Порядок в танковых войсках

В течение следующих сорока минут жандармы втолкнули в кузов еще девятерых, и грузовик тронулся. Ехали недолго — вскоре машина остановилась и послышалась команда: «Выходи! Шнеля!» Офицеров загнали в сарай и начали вызывать по одному. Вскоре вызвали и фон Блицмана. Его провели в избу, где сидели четверо гестаповцев. Почти час длился перекрестный допрос — гестаповцы пытались выявить возможную причастность Йозефа к заговору против фюрера, в котором участвовали не только офицеры и генералы Вермахта, но и некоторые высшие чины СС. Сначала Йозефу угрожали и требовали признаний, которые он со страху подписал. Затем его заставили написать доносы на нескольких офицеров своего полка. Но после всего этого Йозефа, который уже успел во всем признаться, распрощаться с жизнью и приготовиться к неминуемому расстрелу, а то и виселице, следователь, аккуратно сложив все его признания в папочку, будничным голосом сказал, что подозрения более-менее развеялись... пока... Гестаповцы отпустили фон Блицмана, даже принеся извинения:

— Господин гауптштурмфюрер, вы должны понимать, что после событий последней ночи мы все, и не только гестапо, но и каждый офицер, каждый солдат, да и вообще каждый немец, вплоть до последнего еврея в концлагере, должны проявлять бдительность и своевременно разоблачать любой намек на заговор против нашего любимого фюрера. Сожалеем, что и вам пришлось пройти процедуру проверки, так как на вас поступил донос. Впредь, как только почувствуете измену, сразу докладывайте в гестапо. Вы свободны. Пока свободны... Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — ответил Йозеф дрожащим голосом и на негнущихся ногах покинул страшную гестаповскую избу.

Обратно его везли на том же грузовике. Вместе с ним в кузове сидели офицеры, среди которых были и те, на кого он написал доносы. Фон Блицман догадывался, что и они написали доносы на него. Однако он не мог понять, почему их всех отпустили. Он не знал, что гестапо имеет указание разоблачить в каждом полку ровно по одному заговорщику. Не больше и не меньше. Ровно по одному. И только при вскрытии реальной подпольной организации надлежало вызвать специальную оперативную группу, которая могла бы арестовывать столько офицеров, сколько сочла бы нужным. С одной стороны, необходимо было укрепить пошатнувшуюся после поражений дисциплину и упавший авторитет Гитлера, а с другой стороны, при слишком радикальных мерах обозначившаяся после последних поражений нехватка офицерских кадров могла бы стать критической. Да и многих арестованных заговорщиков планировалось, разжаловав, отправить на передовую.

Офицеры с облегчением вернулись в полк, осознавая, что теперь их могут арестовать в любой момент на основании их же собственных показаний. После этого мало кто осмелился бы ослушаться приказа или тем более неодобрительно высказаться о фюрере. Страх перед застенками гестапо придал немецким войскам «второе дыхание». Конечно, сил для продолжения наступления все равно не было, но немецкие войска хотя бы могли более стойко обороняться. А русское наступление должно было вот-вот начаться.

4 июля 1941 года.

Штаб 318-го стрелкового полка в деревне Дятлово, северо-западнее Шауляя.

В дверь избы, в которой находился штаб полка, деликатно постучали.

— Да, войдите! — крикнул начальник штаба полка капитан Ремизов.

Капитан как раз сел обедать. Командир полка и политрук уехали в штаб дивизии на партийную конференцию, и он оставался за старшего. Ведь сказал же и адъютанту, и часовому у входа, что обедает. Все в полку прекрасно знали, что капитана можно будить в любое время суток, когда он спит, но от приема пищи его отрывать не рекомендуется. Обед для Ремизова был делом святым.

— Топрый дэн, господин капитан, — поздоровался вошедший с легким акцентом.

«Прибалт, что ли? Наверняка новенький, порядков наших не знает...» — подумал Ремизов.

