской обороны. Прорывать, конечно, будем после подготовки. Сначала разведка все выяснит. Подтянем артиллерию. И тогда начнем. Сейчас вы с моего КНП посмотрите на вражеские укрепления. Но сначала я покажу их вам на карте...

Офицеры окружили подполковника, и он продолжил объяснять:

— Вот тут и тут — минные поля. Предположительно, еще и здесь. Надолбы увидите в бинокль и сами. Здесь позиция противотанковых орудий. Здесь тоже, но здесь — «колотушки», 37-мм. Они не так опасны. Вот так идут траншеи первой линии, вот это ДЗОТы. Эти два видны неплохо. Выглядят, как холмики такие... А вот эти три хорошо замаскированы. Все ДЗОТы нужно будет подавить или хотя бы блокировать, чтобы расчистить дорогу пехоте. Все ясно?

— Так точно, товарищ подполковник!

— Вот и хорошо. Вторая линия траншей у немцев примерно вот здесь. Там тоже возможно наличие ДЗОТов. Кроме того, позади первой линии траншей в обороне стоят танки в укрытиях. Для каждого танка подготовлено две-три сменные позиции. Все позиции хорошо замаскированы. Ожидается применение новых танков с более мощными орудиями. В общем, берите бинокли, и я даю вам полчаса, чтобы с моего КНП изучить передний край вражеской обороны.

Офицеры, пригнувшись, прошли по ходу сообщения на командно-наблюдательный пункт. Оттуда, с вершины холма, открывался изумительный пейзаж. Но сейчас офицеров-танкистов интересовала не красота русской природы, а уродовавшие ее подобно ранам или нарывам вражеские укрепления, протянувшиеся сплошной полосой на много километров.

Иван поднес к глазам бинокль. Километрах в трех стояли сплошные ряды вкопанных в землю толстых бревен. Между ними как будто бы специально оставлены проходы. Но как уже выяснили разведчики, там минные поля. Небольшие холмики, позади рядов надолбов — вражеские ДЗОТы. Нелегко будет прорывать такую оборону. Ну, ничего! На Карельском перешейке линию Маннергейма прорвали, значит, и здесь прорвем. Благо лето — нет сугробов и мороза. Да и укрепления у немцев земляные и деревянные, а не бетонные ДОТы и гранитные надолбы, как у финнов. Но артиллерия значительно мощнее, да и противотанковые пушки, в отличие от финнов, имеются в приличном количестве.

3 июля 1941 года. Берлин.

Штаб-квартира СС на Принцальбрехтштрассе, 9.

Руководитель РСХА обергруппенфюрер Рейнгард Гейдрих поднимался по ступеням парадной лестницы главной штаб-квартиры СС на Принцальбрехтштрассе, 9. Он был мрачен и задумчив. Его лицо, как всегда, было спокойно, но руки, мявшие перчатки, выдавали волнение. Эта беседа с рейхсфюрером СС Гиммлером, для которой он приехал, была результатом долгих размышлений. Он обдумывал эту проблему уже давно. А последнюю неделю — постоянно. И даже сейчас он еще не был до конца уверен, что стоит говорить о задуманном с Гиммлером.

Еще давно, в конце 1930-х, в кругу ближайших друзей Гейдрих заявил: «Если Гитлер начнет совершать ошибки, то долг СС — его остановить». Но тогда не то кто-то донес об этом, не то помещение прослушивалось. Об этой фразе стало известно и Гиммлеру, и самому Гитлеру. К Гейдриху стали относиться с еще большей опаской, чем раньше, но вынуждены были его терпеть, так как другого профессионала, способного руководить спецслужбами, не было. Его почти все боялись, а многие и ненавидели. Гейдрих, подобно белой вороне, выделялся на серо-черном фоне руководителей Рейха. Выделялся он даже внешне — высокий, крепкий, красивый блондин, с голубыми глазами — просто образец арийца. Великолепный спортсмен — фехтовальщик и наездник. Враги и недоброжелатели еще на заре его карьеры распространяли клевету о его якобы еврейском происхождении. После конфуза с вымыслом о еврейской бабушке с фамилией Зюсс, которой, как выяснилось, не существовало, эти слухи несколько поутихли. Но недоброжелатели все равно пытались их распространять. И в культурном отношении Рейнгард был на голову выше большинства нацистов. Происходя из семьи директора консерватории, он был великолепным скрипачом и имел хорошее образование. Но самое главное — превосходил всех по своему интеллекту. Он был прагматичным национал-социалистом. Его рассудок не затмевали бредовые великогерманские амбиции Гитлера и еще более бредовые расовые теории Розенберга. Не разделял он и мистическо-мессианских настроений своего непосредственного начальника Гиммлера. За это его не только не любили; но и боялись, чувствуя его интеллектуальное превосходство. Но еще больше его боялись и ненавидели те, для кого национал-социализм превратился в кормушку и карьерную лестницу. Ненавидели его и сионисты, так как Гейдрих выступал за «жесткий вариант» решения еврейского вопроса. Конечно, жесткий вариант подразумевал не обязательно истребление евреев, а допускал и их принудительную депортацию. Но сионистам нужно было руками немцев запугать евреев, собрать их в концентрационные лагеря и гетто с тем, чтобы потом отправить в планируемое еврейское государство. В данном аспекте даже физическое истребление еврейства больше устраивало сионистов, чем депортация евреев из Германии.

