* * *

25 июня 1941 года.

Шоссе Каунас—Даугавпилс. Взгляд из люка Pz-IVF.

По асфальту стремительно катили новенькие Pz-IVF, прибывшие на пополнение танковой дивизии СС «Тотенкопф»[1]. Бодро гудели двигатели, весело звенели по асфальту гусеницы. Гауптштурмфюрер Йозеф фон Блицман, высунув голову в люк башни, осматривал залитый теплым летним солнцем пейзаж. Начинался четвертый день войны. Немецкие войска, уверенные в том, что неожиданный и сокрушительный удар полностью дезорганизовал русскую армию и ее окончательный разгром лишь вопрос времени, стремительно продвигались в глубь страны. Они почти не встречали сопротивления на большинстве направлений. Лишь местами некоторые подразделения все же вступали в бой с отдельными окопавшимися русскими частями. И каждый раз эти относительно небольшие схватки носили ожесточенный и упорный характер.

Солдаты и офицеры Вермахта и войск СС уже праздновали победу, и только в штабах ломали головы над тем, почему русские поступили столь неожиданно. По данным разведки, свои основные силы они не стали выдвигать к границе, а сосредоточили на «Линии Сталина», вероятно, надеясь удержать фронт, зацепившись за укрепленные районы. Ну, что же, пусть надеются на эти укрепления! Ни чехам, ни французам не помогли даже более мощные линии обороны. В этой войне все решают стремительно прорывающиеся танковые клинья, которые обходят укрепления и основные группировки войск, смыкая кольцо окружения за их спинами. А потому и командование Вермахта, и личный состав были уверены в скорой победе. Немецкая армия шла вперед, а газеты и радио непрерывно сообщали об ее победном продвижении и взятых почти без боя городах Прибалтики, Украины и Белоруссии.

Только вот гауптштурмфюреру фон Блицману не повезло буквально на третий день войны — его рота наткнулась на замаскированную в придорожных кустах 45-мм противотанковую пушку. Конечно, немецкое командование учло наличие у русских таких орудий еще до войны. В производство были запущены новые версии танков с усиленной броней, а на машины ранних серий были навешены дополнительные бронеэкраны. Теперь большинство Pz-III и Pz-IV могли особо не боятся ни противотанковых ружей, ни даже 45-мм орудий. Но, во-первых, оказалось, что русские тоже не сидели перед войной, сложа руки. Они перевооружали пехоту на модернизированные пушки с увеличенной длиной ствола и начальной скоростью снаряда почти в тысячу метров в секунду[2]. А во-вторых, расчет той пушки по максимуму использовал ее главное преимущество — низкий силуэт, хотя это и было самоубийством. Русские подпустили колонну из командирского Pz-IV, двух Pz-III и четырех бронетранспортеров SdKfz-251 вплотную и практически сразу расстреляли все три танка в упор еще до того, как экипажи разглядели орудие. Помогли только панцергренадеры, которые, спешившись, уничтожили огнем автоматов расчет сорокапятки. Два других танка в тот же день отремонтировали в полевых условиях силами ремонтно-восстановительной роты.

А вот машине гауптштурмфюрера не повезло — снаряд пробил лобовой бронелист и разворотил трансмиссию. Осколками корпуса убило механика-водителя и ранило в ногу наводчика. Механика-водителя Йозефу было не жалко, поскольку тот был евреем, а вот о том, что наводчик Питер отправился в госпиталь, жалела вся рота. Он так славно играл на губной гармошке... Без его губной гармошки и пошловатых солдатских шуток покорять Россию с ее бескрайними просторами будет скучно. В этот момент гауптштурмфюрер еще не предполагал, что скучать ему остается недолго. Он не знал, что далее будет не до скуки, хотя и не до веселья.

От воспоминаний фон Блицмана отвлек стелившийся над дорогой едкий дым. Что за черт! Впереди на шоссе догорали остовы десятка танков и нескольких грузовиков. Это были старенькие Pz-I, почти ровесники русских Т-26. Только русские свои Т-26 уже давно сняли с вооружения и переделали в нелепые самоходки с 76-мм полковыми пушками в коробчатых рубках. Но, несмотря на свою нелепость, эти внешне неуклюжие самоходки все же представляли определенную проблему для немецких войск, особенно когда поддерживали контратаки русской пехоты. А вот в танковых и моторизованных дивизиях Вермахта все еще было много старой техники, хотя и немцы тоже вовсю занимались переделкой старья в самоходки и вспомогательные машины.

Возглавляемая ротой Блицмана колонна подъехала к догорающей на шоссе технике. Судя по опознавательным знакам на обгоревших бортах, это была часть из состава 12-й танковой дивизии, переброшенная для усиления 4-й танковой группы, в которую входила и дивизия СС «Тотенкопф». Эти бедняги, так же, как рота фон Блицмана, спешили влиться в состав этого мощного стального кулака, ненадолго приостановившего свое стремительное продвижение на берегу Западной Двины. После небольших пограничных сражений и победного марша первых дней войны Вермахт мог позволить себе короткую передышку перед новым броском вперед. Передовые части получили возможность слегка отдохнуть и привести себя в порядок, тем более что несколько сот километров для танков — немалый пробег. Кроме того, надо было подтянуть резервы, тылы, укрепить фланги.

Глядя на технику, превратившуюся в груды покореженного и обгоревшего металла, Йозеф понял, что покрошили их совсем недавно. И покрошили основательно. Чем же так разворотило корпуса танков? С некоторых вообще сорваны башни. Явно не 45-мм пушками. Авиацией? Артиллерией? Судя по лежащим вокруг трупам, их еще и из пулеметов добивали. Но воронок что-то маловато для артиллерийского или авиационного налета. Да и сами воронки мелковаты для гаубичных снарядов или авиабомб...

Может быть, выведенными на прямую наводку дивизионными пушками.

— Ахтунг! Рота к бою! — скомандовал Йозеф. Он решил, что, судя по всему, разгромленная колонна наткнулась на какую-то русскую часть, прорывающуюся из окружения. Скорее всего, на артиллерийскую батарею. Йозеф поднял бинокль, но было уже поздно. Противника было видно и так. Это оказалась не артиллерийская батарея, а те самые русские танки, отсутствию которых он удивлялся в течение последних трех дней. Непривычного вида русские машины, окрашенные в пятнисто-зеленый цвет, неожиданно выскочили из перелеска на правом фланге примерно в километре от шоссе и на полной скорости уже мчались к его колонне. Это были танки какой-то совершенно новой конструкции. Корпуса с наклонными бронелистами и несколько вытянутые округлые, явно литые, башни с длинноствольными пушками, судя по всему, никак не менее чем 57-мм, а скорее даже и 76-мм.

— Ахтунг! Русские танки на правом фланге! Развернуться для отражения атаки! — крикнул Йозеф в микрофон рации, а затем уже по внутреннему переговорному устройству отдал команду своему экипажу. — Хорст, попытайся укрыться за сгоревшими танками. Хьюго, давай бронебойный!

Pz-IV, считавшийся танком поддержки, не предназначался для борьбы с бронетехникой противника. Для этого существовали линейные машины — Pz-III с длинноствольными 50-мм орудиями. Да и вообще, бороться с танками считалось делом артиллерии и пикирующих бомбардировщиков, а не самих панцерваффе. Каждый немецкий солдат знал, что «Танки с танками не воюют!» Но все равно в боекомплекте Pz-IV имелись кумулятивные бронебойные снаряды. А что касается короткого ствола, то кумулятивному снаряду излишняя скорость даже вредна.

Йозеф, конечно, пожалел, что рядом нет линейных Pz-III или, еще лучше, противотанкового дивизиона с 37-мм пушками РаК-35/36. Но все равно бой как бой — русских машин только десять, почти двухкратное превосходство. Тем более, что позади идут бронетранспортеры с панцергренадерами, а противник вроде не имеет пехотного прикрытия. Единственное опасение внушали длинные и мощные стволы пушек у этих новых русских танков.

— Вольф, ответьте Визелю-9, прием, — гауптштурмфюрер вызвал по радио командование.

— Визель-9, Вольф на связи, — сквозь шум помех донесся голос штабного радиста.

— Визель-9 Вольфу! Мы атакованы десятью русскими танками новой конструкции. Вступаем в бой.

— Вольф Визелю-9! Возможно, это новые танки Т-34. Сегодня русские предприняли попытку контрудара. Направление и цели контрудара пока не ясны. Ваша задача уничтожить прорвавшиеся силы противника или, как минимум, не дать им перерезать шоссе. Подкрепление должно подойти быстро, за вами по шоссе следует пехотная дивизия.

— Визель-9 Вольфу! Не беспокойтесь, сейчас расколотим большевиков в пять минут.

— Вольф Визелю-9! В обязательном порядке захватите хоть один образец русского танка, хотя бы поврежденный. По окончании боя ваша рота должна усилить оборону выдвигающейся к вам пехотной дивизии. Да поможет вам бог! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! Конец связи.

Противник был еще далеко, хотя и двигался с большой скоростью. Йозеф знал, что русские любят скоростные танки, но считал это весьма странным на фоне общей медлительности русской армии, ходящей пешком пехоты и артиллерии, которую с черепашьей скоростью тянули тракторы или конные упряжки. Ради скорости они жертвуют броней, в то время как перед вторжением в Россию на немецких танках установили дополнительное навесное бронирование. А новая версия Pz-IVF уже имела 50-мм лобовую и 30-мм бортовую броню. На большой дистанции можно было уже не слишком опасаться 45-мм противотанковых пушек, равно как и орудий БТ и Т-26. Однако, учитывая появление модернизированных версий русских «сорокапяток», даже эта броня уже казалась недостаточной. И все равно, встречи с русскими танками до этого момента фон Блицман особенно не боялся. Теперь, увидев их, он уже не был столь уверен, но все равно, не сомневаясь, приказал вступить в бой.

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд через командирский перископ Т-34М

Гвардии капитан Терехов на полной скорости вел свою роту через поле к виднеющимся на шоссе немецким танкам. Новенькие Т-34М неслись через борозды, расшвыривая в стороны черные комья рыхлой земли. Вот наконец-то бой. Капитан долго ждал этого момента. Почти три дня офицеры и солдаты с тревогой слушали сообщения о том, что советские войска «с боями отступают на заранее подготовленные рубежи». Что это значило? Стратегический замысел Ставки или поражение? 3-й механизированный корпус скрытно сменил дислокацию в ночь с 21-го на 22-е июня, буквально за несколько часов до начала войны переместившись из полевого лагеря в леса под Даугавпилсом. Трое суток танкисты прятались вместе со своей техникой вдоль просек. Но вот ночью пришел приказ о начале наступления, и притаившаяся в лесной чаще стальная лавина пришла в движение. Во фланг немецких войск, сокрушая все на своем пути, врезался стальной кулак из двух механизированных корпусов. Немцы не ожидали столь сокрушительного флангового удара. В соответствии с нарисованными на штабных картах красными стрелочками клинья танковых и мотострелковых дивизий ворвались в немецкий тыл, подрубив под основание устремившуюся на север синюю стрелу немецкой 4-й танковой группы.

Вот и здесь на шоссе всего сорок минут назад головной дозор в составе танковой и мотострелковой рот сжег какую-то немецкую колонну, двигавшуюся в сторону Даугавпилса. Шоссе достаточно важное, по нему должны практически непрерывно идти войска противника для усиления сосредоточивающейся под Крустпилсом немецкой 4-й танковой группы — основной ударной силы группы армий «Север». Достигнув Западной Двины, немцы несколько приостановили наступление, подтягивая тылы и укрепляя фланги перед форсированием реки и предстоящим броском дальше на север. Они планировали, форсировав Западную Двину, повернуть на северо-восток к Пскову, чтобы окружить узел обороны под Даугавпилсом и сосредоточенную там крупную группировку наших войск. После этого дорога в направлении Новгорода и Ленинграда была бы для врага открыта. Но немецкое командование не учло того, что русские могут не только обороняться, но и наступать. И не растянутыми на многие километры стрелковыми дивизиями, как было на границе, а сжатыми на узких направлениях стальными кулаками механизированных корпусов.

Расстояние до немецких танков сокращалось. Противник явно заметил приближающиеся тридцатьчетверки и разворачивался для боя. Длинноствольные пушки Ф-32 позволяли русским экипажам открывать огонь начиная с дистанции в километр, а то и полтора и, по возможности, не вступать в ближний бой. А с такого расстояния можно противостоять и превосходящим силам врага, используя свое преимущество в скорости для выбора дистанции.

Но в данном случае это не было даже настоящим количественным превосходством. Восемнадцать немецких Pz-IV против десяти тридцатьчетверок — нормально! Можно считать, что превосходство на нашей стороне. Хотя за немецкими танками на некотором отдалении и катили бронетранспортеры с панцергренадерами, но самоходок или иной артиллерии, способной поддержать немецкие танки, не было. Да и позади танковой роты Ивана также следовала приданная мотострелковая рота на колесных бронетранспортерах.

Собственно, у капитана Терехова задача была проста — выйти к шоссе и удерживать позиции до подхода частей стрелковой дивизии, которая должна была прикрыть левый фланг вошедшего в прорыв механизированного корпуса. Удары наносились одновременно со стороны Даугавпилса и Риги, сходясь в районе Паневежеса, с последующим ударом на Шауляй и выходом к побережью Балтийского моря в районе Клайпеды. В итоге группу армий «Север» планировалось рассечь и окружить в котлах под Круспилсом и юго-западнее Риги.

— Третий справа! — скомандовал Иван, и наводчик развернул пушку в направлении третьего справа немецкого танка.

— Короткая! — крикнул капитан механику-водителю.

Как только машина встала, наводчик почти мгновенно поймал немецкий танк в прицел, и 76-мм пушка Ф-32 огрызнулась бронебойным снарядом. После выстрела еще не успел погаснуть факел пламени, вырвавшийся из ствола, а механик-водитель уже вдавил газ. Машина опять рванула с места навстречу врагу. Первый же снаряд проломил боковой бронелист башни обреченного Pz-IV и взорвался внутри.

— Болванку! — дал команду Иван заряжающему. В боекомплекте танка были предусмотрены и высокоскоростные подкалиберные боеприпасы с сердечником из закаленной стали на случай появления у противника танков с более толстой броней. Но танкисты все равно предпочитали «болванки» — тупоголовые бронебойные снаряды со свинцовым наконечником. Этот наконечник, с одной стороны, улучшал аэродинамику, а с другой — прилеплялся к броне как присоска, даже когда снаряд ударял под углом, тем самым уменьшая возможность рикошета. А уж затем тупой конец стальной болванки проламывал броню, и расположенный в донной части относительно небольшой заряд взрывался в заброневом пространстве. Но даже и без взрыва тупоголовая болванка превращала саму броню танка в подобие осколочного боеприпаса. Толстую броню, конечно, так проломить сложнее, для толстой брони нужен или подкалиберный, или, на худой конец, кумулятивный снаряд. Но если броня тонкая, то «болванка» способна ее разворотить куда эффективнее или, по меньшей мере, даже не пробив, вышибить из нее осколки с внутренней стороны.

Почти одновременно открыли огонь и другие экипажи. В первые же минуты боя двум немецким танкам проломило корпус, одному вдребезги разнесло правую гусеницу вместе с несколькими катками. Но, выискивая в перископ следующую цель, Иван заметил, что несколько снарядов срикошетили, выбив снопы искр и лишь разворотив бортовые противокумулятивные экраны немецких машин.

Из пушки выскочила еще дымящаяся гильза, и заряжающий загнал в ствол следующий выстрел. Над крайним справа танком, который пытался укрыться за остовом сгоревшего Pz-II, Иван разглядел антенну командирской радиостанции, напоминавшую руну «ман».

— Крайний правый! — указал Иван, и наводчик принялся наводить пушку.

— Короткая, огонь! — скомандовал капитан. Грохнул выстрел. Но снаряд только пробил стальной лист бортового экрана, выбил сноп искр и, срикошетив, отскочил. Судя по виду, это были типичные Pz-IV, хотя и с дополнительными бортовыми экранами. 76-мм «болванки» должны их бить в любой проекции. В чем же дело? Неужто немцы догадались модернизировать бронирование своих машин. Иван пожалел, что не взял положенных по штату подкалиберных выстрелов, предпочтя им картечные для стрельбы по пехоте. Но Pz-IV, даже модернизированный, и даже с такого расстояния из длинноствольной 76-мм пушки танка Т-34М наверняка можно бить и «болванкой». Главное, чтобы угол встречи снаряда с броней был близок к прямому.

— Бронебойный! — скомандовал капитан и крикнул наводчику. — Васька, целься ему в лоб, чтобы не было рикошета.

— Есть товарищ капитан!

— Короткая! Огонь!

Но немец уже успел заехать за корпус сгоревшего танка из числа тех, что стояли на шоссе. Только башня с короткой 75-мм пушкой была видна сквозь черный коптящий дым. Снаряд попал в закопченный остов, разворотив ему почти весь борт.

Тем временем уже подтянулись немецкие бронетранспортеры. Из них повыпрыгивала пехота и врассыпную бросилась к кювету с противоположной стороны шоссе. Два бронетранспортера уже горели, зияя дырами в развороченных бортах.

Тридцатьчетверки снизили скорость. Колесные бронетранспортеры с мотострелками отставали, а вступать в ближний бой с немецкими панцергренадерами без своего пехотного прикрытия никому не хотелось, да и немецкие танки, тем более «четверки» с их короткими 75-мм пушками, безопаснее было расстреливать издалека. Бронемашины на базе трехосных грузовиков ГАЗ-МММ, конечно, здорово уступали и по бронированию, и по проходимости немецким SdKfz-251, но все же позволяли мотострелкам хоть как-то сопровождать наступающие танки. Колонна мотострелковой роты уже выехала по грунтовой дороге из-за перелеска и, поднимая клубы пыли, мчалась к шоссе. Три бронетранспортера свернули на поле, решив ехать вслед за танками. Один из них увяз и явно основательно, оставшись стоять почти в километре от места, где шел бой.

А противник тем временем уже начал отступать — четыре уцелевших немецких танка, отстреливаясь, пытались отойти задним ходом, оставив перед собой в качестве прикрытия залегшую в придорожном кювете пехоту.

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд через командирский перископ Pz-IVF.

Бой сразу начался как-то не так. Хотя бы потому, что русские открыли огонь со слишком большой дистанции. По мнению фон Блицмана, попасть с такого расстояния при хорошей баллистике пушек еще можно, но вот скорости снаряда уже не хватит для пробития достаточно толстой брони модернизированных Pz-IV. Даже попасть было не просто. Потому немецкие танки разворачивались и занимали позиции, поджидая, когда противник приблизится на расстояние эффективного огня. Бронетранспортеры высаживали пехоту, считая, что у них еще есть немного времени, чтобы отойти назад.

Но эти безумные русские начали палить издалека. Когда они остановились и дали первый залп, то Йозеф только усмехнулся. Но первые же снаряды не только попали, но и пробили броню немецких танков. Это было уже серьезно. Это было очень серьезно! Йозеф ранее уже успел обратить внимание на то, что пушки у новых русских машин явно крупнее, чем обычно стоявшие на Т-26 и БТ сорокапятимиллиметровки. И только теперь он уже полностью осознал, какую угрозу представляют эти орудия. Ведь новые танки с такими мощными и дальнобойными пушками способны бить даже Pz-IVF, будучи сами для них недосягаемы. В таком случае, какая разница, какая у них броня, все равно в них не попасть. Для эффективного поражения необходимо сближаться, неся потери, так как другого выхода не было. По данным разведки, действительно серьезную броню у русских имели только модернизированные тяжелые танки Т-28Э, которые они столь эффективно использовали полтора года назад в Финляндии.

Йозеф хотел уже дать команду атаковать, но все же решил не торопиться. Ведь так можно нарваться, например, на засевшую в перелеске противотанковую батарею. Тем более что русские, хотя и снизили скорость, но все же продолжали двигаться вперед. Кроме того, в ближнем бою и пехота помогла бы своими ружейными кумулятивными гранатами. Хотя, конечно, без 37-мм geitr РаК-35/36 бороться с танками было непривычно. Обычной тактикой немецких танковых частей при встрече с танками противника был отход под прикрытие своей артиллерии. Но Йозефу и его парням пришлось начинать бой на дистанции, заданной русскими. Кто-то из экипажей продолжал ждать, но все же большинство начало стрелять, не дожидаясь, когда противник приблизится на расстояние эффективного огня.

Далее произошло вообще нечто необычное. Когда русские танки приблизились и немецкие снаряды начали один за другим лупить по их лобовой броне, выяснилось, что пробить ее они не способны. А тем временем над четырьмя немецкими машинами уже полыхали языки пламени и к небу валили густые клубы черного дыма. Еще девять просто стояли с пробитыми бортами, развороченными башнями и разбитыми гусеницами. Из люков выпрыгивали уцелевшие танкисты, кое-где вытаскивая раненых товарищей.

Вдалеке на грунтовой дороге в клубах пыли показались не то грузовики, не то бронемашины. Часть из них попыталась свернуть на перепаханное поле вслед за танками, и одна машина застряла. Через некоторое время застряла и вторая.

Русский снаряд угодил в почерневший от копоти остов сгоревшего танка, за которым укрылась командирская «четверка» гауптштурмфюрера. Поняв, что бой почти проигран, Йозеф приказал отходить задним ходом, чтобы не подставлять корму.

Тем временем русские танки совсем замедлили ход, а некоторые вообще встали, ведя огонь. Позади них остановились два бронеавтомобиля, высадив пехотинцев с автоматическими винтовками АВС-36. Гауптштурмфюрер приказал своему наводчику перенести огонь с танков на ближайший бронеавтомобиль и со второго выстрела удалось в него попасть. Это была единственная потеря со стороны русских в этом неожиданном и скоротечном бою. Десять русских танков против восемнадцати Pz-JV. Потери немцев составили тринадцать танков и пять бронетранспортеров. А русские потеряли всего лишь один колесный броневик. Оставшиеся пять немецких «четверок» отходили, пытаясь отстреливаться, пока не кончились оказавшиеся бесполезными бронебойные снаряды. При этом еще одна машина была подбита, получив снаряд в корму. Объятая пламенем, она осталась стоять в поле в двухстах метрах от шоссе.

Однако преследовать оставшиеся четыре танка русские все же не решились, имея перед собой залегшую в кювете немецкую пехоту, и перенесли огонь на нее, стреляя осколочно-фугасными снарядами и поливая огнем пулеметов. Огонь танковых пушек и пулеметов заставил немецких панцергренадеров залечь и вжаться в землю. Пулеметы, которые пытались остановить русскую пехоту, тут же подавлялись танками. Под прикрытием огня русские пехотинцы приближались короткими перебежками. Немцы побежали, не дожидаясь, когда в придорожный кювет полетят ручные гранаты. А тем временем чуть дальше на шоссе выехали и остальные русские бронемашины. Приблизившись, они остановились, и русская пехота, вытянувшись цепью, пошла в атаку. Над полем послышалось раскатистое «Ура!».

Приблизившись, русские, забросали уцелевших в кювете панцергренадеров ручными гранатами. А затем с криком «Ура!» бросились вперед, на ходу стреляя короткими очередями. Это был разгром. Полный разгром. К тому же теперь противник уже явно собирался начать преследование. А обещанное подкрепление так и не подошло.

— Вольф, говорит Визель-9! Как слышите! Ответьте Визелю-9! — закричал Йозеф в микрофон рации, срываясь на истеричные интонации.

— Вольф на связи, — наконец послышался в наушниках голос штабного радиста.

— Мы атакованы превосходящими силами русских. Не менее танкового полка при поддержке пехоты. Мы удерживаем позиции из последних сил. Подкрепление так и не подошло. У меня осталось четыре танка из восемнадцати. Вызовите для поддержки пикировщики!

— На поддержку авиации не рассчитывайте, все самолеты сейчас заняты ударами по основным прорвавшимся силам противника. Большевики прорвали фронт юго-восточнее Даугавпилса. Нам не известно, какие силы они задействовали. Подкрепление уже на подходе. Отходите по шоссе на соединение с основными силами.

Действительно, вдали около стоящего рядом с дорогой небольшого хутора показались мотоциклы немецкого разведывательного подразделения, а за ними и Кюбельвагены с прицепленными 37-мм противотанковыми пушками. Увидев впереди русские танки, мотоциклисты развернулись и скрылись. А расчеты противотанковых орудий начали занимать позиции и готовиться к отражению атаки. Благо, маленькие и низкие пушки РаК-36 можно быстро укрыть в кустах.

Четыре уцелевших немецких танка обогнули хутор и увидели, что за ним с грузовиков уже разгружается, по меньшей мере, пехотный батальон. На обочине стоял армейский «Мерседес — 170К», около которого что-то обсуждали несколько офицеров, разложив на капоте машины карту. Увидев приближающийся танк, они повернулись к нему. Йозеф приказал механику-водителю остановиться поблизости и вылез из люка.

— Хайль Гитлер! — крикнул он пехотным офицерам. — Гауптштурмфюрер фон Блицман, танковая дивизия СС «Тотенкопф».

— Хайль Гитлер! — сказал старший из офицеров. — Майор Ланге, командир разведывательного батальона 26-й пехотной дивизии. Что там случилось, откуда на шоссе взялись русские?!

— Я сам не знаю! Они неожиданно атаковали мою колонну. Почти все машины уничтожены.

— У вас было много сил? Полк, батальон?

— Нет, примерно танковая рота. Мы перегоняли новые танки, прибывшие для пополнения дивизии. И с нами еще была рота панцергренадеров, которая задержалась для уничтожения какого-то небольшого очага сопротивления и следовавшая на соединение с основными силами нашей дивизии.

— А большевиков там много?!

— Не меньше танкового полка, усиленного моторизованной пехотой!

— Доннер веттер! Куда смотрит наша разведка! У нас в тылу русский танковый полк перерезает стратегическое шоссе, а мы об этом узнаем, только когда разведывательный батальон дивизии на них натыкается.

— Хуже всего то, что они применили какие-то новые танки. Мы не можем пробить их броню даже с нескольких попаданий!

— Да, из штаба только что передали по радио о том, что южнее Даугавпилса наши войска атакованы крупными силами. О том, что они вооружены этими самыми новыми танками, тоже что-то говорили. Командование требует сведений об их конструкции и, по возможности, образец.

— Судя по всему, русские пытаются сыграть на неожиданности. Рассчитывают, что мы растеряемся и не успеем организовать оборону!

— Как бы не так! — рассмеялся пехотный майор-разведчик. — Для моих парней неожиданностей не бывает. А с танками мы умеем общаться. Сейчас подтянется еще и противотанковый батальон дивизии. Пока там восемь орудий — три моих и противотанковый взвод, поступивший в мое распоряжение.

— Господин гауптштурмфюрер! — послышался крик наводчика из экипажа фон Блицмана. — Вас вызывает штаб!

Йозеф бросился к своей машине. Вскарабкавшись на башню, он надел наушники и взял микрофон. Из штаба поступил приказ силами четырех оставшихся танков усилить оборону пехотной дивизии. Его же родная дивизия СС «Тотенкопф» пока все еще продолжала двигаться на северо-восток, пытаясь форсировать Западную Двину на участке между Даугавпилсом и Ригой. Такая перспектива совсем не радовала фон Блицмана. Оказаться в составе обычной пехотной дивизии было ниже его достоинства. Но делать было нечего, приказы не обсуждают. Значит, придется некоторое время подчиняться пехотному командованию.

Тем временем на другом краю хутора послышались выетрелы 37-мм противотанковых пушек. В ответ загрохотали орудия русских танков. Невдалеке разорвался снаряд, осыпав Йозефа комьями земли. Он поспешил залезть в башню под прикрытие брони. К танку подбежал какой-то пехотный лейтенант и, вскарабкавшись на надгусеничную полку, прокричал:

— Господин майор приказал вам занять позицию вон там, в саду на той стороне хутора! Когда подтянуться основные силы дивизии, мы их атакуем! А пока вы должны постараться отсечь от русских танков пехоту!

От такого приказа по спине гауптштурмфюрера пробежали мурашки. Отсекать пехоту... от этих русских танков, которые могут его расстрелять, оставаясь для него недосягаемыми?! Это было самоубийством. Вероятно, майор еще не знал, с чем он имеет дело. Но приказы не обсуждают, и Йозефу пришлось подчиниться. Уже поднеся ко рту микрофон рации, чтобы отдать команду командирам трех других танков, он все же передумал и, выскочив из танка, побежал опять к пехотному майору.

— Так какова наша задача? — Йозеф попытался перекричать грохот выстрелов и разрывов.

— Пока отстреливать русскую пехоту, если она приблизится к нашим позициям. С русскими танками разберутся противотанковые пушки. А затем, когда подтянется второй полк, мы их атакуем с фланга. Ваша задача будет вместе с ротой мотоциклистов обеспечить преследование, когда русские побегут...

Майор был спокоен, как будто русские танки были картонными.

— Господин майор! Господин майор! — истерично заорал подбежавший фельдфебель с безумными глазами и начал дергать майора за рукав кителя. — Там... Там... русские танки!

— Так уничтожьте их, черт подери! Вы же противотанковый взвод! — спокойно, но с откровенным раздражением ответил майор-разведчик, явно обладавший хорошей выдержкой. В ответ фельдфебель только безумно вращал глазами и ловил ртом воздух, но рукав майора отпустил.

— Ну и что ты на меня уставился! — рявкнул на беднягу майор. — Ты что, русских танков никогда не видел?! Тебя что, не учили из пушки стрелять?! Или вы там настолько криворукие, что попасть не можете?!

— Э... мы... э... попали в него пятнадцать раз... А он все прет... снаряды отскакивают... А русские танки... — заикаясь, попытался объяснить фельдфебель.

Йозеф с досадой плюнул на землю. Похоже, что и пехотная противотанковая артиллерия оказалась бессильна. Как остановить русского медведя?! Только выводить на прямую наводку дивизионную артиллерию да 88-мм зенитные орудия.

23 июня 1941 года. Левый берег Западной Двины.

Штаб 4-й танковой группы. Склонившись над картой.

Вдали грохотали выстрелы орудий. Эрих-Фриц фон Манштейн-Левински нервно ходил по одной из комнат сельского клуба, в котором разместился штаб подчиненного ему танкового корпуса. Он анализировал события последних дней и пытался разгадать замыслы русского командования.

22 июня все началось, как и было задумано. Немецкая пехота начала атаку на всем протяжении границы. Это не дало противнику сразу определить направления основных ударов. А когда четыре танковые группы, вклинившись в русскую оборону, прорвали ее и вышли в тыл, было уже поздно.

В течение четырех дней успешного наступления немецкие войска продвигались почти безостановочно, сметая на своем пути заслоны немногочисленных пехотных дивизий, растянутых вдоль границы. Русские сопротивлялись ожесточенно. Но благодаря концентрации сил на основных направлениях численное превосходство всегда было на стороне немцев, даже несмотря на то, что общей численностью РККА превосходила Вермахт. В молниеносной войне самое главное — мобильность и хорошая связь. В этом преимущество было полностью на стороне Германии.

На штабных картах стрелы ударов рассекали полоски русских оборонительных рубежей и, смыкаясь, охватывали овалы, обозначающие районы дислокации русских корпусов и дивизий. И следуя направлению этих стрелок, начерченных карандашами на бумаге, поднимая клубы пыли, ревя моторами и лязгая гусеницами, вперед стремительно шли танковые колонны, сопровождаемые моторизованной пехотой и самоходной артиллерией. Позади передовых моторизованных частей гремел топот солдатских сапог пехотных дивизий.

Немецкое командование рассчитывало быстрыми охватывающими ударами расколоть русские войска на отдельные части и окружить их. Затем обычные пехотные дивизии должны были заняться добиванием окруженных группировок. А танковые клинья, не останавливаясь, стремительно наступать дальше, не давая русским создать новый оборонительный рубеж и уничтожая подтягивающиеся русские дивизии, по мере их прибытия. У РККА с ее неповоротливостью не было шансов, даже с учетом формального численного превосходства. Медлительные стрелковые дивизии не могли достаточно быстро реагировать на стремительно меняющуюся обстановку и поспевать вслед за неудержимо вклинивающимися в их тылы стальными лавинами немецких танковых групп. Их скорости не хватало даже для отступления, не говоря уже о ликвидации прорывов и подготовки новых рубежей обороны.

А ведь Гитлер боялся, что Россия нападет первой, полагаясь на свое численное преимущество. А что бы это дало русским? А ничего! Французы в сентябре 1914 года тоже начали войну с наступления, а затем драпали почти до Парижа. Тягаться в маневренной наступательной войне с немцами было бесполезно — не помог бы даже превентивный удар, если бы Сталин на него решился. Как было известно Манштейну, кое-кто из русских генералов предлагал осуществить упреждающий удар по Германии. И хотя Сталин запретил об этом даже думать, Гитлер и германское командование все равно продолжали опасаться превентивного удара, по сути запугивая сами себя.

Но уже первые дни войны подтвердили мнение Гитлера о том, что Россия и ее армия не боеспособны. Русские как будто впали от неожиданности в шок. Они не думали создавать новую линию обороны либо кидаться в наступление. Они просто отступали с боями. А основная масса войск продолжала оставаться вдоль линии старой границы, опираясь на укрепления, которые начали возводить еще в середине 1930-х. Но чем им это поможет? Из-за большой протяженности и слабой индустриальной базы русские так и не смогли построить сплошную полосу укреплений, как французы. «Линия Сталина» — всего лишь цепочка укрепрайонов, уступающих не только «Линии Мажино», но и финской «Линии Маннергейма». Довольно большие промежутки между ними заполняются лишь укреплениями полевого типа, которые сейчас в спешке возводит мобилизованное население. Но французам «Линия Мажино» не помогла, Гудериан ее обошел. А финскую «Линию Маннергейма» сами же русские взяли в лоб. Чехи вообще свои укрепления в Судетах, сравнимые по мощности с французскими, сдали без боя.

Потому предстоит всего лишь повторение того, что было проделано у границы — танковые клинья прорвут фронт в промежутках между укрепрайонами и войдут в тыл русских войск. Дорога на Ленинград и Москву будет открыта, а с их падением Россия капитулирует. Это показал и пример Финляндии. Ведь русские в декабре 1939 взяли «Линию Маннергейма» с ходу — настолько быстро, что удивили весь мир. А особенно тогда удивились финны. Они удивились настолько, что торжественно капитулировали. Хотя до этого в Финляндии был угар шовинизма, а планы взять Ленинград и оккупировать Карелию высказывали не только парламентские пустобрехи, но и многие представители армейских кругов. Еще возможно, дело было и в личных отношениях между Маннергеймом и Слащовым, пришедшим на смену «красному маршалу» Ворошилову. Ведь оба, и Маннергейм, и Слащов некогда были офицерами русской императорской армии. А потому капитуляция представляла из себя церемониал в духе XIX века — на центральной площади Хельсинки Маннергейм вручил Слащову свою шпагу эфесом вперед. В ответ Слащов вернул ее в знак уважения к храбрости финнов. Хотя, конечно, эта храбрость им не помогла, а Финляндия хоть и осталась формально суверенной, но в качестве республики в составе Советской России. В общем, так или иначе, Финляндия капитулировала, как только русские танки подошли к пригородам Хельсинки.

Манштейн отошел от стола и задумчиво посмотрел в окно. По улице побатальонно шла пехота. Крепкие немецкие парни. Молодые лица, уже обветрившиеся и загорелые после долгих маршей. Беззаботные победные улыбки. Наверное, уже предвкушают торжественный парад во взятом Ленинграде. Русские, надо отдать им должное, тоже храбро сражались, но храбрость им, так же как и финнам, не поможет. Ведь Адольф Гитлер явно не будет так снисходителен к побежденным, как Сталин. И недаром фюрер, собрав перед войной генералов, заявил:

«Наша сила — в подвижности и жестокости. Чингисхан с полным сознанием и легким сердцем погнал на смерть миллионы детей и женщин. Однако история видит в нем лишь великого основателя государства. Мне безразлично, что говорит обо мне одряхлевшая западная цивилизация. Я отдал приказ — и расстреляю каждого, кто скажет лишь слово критики. Приказ гласит: цель войны состоит не в достижении определенной линии, а в физическом уничтожении противника. Поэтому я — пока лишь на Востоке — подготовил мои части „Мертвая голова“, отдав им приказ без сожаления и жалости уничтожать мужчин, женщин и детей. Только так мы можем завоевать жизненное пространство»[4].

Конечно, в первые дни сопротивление было крайне ожесточенным. Русские дрались за каждый клочок своей земли. Особенно пограничные войска НКВД. Не имея противотанковой артиллерии, а лишь автоматические винтовки АВС-36, пулеметы АВС-36П[5] и ручные гранаты, эти парни в зеленых фуражках задерживали не только пехотные, но и танковые части. Хоть и ненадолго.

Потери Вермахта и Ваффен СС превысили запланированные. Но это не остановило немецкое наступление. Русские войска, получив приказ об отходе, начали отступление, но, будучи почти не моторизованными и медлительными, не смогли достаточно быстро отойти к находившейся в тылу второй линии обороны и были отрезаны. И теперь Сталин и его генералы опять собирались повторить свою ошибку первых дней войны, но только в еще большем масштабе. Сосредоточив основные силы позади укрепрайонов «Линии Сталина», они сами напрашивались на их окружение. Тем более что пространство между ними было заполнено лишь жидкой цепочкой обычных пехотных частей в полевых укреплениях.

Немцы ведь не дураки, чтобы штурмовать бетонные ДОТы «Линии Сталина». Танки Вермахта рассекут русскую оборону в промежутках между укрепрайонами и сомкнутся за спиной сосредоточенных за ними русских войск, зажав их в нескольких гигантских котлах. То, что у русских останется на Дальнем Востоке, можно будет уже не принимать в расчет. Максимум две-три недели, и Россию ждет полный разгром. Россия обречена. И вряд ли у русских еще останется воля к сопротивлению, когда «Линия Сталина» будет прорвана, а их армия раздроблена на куски и окружена.

Но что означает это неожиданное наступление? Эти неизвестно откуда взявшиеся танковые армады? Да еще и танки какой-то новой конструкции, почти не уязвимые для немецких пушек. Тем более что подобные удары русские нанесли одновременно и на других участках фронта. Утренний удар русских был неожиданным. По данным авиаразведки, их механизированные корпуса по-прежнему располагались в местах своей постоянной дислокации более чем в ста километрах от линии фронта. Но откуда же тогда взялись те танковые дивизии, которые ударили во фланг войскам 4-й танковой группы и уже выходили в их тылы, рассекая группу армий «Север» на части? И момент был самый неудачный — 4-я танковая группа при поддержке передовых частей 18-й армии приступила к форсированию Западной Двины, с большими потерями захватив несколько плацдармов на другом берегу и начав переправу основных сил.

И вот неожиданно на фланге, где еще не успели занять позиции несколько отставшие части 18-й армии, появляются русские танки. Они сметают немецкие заслоны и прорывают фронт. Насколько глубок этот удар и какие силы русские ввели в прорыв? И что это? Попытка отрезать вырвавшуюся вперед 4-ю танковую группу или всего лишь локальный удар с целью отвлечь немецкие войска, задержать наступление и дать возможность достроить оборонительную линию на правом берегу Западной Двины?

Если это попытка отвлечь и задержать дальнейшее наступление, то командующему группы армий «Север» необходимо срочно подтягивать отставшие пехотные дивизии 18-й армии, укреплять фланг и пытаться, как минимум, удержать шоссе на Даугавпилс. А если это действительно попытка окружения, то следует отложить форсирование реки и развернуть часть танковых дивизий против прорвавшейся русской танковой группировки. Например, использовать для этого 3-ю моторизованную, а по сути — танковую, дивизию СС «Тотенкопф», которая входила в состав 4-й танковой группы и перед форсированием Западной Двины была введена в состав танкового корпуса Манштейна. С тактическими навыками у эсэсовского командования было откровенно слабо, но солдаты зато храбрые и дисциплинированные. Храбрые, зачастую до безрассудства. И техника самая новая.

— Понтер, вызовите ко мне группенфюрера СС Эйке, — обратился к адъютанту Манштейн.

— Яволь, господин генерал!

«Да, Эйке — сам по себе существо неприятное, но для этой задачи как раз то, что надо!» — подумал Манштейн-Левински. Действительно, группенфюрер СС Теодор Эйке имел весьма дурную репутацию. В 1920-е годы проходил лечение в психиатрической клинике, потом вступил сначала в CA, затем перешел в СС. Проявил себя сначала как уличный боец, затем как командир штурмового отряда. Хотя и в его эсэсовской карьере было не все так гладко. Своенравный и склонный к насилию Эйке, поссорившись с другим эсэсовским деятелем, напал на него. В итоге рейхсфюрер СС Гиммлер даже на некоторое время исключил Эйке из СС, но затем все же восстановил. Его бесстрашие и склонность к жестокости, доходящей до натурального садизма, были оценены, и, в конце концов, Эйке возглавил систему концентрационных лагерей. А когда началась подготовка к войне, то из охраны лагерей — полков «Тотенкопф», была сформирована моторизованная дивизия СС. Возглавил дивизию сам Эйке. Солдаты дивизии отличались хорошей подготовкой, смелостью и дисциплиной, но особенно они прославились своей жестокостью, которая ужасала даже другие эсэсовские части, не говоря уже о Вермахте.

Через полчаса в штаб прибыл Эйке.

— Хайль Гитлер, господин генерал!