Вошедший был здоровым парнем, одетым в русскую полевую форму с лейтенантскими «шпалами» в красных пехотных петлицах. Говорил он с явным акцентом, да и обращение было, мягко выражаясь, неуставным. Тем более он произнес «господин капитан». Кто его вообще сюда пустил, почему часовой, сидевший у входа, ничего не доложил?! Капитан даже не знал, как отреагировать на странного посетителя. Он так и застыл за столом с открытым ртом и поднесенной ко рту ложкой со щами.

— Господин... О! Доннер веттер! Товарищ капитан, мне срочно нужно связаться с контрразведкой СМЕРШ, — продолжил странный посетитель.

Капитан чуть было не подавился щами при упоминании о СМЕРШе. Зачем этому странному лейтенанту нужно в контрразведку.

— Передайте им, что пришел связной от того, кого они ждут. Там должны быть в курсе, — добавил посетитель.

Капитан отодвинул тарелку и, с подозрением поглядывая на своего гостя, поднял трубку полевого телефона.

— Это капитан Ремизов, соедините меня с отделом контрразведки... Здравия желаю! Говорит капитан Ремизов, начальник штаба 318-го стрелкового полка. Тут какой-то лейтенант заявился. Говорит с акцентом. Хочет передать вам, что пришел связной, которого вы ждете. Да! Кто связной? Лейтенант, а связной где?!

— Их бин. Я есть связной, — ответил посетитель, усаживаясь на лавку.

— Говорит, что он и есть связной. Говорит, что вы его якобы ждете. Хорошо, понял.

Капитан повесил трубку и посмотрел на лейтенанта. Ему по телефону приказали его задержать и ждать дальнейших распоряжений.

— Эй, Петренко! — крикнул капитан адъютанту, который должен был находиться в сенях.

Никто не отозвался. Капитан встал из-за стола и прошел к дверям. На крыльце вместо часового сидели двое таких же крепких парней, как и загадочный лейтенант, только одетых в солдатскую форму. В избе послышался зуммер телефона. Капитан вернулся к аппарату.

— Капитан Ремизов слушает!

— Этот немец сейчас у вас? — послышался в трубке незнакомый голос.

— Э-э-э... Немец?..

— Да, тот связной, который пришел к нам?

— Так точно!

— Накормите его и всячески позаботьтесь. Обращаться с ним очень вежливо и корректно. Это приказ. Мы уже выезжаем.

Капитан уже совсем ничего не понимал. Он медленно положил телефонную трубку и попытался собраться с мыслями.

— Э-э-э... Товарищ лейтенант, прошу к столу, щец не хотите? Там на крыльце ваши хлопцы? Так зовите в избу. Товарищи из контрразведки уже едут сюда. Странно, куда наш часовой подевался. Под трибунал отдам за дизертирство!

— Данке шон! — ответил лейтенант, присаживаясь за стол. — На часового не стоит обижаться. Он жив-здоров. Сидит в сарае вместе с тем офицером, который находился у входа. Мы ему ничего плохого не сделали, только связали. Но сейчас я прикажу их отпустить.

Вскоре около избы остановились два легковых ГАЗ-М1, и в избу вошел майор ГБ[41].

— Здравия желаю! — сразу вскочил капитан Ремизов.

— Здравия желаю, товарищ капитан! Майор Телегин, контрразведка СМЕРШ. Я приехал за нашим немецким коллегой, — ответил смершевец.

Капитан указал на лейтенанта, который только что с аппетитом доел щи из своей тарелки.

— Гутен таг, геноссе! — на достаточно чистом немецком обратился контрразведчик к загадочному гостю.

Лейтенант встал, и они обменялись рукопожатиями. Немцы привели обратно часового и адъютанта, которых до этого держали в сарае, пристроенном к избе, вернули им оружие и уехали вместе с нквдэшным майором.