Гейдрих сочетал преданность делу с холодным и расчетливым прагматизмом. Его даже называли «паладином Гитлера», но он был предан Германии и национал-социализму, а не лично Гитлеру, которого он теперь уже считал врагом и Германии, и национал-социализма. Гитлер уже давно начал делать ошибки. И СС его вовремя не остановило. Первой серьезной ошибкой была война с Польшей. И это было первой серьезной «подставой» со стороны тайных союзников Гитлера — сионистов. Они помогли Гитлеру с триумфом без боя присоединить Австрию и Чехословакию. Тогда, в 1939-м, они также пообещали Гитлеру, что Польша сдастся, а Англия и Франция в войну не вступят. Но поляки вместо того, чтобы капитулировать, хоть и начали драпать, но науськиваемое англичанами польское правительство продолжало «воевать» уже из Лондона. Англия и Франция объявили войну де-юре, хотя и не начали ее де-факто. Опьяненный успехами первых дней войны, бездействием англо-французов и бегством польской армии, Гитлер не остановился на Висле, а решил оккупировать всю Польшу. Собственно, агрессором и захватчиком он стал, лишь перейдя Вислу. До этого война шла за возврат отторгнутых по Версальскому договору немецких земель с немецким населением. Таким образом, Гитлер получил сомнительную честь начать войну в Европе да еще и лишился такого хотя и своенравного, но, в общем, неплохого союзника, как Польша.

Затем Гитлер совершил свою фатальную ошибку — напал на Россию. Россия — огромная и загадочная северная страна. Если подходить к расовым вопросам с точки зрения науки, а не идеологизированного бреда ненавидящего русских прибалтийского полунемца-полуеврея Розенберга, то Русский Народ в большей степени нордическая раса, чем немцы. Гитлер возомнил, что Россия — «колосс на глиняных ногах». Он недооценил ни мощи русской армии, ни патриотизма Русского Народа. Планировалось разгромить русскую армию у границы. Но Сталин решил занять оборону в глубине, а самое главное — свои танковые войска, так же как немцы, он свел в несколько мощных ударных группировок. И ударил в самый критический момент, когда немецкие танковые группы вырвались вперед. Да и танки у русских оказались лучше. Как итог — полный разгром. А ведь предупреждал Бисмарк, что с Россией надо дружить, а не воевать. Да и Грегор Штрассер говорил то же самое. А Гитлер по-прежнему горлопанит о своем гении, который должен обеспечить Германии победу. Даже теперь, когда уже не понятно, сможет ли Германия сдержать готовящееся русское контрнаступление. Амбиции Гитлера, по мнению Гейдриха, несли Германии только поражение.

Сейчас стоило всерьез думать о мире с Россией. Но для этого нужно было убрать Гитлера. За этим Гейдрих и попросил аудиенции у Гиммлера. Он очень сомневался, стоит ли посвящать рейхсфюрера в заговор, который созрел среди высших офицеров СС. Планировалось силами спецподразделения СС захватить Гитлера в его бункере в Восточной Пруссии и заставить передать свои полномочия рейхсканцлера Гиммлеру. Другой подходящей фигуры, кроме Гиммлера, у заговорщиков не было. Затем предполагалось обратиться к русским с предложением о мире. Еще утром Гейдрих распорядился направить соответствующий запрос о начале переговоров по тайному каналу прямой связи между СД и русским НКВД, по сути между ним, Гейдрихом, и Берией.

Гиммлер был достаточно умным человеком, весьма идейным, но недостаточно решительным и слишком верящим в гений Гитлера, а также во всякую мистическо-мессианскую чушь. Идя на разговор с Гиммлером, Гейдрих шел ва-банк. В случае если беседа не удастся, его могут арестовать прямо в кабинете рейхсфюрера. К дверям кабинета обергруппенфюрер подошел, все еще пребывая в сомнениях.

— Зиг хайль, партайгеноссе! — поприветствовал Гейдрих своего шефа, войдя в кабинет.

— А, Гейдрих! И вам зиг тоже хайль! — ответил рейхсфюрер, оторвавшись от чтения бумаг и поправив пенсне. — Как поживаете? Как жена? Как дети? Как урожай винограда?

— Эх, Генрих... — вздохнул Гейдрих, садясь в кресло. — Моя личная жизнь, как никогда, удачна. Мое ведомство, как вы знаете, почти единственное в Рейхе, где царит порядок. Но я пришел к вам, чтобы поговорить о более важных вещах.

— Я вас слушаю, геноссе... — ответил Гиммлер, не отрывая взгляда от собеседника. Было видно, что рейхсфюрер сам ждал этого разговора и потому очень волновался.

— Я хочу поговорить о судьбе Германии и судьбе национал-социализма, — начал Гейдрих. — Не спорю, Гитлер — великий человек. Он привел национал-социалистов к победе в Германии. Он сплотил немецкий народ и вдохновил его идеями национал-социализма. Он вернул отторгнутые у Германии земли, он объединил всех немцев, которые до этого проживали за пределами Рейха...