— Хайль, господин группенфюрер! У меня для вас задание особой важности! — сказал Манштейн, внимательно глядя на неприятное лицо Эйке.

— Мои парни готовы ко всему! Как я понимаю, нам будет поручено первыми переправиться на тот берег и расколотить русских унтерменшей?

— Нет, я хочу поручить вам еще более важное дело. В наш тыл прорвались русские танки. Необходимо ликвидировать прорыв.

— Я отправлю на ликвидацию русского прорыва батальон...

— Там прорвались достаточно крупные силы. Мы еще пока не знаем, сколько войск они туда бросили. Но никак не менее танковой дивизии. Поступают донесения о применении большевиками новых танков. Если они задействовали имеющиеся в распоряжении своего Северо-Западного фронта 3-й и 20-й механизированные корпуса, то ситуация угрожающая.

— То есть вы хотите отправить всю дивизию?

— Да, вам надлежит немедленно развернуть дивизию и наступать в направлении Утяны на соединение с нашими войсками, которые ударят с юга со стороны Укмерге. Русские уже перерезали шоссе на Каунас... Да, и при этом они уничтожили танковую роту вашей дивизии, которая двигалась своим ходом, получив под Каунасом разгруженные с железной дороги новые танки.

Манштейн про себя тихо усмехнулся, зная, что Эйке обладает весьма необузданным нравом. Эйке погонит свою дивизию в бой, несмотря на потери. А если донесения о новых русских танках не преувеличены, то потери будут большими. И когда основные силы прорвавшихся танковых дивизий противника разгромят отчаянные парни Эйке, можно и самому вступить в дело, развернув 8-ю танковую дивизию Вермахта. Она завершит разгром русских, и он, Эрих-Фриц фон Манштейн-Левински, станет победителем, записав на свой счет еще одну победу. Надо будет оставить 8-ю дивизию в резерве на этом берегу. Манштейн считал себя очень талантливым полководцем. Особенно его талант проявлялся в воспевании собственных заслуг и сваливании вины за неудачи на других.

А тем временем танкисты в черной форме с черепами в петлицах уже заводили моторы своих машин. Панцергренадеры в эсэсовских камуфляжных куртках поверх серо-зеленой формы грузились в бронетранспортеры. Группенфюрер СС Эйке, находясь в состоянии ярости, грубыми окриками подгонял своих офицеров. Он рвался отомстить наглым русским за разгром своей роты.

25 июня 1941 года. Даугавпилс.

Штаб 3-го механизированного корпуса. Склонившись над картой.

Начальник штаба 3-го механизированного корпуса полковник Ротмистров наносил на карту карандашами рубежи продвижения подразделений корпуса, ударившего во фланг группы армий «Север». Две танковые и одна мотострелковая дивизии корпуса, совместно с дивизиями 20-го механизированного корпуса, наносили удар на Паневежес. На левом фланге на Вильнюс выдвигалась 27-я армия, задача которой состояла в прикрытии наступающей танковой группировки от удара 9-й и 16-й полевых армий Вермахта.

Полковник, закончив рисовать, положил карандаш и осмотрел карту. Манштейн начал форсирование Западной Двины? Великолепно! Его основные силы сосредоточились перед водной преградой. Он даже с большими потерями захватил два плацдарма и навел понтонные переправы. Превосходно! Авиации и артиллерии приказано не мешать немцам — чем больше немецких войск окажется на северном берегу, тем лучше. В итоге силы немецкой 4-й танковой группы будут еще и разделены на две части достаточно широкой рекой. Конечно, можно было бы подождать, когда они переправят большую часть войск. Тогда форсированная река станет помехой для прорыва обратно и ее придется форсировать снова.

Но времени не было — по дорогам шли, поднимая облака пыли и оглашая окрестности солдатскими песнями, колонны немецких пехотных дивизий, значительно отставшие от вырвавшихся вперед танковых и моторизованных соединений. И лучшее время для удара было, пока подходящая пехота еще не успела укрепить фланг. В этот момент можно легко прорваться в тыл 4-й танковой группе и бить подтягивающиеся немецкие дивизии поодиночке. Судя по поступающим донесениям, наши танкисты идут хорошо, даже слишком хорошо... Слишком... Пехота не успевает. Как бы не получилось та же ситуация, что и у немцев с оторвавшимися ударными группировками, отставшей пехотой и оголенными флангами.

Ротмистров посмотрел на карту еще раз, поправив очки. Да, даже несмотря на все предвоенные усилия, направленные на создание механизированных корпусов, они все равно действовали не так слаженно, как хотелось. Командиры еще не имели реального боевого опыта. Мотострелковые подразделения отставали от танковых, хотя и передвигались на грузовиках и колесных бронетранспортерах[6]. Эх, нам бы что-то типа немецких SdKfz-251!

Мотострелковые батальоны, входившие в состав танковых полков, еще кое-как поспевали за стремительно идущими в прорыв танками, но мотострелковые полки танковых дивизий отставали существенно. Это, уже не говоря о мотострелковой дивизии корпуса. Если мотострелки и артиллерия не подтянутся, то в случае немецкого удара передовым танковым полкам придется тяжело. А такой удар немецкие войска просто обязаны нанести для деблокирования 4-й танковой группы, которая окажется в котле под Крустпилсом, когда наступающие со стороны Даугавпилса механизированные корпуса сомкнутся под Паневежесом с идущими со стороны Риги. А после того, как наши войска, взяв Шауляй, выйдут к побережью Балтийского моря, в котле под Лиепаей и Ригой окажутся и части немецкого 26-го армейского корпуса. Потому немцы просто обязательно постараются их деблокировать силами частей 18-й и 16-й немецких армий, находящихся сейчас на марше. Не исключена и попытка встречного прорыва немецких танковых дивизий, оказавшихся в котле.

То есть сейчас самое опасное направление — шоссе Каунас—Даугавпилс, по которому двигаются значительные немецкие силы. Сегодня наш танковый кулак ударил во фланг немецкой группировки, а завтра немцы могут ударить во фланг, когда корпус войдет в прорыв. И тогда наши войска, а не немецкие, окажутся в окружении. Побеждает тот, кто действует быстрее и организованнее! Это и есть основа доктрины «блицкрига» — «молниеносной войны». И даже не столь важно, кто ударил первым. Немцы ударили первыми, а их удар ушел в пустоту, немецкие танковые дивизии вырвались вперед и подставились под удар. И именно для этого мы пожертвовали огромной приграничной территорией и сберегли свои силы для контрудара. Но теперь главное — не подставиться самим. А кто у нас на шоссе Каунас—Даугавпилс? Дивизия полковника Васильева. Замечательно!

— Свяжитесь со штабом Васильева и узнайте, как у них обстоит дело с обороной шоссе Каунас — Даугавпилс, — обратился Ротмистров к одному из своих штабных офицеров, вставая из-за стола.

Через несколько минут офицер вернулся и доложил:

— Согласно приказу, дивизия полковника Васильева ведет успешное наступление в направлении Паневежеса. Шоссе Каунас—Даугавпилс прикрывает танковая рота гвардии капитана Терехова при поддержке роты мотострелков.

Ротмистров опять склонился над картой. Две роты — танковая и мотострелковая — против, по меньшей мере, трех пехотных дивизий. Кроме того, немцы могут в течение суток перебросить еще две-три дивизии. Но отвлекать силы с основного направления удара тоже нельзя. Значит, капитану Терехову необходимо продержаться. И надо срочно отправить к нему подкрепление. Терехов... Это тот парень, который отличился в свое время в Финляндии, за что получил орден и досрочное капитанское звание. А в мае именно его назначили командовать ротой Т-34М, когда те поступили в дивизию. Конечно, такая рота с таким командиром — это сила. Но не против трех дивизий.

— Срочно отдайте приказ командиру 5-го мотострелкового полка и 13-го отдельного батальона тяжелых танков форсированным маршем двигаться к рубежу, занятому ротой капитана Терехова.

— Есть, товарищ полковник!

Через три минуты этот приказ в зашифрованном виде уже понесся в эфир в виде радиосигнала с антенны радиостанции штаба корпуса. А минут через десять стоящие на перекрестках дорог регулировщики начали разворачивать на юг колонны грузовиков ГАЗ-MM с пехотой и тягачей с тяжелыми танками КВ-3 на многоосных прицепах.

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд через командирский перископ Т-34М.

Гвардии капитан Иван Терехов вел свою танковую роту в атаку на небольшой хутор, стоявший рядом с шоссе. Судя по карте, это был достаточно удобный рубеж для обороны. Потому Иван решил выбить оттуда немцев, пока они не закрепились, и засесть на хуторе вместе с приданной мотопехотной ротой. Командование по радио обещало подкрепление. Но когда и сколько войск подойдет, было не ясно. А немцы должны были подходить постоянно, колонна за колонной. Только бы хватило боеприпасов.

Группа удравших после скоротечного боя немецких танков и бронетранспортеров скрылась за примыкавшим к хутору садом. А на шоссе появились немецкие мотоциклисты. Значит, разведывательная рота какой-нибудь дивизии. А за ними следом должны идти и основные силы. Хотя обычно немецкие разведчики-мотоциклисты имеют обыкновение далеко отрываться от своих частей. Можно попробовать атаковать, пока немцы не успели подтянуть войска. Есть, конечно, риск нарваться на противотанковые пушки, но советские танкисты — люди не пугливые. В первом бою потери составили только один сгоревший бронетранспортер, да у одного танка перебило гусеницу. Еще вроде были раненые среди мотострелков, но погиб пока только водитель сгоревшего бронетранспортера. Во всяком случае, так по рации заявил командир мотострелковой роты. Перебитую гусеницу экипаж поврежденного танка пытался восстановить своими силами, используя запасные траки, висевшие на лобовом бронелисте. Так что через час, максимум два, в роте станет опять десять машин из положенных по штату тринадцати. Изначально рота вообще имела пять Т-34М и восемь Т-26. Затем, после поступления в дивизию новых машин, Т-26 заменили четырьмя тридцатьчетверками. Но до штатной численности к началу войны укомплектовать так и не успели.

Иван не заметил, как немцы выкатили на окраину хутора 37-мм противотанковые орудия. Низкие силуэты этих маленьких пушечек было сложно издалека разглядеть в танковую оптику. К тому же немецкие артиллеристы постарались их замаскировать травой и ветками.

Первый снаряд с гулким звоном ударил в броню танка. Иван всмотрелся в перископ, но так и не смог разглядеть, откуда лупит немецкое орудие. Почти сразу ударил второй снаряд. Судя по звуку, они отскакивали, не пробивая брони. Дальше снаряды начали стучать по броне один за другим, а Т-34М продолжал нестись вперед.

— Парни, в сам хутор не суемся, обходим его метрах в двухстах! — крикнул Иван по радио. — Оставим его пехоте. Но как увидите какое шевеление, сразу бейте!

— Командир, вижу цель! Ориентир — колодец, в тридцати метрах левее в кустах пушка! — доложил наводчик.

— Осколочный! — скомандовал Иван, и тут же заряжающий со звоном вогнал в пушку выстрел, который уже держал наготове. — Короткая! Огонь!

Расстояние было небольшое, и снаряд взорвался совсем рядом, раскидав ветки, закрывавшие 37-мм пушку РаК-36. Расчет орудия уничтожило взрывной волной и осколками, хотя оно само уцелело. Застучал курсовой пулемет, поливая свинцом позицию пушки на случай, если уцелел кто-то из расчета.

Где-то по бокам загрохотали пушки и пулеметы других танков, которые, приблизившись к хутору, также заметили немецкие орудия. Вскоре обстрел прекратился. Иван приказал механику-водителю огибать хутор. Хотя при этом и пришлось рисковать, подставляя борт, но еще хуже было бы получить ручную гранату на крышу моторно-трансмиссионного отделения или кумулятивную магнитную мину.

За хутором оказалось скопление немецкой пехоты и автомашин, здесь же стояли и мотоциклисты, которых Иван видел на шоссе. А вместе с ними и четыре удравших немецких танка. Наводчик, не дожидаясь команды, выстрелил по немецкой пехоте, так как осколочно-фугасный выстрел уже был в стволе. Снаряд разорвался в самой гуще войск противника, раскидав в стороны солдат и опрокинув два мотоцикла. Стрелок принялся поливать врага длинными очередями из курсового пулемета. Немцы кинулись врассыпную, бросая мотоциклы и автомашины.

— Бронебойный! Короткая! — скомандовал Иван. — Бей по танкам!

Наводчик развернул ствол орудия в сторону продолживших бегство Pz-IV. Первый снаряд промазал, но второй разворотил одному из немецких танков корму, и над моторным отсеком весело заплясали языки пламени. Немецкие танкисты выпрыгнули из люков загоревшегося танка и бросились бежать пешком. Еще один Pz-IV был уничтожен другим русским танком. Но двум вражеским машинам все же удалось скрыться за пригорком.

Перепуганные бессилием своих противотанковых пушек и танков против неожиданной атаки тридцатьчетверок, немецкие солдаты начали сдаваться в плен. Вскоре на полной скорости примчались и бронетранспортеры с мотострелками. Советская пехота быстро закидала гранатами и добила огнем автоматических винтовок небольшую группу немцев, которые все еще пытались сопротивляться, и разоружила остальных, поднявших руки. Пленные со страхом смотрели на невиданные танки, непробиваемые для 37-мм противотанковых пушек даже почти в упор. В качестве трофеев достались две пушки, четыре мотоцикла и два грузовика. Командир мотострелковой роты приказал загнать пленных немцев в сарай и хлев на хуторе и выставить охрану. Основная же часть мотострелков принялась окапываться. Две трофейные пушки тоже решили использовать в обороне.

Иван связался по радио с командованием, чтобы доложить о результатах боевых действий и рубеже, на котором была занята оборона. В ответ было приказано удерживать рубеж и продержаться до подхода основных сил, прикрывая фланг корпуса. Пока пехота окапывалась, Иван решил совершить силами своей роты рейд, надеясь, что немцы еще не оправились от неожиданности, а потому есть шансы на успешную атаку даже превосходящих сил. Вдоль шоссе, скорее всего, сейчас должны стоять походные колонны, которые до этого двигались на усиление 4-й танковой группы и ее флангов. Если это так, то можно нанести противнику ощутимый урон. Тем более что Иван решил не ставить танки в позиционную оборону, а действовать неожиданными фланговыми атаками и засадами, отходя, в случае серьезного отпора, и снова атакуя с другого направления. Ведь ему было приказано задержать врага, а не умереть, пропустив немцев через свой труп. И он выполнял приказ. К тому же нужно было быть готовым к тому, что немцы могут силами моторизованных частей, а то и простой пехотой, обойти с фланга.

05 февраля 1934 года. Карельский перешеек.

Воспоминание о минувшем.

Капитан Васильев чертыхаясь, махал кувалдой. Вот, наконец, свалившаяся гусеница встала на место. Лейтенант снял холщовые рабочие рукавицы вместе с тонкими вязаными перчатками и начал дыханием отогревать замерзшие руки. Весь экипаж по очереди махал кувалдами почти полтора часа на морозе. За это время танкисты успели сотню раз проклясть тех, кто делал этот танк. Это был новенький средний трехбашенный Т-28. Их начали выпускать менее года назад, а потому недоведенность конструкции стала просто бичом для экипажей. Особенно этому способствовала слабость войсковой ремонтной базы и частей обеспечения.

Вот поставили они сейчас на место эту злополучную гусеницу и теперь будут здесь до вечера куковать посреди леса, ждать, когда подойдет трактор, чтобы вытащить засевший в канаве танк. Холодный ветер бил в лицо мелким колючим снегом, мороз пробирался под одежду. И погреться негде, даже внутри танка мороз как на улице. Разве что завести двигатель и греться от него. Но у этого нового дизеля В-2 такой маленький моторесурс — всего 50 часов. Вот так три-четыре раза погреешься, и танк надо отправлять для капремонта на завод. И с более мелкими неполадками танки приходится на завод отправлять, нет возможности их ремонтировать прямо в расположении бригады. А уж о ремонте в полевых условиях никто и не мечтает. Если что вышло из строя в поле, то надо чинить своими силами. Ну, может быть, еще другие экипажи помогут. Максимум, что можно сделать в этом случае, так это или совсем мелочи починить, или просто трактором дотащить до расположения бригады. А если танк завязнет или, хуже того, перевернется, так это вообще неделя может уйти на то, чтобы его вытащить. Как в декабре, когда танк капитана Митрохина провалился в непромерзшее болотце и лег на бок. В качестве тягача имеется всего лишь один трактор на всю бригаду.

Васильеву и его танкистам оставалось только одно — развести костер и греться в ожидании трактора. А когда он приедет, вообще неведомо. Танк как пришел с завода с неработающей радиостанцией, так ее даже никто и не чинил: специалистов по ремонту радиоаппаратуры в бригаде не было. Значит, пока сообщат в штаб, пока еще трактор доедет. Трактор ведь самый обычный — сельскохозяйственный «Коммунар» с максимальной скоростью 15 километров в час. До вечера трактор может и не появиться. А если вытаскивание танка отложат до утра, придется мерзнуть в лесу всю ночь. Ладно, хорошо хоть время мирное, да учения простые, повседневные. А если бы какие-нибудь образцово-показательные? Мог бы быть скандал, и козлом отпущения стал бы командир танка. А случись такое в бою? На войне костром можешь себя выдать, а в случае появления врага потерявший подвижность танк обречен.

Капитан отправил своих парней за хворостом, а сам вышел на дорогу посмотреть, не едет ли кто. Короткий февральский день подходил к концу, уже начинало темнеть. Завывал ветер, продувая тонкий темно-синий комбинезон и одетую поверх него шинельку. Капитан застегнул танковый шлем. В нем было хоть чуть теплее, чем в обычной «буденовке», считавшейся «зимним» головным убором. А каково пехоте, которая должна была воевать в любую погоду в таких шинелях и «буденовках»? Тем, кто сидит в тепле в штабах, это, конечно, безразлично. А тем, кто в кабинетах в Москве, и подавно.

Вскоре сквозь пургу капитан увидел в темноте свет фар. Он встал на обочине и начал махать руками. Возможно, удастся попросить, чтобы, доехав до какого-нибудь сельсовета, позвонили в штаб бригады и поторопили их. Подъехавшая автомашина оказалась легковым ГАЗ-М1. Увидев на обочине офицера-танкиста, водитель остановился. Из передней двери сразу выпрыгнул майор и открыл заднюю дверь. Капитан Васильев не поверил своим глазам. Из машины вышел самый настоящий старорежимный генерал с золотыми царскими погонами. Капитан Васильев от неожиданности не знал, что делать. Однако, повинуясь выработанному годами службы инстинкту, вытянулся по стойке «смирно» и приложил замерзшую руку к надетой поверх танкового шлемофона «буденовке».

— Вольно, товарищ капитан, — сказал генерал, осматривая сначала дрожашего от холода капитана, а затем уже основательно занесенный снегом танк, видневшийся неподалеку.

— Ваша машина? — поинтересовался генерал, махнув рукой в сторону танка.

— Так точно, товарищ... э-э-э... генерал! — ответил Васильев, не зная, как обращаться к обладателю золотых погон. Если бы не явно армейская машина и отношение к нему, как к большому начальству, сопровождавших офицеров, то можно было подумать, что золотые погоны надеты для съемок фильма про белогвардейцев[7]. Но форма была вполне советская, даже петлицы командарма имелись. Только вместо привычной шинели — овчинный тулуп. Странное сочетание — петлицы командарма, золотые генеральские погоны и овчинный тулуп. Да и сопровождавшие его офицеры тоже были в овчинных куртках чуть выше колена.

— Вас погоны удивляют, молодой человек? — усмехнулся незнакомец. — Что же, пока я единственный обладатель генеральского звания и генеральских погон.

И тут капитана Васильева осенила догадка — ведь перед ним сам Слащов-Крымский, гениальный русский полководец, которого при советской власти задвинули непонятно куда. И вот совсем недавно где-то в газетах промелькнула совершенно будничная заметка, что генерал Слащов-Крымский назначен заместителем наркома обороны. А потом сразу пошли аресты «красных маршалов» — Тухачевского, Якира, Блюхера, Дыбенко, Кулика. А затем сняли Иегуду, и его место занял Лаврентий Павлович Берия.

— Что случилось с вашим танком? Почему вы тут один, весь замерзший? — спросил генерал.

— Во время совершения марша правая гусеница попала в занесенную снегом канаву, товарищ генерал. Гусеничная лента соскочила. Установили ее на место силами экипажа, но самостоятельно выехать не сможем — гусеница была зажата в мерзлой земле почти по всей длине. Это вызвало поломку трансмиссии. Ждем прибытия тягача. Члены экипажа отправились собирать хворост для костра, чтобы согреться.

— Так, так! Это, насколько я понимаю, Т-28, новая машина? Что вы думаете об этом танке, товарищ капитан? — глядя прямо в глаза, спросил генерал.

Капитан Васильев много чего думал об этом танке, с которым он мучался уже второй месяц как один из лучших офицеров бригады. Те, кто похуже, все еще ездили на стареньких Т-26 и имели куда меньше проблем. Старые машины тоже ломались от износа, но все же реже, а их устройство было достаточно простым и хорошо изученным. Слов, произнесение которых допустимо в присутствии генерала, для выражения своих мыслей по поводу своего танка у капитана не нашлось.

— Замечательная машина, товарищ генерал! — начал Васильев. — По сравнению с тем, что у нас было, это действительно боевая машина, а не жестяная коробка. Броня есть... хоть какая-то. Вооружение мощное — пушка 76-миллиметров. Можно и блиндаж расколотить, и пехоту шрапнелью разогнать. Да и вражескому танку или броневику мало не покажется. Четыре пулемета, тоже все перед собой поливать можно. Двигатель мощный... Есть радиостанция...

Генерал внимательно смотрел капитану прямо в глаза.

— А если честно, то что вы действительно думаете об этой машине? То, что вы сейчас говорите, я уже слышал и от конструкторов, и от командиров танковых бригад. Но я знаю, что на Т-28 есть серьезные нарекания. Говорите то, что действительно думаете, это — приказ!

— Танк постоянно ломается. Все время с ним мучаемся. Особенно с двигателем, может быть, лучше ставить карбюраторный, они все же надежнее дизелей. Да и моторесурс у дизеля всего пятьдесят часов.

— Да, я знаю, качество изготовления отвратительное, конструкция еще не отработана. Будем наводить порядок на заводах, изучать все поломки и совершенствовать конструкцию. С дизелем разговор особый. По всем параметрам он должен быть лучше карбюраторного. Проблема в том, что их выпуск только осваивается. Но конструкторы обещают в течение года обеспечить надежность не ниже, чем у старых карбюраторных. Моторесурс будет доведен не менее чем до двухсот часов. Что еще?

— Из-за поломок большая часть танков стоит в ожидании отправки на завод...

— И у вас та же проблема... — Генерал достал блокнот и что-то пометил в нем карандашом. — Значит, и в вашей бригаде нет нормальной ремонтной мастерской. А ведь в случае войны нужны будут не просто ремонтные мастерские, а такие мастерские, чтобы шли непосредственно за танковыми частями и ремонтировали танки чуть ли не на поле боя... А что вы скажете о боевых качествах танка?

— Вооружение хорошее, но вот, боюсь, в бою сложно будет подавать команды всему экипажу. Из-за грохота двигателя ничего не слышно. А когда стрельба, то и подавно...

— Значит, вам просто необходимо переговорное устройство... А как с обзором обстоит дело?

— Если честно, то плохо. Танк большой, и поле боя видно очень плохо. Перископ бы какой...

— Так, оптика, перископы наблюдения... командира... механика-водителя... — пробубнил генерал, делая пометки в блокноте. — А как, по-вашему, возможность борьбы с танками и бронемашинами противника?

— Пушка, конечно, хороша для стрельбы по пехоте и укреплениям. По броневику попадет, тоже ему будет несладко. Только вот попасть еще надо. Ствол короткий и траектория навесная. Для стрельбы по танкам нужно что-то более настильное, в смысле длинноствольное... Например, хороши пушки в 37 и 45 миллиметров.

— Но только фугасное действие снарядов такого калибра ни к черту!

— Полностью согласен, товарищ генерал! А если иметь одновременно танки и с 76-мм пушками, и с 45-мм[8]? — Уже выдвигают предложение ставить спаренное орудие и 76, и 45 вместе. По укреплениям и пехоте — фугасным или шрапнельным из 76-мм, а по танкам — бронебойным из 45. Но я все же считаю, что нужно одно длинноствольное орудие приличного калибра. Тем более что броня танков будет увеличиваться, и 45 мм может не хватить для ее пробития. Кстати, и на этом танке броню стоит увеличить. На старых танках броню вблизи и бронебойные пули пробивали, а Т-28, конечно, пули держит нормально. Но бьется любой пушкой. Сделать бы танк, который хотя бы 37-мм пушка не брала, да обычная полковая трехдюймовка[9]!

— Т-28 новый танк. А на чем вы раньше служили, товарищ капитан?

— На Т-26, товарищ генерал!

— И что вы о нем думаете?

— Если честно, то это не танк, а жестяная коробка! Броня совсем тонкая. Если на танке ставят радиостанцию, то за счет уменьшения боезапаса. Но машинка в целом надежная. Двигатель, правда, слабый. Танк из-за этого тихоходный и плохо преодолевает препятствия. В сочетании со слабой броней с таким двигателем далеко не уедешь.

— Что верно, то верно! Боюсь, что Т-26 надо снимать с вооружения, а ведь это пока наш основной танк, — задумчиво сказал генерал. — А этот дурик Тухачевский, который, видите ли, был страшно передовым сторонником моторизации, настаивал на том, что нам необходимо аж сто тысяч даже более плохих танков! И это еще в то время, когда у нас и заводы были не построены, и танки были лишь МС да Т-18!

— Так MC и Т-18 это не танки, а вообще — металлолом! Если бы их строили, то только силы да металл впустую тратили. Т-26 еще хоть на что-то сгодиться может...

— Вот и я о том же. Да и Т-26 только на безрыбье можно танком считать. Но вы правы, товарищ капитан, он действительно может сгодиться. Например, их можно переделать в самоходные пушки для поддержки танков и пехоты.

— А ведь, действительно, если башни снять и вместо них сделать рубку с полковой трехдюймовкой. Она же сможет идти вслед за войсками, а расчет не будет бояться пуль и шрапнели!

— Правильно мыслите, капитан! — улыбнулся генерал. — Все офицеры в войсках говорят одно и то же, а эти придурки в Москве только о парадах и рекордах думают. Самоходки ведь с виду неуклюжи, для парадов и показухи не годятся, но зато как они нужны пехоте на поле боя... Ведь сколько солдатских жизней они могут сберечь! Ладно, спасибо вам, капитан, за беседу. То, что вы мне сейчас рассказали, действительно важно. И для меня, и для всей армии. Мне пора ехать. Чего-то все нет вашего тягача. Давайте свяжемся по радио с вашим командованием.

— Радиостанция не работает, товарищ генерал!

— Как не работает?!

— Да, танк таким в бригаду и поступил. Это и в акте приемки записано.

— То есть на вооружение бригады приняли танк с неработающей радиосвязью и не пытаются это исправить?!

— Считается, что из-за такой мелочи не стоит машину на завод отправлять. И с более серьезными поломками машины стоят, ждут очереди на ремонт. А без радиостанции танк вроде даже боеспособным считается...

— Запомните, капитан! Боевая единица, будь то танк либо воинская часть, считаются потерянными, если с ней отсутствует связь! Вот будь сейчас война, как командир бригады смог бы отдать вам приказ?! А никак! Вы сами по себе! В составе бригады без радиосвязи танк действовать не способен! Без радиосвязи можно только на парадах публику тешить либо командование на маневрах, которые по своей сути те же парады! И каждый в армии должен запомнить — без надежной связи, без разведки воевать нельзя!

— Так точно, товарищ генерал!

— Я гляжу, вы, капитан, совсем замерзли, — покачал головой генерал. — Да, в шинели на морозе много не навоюешь. Овчинных полушубков, конечно, на всех не хватит. Но все равно теплым и удобным обмундированием мы обеспечим каждого солдата уже к следующей зиме. А офицеров со временем и овчинными полушубками. Да и в танках неплохо какие-то печки поставить, чтобы экипажи не мерзли.

— Еще было бы неплохо печку, чтобы двигатель подогревать. А то на морозе его заводить очень тяжело. А чтобы машина была готова к бою, его приходится постоянно заводить, чтобы он теплым был. А это горючку жечь да моторесурс вырабатывать...

— А вот это, спасибо, что сказали. — Генерал достал блокнот, который уже успел убрать в карман. — Вернусь в Москву, скажу конструкторам, чтобы подумали о пуске двигателя в зимних условиях и об обогреве танков. Ведь обогрев экипажа — это важно. Иначе придется жечь костры на позициях, а это демаскирует.

Генерал попрощался, сел в машину и уехал. Вскоре из леса появились танкисты с охапками хвороста. Разожгли костер, и экипаж начал отогреваться. К полуночи вдали послышался рокот моторов, и вскоре к стоящему на обочине танку подкатили легковой ГАЗ-М1 командира бригады, грузовик ГАЗ-MM с солдатами, а где-то позади ревел мотором несколько отставший трактор.

— Ну что тут у вас случилось?! — засуетился комбриг. — А то сейчас к нам по поводу вашего танка товарищ Васильев, сам заместитель наркома обороны приезжал. Вам, кстати, объявлена благодарность. Официальное представление придет из Москвы, товарищ... генерал уже отдал распоряжение.

— Служу Советскому Союзу! — хором ответил весь экипаж.

— Эй, что вы там копаетесь! — закричал комбриг на выпрыгивающих из грузовика солдат с ломами и лопатами. — Понимаю, поздно, ночь! Мне тоже спать хочется! Чем быстрее вы откопаете танк, тем быстрее вернетесь в казарму! Кстати, капитан, познакомьтесь, лейтенант Терехов. Прибыл сегодня из училища. Будете его наставником как лучший офицер бригады.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — бодро произнес, прикладывая руку к буденовке, молоденький паренек в новенькой шинельке с одним кубиком в черной танкистской петлице. — Курсант... извините, лейтенант Терехов для прохождения стажировки прибыл!

— Давайте, лейтенант, командуйте своими орлами! Не стойте, как красна девица на параде! — прикрикнул на него комбриг.

— Есть, командовать орлами, товарищ командир! — бодро ответил лейтенант и, повернувшись к солдатам, прокричал: — Отделение! Слушай боевой приказ! К откапыванию засевшего танка... Приступить!

Уставшие и сонные солдаты нехотя поплелись к засыпанному снегом танку.

— Благодарю за службу, товарищ капитан! — пожал на прощание Васильеву руку командир бригады. — Товарищ генерал сказал, что мы должны проявлять внимание к личному составу. Если будут вопросы, проблемы, товарищ капитан, сразу заходите, я всегда буду рад вам помочь!

Судя по всему, генерал хорошо пропесочил командира бригады. Раньше подполковник не был таким ласковым с подчиненными. А сонные и усталые солдатики тем временем принялись раскидывать снег и долбить ломами мерзлую землю. Они явно успели набегаться и наработаться за день, но до этого комбригу дела не было.

25 июня 1941 года. Ставка фюрера под Растенбургом вВосточной Пруссии.

Склонившись над картой.

Фюрер мрачно стоял, упершись руками в массивный дубовый стол, на котором была расстелена карта Восточного фронта. Эти придурки-генералы его обманули. Среди них наверняка есть заговорщики. А ведь как потешались, когда в 1930-е Сталин ставил к стенке своих красных маршалов и командармов. Все в один голос утверждали, что чистки ослабили русскую армию и теперь она небоеспособна. Думкопфен! Шайсканакке!

Потому он и решился напасть, так как его убедили, что все лучшие командные кадры расстреляны, а народ ненавидит Сталина и ждет, когда его освободят от большевистского ига. А что происходит? Русские сражаются насмерть и героически гибнут с криком «За Родину! За Сталина!» А ведь это уже не пропаганда, не демонстративная лояльность. Тот, кто идет на смерть, не нуждается в наградах и не боится наказания. Только теперь, с началом войны стало ясно, что советская власть твердо стоит на ногах, а русский народ верит в Сталина.

А что обещали перед войной генералы?! Что русские войска будут окружены и разгромлены у границы. Но выяснилось, что войск у границы почти нет. Танковые и моторизованные дивизии Вермахта и СС на полной скорости вырвались вперед, оставив позади пехотные части и тыловые подразделения, тем самым оголив фланги. А в окружение около границы попали только несколько русских стрелковых дивизий. Основная масса русских войск по-прежнему находилась позади «Линии Сталина». Вариантов было два. Или продолжить наступление, прорвав силами танковых групп «Линию Сталина», и попытаться осуществить окружение основных русских группировок. Или замедлить темп наступления, а то и вообще на некоторое время его остановить, подтянуть пехоту, артиллерию и тылы, укрепить фланги, привести в порядок технику.

В случае дальнейшего наступления, имея незащищенные фланги, немецкие передовые группировки оказываются сами под угрозой фланговых ударов и окружения. А если остановиться и подождать два-три дня, пока подтянется пехота, то русские успеют перегруппироваться. Хотя, двух-трех дней не хватит. Автомашин не хватает, и значительная часть немецкой пехоты идет пешком. Значит, речь идет не менее чем о недельной передышке. За неделю русские возведут в промежутках между укрепрайонами «Линии Сталина» полосы укреплений полевого типа. Сейчас основные русские силы сконцентрированы позади укрепрайонов в виде достаточно компактных группировок и просто напрашиваются на то, чтобы оказаться в окружении. Пока русское командование как будто находилось в ступоре от неожиданности, не предпринимая никаких разумных действий. А как только оно очнется, то наверняка русские войска рассредоточатся и займут оборону. Кроме того, русские успеют перебросить войска из тыловых округов и подтянуть разворачиваемые по мобилизации части. Разгромить Россию необходимо до окончания мобилизации. Если они успеют ее провести, то могут просто задавить количеством. К счастью для Вермахта, из-за больших расстояний и слаборазвитой транспортной сети мобилизация займет у русских больше месяца. Но и за неделю большевики уже смогут поставить под ружье не одну дивизию.

А тут еще русские нанесли по всему фронту серию контрударов танковыми группировками численностью по два-три корпуса или даже больше. При этом они действуют так же, как и Вермахт, — стремительно и массированно применяя танки, сопровождаемые моторизованной пехотой. Но что это?! Возможно, стремительное продвижение Вермахта полностью сломало все, даже самые пессимистичные планы русских, и теперь, не зная, что делать, они просто мечутся от отчаяния? Или же их действия носят более осмысленный характер и русское командование имеет какие-то второпях разработанные планы, которые начало осуществлять, очнувшись после трех дней бездействия? Тогда что оно задумало? Может быть, это попытка отвлечь немецкие войска и задержать немецкое наступление, чтобы получить время на мобилизацию и создание оборонительных рубежей? Или это действительно «блицкриг» наоборот? Что предпринимать?! Наступать или сделать передышку на несколько дней? Гитлер оперся кулаками о край стола и обвел взглядом собравшихся.

— Ну, что, господа, кто мне объяснит, почему большевики три дня бестолково отбивались, а на четвертый ринулись в атаку? Да еще сразу по всему фронту?

— Мой фюрер! Мы и сами не понимаем, что намерены предпринять русские! — бубнил фон Браухитч. — Большевики начали наступление хоть и совершенно неожиданно, но не по всему фронту. Они атаковали только на отдельных направлениях. Зато сконцентрировали там мощные танковые группировки, которыми и нанесли удар. Кроме того, они массированно применили танки новой конструкции. Разведка нам ничего не докладывала о наличии у противника новых танков.

— Мы вам докладывали о новых русских танках еще во время финской войны! — возразил Канарис. — Мы даже достали вам образец брони одного из этих танков.

— Адмирал, то, что ваши шпионы притащили, было обычным канализационным люком с кое-как приваренными петлями! — возмутился Шпеер. — И это вы пытались выдавать за люк русского секретного танка, который якобы захватили финны. А когда вас спросили про сам танк, то выяснилось, что ничего нет, кроме этой унитазной крышки, примитивнейшей оптики да обычного танкового пулемета ДТ. Такого же, замечу, как и те, что стояли на старых русских танках. Этот секретный танк даже не сфотографировали, так как якобы было темно, а утром русские его отбили и утащили в тыл. Только какие-то карандашные наброски финского художника-самоучки вместо фотографий и чертежей. Да и на этих картинках танк изображен лишь в качестве фона, на котором красуются сами финские парни. Так почему финны не могли его утащить двумя своими танками?! Тремя танками?! Тракторами?!

— Господа, давайте не будем спорить, сейчас не до выяснения личных отношений между OKW[10] и Абвером! Тремя финскими танками? Ха! А вы уверены, что в финской армии наберется такое количество танков? Они, скорее всего, если и пытались бы вытаскивать русский танк, так не танками или тракторами, а лосями или оленями... — заявил Геринг, командующий Люфтваффе и по совместительству премьер-министр Пруссии, главный имперский лесничий и президент концерна «Герман Геринг Верке».

Вначале его даже немного порадовало то, что иваны своей неожиданной выходкой несколько поставили на место генералов Вермахта. Когда-то Геринг даже бывал в России — в секретной авиашколе под Липецком, где, несмотря на версальские запреты, обучались будущие летчики Люфтваффе. «Толстый Герман» в то время был еще подтянутым красавцем офицером, летчиком-асом. С русскими летчиками и техниками у немцев в то время были очень хорошие отношения, и Геринг понимал, что русские вовсе не такие тупые унтерменши, как считают многие в руководстве Рейха.

Но с фронта утром пришли тревожные новости и по его части — русские бомбардировщики еще на рассвете нанесли удар по ближайшим к районам контрударов аэродромам. Потери самолетов были незначительными, но взлетно-посадочные полосы были выведены из строя на время от нескольких часов до суток. Это серьезно ограничило возможности использования авиации, и Люфтваффе полностью утратило господство в воздухе. Русским удалось временно добиться полного превосходства в воздухе на всех основных направлениях, где они начали наступление. На те немецкие эскадрильи, которым все же удавалось взлететь, тут же набрасывались русские истребители, постоянно барражировавшие над наступающими русскими танковыми дивизиями. Даже с ведением воздушной разведки было сложно. И хотя немецкие асы уже записали за день на свой счет не менее полутора сотен побед, но высланные против русских пикировщики понесли очень большие потери. А главное — так и не смогли толком нанести удар по русским колоннам. Бомбардировочная и штурмовая авиация противника при этом наносила удары и расчищала путь танковым колоннам, не встречая особого сопротивления, если не считать огня зенитной артиллерии.

Фюрер вновь поднял свой тяжелый взгляд от карты и глазами хищника оглядел присутствовавших. Многие генералы, происходившие родом из аристократических прусских семей, представители которых из поколения в поколение носили офицерскую, а то и генеральскую форму, недолюбливали этого безродного австрийского ефрейтора. Они тайно обсуждали планы заговоров, критиковали его авантюризм в личных дневниках и приватных беседах. Но дальше тайной критики никто не смел даже и думать. Они боялись и беспрекословно выполняли приказы, в том числе и те, которые считали абсолютно нелепыми, не смея вслух выразить свое мнение. Под тяжелым взглядом фюрера генералы съежились. Для них было бы не так страшно с саблей броситься на русский танк, чем выдерживать этот свинцовый взгляд серых глаз.

— Ну! Я вас слушаю... — процедил Гитлер. — Я вас очень внимательно слушаю...

— Мой фюрер, я думаю, что нам следует остановить передовые танковые группы, пока они еще не оказались в окружении. Частью танковых дивизий следует нанести контрудары по русским войскам в местах прорывов, — робко сказал начальник генерального штаба Франц Гальдер.

Ему изначально не нравился авантюризм Гитлера. Да, план «Барбаросса», в разработке которого он принял активное участие, был изящен и по-своему гениален. Проблема была лишь в том, что план не имел «запаса прочности». Да и завершающая фаза какая-то невнятная. Ачто будет, если после захвата Москвы и выхода на линию Астрахань—Архангельск русские все же не сдадутся? Конечно, легко написать на бумаге: «промышленные центры Урала и Сибири подавить авиацией», но в реальности тяжелых бомбардировщиков у Люфтваффе очень мало, предпочтение было отдано постройке пикировщиков для непосредственной поддержки войск. В случае невыполнения плана в срок, то есть разгрома русской армии на границе и быстрого взятия Москвы и Ленинграда, маячила зловещая перспектива затяжной войны. Русские могли создать в тылу новые линии обороны и отмобилизовать новые войска взамен перемолотых на границе. Война превратилась бы в войну на изнурение, для которой у Рейха просто не было ресурсов.

И к этой неприятной для Рейха перспективе теперь добавлялся еще и худший вариант — окружение не русских войск у границы, а ударных группировок Вермахта русскими войсками. Если Сталину это удастся, то в дальнейшем о наступательных операциях можно забыть по меньшей мере на год. Раньше промышленность не сможет заметным образом восполнить столь чудовищные потери бронетанковой техники. А ведь это не только железо, это еще и подготовленные экипажи. Да и вообще, с человеческими ресурсами для пополнения потерь живой силы даже в пехотных частях у Рейха было весьма напряженно. Гальдер был близок к панике.