К вечеру в деревню вернулись командир полка и политрук. Но вернулись они не одни. Вместе с ними прибыли те же майор из СМЕРШа и немецкий лейтенант, сопровождаемые целым батальоном Осназа НКВД. Личный состав полка, дежуривший на передовой, был заменен на бойцов войск НКВД. Где-то около полуночи послышался шум моторов, и через деревню проследовала колонна немецких бронетранспортеров с закрашенными опознавательными знаками. Колонну сопровождали солдаты войск НКВД. И хотя было темно, капитан Ремизов смог разглядеть, что в бронетранспортерах сидят немецкие автоматчики в камуфляже.

Один из бронетранспортеров остановился, и из него вышел высокий блондин в эсэсовской форме. Он крепко пожал руку гэбэшному майору и сел в его «эмку», на которой и уехал. Когда немецкие бронетранспортеры и грузовики с осназовцами скрылись в темноте, командир полка собрал офицеров и объявил им, что проводилась особо секретная операция. Что-либо рассказывать о таинственных немцах было запрещено. Да и вообще рекомендовалось обо всем этом забыть. Лишь через неделю капитан Ремизов увидел в газете «Красная Звезда» фотографию того немца, который ночью пожимал руку гэбэшному майору. На фотографии этот немец стоял рядом со Сталиным, Ждановым и Берией, а звали его Рейнгард Гейдрих. Рядом была статья, в которой говорилось о том, что Адольф Гитлер предал дело национал-социализма, а на самом деле настоящие национал-социалисты вовсе не хотят воевать с русскими. Статья завершалась выводом, что социалистические Россия и Германия должны дружить друг с другом. При этом делалась ссылка на убитого гитлеровцами Грегора Штрассера, заложившего теоретический фундамент истинного национал-социализма.

Капитан Ремизов усмехнулся. Тут уж всякому было понятно, что, напав на Россию, Гитлер погубил и Германский Рейх, и национал-социализм. А значит, он был врагом и Рейха, и национал-социализма. Все правильно товариш Жданов написал в своей статье. Что же, недолго Гитлеру осталось править. Скоро придет русская армия и даст возможность честным национал-социалистам, таким, как этот Гейдрих, освободить Германию от Гитлера и построить правильный национал-социализм в братской для социалистической России социалистической Германии. И капитан Ремизов был полон решимости помочь в этом немецким товарищам и всему братскому немецкому народу.

5 июля 1941 года.

Нейтральная полоса между русскими и немецкими позициями юго-западнее Паневежиса.

Ганс Гроссман лениво сидел в кустарнике, покуривая сигарету. Стояла жара. Он положил на землю автомат и, расстегнув воротник форменного кителя, отхлебнул воды из фляжки. Вода заканчивалась, а день предстоял явно жаркий. Его напарник Гюнтер дремал, разморенный жарой. В целом на этом участке фронта уже почти неделю было относительно спокойно. Русские, неожиданным мощным ударом взявшие Клайпеду и вышедшие таким образом к побережью Балтийского моря, особой активности не проявляли. В окружении остались 4-я танковая группа и передовые части 18-й и 16-й полевых армий. Основной котел был под Крустипилсом, а второй поменьше — юго-западнее Риги. К тому времени, когда немецкое командование собрало силы и попыталось деблокировать окруженные войска, русские уже успели закрепиться, потому и далеко продвинуться не удалось. Немецкие войска лишь кое-как с большими потерями отбили Клайпеду. После этого фронт на некоторое время стабилизировался.

Ганс и Гюнтер, рядовые 4-й «полицейской» моторизованной дивизии СС, с утра заступили в дозор на передовой. Они располагались в кустарнике, примерно в километре от основных позиций первого эшелона дивизии. Где-то в километре отсюда, вероятно, на опушке видневшегося в отдалении леса, сидели аналогичные русские дозоры. До основных русских позиций было километра два. Дневная служба всегда была спокойной. Лишь иногда вдали можно было увидеть небольшие группы русских солдат, но близко они никогда не подходили. В общем-то, конечно, дело еще не дошло до футбольных матчей, как в 1939 году на французско-германской границе, но русские и немецкие дозоры уже стали издалека друг с другом здороваться. «Гутен таг, комераден!» — кричали русские. «Добрый дэн, товариш!» — отвечали немцы.