— Прекратить наступление?! — мрачно произнес Гитлер. — Это после того, как наши передовые части за три дня углубились на двести, а местами и на триста километров?! Сейчас существует благоприятная ситуация для прорыва «Линии Сталина» и окружения основных русских группировок, все еще сконцентрированных в местах постоянной дислокации. Сейчас открыта дорога на Москву и Ленинград. А вы предлагаете остановиться?! Вы предлагаете дать Сталину возможность отмобилизовать резервы и создать сплошную линию обороны?! Да, эти варвары, эти азиаты, столкнувшись с германской армией, познакомившись с тем, что такое современная война, с тем, что такое «Блицкриг», были сильно удивлены. Все их планы рухнули. Три дня они вообще ничего не предпринимали, они не знали, что предпринять. Но сегодня они уже очнулись и нанесли первый удар. И удар неслабый! Но мы не дадим большевикам прийти в себя!

Бросив на генералов гневный взгляд, Гитлер продолжил:

— Германская армия должна действовать быстро и жестоко! Вам это понятно?! В этом залог победы! Скорость должна ошеломить русских, а жестокость сковать их волю страхом!

— Но, мой фюрер! — робко подал голос Кейтель. — Русские контрудары действительно опасны. Надо что-то делать!

— Подтягивайте пехотные дивизии! — повышенным тоном заговорил Гитлер. — Пусть идут форсированным маршем! Еще раз повторяю — действовать быстро и жестко! Я надеюсь, что мы сможем ликвидировать эти прорывы. Но все равно стоит снизить темп продвижения танковых групп и задействовать часть их сил для отражения русского контрнаступления.

Сентябрь 1924 года. Бавария.

Камера Ландсбергской тюрьмы. Над рукописью.

«Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России. В этом случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации.

Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию.

Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход.

Наше право на это было бы не менее обоснованно, нежели право наших предков. Ведь никто из наших современных пацифистов не отказывается кушать хлеб, выросший в наших восточных провинциях, несмотря на то, что первым «плугом», проходившим некогда через эти поля, был, собственно говоря, меч. Никакие жертвы не должны были показаться нам слишком большими, чтобы добиться благосклонности Англии. Мы должны были отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкуренции с нами.

Только полная ясность в этом вопросе могла привести к хорошим результатам. Мы должны были полностью отказаться от колоний и от участия в морской торговле, полностью отказаться от создания немецкого военного флота. Мы должны были полностью сконцентрировать все силы государства на создании исключительно сухопутной армии.

Этот неизменный политический завет в области внешней политики можно формулировать для немецкой нации в следующих словах:

— Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной военной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. Раз создается такое положение, вы не только имеете право, но вы обязаны бороться против него всеми средствами, вплоть до применения оружия. И вы не имеете права успокоиться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть»[11]. Закончив писать, Рудольф Гесс положил перо. Что же, несмотря на провал недавнего мятежа, у Адольфа есть перспектива. А ненавязчивые беседы, которые давно начал вести с ним Гесс, делают его хорошим инструментом для осуществления английских планов чужими руками. Вряд ли эти болтуны, которых так едко высмеивает Адольф в начале своей книги, долго продержатся у власти. Кто же встанет во главе Германии? От Рудольфа Гесса требовалось только одно — чтобы этот человек служил Англии, даже сам того не подозревая. Именно ради этого Гесс, подкупив тюремную охрану, проводил целые дни в камере Шикльгрубера, помогая ему писать книгу. Он считался его секретарем. А еще считалось, что он записывает «Майн Кампф» под диктовку Шикльгрубера, хотя под чью диктовку это писалось, еще было вопросом.

Конечно, Шикльгрубер не любил евреев, и в Лондоне были этим недовольны, но после того как будет окончена глава, декларирующая войну против России, ему простят даже такой страшный для Запада «грех», как антисемитизм.

— Адольф, я закончил! — сказал Гесс, вставая из-за стола. Хотя это было только началом. Началом новой, еще более страшной войны, истинные организаторы которой предпочитали делать грязные дела чужими руками.

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд через командирский перископ Т-34М.

Иван, закончив разговор с командиром мотострелков, махнул рукой экипажам других восьми танков — мол, поехали дальше немцев громить. Снова взревели танковые моторы, и машины двинулись вперед. Терехов повел роту не через гребень пологого холма и не по шоссе слева от него, а через небольшую рощицу правее. Иван уже имел финский опыт и не слишком хотел увидеть залегшую немецкую пехоту на обратном скате, а еще хуже — противотанковые пушки. Точнее, увидеть он их как раз бы и не смог, они были бы в «мертвой зоне», которую экипаж танка не может не только простреливать, но и видеть. А немцы — народ сообразительный и изобретательный, любят действовать расчетливо и по-умному. А потому — мастера устраивать противотанковые засады в низинках и на обратных скатах возвышенностей.

Танки, не снижая скорость, миновали рощу, с треском срубая деревья. Да, отсюда противник явно не ждал атаки. Кто же мог додуматься, что танки могут так лихо ехать прямо через лес. Но прочная лобовая броня, листы которой сходились под острым углом, и 500-сильный дизель В-2-34 позволяли легко срубать или валить даже достаточно толстые деревья. Эта маленькая военная хитрость, основанная на технических возможностях танка, действительно преподнесла немцам сюрприз и обеспечила русским танкам успех.

Когда тридцатьчетверки выскочили из рощи, капитан Терехов увидел немецкую пехоту, численностью до батальона, спешно копающую траншеи недалеко от шоссе. Но со стороны рощи противник еще не успел организовать оборону. Возможно, там просто выставили наблюдателей, к которым два связиста пока только тянули кабель полевого телефона. Но самым неприятным было то, что немцы разворачивали батарею из четырех 88-мм зенитных орудий Flak-37, знаменитых «восемь-восемь», наряду с дивизионными орудиями, практически единственных серьезных противников для тридцатьчетверок и КВ. Такая пушка могла пробить броню любого танка и с расстояния в километр, а от опушки рощи до позиции орудий было всего метров пятьсот.

Увидев танки, немецкие артиллеристы побросали лопаты, которыми они отрывали окопы для своих орудий, и бросились к пушкам. Зенитки уже были вывешены на опорах, а их стволы развернуты в сторону шоссе.

— Рота! По орудиям! Осколочным! Огонь! — прокричал Иван по радио и затем по внутренней связи отдал команду своему экипажу: — С ходу, второе слева, огонь!

Бабахнул выстрел. Попасть на ходу из танка, несущегося по полю, было весьма сложно, и потому снаряд лег с существенным недолетом. Но осколки все же зацепили двоих немцев. Пулеметчик ожесточенно стрелял по расчету орудия из курсового пулемета. Иван взялся за пулемет, спаренный с пушкой, и принялся выпускать по суетящимся вокруг зенитки немецким солдатам длинные очереди. Ствол пушки повернулся в сторону танка и застыл, так и не выпустив почти в упор свой мощный снаряд, смертоносный для любого танка. Наводчик орудия, поймав пулю, остался сидеть на своем месте, уронив голову на грудь и истекая кровью.

Остальные тридцатьчетверки также неслись вперед, стреляя из пушек и пулеметов по немецким зениткам. Отступать было уже бесполезно. Единственной возможностью уцелеть было расстрелять расчеты орудий до того, как они успеют развернуть стволы и открыть огонь.

Но все же одна из пушек успела выстрелить. Наводчик развернул ствол не полностью, чем сэкономил драгоценные секунды. Стрелял он, соответственно, в борт самого дальнего от себя танка, особенно не целясь. К счастью экипажа, бронебойный снаряд угодил по касательной в корму. Кормовой бронелист искорежило и оторвало, ведущий каток разлетелся на куски вместе с частью трансмиссии, а разорванная гусеница тут же соскочила, раскидав в стороны поврежденные траки. Машину развернуло почти на сто восемьдесят градусов, пока механик-водитель не затормозил оставшуюся гусеницу. Потом он немного подумал и, слегка дав газу, развернул тридцатьчетверку обратно, чтобы не оставаться кормой к противнику. Из башенного люка выглянул командир танка и быстро осмотрел разбитую корму. Моторный отсек явно получил серьезные повреждения. Из разбитых радиаторов валил пар, хлестали струи горячей воды и масла.

Остальные машины сразу перенесли огонь на выстрелившую зенитку. Рядом с ней засверкали вспышки разрывов и полетели комья земли. Позицию орудия окутали клубы дыма и пыли. А далее, судя по всему, один из снарядов угодил прямо в само орудие, так как в разные стороны полетели разорванные куски металла и пара колес. Батарея была подавлена. Бой был хотя и крайне скоротечным, но трудным. Иван тяжело дышал, сердце бешено колотилось, комбинезон прилип к мокрому от пота телу. Такая встреча была неожиданной и смертельно опасной для обеих сторон. 88-мм зенитные пушки Flak-37 с их скорострельностью вполне могли бы разнести в клочья все восемь танков. От девятикилограммового бронебойного снаряда, вылетающего из ствола со скоростью 820 метров в секунду, не могла бы на расстоянии в несколько сот метров спасти никакая мыслимая для танка броня. Потому только скорость и решила исход боя.

Находившаяся ближе к шоссе немецкая пехота попряталась в свежеотрытые одиночные окопы, которые не только еще не успели соединить траншеей, но даже замаскировать. Ситуация получилась патовая. Русские танки без пехотинцев были бессильны против укрывшейся в окопах пехоты, а она была бессильна против танков.

— Леха! Что у тебя с машиной и экипажем?! Прием... — по радио вызвал Иван командира подбитого танка.

— Разнесло кормовой бронелист, разбило гусеницу и ведущее колесо. Повреждены радиаторы. Экипаж цел. Машина потеряла подвижность, но можем продолжать бой.

— Пожара в двигателе нет?

— Нет, товарищ командир, это, похоже, пар из разбитой системы охлаждения. Да еще масло из картера ручьем течет. Его, зараза, тоже пробило, как и масляный радиатор.

— Если запах гари почувствуете, сразу покидайте танк!

— Да вроде все нормальное.

— Готовьте трос, попробуем вытащить!

Ивану совсем не хотелось оставлять немцам новейший танк, да еще, возможно, ремонтопригодный. Ведь еще до войны танковые войска получили не только хорошо оснащенные ремонтные части, но и целые полевые танко-ремонтные заводы, которые, находясь в подчинении фронтов, могли быть развернуты в ближнем тылу.

— Первый взвод, прикройте, чтобы гансы сидели в своих норах как мышки. Третий взвод, выдвиньтесь чуть правее и прикройте правый флаг. По шоссе могут пожаловать гости. — Иван начал отдавать по радио команды. — Пашка, ты ближе всех к Лехе! Возьми его на буксир и тащи к роще, а затем к нашим на хутор. Олег, прикрой эвакуацию подбитой машины.

Рота начала перестраиваться. Экипаж подбитой машины выбрался из люков наружу с автоматическими карабинами АВС-36К, представлявшими собой просто укороченную версию пехотной автоматической винтовки. Со стороны немецких окопов кто-то тут же начал стрелять. Над подбитым танком засвистели пули. Точность стрельбы, конечно, была невысокой, но риск словить пулю все равно был. Однако экипаж не побоялся под огнем снять с бортов тросы и зацепить их за уцелевшие катки, так как задние буксировочные проушины были оторваны вместе с кормовым бронелистом. Три тридцатьчетверки первого взвода выдвинулись немного вперед и открыли стрельбу по позициям пехоты, чтобы заставить немцев прекратить огонь по экипажу подбитого танка.

— Командир! Одну из зениток мы раздолбали снарядом, может, три другие додавим гусеницами?! Разрешаешь?! — послышался в наушниках голос командира первого взвода.

— Молодец! Действуй! — ответил Иван.

Танки, продолжая стрелять по окопам, вновь двинулись вперед, со скрежетом подминая под себя орудия, вокруг которых валялись тела немецких зенитчиков. Теперь батарея, еще несколько минут назад представлявшая смертельную угрозу для советских танков, была уничтожена полностью. 88-мм орудия в основном состояли на вооружении частей противовоздушной обороны на территории самой Германии, прикрывая от бомбардировщиков города и промышленные объекты. Во фронтовых частях их было относительно немного, а из-за беспомощности 37-мм и даже 50-мм противотанковых пушек, «восемь-восемь» де-факто превращались в основное противотанковое орудие наряду с дивизионными пушками, при этом значительно превосходя их по эффективности. Рота могла по праву гордиться этой победой, как серьезным боевым успехом. Появись русские танки здесь на часик позже, и победа могла бы достаться немецким зенитчикам.

Тем временем третий взвод развернулся вправо, в сторону уходящего на юг шоссе. Сделано это было весьма вовремя. На дороге появилась группа немецких танков. Это были четыре Pz-IIIJ с 50-мм пушками, четыре Pz-III более старых модификаций с 37-мм пушками и девять Pz-38t. Вместе с танками катилось одиннадцать неуклюжих легких противотанковых самоходок Панцерягер-1, представлявших из себя эрзац-переделку устаревших легких танков Pz-I. Приблизившись, они развернулись в линию и пошли в атаку. Вслед за танками появилась цепь пехоты. Похоже, немцы среагировали быстрее, чем ожидал Иван, и легкого разгрома не получится. Прикинув дистанцию, Иван решил, что отступать рановато и можно еще пополнить боевой счет. Тем более необходимо было прикрыть эвакуацию подбитого танка.

«Тройки» считались у немцев линейными. Они, имея пушки небольшого калибра, могли вести бой против танков противника, в отличие от «тяжелых» танков поддержки Pz-IV, которые по своему назначению скорее были самоходными орудиями. Конечно, 37-мм пушка старых версий Pz-III не была слишком опасна для брони тридцатьчетверок. А вот Pz-IIIJ со своими относительно длинноствольными 50-мм орудиями могли рискнуть вступить в бой. Да и Панцерягеры с чешскими 47-мм противотанковыми пушками тоже были серьезным противником, хотя их главной слабостью было плохое бронирование. Немецкие танкисты, идя в атаку, рассчитывали на свое численное преимущество, хотя их машины по отдельности и были слабее. Русские делали ставку на хорошее бронирование своих машин и мощность пушек, что на большой дистанции давало карт-бланш в начале боя. А превосходство в скорости позволяло диктовать дистанцию или вообще уйти, оторвавшись от преследования.

— Немецкие танки справа на шоссе! — сквозь треск помех послышалось в наушниках.

— Вижу! Постарайтесь в первую очередь выбить те, что с длинными пушками! — ответил Иван и крикнул своему механику-водителю: — Давай на правый фланг.

Команда была продублирована дружеским похлопыванием сапогом по правому плечу — своеобразный танкистский «язык жестов». Танк развернулся, а затем, взревев двигателем и выпустив клубы сизого дыма, метнулся к стоявшим на правом фланге машинам третьего взвода, которые уже открыли огонь по противнику. Противник также стрелял в ответ. Пока еще расстояние было большим, и немецкие снаряды не могли пробить броню тридцатьчетверок, в то время как сами немцы несли потери. Вот уже один из Pz-IIIJ закрутился на месте с перебитой гусеницей. Затем встал второй с пробитым лобовым бронелистом. У третьего Pz-III от удачного попадания взорвался боезапас. Внутри танка грохнуло сразу несколько взрывов, слившихся в один. Сорванная с погона башня подпрыгнула на несколько метров вверх и упала на бок. В стороны полетели бронелисты корпуса, превратившиеся в бесформенные искореженные куски рваного металла. Однако уцелевшие немецкие танки все еще продолжали атаку, надеясь на свое численное преимущество.

— Командир! У меня заклинило башню! — послышался в радиоэфире крик командира какого-то из танков. — Пытаюсь прицеливаться поворотом корпуса!

— Отходи, прикрывая Лехин танк пулеметом от пехоты! — приказал Иван, и один из танков третьего взвода, продолжая лупить по немецкой пехотной цепи из курсового пулемета, начал задним ходом пятиться к роще.

— Первый взвод, по танкам противника... огонь! — зазвучал в эфире приказ командира первого взвода, который решил поддержать второй и третий взводы, понесшие потери.

Это было, в общем-то, логично, танки являлись более серьезным противником, чем пехота в окопах. Силы и без того не равны. На поле около шоссе горело уже девять немецких машин. Но все равно, шесть танков против девятнадцати было явно неравным соотношением. А с уменьшением расстояния возрастала эффективность огня орудий Pz-III и Панцерягеров. Но вот снаряд вошел прямо в маску пушки последнему оставшемуся в строю Pz-IIIJ. Его башня дернулась в сторону, а ствол орудия сразу уткнулся в землю. Слабые пушки легких чешских Pz-38t и трех оставшихся более старых Pz-III были менее опасны. Иван приказал сконцентрировать огонь на самоходках и начать медленно откатываться назад задним ходом. Тем более что оставшиеся на левом фланге в окопах пехотинцы, воспользовавшись завязавшимся боем, вынудившим русские танки повернуться к ним бортами, уже ползли с ручными гранатами в руках, прячась в траве. Эта пехотная часть скорее всего имела боевой опыт, а потому действовала достаточно решительно и умело. К тому же вдали на шоссе показалась колонна немецкого противотанкового дивизиона с 50-мм противотанковыми пушками РаК-38 на конной тяге.

— Командир! Втащили Леху в рощу, продолжаем буксировку! — сообщил по радио командир танка, который тянул подбитую машину.

— Тащите к хутору, где сидит наша пехота. Пока поставьте там так, чтобы использовать в обороне, сейчас Гансы подтягивают силы и скоро будет по-настоящему жарко! — ответил Иван.

Тем временем оставшиеся немецкие танки прекратили преследование и тоже начали пятиться под прикрытие противотанкового дивизиона, который уже начал разворачиваться и занимать позицию. Иван решил, что если наше командование прикажет вести наступление в этом направлении, то 50-мм противотанковые орудия будут опаснее, чем кучка «жестяных» танчиков.

— Рота! По батарее противника осколочными... огонь! — крикнул он.

Танки перенесли огонь на вражескую батарею. От близких разрывов лошади одной из упряжек понеслись, потащив за собой еще не отцепленную пушку, сбивая и затаптывая расчеты других орудий. С большого расстояния не было видно, есть ли среди немцев убитые, но осколки явно задели некоторое количество солдат и лошадей. Однако, надо отдать должное, личный состав батареи был явно обстрелянным и продолжал занимать позицию даже под огнем. Наличие у большинства немецких подразделений боевого опыта сказывалось на фоне РККА, в которой было относительно немного солдат и офицеров, прошедших через Халхин-Гол и снега карельского перешейка.

Неожиданно перед танком Ивана грохнул мощный взрыв. В разные стороны полетели комья земли, забарабанившие по броне. Затем разрывы пошли один за другим. Судя по размерам воронок, били 150-мм гаубицы откуда-то с закрытой позиции. Лупили они по площади, так как несколько снарядов легли даже невдалеке от немецких окопов, на месте разгромленной зенитной батареи.

— Рота! Полным ходом отходим в рощу! — скомандовал Иван.

Собственно, это было единственное решение. Попадание 150-мм снаряда хоть в башню, хоть в корму гарантировало полное уничтожение танка. Атака пятью танками без пехоты противотанкового дивизиона 50-мм пушек тоже могло сократить состав роты, в то время как немецкие войска подтягивались во все возрастающем количестве. Тем более и приказ был удерживать позицию, а не нарываться на самоубийство.

С треском проломившись кормой через растущий на опушке кустарник, уже под прикрытием деревьев механик-водитель развернул машину и повел ее через рощу. Судя по тому, что немецкая артиллерия перенесла огонь на опушку, где скрылись русские танки, ее явно корректировал передовой артиллерийский наблюдатель. Однако даже когда оставшиеся шесть тридцатьчетверок благополучно мчались через поле к хутору, немецкая артиллерия продолжала стрелять по роще.

Около хутора мотострелковая рота вовсю рыла окопы. Трофейные немецкие 37-мм пушки были замаскированы и укомплектованы расчетами из числа мотострелков. Пленные немцы спокойно и тихо сидели под охраной в сарае и хлеву. Подбитый танк уже подтаскивали на буксире. Иван приказал укрыть танки в примыкавшему к хутору саду и замаскировать, поставив между деревьями. Когда капитан вылез из люка и спрыгнул на землю, чтобы размять затекшие ноги и осмотреть танк, то ужаснулся. И лобовая броня, и даже борта были покрыты выбоинами и бороздами от ударов немецких бронебойных снарядов. Но ни одному из них не удалось пробить броню модернизированной тридцатьчетверки. Один из запасных внешних топливных баков был вообще оторван, другой имел одну крупную рваную дыру и множество мелких. Были искорежены надгусеничные полки и ящики для имущества, разбиты фары. Остальные танки роты имели примерно тот же вид. Сегодня досталось всем.

В итоге боеспособными оставались только шесть машин, то есть чуть более половины. Танк, которому зенитка разворотила корму, подлежал отправке в ремонтно-восстановительный батальон. Так же, как и тот, которому снаряд угодил в стык башни и корпуса, намертво ее заклинив. Как Иван узнал уже при осмотре танков, еще в одной машине был разбит прицел, но имелся запасной, а замена должна занять не более получаса. Экипаж, который после первого боя остался чинить перебитую гусеницу, доложил по радио, что заканчивает ремонт своими силами и обещал максимум через час прибыть к хутору. То есть после возврата в строй двух машин потери можно считать минимальными. Но ведь и немцы не будут сидеть сложа руки, подтянут войска и начнут атаковать уже по-настоящему. И произойти это должно уже в ближайшее время. Капитан осознавал, что его рота, подобно плотине, перекрыла мощный поток немецких колонн, подтягивавшихся вслед за передовыми моторизованными группировками. Значит, они будут прорываться невзирая на потери, тем более что смогут обеспечить подавляющий численный перевес. Или, скорее, подтянут артиллерию и огнем расчистят себе дорогу. Это более характерно для Вермахта, который очень не любит атаковать, не подавив противника огнем. Кстати, вполне возможно, что и немецкие пикирующие бомбардировщики пожалуют, как альтернатива артиллерии или же в дополнение к ней.

Иван приказал немедленно приступить к маскировке техники. Сделал это он очень вовремя, так как минут через двадцать вдалеке послышался гул авиационных моторов. Капитану Терехову уже приходилось за прошедшие три дня слышать сирены воздушной тревоги. Перед войной дивизия стояла в полевом лагере в ста двадцати километрах северо-восточнее Западной Двины. А в ночь с 21 на 22 июня был отдан приказ скрытно форсированным маршем выдвинуться в сторону Даугавпилса. На новом месте расположились прямо в лесу. Танки стояли между деревьями, накрытые маскировочными сетями. А на месте прежней дислокации так и остались палатки, которые было приказано оставить. В дополнение к ним в ту же ночь были еще установлены фанерные макеты танков.

Иван не знал, бомбили ли немецкие самолеты пустые палатки и фанерные макеты, но когда вдалеке показывалась очередная волна немецких бомбардировщиков и объявлялась воздушная тревога, весь личный состав прятался в перекрытые щели, выкопанные рядом с танками в первый же день. В целях маскировки зенитные подразделения дивизии не стреляли по пролетавшим над лесом немецким самолетам, хотя зенитчики каждый раз занимали свои места на укрытых маскировочными сетями позициях. Тогда Иван уже привык к гулу моторов над головой и силуэтам проносившихся над лесом самолетов. Но под бомбами он еще ни разу не побывал, а потому от приближающегося гула ему было не по себе. Танки стояли среди фруктовых деревьев без маскировочных сетей и наверняка были великолепно видны с воздуха.

— Воздух! — послышались со стороны хутора крики пехотинцев. А на юго-западе показались черные черточки. Экипаж для маскировки спешно закидывал машину всем, что попадалось под руки — травой, ветками, вырванными из земли кустами. Иван залез в командирский люк, чтобы подготовить зенитный пулемет. Затем он взял бинокль и попытался разглядеть приближающиеся самолеты. Капитан сразу распознал «лаптежников» — пикирующие бомбардировщики Ju-87B, прозванные так за характерные обтекатели неубирающихся шасси. Для танкиста это были наиболее опасные враги. Их слабенькие 7.92-мм пулеметы — ерунда, но вот с пикирования Ju-87B вполне может попасть в танк 50-килограммовой бомбой, а то и 250 или 500-килограммовой. В зависимости от того, что под ним подвешено. Ходили слухи, что немцы проводили эксперименты по вооружению Ju-87 противотанковыми пушками. А сверху и по бокам летело несколько звеньев истребителей прикрытия.

Иван вызвал по радио штаб и доложил о приближении вражеских самолетов. Судя по реакции, это была весьма важная и неожиданная для командования информация. В планы командования вовсе не входило допустить удар авиации противника по наступающим танковым дивизиям. А немецкие самолеты между тем приближались. Вот их уже стало отлично видно и без бинокля. Хорошо, что хоть заходят прямо по курсу, а не пытаются зайти против солнца. Так хоть пострелять по ним можно будет.

— Хлопцы, давайте в танк! Сейчас начнется! — крикнул Иван экипажу, разворачивая ствол зенитного пулемета в сторону приближающихся «лаптежников». Танкисты принялись карабкаться по броне к люкам. Со стороны позиций мотострелков послышалась стрельба. Было слышно, что стреляли не только винтовки и пулеметы, а и взятые в качестве трофеев 37-мм пушки. Значит, немцы начали атаку на хутор одновременно с появлением самолетов.

«Юнкерсы» выпустили тормозные щитки и начали пикировать. Жуткий вой и вид буквально падающих сверху самолетов леденил душу. Необстрелянные солдаты мотострелковой роты, у которых сегодня был первый в их жизни реальный бой, почти прекратили стрельбу, вжавшись в дно траншей. Стрельба стихла. Но тут же со стороны хутора послышался стук пулемета, и в небо взметнулись пунктирные линии трассеров. Это вывело Ивана из оцепенения, и он тоже поймал несущийся на него «Юнкере» в перекрестье прицела и нажал на спуск. Пулемет забился в руках, выплевывая в небо навстречу пикировщику огненные полосы трассеров. Иван уже хорошо различал висящую на специальном держателе под брюхом самолета 500-килограммовую бомбу. Вот держатель отвел ее от корпуса, и она, отделившись, полетела прямо на него. А самолет почти над самой головой развернулся в горизонтальный полет, подставив днище под пули. При виде несущейся на него авиабомбы Иван отпустил пулемет и инстинктивно попытался закрыться от несущейся смерти руками. Раздался грохот, отдавшийся в ушах и голове дикой болью. Руки обожгло. В глазах потемнело. Наступила тишина.

25 июня 1941 года. Москва. Кабинет Сталина в Кремле.

Склонившись над картой.

Сталин, мягко ступая, прохаживался по кабинету, молча набивая трубку. Перед ним за столом сидели генералы и маршалы. Народный комиссар обороны Слащов, стоя у висевшей на стене карты, докладывал о ходе начатого на рассвете стратегического контрнаступления ударных механизированных группировок с целью отсечь и окружить немецкие танковые группы.

Стратегический замысел был прост и по-своему гениален. Это был в некотором роде «антиблицкриг», «блицкриг» наоборот. На границе держала оборону жиденькая цепочка пехотных дивизий. Плюс небольшие заслоны, которые создавали у немцев видимость обороны, сдерживая противника на отдельных направлениях. Сдерживать передовые механизированные немецкие группировки не пытались, сознательно позволяя вырваться далеко вперед и лишь ненавязчиво направляя их по заранее заготовленным маршрутам. Пусть немецкие танковые и моторизованные соединения рвутся вперед, оставляя позади медлительные пехотные дивизии. Конечно, пришлось пожертвовать полосой почти в 200 километров. Ну так и финны «Линию Маннергейма» не прямо на границе строили.

Когда Слащов предложил этот план, его многие чуть ли не открыто обвинили во вредительстве. А ведь Слащов смелый человек. Очень смелый. Сталин любил таких людей. Слащов героически и гениально отбил зимой 1920 года красное наступление на Крым. А уже в 1921 прославленный генерал не побоялся возвратиться из эмиграции в Советскую Россию и даже заявить о желании служить в Красной армии. Тогда, ему, правда, не доверили командование войсками, а направили преподавать. А потом он не побоялся при разборе бездарной и позорной польской кампании назвать вещи своими именами, а «красных маршалов» — бездарностями. И сказать это в лицо самим «красным маршалам».

И вот сразу после назначения наркомом обороны вместо Ворошилова Слащов предложил свой план отражения возможной германской агрессии. А ведь и план был рискованным, и само его высказывание бывшим царским генералом было большим риском лично для самого Слащова. Но Сталин тогда оценил его смелость и поддержал. И только сейчас до конца осознал, насколько дальновидно поступил.

Тогда, несмотря на позорный разгром 1920-го под Варшавой, «красные маршалы» продолжали думать только о победном наступлении. Многие горячие головы даже сами мечтали о войне, надеясь сразу разгромить врага на границе и рвануть на запад. На Варшаву, на Берлин и Париж. А там, по их мнению, должен помочь восставший пролетариат. Но уже опыт войны с Финляндией показал, что национальные чувства сильнее марксистских догм — финские коммунисты массово шли добровольцами на фронт воевать против СССР. Да и немцы аналогичным образом обломались в Норвегии. Ведь до германского вторжения норвежцы просто обожали нацизм, а как появились германские войска, сразу от нацизма отвернулись. Вот и сейчас немецкий пролетариат прет на Россию, одетый в серо-зеленый мундир Вермахта, а то еще и с черными петлицами СС.

Идеологические догмы, будь то марксизм или либерализм, не могли тягаться с национально-державной идеологией. Своеобразным исключением был национал-социализм, который изначально ограничивал себя национальными рамками. Сталин тихо усмехнулся в усы. Вот ведь Гитлер, стервец, неплохую вывеску себе захапал, хотя от сущности национал-социализма отошел еще в двадцатые годы ради получения поддержки аристократии и буржуазии. А истинных национал-социалистов потом отправил в концлагеря. Хотя пока еще не всех — штрассеровский «черный фронт» по-прежнему продолжает борьбу против Гитлера за истинный национал-социализм.

Сталин, сам не решаясь отказаться от вывески марксизма-ленинизма, под видом его «творческого развития» постепенно переходил к национал-социализму. Троцкисты-интернационалисты расстреляны или загнаны в лагеря, Коминтерн распущен, космополитические настроения подавляются. Во главу угла поставлены государственные интересы СССР. А что такое СССР? Да все та же Российская Империя, и внешнеполитические интересы те же. Да, национальные чувства и патриотизм сильны. Интернационализм оказался блефом. Он оказался всего лишь маскировкой для своеобразного и своекорыстного национализма небольшой антинародной прослойки, возглавляемой Троцким. Сталин уже давно понял, что Советской Империи нужна новая идея. А новое — это хорошо забытое старое, и такой идеей могла стать лишь русская национальная идея. Да, Россия с древних времен была многонациональной, но ее стержнем всегда были Русский Народ и русская национальная идея. Без этого не было бы России, а была бы лишь куча постоянно грызущихся меж собой царств, ханств, республики просто диких племен. Практика это уже показала. Всегда, когда на национальных окраинах ослабевала русская власть, там начинался хаос и вспыхивали междоусобные войны. Появление русских войск всегда приносило мир народам. И чем жестче русские войска усмиряли многонациональных бандитов и сепаратистов, тем скорее наступал мир, тем лучше было народам. Все же пора менять вывеску. Пока на «советский патриотизм», как предлагает товарищ Жданов, а дальше... Эх, зря товарищ... хотя, какой он нам, к Троцкому, товарищ?.. Гитлер затеял войну... Ну, ладно, товарищ Жданов пусть думает, как объяснить, почему «социалистическая» Германия на нас напала. Хотя какой у них «национал-социализм»? Самый что ни на есть гнилой национал-капитализм с феодальными замашками и местечковыми князьками. Одни только мини-империи Геринга и Гиммлера чего стоят! Сталин прервал философско-идеологические размышления. Сейчас надо думать, как победить германскую армию, хотя и идеологию тоже надо менять. Война, с одной стороны, этому мешает, но с другой стороны — для укрепления боевого духа и воли к победе нам нужна соответствующая новая идеология.

Насколько вовремя покончили с интернационализмом и антинародной идеей «мировой революции». Еще немного, и могло бы случиться непоправимое. Ведь в середине тридцатых были умники, предлагавшие нанести превентивный удар по Германии. Хорошо, что Сталин об этом даже думать запретил. А Берия большую часть этих умников поставил к стенке. В случае такого удара самих бы немцы разгромили на границе, и мы же еще бы и оказались виноватыми в нападении на мирную Германию. Жаль, конечно, что вовремя не распознали врага и вредителя в Литвинове. Слишком поздно заменили его Молотовым. Вячеслав Михайлович, конечно, предпринял все усилия для улучшения отношений с Германией. Но уже было поздно. Усилиями Литвинова и коминтерновских троцкистов в отношениях с немцами накопилось слишком много негатива. А тем временем Гитлер уже успел уверовать в непобедимость германской армии и свою гениальность.

В какой-то момент казалось, что достигнут перелом в отношениях между Россией и Германией. Был подписан пакт, начали крепнуть и развиваться экономические отношения, возобновлялось военное сотрудничество. Казалось, что отношения будут развиваться в сторону дружбы и сотрудничества. Говорил же в свое время Штрассер, что два социалистических государства обязаны дружить. И зачем поддерживали этот вонючий троцкистский Коминтерн?! Штрассеровское крыло НСДАП — вот кто на самом деле был лучшим другом Советской России. Если бы НСДАП возглавил не Гитлер, а Грегор Штрассер, то насколько по-другому сложились бы отношения между Советской Империей и Германским Рейхом. Их союз гарантировал бы прочный мир и процветание. В мире восторжествовали бы идеи созидания, а не смердящий дух торгашества.

Да, хорошо хоть врага народа Литвинова и его сообщников разоблачили. Но и с уходом Папаши Макса и других лиц интернациональной национальности за колючую проволоку и в расстрельные подвалы Запад хоть и лишился влияния на политику СССР, но все еще сохранял влияние на Германию и ее излишне эмоционального и впечатлительного фюрера. Тем более, что уж слишком сильно Гитлер был замазан и подачками со стороны как германского капитала, так и Запада на пути к власти, а также закулисными интригами, обеспечившими его феноменальный внешнеполитический успех во второй половине тридцатых. И Гитлер все же напал. Но Россия уже была не той, что в двадцатых годах, когда в «Майн Кампфе» было написано о почти бесхозных землях на востоке. И не «колоссом на глиняных ногах», как взбадривала немцев геббельсовская пропаганда. Восставшая из хаоса и руин, как феникс из пепла, Русская Империя в образе СССР была готова к войне.

Еще в 1937 провели штабные учения и выяснили, что наступательные действия в начале войны гарантируют советской армии разгром даже в случае превентивного удара. Немецкие войска обладали лучшей связью и большей мобильностью, к тому же они, а главное — их командиры, имели реальный боевой опыт. Простая позиционная оборона также вела к поражению, по крайней мере, на начальном этапе войны, и неоправданно большим потерям. Тогда уже стала окончательно ясна правильность выбора в пользу плана Слащова. Он предлагал заманить немцев в глубь территории, остановить на юге и в центре на линии старой границы, а на севере — на рубеже Западной Двины. А затем фланговыми ударами отрезать немецкие танковые группировки, пока не подтянутся основные силы вермахта. При этом советское командование заранее задавало направления немецких ударов, оставив бреши в основной линии обороны, прикрытые лишь полевыми укреплениями. К этим брешам и должны были стянуться немецкие ударные группировки для последующего прорыва и окружения укрепрайонов.

План был рискованным — кто кого быстрее окружит. Но немцы действовали точно так же! Год назад во Франции немецкие танки окружили превосходящие англофранцузские силы и разгромили их, действуя исключительно за счет организованности и стремительности. А ведь немцам было нечего тогда противопоставить хоть и медлительным, но хорошо бронированным французским «Сомуа S-35» и английским «Матильдам». Тогда у немцев в основном были легкие Pz-I и Pz-II. Однако англофранцузские танки были разбросаны по отдельным воинским частям, а англо-французское командование вело себя пассивно и нерешительно. Потому план, который даже многие немецкие генералы считали авантюрой, удался, несмотря на численный перевес сил буржуазно-демократического блока. И вот теперь, осмелев, Гитлер решился на еще большую авантюру — на войну против России. Свои панцерваффе немцы, конечно, за последний год укрепили изрядно, в массовом количестве вооружив их средними танками Pz-III и Pz-IV, самоходными орудиями. А то, что они увеличили бронирование, оказалось даже сюрпризом, хотя и несущественным. Все же как-никак предполагали, что немцы втайне делают тяжелые танки, для борьбы с которыми оснастили средние Т-34 и тяжелые КВ-1 76-мм пушками, а новые тяжелые КВ-3 даже 107-мм. Да и противотанковую артиллерию начали перевооружать, сначала на модернизированную 45-мм пушку с более длинным стволом, а затем начали производство и новой 57-мм пушки ЗИС-2. Но Гитлер рассчитывает не только на «блицкриг», но и на помощь «пятой колонны», также как «красные маршалы» из когорты врага народа Тухачевского в свое время рассчитывали на помощь германского пролетариата. Или, возможно, на сговор с германскими генералами против собственных правительств? Что же, товарищ Берия и его ведомство хорошо поработали перед войной, обеспечив крепкий тыл.

Нарком Слащов закончил доклад, положил указку и вернулся на свое место за столом. Сталин раскурил свою знаменитую трубку и продолжал задумчиво ходить, анализируя ситуацию. Момент был решающим. Или мы немцев, или они — нас.

Слащов только что сказал, что мотострелки отстают от танкистов. Они передвигаются на грузовиках и колесных бронетранспортерах[12]. Автомашины не могли идти вслед за танками напрямую и вынуждены были двигаться по дорогам. Это сейчас, в июне. А что было бы осенью или зимой? Бронетранспортеры — по сути, те же грузовики ЗИС-6 и ГАЗ-МММ, только с бронированными бортами. А вот массовый выпуск полугусеничных бронетранспортеров Б-3 перед войной так и не начали. Хорошо, что хоть наладили выпуск гусеничных артиллерийских тягачей, но и они все же медлительны, хотя и считаются скоростными. Да и тех недостаточно... Много чего армии не хватает. Но все равно, отсутствие гусеничных или полугусеничных бронетранспортеров, наподобие немецких SdKfz-251, серьезная проблема. Их нужно хоть сколько-то, хотя бы на одну мотострелковую роту в каждой танковой дивизии. Ведь у немцев тоже не на всех их хватает, хотя и наштамповали более десяти тысяч. Но в каждой танковой дивизии хотя бы один панцергренадерский батальон на бронетранспортерах, а остальные на грузовиках. В элитных дивизиях, правда, все батальоны обоих панцергренадерских полков оснащены бронетранспортерами.

Хорошо еще, что перед войной на Урале построили второй завод[13] по производству трехтонных грузовиков ЗИС-5 и ЗИС-6, да и московский завод расширили и увеличили выпуск этих машин. Это позволило полностью оснастить автотранспортом, заправщиками и специальными машинами хотя бы танковые и механизированные дивизии. В стрелковых дивизиях по-прежнему даже дивизионную артиллерию тянули упряжки лошадей, впрочем, как и в немецких пехотных дивизиях. Хотя и ЗИСы тоже нельзя считать полноценными армейскими машинами, так как их проходимость из-за отсутствия полного привода и двухскатной ошиновки задних колес была невысока. Кроме гусеничных бронетранспортеров армии требовались еще и полноприводные грузовики повышенной проходимости.

А их производство намечалось лишь на начало следующей пятилетки, то есть на 1942 и 1943 годы. Планировалось модернизировать автозаводы в Горьком и Москве, поставить на конвейер новые семейства грузовиков, опытные образцы которых конструкторы уже представляли Сталину. В этих семействах были предусмотрены и полноприводные армейские версии. А пока решили не отвлекаться на модернизацию старых моделей, которым все равно предстояло сойти с конвейера через пару лет.

Кроме того Ярославский автозавод, заложенный еще в годы Первой мировой, не только сначала достроили, но и расширили, увеличив выпуск тяжелых грузовиков, а главное — начав выпуск мощных тягачей. Именно эти тягачи можно по праву считать не меньшей силой обновленных советских танковых войск, чем новые танки Т-34 и КВ. Появление тягачей не только обеспечило тяжелым орудиям возможность двигаться вслед за танковыми частями, но и решить очень серьезную для советских танковых войск проблему — перебрасывать танки на танковых транспортерах, а не своим ходом. Все в жизни взаимосвязано. Получается, что наличие достаточного количества тягачей предопределило направление развития советской бронетанковой техники. От колесно-гусеничных танков отказались в пользу полностью гусеничных еще в середине тридцатых. Собственно, концепция колесно-гусеничных танков определялась большими расстояниями в сочетании с малой плотностью железных дорог на территории России. Конечно, в любом случае стало бы ясно, что колесно-гусеничные танки, будучи компромиссным решением, существенно уступают обычным. Но ведь сколько времени и сил было бы потрачено на их разработку? А на производство? Уже бои на Халхин-Голе и в Финляндии выявили низкую проходимость и слабое бронирование танков БТ. И хотя они еще некоторое время выпускались, но в чисто гусеничных версиях БТ-8 и «артиллерийской» БТ-8А. Полностью гусеничные БТ обладали несколько более толстой броней с наклонным расположением бронелистов и лучшей проходимостью, но при этом были надежнее и дешевле в производстве. Эти танки шли на вооружение танковых полков стрелковых дивизий вместе с модернизированными Т-26Э. Большая часть старых танков была переделана в самоходные орудия и вспомогательные машины.

Но самое главное — ясность в перспективах развития танковой техники, обеспеченная ярославскими тягачами, позволила уже в 1939[14] принять на вооружение танк Т-34, а в 1940 и его значительно модернизированную версию Т-34М. Харьковский и Сталинградский заводы сразу же начали выпуск новых машин, выйдя к началу 1941 года на проектную мощность в две тысячи тридцатьчетверок в год. Именно танки Т-34 составляли основу ударной мощи механизированных корпусов. А по одному батальону в большинстве танковых полков были уже укомплектованы новейшими Т-34М, которые начали сходить с конвейеров танковых заводов лишь прошлым летом. Модернизированная версия отличалась лучшим бронированием и новой более просторной башней. Но основной особенностью Т-34М было поперечное размещение двигателя, что позволило при той же длине танка увеличить боевое отделение и сдвинуть башню ближе к центру. Более оптимальное распределение веса при этом давало возможность в будущем усиливать бронирование и вооружение танка, в то время как возможности модернизации исходного Т-34 были очень ограничены.

В том, что армия получила эти великолепные танки, да и вообще в той мощи, которую представляли советские танковые войска, была и заслуга Слащова. Сразу после того, как он стал заместителем наркома обороны, он большую часть времени проводил в войсках. Ездил по военным городкам, полигонам, конструкторским бюро, заводам. Разговаривал с офицерами, солдатами, конструкторами, директорами заводов, рабочими. Выяснял все тонкости, все нюансы. Лично сидел за рычагами всех танков, стрелял из всех образцов стрелкового оружия. А затем, в соответствии с тем, что увидел и узнал, проводил реорганизацию войск и составлял требования к технике и вооружению.

Ведь до него «красные маршалы» видели танки лишь издалека. Соответственно, и отношение было формально-поверхностным. Первое поколение «красных маршалов» интересовало лишь количество танков, качество их не заботило вовсе. Так Тухачевский настаивал на том, что РККА нужно сто тысяч танков. Это было еще в то время, когда были только неуклюжие, слабые и ненадежные МС-1. Второе поколение «красных маршалов» уже требовало не только количество, но и некое подобие качества. Но, опять же, лишь по формальным показателям — скорость, броня, вооружение.

До того, как Слашов навел в армии порядок, командиры некоторых частей вообще путали танки с гоночными машинами. Устраивали рекордные заезды на танках на скорость, а затем даже дошли до соревнования в прыжках на танке в длину. Для этого во многих частях держали специально выделенные и доработанные танки с лучшими экипажами. Усовершенствования заключались в основном в облегчении танка, и он действительно становился гоночным, а не боевым. Лучшим для этого был, разумеется, БТ. В том числе и поэтому он так полюбился «красным маршалам». Красиво смотрелись летящие БТ. Некоторые даже демонстрировали прыжки через небольшие речки. За кадром оставались разбитые подвески машин и отбитые до синяков задницы механиков-водителей. Увлечения никому не нужными танковыми рекордами сочетались с тем, что в среднем четверть танкового парка была не боеспособна из-за плохого технического обслуживания. Другим любимцем был пятибашенный Т-35 — дорогой в производстве, неповоротливый, ненадежный и слабо бронированный, но являвшийся украшением парадов.

Слащов мыслил по-другому. Он оценивал танки не по отдельным параметрам, а по общей боевой эффективности. И даже не столько по боевой эффективности отдельных машин, сколько по общей эффективности танковых частей. По его настоянию новый танк Т-34М получил башню большего размера и пятого члена экипажа — заряжающего, командирскую башенку и хорошую оптику. То же было сделано и для КВ-3. Сталин сам удивился, когда узнал, что заряжающий повысил эффективность танка почти вдвое, так как возросла практическая скорострельность, а командир мог постоянно вести наблюдение за полем боя.

Усиление ремонтно-восстановительных подразделений уже в мирное время повысило количество боеспособных машин с 70 до 96 процентов. В случае боевых действий можно было обеспечить своевременную эвакуацию подбитых машин и быстрый ремонт мелких и средних повреждений в полевых условиях. По сути, это было сокращение возможных потерь техники в несколько раз, так как танки вместо отправки на завод уже через несколько дней или даже — часов могли вернуться в строй. И все эти мероприятия показали себя год назад, во время войны с Финляндией.

Сталин подошел к окну и вспомнил, как все начиналось. Как он вовремя выбрал путь, который сейчас, в 1941-м, спас русскую армию от разгрома в первые же дни войны.

25 января 1934 года. Кремль.

Воспоминание о минувшем.

На следующий день открывался съезд партии. Ясно, что съезд будет тяжелым. На съезде решатся судьбы Партии и самого Сталина. На собственную судьбу Вождю было плевать, а вот от судьбы Партии зависела судьба страны, судьба Народа. Пока большевистская партия играла двоякую роль, но в ближайшие дни все должно было решиться — кем она станет для России — спасением или палачом. Это зависело от того, какая из группировок одержит верх и, возглавив партию, подчинит ее своим целям. Время скрытого двоевластия заканчивалось. На съезде будет последний бой, который решит все. Съезд принесет кому-то победу, а кому-то поражение. И участь побежденного будет трагична — на пощаду не рассчитывает ни та, ни другая сторона.

Сталин задумчиво расхаживал по своему кабинету в Кремле. Пока ему удавалось стравливать врагов России между собой и убирать их руками таких же врагов. Но есть сведения, что они пытаются объединиться, отложив на потом свои междоусобные местечковые дрязги. Враги общими усилиями планируют дать на съезде ему и его команде решительный бой. А команду Сталину удалось создать сильную. За него горой стоит любимый народом маршал Климент Ефремович Ворошилов. Хотя, конечно, Ворошилов — больше символ, раскрученный пропагандой, и в реальности ему далеко до гениального полководца. Но, надо отдать должное, Ворошилов не отличается таким самомнением, как другие «красные маршалы», и не рвется к власти. Да и как командующий он вполне справный, хоть и не выдающийся. На планирование гениальных операций не способен, но фронт может держать четко. Под Царицыном он себя проявил хорошо. Да уж по сравнению с этой сворой бездарностей, возомнивших себя военными гениями, Ворошилов действительно — лучший маршал.

Но главная сила завтра будет, конечно, не армия, не Ворошилов. Завтра предстоит битва на идеологическом фронте. Тут главная сила — Сергей Миронович Киров, основной идеолог и оратор сталинской группы. Партийные массы его просто обожают. Но что будет, если Киров не справится? Ведь у противников есть свои не менее талантливые ораторы! Например, Бухарин... Партийные массы его так же обожают, даже Ульянов-Ленин писал, что Бухарин «законно считается любимцем всей партии».

Сталин раскурил трубку и, подойдя к окну, задумчиво посмотрел на заснеженные ели. Медленно падал пушистый снег. Тишина, спокойствие, покой. Но эта тишина почему-то напоминала затишье перед бурей. Завтрашний день решал очень многое. Многие затаили свои обиды и амбиции. Многие, ранее смалодушничав или проворовавшись, готовы на все от страха перед разоблачением. А что будет, если Киров не справится? А если враги выставят против него не Бухарина, а, например, Тухачевского и войска Московского военного округа? А может и не Тухачевского, а Иегуду и НКВД? Ведь и армия, и НКВД находятся под контролем лиц, которые явно планируют получить власть. «Красные маршалы» об этом даже говорят вслух между собой, не задумываясь, что НКВД прослушивает эти беседы. А вот прослушивать беседы людей Иегуды некому, но по отрывочным сведениям ясно, что настроения у них аналогичные.

И кого им можно противопоставить? Ворошилова? Буденного? Тухачевский, конечно, не стратег, а авантюрист, но тем-то он и опасен. И при этом еще и крайне жесток, что продемонстрировал в Кронштадте и под Тамбовом. Да и Буденный непредсказуем. Чего стоит только та его выходка, когда он в академии в ответ на критику генерала Слащова во время разбора бездарно проигранной «красными маршалами» польской кампании выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в Слащова. А вот Слащов — молодец! После этого он спокойно подошел к Буденному и во всеуслышание произнес: «Как вы стреляете, так вы и воюете!»[15] А ведь это выход! На Слащова можно полагаться. Он человек умный, честный, решительный. И полководец он гениальный, ведь как он великолепно отбил наступление красных на Крым, за что официально стал именоваться Слащов-Крымский. Хорошо, что он все же перешел на сторону красных, разочаровавшись в белом движении. А если бы в польской кампании войсками командовал Слащов, а не Тухачевский, то наверняка не было бы позорного поражения и таких огромных жертв. Но вместо этого легендарному полководцу не доверили командовать даже корпусом, а отправили преподавать в академии. Хорошо хоть покушение на него не удалось[16]. И Слащов постоянно пишет рапорты, прося отправить в войска. Слащов жаждет деятельности, его тяготит рутина.

Возможен хороший ход. Для начала назначить Слащова командующим войсками Московского военного округа и одновременно заместителем Ворошилова, а затем и министром обороны. Кроме того, надо будет срочно разобраться с Иегудой и НКВД. Сталин вышел в приемную и обратился к своему секретарю:

— Товарищ Поскребышев, вызовите ко мне товарищей Ворошилова и Слащова.

— Генерала Слащова-Крымского, товарищ Сталин?

— Да. И желательно без лишней огласки.

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд через командирский перископ Pz-IVF.

После атаки русских на хутор и разгрома немецкой пехоты танк гауптштурмфюрера фон Блицмана укрылся в расположенной неподалеку роще. Что произошло с остальными машинами, остававшимися от его роты, он не знал. То ли они подбиты, то ли так же, как и он, смогли удрать, но в другом направлении. Гауптштурмфюрер попытался связаться по радио с командованием, но в наушниках слышался только треск помех. Связи не было.

Йозеф приказал механику-водителю вывести машину ближе к опушке и, взяв бинокль, вылез из люка, чтобы изучить обстановку. Только оказавшись снаружи, он понял, почему не было связи. Антенный вывод был оторван шальной пулей либо осколком. Гауптштурмфюрер чертыхнулся. Приказав наводчику попытаться починить антенну, сам спрыгнул на землю и пошел ближе к опушке рощи, чтобы осмотреться и выяснить обстановку.

Идущие к роще тридцатьчетверки он увидел и без бинокля, как только подошел к росшему по краю рощи кустарнику. Эти ужасные танки атакуют его уже в третий раз! Но теперь уже он один, а их — девять. Йозеф бросился бежать к своей машине. Удирать от русских через лес было крайне рискованно. Пришлось бы маневрировать между деревьями, да еще и подставлять корму.

— Хорст! Заводи мотор, там русские танки! — закричал Йозеф механику-водителю, карабкаясь в люк. — Уходим вдоль опушки, не выскакивая на открытое пространство!

Вдоль опушки деревья в основном молодые и не представляют особой помехи для движения танка. А растущий по краю рощи густой кустарник должен скрыть немецкий танк от русских со стороны поля. Pz-IVF двинулся в указанном направлении, с треском ломая деревья и кусты. Йозеф выглянул в люк. Тридцатьчетверки, не меняя направления движения, промчались через рощу, лихо срубая попадавшиеся на пути деревья. Силуэт одного из них даже промелькнул позади между стволами. Вскоре послышались звуки выстрелов — значит, там завязался бой. Путь назад был отрезан.

Гауптштурмфюрер достал карту. Судя по всему, русские ведут наступление вдоль шоссе в сторону Каунаса и при том ограниченными силами, не создавая сплошного фронта. Конечно, можно попытаться двинуться на юго-запад в стороне от шоссе, но, судя по карте, этот путь преграждает река с неудобопроизносимым названием Швянтойи. Выйти к мосту около Укмерге раньше противника, двигаясь через лес, было нереально. Оставалось двигаться только на север на соединение с основными силами своей дивизии, форсирующей Западную Двину в составе 4-й танковой группы.

— Господин гауптштурмфюрер, связь есть! — доложил наводчик, закончивший прикручивать кусок медной проволоки вместо разорванного антенного кабеля.

Йозеф надел наушники. Из-за плохого соединения в них был слышан громкий треск, но все же возможность выйти на связь была.

— На связи Визель-9! Ответьте!

— Вас очень плохо слышно, Визель-9! Это Вольф! — послышалось в наушниках сквозь шорохи и треск. — Где вы находитесь?

— Двигаюсь на север параллельно шоссе Каунас—Даугавпилс на расстоянии примерно трех километров. Путь на юг отрезан рекой и прорвавшимися русскими танками.

— Приказываю двигаться вдоль шоссе на север. Вести разведку. В бой не вступать. Обо всех замеченных русских войсках немедленно докладывать!

— Яволь!

— В районе Утены повернете на северо-запад в направлении Сведасай-Купишкис, где соединитесь с силами танковой дивизии СС «Тотенкопф». Она сейчас наносит контрудар по прорвавшимся большевистским частям.

— Яволь!

Йозефу не улыбалось в одиночку осуществлять разведывательный рейд почти в сотню километров, оказавшись в тылу противника. Перед глазами вставали статьи из «Ангриффа», перепечатанные из английской прессы, где рассказывалось, что русские солдаты по своей азиатской привычке едят пленных. Была даже фотография десятка азиатов в русской форме, которые сидели вокруг котла. Что варится в котле, было не видно, но ясно, что это русские по приказу еврейского комиссара варят на обед несчастных немецких солдат. Фон Блицман тяжело вздохнул. Плутать в тылу у русских ему совсем не хотелось. Но приказы не обсуждаются, да и иного пути, кроме как на север, у него не было. Радовало только то, что навстречу ему идет его родная эсэсовская танковая дивизия.

— Вольф! Это Визель-9! Русские танки ведут наступление по шоссе на юг в направлении Укмерге.

— Мы в курсе! Сейчас на подходе пикировщики. Выдвиньтесь ближе к шоссе и корректируйте их удары по подходящим по шоссе русским войскам.

— Яволь!

Новость про пикировщики порадовала Йозефа. Судя по всему, Люфтваффе начали расчищать дорогу для наступающих частей, а значит, скоро русский прорыв будет ликвидирован. Вдали уже был слышен гул авиационных моторов.

— Комераден! Сейчас этих унтерменшей настигнет возмездие! Кара придет с неба! А мы должны ее направить точно на головы тех, кто убил наших товарищей и вероломно сжег их танки! — торжественным голосом высокопарно объявил гауптштурмфюрер. — Хорст! К шоссе, полный вперед!

Танк взревел мотором и, развернувшись, пополз к шоссе. Всему экипажу не терпелось взять реванш над русскими за свое поражение. Хотя бы в качестве наземных корректировщиков авиации.

Наводчик запел песню панцерваффе[17].

Заряжающий забарабанил ладонями в такт по казеннику орудия. А затем уже весь экипаж подхватил песню и принялся громко орать ее, не соблюдая ни ритм, ни мелодию, лишь бы перекричать рев двигателя:

Йозеф высунулся по пояс в башенный люк и осматривал окрестности в бинокль. Неожиданно его внимание привлекло какое-то движение на шоссе. Гауптштурмфюpep присмотрелся и увидел, что там, где они первый раз наткнулись на русские танки, на асфальт выезжает один из них. Немец сразу схватил микрофон рации.

— Вольф, вызывает Визель-9! Прием!

— Вольф слушает.

— В четырех километрах к северу от хутора, где сейчас идет бой, на шоссе выезжают русские танки, как слышите, прием.

— Вас понял!

— Это наверняка подтягивается русское подкрепление. Сообщите пикировщикам.

— Вас понял, сейчас вызовем туда авиацию!

Вскоре «Юнкерсы», не успевшие еще разгрузить свои бомбы на несчастный хутор, ринулись атаковать одинокий русский танк, мчащийся по дороге. Затем к ним присоединились и те, что уже сбросили на хутор 500-килограмовые бомбы. У них еще оставалось по паре 50-килограмовых. Ну, и разумеется, — пулеметы. Русский танк начал петлять, как заяц. Вокруг него взлетали фонтаны земли от разрывов бомб. Но отважный экипаж продолжал на полной скорости вести свою машину под бомбами.

Неожиданно Йозеф увидел два русских самолета, которые неторопливо пролетали мимо. Но их заметил не только он. У барражировавших над полем боя пилотов немецких истребителей зрение было весьма неплохим, и они тут же бросились в атаку. Силы были уж очень не равны, шансов в таком бою у русских летчиков просто не было. И они действовали соответственно — почти сразу заложили крутой вираж и начали на форсаже уходить от бросившихся за ними немецких истребителей.

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд из кабины «Юнкерса Ju—87В».

Штаффель[18] пикирующих бомбардировщиков поднялся с полевого аэродрома, на котором немецкие солдаты и согнанные жители близлежащих деревень только-только засыпали воронки на взлетной полосе, оставшиеся после утреннего налета русских. Пикировщики направлялись на уничтожение прорвавшихся в тыл 4-й танковой группе русских танковых частей. По данным командования, русские применили какие-то новые танки, против которых были бессильны как пушки немецких панцеров, так и противотанковые орудия. Поговаривали, что русских могут остановить только батареи 88-мм зениток. Но таких орудий в войсках было немного, и основные надежды командование возлагало на авиацию.

В первые три дня войны русская авиация вела себя в целом весьма пассивно. В основном русские практиковали массированные налеты бомбардировщиков на транспортные узлы и скопления войск. В таких налетах участие принимали десятки или даже сотни машин с мощным истребительным прикрытием. Лавины Пе и Илов в считанные минуты стирали с лица земли крупные железнодорожные станции вместе со скопившимися на них воинскими эшелонами. Отражение массированных налетов было крайне затруднено.

А главное, черт бы побрал этих истребителей! Они так любят гоняться за пополнением личного боевого счета! А хитрые русские этим пользуются, уводя немецкие истребители небольшими группами своих самолетов из районов патрулирования. И пока немецкие асы гоняются за ними, армады русских бомбардировщиков без особых помех разгружаются над целями. А вот русские летчики ведут себя по-другому! Они могут вообще не обращать внимания на немецкое истребительное прикрытие и личные потери, атакуя всегда в первую очередь бомбардировщики. Для них главное — не дать немцам нормально отбомбиться. Но в этом есть и свои плюсы, они особо не рвутся в погоню за подбитыми машинами, пытающимися выйти из боя, пока немцы не закончат бомбометание или вообще не откажутся от него. А потому, даже получив повреждения в бою, есть шанс уйти.

Манфред Гольдберг смотрел из кабины своей «Штуки»[19] на проплывавший внизу ландшафт — леса, поля, деревеньки, хутора. Чуть левее сверкала на солнце лента реки. Уже при приближении эскадрильи к району боевых действий командование поставило по радио новую задачу — расчистить путь для дивизий 16-й полевой армии, идущей на соединение с отсеченной 4-й танковой группой. Летчиков это порадовало, так как, по слухам, русским удалось захватить полное господство в воздухе над всей территорией Литвы, а потому никому не хотелось лезть особо далеко за линию фронта, даже несмотря на то, что по бокам и сверху летели истребители Ме-109Е из элитной эскадрильи.

По данным штаба, противник занял оборону в небольшом хуторе на шоссе Каунас—Даугавпилс. Вскоре вдали показались немецкие части, готовящиеся к атаке. А затем и сам хутор. Бомбардировщики перестроились для захода на цель. Командир эскадрильи не стал делать лишний маневр и заходить со стороны солнца, штаффель так и пошел к цели прямым курсом.

Манфред шел в первой волне на левом фланге. Сверху можно было разглядеть кое-где русские окопы, а перед хутором были видны следы недавнего боя — воронки, разбитая немецкая техника и трупы немецких солдат в серо-зеленой форме. Присмотревшись, Манфред заметил в примыкающем к хутору фруктовом саду замаскированные русские танки необычной конструкции и, поскольку они были у него прямо по курсу, начал пикирование.

Неожиданно на башне одной из русских машин засверкали вспышки пулемета и к бомбардировщику потянулись огненные струи трассеров. Манфред надеялся, что все же повезет, и пули его не зацепят. Но одна из пуль все же со звоном расколотила боковое стекло кабины. Находившийся в жутком напряжении, Манфред от неожиданности рванул рычаг выхода из пикирования. Автоматика тут же отцепила бомбу от держателя и привела в действие закрылки, выводя самолет из пике. Манфред не обратил внимания на пронесшийся по фюзеляжу машины глухой стук, как будто кто-то просил разрешения войти. Лишь над его головой со звоном разлетелось еще одно стекло.

По радио поступила команда прекратить бомбометание по хутору и атаковать русскую танковую колонну, двигающуюся по шоссе в нескольких километрах впереди. Однако на шоссе был виден только один идущий на большой скорости русский танк. Манфред почувствовал, что самолет ведет себя как-то не так. Судя по всему, повредило рули, хотя и незначительно. Основная бомба сброшена, а на петлявший по шоссе танк уже набросилась почти вся эскадрилья. «Штуки», встав в очередь, друг за другом заходили в пике. Вокруг танка гремели взрывы, но он все продолжал петлять между разрывами и воронками.

— Карл, что у нас с рулями?! Их сильно повредило?! — вызвал он по внутренней связи кормового стрелка, но ответа не последовало.

Манфред оглянулся через левое плечо и ужаснулся — пулеметная очередь прошила борт прямо около его кресла. Повернув голову дальше, он увидел, что в задней кабине разбито несколько стекол, а кормовой стрелок сидит без движения, безжизненно склонив голову вбок. Манфред принял решение возвращаться на свой аэродром.

— На связи Коршун-6! Убит бортстрелок, имею повреждения рулей направления. Возвращаюсь на базу, — доложил он по радио и осторожно начал разворот.

Далеко впереди показались силуэты двух русских самолетов. И тут же, подобно стервятникам, на легкую добычу бросились истребители прикрытия. Русские среагировали мгновенно. Они заложили крутой вираж и начали уходить, набирая скорость. Манфред развернул свой самолет на юго-запад и начал набирать высоту. Напоследок он посмотрел на своих товарищей, продолжающих охоту на русский танк. Но что это?! Или ему показалось?! С юга, со стороны солнца заходили для атаки русские истребители. Пока истребители прикрытия гоняются за парой самолетов, возомнив себя орлами, основные силы русских будут хозяйничать в небе, как в курятнике.

— Ахтунг! Русские со стороны солнца! — прокричал он по радио.

Но было уже поздно. Русские истребители ЛаГГ-3 начали пикирование на беззащитные немецкие штурмовики. Снаряды 20-мм скорострельных пушек ШВАК и 12.7-мм пулеметов БС прямо в воздухе рвали на части тихоходные Ju-87B. Немецкие самолеты пытались разворачиваться и уходить, отстреливаясь из кормовых пулеметов, но это было практически бесполезно.

Манфред, находившийся уже на достаточном расстоянии от воздушного побоища, не стал им долго любоваться, а поспешил уйти на максимальной скорости, которую мог выжать из своей машины. Через сорок минут он приземлился на своем аэродроме. Когда авиатехники уже вытащили из изрешеченной пулями кабины тело бортстрелка, на аэродром приземлились «Мессершмитты» Ме-109Е из элитного полка JG-53, прикрывавшие бомбардировочный штаффель. Это был один из самых опытных и прославленных истребительных полков Люфтваффе. Вот и сегодня эти парни вернулись с победой. Им удалось сбить один русский истребитель, хотя второй они так и не догнали. Из бомбардировщиков, кроме машины Манфреда, на аэродром никто так и не вернулся.

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

В боевом отделении танка Т-34М.

Иван очнулся в полной темноте и полной тишине, если не считать монотонного гудения внутри собственного черепа. Голова раскалывалась от боли. Руки и лицо саднило. Вскоре он все же разглядел, что находится в танке на полу. Его руки и голова были перебинтованы. В темноте он увидел силуэты своих танкистов, находившихся на боевых местах. Люки были закрыты. Танк слегка дернулся, а затем сверху на пол бесшумно упала стреляная гильза. Заряжающий взял из боеукладки новый выстрел, похоже, осколочный. Танк снова качнулся и вновь еще одна дымящаяся стреляная гильза упала на пол, подпрыгнув от удара. Значит, экипаж ведет бой. Но все происходило в полной тишине. Иван понял, что его контузило взрывом бомбы.

Командовать не то что ротой, а даже танком в таком состоянии было невозможно. Капитан сел поудобнее на полу, но так, чтобы не мешать никому из членов экипажа действовать в тесноте боевого отделения. Слух возвращался к нему постепенно. В голове еще долго гудело. Звуки выстрелов звучали сначала отдаленно, потому уже более реалистично. А затем стихли.

— Бегут гады! Бегут! — послышался крик механика-водителя.

Взревел мотор, и танк рванулся вперед.

— Стой! — закричал наводчик. — Приказ удерживать позицию и не увлекаться преследованием. Впереди нас явно ждет противотанковая засада и мины.

— Командир очнулся! — обрадованно крикнул заряжающий, только по окончании боя заметив, что Иван уже сидит на полу с открытыми глазами.

Капитан встал, залез на свое место в башне и спросил:

— Хлопцы, что было, пока я в отключке лежал? Меня надолго вырубило?

— Да ненадолго, минут на пятнадцать, — ответил заряжающий.

— Бомба, что немец кинул, совсем рядом с машиной рванула. Нас аж подбросило. Думал, перевернет. Но ничего, обошлось. Промазал гад! А ты в тот момент по нему из пулемета лупил. А после взрыва рухнул в люк, прямо на пол.

— Мы думали, всё, погиб наш командир! Но посмотрели, дышит. Руки все в крови, на лбу ссадины. Йодом да спиртом все обработали, забинтовали. А тем временем немец в атаку попер.

— Лейтенант Семенов, комвзвода-один, взял на себя командование ротой. «Лаптежники» в основном пехоту на хуторе долбали, а затем развернулись и начали утюжить кого-то на шоссе. Похоже, что по шоссе к нам подкрепление шло. А потом появились наши истребители. Неожиданно. Со стороны солнца. Немцы врассыпную, а наши «ястребки» за ними. Расколошматили «лаптежников» и пошли на штурмовку наступающих немцев. Как по ним ударили с воздуха, так гансы сразу и побежали.

— Только лейтенант Семенов приказал их не преследовать, а оставаться на позиции. Он опасается мин и противотанковой засады.

— Он прав, — одобрил Иван действия лейтенанта. — Я бы на месте немцев именно так бы и поступил. Сами же видели, что у них там есть батарея 50-мм пушек. Поставить их в кустики, а своим танкам приказать мимо драпать. Да, еще и перед артпозицией мины уложить. Машин у нас маловато осталось. Сейчас главное — не дать врагу выбить с хутора пехоту.

Иван вылез из танка и, шатаясь, пошел через то, что осталось от сада, к хутору. Голова все еще кружилась. Рядом с местом, где в начале боя стоял танк, действительно большая воронка от авиабомбы. Кроме нее в саду еще три воронки от полутонных бомб и некоторое количество воронок поменьше от 50-килограммовых. От хутора остался только хлев, наполненный пленными немцами. Сарай накрыло бомбой, при этом часть находившихся там пленных погибла, а остальные были ранены или контужены. На месте дома зияли три большие воронки от полутонных бомб.

— Товарищ командир, вы живы?! — воскликнул подбежавший Лешка Семенов, командир первого взвода. — Когда сообщили, что вы ранены, то я взял командование ротой на себя.

— Молодец, хвалю! — ответил Иван.

— Я приказал не проводить преследование отступающего противника. Пехота сообщила, что передовые наблюдатели видели, как немцы выдвигают противотанковые пушки. И вроде там немецкие саперы ползали, возможно, ставили мины.

— Правильно, тем более молодец! Нам дан приказ удерживать позицию, а не свою удаль показывать. Вот подойдет подкрепление, получим приказ, и вперед на Берлин!

— Интересно, какой он, Берлин. Я его только на картинках в книжке видел. Дома большие, красивые, только уж больно мрачные. Уж лучше у нас в Новгороде. У вас, товарищ командир, в Ленинграде тоже здорово. Ленинград куда красивее Берлина. Он даже красивее Москвы.

— Да, ты прав, дружище! — Иван дружески похлопал своего офицера по плечу. — Лучше России страны в мире нет. Ни на какие богатства не променяю я Русскую Землю...

— Гитлер нам сейчас даже богатств не предлагает. Так хочет нашу землю забрать. Но мы ее ему не отдадим. Погибнем, но Россию отстоим!

Иван подошел к окопам мотострелков. Солдаты оказывали первую помощь раненым, собирали убитых. Навстречу ему вышел командир мотострелковой роты.

— Спасибо твоим парням! Гансы как ваши танки на краю сада завидели, так сразу в штаны наложили, — сказал пехотный капитан, однако голос у него был невеселый. — Но «лаптежники» нас бы выбомбили, если бы не твой танк, который только что подошел. В очередь гады выстроились и пикировали на нас пара за парой. Я уж думал, все! Думал, землю вместе с нами перепашут, так что хоронить будет не надо. И вдруг они все к шоссе метнулись. Не знаю почему, но они как тот танк завидели, так перестали нас бомбить и все кинулись на него. И тут наши летчики подоспели, а немецкие истребители как раз куда-то свалили. Ну, тут Гансам такое устроили! Там все поле немецкими самолетами завалено.

Капитан указал рукой на поле, где валялись темно-зеленые остовы фюзеляжей и как могильные кресты торчали самолетные хвосты. Кое-где обломки полыхали ярким коптящим пламенем, от которого в небо поднимались высокие столбы черного дыма.

— Из «лаптежников» только один ушел. Когда они на нас пикировать начали, то мои солдатики все с перепугу попрятались. Я ору: «По самолетам огонь!», а они на дно окопов попадали и дрожат от страха. Я-то уже успел год назад под финскими бомбами побывать, уже знаю, что делать надо. Схватил пулемет и по самолетам. Только хрен с рук попадешь, а зенитного станка нет. Вдруг слышу, из сада кто-то тоже стреляет. Кто-то из твоих танкистов. Немец, что на вас пикировал, бомбу сбросил, и когда он из пике выходил, совсем низко пролетал. И твой парень точнехонько ему пулеметную очередь прямо в брюхо всадил.

— Сбил?

— Не совсем... Но немец сразу ушел в сторону, развернулся и улетел.

— Надо нашим летчикам спасибо сказать, что на помощь пришли...

— Летчики наши — герои! Как «лаптежников» разогнали, так половина истребителей погналась за удирающими, а половина начала штурмовку наступающих немцев.

— Товарищ командир! — послышался голос заряжающего из экипажа Ивана. — По радио только что передали приказ из штаба. Во что бы то ни стало задержать немцев. Ни в коем случае не пытаться атаковать или преследовать наступающих. Летчики доложили, что немцы стягивают силы для серьезного наступления. Кроме того, они ведут минирование и подтягивают зенитные батареи для использования в качестве противотанковых. Приказано подготовить запасные позиции на случай отхода. В случае больших потерь — отходить на запасные позиции и держать оборону там.

— У меня в строю только половина роты осталась, — мрачно сказал пехотный капитан. — В случае больших потерь отходить будет некому. Да и где эти позиции готовить? Вон там до горизонта чистое поле. Все видно как на ладони. Похоже, лучше здесь до последнего сражаться. По поводу подкрепления что-нибудь сказали?!

— За нами уже развертывается подошедшая пехота. Наша задача — дать им время подтянуться и окопаться.

— Время-то мы им дадим, только пусть ордена нам готовят... для посмертного вручения!

— Что-то вы как-то пессимистичны, дружище? — усмехнулся Иван.

— Да, знаешь, не до радости. Жить, конечно, хочется, хочется дочку еще увидеть, жену, мать, отца... Но наш долг выполнить приказ и, если надо, погибнуть. Хотя бы ради того, чтобы жила моя малышка. Хотя умирать, конечно, нерадостно. Только купить себе жизнь позором намного хуже. Я уже объявил своим парням, что кто попробует в плен сдаться или побежит без приказа, сам лично пристрелю.

На дороге послышался шум моторов. К хутору подъехала бронемашина БА-6. Из нее выскочили четверо крепких парней в пятнистых комбинезонах разведчиков. Они, пригнувшись, сразу побежали в сторону немецких позиций. За ними из броневика вылез майор, который направился к Ивану и командиру мотострелковой роты. Оба офицера вытянулись и отдали честь.

— Здравия желаем, товарищ майор!

— Здравия желаю, герои! — также отдал честь майор, а затем крепко пожал им руки. — Молодцы, что продержались. Там сейчас уже пехота вовсю окопы роет.

Майор махнул рукой в сторону видневшегося километрах в четырех леса. А на шоссе были видны три грузовика, две санитарные машины и танковый бронированный тягач-эвакуатор.

— Потери большие? — уточнил майор.

— У меня треть роты полегла, много раненых. В том числе тяжелых, — вздохнул пехотный капитан. — В строю, считая легкораненных, меньше половины бойцов.

— У меня потерь среди личного состава нет. Одна машина имеет серьезные повреждения ходовой и нуждается в буксировке. Еще одна может передвигаться самостоятельно, но заклинило башню. Нужен серьезный ремонт.

— Там еще одной машине гусеницу порвало, а у одной и гусеницу порвало, и опорный каток свернуло, — вставил подошедший командир первого взвода. Хотя это было не по уставу, но в боевой обстановке никто внимание на это не обратил. — Гусеницу ребята уже сейчас делают, а вот удастся ли каток своими силами отремонтировать, не ясно. Во всяком случае, требуется буксировка по меньшей мере с передовой.

— Сейчас подойдет тягач, но только один, — сказал майор.

— Я прикажу тянуть второй танк той машиной, у которой заклинило башню. Поврежденный каток снять можно?

— Уже пытаются снять, товарищ капитан!

— Как снимут, пусть сразу тащат машину в тыл, а там уж пусть разбираются, как ее чинить. Да, еще, товарищ майор, у нас боеприпасы на исходе...

— Боеприпасы сейчас будут. Кроме того, вас сегодня здесь сменит батальон тяжелых танков. Ваша судьба — наступление. И сегодня вы хорошо в этом себя показали. Хотя и в обороне действовали геройски. Но все же лучше в обороне использовать медлительные, но толстокожие КВ.

— Это точно, товарищ майор!.

— Вот и замечательно! — Майор еще раз пожал руки офицерам.

— Командование объявило вам благодарность. Пишите представление к наградам наиболее отличившихся бойцов. Вам представление уже пишут в штабе дивизии.

Тем временем подошел один из четырех разведчиков. Он поприветствовал офицеров и обратился к майору:

— Все, как и говорили летчики. Там гансы уже успели наставить противотанковых мин. Но вроде не очень много. Торопились, видать. В том лесочке явно стоит батарея. А за пригорком — противотанковая засада. Скорее всего, на обратном скате позиции пехоты. Сейчас туда не подойти. А как стемнеет, мы к Гансам в гости сходим, может, и языка добудем. Плохо, что ночь короткая и светлая, но боюсь, что до темноты нормальную разведку не провести.

— Действуйте, лейтенант! — ответил майор и пошел к бронеавтомобилю.

Солнце клонилось к закату. Первый боевой день Ивана подходил к концу. Он вспомнил свой первый бой полтора года назад.

15 декабря 1939 года. Карельский перешеек.

Воспоминания о минувшем.

Майор Васильев оглядел собравшихся командиров рот и сказал:

— В общем, диспозиция всем ясна? С вами пойдут три экспериментальных танка. Командование решило испытать их в бою. Еще вопросы есть, товарищи офицеры?

— Никак нет, товарищ майор, — ответили стоявшие вокруг офицеры-танкисты.

— Тогда по местам. Нам надо взять этот узел обороны до наступления темноты. Или, как минимум, саперы должны взорвать два основных ДОТа. Они, заразы, расположены на обратных скатах, прямой наводкой их не взять, а гаубицами долбать придется месяц, так как цели скрыты холмами. Потому или вычистить пехотное прикрытие и обеспечить подход саперно-штурмовых групп, или вывести танки на прямую наводку и раздолбать амбразуры в упор. Если сегодня не успеем, финны подтянут подкрепление и, скорее всего, противотанковые пушки. Вчера там, по данным разведки, у них было максимум два-три 37-мм орудия. Скорее всего, «бофорсы». Но и их наверняка сегодня раздолбали с утра наши гаубицы.

Офицеры бегом бросились к стоящим на заснеженной лесной просеке машинам. Взревели моторы, и окрашенные в белый зимний камуфляж восемь Т-28Э начали выдвигаться на исходные позиции. За собой танки тащили бронированные сани-волокуши с одетыми в белые маскхалаты пехотинцами, вооруженными недавно поступившими на вооружение автоматическими винтовками АВС-36 конструкции Симонова; В четырех таких санях вместе с ящиками со взрывчаткой сидели бойцы саперно-штурмовых групп. От обычных пехотинцев их отличали покрашенные белой краской стальные панцири-нагрудники и укороченные АВС-36К. Как среди пехотинцев, так и среди саперов были бойцы из приданного огнеметного взвода с баллонами огнеметов РОКС-2 за спиной.

Впереди шли экспериментальные танки. Два из-них были двухбашенными — впереди башня с 45-мм пушкой для борьбы с танками и бронемашинами, а посередине и чуть выше — башня с короткоствольной 76-мм пушкой. Танк, ехавший последним, имел одну более массивную башню, в которой стояли сразу две спаренные пушки — и 45-мм, и 76-мм[20]. Даже внешне было видно, что это совершенно новые танки с очень мощной броней.

Для Ивана Терехова, молодого старшего лейтенанта танковых войск, командира танка Т-28Э, это был первый бой. Пять лет назад он пришел в армию из училища. Три года в танковом училище и пять лет в своей родной танковой части он готовился к этому моменту. И вот бой. Условия, конечно, тяжелые — покрытые лесом холмы, а между ними замерзшие болота и озера. И метровый слой снега. И мороз. Но летом эта местность еще более непроходима из-за этих самых болот и озер. Потому воевать можно только зимой. А зима выдалась холодной. Мороз до минус тридцати. Но так надо. Как коренной ленинградец, Иван великолепно понимал, что раз финны по-хорошему отказались отодвинуть границу от Питера, то придется это делать при помощи танков. Как-то не слишком уютно жить, когда граница проходит в 30 километрах от города, практически в пригороде. И притом граница с государством, которое изначально не скрывает своей враждебности, которое готово с радостью предоставить свою территорию любому врагу России. В финских газетах, не стесняясь, обсуждали захват Карелии, а боевики из военизированных шовинистических организаций типа «Шуцкора», при попустительстве и даже одобрении финских властей, пытались переходить границу и нападать на пограничников.

В общем, как поется в песне — «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет...». Повел товарищ Ворошилов в бой. Хорошо, что Сталин вовремя его снял и отправил командовать «мобилизационной работой в тылу». А то севернее Ладоги советские войска через неделю оказались на грани разгрома. Но назначенный новым наркомом обороны Слащов поручил командование войсками, действовавшими против Финляндии, генерал-полковнику Грендалю, который до этого командовал 13-й армией. И вот, после двухнедельной перегруппировки, советские войска стремительным броском выбили финнов из предполья и подошли вплотную к основным укреплениям «Линии Маннергейма».

Увидев приближающиеся танки, финны открыли шквальный огонь из пулеметов. По броне забарабанили пули. Да, будь это старенькие БТ или Т-26, то превратили бы в решето. Может быть, на таком расстоянии еще и нет, но ведь предстояло подойти к ДОТам вплотную и закрыть корпусами танков их амбразуры. В таком раскладе и обычный Т-28 могли продырявить. Но у Ивана был Т-28Э — «экранированный». На его броню были навешены дополнительные 30-мм бронеплиты. Это даже «бофорсам» было не просто пробить. Главную опасность представляли всякие инженерные изощрения типа противотанковых рвов, надолбов и минных полей. Дорогу для танков приходилось прокладывать артиллеристам — разбивая ряды гранитных и бетонных надолбов и перепахивая минные поля. Танки развернулись в цепь и двинулись к финским позициям, находящимся между двух поросших лесом холмов. Даже на близком расстоянии сложно было догадаться, что внутри этих холмов находятся многоамбразурные бетонные ДОТы с двухметровыми стенами и подземными казармами.

Иван внимательно вглядывался в снег, перепаханный воронками. Вокруг валялись вывороченные и расколотые гранитные надолбы, но кое-где еще остались их ряды, напоминавшие зубы дракона. Наезд мог быть для танка весьма неприятен. Хитрые финны ставили надолбы так, чтобы танк беспрепятственно проезжал первые ряды и лишь затем застревал, но уже не мог выехать задним ходом. Неожиданно впереди бабахнул пушечный выстрел. Бронебойный снаряд ударил в лоб экспериментального однобашенного танка и отскочил, не причинив ему никакого вреда. Значит, одна пушка все же уцелела. Разглядеть позицию орудия было тяжело. И оно выстрелило второй раз, когда танк повернулся бортом, чтобы объехать торчащие из-под снега уцелевшие надолбы. Снаряд срикошетил и от бортовой брони, лишь выбив сноп искр и оставив царапину. Новые танки были абсолютно неуязвимы для противотанковых пушек даже в упор.

А вот и холмы, в обратных скатах которых притаились финские ДОТы. На самих холмах и между ними укрепленные бревнами траншеи, частично перепаханные огнем гаубиц. Перед траншеями колючая проволока на стальных кольях в несколько рядов. В траншеях суетятся финны. Без танков пехоте здесь пришлось бы туго. Во время обстрела финны прятались под землю в бетонное нутро огромных ДОТов. Но как только обстрел заканчивался и финские наблюдатели видели в перископы идущую в атаку русскую пехоту, финские солдаты вновь занимали свои места в траншеях. Амбразуры ДОТов вели не фронтальный, а фланговый огонь, прикрывая друг друга. При этом поразить амбразуры прямой наводкой было нельзя, да и навесной стрельбой попасть было непросто. В итоге приближавшаяся к холмам русская пехота оказывалась один на один с финскими пулеметами. У немцев для таких случаев как раз и были изобретены сопровождавшие пехоту штурмовые орудия — машины на базе танков Pz-Ш с низким силуэтом и толстой лобовой броней. А в России именно штурмовых орудий не было, хотя по инициативе Слащова и появились самоходные орудия. Зато были танки Т-28Э с пушкой и несколькими пулеметами.