Позавчера даже был совместный концерт. Русские играли на аккордеоне, а немцы на губной гармошке. Пели хором, и русские, и немцы. Исполняли в основном арии из классических опер. Многих поразил высокий культурный уровень русских солдат.

Все портило только то, что русские разведчики любили по ночам похищать с передовой немецких часовых. Захваченный в плен сержант такой разведывательной группы рассказал, что «захват языка» у них что-то типа спорта. И похищают часовых они не для получения каких-либо сведений, которыми эти рядовые солдаты явно не обладают, а соревнуясь между частями — чьи разведчики больше «языков» приведут. Потому днем можно было расслабиться и смотреть в сторону русских позиций вполглаза, а ночью приходилось держать ухо востро.

Так как вода во фляге закончилась, Ганс решил спуститься к ручью, где из-под земли били родники. Он растолкал Понтера:

— Эй, дружище! Хватит спать, а то проспишь русское наступление! Я схожу к ручью, наполню флягу.

— А! Чего?!. А, ну давай... — сонно сказал Понтер, разлепив глаза.

Ганс закинул автомат за спину и пошел по узкой лесной тропинке, петлявшей вдоль опушки березового леса. Весело пели птицы, и Ганс шел вразвалочку, засунув руки в карманы и насвистывая веселую песенку. Неожиданно его внимание привлекла какая-то фигура, короткими перебежками приближающаяся через поле со стороны русских позиций.

Ганс присмотрелся. Неизвестный был одет в женское платье, а на голове был повязан цветастый платок. Он боязливо оглядывался по сторонам, и Ганс сразу догадался, что это переодетый русский шпион. Мало им по ночам немецких солдат терроризировать, так еще теперь и днем бегают! Большевики, наверное, решили, что немцы совсем дураки и их можно обмануть этим дурацким трюком с переодеванием. Ганс был уверен, что это задумка еврейских комиссаров. Как он уже понял, сами русские вовсе не дураки, что бы там ни брехала геббельсовская пропаганда. Ганс тихо присел в стороне от тропинки, сжимая в руках автомат. Переодетый шпион крался как раз в его сторону. Ганс затаил дыхание. Шпион, оглядываясь в сторону поля, подошел совсем близко, не заметив немецкого солдата.

Оружия у шпиона видно не было, но русские разведчики были опасны и без оружия. А уж если это какой-то особый агент, направленный не войсковой разведкой, а еврейскими комиссарами, то и подавно. К тому же ножи, которыми мастерски умели пользоваться русские, прятать весьма несложно. Ганс осторожно, чтобы не хрустнула под ногами какая-нибудь ветка, приблизился к шпиону со спины и с размаху ударил его автоматом по затылку. Шпион от удара отлетел в заросли черники. Платье при этом задралось, обнажив худые волосатые ноги, обутые в грязные стоптанные ботинки. Ганс наклонился и перевернул пленного на спину. Это был пожилой мужчина, с крючковатым «орлиным» носом и характерными чертами лица.

— О, руссише юде! Даз ист нарюрлих большевик! — воскликнул Ганс, который, как и положено солдату войск СС, не любил евреев. Действительно, судя по внешности пленного это был не обычный русский разведчик, а агент еврейских комиссаров.

Ганс пнул пленного под ребра и отошел в сторону, клацнув затвором автомата. Через пару минут пленный начал приходить в себя. Он застонал и попытался пошевелиться.

— Вставай, юдише шайсе! Ком, ком! Шнеля! — заорал на пленного Ганс.

После окрика пленный очнулся и сел на землю, со страхом и изумлением глядя на направленный в лицо ствол автомата.

— Их бин генерал Манштейн... — проблеял переодетый шпион. — Их бин дойче...