Приблизившись к финским позициям, экипаж лейтенанта Терехова вступил в бой. Застучали пулеметы в двух малых башнях, ухнула расположенная в основной башне 76-мм пушка. Рядом вели огонь другие танки батальона. Финны попрятались. Противотанковая пушка, сделав третий выстрел, такой же бесполезный, как и первые два, замолкла, накрытая попаданием снаряда.

Все пространство перед финскими позициями простреливалось пулеметами из ДОТов. Иван, увидев сбоку вспышки выстрелов, приказал механику-водителю блокировать амбразуру. Танк подъехал ближе и встал метрах в тридцати от нее. Пули забарабанили по усиленной экранами броне. Финны, укрывавшиеся в траншеях рядом с ДОТом, попытались кидать гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Но сопровождавшая танки русская пехота сразу вступила в бой. Короткие меткие очереди автоматических винтовок мгновенно поднимали снежные фонтанчики, как только какой-нибудь финн пытался высунуться из траншеи.

Вскоре подползла и саперно-штурмовая группа. Ярко горящая струя огнесмеси влетела в амбразуру и расцвела оранжево-черным клубящимся огненным облаком. Пулемет затих. Практически сразу такая же участь постигла и находившуюся по соседству вторую амбразуру. Где-то метрах в пятидесяти впереди открылась бронедверь. До этого она была так хорошо замаскирована, что казалось — финны вылезают прямо из земли. Гарнизон ДОТа понял, что бой проигран, и пытался спастись бегством. Одновременно бежала и уцелевшая пехота из разгромленного подразделения полевого прикрытия. Кто-то бежал по ходам сообщения, уходящим в тыл, кто-то прямо по снегу. Советская штурмовая группа подкралась к входу в покинутый ДОТ и, швырнув внутрь на всякий случай пару ручных гранат, нырнула под землю.

Основные ДОТы укрепрайона Сумма-Ляхде, прикрывавшие проход между озером Суммаярви и незамерзающим болотом Мунасуо, были взяты с ходу благодаря четкому взаимодействию пехоты и танков[21]. Конечно важную роль сыграло также хорошее оснащение и подготовка саперно-штурмовой группы. А ведь только позавчера пехотный полк, сопровождаемый танковым батальоном модернизированных Т-26Э, еле смог отойти, понеся большие потери. Занесенные снегом остовы трех сгоревших Т-26Э все еще стояли на месте вчерашнего боя.

Но теперь финны бежали. Дорога на Выборг была практически открыта. До второй полосы «Линии Маннергейма», находившейся непосредственно на подступах к городу, оставалось чуть более 30 километров. Впереди, правда, по данным разведки, была тыловая часть укреп-района, но она не имела столь серьезных оборонительных сооружений, как эти ДОТы.

После первоначального успеха командование решило продолжить наступление и, преследуя отступающих финнов, выйти на шоссе, ведущее к Выборгу. Танки двинулись по двум просекам. Вскоре впереди показалось новое финское изобретение — противобашенное заграждение. Оно представляло из себя толстые бревна, примотанные к деревьям стальными тросами примерно на уровне башен. Будь это в темноте или в тумане, наскочив на такой барьер, танк гарантированно повредил бы ствол пушки и пулеметы, а при достаточной скорости запросто мог бы остаться и без башни.

После успешного совместного штурма финских позиций взаимодействие танков и пехоты нарушилось. Пехота осталась зачищать финские траншеи и подземные помещения двух огромных ДОТов, а танковый батальон полным ходом продолжил наступление, преследуя бегущих в панике солдат противника. И теперь, встретив препятствие, был вынужден остановиться. Место для этого своеобразного забора финны выбрали соответствующее. Лес — густой, деревья в основном очень толстые. Двигаться можно только по просеке.

Вставшая на месте и лишенная возможности маневра танковая колонна, не прикрытая пехотой, — великолепная жертва даже для небольшого вражеского подразделения. Но пока вокруг в лесу все было тихо. Тех финнов, которые бежали медленно, уже перестреляли из пулеметов. Те, кто бежал быстро, да еще и на лыжах, уже были далеко. И они наверняка доложат о прорыве русских войск. Тогда жди «белых призраков» — финского лыжного отряда, который, оставаясь незамеченным среди заснеженного леса, выследит танковые колонны и, увидев, что нет пехотного охранения, наверняка нападет. Плохой обзор из непродуманных смотровых приборов советских танков не даст увидеть крадущихся финских солдат в белых маскировочных комбинезонах, которых и так почти не видно на фоне сугробов. А когда они достигнут «мертвой зоны», не простреливаемой оружием танка, и начнут кидать бутылки с зажигательной смесью, то будет поздно.

Времени было крайне мало. Тросы, которыми прикручены бревна, были очень толстыми. Возможно, что места крепления бревен еще и минированы. Но Иван, чей танк стоял в колонне вторым после экспериментального двухбашенного танка, нашел выход из положения.

— За мной, славяне! — воскликнул он, хватая автоматический карабин АВС-36К и открывая крышку люка. Снаружи на броне танка предусмотрительные танкисты всегда держат набор инструмента — несколько лопат, пару топоров и обязательно — двуручную пилу. Ее-то и взял лейтенант Терехов и вместе с одним из своих пулеметчиков побежал к заграждению. Вскоре к ним присоединились и другие экипажи с двуручными пилами. Минут через пятнадцать колонна продолжила движение.

Однако через пару километров впереди прогремел взрыв. Двигавшийся первым двухбашенный танк наскочил на мину. Дорога явно была минирована. Взрыв порвал гусеницу и оторвал несколько катков. Возможно, это была даже не простая мина, а управляемый по проводам фугас. Практически сразу танковую колонну, зажатую на лесной дороге, атаковала финская пехота. Засаду, скорее всего, подготовили на скорую руку, так как финны вряд ли ожидали, что основная линия обороны, в которую входили два ДОТа из числа так называемых «миллионеров», будет столь быстро прорвана.

Танкам ничего не оставалась, как отступать задним ходом, отстреливаясь из пулеметов, чтобы не подпустить вражескую пехоту с ручными гранатами и зажигательными бутылками на близкое расстояние. Из поврежденного экспериментального танка выскочил экипаж и, отстреливаясь от приближающихся финнов, побежал к танку лейтенанта Терехова. Иван приказал механику-водителю остановиться и подождать товарищей с поврежденной машины. Сам же Иван открыл люк и, высунувшись из него, несмотря на свистящие вокруг финские пули, взялся за рукоятку зенитного пулемета. Обзор сверху был намного лучше, чем через амбразуры башни, и он принялся меткими очередями гвоздить вражескую пехоту. Спасенный экипаж забрался в люки, и танк задним ходом двинулся вслед за уже скрывшимися за деревьями остальными машинами батальона.

Закончился короткий зимний день. Пехотинцы заняли оставленные финские траншеи, танки встали в несколько раскопанные воронки от снарядов 280-мм мортир и 152-мм гаубиц, которые до этого обстреливали финские укрепления почти сутки. Ночью разведывательный взвод вышел на разведку, но через полчаса вернулся, сообщив, что через лес скрытно движутся крупные силы финской пехоты, явно готовясь к атаке с целью отбить потерянные днем позиции с двумя мощными ДОТами.

Финскую атаку ждали, и неожиданности, на которую рассчитывал противник, не получилось. В воздух взвились осветительные ракеты, озарив светом ночной лес и кравшиеся подобно теням белые фигуры финских солдат. В лицо атакующим ударили мощные прожекторы, которые подтянули еще вечером. Затрещали выстрелы автоматических винтовок и пулеметов укрывшейся в бывших финских траншеях русской пехоты. Захлопали ружейные гранатометы, выстреливая в направлении финнов осколочные гранаты. А когда заградительный огонь открыли 152-мм гаубицы, стянутые ранее для обстрела укреплений перед штурмом, финны прекратили атаку и бросились бежать, оставляя на снегу убитых и раненых. Более в ту ночь они не пытались атаковать, хотя явно подтянули немалые силы — никак не меньше двух пехотных полков.

Рано утром старшего лейтенанта Терехова вызвали в штаб батальона, размещавшийся внутри захваченного ДОТа-«Миллионера» — Sj5. Иван прошел через бронедверь, около которой дежурили два красноармейца с винтовками АВС-36. Внутри в помещении за второй броне-дверью около оборонительной амбразуры сидел еще и пулеметчик с ручным пулеметом АВС-36П. Иван спустился по лесенке вниз, где в бывшей финской казарме расположилось командование танкового батальона и правительственная комиссия, ответственная за испытания новых танков. В другой части ДОТа в аналогичной казарме разместился штаб стрелковой дивизии.

В помещении было тепло, в печке потрескивали дрова, на плите пыхтел закипающий чайник. Финны бежали из ДОТа в такой спешке, что даже оставили в казарме все свои вещи, а на кухне запасы продуктов.

— Здравия желаю, товарищ командир! Старший лейтенант Терехов по вашему приказанию прибыл!

— Проходите, лейтенант, присаживайтесь. Не стесняйтесь, — сказал майор Васильев. — Сейчас вам нальют чаю. Вот тут у нас финское черничное вареньице, пальчики оближешь.

Терехов присел за стол, и Васильев продолжил:

— Знакомьтесь, товарищ полковник. Это и есть наш вчерашний герой. Старший лейтенант Терехов. Комсомолец. Отличник боевой и политической подготовки. Вчера лейтенант Терехов первым бесстрашно блокировал амбразуры, обеспечив подход саперно-штурмовой группы. Затем лейтенант не растерялся, встретив новый тип противотанкового препятствия — противобашенный барьер. Проявив смекалку и находчивость, обеспечил его преодоление в течение пятнадцати минут. В завязавшемся бою задержал отход своей машины, чтобы подобрать экипаж подбитого танка. При этом он, несмотря на сильный огонь финской пехоты, вел прицельную стрельбу из зенитного пулемета.

— Товарищ старший лейтенант! — обратился к Терехову незнакомый полковник с танкистскими петлицами, вероятно, представитель Главного Автобронетанкового Управления, ответственный за испытания новых танков. — Я уже отметил в своем вчерашнем отчете ваши мужество, героизм и высокое боевое мастерство, а главное — сообразительность. Я рекомендовал представить вас к награде. Но сейчас мы вынуждены отправить вас на совершение еще одного подвига. Мы с вашим командиром посовещались и решили, что для предстоящей операции нужно задействовать лучший из экипажей, то есть — ваш. Да вы чай-то пейте, не стесняйтесь! Вот варенье...

Полковник пододвинул к Ивану блюдечко с ароматным черничным вареньем.

— Как вы сами знаете, вчера на мине подорвался один из экспериментальных танков, — продолжил полковник. — Сейчас он находится в руках финских войск. Поскольку танк достаточно тяжелый, есть надежда, что финны не успели за ночь его отбуксировать в тыл. Но обязательно это сделают, как только пригонят достаточно мощный тягач. Этот танк не должен остаться в руках врага. Вчера новые машины в бою показали себя великолепно, но после потери одного из них командование приказало прекратить дальнейшее их использование в бою.

— Да эти танки просто непобедимы! — воскликнул Васильев. — Ведь вчера 37-мм «бофорс» лупил по нему аж с пятидесяти метров, как мы потом выяснили. Три снаряда, все в цель, и ни одной дырки, только царапины! Да и проходимость великолепная. Эх, нам бы таких танков побольше, и наши войска были бы непобедимы!

— В общем, товарищ лейтенант, мы сейчас формируем специальный отряд для буксировки подбитого танка. В него войдут четыре машины под личным командованием майора Васильева. На ваш экипаж возлагается особая задача. Вы будете непосредственно осуществлять буксировку. Остальные машины окажут вам огневую поддержку. Если мощности вашей машины не хватит, то придется прицепить вторую цугом. Прикрывать операцию будет специально выделенный лыжный спецбатальон НКВД.

Полковник кивнул на сидевшего за столом высокого жилистого капитана с нквдэшными петлицами, которого Иван вначале принял за особиста. Значит, это его ребята с лыжами и в белых маскировочных комбинезонах появились рано утром неподалеку. Он уже раньше слышал о нашем ответе финским «белым призракам», но вблизи видел этих парней впервые.

— Возьмите побольше тросов, да попрочнее. Это СМК, он весит пятьдесят пять тонн, — добавил полковник.

Закончив пить чай, Васильев вместе с Тереховым пошли готовить машины и инструктировать экипажи перед предстоящей операцией. Подготовку закончили быстро и двинулись по уже знакомой Ивану просеке, на которой остались вчерашние следы гусениц. Впереди и по бокам большой дугой шли нквдэшные лыжники. Несколько лыжников шли чуть впереди танков, внимательно осматривая дорогу на предмет свежих следов минирования.

Подорвавшийся танк стоял, несколько осев в образовавшуюся воронку. Снег вокруг танка был основательно истоптан. Финны явно проявили к новой машине повышенный интерес. Впереди, метрах в трехстах, располагалась вторая линия финской обороны. Она не была такой мощной, как первая, и представляла из себя просто систему траншей с укрепленными досками стенками. После столкновения с советскими лыжниками передовые финские дозоры отступили к траншеям, ожидая штурма. Лыжники при поддержке танков имитировали атаку. А Иван подогнал свой Т-28Э к поврежденной машине. Первая попытка оказалась неудачной — порвался трос. Со второй попытки тоже ничего не получилось. Мощности Т-28Э не хватило, чтобы вытащить осевший в воронку пятидесятипятитонный экспериментальный тяжелый танк. Кое-как вытащили, лишь задействовав еще один танк и порвав несколько тросов.

Когда СМК дотащили до своих позиций, выяснилось, что финны за ночь свинтили в новом танке всю оптику, сняли радиостанцию, пулеметы. А самое главное — непонятно зачем сняли крышку башенного люка. Члены государственной комиссии, испытывавшей на фронте новые танки, долго над этим смеялись. Оказалось, что в связи с затягиванием доводки формы башни на заводе не успевали в срок изготовить крышку башенного люка. И то, что досталось финнам, было крышкой обычного канализационного. К ней приварили петли и установили за пару часов перед отправкой танка на испытания. Нормальную крышку прислали с завода уже потом, но в полевых условиях ее просто не успели поставить вместо эрзац-варианта.

Никто и не предполагал, что эта крышка канализационного люка будет изучаться сначала финнами, а затем и купившими ее за немалую сумму немцами как образец русской танковой брони. А через неделю Иван Терехов получил свой первый орден, досрочное звание капитана и отпуск домой, в который уехал уже командиром танкового взвода.

10 декабря 1939 года. Постановление ЦК ВКП(б).

О работе тов. Ворошилова.

«Начало войны с Финляндией вскрыло большое неблагополучие и отсталость в руководстве народным комиссариатом обороны. В ходе начала этой войны выяснилась неподготовленность народного комиссариата обороны к обеспечению успешного развития военных операций. В Красной Армии отсутствовали минометы и автоматы, не было правильного учета самолетов и танков, не оказалось нужной зимней одежды для войск, войска не имели продовольственных концентратов. Вскрылась большая запущенность в работе таких важных управлений народного комиссариата обороны, как ГАУ (Главное артиллерийское управление), Управление боевой подготовки, Управление военно-воздушных сил, низкий уровень организации дела в военных учебных заведениях и др. Все это могло привести к затяжке войны и излишним жертвам.

Товарищ Ворошилов, будучи в то время народным комиссаром обороны, вынужден был признать обнаружившуюся несостоятельность своего руководства. Учтя положение дел в народном комиссариате обороны и видя, что товарищу Ворошилову трудно охватить такие большие вопросы, как народный комиссариат обороны, ЦК ВКП(б) счел необходимым освободить товарища Ворошилова от поста наркома обороны. ЦК признал, что товарищ Ворошилов не оправдал себя на порученной ему работе в качестве народного комиссара обороны и направил его на тыловую военную работу».

25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд из люка Pz-IVF.

После того как «Штуки» занялись русским танком, фон Блицман приказал механику-водителю двигаться дальше. Однако, немного подумав, решил все же держаться на удалении от шоссе. А затем вообще решил двигаться сразу навстречу своей дивизии напрямик через лес, чтобы снизить вероятность встречи с противником. Он развернул карту и приказал следовать параллельно берегу Швянтойи. Конечно, непонятно где можно наткнуться на русских. Но вероятность такой встречи на шоссе всяко больше. Велика вероятность наткнуться и у моста через Швянтойи, который все равно не объехать. От размышлений его отвлек голос механика-водителя.

— Господин гауптштурмфюрер! У нас горючее скоро закончится. Мы вон сколько отмахали. Да еще сейчас почти час трясемся по бездорожью.

Фон Блицман еще раз посмотрел на карту и задумался. Ведь действительно запас хода у Pz-IV небольшой — всего 210 километров по шоссе и около 130 по бездорожью. А когда они залили в Каунасе полные баки, этого было как раз для того, чтобы по шоссе доехать до Купишкиса, где танк должны были дозаправить тыловые части 4-й танковой группы.

— Много у нас еще горючего?!

— Километров на двадцать, может быть, тридцать.

— Шайсскнаке! Кругом лес! Где взять топливо!

— Может, одолжить его у русских?.. — робко спросил заряжающий.

— Так русские тебе его и отдадут! — ответил гаутп-штурмфюрер.

— Ну, не у русских танков, а где-нибудь в деревне у местных крестьян. Да и вообще, ведь должна же быть поблизости бензозаправка?!

— Мы в России, идиот! Ты видел здесь хотя бы одну бензозаправку?!

— А как же тогда русские заправляют свои автомашины? Или они на лошадях ездят?

— Вот именно! На лошадях!.. А еще на танках! — Фон Блицман от досады сплюнул.

Ситуация была скверная. Вот так оказаться в тылу противника в полной неизвестности, да еще и с последними литрами бензина. Оставалось только одно — ехать к мосту через Швянтойи, а когда кончится бензин, продолжать движение пешком. Вскоре двигатель несколько раз «чихнул» и заглох. Бак был пуст. Йозеф тяжело вздохнул, грязно выругался, отхлебнул из фляжки шнапса и приказал собираться для дальнейшего продолжения марша в пешем строю. Экипаж, взяв свои личные вещи, сложенные в ранцы, автоматы МП-38 и снятый с танка пулемет, зашагал по лесной тропинке, бросив новенький танк. Светило солнце, пробиваясь сквозь листву русских березок, пели птицы. А немецкие танкисты во главе со своим командиром, мрачные и злые, понуро брели на северо-запад, время от времени сверяясь с картой и компасом.

Вскоре впереди послышался шум автомобильных моторов. Оказалось, что танк не доехал всего пару километров до шоссе, идущего от Утяны в направлении Купишкиса. По шоссе шли колонны русских грузовиков. А далеко на северо-западе можно было расслышать звуки идущего боя. С ревом низко-низко над деревьями пронеслись русские штурмовики Ил-2. Путь на север явно был закрыт. Оставалось только переправиться через реку вдали от автомобильного моста и идти дальше, прячась по лесам. Фон Блицман даже уже подумал, что следует дождаться ночи и продолжить движение лишь с наступлением темноты.

— Хальт! Хэнде хох! — послышался сзади чей-то грубый окрик, сопровождаемый клацанием затворов.

Танкисты уронили оружие и, подняв руки, медленно повернулись. Из кустов выходили, наставив на них такие же автоматы МП-38, крепкие, мрачного вида парни в эсэсовском камуфляже и затянутых камуфляжной тканью касках.

— Их бин гауптштурмфюрер фон Блицман! Йозеф фон Блицман! Третья танковая дивизия СС «Тотенкопф»! — сказал гауптштурмфюрер.

— Обершарфюрер СС Ганс Пункер, разведка дивизии «Тотенкопф», — устало ответил командир немецких разведчиков, не убирая палец со спускового крючка. — Что здесь делаете?

— Перегоняли технику для пополнения дивизии. Колонна столкнулась с превосходящими силами русских. Понесли потери. Вынуждены были отойти. Затем получили приказ двигаться на север, ведя разведку. Но кончилось горючее. Танк стоит недалеко отсюда в лесу.

— Ладно, пойдете с нами. Мы сейчас как раз возвращаемся, — предложил разведчик.

В кустах на берегу Швянтойи, которая в своих верховьях была весьма неширокой рекой, разведывательную группу дожидалась надувная резиновая лодка. А на другом берегу стоял небольшой разведывательный полугусеничный бронетранспортер SdKfz-250. Танкистов посадили внутрь кузова этой маленькой, но скоростной машинки, а сами разведчики уселись поверх бортов. Бронетранспортер двинулся через лес в сторону, откуда вдали отчетливо слышались звуки боя.

— Где идет бой?

— Наша дивизия сегодня отбила у русских Ракишкис и пытается прорваться на Утяну, — пояснил командир разведчиков и, сплюнув, добавил: — Все значительно хуже, чем предполагало командование. Вслед за четырьмя танковыми дивизиями большевики ввели в прорыв еще две мотострелковые. А теперь на грузовиках перебрасывают обычную пехоту и противотанковую артиллерию, укрепляют фланги.

Бронетранспортер мчался по лесной дороге, подпрыгивая на ухабах. Мимо мелькали белые стволы берез, подсвечиваемые лучами заходящего солнца. Заканчивался третий день войны.

25 июня 1941 года. Окрестности поселка Сведасаи.

Штаб 3-й танковой дивизии СС «Тотенкопф».

Бронетранспортер с разведывательной группой долго кружил по лесным дорогам, а то и шел прямо через лес, чтобы объехать русские части. И в расположение дивизии, ведущей бой около Сведасаи, они добрались уже поздно вечером. Сразу после прибытия Йозефа отвели в штаб дивизии. Проще говоря, к штабному бронетранспортеру командира дивизии группен-фюрера СС Эйке.

— Хайль Гитлер! — прокричал гауптштурмфюрер фон Блицман, вытянув руку.

Группенфюрер поднял мрачный взгляд от разложенной на капоте штабного SdKfz.251 карты и посмотрел на гауптштурмфюрера, которого привели разведчики. По их словам, он пробился вместе со своим экипажем. Это был тот самый фон Блицман, который должен был перегонять колонну новых танков численностью около роты для пополнения дивизии. Он должен был прибыть еще днем. Как сейчас не хватало этих танков. Конечно, дивизии удалось с ходу взять Ракишкис, выбив оттуда после непродолжительного боя русский стрелковый батальон, но под Сведасаи противник уже успел занять оборону, отрыв окопы. И хотя здесь оборонялся также всего лишь стрелковый батальон, но он был усилен противотанковым дивизионом. Выбить его с ходу не удалось, а дивизия понесла серьезные потери.

Попытки штурма были прекращены после третьей атаки и потери еще тридцати одного танка из чуть более сотни оставшихся после авианалета русских штурмовиков. Во время этого налета было уничтожено за двадцать минут пятьдесят три танка, сорок четыре бронетранспортера и восемнадцать самоходных орудий. Это был настоящий ад. Что это у русских за самолеты и где они берут таких отчаянных летчиков?! Русские штурмовики атаковали, когда дивизия, совершив форсированный сорокакилометровый марш, еще только начала разворачиваться в боевые порядки. Они появились неожиданно, и град кассетных бомб обрушился на с грудившуюся на шоссе колонну техники. Самолеты летели очень низко, практически над самыми макушками деревьев. У зенитчиков было слишком мало времени, чтобы развернуть стволы орудий в сторону проносившихся над самыми головами штурмовиков. Более того, самолеты еще и сами стреляли по зениткам из пулеметов, вызывая панику среди расчетов.

Но самое страшное было то, что русские применили крайне простое, но ужасно эффективное средство, предназначенное для уничтожения бронетехники. Это были крохотные кумулятивные бомбочки весом всего по два с половиной килограмма, град которых обрушили русские штурмовики на колонну дивизии. Главное их преимущество состоит в том, что летчику практически не надо прицеливаться. Достаточно просто вывалить из бомбовой кассеты почти сотню таких бомбочек. Одного попадания на крышу танка или бронемашины было достаточно, чтобы сжечь ее.

Вот и стояли на шоссе покрытые копотью танки и бронемашины, у которых на совершенно целой броне были лишь небольшие отверстия, прожженные кумулятивной струей. Многие из этих машин могут быть отремонтированы и возвращены в строй. Но машины нужны сейчас, а ремонтные подразделения не успели даже отбуксировать их с шоссе, чтобы хотя бы расчистить проезд.

Но ведь есть и целые машины, имеющие лишь небольшие повреждения, но без экипажей, сгоревших заживо в своих танках. Вот и пригодится этот фон Блицман с его парнями. Он вроде воевал уже и в Польше, и во Франции. Был подбит в бою под Каунасом. Сегодня вон как храбро сражался во главе всего одной роты против целого полка новейших русских танков. Завтра предстоит тяжелый день, и если дивизия сможет осуществить план своего командира, то русские будут разбиты. А чтобы подбодрить этого гауптштурмфюрера, его можно и к награде представить. Тем более что количество награжденных повысит и статус всей дивизии.

Эйке подал знак своему адъютанту, и тот тотчас принес большую картонную коробку, в которой лежали конверты с наградами. Порывшись в ней, группенфюрер достал несколько конвертов. У Йозефа отлегло от сердца. Он, как и все, очень боялся командира дивизии, отличавшегося настолько необузданным нравом, что, по слухам, его опасался даже сам Гиммлер. Группенфюрер мог прийти в бешенство по любому поводу и даже без повода. Кроме того, Эйке любил жестокие шутки.

Например, когда один парень подал рапорт с просьбой перевести его обратно на службу в концлагерь, Эйке с циничной улыбкой выполнил его просьбу и отправил бедолагу в концлагерь... в качестве заключенного. Но бывали моменты, когда Эйке бывал трогательно заботлив к своим солдатам, считая, что их семьей является дивизия. Например, мог запросто пригласить провести отпуск в своей шикарной вилле даже рядового солдата, если тот ему чем-то приглянулся. Больше всего Эйке ценил в людях жестокость и храбрость, доходящую до безумия. Да и сам был таким — с одной стороны, он был совершенно бесстрашен, еще с тех пор, как в 1920-х участвовал в уличных драках простым штурмовиком, а с другой стороны — патологически жесток. И такие же черты прививал своим подчиненным.

— Ты молодец, мой мальчик! — торжественно произнес группенфюрер. — Ты со своими парнями храбро сражался. Вот конверты с наградами. Сейчас вас покормят и к утру вы должны выспаться. На рассвете получите новую машину и сразу пойдете на ней бой! Документы на награды также будут готовы к утру.

— Моя честь — верность! Хайль Гитлер! — проорал в ответ Йозеф и строевым шагом подошел к командиру дивизии, чтобы взять конверты.

Когда фон Блицман вернулся к своему экипажу, танкисты уже вовсю уплетали ужин. Йозеф взял свой котелок, который его ждал, и, прежде чем поесть, посмотрел, что им щедрой рукой отвалил командир дивизии. Пять железных крестов, пять штурмовых танковых знаков и пять ленточек «за уничтоженный танк», хотя кроме одного русского бронетранспортера экипаж так и не смог уничтожить ни одного танка, да и вообще такие ленточки не полагались танкистам и частям противотанковой артиллерии.

Танкисты радостно навесили на себя полученные награды. Распили по этому случаю бутылку французского коньяка и бутылку шнапса, а затем легли спать. Почти всю ночь грохотала дивизионная артиллерия, обстреливавшая русские позиции. Панцергренадеры каждые полчаса имитировали атаки, чтобы держать противника в напряжении.

26 июня 1941 года Окрестности поселка Сведасаи.

Взгляд через перископ танка Pz-IIIJ.

Гауптштурмфюрер фон Блицман и его экипаж разбудили на рассвете. Не было еще и пяти часов утра. Йозефу выделили танк Pz-IIIJ, который получил вчера кумулятивную бомбу в крышу башни и выгорел изнутри вместе с экипажем. За ночь ремонтное подразделение более-менее привело машину в порядок. Танк был относительно новым. Производство этой модификации началось только в марте, и она имела 50-мм лобовую броню и 50-мм длинноствольную пушку KwK-38L/42 с неплохой бронепробиваемостью. Это повышало шансы в бою против новых русских танков.

По замыслу командования, одна рота, имитируя атаку в направлении Утяны, где вдоль берега Швянтойи подтянувшаяся русская пехота заняла оборону, должна завязать бой возле моста на шоссе между Сведасаи и Утяной. А основным силам дивизии было приказано форсированным маршем продвинуться на пятнадцать километров южнее и, форсировав Швянтойи, выйти русским во фланг. Из-за медленного продвижения пехотных частей противника и неожиданно быстрого для него разворота дивизии «Тотенкопф» сплошная линия обороны вдоль берега Швянтойи еще не была создана. Тем более что русские, скорее всего, планировали занять позиции на рубеже Даугавпилс—Ракишкис—Биржай, который дивизия с ходу прорвала, а на рассвете после мощной артподготовки и почти часового боя удалось овладеть местечком Сведасаи, что позволило подойти к мосту через Швянтойи.

Примерно через час, после начала марша танк фон Блицмана подошел к берегу реки, где саперы уже вовсю строили мосты — для переправы техники. Пехота, оставив бронетранспортеры и грузовики на берегу, переправлялась на надувных лодках и плотах. На другом берегу была слышна автоматная стрельба. Это передовые подразделения дивизии вступили в бой с русскими заслонами, жидкая цепочка которых вечером была выставлена там, где еще не заняли оборону основные силы.

По планам командования, в пятидесяти километрах южнее, со стороны Укмерге навстречу дивизии «Тотенкопф» на рассвете должны были начать наступление части 16-й полевой армии. Группенфюрер Эйке торжествовал. Именно его дивизия «Тотенкопф» покажет сегодня и русским, и Вермахту, как надо воевать. Русская танковая группировка, которая вчера взяла Шауляй, по дороге разгромив передовые походные колонны 16-й и 18-й полевых армий, сегодня окажется в окружении. Вряд ли другие танковые дивизии СС «Лейбштандарт», «Дас Райх» или «Викинг» смогут проделать то же самое, что и подчиненная ему, Эйке, дивизия «Тотенкопф».

Группенфюрер в тот момент еще не знал, что три другие танковые дивизии СС, а также еще несколько армейских танковых дивизий тоже предпринимают попытки прорыва, неся большие потери. Стратегия «Блицкрига» дала сбой. Основная причина была в том, что стремительный рывок первых трех дней не завершился окружением и разгромом основных русских сил у границы, а его стремительность привела к растягиванию порядков немецких армий и слабости флангов вырвавшихся далеко вперед ударных группировок.

Штабной бронетранспортер группенфюрера около полудня первым двинулся по свежепостроенному мосту через Швянтойи. Вслед за ним двинулись танки. Когда в начале 1930-х формировался облик немецких панцерваффе, то приоритет был отдан их мобильности даже в ущерб бронированию. Масса немецких довоенных танков не превышала 20 тонн, что позволяло форсировать реки по любым мостам, в том числе и деревянным. Однако в ходе последующих модернизаций масса немецких средних танков возросла вместе с бронированием. Из четырех наскоро построенных саперами мостов один все же не выдержал и рухнул. Один танк ушел под воду, хотя экипаж и выплыл на берег. Но это не помешало основным силам дивизии форсировать реку и, выставив два панцергренадерских батальона, усиленных противотанковой ротой для отражения возможного флангового удара со стороны Утяны, выйти на шоссе Каунас—Даугавпилс. Однако вскоре следовавшая впереди разведывательная рота сообщила по радио о том, что она атаковала с тыла русские позиции, прикрывавшие шоссе от атак частей 16-й полевой армии наступавших со стороны Укмерге.

Следовавший в авангарде дивизии фон Блицман получил приказ силами своей роты поддержать атаку разведчиков и разгромить русских до того, как они организуют нормальную оборону. Невдалеке, всего в паре километров, были слышны звуки и другого боя. Судя по грохоту орудий, там атаковали части 16-й армии, а значит — русские были зажаты между молотом и наковальней. Вот он — решающий бой, и окружение будет прорвано.

26 июня 1941 года. Город Утяна.

Взгляд через командирский перископ Т-34М.

На рассвете капитана Терехова, танковая рота которого остановилась на ночевку на окраине Утяны, разбудило тарахтение мотоциклетного мотора, а затем растолкал механик-водитель из его экипажа.

— Что случилось?! — хватая лежавший рядом автоматический карабин, воскликнул Иван.

— Тревога, товарищ командир!

С подъехавшего мотоцикла соскочил молоденький пехотный лейтенант, который еще на ходу кричал танкистам:

— Эй, братва! Вставай, тревога!

Где-то километрах в пяти грохотали выстрелы. Похоже, что немцы, которые вчера предприняли безуспешную попытку прорыва, все же продвинулись дальше.

— Товарищ капитан, сегодня на рассвете фрицы выбили наших из Сведасаи и вышли к реке и мосту.

— Это те, которые вчера пытались прорваться из окружения и заняли Ракишкис еще до того, как наши там закрепились?

— Да, они всю ночь обстреливали и атаковали нашу пехоту в Сведасаи. Но ночью они только имитировали атаки. Постреляют, постреляют и отойдут. Измором брали. А на рассвете открыли ураганный артиллерийский огонь и вышибли измотанный за ночь батальон. После чего вышли к мосту, но там мы их ждали.

— Что, и через мост они прорвались?! Там же до хрена наших войск! И траншеи вы еще с вечера копали...

— Через мост они особо не полезли. Попытались сначала сунуться, но мы им вломили. Теперь они засели на том берегу и лишь постреливают из леса. Но это так, мелочи, беспокоящий огонь. Самое страшное то, что они обошли нашу оборону южнее, переправили сначала пехоту, а сейчас наводят переправы для танков.

— Это хреново, ведь там у нас почти нет войск!

— Заслоны, которые там стояли, гансы выбили силами разведывательных подразделений, переправившихся на надувных лодках. Мы не рассчитывали, что они вместо захвата моста будут форсировать реку.

— Пешком им сюда топать далековато. Не менее часа. Значит, сейчас они переправят бронетехнику и появятся в Утяне. А тут кроме моей роты только медсанбат, да автотранспортный батальон.

— Командование за Утяну особо не опасается. Из Даугавпилса сюда форсированным маршем идут три стрелковые дивизии. Медсанбат уже начал эвакуацию. Похоже, что немцы хотят ударить в тыл двум нашим полкам, которые сейчас держат шоссе на Каунас.

— Да там силы хорошие! Один только тяжелый танковый батальон чего стоит!

— Там идет очень тяжелый бой. Их атаковали крупные немецкие силы со стороны Укмерге. Не менее трех пехотных дивизий при поддержке артиллерии и батальона танков. Если переправившиеся через реку немцы ударят нашим в тыл, то они долго не продержатся. Снять войска с позиций около моста также нельзя.

— Какова задача моей роты?

— Командование предполагает, что со стороны Ракишкиса пытается прорваться от полка до дивизии. Их вчера обработала авиация, и у них должны быть большие потери в технике. Но все равно сила приличная. Вряд ли вам удастся силами одной роты скинуть их обратно в реку. Ваша задача сковать их боем и заставить перейти к обороне. Попытайтесь им итировать атаку крупных танковых сил. Вот приказ. — Лейтенант протянул мятый листок бумаги с несколькими наскоро написанными строчками. — Но на самом деле вам придется действовать по обстановке. Главное, не дать немцам атаковать с тыла наши войска, ведущие бой на шоссе.

— Есть! — Иван приложил руку к танковому шлему, который не снимал даже на ночь. — Хлопцы, по машинам!

Танки взревели моторами и двинулись сначала на юг по шоссе, а затем свернули в лес. Понять, где находятся немцы, было невозможно. Но, с другой стороны, подумал Иван, противнику так же сложно будет понять, где находятся наши войска. Неожиданно впереди показалась колонна вражеских солдат, которая при виде восьми русских танков бросилась врассыпную в кусты.

— По оккупантам огонь! — скомандовал Иван. Затрещали пулеметы, несколько раз ухнули танковые пушки. Однако немецкая пехота залегла в лесу, откуда ее был достаточно сложно выкурить. И тут Иван решил, что следует атаковать немцев с разных направлений. Это может создать иллюзию атаки крупных сил и заставить противника перейти к обороне. Или просто найдется слабый участок, где его роте удастся прорваться к немецкой переправе. Танки развернулись и двинулись в обход залегшей немецкой пехоты, которую успели изрядно покрошить.

Обогнув небольшой лесок, рота выехала на большую поляну, по которой проходила проселочная дорога. Из перелеска на другом конце поляны почти одновременно появились немецкие танки Pz-III. Имея лучшую оптику, немцы первыми заметили противника и открыли огонь. Бой начался неудачно — одним из первых же немецких снарядов перебило гусеницу танку из второго взвода. Машина остановилась на открытом месте.

— Командир, меня подбили! — раздался в наушниках голос командира поврежденного танка. — Их там много, отходите, я вас прикрою.

— Сейчас попробуем тебя вытащить! — ответил Иван. — Колька, ты к нему ближе всех, попробуй зацепить тросом и оттащить с поляны! А то сейчас немцы расстреляют его как в тире! Остальным — прикрыть огнем!

Русские танки открыли ответный огонь. Один из пятящихся и отстреливающихся Pz-III получил бронебойный в башню, но продолжал двигаться. Еще один получил попадание в вертикальный лобовой бронелист и, задымившись, встал. У него, скорее всего, расколотило расположенную впереди трансмиссию. Преимущества русских Т-34М и в качестве брони, и в рациональности бронирования были заметны. Но баллистика пушки была явно не на высоте — усиленную броню немецких танков с километра она пробивала далеко не всегда. К счастью советских танкистов, стоявшие на немецких танках 50-мм пушки KwK-38L/42 с такого расстояния вообще были почти бессильны против брони тридцатьчетверок. Но, что касалось оптики, да и подготовки экипажей — преимущество явно было у немцев. Немецкие снаряды чаще попадали в цель, хотя и не пробивали броню. Советские снаряды попадали реже, но большая часть попаданий выводила немецкие машины из строя.

Вот и еще два немецких танка встали на опушке леса. Из одного выскочили танкисты в горящих комбинезонах и, не обращая внимания на разрывы снарядов и свист пулеметных очередей, принялись сбивать с себя пламя. А вот один из советских танков, маневрируя, подставил борт и тут же получил в него снаряд. Теперь уже советские танкисты выскакивали из люков, сбивая пламя с горящих комбинезонов.

Иван быстро сообразил, что перед ним какая-то элитная танковая часть. Уж очень четко действовали командиры немецких танков, метко стреляли наводчики. Никак это сама танковая дивизия СС «Тотенкопф», чьей эмблемой был зловещий череп с костями. Будь это простые немецкие танкисты, то Иван их бы не побоялся, несмотря на численное превосходство. А вот с «Тотенкопфом», непонятно почему, иметь дело было страшно. Было в этой дивизии что-то особо зловещее. Но, мотнув головой, капитан попытался отогнать закрадывающийся в душу страх.

Ну да, подготовка у танкистов в этой элитной дивизии очень хорошая, так все танкисты у немцев имеют и хорошую подготовку, и боевой опыт — и польский, и французский. Танки, конечно, у них лучшие среди немецких, но все равно хуже наших. Так чего в эсэсовских танкистах такого особо страшного? Черная форма? Череп с костями? Так у ударных корниловских частей, в которых в империалистическую сражался отец Ивана, тоже была черная форма. У корниловцев вообще было два цвета — красный и черный, символизировавших девиз ударных частей — «Родина или смерть!». Черные мундиры и красные фуражки. Красно-черные погоны и красно-черные знамена. На черном фоне иногда также рисовали белый череп с костями, как символ готовности к самопожертвованию. Только, конечно, череп у «Тотенкопфа»[23] — отдает чем-то зловещим. Смерть — она и есть смерть. Эти парни в черных мундирах не только готовы умирать сами, но и убивать других, в том числе и его, гвардии капитана Терехова. Ну, это мы еще посмотрим, «думкопфы-тотенкопфы»[24], усмехнулся Иван. Эта идиотская рифма «думкопф-тотенкопф», которая пришла в голову капитану, прогнала страх, и он уже перестал бояться огрызающихся бронебойными снарядами немецких танков.

Тем временем враг сконцентрировал огонь на стоящей на открытом месте тридцатьчетверке с перебитой гусеницей. К тому времени, когда подошел другой танк для буксировки, один из немецких снарядов пробил бортовую броню и вызвал взрыв боезапаса. Корпус танка разворотило, а башню откинуло в сторону. А затем танк, так и не успевший прийти на помощь товарищам, тоже встал с перебитой гусеницей. Немцы, похоже, уже догадались, что с такой дистанции им не пробить лобовую броню модернизированных тридцатьчетверок, и старались стрелять по гусеницам. А если какой-либо русский танк поворачивался боком, то и в борт.

Иван заметил, что на лесной дороге в том месте, где она выходила на поляну, сгрудилось несколько немецких танков, а за ними целое стадо бронетранспортеров. Если подбить хотя бы несколько штук, то они блокируют дорогу. Объезжать подбитые машины через лес немцам будет не слишком удобно, деревья достаточно толстые и растут плотно. А значит, необходимость искать объезд или растаскивать поврежденную технику существенно задержит противника.

— Рота, огонь по танкам и бронемашинам, что стоят на дороге у выезда из леса! — скомандовал Иван по радио.

Тридцатьчетверки, которых теперь оставалось только пять из восьми, достаточно быстро подбили два Pz-III и два или три бронетранспортера. Неожиданно с левого фланга из леса появились еще немецкие танки. Тоже Pz-IIIJ.

— Внимание, гансы слева! — прокричал Иван. — Два... Три... Пять... Десять... Двенадцать танков! Васька, отходи, прикрывая фланг! Борт! Борт не подставляй!

Оставшиеся от роты пять танков оказались теперь атакованы сразу с двух сторон. Потому Иван скомандовал отойти назад на полкилометра по поляне, которая тянулась через лес и выходила к колхозному картофельному полю. Впереди остались три сгоревшие машины. Увидев, что русские отходят, немцы пошли в атаку. Впереди шли танки, позади короткими перебежками двигалась пехота. Следом на некотором удалении тащились бронетранспортеры.

Но Иван не собирался отступать долго. Как только явная угроза получить снаряд в борт миновала, тридцатьчетверки остановились и продолжали отстреливаться. Еще два немецких танка встали, объятые коптящим пламенем. А вражские танкисты, несмотря на отчаянную стрельбу, не могли пробить лобовую броню тридцатьчетверок.

— Командир, у нас бронебойные на исходе! — крикнул заряжающий.

— Ромашка, я береза! Как слышите! — попытался вызвать Иван штаб. — Как слышите, прием!

— Береза, я ромашка! — наконец донеслось из наушников. — Что там у вас?

— Мы атакованы крупными силами немцев! Не менее танкового батальона! Ведем бой, но боеприпасы на исходе, долго не протянем!

— Продержитесь час! Через час отходите к Утяне. Понял, капитан?! Час! Всего один час!

— Вас понял, постараемся! Если надо — погибнем...

— Продержитесь всего час! Стойте до последнего!

— Есть стоять до последнего!

Значит, подкрепление подходит, но им нужен еще час времени, а продержаться этот час, когда снаряды кончатся через пятнадцать минут, — нереально.

26 июня 1941 года. Лес в окрестностях города Утяна.

Взгляд через командирский перископ Pz-IIIJ.

— 140-й, ответьте 10-му! — сквозь помехи послышалось в наушниках.

— 10-й, вас слышу! Прием! — ответил фон Блицман.

— 140-й, наша колонна атакована русскими танками на дороге примерно в километре от переправы. Ваша задача атаковать большевиков с тыла или с фланга и не дать им сорвать переправу наших основных сил.

— Атаковать ротой русские танки это безумие!

— Против вас будет только восемь русских танков, да и то ведущих бой с батальоном штурмбанфюрера Клакенхагена. Выдвигайтесь немедленно!

— Яволь! Конец связи!

Рота развернулась и полным ходом двинулась по отходившей в сторону лесной дороге. Йозеф рассчитывал выйти таким образом как раз в тыл противника. Но эти русские дороги так же загадочны, как и все в этой загадочной России! В итоге его рота, сделав изрядный крюк по лесу, выехала на поляну, где шел бой. Еще хорошо, что они вышли русским во фланг, а не в лоб. Это давало хоть некоторые шансы. Увидев подошедшее немецкое подкрепление, тридцатьчетверки начали отступать задним ходом, стараясь не подставлять борта и корму.

— Хьюго, давай бронебойный! Понтер, огонь по ближнему русскому танку! Целься в борт!

Первый 50-мм подкалиберный снаряд все же срикошетил, но второй расколотил одному из русских танков каток, и подбитая тридцатьчетверка закрутилась на месте с перебитой гусеницей. Однако и русские тоже ответили отчаянным огнем. Один из танков роты Йозефа, вырвавшийся вперед, получил снаряд в башню. Русские танки постепенно отступали под напором численного превосходства немцев, неся потери. Учитывая, что на той дистанции, которую старались выдерживать русские танкисты, пробить броню их машин было очень тяжело, Йозеф приказал стрелять по гусеницам. Уже потерявшие подвижность танки можно было подбить выстрелом в борт, зайдя сбоку.

— 10-й, ответьте 140-му! Мы обратили русских в бегство! Еще немного, и дорога на Утяну будет открыта! — доложил по радио гауптштурмфюрер в штаб.

— 140-й, постарайтесь нанести большевикам как можно больший урон и отбить их атаку. Преследованием не занимайтесь, это мы поручим второму батальону. Как прогоните противника, немедленно возвращайтесь к выполнению предыдущей задачи. Как поняли, прием?

— Вас понял! Завершаю разгром русских и возвращаюсь к выполнению предыдущей задачи! Зиг хайль, десятый!

— Удачи, 140-й!

— Вперед, парни! Эта земля должна принадлежать нам! Так сказал фюрер! Так пусть немецкий меч, находящийся в наших руках, очистит ее от восточных варваров для германского плуга! — высокопарно заявил своему экипажу Йозеф.

— Господин гауптштурмфюрер! — закричал наводчик. — Что это с русскими?! У них осталось только четыре танка, а они пошли вперед... Майн гот! Они атакуют! Это была ловушка! Русские отступали, чтобы заманить нас в ловушку!

Фон Блицман прильнул к окуляру перископа. Это было действительно что-то непонятное. Что эти хитрые азиаты задумали? Это наверняка какое-то изощренное восточное коварство! Русские танки, которых осталось всего четыре из восьми и которые только что отступали задним ходом, отстреливаясь от численно превосходивших немецких войск, вдруг пошли в атаку. Они резко дали полный газ и понеслись вперед, стреляя из пушек и пулеметов. Вот один из русских танков получил снаряд в лоб... Но продолжает движение! Вот у одного точным попаданием порвало гусеницу, и он, крутанувшись на месте, встал. Но три оставшихся танка продолжают нестись вперед. Расстояние сокращается... Что делать!

— Рота, отходим! Отходим под прикрытие пехоты! — заорал по радиосвязи испуганный фон Блицман.

Атаковавшие с другого направления немецкие танки также начали пятиться, судорожно отстреливаясь. Похоже, что от страха их наводчики стреляли не целясь. Большинство снарядов летело мимо приближающихся русских танков, даже несмотря на небольшое расстояние. Те, что попадали, высекая снопы искр, рикошетили, не пробивали толстые лобовые бронелисты и башни. Немецкая пехота в панике тоже бросилась бежать.

Бой, который казался уже выигранным, неожиданно закончился паническим бегством храбрых немецких танкистов, так и не разгадавших военную хитрость русских. Часть немецких танков возвращалась к переправе. Часть, понимая, что дорога блокирована подбитыми бронетранспортерами, а преодолевать лес задним ходом не получится и придется подставлять корму, предпочла двигаться на юг, вместе с ротой фон Блицмана. Те же, кто попытался отойти к переправе, заехав в лес, натыкались задом на стоящие на опушке танки и бронетранспортеры, подбитые еще в начале боя. Некоторые механики-водители все же разворачивали свои машины и, прилагая все свое мастерство, маневрировали между скопившейся бронетехникой и деревьями.

— Шайсе! Трусы! Приказываю занять оборону! — доносился в наушниках радиостанций голос самого командира дивизии группенфюрера Эйке.

Его зловещая репутация сделала свое дело. Зная его жестокость и безжалостный нрав, большинство солдат и офицеров дивизии «Тотенкопф» своего командира боялись больше, чем чего-либо другого. Паническое бегство прекратилось. Панцергренадеры залегли на опушке и принялись торопливо окапываться. Немецкие танки вскоре вернулись, встав в лесу метрах в двадцати-тридцати от опушки. Русские потеряли еще один танк, а два оставшихся танка вновь отступили. Но идти еще раз в атаку на этих безумных «рус Иванов» немцы уже не решились. Тем более что их задачей было прорываться по шоссе в сторону Укмерге, а не ввязываться в длительные бои.

26 июня 1941 года. Лес в окрестностях города Утяна.

Взгляд через командирский перископ Т-34М.

— Командир, последний бронебойный! — прокричал заряжающий.

— Что со снарядами?! — запросил по радио Иван командиров трех оставшихся в строю танков.

Ответ был неутешителен — у двоих оставалась по два снаряда, а двое уже вели огонь только осколочно-фугасными. По сути, бой был проигран из-за простого количественного превосходства немцев. А продержаться нужно было еще хотя бы сорок минут.

— Рота, за мной! На таран! — приказал Иван.

Это было самоубийством, но другого способа задержать противника, если не на сорок минут, то хотя бы на двадцать, Иван не видел. Погибнуть, так погибнуть. Ведь приказ есть приказ. И пятившиеся, отстреливаясь, четыре последние тридцатьчетверки на полной скорости рванули вперед, отчаянно стреляя в немцев осколочно-фугасными снарядами. Но враги неожиданно испугались и начали отступать. Первой бросилась бежать пехота, затем начали пятиться танки. Некоторые вообще развернулись и дали полный газ, подставив корму. Но кое-кто из немецких экипажей продолжал отстреливаться и притом достаточно успешно. Вот один из русских танков закрутился на месте с перебитой гусеницей. Вот встал второй.

Тем временем на опушке леса началась неразбериха. Немецкие танки, двигающиеся задним ходом, таранили подбитые машины и друг друга. Но вскоре после того, как большая часть вражеских танков достигла леса, немецкое отступление прекратилось. Эсэсовская пехота принялась окапываться, а танки занимали позиции чуть в глубине леса. Иван не ожидал такого эффекта от своей отчаянной атаки, вызванной безысходностью. Теперь переть дальше, после того как у немцев прошел шок от неожиданности, смысла не было. И две последние уцелевшие тридцатьчетверки опять откатились назад, остановившись на достаточно приличном расстоянии.

Иван открыл люк и, высунувшись, оглядел окрестности в бинокль. В траве крался кто-то в черном. Иван пригляделся, эсэсовская пехота обычно воевала в серо-зеленой армейской форме, лишь петлицы у эсэсовцев были черными. Да и то эсэсовские панцергренадеры предпочитали поверх серо-зеленой формы надевать камуфляжные куртки. Но, приглядевшись, Иван увидел на ползущих советские танковые шлемы. Это был экипаж какого-то из подбитых танков. Подобравшись поближе, танкисты бросились бежать к машине Ивана уже в полный рост. За ними появилось еще несколько экипажей. Многие из них тащили на себе раненых. Немцы издалека открыли по бегущим огонь из пулеметов, но не прицельно из-за большого расстояния.

От роты осталось всего две машины да два десятка пеших танкистов с автоматическими карабинами АВС-36К и двумя снятыми с танков пулеметами. Если немцы пойдут в атаку, останется только героически погибнуть. Об отступлении никто даже не думал. Но противник пока не торопился, окапываясь на опушке видневшегося вдалеке леса. Иван пригляделся — похоже, на опушку выкатывают и маскируют противотанковые орудия. Прислушавшись, капитан смог расслышать звук моторов немецких бронетранспортеров, которые двигались куда-то на юг вдоль Швянтойи. Он посмотрел на карту и понял, что они предпочли двигаться напрямую через лес, так как между этим проселком и рекой других дорог не было. Похоже, что задержать их ему все же не удалось, хотя, двигаясь через лес, они потеряют изрядно времени. На опушке послышалось тарахтение немецких танковых моторов. Немецкие танки один за другим заводили двигатели. Неужели они все же пойдут в атаку?! Но нет, еле видные за кустами и деревьями темно-серые силуэты немецких танков разворачивались и исчезали в глубине леса. Значит, немцы явно шли на прорыв в сторону Укмерге, а не пытались ударить с фланга в направлении Утяны. Соответственно, на опушке прикрывать движение колонны остался заслон из панцергренадеров и противотанковых пушек.

— Ромашка, я береза! Ответьте! — попытался вызвать Иван штаб. — Как слышите, прием!

— Держитесь?! Молодцы! — наконец донеслось из наушников. — Свою задачу вы выполнили. К вам уже идет подкрепление.

— У меня осталось всего две машины. Бронебойных снарядов нет, осколочные на исходе, патроны к пулеметам тоже.

— Отходите к шоссе на соединение с выдвигающимися туда войсками.

— Есть, отходить к шоссе! Конец связи! — Иван высунулся в люк и крикнул подходящим танкистам с подбитых машин: — Братва, залазь на броню. Отходим к нашим, подкрепление подошло.

Вскоре два танка с сидящими на броне «погорельцами» развернулись и двинулись на северо-восток. Там вдали уже был слышен знакомый гул советских танковых дизелей.

26 июня 1941 года. Лес в окрестностях города Утяна.

Взгляд через командирский перископ Pz-IIIJ.

Танк гауптштурмфюрера фон Блицмана катил на юго-восток по лесной дороге. Где-то впереди трещали автоматные и пулеметные залпы. Немецкая разведывательная рота по-прежнему вела бой с русскими, однако активных атак не предпринимала, ожидая подхода основных сил, и в первую очередь танков.

Йозеф увидел невдалеке десяток стоявших русских грузовиков, полевую кухню, несколько палаток. Рядом лежали тела русских солдат. Значит, прежде чем вступить в бой, разведывательная рота застала врасплох тыловые подразделения противника, явно не ожидавшего атаки с этого направления. А где-то в паре километров впереди грохотал уже настоящий бой. Гулко ухали орудия, гремели разрывы снарядов, трещали пулеметные очереди.

— Рота, к бою! — скомандовал по радиосвязи гауптштурмфюрер. — Вперед! Всего два километра, и мы соединимся с основными силами, идущими к нам на помощь!

— Хайль Гитлер! — ответили командиры танковых экипажей. Это было не по уставу, но это был и не Вермахт. Это была танковая дивизия СС «Тотенкопф». Если точнее, это уже можно было считать полком. Но, даже понеся потери, элитная эсэсовская часть по-прежнему сохраняла высокую боеспособность, а близость к прорыву из окружения только подбадривала солдат и офицеров.

Танковая рота фон Блицмана развернулась из колонны в линию и двинулась в сторону русских позиций. Вслед за танками, также цепочкой пошли полугусеничные бронетранспортеры SdKfz-251 панцергренадерской роты. Пехота решила не спешиваться, а продолжать движение на машинах. В одном строю с бронетранспортерами двигались два штурмовых орудия StuG-III В, приданные для усиления. Фон Блицман предпочел особо не растягивать свою роту и атаковать в полосе чуть менее полукилометра по фронту и притом в стороне от ведущих бой разведчиков. Йозеф решил, что противник наверняка стянул силы именно к тому месту, где действовали разведчики, а следовательно, облегчил возможную атаку танковой роты на соседнем участке.

Впереди было небольшое поле, а за ним участок леса глубиной около полутора километров. Основной бой шел на противоположном краю лесного массива, а, следовательно, там были сосредоточены основные силы русских войск, которые наверняка не ожидали удара с тыла. Стена леса приближалась. Но в немецкие танки никто не стрелял, не было видно ни русских позиций, ни даже каких-либо дозоров. Значит, предположение о том, что разведывательная рота отвлекла на себя внимание и силы противника, выделенные на охрану тыла, оказалось верным. Что же, неожиданные и стремительные удары фон Блицман считал основной тактикой панцерваффе. Перед опушкой леса танкам пришлось выстроиться в три колонны, чтобы двигаться между деревьями. Штурмовые орудия и бронетранспортеры двинулись вслед за танками, замыкая их строй. Панцергренадеры всматривались вперед в зеленую чащу леса, глядя поверх бортов и выставив стволы автоматов. Пулеметчики сжали рукоятки установленных на машинах пулеметов MG-34, готовясь в любой момент обрушить на русских град свинца, если те появятся.

Но Россия загадочная страна, а русский лес полон загадок. И самая главная загадка русского леса — русские солдаты. Неожиданно сзади громыхнул взрыв, затем второй, третий. Затрещали автоматные очереди. Но кто мог атаковать колонну с тыла, если на опушке никого не было?! Механики-водители без команды развернули машины и двинулись назад. Однако стрельба быстро стихла.

Фон Блицман через перископ увидел, что из кузова одного из трех следовавших за танками бронетранспортеров валит дым. Два других тоже стоят, а на их бортах висят убитые немецкие автоматчики. Несколько панцер-гренадеров, присев в кустарнике с автоматами МР-38 на изготовку, испуганно вглядывались в лес. Еще несколько солдат, открыв задние двери бронетранспортеров, вытаскивали оттуда стонавших раненых.

— Что здесь произошло?! — крикнул солдатам фон Блицман, высунувшись в люк.

— Господин гауптштурмфюрер! — ответил один из пехотинцев. — Эти русские появились как будто из-под земли. Как чертики из табакерки. Мы их сразу и не заметили. А когда они бросили внутрь машин ручные гранаты, было уже поздно. Кто успел, тот выпрыгнул, а большую часть парней покрошило. Одна из машин горит. Их было всего четверо, и, бросив гранаты, они сразу начали стрелять. Пока мы открыли ответный огонь, они успели убить Руди и Моше.

— Ахтунг! — сказал фон Блицман по радио. — В лесу могут прятаться русские и неожиданно закидывать бронетранспортеры ручными гранатами. Пехоте спешиться и сопровождать танки, выдвинувшись цепью вперед.

Только он успел это произнести, как сбоку метрах в двухстах грохнуло еще два взрыва и затрещали автоматные очереди.

— Цукерман! Что у тебя там случилось?! — крикнул Йозеф по радио.

— Ой-вэй! Боже ш мой! Тут русские-таки выскочили с ручными гранатами как из-под земли! — отозвался командир второго взвода. — Они-таки порвали гусеницы моему танку и танку ротенфюрера Кнакенбаума. Хорошо, что пехота их почти мгновенно перестреляла. Эти русские, извиняюсь, все поголовно унтерменши и экстремисты...

— Повторяю всем! Снизить скорость! Пехоте спешиться и следовать цепью впереди танков, находясь в готовности открыть огонь. В этом лесу русские экстремисты могут прятаться под каждым кустом! — скомандовал фон Блицман по радио, а затем, отключив микрофон, вновь обратился к пехотинцам: — Что осталось от вашего взвода?

— Один бронетранспортер горит, два целы, но погибли оба водителя.

— Командир убит. В строю осталось всего шестнадцать человек. Много раненых.

— Раненые пускай остаются около машин. За нами идут еще другие подразделения, и им окажут помощь. Вы двигаетесь впереди, чтобы не позволить этим русским экстремистам подстраивать против нас такие сюрпризы, на которые их науськивают большевистские комиссары. Продолжаем наступление! — отдал команду гауптштурмфюрер и, спрятавшись за танковой броней, закрыл за собой крышку люка. Получить в открытый люк русскую гранату он очень не хотел.

Рота продолжила движение, но теперь уже медленнее. Пехота осторожно шла впереди, с опаской заглядывая под каждый куст. Иногда, когда немецким солдатам что-то мерещилось, они стреляли по кустам и деревьям. Неожиданно впереди, вдали между деревьями показались фигурки русских солдат. Практически сразу началась стрельба — русская и немецкая пехота увидели друг друга почти одновременно. Фигурки русских почти мгновенно исчезли. Они залегли, так же как и немцы. Йозеф приказал танкам развернуться из колонны в линию позади залегшей пехоты. Принимать бой в лесу, тем более с таким небольшим количеством своей пехоты, не хотелось, но иного выбора не было. Если противник незаметно приблизится, зайдя с тыла, то будет достаточно тяжело.

Наконец ротенфюрер, взявший на себя командование панцергренадерами вместо погибшего в бронетранспортере офицера, привстал и махнул рукой. Пехота пригнувшись двинулась вперед, стараясь прятаться за кустами и деревьями. Уже совсем рядом слышались звуки боя, подбадривая немецких солдат. Вот еще несколько сот метров, решительная схватка и выход из окружения. Первыми противника заметили русские, которые залегли и ждали, когда немцы подойдут. Русский пулемет АВС-36П полоснул по подлеску несколькими веерообразными длинными очередями, срубая кусты и молоденькие деревца, выбивая щепки из стволов больших деревьев. Немецкие солдаты вновь мгновенно залегли. Зацепило лишь одного панцергренадера, хоть и не насмерть, но серьезно. Панцергренадеры вслепую начали стрелять из MP-38 по тому месту, откуда бил пулемет. Немецкий пулеметчик выпустил в ту же сторону длинную очередь из MG-34. В ответ со стороны русских затрещали короткие очереди автоматических винтовок АВС-36. А вскоре вновь заработал и русский пулемет, сменивший позицию.

Если, встретившись вчера на шоссе с тридцатьчетверками, Йозеф жалел, что у него был Pz-IVF, а не Pz-IIIJ, то теперь он жалел об обратном. Короткоствольная 75-мм пушка Pz-IV была как раз предназначена для поддержки пехоты. Но у немцев было штурмовое орудие StuG-ШВ, которое открыло огонь по залегшей русской пехоте, расчищая дорогу через лес. Впереди метрах в двухстах начали рваться ее снаряды, разбрасывая в стороны комья земли.

Вдруг неожиданно взрыв громыхнул ближе, всего в полусотне метров от танка Йозефа. И это был явно не разрыв 75-мм снаряда. Взрыв осыпал танк землей, повалил два дерева и оставил после себя воронку около четырех метров в диаметре. Другой такой же взрыв громыхнул далеко позади того места, где предположительно залегла русская пехота. Затем мощные взрывы загрохотали по всему лесу. Похоже, начался обстрел русских позиций немецкими 150-мм тяжелыми гаубицами, захватывающий заодно и ближний тыл, где могла бы находиться вторая линия траншей. Наступать под огнем собственной артиллерии было достаточно неуютно, но теперь уже точно лучше было двигаться вперед. Йозеф попытался связаться по радио с наступающими навстречу немецкими войсками, но безуспешно.

— Вперед, пока нас не расплющило своими же снарядами! — крикнул он по радио своей роте и дал команду механику-водителю двигаться вперед.

Танки продолжили движение через лес, объезжая воронки. Пехота бежала позади, пригибаясь при близких разрывах. Нескольких панцергренадеров зацепило не то осколками, не то взрывной волной, и они так и остались лежать в лесу. Остальным было не до них. Русские, которые до этого остановили продвижение, ничем себя не проявляли, не то отступив, не то, скорее всего, танки просто на полном ходу проскочили мимо. Обстрел продолжался, и танки двигались с максимальной скоростью, которую могли позволить себе в лесу. Несколько уцелевших панцергренадеров отстали, и что с ними произошло, танкистов особо не волновало. Механик-водитель следовавшего за танками самоходного орудия StuG-IIIB поздно заметил скрытую кустами воронку от 150-мм гаубичного снаряда. Пытаясь ее объехать, он неудачно сманеврировал, и штурмовое орудие с разгону врезалось в дерево. После этого машина кормой съехала в воронку. Попытки самостоятельно выбраться оказались безуспешны, и вскоре двигатель машины вышел из строя и заглох.

25 мая 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.

Взгляд через командирский перископ танка Т-34М.

Минут через пятнадцать два оставшихся от роты капитана Терехова танка подъехали к шоссе. Там уже окапывалась пехота, усиленная дивизионом 57-мм противотанковых пушек. На самом шоссе стояла колонна танков. Это явно была танковая дивизия «второй линии», укомплектованная старыми, хотя и модернизированными, танками Т-26Э. Танки стояли ровными четверками, как на параде — по три линейных Т-26Э с 45-мм пушками и по одному «артиллерийско-командирскому» Т-26АЭ[25] с 76-мм короткоствольной пушкой. Возглавляла колонну рота танков Т-28ЭМ с усиленной броней и 76-мм длинноствольными пушками Ф-32, почти такими же, как у Т-34 и KB-1. Капитан Терехов вылез из своего танка и направился к группе офицеров, стоявших у штабного ГАЗ-М1.

— Здравия желаю! Гвардии капитан Терехов, пятая гвардейская танковая дивизия третьего механизированного корпуса, — представился Иван.

— Здравия желаем, товарищ капитан, — ответил полковник, который до этого показывал офицерам что-то на расстеленной на капоте машины карте. — Полковник Окунев, 65-я отдельная танковая бригада. Спасибо вам, товарищ капитан, что продержались. Там, как я слышал, прорывается эсэсовская дивизия «Тотенкопф». Мне без вас пришлось бы тяжело...

— Ну «Тотенкопф», ну и что? Не лучше и не хуже любой другой немецкой танковой дивизии, — усмехнулся Иван, вспомнив, как немцы драпанули, когда он рванулся в самоубийственную таранную атаку, оставшись без бронебойных снарядов.

— Ну вам, может быть, и ничего, а вот мне было тяжко. — Полковник кивнул головой в сторону стоявших на шоссе танков. — У меня танки все старые, хоть и броню на них усилили да на некоторые машины даже пушки новые поставили. Но все равно старье! Им ведь сколько лет?! Постоянно ломаются от износа. Да и экипажи тоже те еще. Механики-водители — еще неделю назад были колхозными трактористами, командиры из танкового училища — ускоренный выпуск. Стрелки — тоже с гражданки. Мы с ними только два дня занимались. Это только с виду мы танковая бригада, а на самом деле — детский сад на гусеницах. Новых танков нам не дают, все новые танки с заводов идут на пополнение потерь наступающих мехкорпусов типа вашего.

— Так как же вас, товарищ полковник, в бой бросили?! Ведь сколько перед войной говорили, что не числом, а умением...

— Так нашу бригаду и создали до войны как учебную. А как война грянула, так всех курсантов на пополнение потерь в боевые части, а нам призывников с гражданки для ускоренного обучения. Но вот получилось так, что и нас бросили затыкать немецкий прорыв. Ну, что же, моим бойцам теперь уже придется учиться в бою. Как я понимаю, вам предстоит действовать вместе с нами в ближайшие несколько дней.

— Да, моя дивизия сейчас, судя по всему, где-то под Шауляем, если еще до Клайпеды не дошла. А чтобы нам попасть туда, необходимо отбить контрудар немцев.

— Ладно, капитан, сейчас вам пополнят боезапас, заправят топливом и пойдете вместе с нами в бой. Вашими экипажами с подбитых машин я хочу усилить своих птенцов.

Полковник отдал команду. Подкатили заправщики ЗИС-5 и грузовик ЗИС-6 с боеприпасами. Две уцелевших тридцатьчетверки спешно дозаправили и пополнили боезапас. Командование бригады приняло решение силами роты Терехова, роты танков Т-28ЭМ, батальона легких танков Т-26Э и мотострелкового батальона на грузовиках ударить на запад в сторону берега Швентойи, сорвав переправу немцев. А остальная часть бригады в составе двух легкотанковых батальонов и двух мотострелковых батальонов должна нанести фланговый удар по прорвавшимся немецким войскам, которые уже зашли в тыл стрелковой дивизии, удерживавшей оборону на шоссе.

Танки взревели моторами и, свернув с асфальта, двинулись по лесной дороге в бой. Вскоре впереди показалась поляна, на которой еще дымились остовы русских и немецких танков. Немецкие ремонтно-эвакуационные команды уже начали оттаскивать с поля боя подбитую технику. Эсэсовские танкисты с интересом изучали подбитые тридцатьчетверки. Завидев появившиеся вдалеке войска противника, немцы бросились бежать к лесу. Трехбашенные танки Т-28ЭМ с длинными стволами 76-мм пушками внешне выглядели действительно несколько угрожающе, хотя и уступали по своим характеристикам и Т-34, и уж тем более КВ-3.

С дальней дистанции русские танки начали стрелять из пушек и пулеметов по бегущим, перенеся затем огонь на опушку леса, где находились позиции немецкой пехоты и противотанковых пушек. По радио вызвали огонь артиллерийского дивизиона бригады. В лесу, где засели немцы, загрохотали разрывы снарядов. Танки снизили скорость, дожидаясь, когда из следовавших позади грузовиков высадится пехота и развернется в цепь для атаки. Со стороны опушки ударила немецкая противотанковая артиллерия. Крупногабаритные и неповоротливые Т-28ЭМ оказались хорошей мишенью для немецких 50-мм РаК-38. Немецкие бронебойные снаряды образца 1940 года с вольфрамовым сердечником достаточно неплохо проламывали вертикальные бронелисты, даже несмотря на дополнительное навесное бронирование. Экипажам же Т-28 было не так просто разглядеть через кусты и листву приземистые силуэты замаскированных в лесу немецких орудий.

Осматривая поле боя через перископы командирской башенки, капитан Терехов уловил какие-то движущиеся тени, промелькнувшие в лесу несколько в стороне. Он присмотрелся, и неожиданно на фланге, там, где лесной массив охватывал поляну, появился Pz-IIIJ. За ним еще один и пара легких Pz-IIF с 20-мм автоматическими пушками. Похоже, что немцы решили, пользуясь неповоротливостью и «подслеповатостью» Т-28, предпринять фланговую атаку. Первоначально это принесло успех. Крайний Т-28 после первого же попадания в борт загорелся и встал. Такая же участь постигла и следующий танк. Pz-IIF огнем своих малокалиберных автоматических пушек заставили пехоту залечь, нанеся ей некоторые потери. А в случае отсечения пехоты атака танков на укрытые под сенью леса немецкие позиции была бы малоэффективна.

— Немецкие танки на правом фланге! — крикнул по радио Иван. — Сашка, поворачиваем против них, а двадцать восьмые пусть идут дальше вместе с пехотой!

Механики-водители втопили педали газа. Две тридцатьчетверки рванули вперед, обогнав цепь Т-28, развернулись и на полной скорости понеслись к флангу, стреляя с коротких остановок. Немецких танков было явно больше, чем четыре. Остальные оставались чуть дальше от края леса и, будучи почти невидимыми за деревьями, выдавали себя лишь вспышками выстрелов. А Т-28 все несли потери, так и не понимая, откуда по ним стреляют. Увидев две несущиеся навстречу тридцатьчетверки, немцы оставили в покое избиваемые Т-28 и перенесли огонь на более опасного противника. В лобовой бронелист гулко ударил снаряд и, срикошетив, отскочил.

— Короткая, огонь! — скомандовал Иван, и бронебойный снаряд вошел прямиком в башню одного из Pz-IIIJ, вызвав взрыв боезапаса.

Выстрелом второго Т-34М, практически сразу за взрывом Pz-IIIJ, разнесло легкий Pz-IIF. Тем временем против атакующих с фланга танков развернулись и два Т-28, один из которых вскоре подбил еще один Pz-IIIJ. Оставшиеся немецкие машины поспешили ретироваться. Но все равно результат их фланговой атаки был трагичен для русских — четыре подбитых Т-28ЭМ из семнадцати, вдобавок к трем, подбитым артиллерией, убитые и раненые среди пехоты. К тому же это деморализовало необстрелянных и необученных пехотинцев, и вместо того, чтобы продолжать атаку вслед за танками, они вжались в землю. Их менее недели назад мобилизовали в армию, и это был их первый бой. Офицерам пришлось поднимать пехотные цепи в атаку, угрожая пистолетами. Танки остановились, чтобы подождать пехоту, и в итоге немецкие РаК-38 подбили еще две машины.

Иван вспомнил начало войны с Финляндией — те же Т-26 и Т-28, даже модификации «Э», а не «ЭМ». То есть с дополнительным бронированием, но еще старым вооружением и более слабыми бензиновыми двигателями. И солдатики поначалу были такие же необученные. Хорошо, что Слащов и Грендаль не позволили Ворошилову и Мерецкову заваливать финские укрепления трупами, настояли на двухмесячных усиленных тренировках на укреплениях КаУРа. Тогда даже танкистов заставили научиться ходить на лыжах. А пехоту — взаимодействовать с танками и не бояться огня. Но сейчас все равно пришлось бросить этих необученных резервистов затыкать прорыв. Хорошо, что хоть основные боевые части, такие, как его родной 3-й механизированный корпус, хорошо обучены и вооружены.

Офицеры с трудом подняли пехоту в атаку. Но стоило подойти ближе, как немцы открыли огонь из пулеметов. Пехотинцы опять попытались залечь, но офицер с красной звездочкой политрука на рукаве гимнастерки прокричал:

— Вперед, славяне! За Родину! За Россию! Ура!

Политрук побежал вперед, стреляя в воздух из пистолета. И пехота поднялась. Сначала отдельные, наиболее отважные, затем все. И крики «За Родину!» переросли в раскатистое «Ура!». Немецкие пулеметы косили пехоту, но она продолжала бежать вперед. Одним из первых погиб героический политрук, поднявший бойцов в атаку. Но танкисты старались подавить огнем пушек и пулеметов немецкие огневые точки, которые были плохо видны из-за росшего на опушке кустарника. И мало-помалу интенсивность огня противника снижалась, один за другим смолкали немецкие пулеметы.

Танки вломились в лес, миновали немецкие окопы, еще не соединенные траншеей, и двинулись дальше к берегу реки. Приблизившись к окопам, пехотинцы бросили ручные гранаты и, стреляя из автоматических винтовок, кинулись врукопашную. В лесу между деревьями завязалась жестокая схватка. Эсэсовцы были парнями крепкими, обученными и отнюдь не трусливыми. Драться они умели и притом весьма фанатично. На стороне немцев была лучшая подготовка и наличие пистолетов-пулеметов. В то время как необученные русские мотострелки на бегу быстро израсходовали двадцатизарядные магазины своих АВС-36. Но у русских были штыки. Знаменитые русские граненые штыки, которые с «трехлинейки» Нагана—Мосина перекочевали теперь на автоматические винтовки Симонова. В отличие от «культурных» штык-ножей, принятых в «цивилизованных» армиях, граненый штык оставляет не аккуратные резаные, а тяжелые, плохо заживающие рваные раны.

Русская пехота действовала по принципу «Коли штыком, бей прикладом!» Возможно, этот принцип является составляющей русского национального менталитета и заложен глубоко в подсознании. Только так можно объяснить, почему еще несколько минут назад эти солдатики, падавшие на землю, лишь заслышав звуки стрельбы, теперь бесстрашно бросались на откормленных и тренированных эсэсовцев, используя винтовки, как казачьи пики. Ведь всего неделю назад они были простыми рабочими и крестьянами, а то и учителями или инженерами. За пару дней их только научили ходить строем и собирать-разбирать винтовку. Рукопашному бою их никто не учил вообще. Но даже элитные эсэсовские панцергренадеры не выдержали и побежали. Однако победа в этой схватке досталась пехоте очень дорого. Полегло не менее половины батальона. Во времена Тухачевского и Ворошилова с потерями считаться было не принято. Армия воевала под лозунгом «Любой ценой!», платя сотнями и тысячами солдатских жизней за ненужные с тактической точки зрения высотки. Слащов это не приветствовал, настаивая на суворовском принципе «воевать умением, а не числом». Но бой есть бой, и в бою не обойтись без потерь.

Пока пехота дралась штыками и прикладами, танки, не останавливаясь, пошли дальше — туда, где предположительно находилась немецкая переправа. Вскоре впереди между деревьями показалась двигавшаяся через лес параллельно берегу реки колонна полугусеничных тягачей SdKfz-11 с прицепленными к ним 105-мм гаубицами leFH-18. Это явно была одна из батарей артиллерийского полка прорывавшейся эсэсовской дивизии. Вот тут Т-28ЭМ показали себя хорошо. Их пулеметы, из которых два находились в отдельных малых пулеметных башнях, а еще один в основной орудийной башне, принялись усердно поливать свинцовым дождем колонну обреченной батареи. Застигнутые врасплох немецкие артиллеристы ничего не могли противопоставить шквалу огня. Разворачивать переведенные в походное положение пушки на прямую под огнем пулеметов было уже бессмысленно. Те, кто уцелел, выпрыгивали из остановившихся тягачей и прятались за их гусеницами или вжимались в землю за кочками.

Средний трехбашенный Т-28, равно как и его старший собрат — пятибашенный Т-35, проектировались в середине 1930-х как раз для того, чтобы крошить пулеметами живую силу. Но развитие противотанковой артиллерии подписало приговор этим сухопутным мастодонтам. Т-28 после модернизации еще кое-как мог воевать, а Т-35 годился уже только для парадов. Зато на парадах он смотрелся грозно и всегда был гвоздем программы.

Иван не стал особо полагаться на пулеметы, а просто дал команду утрамбовать подвернувшуюся немецкую технику гусеницами и двигаться дальше по той же просеке, что и немецкие войска. И практически сразу наткнулся на стоящую колонну тяжелых трехосных грузовиков «Хеншель». Они пытались двигаться вслед за полугусеничными тягачами, но передний грузовик завяз и заблокировал всю колонну. Сгрудившиеся вокруг него солдаты пытались разгрузить из него тяжелые ящики, скорее всего со снарядами, чтобы хоть немного облегчить. Похоже, что стоящей на переднем бампере лебедке было не под силу вытащить тяжело груженную машину.

Две тридцатьчетверки двинулись по лесу вдоль колонны, стреляя из пулеметов по водителям и колесам. Стрелки старались не попадать в кузовы, так как машины вполне могли быть с боеприпасами, а взрыв трех с половиной тонн снарядов на таком расстоянии вполне мог бы не только повредить, но и перевернуть танк. Будучи обездвиженными, грузовики уже никуда не денутся да еще и дорогу заблокируют.

За колонной «хеншелей» стояла колонна полугусеничных бронетранспортеров SdKfz-251 какого-то панцергренадерского подразделения. Здесь нашлась работа и для пушки. Но немецкие панцергренадеры, издалека услышавшие шум танковых двигателей и треск пулеметных очередей, успели спешиться и рассредоточиться в лесу. Иван этого не учел, за что и поплатился. Он увидел в перископ, как откуда-то из кустов вылетела ручная граната М-24, прозванная «колотушкой» за свою длинную деревянную ручку. Граната звякнула о броню башни и отскочила, разорвавшись поблизости.

— Тут немецкой пехоты, как тараканов! — прокричал по внутренней связи механик-водитель. — Командир, по газам и сматываем, пока нас гранатами не закидали!

— Действуй! В таком гадюшнике без пехотного прикрытия ловить нечего! — откликнулся Иван.

Вот уж попал, так попал. Лес, равно как и населенные пункты, — не лучшее место для действий танка. Без пехоты в лесу или городе танкисты воевать как следует не могут. Но и в лесу, и в городах воюет в основном пехота, а танкисты лишь поддерживают ее огнем. Для танка раздолье в чистом поле, да и то относительное. В чистом поле танки должны прикрывать летчики и зенитчики. Танки, конечно, основная ударная сила армии, но они не способны воевать в одиночку без пехоты, зенитчиков, топливозаправщиков, ремонтных и саперных подразделений. Вот потому при реорганизации армии и формировались танковые дивизии из двух танковых полков и одного мотострелкового. А мехкорпуса, соответственно, из двух танковых дивизий и одной мотострелковой. А немцы пошли еще дальше — у них в танковой дивизии один танковый полк и два панцергренадерских. Притом в каждом из панцергренадерских полков по меньшей мере один батальон на полугусеничных бронетранспортерах, позволяющих как за счет бронирования, так и за счет проходимости непосредственно сопровождать танки в бою.

А ведь в начале 1930-х немцы готовы были продать и сами полугусеничные шасси, тогда еще не бронированные, и документацию на них. Но «красноконникам», возглавлявшим РККА, не нужны были тяговитые и проходимые полугусеничные машины. Они мечтали о скоростных танках и колесных броневиках для сопровождения конницы. И как итог — никчемные, хотя и посвоему технически совершенные «гоночные» танки БТ да семейство колесных бронеавтомобилей на шасси обычных грузовиков для огневой поддержки кавалерии. Полугусеничный БА-30 был выпущен лишь небольшой серией, но массово не выпускался, хотя и показал себя хорошо в качестве артиллерийского тягача во время финской войны. От Б-3 «красноконники» вообще отвернулись. Хорошо хоть, что вместо пушечных бронеавтомобилей БА-10 на том же трехосном шасси ГАЗ-МММ перед самой войной начали делать колесные бронетранспортеры.

Иван с досадой подумал об упущенных возможностях. Ведь почему-то так всегда получается, что столько лет готовятся к войне, а выходит, что толпа генералов и инженеров с генеральскими погонами, столько лет планировавших войну, даже не представляли себе, как она будет происходить на самом деле.

Несмотря на то, что механик-водитель, дав полный газ, пытался ломиться через чащу, как только мог, а стрелок и наводчик косили немецкую пехоту из пулеметов, уехать им не удалось. Грохнул взрыв, танк крутанулся на месте н встал.

— Вот сволочь, связку гранат кинул... пархатый! — Грязно выругался механик-водитель. — Высунулся из-за дерева, кинул и в кусты! Сука ж... кая! Все, гусеница накрылась, сейчас подожгут!

— Да, и не вылезешь, гансы за каждым кустом! — согласился наводчик. — Только в люк высунешься, сразу изрешетят!

Иван огляделся вокруг через перископы командирской башенки. Танк стоял меньше чем в сотне метров от берега реки, через которую было наведено три деревянных моста.

— По мосту, осколочным, огонь! — скомандовал капитан.

Заряжающий сразу схватил из боеукладки выстрел и загнал в пушку. Грохнул залп. Снаряд угодил прямо в настил ближайшего моста, разметав в разные стороны бревна. Двигавшийся по мосту трехосный фургон — не то радиостанция, не то еще какая-то специальная машина, не успев затормозить, рухнул в воду. Следовавшая за ним машина повисла на краю, съехав передними колесами. Остальные машины встали и начали пятиться обратно. Наводчик выстрелил по грузовику, стоявшему на противоположном берегу у въезда на мост, заперев на мосту несколько машин. А затем перенес огонь на следующий мост и идущую по нему технику.