Ганс не удержался и расхохотался. Этот большевистский шпион — шутник! Вот это и называется настоящий еврейский юмор! Уже всем известно, что генерал Манштейн погиб в котле под Крустпилсом. Обстоятельства его гибели так и не были выяснены, однако русские сообщили, что обнаружен обезображенный труп генерала, который опознали по найденным в кармане мундира документам. А этот большевистский еврейчик мало того, что попытался наивно обмануть немцев, переодевшись в женское платье, так еще теперь заявляет, что он генерал Манштейн. Продолжая смеяться, Ганс пинками заставил пленного подняться и повел по тропинке.

— Эй, Понтер! Я поймал русского шпиона! — крикнул Ганс.

Из кустов поднялся сонный Гюнтер, с удивлением посмотревший на семенящего по тропинке пленного.

— Ганс, ты что, и вправду решил, что это чмо — русский шпион? — с сомнением сказал Понтер.

— Крался с русской стороны. Заявляет, что он — Манштейн, — ответил Ганс, пожав плечами.

— Я, я! Натюрлих! Майн наме ист Манштейн! — закивал пленный.

— Он и по-немецки еще разговаривает! — сказал Ганс. — Значит, точно — шпион!

— Заметь, дружище, что немецкий среди русских знают многие, но все с акцентом. У них даже разведчики немецкий толком не знают. А этот видишь, как разговаривает. Оружие у него есть? Ты его обыскал?

— Ни оружия, ни документов!

— Вот видишь! Стал бы русский шпион без оружия и без документов пробираться в наш тыл?! — назидательно подняв вверх палец, сказал Гюнтер. — У русского шпиона может быть оружия и не было бы, но вот фальшивых аусвайсов была бы целая пачка. Да и не такие русские идиоты, чтобы думать, что смогут нас обмануть, переодевшись в женское платье.

— А зачем он тогда к нам пробирался?

— Так это наверняка какой-то местечковый еврейчик. Решил перебраться к нам, чтобы попытаться выдать себя за фольксдойче... сбежавшего из Сибири. Решил, что раз он знает немецкий, то мы ему поверим. Вот потому и документов у него нет, чтобы мы графу о его происхождении не посмотрели. Только это и по морде видно без всяких документов.

И Гюнтер, подойдя ближе, с размаху ударил пленного кулаком в нос. Пленный от удара улетел в кусты.

— Да и по запаху тоже... Чувствуешь, как от него воняет?! — Гюнтер брезгливо вытер кулак травой. От незнакомца действительно исходил неприятный запах давно немытого тела.

— И что мы с ним делать теперь будем? — растерянно спросил Ганс.

— Как что!? Сейчас очухается, и мы заставим его признаться, что он русский шпион. В контрразведке ему, конечно, не поверят, но мы с тобой, может быть, все же получим благодарность за его поимку. А если его сразу привести как еврея, то «спасибо», конечно, скажут, и все.

— Ну, может, еще по десять марок дадут...

— Вот, а так мы еще и отпуск получим! И не по десять, а хотя бы по двадцать марок...

— Тогда за работу, дружище! — сказал Ганс, закатывая рукава.

До службы в войсках СС и Ганс, и Понтер служили в полиции. Оба были уличными постовыми. Ганс в Мюнхене, Понтер в Берлине. Выбивать показания они еще не разучились, а потому за работу с пленным взялись со знанием дела.

5 июля 1941 года.

Штаб 4-й «полицейской» моторизованной дивизии СС юго-западнее Паневежиса.

К хутору, на котором располагался штаб 4-й моторизованной дивизии СС, подошли два солдата, ведущих какого-то достаточно странного человека. Конвоируемый был одет в грязное рваное женское платье и истошно орал:

— Их бин руссиш шпион! Их бин большевик! Их бин юдише комиссар!

— Хальт! Куда идете?! — поинтересовались часовые из полевой жандармерии, стоявшие на посту на окраине хутора.

— Хайль Гитлер! Вот, русского шпиона поймали. Нам нужно в контрразведку, — ответили солдаты.