Второй танк получил связку гранат на крышу моторно-трансмиссионного отделения и задымился. И хотя явного огня видно не было, машина все равно встала чуть дальше танка Терехова, стрелок которого стал отгонять огнем из курсового пулемета немецких солдат от дымящейся машины своих товарищей. Наводчик второго танка также, развернув башню, начал стрелять по мостам, вскоре почти полностью приведя в негодность дальний мост.

Неожиданно в перископах потемнело, а над башней послышался негромкий стук и немецкая речь. Значит, немцы все же подобрались к танку, залезли на башню и чем-то закрыли наблюдательные приборы.

— Черт! Нас ослепили! — выругался наводчик, судя по всему, немцы закрыли и прицел орудия.

— Что будем делать, командир?! — по внутренней связи спросил механик-водитель.

— Эй рус Иван! Комм, комм! Сда-авайсе! Ферштейн! Комм, комм! — в качестве ответа послышалось снаружи вместе со стуком по башне.

26 июня 1941 года. Лес в окрестностях города Утяна.

Взгляд через командирский перископ Pz-IIIJ.

Танк фон Блицмана несся сквозь лес, подпрыгивая на кочках и с треском ломая кустарник. Машину кидало из стороны в стороны, так как механик-водитель постоянно маневрировал, объезжая деревья и воронки, то тормозя, то снова разгоняясь. А взрывы 150-мм снарядов продолжали грохотать. Иногда столбы пламени и поднятой в воздух земли возникали совсем недалеко от танка. Машину даже качало взрывной волной, а по броне стучали падающие камни и комья земли.

— Русские танки! — крикнул наводчик, когда впереди уже показался конец леса.

Йозеф прильнул к командирскому перископу. Впереди уже был виден край леса, а чуть в стороне стоял окопанный и замаскированный русский танк на позиции. Это было даже нечто пострашнее, чем те новые русские танки, с которыми последние два дня так неудачно он воевал. Гауптштурмфюрер еще не знал, что это КВ-3 со 107-мм пушкой из тяжелого танкового батальона. Но внушительные габариты орудия вселяли определенные чувства в командира танка PIIIJ, обладавшего всего-навсего 50-мм пушкой. Даже учитывая, что он не представлял себе толщину брони этого гусеничного монстра, которая в лоб пробивалась только 88-мм зенитной пушкой FlaK-18.

— Бей в борт или корму! — заорал он наводчику.

Наводчик начал разворачивать башню вбок. Последовал удар, башню резко дернуло, а сам танк даже развернуло. Механик-водитель выругался и дал задний ход.

— Что случилось?! — воскликнул Йозеф, придя в себя.

— Зацепили стволом за дерево! — ответил наводчик.

— Привод башни не работает.

— Попробуй ручной! — крикнул гауптштурмфюрер.

— Ручной еле-еле и с усилием! Да и ствол от удара, похоже, погнуло!

Фон Блицман посмотрел в командирский перископ. Это была здоровенная сосна. От удара ее слегка наклонило, вырвав с одной стороны из земли несколько корней. В месте удара на стволе даже осталась вмятина от ствола пушки.

— Попробуй хоть как-то повернуть башню вперед, чтобы больше не цеплять за деревья! — скомандовал он. — Похоже, воевать на этом танке больше не придется. Постараемся хотя бы прорваться к своим.

Фон Блицман не стал добавлять, что связываться с таким русским танком, что стоял неподалеку, было просто небезопасно. Тем более что было неизвестно, сколько таких бронированных чудовищ еще стоит на опушке леса. Хорошо хоть, что, не ожидая появления противника с тыла, русские танкисты не заметили немецкий танк с погнутой пушкой. KB вел огонь через расчищенный от кустарника и подлеска сектор по атаковавшим со стороны поля немецким войскам. Вот грохнул очередной выстрел. Из дульного тормоза вырвался сноп огня, корпус танка слегка качнулся от отдачи. При виде этого Йозеф нервно сглотнул слюну. Если они заметят его машину, то выстрелом в упор просто разнесут ее в клочья.

— Легче развернуть башню назад, она и так почти назад от удара повернута! — Ответ наводчика, с усилием налегавшего на рукоятку ручного привода башни, вывел гауптштурмфюрера из оцепенения.

— Ну, так поворачивай назад! — крикнул ему Йозеф, а затем заорал на механика-водителя: — Чего мы стоим, полный вперед! Точнее, назад! Там уже немного осталось, а с погнутой пушкой и заклинившим приводом башни в этом лесу нас не ждет ничего хорошего!

Механик-водитель нажал на газ, мотор взревел, и «тройка», развернувшись, двинулась дальше, стараясь отъехать подальше от русского танка, пока его не заметили. В лесу перед самой опушкой проскочили мимо санитарной землянки, рядом с которой сидели перебинтованные солдаты, с испугом глядя на неожиданно выскочивший из леса немецкий танк с повернутой назад башней. Стрелок дал в их сторону несколько очередей из курсового пулемета, но ни в кого не попал. Гауптштурмфюрер приказал не задерживаться и гнать дальше. Он не стал устраивать бойню не потому, что пожалел раненых, а потому, что пожалел себя и свой танк. В дивизии СС «Тотенкопф» жестокость по отношению к противнику была нормой, да и себя ее солдаты обычно не жалели.

Практически сразу за землянкой, почти на опушке располагалась линия траншей, судя по отсутствию в ней солдат — запасная. Основная траншея находилась метрах в пятидесяти от края леса в поле. Когда машина выскочила из леса, фон Блицман увидел десятка полтора уничтоженных немецких танков и штурмовых орудий. Танки были в основном старые — Pz-I, ранние модификации Pz-II и Pz-38t. Почти все новые машины остались в танковых дивизиях четырех танковых групп, оказавшихся в окружении. Далеко впереди были видны несколько отступающих задним ходом уцелевших танков и цепь отходящей немецкой пехоты. Судя по всему, после неудачной атаки и больших потерь, немецкие войска предпочли отойти, предоставив разгром русских артиллерии. Разрывы 150-мм гаубичных снарядов грохотали и на опушке, и в глубине леса. А по первой линии траншей били еще минометы и более легкие батальонные и полковые гаубицы.

Когда танк выехал из леса в поле, механик-водитель разогнал машину до максимально возможной скорости и понесся вслед за уползающими вдаль немецкими войсками. Русские заметили «тройку» фон Блицмана с повернутой назад башней и погнутым стволом орудия, только когда она уже проскочила траншею и помчалась по полю. Сквозь дым и пыль от разрывов Йозеф увидел, как еще несколько танков и бронетранспортеров из участвовавших в прорыве показались из леса. Некоторые, также как и он, предпочли догонять отступающие немецкие войска, а некоторые завязали бой с русскими. Первоначально они добились даже некоторого успеха. Но стоявшие в лесной чаще тяжелые русские танки очень быстро расстреляли их из своих мощных орудий. Поняв, что выскочившие откуда-то сзади танки — это непонятно как там оказавшиеся немцы, русские начали стрелять вдогонку. И лишь застилавшие поле боя дым и пыль мешали им прицеливаться, что позволило машине фон Блицмана и еще нескольким уцелевшим экипажам догнать отступающих. Судя по количеству воронок и трупов, бой был тяжелым и долгим, хотя позиции оборонявшихся обрабатывали артиллерией еще перед боем.

Вскоре впереди показался хутор, возле которого Йозеф вчера принял бой с тридцатьчетверками. Подбитая немецкая техника уже частично была убрана с дороги. Около хутора на шоссе стояли два трейлера, на которые лебедками затаскивали подбитые вчера Pz-IVF из его роты. Фон Блицман приказал механику-водителю остановиться и, выбравшись из танка, направился к ремонтникам.

— Хайль Гитлер! — отсалютовал Йозеф.

— Хайль, господин гауптштурмфюрер! — усталыми голосами ответили солдаты.

— У меня повреждена башня и орудие...

— Тогда направляйтесь своим ходом в расположение танкоремонтной роты, — сказал старший из ремонтников. — Это шесть километров по шоссе. Найдете легко. Как увидите около шоссе груды металлолома, значит, вы на месте. Вчера, после прорыва русских, много техники навезли. Говорят, что почти все исправные танки остались в окружении. Нам сейчас приказано собирать все, что найдем. Даже несколько русских машин доставили. Взгляните на них, если увидите. Вот уж действительно, большевики напридумывали — броня как у линкоров, пушки... Да, тоже почти как у линкоров... Ну, чуть поменьше, конечно.

— Хайль Гитлер! — мрачно попрощался фон Блицман и вернулся к своему танку. Он уже посмотрел на эти русские танки в бою и лишнее напоминание о них отнюдь не улучшило его настроение.

Вскоре танк гауптштурмфюрерауже двигался по шоссе мимо усталых и грязных после тяжелого боя пехотинцев. По обочине несли на носилках раненых. Санитарных машин не хватало, и раненых укладывали в обычные грузовики, которые возвращались в тыл, разгрузив прибывшие подкрепления и боеприпасы. Те раненые, которые могли идти сами, ковыляли к машинам. Вдали грохотали орудия, повторно пытающиеся расчистить дорогу немецким войскам, продолжавшим атаки на русские позиции. В воздухе гудели моторы самолетов, волнами шедших с юго-запада на русские позиции. Это уже не было похоже на тот победный марш, которым еще позавчера шла немецкая армия.

Далее перед взором Йозефа предстала возводимая немецкая полоса обороны. Сотни немецких солдат и тысячи согнанных под конвоем местных жителей рыли траншеи и позиции для противотанковых пушек. Танк долго и медленно полз по забитой войсками дороге. По правой стороне тягачи тащили поврежденную технику и двигались грузовики с ранеными, а навстречу шли колонны пехотных частей и противотанковой артиллерии. В небе барражировали истребители, охранявшие этот двухсторонний бурлящий поток от возможного удара русских бомбардировщиков.

Около полевой ремонтной мастерской действительно стояло огромное количество поврежденной техники, которую успели собрать за сутки эвакуационные роты. Особый интерес у немецких солдат и офицеров вызывали три новых русских танка. Они были почти такие же, как и те, с которыми пришлось иметь дело Йозефу. Такой же корпус с наклонными бронелистами, только люк механика-водителя располагался на лобовом бронелисте, а не на подбашенном. Главным отличием была башня, которая была несколько меньше и не имела командирской башенки. Это были Т-34 образца 1940 года, модернизированных тридцатьчетверок в более-менее целом состоянии захватить еще не удалось. Стоявшие вокруг трофейных машин солдаты вовсю обсуждали слухи о еще более страшных тяжелых русских танках.

25 июня 1941 года. Лес на берегу реки Швянтойя.

Внутри подбитого танка Т-34М.

— Так что же будем делать, командир? — еще раз спросил механик-водитель.

— Хрен его знает, — ответил Иван. — Надо что-то придумать. Я как-то сдаваться не намерен. Да и где гарантия, что, как только мы откроем люк, в него не кинут гранату?

Иван пожалел, что в тридцатьчетверке не было «ворошиловского» пулемета в корме башни. Да и на старых танках при модернизации эти пулеметы тоже убирали. Рано или поздно немцы что-нибудь придумают. Самое простое — обольют машину бензином и подожгут. А могут просто положить толовые шашки на люки и взорвать, ведь у них наверняка есть какие-то саперы, а у саперов должна быть взрывчатка. Или взорвут люки ручными гранатами. А если кинуть гранату в них? Но как это сделать? Открыть люк и получить в качестве «здрасте» пулю или гранату? Ведь там не один ганс сидит.

— Максимально опустить ствол пушки! Осколочный! Стрелять по моей команде на счет «три», — сказал Иван, нагибаясь за гранатой Ф-1. — Водителю приготовиться сразу после разрыва снаряда приоткрыть люк, чтобы стрелок кинул гранату. После броска люк закрыть. Гранату кидаете влево от танка. Приготовились... Раз... два... три!

Грохнул выстрел. Вряд ли звук выстрела доставил удовольствие сидевшим набашне. Их должно было хоть слегка оглушить. Вдобавок совсем рядом грохнул разрыв осколочно-фугасного снаряда. Тут же приоткрылся люк механика-водителя, и из него вылетела граната.

— Ахтунг! Гренаде! — послышался снаружи чей-то крик.

Сразу после этого Иван и заряжающий одновременно приоткрыли свои люки и кинули еще по гранате, но в правую сторону, куда спрыгнули сидевшие на башне немцы. Сначала громыхнул взрыв слева, а затем через пару секунд двойной справа. Осколки гранат забарабанили по броне. Снаружи послышались крики раненых. Осколками и взрывной волной сбросило то, чем были закрыты смотровые приборы танка.

Механик-водитель нажал на педаль газа, застопорив поврежденную гусеницу, и машину закрутило на месте. Стрелок начал палить вокруг из курсового пулемета. Иван глянул в перископ. Эсэсовцы разбегались и залегали в лесу. Но сколько так можно продержаться? Это уже агония от отчаяния. Что делать дальше? Взорвать танк вместе с собой? Придется. Иван подкидывал в руке увесистую ребристую тушку еще одной гранаты Ф-1. По корме что-то стукнуло, раздался взрыв и двигатель заглох. В танке отчетливо запахло паленым. Значит, кто-то бросил гранату на крышу моторно-трансмиссионного отделения. Или даже связку гранат.

Теперь все, конец. Но где-то вдалеке послышалось, как ухнул выстрел танковой пушки. За ним еще один. Затрещали длинные очереди башенных пулеметов, короткие очереди винтовок АВС-36. Значит, помощь уже идет. Значит, на подходе Т-28 и пехота. Все же экипаж смог продержаться до подхода своих. В перископ было видно, как бегут немцы. Как они спешат, бросив технику, переправиться по остаткам мостов, падая при этом в воду.

— Шнель! Шнель! Фоер! — послышался крик рядом с танком.

А за ним какой-то металлический стук и бульканье. Неужели все же решили напоследок сжечь танк?! И действительно, вскоре в танке запахло бензином. Грохот выстрелов приближался. Только бы наши успели.

— Командир, горим! — закричал механик-водитель, хватая свой карабин.

Действительно, боевое отделение начало быстро наполняться удушливым дымом. Машину необходимо было срочно покидать. Иван также взял в руки карабин, и его примеру последовали стрелок, заряжающий и наводчик. Но, подумав, Иван взял еще и гранату.

— Кидаем гранаты и идем сразу за их разрывами! — скомандовал он. — Раз... два... три!

В открытые люки одновременно вылетели гранаты, а сами танкисты тут же отпрянули. Весь танк, облитый снаружи бензином, пылал. Через открытые люки в боевое отделение сразу ворвался жар и языки пламени. Бойцы зажмурились и, обжигая руки о раскаленную броню, выскочили из танка. Вокруг свистели пули. В глубине леса за деревьями уже были видны силуэты Т-28. Экипаж залег за кочками, чтобы не попасть под свистевшие вокруг пули. У танкистов распухли обожженные руки, а заряжающий умудрился еще и разбить колено, упав с башни. Но все были живы, а танк полыхал, вздымая ввысь языки пламени.

11 января 1928 года. Москва, курсы высшего командного состава «Выстрел».

Воспоминания о минувшем.

Силы Белых таяли, лавина Красной армии неумолимо накатывалась с севера. А белые генералы и атаманы по-прежнему продолжали выяснять между собой отношения. И в своей борьбе они делали ставку на подковерные интриги, а не на успехи в войне против красных. Генералу Слащову, который смог разбить армию атамана Махно, а затем навести порядок в Крыму и отбить наступление Красных, было не до интриг. Да и просто они были ему противны. Слащов воевал — и воевал очень успешно. Но его крайне независимая позиция, подкрепленная полководческим талантом и блестящими победами, совсем не устраивала стоявшего над ним Врангеля. Отношения с Врангелем все больше и больше осложнялись, пока, наконец, тот не отстранил Слащова от командования войсками.

Как итог — Красные овладели Крымом, а Белые войска позорно бежали на кораблях в Стамбул. Оказался в Стамбуле и генерал Слащов, Слащов-Крымский. Столько сил и мастерства он приложил для того, чтобы сформировать свой корпус и удержать Крым, а Врангель и его бездарное окружение, погрязшие в интригах, сдали полуостров Красным. Среди офицеров Белой армии царило уныние и разочарование. Но не таков был генерал Слащов. Ему нужно было дело, борьба. Он хотел использовать свою неистощимую энергию на благо Отечества. И вот он возвращается в Крым. Удивлены были все — и Белые, и Красные. Конечно, и ранее Красной армией командовали вовсе не пролетарии, а такие же генералы русской императорской армии, имена которых не афишировались из пропагандистских соображений. Но Слащов-Крымский ранее решительно и виртуозно громил Красных, будучи лучшим из Белых генералов. Да и в Крыму порядок наводил виселицами и расстрелами.

Встречать Слащова в Крым срочно выехал лично Дзержинский на специальном поезде. И уже в 1924 году бывший царский полковник и Белый генерал возглавил в Москве курсы «Выстрел» — одну из главных в то время военных академий в СССР. Официально это называлось — Высшая тактическо-стрелковая школа командного состава РККА имени 3-го Коммунистического интернационала. Вот тут-то «товарищ Слащов» и учил своих бывших врагов премудростям военного дела.

«Борьба с десантами», «Действия авангарда во встречном бою», «Прорыв и обход», «Маневр как залог победы» — далеко не полный перечень работ Слащова. А кроме них, многочисленные статьи по истории сражений мировой и гражданской войны, в которых ему довелось участвовать и командовать войсками. Особенно интересными были лекции, где разбирался ход боевых действий, в которых участвовал сам Слащов и его курсанты, естественно, по разные стороны фронта. Воспоминания и жаркие споры по вопросу, кто кого и как побил, продолжались далеко за полночь в общежитии командного состава на Красноказарменной, дом 3, где жил генерал.

В 1925 году был снят исторический фильм «Врангель». В роли генерала Слащова снимался сам генерал Слащов. Он же был и военно-техническим консультантом. В следующем, 1926 году обширная статья генерала появилась в сборнике «Кто должник?», посвященном вопросам «царских долгов» Франции. По аргументированному мнению бывшего Белого генерала, после мировой войны и интервенции французская сволочь задолжала России гораздо больше.

Но Слащову хотелось деятельности, он рвался в войска, засыпал начальство рапортами с просьбой дать ему хотя бы дивизию. Преподавательские будни тяготили генерала. А вокруг опять, как и во время гражданской войны в Белой армии, начали плестись интриги. Из-за границы от белоэмигрантских организаций к Слащову зачастили посланцы с предложениями о вступлении во всякие подпольные кружки. Свои подпольные общества организовывали и «красные командиры». Намерения были разными, от простого недовольства, высказываемого шепотом, до тайных планов военного переворота. Кто-то из военспецов оказался втянут в белогвардейское подполье, кто-то в «красногвардейское». Но таких было немного. Большинство, как и Слащов, поступили на службу в РККА, чтобы служить России, а не ради денег и званий. Ведь именно жадность и тяга к власти являлась истинной причиной как интриг, так и всей этой подпольно-заговорщической суеты.

В стремлении к власти новоявленные «красные командиры», у которых, кроме пролетарского происхождения и амбиций, не было ни порядочности, ни военного таланта, воспринимали военспецов в качестве основной конкуренции и в конце 1920-х начали их выдавливать. В ход пошли доносы. Многих сажали и расстреливали. И не только «старорежимных» военспецов, но и «красных командиров». Начали поступать доносы и на Слащова. Прямая и открытая позиция генерала, а также его решимость отстаивать правду напугали даже следователей из ведомства Генриха Ягоды, который плел свою сеть интриг. И после нескольких вызовов на допросы от Слащова отстали, кидая продолжавшие поступать доносы в мусорную корзину. Это не могло не напугать его тайных врагов. Они еще могли понять, когда освобождали каких-то «бывших» по требованию Сталина или Ворошилова, но чтобы бывшего царского генерала пощадили, как только он потребовал публичного суда над собой, было для подпольных интриганов уже чрезмерным. Будучи сами людишками мелкими и подлыми, они дико боялись таких больших и сильных личностей с твердой волей.

И вот наступило 11 января 1928 года — день, который генерал Слащов запомнил на всю жизнь. Собственно, день уже подходил к концу, и Яков Александрович сидел в своем кабинете[26], дописывая очередной рапорт с просьбой перевести в часть, хотя бы на должность командира дивизии или бригады. Неожиданно кто-то резко распахнул дверь и ворвался в кабинет. Слашов обернулся, оторвавшись от письменного стола. Возможно, это и спасло ему жизнь. А возможно, судьба, которая и ранее не раз спасала генерала от верной смерти. Грохнул выстрел. Пуля пролетела около самого виска и вошла в стену позади.

В дверях стоял молодой еврей, державший в дрожащей руке револьвер. Он явно был напуган. Недаром о генерале Слащове-Крымском ходили самые невероятные слухи — ведь он не боялся никого и ничего. На войне он не боялся ходить под пулями во время боя. В белогвардейских штабах он не боялся спорить с Врангелем и его холуями. Он не побоялся вернуться в Россию к «красным», хотя имел репутацию «вешателя». Он не боялся ни доносов, ни застенков НКВД. Кто-то говорил, что Слащов находится под особым покровительством бога, кто-то говорил, что он продал свою душу дьяволу.

— Т-ты... п-помнишь ф-фамилию К-колленберг?! — заикаясь, скороговоркой затораторил убийца. — Т-ты... т-ты п-приказал его п-повесить... в... в К-крыму... Т-ты... т-ты уб-бил м-моего б-брата... Т-ты умрешь...

Слащов смотрел на убийцу с ледяным спокойствием.

— Ты пришел меня убить? Тогда стреляй, чего же ты ждешь? — усмехнулся Слащов. — Ничто так не укрепляет дух, как пуля у виска.

Рука убийцы дрожала все больше. Глаза от страха расширились, и взгляд стал совсем безумным.

— Ум-мри-и-и!!! — проорал он и нервно начал давить на спусковой крючок.

Бабахнуло еще два выстрела, но трясущиеся руки не позволили попасть даже почти в упор. Причем, если первая пуля прошла совсем рядом с головой генерала, то эти две пули выбили щепки из письменного стола уже довольно далеко. А затем револьвер дал осечку. Испуганный убийца, вместо того чтобы просто прокрутить барабан револьвера, изумленно уставился на свое оружие.

— Молодой человек, вы, похоже, не только стрелять не умеете, но и чистить оружие не приучены... — все так же спокойно улыбнулся Слащов.

Убийца в страхе швырнул на пол револьвр и бросился вон из кабинета. Но в панике промахнулся мимо дверного проема и всем телом налетел на косяк. Удар был не то чтобы сильный, но чувствительный. Злодей схватился за стену руками и, издав тихий стон, сполз на пол, глядя в потолок остекленевшими глазами, в которых так и застыли страх и безумие.

К утру НКВД выяснил, что убийцей-неудачником был некто Колленберг, действительно являвшийся братом повешенного в Крыму по приказу Слащова. А патологоанатомы при вскрытии констатировали разрыв сердца. Еще одна смертельная опасность, как и многие другие смертельные опасности, прошла мимо легендарного полководца.

27 июня 1941 года. Ставка фюрера под Растенбургом в Восточной Пруссии.

Склонившись над картой.

— Ну что скажете, господа генералы?! — Гитлер мрачным взглядом обвел собравшихся генералов, которые от этого взгляда поежились и испуганно втянули головы в плечи. — Что это такое?! Согласно планам, которые мне представили, основные силы русских должны были быть окружены и разгромлены около границы. Далее наши армии должны были наступать, прорывая один за другим спешно создаваемые большевиками оборонительные рубежи и громя подходящие к фронту части противника. А в итоге не их, а наши войска находятся в окружении!

— Но, мой фюрер! — возразил начальник оперативного отдела ОКБ Йодль. — Мы как раз готовились завершить операцию по окружению русских войск. Просто Сталин, вопреки тем планам, которые у них были до войны, не стал выдвигать войска к границе. Нам пришлось наносить удары на очень большую глубину...

— В этой вашей большой глубине наши войска оказались в окружении! — заорал Гитлер. — Большая глубина?! Большая глубина у вас в заднице! В той самой заднице, где у вас находятся мозги! И наши лучшие войска благодаря вам тоже сейчас в заднице! И Сталин их сейчас старательно перемешивает с дерьмом гусеницами своих танков! Все наши танковые дивизии сейчас там!

— Кроме находившихся в резерве 2-й и 5-й, — испуганно подсказал Йодль. — Мы вынуждены перейти к обороне. Вчера усилия по деблокированию окруженных войск не увенчались успехом.

— Но ведь Гудериану удалось сегодня к утру прорваться обратно и соединиться с нашими войсками в районе Новогрудка, — возразил командующий группой армий «Центр» Федор фон Бок. — Да и на севере удалось вырваться, как я слышал, дивизии «Тотенкопф».

— Феденька, от «Тотенкопфа» тотенкопф и остался, рожки да ножки! — зло бросил Гитлер и, подойдя к висевшей на стене карте, заговорил, водя по ней пальцем. — Так, вторая танковая группа Гудериана с тремя танковыми дивизиями сейчас в районе Новогрудок. А третья танковая группа Гота окружена восточнее Молодечно. Четвертая танковая группа фон Манштейна, который сменил Хепнера, окружена под Крустпилсом. Первая танковая группа окружена на юге под Ровно.

— На южном направлении, по данным разведки, у русских сосредоточено не много сил, — пояснил Гальдер. — Русские нанесли наиболее мощные удары на направлениях действия групп армий «Центр» и «Север». Они действуют мощными группировками, имеющими в своем составе от двух до четырех танковых корпусов. Основа их успеха в массированном применении танков, в том числе новых, броня которых не пробивается нашими орудиями.

— Пополнить дивизию «Тотенкопф» личным составом и техникой! В районе Каунаса сформировать еще одну танковую дивизию из восстановленной и поступающей с заводов техники. Добавить к этим дивизиям еще три-четыре пехотные и их силами ударить со стороны Каунаса и Вильно в направлении Молодечно. С юга на Молодечно ударит после получения пополнений вторая танковая группа Гудериана. Перебросить туда 2-ю и 5-ю танковые дивизии из резерва.

— Гениально, Адольф Алоизович! — начал аплодировать Геринг.

— Надо усилить войска СС. — заявил Гиммлер. — Вооружейные победоносным учением национал-социализма, с именем любимого фюрера на устах и его образом в своих пламенных сердцах, они разгромят русские орды, гордо неся по миру знамя Великого Германского Рейха.

— Уже давно пора революционизировать Вермахт, более широко внедрить в армейские массы идеалы национал-социализма... — подхватил Борман. — Может, политруков от НСДАП ввести, как у русских от большевистской партии?

— Политруки это уже перебор... — поморщился Гитлер. — Во всяком случае пока... Хотя, кто знает, возможно, идея здравая... Действительно, нужно шире внедрять в Вермахте нашу идеологию. А СС... Обеспечивать техникой и вооружением в первую очередь! Рейхсфюрер, представьте сегодня же соображения о том, сколько дивизий СС вы сможете сформировать в срочном порядке.

— Слушаюсь, мой фюрер! — преданно глядя на Гитлера, воскликнул Гиммлер.

Стоявший рядом с ним руководитель РСХА Гейдрих печально смотрел в сторону. Он не хотел никому признаваться, что он и его ведомство напрямую причастны к разгрому на Восточном фронте. Задумали обезглавить русскую армию. Эх!.. Разработали секретную операцию, подготовили компромат на «красных маршалов», подбросили его через чехов. Лишь позже выяснили, что хитрые русские сами спланировали эти чистки. Просто поставить «красных маршалов» к стенке за дурость, воровство, пьянство и болезненную тягу к власти было как-то неубедительно. Вот НКВД и подкинуло СД как саму идею «обезглавливания», так и заготовки для компромата. С должностей «красных маршалов» поснимали, а многих к тому времени даже арестовали и без помощи Гейдриха. Немецкий компромат нужен был лишь для показательных судебных процессов. НКВД, правда, отблагодарил немецких коллег, предоставив информацию о друзьях Тухачевского из Вермахта, которые тоже подумывали о военном перевороте. Ну, еще русские некоторых особо досаждавших коминтерновцев выдали. Нет худа без добра, хоть парочку заговоров против фюрера с русской помощью раскрыли, да активность коминтерна заметно снизилась.

А ведь будь во главе РККА Тухачевский и его маршалы, что бы тогда было? Орды плохо организованных, слабо бронированных и устаревших легких танков, которые Тухачевский хотел наштамповать еще в начале 1930-х. Шапкозакидательские настроения и примитивное мышление, сводящее всю стратегию к лобовой кавалерийской атаке. И если из-под Варшавы в 1920 Красная армия удрала, сверкая пятками, то с такими командующими она была бы обречена быть в 1941 окруженной у границы. А вот хитрый Слащов, мало того, что в сжатые сроки провел реорганизацию армии и наладил выпуск оружия, от которого отказалось прежнее руководство, так он еще учел силу и слабость Вермахта. Расположив основные силы далеко от границ, он, во-первых, не позволил их сразу окружить, а во-вторых, заставил немецкие танковые клинья вырваться слишком далеко в глубь России. И затем ударил, не дав подтянуться пехотным дивизиям. Слащов подобные вещи проделывал и в Первую мировую, и в Гражданскую, хотя и в меньшем масштабе.

Но Гейдрих не был дураком, и потому молчал. Не забыл он и фразу, которую высказал еще перед войной: «Если Гитлер начнет делать глупости, то СС должны его остановить». Возможно, и ему ее не забыли, ведь он не мог предположить, что эта фраза, высказанная в кругу лучших друзей, дойдет до Гитлера. А Гитлер тем временем, не обращая внимания на притихших генералов, ходил около карты, что-то бормоча. Наконец он пафосно объявил:

— Я, великий фюрер Германского Народа, принял решение, которое обеспечит нам победу, упущенную вами! Мы создадим ударную группу из трех дивизий Гудериана, переформированной и пополненной дивизии «Тотенкопф» и пяти-шести пехотных дивизий. Эта группировка должна будет нанести удар на Молодечно, деблокировать третью танковую группу, а затем вместе с ней ударить на север в сторону Полоцка и Себежа. В районе Себежа она соединится с четвертой танковой группой, отрезав русскую группировку в Прибалтике. Ведь это самая мощная группировка большевиков? Какова ее численность?

— Четыре танковых корпуса из десяти[27], мой фюрер! — пояснил Йодль. — Это почти половина танковых сил противника. Притом именно корпуса, действующие на севере и в центре, укомплектованы новейшей техникой. На южном направлении преобладают старые танки, которые, как выяснилось, серьезно модернизированы. В целом, у русских оказалось меньше танков, чем мы ожидали, в связи со списанием и переделкой устаревших танков в самоходные орудия и вспомогательные машины, но полной неожиданностью оказалось появление у них принципиально новых танков...

— Разведка СД сообщала об этом еще два года назад! — перебил его Гейдрих, хотя данные на самом деле получила не СД, а Абвер. — А что предприняли военные?! Ничего! В итоге основная противотанковая артиллерия — 37-мм РаК-35/36 не пробивает их броню! То же самое касается танковых пушек наших основных танков Pz-III и Pz-IV!

— Во-первых, перед войной была увеличена толщина брони наших танков, на старые машины навесили дополнительное бронирование. В производство запущена новая модификация основного танка Pz-IIIJ с 50-мм пушкой. Правда, длины ствола 42-го калибра все же оказалось недостаточно...

— Вот именно! А надо было перед войной по примеру русских также начать делать тяжелые танки с толстой броней.

— Дело не в толщине брони, на наших новых машинах она немногим уступает их танкам. Русские применили наклонное расположение бронелистов. Да и не в этом дело. Дело в массированном применении ими танков. В том, что их танковые дивизии по организации не уступают нашим, имея при этом не один, а два танковых полка. И в бой они идут большими массами. Русские собирают в один кулак по два-три корпуса. А навстречу бьет другой кулак из двух-трех корпусов. На второстепенных участках фронта, где большевики использовали небольшие танковые подразделения, они не представляли особой опасности. Хотя борьба с их новыми танками и представляла определенные сложности.

— В общем они переняли нашу стратегию, но только с количественным и качественным превосходством! — вставил реплику Браухич.

— Для того, чтобы победить русских, Вермахту нужны новые танки, — вступил в спор Гальдер. — Еще перед началом восточной кампании рассматривался вопрос об установке в башню Pz-IV более мощного 75-мм орудия. Необходимо немедленно приступить к выпуску новой модификации Pz-IV. К сожалению, не удалось адаптировать башню от Pz-IV для Pz-III, но можно увеличить длину ствола 50-мм орудия до 60-ти калибров. Этого достаточно для борьбы с новыми русскими танками, а на расстоянии в 200 м даже и с тяжелыми танками КВ. Еще год назад в войска начали поступать новые 50-мм пушки РаК-38 для замены 37-мм пушек. Но, к сожалению, и их бронепробиваемость оказалась недостаточной. Необходимо форсировать ведущуюся фирмой «Рейнметалл» разработку нового 75-мм противотанкового орудия...

— Думкопфен! — воскликнул Гитлер. — И вы, и те конструкторы, которые придумывали наши танки! Почему они не могли сделать танки, как у русских?!

— Понимаете ли, мой фюрер, когда у нас проектировались танки, то мы возлагали задачу по борьбе с танками противника на пехоту и артиллерию. Противотанковая пушка намного дешевле танка, а бои танк против танка ведут к излишним потерям техники. К тому же, рассчитывая на стремительные действия, мы ограничили массу танка пределом в 20 тонн, то есть грузоподъемностью большинства мостов, что очень важно для скорости продвижения танковых группировок...

— Я приказываю сделать танк, как у русских! Лучше, чем у русских! Такой танк, чтобы он мог бить русские танки! — отрезал Гитлер. — Это приказ! Несколько захваченных войсками большевистских танков поступят в распоряжение конструкторов в ближайшие дни.

Гитлер оглядел своих генералов и, помолчав минуту, заявил:

— Там, на востоке, северо-западнее Минска через неделю развернется грандиозное сражение, в котором германская армия (благодаря моему гению) разгромит орды русских унтерменшей! Идите, мои солдаты, и принесите мне победу! Окончательную победу! — Взгляд фюрера пылал безумием, и после паузы он, отчаянно жестикулируя, завершил свою речь еще более эмоционально. — Война против России не может вестись по-рыцарски. Это борьба — борьба идеологий и расовых различий. Ее надо будет вести с беспримерной, безжалостной и неугасаюшей жестокостью. Все офицеры должны будут отречься от устарелых взглядов. Немецких солдат, виновных в нарушении международного права, не будут привлекать к ответственности[28].

28 июня 1941 года. Москва. Кабинет Сталина в Кремле.

Склонившись над картой.

— Как дела на фронте, товарищ Слащов?

— Немцы готовят операцию по деблокированию окруженных войск, товарищ Сталин. — Народный комиссар обороны подошел к карте и показал на ней места сосредоточения немецких войск. — Как вам известно, из окружения удалось вырваться трем дивизиям из 2-й танковой группы генерала Гудериана. Кроме того, прорвалась и танковая дивизия СС «Тотенкопф», входившая в состав 4-й танковой группы армий «Север». Она прорывалась с боями, понесла большие потери. Ряд ее подразделений просочился через линию фронта, до того как фронт стабилизировался.

— Мы же считали, что дивизия «Тотенкопф» уничтожена?! — подняв бровь, спросил Сталин.

— Дивизия «Тотенкопф» действителено потеряла не меньше половины личного состава и большую часть техники. Но Гиммлер принял меры для ее воссоздания. Дивизию практически сформировали заново, пополняют техникой, поступающей с заводов и из ремонта. Также пополняется танковая дивизия СС «Дас Райх», находящаяся во 2-й танковой группе Гудериана. К тому же «Дас Райх» при прорыве из окружения понесла меньшие потери и сохранила организацию.

— Да-а-а... Эх, Гудериан! Каков стервец! Ушел все же... — хмыкнул Сталин. — Да, он волчара еще тот! Наши генералы, конечно, тоже молодцы, но нам есть чему поучиться у товарища Гудериана. Помнится, он в 1939-м командовал совместным парадом в Бресте. А теперь вот против нас воюет. Хорошо, конечно, было бы если бы он воевал за нас. Но... — Сталин пыхнул трубкой. — Ничего не поделаешь, придется с ним воевать и его победить. А значит, наши генералы должны быть умнее Гудериана. Какими сейчас вообще силами располагает противник для нанесения удара?

— Две танковые дивизии СС, которые сейчас пополняют и реорганизуют. Начато формирование еще одной танковой дивизии СС. Две выведенные из окружения танковые дивизии Вермахта и две резервные танковые дивизии, которые по понятным причинам не попали в окружение. Еще две танковые дивизии формируются под Вильно и Новогрудком. В сумме это будет девять танковых дивизий. Из них только две имеют более-менее приличную технику. Резервные дивизии были вооружены в основном устаревшими машинами. На формирование новых дивизий также идут устаревшие и трофейные машины. Почти все новые танки, как сошедшие с конвейеров заводов, так и восстановленные, поступают в войска СС. Кроме девяти танковых дивизий, из которых шесть войсковых и три эсэсовских, противник задействует от десяти до пятнадцати пехотных дивизий. Ну и, разумеется, крупные силы авиации.

— А что мы можем им противопоставить?

— Четыре механизированных корпуса, это восемь танковых дивизий, четыре тяжелых танковых полка и четыре мотострелковые дивизии. До двадцати стрелковых дивизий. Благодаря увеличению выпуска промышленностью танков мы не только смогли своевременно восполнять потери, но и приступили к формированию двух новых механизированных корпусов, которые направим в район Минска. К сожалению, к началу боевых действий они не успеют. Они, по существу, будут нашим резервом, который можно ввести в бой на завершающей стадии операции.

— В каком направлении немцы планируют наносить удар?

— Пока еще до конца не ясно, товарищ Сталин. Основное предполагаемое направления — на северо-восток для деблокирования 3-й танковой группы. Возможен удар и на северо-запад. Это сложнее, но тогда у немцев будет шанс не только деблокировать 4-ю танковую группу в Крустпилсском котле и свои войска, прижатые к морю на западе Латвии, но и окружить крупные силы нашей армии в районе Шауляя, Паланги и Лиепаи. Возможно, и последовательное нанесение этих ударов. Вначале на северо-восток, а затем вместе с деблокированной 3-й танковой группой на Крустпилс.

— Товарищ Слащов, наша армия очень хорошо показала себя во время недавнего наступления. А вы подтвердили свою славу блестящего полководца. Предстоящее сражение будет очень серьезным испытанием... Для всех, от солдата до генерала. Но я уверен, что наша армия его с честью выдержит, — сказал Сталин, раскуривая трубку.

— После серии наших контрударов немцы вынуждены были остановить наступление и перейти к обороне по всему фронту. Отдельные наступательные операции они ведут лишь на южном фронте. Но немецкая группа армий «Юг» и в самом начале действовала не так стремительно, как группы армий «Центр» и «Север», тем более что в составе группы армий «Юг» не менее половины составляют румынские и венгерские дивизии, значительно уступающие немецким по подготовке и оснащению.

— Ха, так как же немцам наступать, если вы, товарищ Слащов, немцам все, так сказать, наступалки отбили. Три четверти их танковых и моторизованных дивизий окружены, да и то уже наполовину уничтожены. Чем же им наступать? — улыбнулся Вождь. — Хотя, конечно, группировка, которую они собирают под Вильно, все еще способна доставить нам хлопот.

Подумав немного, Сталин пыхнул трубкой и обратился к собравшимся:

— Товарищ Берия, ваше ведомство должно как можно быстрее выяснить планы врага. Заброшенные в его тыл подразделения ОСНАЗ и партизаны должны активизировать деятельность по срыву воинских перевозок противника, разведывательную работу.

— Мы уже подготовили к заброске дополнительные диверсионные группы. В срочном порядке снабжаем партизан оружием, взрывчаткой и радиопередатчиками, — ответил народный комиссар внутренних дел Берия.

— Товарищ Ванников, постарайтесь, чтобы армия получила от промышленности все, что ей нужно.

— Товарищ Сталин, — вместо наркома вооружений Ванникова взял слово нарком обороны Слащов. — В целом промышленность поставляет в достаточном количестве новые танки Т-34М и КВ-3. Но армии нужны самоходные орудия на их базе для вооружения артиллерийских полков танковых дивизий. И что очень важно, необходимо развернуть массовый выпуск полугусеничных бронетранспортеров Б-3[29]. К сожалению, из-за плохой проходимости наши колесные бронетранспортеры далеко не всегда могут сопровождать танки. В то же время немецкая пехота очень эффективно поддерживает немецкие танковые части, сопровождая их на полугусеничных бронетранспортерах SdKfz-251, а их легкие бронетранспортеры SdKfz-250 обеспечивают мобильность немецких разведывательных подразделений.

— Хорошо, я надеюсь, что товарищ Ванников это учтет, и наша армия уже скоро начнет получать от промышленности и бронетранспортеры, и самоходную артиллерию.

Вождь задумчиво остановился перед картой, на которой были нанесены синие и красные линии позиций и стрелы предполагаемых ударов. Уже через несколько дней должно было начаться величайшее в истории танковое сражение, которое решит исход войны. Хотя, конечно, ясно, что Россия победит, но вопрос в том, когда и какой ценой.

27 июня 1941 года. В двадцати километрах юго-восточнее Вильно.

Поле близ лагеря танковой дивизии СС «Тотенкопф».