— Гы-гы-гы!.. — расхохотались жандармы. — Да какой это шпион?! Ты на его морду посмотри! Русские хоть и унтерменши, но внешность у них даже более арийская, чем у нас. А это какой-то местный прибалтийский жидок.

— Так он утверждает, что он русский шпион! — в один голос заявили солдаты.

— Я, я! Натюрлих! Их бин руссиш шпион! Их бин большевик! Их бин юдише комиссар! — затараторил пленный, получив от Гюнтера легкий удар по почкам.

Жандармы заржали еще больше.

— Он, наверное, хочет денег попросить за какие-нибудь русские секреты, которые сам придумал! Гы-гы-гы! Ладно, тащите его в контрразведку. Это вон тот домик, — показал пальцем один из жандармов. — Там с ним разберутся. Мало ему не покажется. Гы-гы-гы!

— Ком, ком, юдише швайн! — пинком подтолкнул Ганс пленного.

В отделе контрразведки дивизии пленный, опасливо косясь на солдат, которые его привели, продолжил заявлять, что он «руссише шпион» и «юдише комиссар». В качестве доказательства Гюнтер передал гестаповцам русскую ручную гранату РГД-33 и «опознавательный знак русского шпиона» — эмалевую красную звездочку от пилотки, которые якобы были изъяты у пленного при задержании. Когда солдаты ушли, пленный сразу сменил показания и заявил:

— Я генерал Манштейн, командующий 4-й танковой группой, находящейся в окружении!

Гестаповцы расхохотались. То, что Манштейн погиб, а его обезображенный труп был опознан по документам, подтверждали и русские своим официальным сообщением, и взятые ими в плен офицеры штаба 4-й танковой группы, и немногие выбравшиеся из окружения немецкие офицеры и солдаты. Официально было объявлено, что фон Манштейн-Левински погиб во время попытки прорваться из окружения. Его труп обнаружили и опознали немецкие солдаты, но не успели захоронить. При капитуляции тело было передано русским войскам, которые и произвели захоронение.

Около получаса гестаповцы обсуждали, стоит ли оформлять пленного как русского шпиона. Но все же решили не позориться и передать его зондеркоманде как еврея. Уже следующим утром бывший генерал сидел в товарном вагоне, который, отстукивая колесами на стыках рельс, катился в сторону концентрационного лагеря Майданек. Генерал Манштейн еще не знал, что он совершенно зря почти неделю пробирался через русские тылы, переодевшись в украденное в какой-то деревеньке платье. В общем-то, только случайность заменила ему виселицу бараками концлагеря. Объявись он живым и здоровым, наверняка бы попал в число участников заговора против Гитлера. Так что лучше для него было сидеть в концлагере в качестве еврея и ждать, когда его коллега, генерал Роммель, отвоюет у англичан Палестину для создания еврейского государства. А затем благополучно туда отбыть, так как Гитлер, по имевшемуся соглашению с сионистами, в обмен на сдачу Австрии, Чехословакии и Франции обязался не только отвоевать для еврейского государства территорию Палестины, но экспортировать туда население, заранее заготовленное в концентрационных лагерях под страхом «холокоста».

8 июля 1941 года. Белоруссия, где-то под Сморгонью.

Взгляд через командирский перископ танка Т-34М.

На рассвете поступил приказ о начале наступления. И хотя этого приказа войска ждали уже неделю и готовились к дальнейшим боям, он все равно был несколько неожиданным, так как день и час начала операции до последнего момента держали в секрете. Войска подняли по тревоге и зачитали приказ верховного главнокомандующего о начале наступления по всем фронтам. В историю этот приказ вошел как «Вперед на запад!». Залезая в люки своих боевых машин, танкисты шутили:

— А на берегу Рейна надо останавливаться? В приказе ничего об этом не сказано...

— Не-е-е, на Рейне точно останавливаться не надо. Вот на Ла-Манше остановиться придется... чтобы подготовиться к его форсированию...

— Ха-ха-ха... — отвечали дружным хохотом другие экипажи.

Боевой задор читался во взглядах русских бойцов. Наскучило им сидеть и ждать. Русская душа рвалась в бой и жаждала битвы. Но вот заурчали танковые моторы, лязгнули гусеницы, и стальная лавина двинулась на запад на всем протяжении фронта от Балтики до Черного моря. А за ней подобно раскатам грома понеслось «Ура!» русской пехоты. Русская армия, конечно, наступала не сплошной стеной. Стальные клинья восьми танковых армий вспороли немецкую оборону, как некогда мечи русских витязей вспарывали доспехи кровожадных христианских рыцарей-крестоносцев, в древности пытавшихся покорить Россию и подчинить ее своему кровожадному богу.

Гвардии капитан Терехов вел свою роту через проход в заграждениях, расчищенный огнем артиллерии. Танки шли взводными колоннами след в след, чтобы уменьшить вероятность подрыва на минах, которые могли уцелеть после артобстрела. Командирский танк капитана Терехова замыкал строй роты. И хотя механики-водители головных машин старались выбирать путь, объезжая воронки, танки все равно кидало вверх-вниз на перепаханной гаубичными снарядами земле. Капитан Терехов, держась за поручень, не отрывал глаз от перископа, несмотря на тряску.

— Валькирия-3, я Валькирия-1! Ориентир — отдельно стоящее дерево. В полусотне метров противотанковое орудие. Подавить огнем!

— Есть подавить огнем! — сквозь треск радиопомех сразу послышался ответ в наушниках.

Машины третьего взвода развернули башни несколько вправо и остановились. Грохнули выстрелы. К замаскированной в кустах пушке РаК-38 понеслись осколочно-фугасные УОФ-354. Полыхнули взрывы. Из клубов дыма и пыли полетели в разные стороны ветки кустов, комья земли, доски и куски покореженного железа. А танки уже неслись дальше.

— Цель уничтожена, товарищ капитан! — услышал Терехов в наушниках рапорт командира третьего взвода.

Капитан улыбнулся. Если в первых боях победы одерживались в основном за счет технического превосходства русских танков, а также храбрости и смекалки русских экипажей, то теперь уже явно чувствовалась боевая сноровка. Русские и в середине XX века не утратили способности быстро учиться и всегда превосходить своих заграничных учителей.

Пехота выдвигалась на броне танков, но перед линией заграждений спешилась и теперь с криком «Ура!» бежала позади. На некотором удалении шли танки КВ-3, поддерживая наступающих огнем своих мощных орудий.

Вот впереди немецкие окопы. Головной танк первого взвода все же встал с перебитой гусеницей. В окопах суетилась немецкая пехота. В сторону русских танков полетели винтовочные кумулятивные гранаты. Однако точность их была невысока, а русские танкисты заблаговременно укрепили на танках пустые ящики и другие самодельные заменители противокумулятивных экранов. Русские всегда отличались изобретательностью. Танки замедлили ход и пропустили вперед пехоту, поддерживая ее огнем пулеметов и орудий. Затрещали автоматические винтовки АВС-36, в немецкие окопы полетели ручные гранаты. Вот слева ожил подавленный недавно немецкий пулемет. Но пулеметчика сразу заставили залечь на дно окопа фонтанчики земли, поднятые на бруствере ответным огнем танковых пулеметов. Затем грохнул взрыв снаряда. Тело немецкого пулеметчика вместе с пулеметом и комьями земли вышвырнуло на бруствер развороченного взрывом окопа.

А русская пехота уже врывалась в траншеи, выметая оставшихся немцев огнем автоматических винтовок. Бой в траншеях длился недолго, и танковая рота капитана Терехова вновь устремилась вперед — ко второй линии обороны, куда отступили уцелевшие на первой линии остатки немецких подразделений. Теперь сложность заключалась в том, что вторая линия обороны была подготовлена не хуже первой, но была хуже разведана и, соответственно, не так основательно обработана артиллерией.

Под гусеницей одного из танков прогремел взрыв. Машину даже слегка качнуло. Разлетелись разбитые траки. Один из катков оттопырило в сторону. Минное поле.

— Рота, стой! Мины! — крикнул Терехов по радио. — Прикройте товарищей огнем! Михайлов, аккуратно подойди сзади и возьми подбитую машину на буксир!

Полагаясь на свой боевой опыт, Иван предполагал, что минное поле обязательно должно простреливаться. И действительно, с небольшого холмика начала бить пушка. А неподалеку еще одна. Танки в ответ открыли по ним огонь. Снаряды рвались прямо около пушек, но они продолжали стрелять. Неужели ДОТы или вкопанные в землю танки? И действительно, когда разрывы смели маскировку, то Иван разглядел торчащую из земли башню танка КВ-1 с 76-мм пушкой. Броня башни имела многочисленные следы попадания снарядов, но была целой. Противостоять врытому в землю KB было крайне тяжело, а он успел подбить еще два русских танка. Тут помочь могут только идущие следом КВ-3. Но Иван заметил крадущиеся к торчащей из земли башне фигурки пехотинцев.

— Прекратить огонь и отойти! Не мешайте пехоте! — скомандовал Терехов.

Русские танки отползли несколько назад. Когда вокруг врытых в землю КВ перестали греметь взрывы, подобравшаяся к ним пехота бросилась вперед. Теперь основной недостаток КВ первых выпусков — очень плохой обзор — погубил немцев, так же как до этого погубил немало русских экипажей. Пехотинцы подбежали к торчащим из земли танковым башням, даже не пригибаясь, и быстро накрыли их плащ-палатками. Вскоре люки открылись и из них стали вылезать с поднятыми руками сдающиеся немцы. А по перепаханной воронками лощине каким-то чудесным образом уже пробиралась «полуторка» с саперами.

В войсках уже ходили слухи о скором появлении на фронте полугусеничных бронетранспортеров наподобие немецких SdKfz-251, но пока выручали только вот такие героические водители, которые были способны вести свои грузовички даже под огнем, объезжая воронки. Хотя ГАЗ-MM из-за своей малой грузоподъемности, малой мощности двигателя и отсутствия полного привода считался не пригодным как армейский грузовик, но у него было одно важное преимущество — он имел небольшую массу. И в крайнем случае там, где он не мог проехать, взвод солдат мог пронести его на руках в буквальном смысле, естественно, предварительно разгрузив.

Подъехавшие саперы расчистили проход для танков, отметив его флажками, и рота гвардии капитана Терехова вновь устремилась в бой. Впереди показались ряды вкопанных в землю бревен, опутанных колючей проволокой. За заграждением виднелись немецкие траншеи. Остервенело били пулеметы, грохали выстрелы противотанковых пушек. Где-то дальше впереди ухали тяжелые пехотные 150-мм орудия. Танки вновь остановились перед заграждениями. Пехота, пригибаясь, побежала вперед. Танкисты огнем пушек и пулеметов старались подавить немецкие огневые точки. Саперы, бежавшие вслед за пехотой, принялись спешно устанавливать на заграждения заряды взрывчатки.

Бой на второй линии обороны был тяжелым и кровопролитным. Он продолжался почти час. Противник сопротивлялся ожесточенно, но все же не выдержал натиска и отступил. Пехота, героически взявшая два рубежа обороны и понесшая большие потери, была отведена для отдыха и пополнения. Санитары разыскивали и укладывали на носилки раненых. Те раненые, которые могли идти сами, поддерживая друг друга, брели к подъезжающим санитарным машинам. Для штурма третьей линии на грузовиках прибыли свежие пехотные части. Собственно, их изначально предполагалось ввести в бой еще на этапе штурма второго рубежа обороны. Но после утренней артподготовки штурм первого рубежа прошел успешнее, чем планировалось, и со значительно меньшими потерями. Значительную роль в этом сыграли впервые примененные в бою реактивные установки, снаряды которых буквально пропахали широкие проходы в немецких заграждениях. Да еще и психологический эффект от воя ракет и сплошной стены разрывов и огня был также немаловажен.