К стоящему с заведенным мотором легкому связному самолету «Физилер Fi-156» «Шторьх» подъехал штабной бронетранспортер SdKfz-247. Из бронетранспортера показалась грузная фигура командира 3-й танковой дивизии СС «Тотенкопф» группенфюрера СС Эйке. Группенфюрер надел кожаный авиационный шлем и, взяв у адъютанта планшет с картами, залез в кабину. Вид у него был мрачный и невыспавшийся. На протяжении уже третьих суток дивизия с боями прорывалась из котла, неся большие потери. Вчера днем из окружения вышла часть сил, которая успела переправиться через Швянтойю. Но некоторые подразделения продолжали просачиваться всю ночь, несколько изменив направление движения и повернув слегка на запад. Они продолжали приходить из-за линии фронта и утром. Потому Эйке, лишь немного вздремнув, решил лично осмотреть с воздуха местность, где еще могли оставаться выбирающиеся из окружения подразделения дивизии. Лесистая, изобилующая реками, ручьями и озерами, местность препятствовала созданию полностью сплошного фронта, что давало шанс мелким группам просочиться из окружения, хотя зачастую им приходилось бросать технику и пробираться пешком.

Аэродромный техник толкнул пропеллер. Когда винт раскрутился, самолет покатился по траве, подпрыгивая на неровностях, и вскоре, оторвавшись от земли, начал набирать высоту. Поднявшись в небо, «Шторьх» взял курс на северо-запад, чтобы стороной облететь находящиеся в тридцати километрах севернее Вильно передовые позиции войск противника. Пролетев чуть южнее Укмерге, самолет повернул на север и пересек линию фронта над ее относительно спокойным участком.

Затем летчик опустил машину ниже, и Эйке в бинокль начал осматривать простирающуюся под крылом местность. Вскоре он заметил группу немецких танков и бронетранспортеров, стоящую на лесной дороге. Группенфюрер приказал снизиться еще и сделать на небольшой высоте круг над этим местом. Однако хорошо замаскированную позицию русской пехотной роты и дивизиона 45-мм противотанковых пушек он не разглядел.

Когда самолетик на высоте менее ста метров пролетал над стоящей на дороге брошенной немецкой техникой, русские солдаты открыли ураганный винтовочно-пулеметный огонь. Самолет был почти мгновенно сбит и рухнул в лес в паре километров от этого места. Через несколько часов его останки были обнаружены небольшой группой эсэсовцев, выбиравшихся пешком из окружения. Из обгоревшего фюзеляжа они извлекли тело своего командира и захоронили со всеми почестями на окраине расположенной неподалеку деревушки.

Пришлось Теодору Эйке остаться в земле той страны, которую он так ненавидел[30]. Его смерть за пределами СС почти никто не оплакивал, да и в СС, если не считать Управление[31] СС и дивизию СС «Тотенкопф», его тоже не слишком любили.

28 июня 1941 года. Окрестности Каунаса.

Взгляд из люка танка Т-34М.

Колонна 5-й танковой дивизии 3-го механизированного корпуса пылила по проложенной вдоль шоссе бревенчатой танковой дороге. Тридцатьчетверки шли своим ходом, а тяжелые KB везли по шоссе на трейлерах, сберегая моторесурс и топливо. Никто в дивизии точно не знал, зачем их перебрасывают из Литвы в Белоруссию. Однако ходили слухи, что немцы, которые вынуждены были перейти к обороне по всему фронту, готовят там мощное наступление с целью деблокировать крупную группировку, все еще сопротивляющуюся в котле севернее Минска.

Дивизию, понесшую в боях некоторые потери, пополнили и техникой, и личным составом. Техника была новая — только что сошедшие с конвейера Харьковского паровозостроительного и Сталинградского тракторного заводов танки Т-34М. Одновременно шла реорганизация дивизии. С учетом опыта первой недели войны увеличили штаты полковой и дивизионной артиллерии, которая должна была комплектоваться самоходными артиллерийскими установками. Пока это все было на бумаге, а реально для доукомплектования новых штатов успело прибыть не более трети личного состава. И самих самоходных орудий, созданных на базе танка Т-34М, пока еще не было.

По шоссе шли колонны автомашин дивизии — заправщики, автомастерские, грузовики и бронетранспортеры с мотопехотой, автомашины с боеприпасами и продовольствием, дивизионные пушки УСВ и гаубицы М-30, прицепленные к трехтонным ЗИСам.

Рота капитана Терехова шла в составе полковой колонны. Иван вновь оглядывал окрестности из люка своего нового танка. Его старый танк, которому не было и полугода, сейчас находился на ремонте во фронтовом танкоремонтном батальоне. Вокруг простирались поля, леса, деревни. Ярко светило солнце. По небу плыли легкие облака, между ними проносились барражировавшие над шоссе истребители. Вдали виднелась дорога, по которой тоже, поднимая клубы пыли, шли колонны. Судя по спешной переброске войск, предстояло по-настоящему серьезное сражение. Немцы наверняка уже оправились от неожиданности, заняли оборону и теперь подтягивают оставшиеся силы для контрудара.

Нельзя сказать, что проведенные несколько дней назад стремительные удары русских танковых клиньев не встречали сопротивления. Отдельные немецкие части сражались отчаянно и упорно, нанося ощутимые потери. Но удар был стремительным и неожиданным. Массированное применение крупных танковых соединений, совместно с пехотой, просто сметало на пути гремящих огнем и гусеницами стальных лавин любые очаги сопротивления. Там же, где приходилось использовать небольшие танковые части, после первоначального успеха все равно приходилось переходить к обороне, теряя машины и людей. Так случилось и с ротой капитана Терехова, потерявшей за несколько дней боев четверть личного состава и всю технику, хотя половину танков все же ремонтники вернут в строй. Но все равно теперь его рота опять в едином строю дивизии, получившей наименование гвардейской. А дивизия готовилась идти в бой в составе корпуса и, соответственно, только что сформированной 2-й танковой армии.

Под вечер миновали Свенцяны и, свернув с шоссе, ведущего в направлении Вильно, расположились в лесу неподалеку от дороги на Молодечно. Поставив танк между сосен, экипаж вылез из машины и стал разминать затекшие после длительного марша ноги.

— Ладно, мужики, ножки размяли, пора и за работу, — потягиваясь, сказал Иван.

Был уже поздний вечер, после длительного марша и напряжения последних дней дико хотелось спать, но надо было прежде всего замаскировать машину. Натянули над своим танком маскировочную сеть так, чтобы по тревоге можно было ее быстро снять. Примерно то же проделывали и экипажи других танков.

— Товарищ капитан! — произнес подбежавший к Ивану солдат из комендантского взвода. — Приказано от каждой роты выставить охранение и направить солдат к походной кухне для получения питания. А вам приказано в восемь утра прибыть в штаб полка. Командир полка также приказал личному составу после ужина отдыхать, посменно стоя в карауле. Завтрак будет в семь утра. После завтрака приказано заниматься осмотром и подготовкой техники до дальнейших распоряжений. Разрешите идти, товарищ капитан?

— Идите, рядовой. Спасибо за информацию, — отпустил посыльного Терехов, и солдат побежал к командиру следующей роты.

Иван выставил троих бойцов в караул и во главе остальных направился к полевой кухне, которую можно было издалека распознать по аппетитному запаху. Кормили в тот вечер хорошо, тем более что рота Терехова, больше недели действуя автономно, питалась кое-как, самостоятельно варя пищу на кострах в промежутках между боями. После ужина Иван скомандовал отбой, и впервые с начала войны танкисты смогли спокойно уснуть, хотя и в эту ночь они были готовы в любой момент вскочить по тревоге и броситься к люкам своих машин.

Утром экипаж, выспавшийся и отдохнувший, хорошо позавтракал и принялся осматривать танк. Машина была новенькой, всего неделю назад сошедшей с конвейера Сталинградского тракторного завода. Практически все танки в дивизии были новыми — самому старому было чуть больше года. Износ был небольшой, хотя многие танки уже успели получить повреждения в бою, а некоторые даже успели побывать в ремонте малой или средней сложности. Их экипажам было проще — машины уже обкатали, все недостатки выявлены и устранены. А вот экипажам свежеприбывших с завода танков предстояло много работы. И до войны в новых тридцатьчетверках было много недоработок, хотя заводчане и старались повышать качество. Теперь, когда с началом войны резко увеличили производство военной техники, на конвейеры военных заводов пришли рабочие с гражданских производств, колхозники, подростки. Это вместе с ускорением и упрощением производства снизило качество сборки. То там, то здесь недовернутые гайки или что-нибудь еще. После получения танка экипаж практически сразу был вынужден на нем отмахать почти полторы сотни километров. И теперь, наконец, представилась возможность полностью осмотреть машину и привести все в надлежащий вид.

В восемь часов у штабной палатки собрались командиры рот и батальонов. Когда все уселись прямо на траву, из палатки вышел командир полка. Офицеры повскакивали со своих мест, чтобы его поприветствовать.

— Вольно, разрешаю всем сесть, — остановил их командир и сразу перешел к делу. — Сегодня командование дало нам день для отдыха и приведения себя и техники в порядок. Сейчас всем экипажам осуществить осмотр машин и устранить все неисправности. О готовности доложить по команде. Если есть серьезные неисправности или требуется много времени на ремонт, немедленно, подчеркиваю — немедленно, докладывать зампотеху. Вам будет оказана помощь силами ремонтной роты. Всем проверить комплектность имущества и получить недостаюшее. Я знаю, что новые машины не укомплектованы шанцевым инструментом, буксирными тросами, ЗиПом. Я знаю, что экипажи предпочитают брать кое-какие запасные части сверх норм на случай ремонта в полевых условиях. Мне разрешено вас обеспечить имуществом и запасными частями, разумеется, в разумных пределах. Командирам рот сдать заявки зампотеху. С осмотром и подготовкой техники надо уложиться к обеду. Повторяю, в случае сложностей не стесняйтесь звать на помощь ремонтную роту. После обеда приказано всем отдыхать. Вечером выдвигаемся. Все должны быть бодрыми и отдохнувшими. Техника — исправной. Баки залить под завязку. Боекомплект загрузить полностью. Вопросы есть?.. Вот и хорошо... Разойдись!

27 июня 1941 года. Вильно.

Заведение мадам Новодворской.

Гауптштурмфюрер СС Йозеф фон Блицман сидел в кабаре в Вильно. Заведение на прошлой неделе было специально открыто для отдыха немецких офицеров. После стремительного рывка в первые дни войны, когда линия фронта подошла к Минску, Даугавпилсу и Риге, город оказался в глубоком тылу немецкой армии. Воинские части уже даже успели передать его оккупационным властям. Но после стремительного удара русских танковых лавин Вильно оказался прифронтовым городом. Линия фронта проходила всего в тридцати километрах, и в городе была слышна далекая канонада. Немецкие войска перешли к обороне и занялись возведением оборонительных сооружений на подступах к Вильно. На это строительство массово сгоняли как городских жителей, так и крестьян из окрестных деревень и хуторов. В самом же городе теперь размещались тылы группы армии «Центр», которая лишилась своего ударного бронированного кулака в виде 4-й танковой группы Манштейна и теперь, зализывая раны, предпочла прятаться за рядами траншей, противотанковыми рвами и частоколом надолбов, опутанных колючей проволокой. Танковая дивизия СС «Тотенкопф», а точнее — то, что от нее осталось после выхода из окружения, дислоцировалась в двадцати километрах от города. Спешно прибывало подкрепление — молоденькие розовощекие офицеры из эсэсовской школы в Бад-Тельце, такие же механики-водители и наводчики из танковых школ Вермахта, перенаправленные в ваффен-СС. Прибывала и техника, которая поступала как с заводов, так и из ремонтных мастерских. Из-за нехватки танков на вооружение дивизии предполагалось даже передать после восстановления и переоборудования около десятка русских Pz-34(r)[32]. Однако, учитывая, что эти машины намного превосходили по боевой эффективности даже последние модификации Pz-III и Pz-IV, командование дивизии очень сожалело, что русских танков было захвачено немного. Для того, чтобы артиллеристы случайно не открыли по ним огонь, распознавая их по силуэту, на Pz-34(r) наносили белой краской большие кресты. Такие же кресты рисовали и сверху для летчиков Люфтваффе.

Неподалеку от расположения дивизии «Тотенкопф» в спешном порядке формировалась 22-я танковая дивизия Вермахта. Поскольку все танки, приходившие с заводов, и даже восстановленные Pz-III и Pz-IV шли на пополнение войск СС, то вновь формируемые танковые дивизии Вермахта, в том числе и 22-я, вооружались всем, чем только можно было. Это были восстановленные или привезенные из тыловых частей старые Pz-I и Pz-II разных модификаций. Чешские Pz-38(t) и даже совсем старые Pz-35(t). Переоборудованные немецкими радиостанциями тихоходные, но хорошо бронированные, французские Somua S35 — Pz-35(f), которые ранее состояли на вооружении оккупационных частей во Франции и на Балканах. Были в значительном количестве и русские Т-26Э, получившие наименование Pz-26(r). На некоторые из них ставили немецкие башни с 50-мм пушками, снятые с подбитых Pz-III.

A y Йозефа танка не было. Вот он и сидел второй день в этом борделе, пьянствуя в обществе вульгарных раскрепощенных особ женского пола, именуемых в народе дешевыми проститутками. Собственно, до воссоединения с СССР, пока Вильно находился в составе Польши, здесь также был бордель, который продолжал работать некоторое время и после передачи Виленской области Литве. А год назад, после воссоединения Литвы с СССР, бордель закрылся. Но вскоре началась война, в город вошла немецкая армия, и при активном содействии оккупационных властей заведение продолжило свою сомнительную деятельность. Командовала борделем все та же пани Новодворская — престарелая, ярко накрашенная вульгарная дама с пышными формами. Еще в Первую мировую она обслуживала кайзеровских солдат прямо на улице, прежде чем уже при Пилсудском открыть собственное заведение. Ее девочки были такими же вульгарными и ярко накрашенными, хотя и несколько помоложе хозяйки. Они так же как, и их мадам, сохранились в Вильно от панско-демократической Польши.

Йозеф сидел за столиком в изрядном подпитии в компании двух девиц и хлебал французский коньяк местного разлива. Он уже подумывал, а не пора ли, прихватив с собой недопитую бутылку, вместе с этими «фройляйн» подняться «в нумера», как неожиданно дверь распахнулась, и в зал вбежал его механик-водитель штурмман Зальман.

— Хайль Гитлер, господин гауптштурмфюрер! — с порога крикнул штурмман прямо на бегу.

— Х-хайль... Г-ги-итлер! — пьяным голосом ответил Йозеф. — Ч-чего стоишь?! Садись, я т-тебе коньяка, хочешь, налью?.. Чего смотришь?.. Думаешь, солдату нельзя пить вместе с офицером?.. Д-да, нельзя! Но сегодня я разрешаю, сегодня м-можно...

— Господин гауптштурмфюрер, вас срочно вызывают в часть! Прибыли новые танки! — выпалил механик-водитель, переводя дыхание.

— Девочки, мы едем кататься на танках?! Конечно, мы едем кататься на танках! — пьяно заорал Йозеф. — Господа, мы едем кататься на танках! Я всех покатаю на танках!

Проститутки глупо захихикали. Штурмман их отпихнул и, обхватив своего командира сзади за туловище, поволок к выходу. Гауптштурмфюрер сквернословил и брыкался, размахивая полупустой бутылкой.

— К-куда ты м-меня тащишь?! — орал Йозеф. — Отпусти, там остались дамы. Х-хочешь, я т-тебя с ними познакомлю?! Не хочешь?!. Ты свинья! Ты грязная славянская свинья! Ты... ты... большевистская сволочь! Вот! Понял?! Большевистская сволочь!..

Но механик-водитель молча вытащил своего командира на улицу и засунул в коляску мотоцикла «Цундапф», стоявшего у входа в бордель. После этого фон Блицман немного успокоился, отхлебнул прямо из горлышка коньяка и, фальшивя, начал орать популярную солдатскую песню «Лили Марлен»:

Штурмман завел мотоцикл и помчался в направлении дислокации дивизии. По дороге фон Блицман умудрился наблевать не только в мотоциклетную коляску, но и на свой мундир. По прибытии в часть экипаж раздел своего командира. Танкисты вылили на него несколько ведер холодной воды и кое-как надели повседневный танковый мундир вместо испорченного парадного. Затем его заставили выпить ковш русского кваса, который более-менее прогнал похмелье и привел Йозефа в чувство. Он уже не орал и не буянил, но соображал еще по-прежнему туго да и на ногах стоял еле-еле.

Посовещавшись, танкисты все же повели своего командира к штабу полка, поддерживая, чтобы он не упал. Около избы, где размещался штаб, стояло четыре трейлера, на которые были погружены танки. Это была новая модификация Pz-IVF2 с 75-мм длинноствольной пушкой. Собственно, именно из-за прибытия этих танков Йозефа и вытащили из борделя. Кайф ему обломали, но что поделать, если война на востоке оказалась вовсе не такой легкой прогулкой, как во Франции или в Польше. Даже женщины здесь были совершенно другими, если не считать пани Новодворскую и ее девочек. Особы этой категории одинаковы везде. В Прибалтике и Западной Украине женщины были более-менее легкодоступны для обладателей серо-зеленых, и уж тем более черных мундиров, но в Белоруссии и русских областях все было по-другому. Если во Франции, Польше и Прибалтике находилось достаточно желающих развлечь немецких солдат и офицеров, то в России женщины сопротивлялись как могли, кричали, впивались ногтями в лица, стараясь выцарапать глаза, плевались. Но самое страшное было то, что после таких развлечений в гости из леса почти всегда являлись партизаны, чья месть была страшна.

Мысль о партизанах, окончательно отрезвила Йозефа, как раз к тому моменту, когда его подвели к группе штабных офицеров и каких-то людей в штатском, стоявших около трейлеров с новыми танками.

— Хайль Гитлер! — слегка заплетающимся языком гаркнул фон Блицман, вскинув правую руку, которая откровенно дрожала после спиртного.

— Хайль! — откликнулись присутствующие.

— Гауптштурмфюрер фон Блицман по вашему приказу прибыл, господин штурмбаннфюрер! — доложил Йозеф командиру полка.

— Очень хорошо, гауптштурмфюрер, — ответил командир. — Сегодня в нашу дивизию поступили четыре экспериментальных танка Pz-IVF2 с новым 75-мм орудием KwK-40 L/43. Эта модификация еще только готовится к производству, но ввиду нехватки техники на фронте четыре экспериментальных прототипа, изготовленные для испытаний, передают в нашу дивизию. Испытания они будут проходить сразу в бою. Мы решили передать эти машины в вашу роту, гауптштурмфюрер.

— Хайль Гитлер! — вновь проорал фон Блицман, который хоть и стоял на ногах при помощи своих подчиненных, но соображал еще туго, а потому не мог понять, как относиться к получению экспериментальных танков.

Реакция Йозефа и его громкие крики «Хайль Гитлер!» понравились собравшимся, особенно тем, кто был в штатском. Это, скорее всего, были представители конструкторского бюро и фирмы-изготовителя.

— О-о-о, дас ист гут официр! Дас ист натюрлих эсэс-ман! Дас ист кул! — затараторили инженеры и представители завода. Вероятно, именно таким им и представлялся настоящий бесстрашный офицер СС — с безумным взглядом и орущий «Хайль Гитлер!» в ответ на любой вопрос. К их счастью, Йозеф предпочел общаться, стоя на почтительном расстоянии. Источаемый им перегар значительно больше подходил для травли евреев в мифических газовых камерах, нежели пресловутый гранулированный инсектицид «Циклон-Б». В общем, верный солдат фюрера предстал перед техническими гениями германского танкостроения во всей красе.

29 июня 1941 года. Лес в окрестностях Свенщны.

Расположение 5-й танковой дивизии 3-го мех-корпуса.

— Рота, подъем! — скомандовал Иван. Был уже вечер. В первой половине дня экипаж полностью облазил всю машину от днища до башни, проверив все крепления, дозатянув гайки и болты, устранил небольшую течь масла. Танк укомплектовали лопатами, топорами, двуручными пилами и тросом. На надгусеничные полки положили по бревну, а на лобовой бронелист навесили запасные траки. Кроме того, экипаж успел нанести на танк и замысловатую камуфляжную окраску в соответствии с рекомендациями наставления по маскировке. Наводчик, который умел неплохо рисовать, написал на борту «Русские, вперед! За Родину!», а на башне рядом со свеженанесенным по трафарету номером танка нарисовал профиль Сталина. Другие экипажи, которые успели быстро закончить основную часть подготовки машин, также занялись камуфляжной раскраской и нанесением патриотических лозунгов и всевозможной танковой живописью. Самодеятельные художники имелись если не в каждом экипаже, то, по меньшей мере, в каждом взводе.

Батальонный комиссар Приходько, обходя ряды танков, проверял наносимые лозунги на предмет соответствия политике партии и отсутствия бранных слов. Особенно понравился комиссару лозунг, начертанный его земляком из Харькова, сержантом Ничипуренко: «Бей фашистских жидов!» Комиссар даже объявил комсомольцу Ничипуренко устную благодарность, крепко пожал руку и предложил немедленно вступить в партию вне очереди, намекая на то, что сержант может в будущем избрать карьеру политработника.

— Спасибо, товарищ комиссар! В партию завсегда рад! Вот тока освободим братский немэцкий пролетариат от фашистских демократов и буржуев, — ответил бравый сержант, широко улыбаясь, и добавил: — Бачил я, що фашистские гады наших жидов шмаляют. Так ют, пусть разумеют, що как дойдем до Немэтчины, с ихними жидами еще гирше зробим! За наших советских жидов перебьем усех фашистских!

Вся рота и комиссар дружно хохотали. А комсомольца Ничипуренко все же заставили написать заявление, которое комиссар обещал рассмотреть на ближайшем партсобрании.

После обеда танкисты отсыпались. И вот двадцать один ноль-ноль. Приказано поднять экипажи, сорок минут на ужин и мытье-бритье, а в двадцать один сорок командирам рот явиться к командирам батальонов. Иван нашел командира батальона около его танка, сидящим на бревне с картой в руках.

— Здравия желаю, товарищ майор!

— А, Ваня, садись! — похлопал командир по бревну рядом с собой. — В общем, объясняю твою задачу. Примерно через час начнем выдвигаться, как получим команду. Лето, черт побери, темнеет поздно, ночи короткие. Двигаемся, соблюдая радиомолчание и максимальную светомаскировку. Рацию только на прием. Управление колонной — флажками.

— Ясно, товарищ майор!

— Вот, держи карту и слушай свою задачу. — Комбат передал Ивану лист двухкилометровки, а Иван положил на колени планшет и достал карандаши. — Двигаемся в полковой колонне вот сюда. Здесь разделяемся на батальонные колонны и двигаемся сюда. Вот здесь на этом перекрестке около высоты 26.5. Затем наш батальон выдвигается к деревне Ольховка. Там мы должны быть за час до рассвета. Проводим рекогносцировку и к рассвету занимаем позиции и маскируем технику. Твоя рота, предположительно, сосредоточится в этой рощице, недалеко от западной окраины деревни.

— Ясно, товарищ майор!

— Только смотри, вот этот мостик и не то речка, не то ручей у меня вызывают сомнение. Как бы там местность не была заболоченной. Там будь аккуратнее. Сначала вылези, сам погляди, пешком пройдись. И не лезь сразу всей ротой. Сначала пусть один танк пройдет, а дальше смотри, можно ли соваться. Командир полка обещал поручить саперам и разведке осмотр маршрутов, но, сам понимаешь, что до рассвета времени мало и надеяться лучше на себя.

— Есть, товарищ майор.

— Ладно, раз вопросов нет, тогда иди, ставь задачи командирам взводов. Скоро выдвигаемся.

Иван уложил карту, на которую нанес маршрут, в планшет и бодрым шагом пошел к своей роте. Экипажи уже стояли около машин. Он собрал командиров взводов, объяснил маршрут, передал приказ соблюдать светомаскировку и радиомолчание. Для лучшей маскировки на машинах развесили маскировочные сети, так, чтобы их не сорвало при движении, и дополнительно прикрепили ветки с листвой. Танки стали издалека похожи на поросшие кустарником холмики.

«По машинам!» — понеслась по дивизии команда. Командиры рот и взводов, высунувшись в люки, подняли руки с флажками. В двадцать два двадцать полк начал вытягиваться в колонну. Дождались, пока по дороге пройдет колонна другого полка и колонна зенитно-артиллерийского дивизиона, а затем начали движение. Летняя ночь была относительно светлой, и по возможности шли, стараясь не пользоваться фарами. К утру рота капитана Терехова вышла к заболоченной низинке, по которой протекал не то большой ручей, не то крохотная речка. Сия водная преграда хоть и была обозначена на карте тоненькой синей извилиной, но названия не имела.

Как и предполагал опытный комбат, низинка была хоть и не широка, но заболочена. Танкистов встретили разведчики на двух мотоциклах. Увидев приближающиеся танки, разведчики выбежали навстречу, размахивая руками.

— Стой! Стой!

Иван поднял над головой красный флажок. Ротная колонна остановилась.

— В чем дело, разведка?! — крикнул Иван.

— Это ваши танки, капитан, должны здесь пройти?! — спросил командир разведчиков. — Речка — ерунда, только вот берега болотистые. Танки могут завязнуть. А мост, сами видите, только крестьянскую телегу и выдержит.

Разведчик махнул рукой в сторону хлипкого низенького мостика, который действительно не внушал доверия.

— А объезд есть?! — поинтересовался Терехов.

— Поблизости нет! Там направо в пяти километрах есть мост, но он тоже танки не выдержит, а налево — болото. Вокруг болота довольно большой крюк получится.

Капитан Терехов задумался над тем, что делать в такой ситуации. До рассвета оставалось всего два часа. Сразу после восхода солнца ожидали появления если не немецких пикировщиков, то, как минимум, разведчиков. А танки нужно было еще и замаскировать. Немцы старались за счет авиации компенсировать превосходство русских в бронетехнике. Можно было бы, конечно, уложить гать из бревен, благо заболоченная полоса была небольшой — всего полсотни метров в ширину. Но это опять же требует много времени. Ну что же, придется рискнуть, решил Иван и подозвал командиров взводов.

— Мужики, снимаем бревна с машин и укрепляем мостик, а затем пробуем проскочить на скорости.

— А мостик выдержит? — засомневался один из взводных.

— Одну машину, если на скорости, да если бревнами укрепить, то выдержит. Может, даже три-четыре машины так проскочат, а остальные этот мостик просто в щепки разнесут. Вся рота так не переправится, а через болотину идти, так точно увязнем, — сказал другой.

— Главное, чтобы хоть одна машина оказалась на том берегу, — ответил Иван. — Остальные перетащим тросом. К мостику дорога подходит по насыпи, там мы проедем. Высота насыпи около моста менее метра. Втянуть туда танк не так уж сложно. Может быть, даже своим ходом можно, если в иле не увязнет. Наводить переправу, класть гать или ждать саперов — нет времени. Надо до рассвета замаскировать машины, а то «лаптежники» в гости пожалуют — мало не покажется.

Экипажи сняли с танков бревна и, как могли, укрепили ими опоры и настил хлипкого мостика. Первым пошла машина капитана Терехова. Механик-водитель отвел машину назад метров на двести и, как следует разогнав тридцатидвухтонный танк, с грохотом пронесся на другой берег, разнесся в щепки перила с левой стороны. За ним последовал танк командира первого взвода. С каждым проносившимся танком мост гремел и раскачивался все больше. С него начали отлетать доски и бревна, и вот, наконец, на девятой машине мост рассыпался. Танк с громким плеском рухнул в воду. В разные стороны полетели тучи брызг вместе с бревнами и досками. Двигатель заглох. Механик-водитель завел его снова и попытался въехать на оставшуюся от моста насыпь, благо речка была не глубже полуметра и имела песчаное дно. Однако мешали выехать оставшиеся от моста остатки опор. Танкистам пришлось снять комбинезоны и сапоги, а затем двуручными пилами спилить остатки опор под основание — прямо в воде около дна. Танк подцепили тросами и быстро вытащили на берег. Затем убрали остатки опор на другом берегу, и речку пересекли оставшиеся четыре танка.

На переправу ушло чуть больше часа. Пока переправлялись оставшиеся танки, Иван уже намечал в роще позиции. К рассвету вся рота стояла под деревьями, укрытая маскировочными сетями. И не зря — как только взошло солнце, в небе появилась «рама» — двухкилевой разведчик Focke-Wulf FW-189, успевший получить весьма дурную репутацию. Вслед за ним по разведанным целям почти всегда или наносили удар бомбардировщики, или начинался артиллерийский обстрел. Да и сама «рама» имела неплохое пулеметное вооружение.

Однако, полетав над рощей и деревней, «рама» удалилась. Часа через два в небе появились три десятка бомбардировщиков Heinkel He-111, но и они, пролетев на большой высоте, направились куда-то на север.

День в целом прошел спокойно. Танкисты выкопали укрытия для танков и, загнав их туда, замаскировали. Механики-водители продолжили возиться с машинами. Командиры изучали карты и местность. Во второй половине дня появился взвод саперов и начал вместо разрушенного мостика строить новый, который мог бы выдерживать тяжелую технику. Под утро по нему должны были пройти гаубичный дивизион, мотострелковый полк на грузовиках и два пеших стрелковых полка. Войска подтягивались скрытно, по ночам, прячась днем в лесах и населенных пунктах. Командование явно готовило что-то грандиозное. По данным разведки, подобные приготовления проводили и немцы.

Однако противник, находившийся в цейтноте и спешивший деблокировать свои окруженные группировки до того, как они будут уничтожены или капитулируют, торопился, и немецкие войска двигались к фронту и ночью, и днем, не имея возможности позволить себе такую роскошь, как скрытность. И если русская авиация, чтобы не выдать районы сосредоточения войск и направление ударов, демонстративно проявляла активность на ложных направлениях и особенно не «светилась» на основных, то районы сосредоточения немецких войск постоянно охранялись истребителями.

Несмотря на то, что в начале войны русские ВВС имели некоторое численное превосходство, теперь количество самолетов выровнялось за счет больших потерь авиации в первые дни войны. Основной причиной была более высокая подготовка и больший боевой опыт немецких пилотов. И хотя русские летчики тоже успели немного набраться боевого опыта, превосходство в воздухе все же пока было на стороне противника. Сказывалось и слабое войсковое ПВО, особенно отсутствие самоходных зенитных установок, которые могли бы непосредственно сопровождать передовые части.

Однако и у русских ВВС было в запасе то, чему противник не мог противостоять, — полки «летающих танков» — бронированных штурмовиков Ил-2 с кассетными кумулятивными бомбами ПТАБ[34]. А кроме того, были гвардейские истребительные авиаполки, укомплектованные новейшими машинами и лучшими воздушными асами, которые, по меньшей мере, не уступали Люфтваффе ни по летно-боевым характеристикам самолетов, ни по мастерству летчиков. Разумеется, гвардейских ИАП было немного, но на важнейших направлениях они были способны в нужный момент завоевать господство в воздухе.

29 июня 1941 года. Деревня Окуневка.

Дислокация 3-й танковой дивизии СС «Тотенкопф».

Гауптштурмфюрер СС Йозеф фон Блицман был доволен новыми танками, которые получила его рота. Это был переходный вариант от Pz-IVF к проектируемому Pz-IVG. Танк имел такой же корпус с усиленным бронированием, как версия F, но башня была несколько усовершенствована. А самое главное — танк имел длинноствольную 75-мм пушку с весьма неплохой баллистикой, превосходящей 76-мм пушки русских танков.

Танки считались секретными и доставлены были в Окуневку на трейлерах, укрытые брезентом. Специальное подразделение СС осуществило выселение всех жителей деревни, включая стариков, женщин и детей. Жителей предполагалось отправить на строительство оборонительных сооружений на минском направлении. По мнению немецкого командования, их, конечно, следовало бы отправить в концлагерь или расстрелять, но ни времени, ни свободных зондеркоманд в его распоряжении не было. Да и траншеи кому-то надо было срочно копать. Отправили их под конвоем обычного пехотного взвода.

Как итог — на колонну напали партизаны, командир которых был родом из Окуневки. Солдатиков, конвоировавших колонну и не оказавших партизанам сопротивления, пожалели и, разоружив, отпустили. Тем более что это были такие же простые немецкие крестьяне, которые особой злобы к русским собратьям не испытывали и жестокости не проявляли. А вот занявших деревню эсэсовских танкистов партизаны обещали наказать. Для обеспечения безопасности дивизии «Тотенкопф» и особой охраны секретных танков к вечеру в Окуневку прибыл батальон Россиянской Освободительной Армии, набранной из числа предателей и уголовников. Однако вместо охраны каратели из этого батальона занялись пьянством и мародерством. Дело дошло до того, что немецким солдатам пришлось набить морды нескольким совсем уж распоясавшимся «освободителям», после чего остальные начали вести себя тише, а блатные песни орать не так громко.

Фон Блицман сидел в избе за столом вместе с офицерами своей роты и снимал остатки вчерашнего похмелья деревенским самогоном, который для него притащил командир батальона РОА Афанасович.

— Ви пейтэ, пейтэ, пан гауптштурмфюрер, — заискивающе суетился Афанасович. — Баб для вас шукали, но бабуле нэма. Усе к партизанам таки сбэжали. Но ви тока скажите, тока намекните, сразу вам петуха сорганизуем.

Йозеф задумался. Петуха было бы хорошо, он давно не ел куриного супчика, который очень любил. А еще было бы неплохо на второе жареные куриные ножки с картошечкой и грибочками.

— Ja, ja! Eine peetuh ist gut! — потирая руки сказал гауптштурмфюрер.

— Сей момент, пан начальник! — с готовностью ответил Афанасович. — У нас есть во взводе Мишаня. У ентого шлемеля такой нежный тухес да еще и разработанный. Когда я чалился на Колыме, куды меня красноперые загнали, Мишаню весь барак имел. Все довольны были, особенно пахан наш — старик Истархман, царство ему небесное. Его начальник лагеря, майор Аратов, сука ментовская, за попытку к бегству под вышку подвел еще в тридцать восьмом.

Фон Блицману были не интересны все эти лагерные байки, которые ему периодически пытался рассказывать Афанасович. Гауптштурмфюреру хотелось супчика с пе-тушатиной.

— Ти много... э... говорийть! Ти есть приносить петух! Приносить петух, нихт говорийть! Ферштейн?! Шнеля, шнеля!

— Ой-вэй, пан Начальник! Как прикажите, вам понравится. Вот вам крест пгавославный, пан начальник! — Афанасович истово перекрестился, пятясь к дверям.

Вскоре в избу ввели Мишаню — убогое существо неопределенного возраста в дурацких очечках.

— Да дгавствут товагищ Гилер! Хайль! — картавя поздоровался Мишаня с порога, низко поклонившись. — Чего изволите пан гаупштугмфюрер?

— Аль тидабре, тимцице, шармута![35] — оборвал его Афанасович.

Мишаня повернулся к фон Блицману спиной, наклонился и спустил штаны, выставив свою прыщавую задницу. Сидевшие за столом офицеры заржали. Только тут фон Блицман понял, что бандиты просто издеваются над ним, офицером СС. Обещали накормить петушатиной, а вместо супа и жареных куриных ножек с картошкой показывают ему грязную задницу. Ну эти унтерменши допрыгаются! Он им покажет, как издеваться над офицером СС!

— Вас истдас фюр айне шайсе?! Ду бист шайсканакке![36] — закричал гауптштурмфюрер, выхватывая пистолет. — Сейчас вы у меня допрыгаетесь, чертовы унтерменши!

Афанасович и Мишаня в страхе выскочили из избы. При этом Мишаня, который даже не успел надеть штаны, споткнулся на крыльце и с разбегу полетел на землю физиономией вперед.

— Ну ничего, скоро эти унтерменши узнают, как проявлять непочтение к офицеру СС! — зло проговорил гауптштурмфюрер, глядя в окно на то, как Мишаня встает с земли и размазывает по грязной физиономии кровь, текущую из разбитого при падении носа. — В первом же бою они пойдут впереди наших танков. А то халявы захотели — под видом ловли партизан самогон бухать да деревенских девок насиловать.

Во дворе послышалось тарахтение мотоцикла, и вскоре в избу вошел шарфюрер в запыленной серо-зеленой форме и мотоциклетных очках на каске.

— Хайль Гитлер! Гауптштурмфюрер фон Блицман?! — спросил прибывший, щелкнув каблуками пыльных сапог и вскинув правую руку.

— Хайль Гитлер! Да, это я, — ответил Йозеф, также поприветствовав посыльного.

— Вам пакет! — сообщил вестовой и, открыв планшет, достал из него несколько запечатанных конвертов, один из которых протянул гауптштурмфюреру. Сказав на прощание еще раз «Хайль Гитлер!», посыльный вышел. Во дворе вновь послышался треск мотоциклетного мотора, который вскоре исчез вдали.

Йозеф сел за стол и раскрыл пакет. Там находилась карта с обозначением исходной позиции для предстоящего наступления и маршрут выдвижения к ней. Кроме того, приказ на следующую ночь скрытно туда выдвинуться. Согласно этому приказу рота должна была действовать во втором эшелоне батальона в качестве резерва для развития наступления. Потону приказа Йозеф понял, что, учитывая наличие в роте новейших машин с мощными пушками, их будут задействовать преимущественно для борьбы с русскими танками.

Но наибольший интерес вызвал у гауптштурмфюрера еще один документ, помеченный как особо секретный и находившийся в отдельном запечатанном конвертике внутри основного пакета. Это было наставление по боевому применению тяжелых танков. Судя по дате, оно было утверждено всего два дня назад. В нем описывалась тактика применения тяжелых танков и противотанковых самоходных орудий, которые должны были начать поступать на вооружение Вермахта. Бой предполагалось строить на преимуществе в баллистике немецких 75-мм танковых пушек и планируемых для проектируемых новых тяжелых танков 88-мм над баллистикой русских 76-мм танковых пушек.

Построение танковых частей в бою рекомендовалось осуществлять в два эшелона. В первом эшелоне должны были действовать более старые танки и пехота. Их задача состояла в борьбе с противотанковой артиллерией противника, пехотой и огневыми точками. Кроме того, на них возлагалась и функция целеуказания. Новые танки с мощными орудиями должны были двигаться позади, вне зоны эффективного огня русских танковых пушек и выбивать русские танки, оставаясь для них недосягаемыми. Это в корне противоречило старой концепции «танки с танками не воюют», согласно которой основным средством борьбы с танками являлась противотанковая артиллерия. Хотя и на важную роль артиллерии в организации противотанковой обороны тоже обращалось внимание, а также указывалось, что она обязательно должна поддерживать танковые атаки.

Значит, завтра на рассвете предстоит бой с русскими. Но теперь у Йозефа есть новый танк, который вполне может тягаться с тридцатьчетверками по бронированию, которое было усилено, а по баллистике орудия даже его превосходит. Тем более что в боекомплекте были еще и новые подкалиберные снаряды с сердечником из вольфрамового сплава. А впереди пойдет «Российская Освободительная Армия». Ведь рекомендуется многоэшелонное построение. Вот первым эшелоном и пойдут эти унтерменши, имевшие наглость показывать ему задницу. А уж за ними по их трупам пойдут немецкие танки и немецкие солдаты. А позади всех пойдет рота фон Блицмана со своими всесокрушающими машинами.

— Понтер, передай экипажам мой приказ готовиться к наступлению! — приказал Йозеф находившемуся в избе унтершарфюреру. — Выступаем вечером, как только стемнеет. Да, скажи еще Луцце, пусть посмотрит за тем, чтобы эти россиянцы нашли в деревне телеги и лошадей. Они поедут с нами.

— Яволь, майн фюрер! Зиг хайль! — ответил унтершарфюрер и отправился выполнять приказ.

29 июня 1941 года.

Роща близ деревни Ольховка.

Вечерело, солнце уже село, но было еще относительно светло. Большинство танкистов спали в палатках, бодрствовали в основном лишь часовые. Капитан Терехов, отоспавшись еще днем, пошел осматривать расположение роты и проверять посты.

— Товарищ командир! — окликнул его чей-то голос, когда он вышел на опушку рощи.

Иван обернулся. Под кустом с автоматическим карабином АВС-36К в мускулистых руках сидел сержант Ничипуренко.

— Как служба, сержант? В сон не клонит?

— Нет, товарищ командир. Как можно, я ж на посту! — ответил Ничипуренко. — Мне ж спать совсем нельзя. Я вот сижу да глядю у нэбо и думу думаю, що це таке «жид пархатый»? Это що получается, они летать могут? А ви що разумеете, товарищ командир? Що значит «пархатый»?

Иван задумался. «Пархатый» от слова «порхать», то есть летать, что ли? Он попробовал представить себе порхающего Соломона Давидовича Шмуленсона, завмага, проживавшего в его доме в Питере этажом ниже. Сначала Иван представил, как Соломон Давидович летает, размахивая руками, как крыльями. Но не получилось — ручки у него были короткими, а тело грузным. Тогда Иван представил себе Соломона Давидовича с крыльями как у бабочки, но только огромными. С такими крыльями завмагу удалось взлететь, но низенько-низенько. Но ведь у Соломона Давыдовича не было крыльев? А ответить на вопрос сержанта надо было. Политрук Приходько постоянно говорил, что командир всегда должен отвечать на все вопросы, возникающие у бойцов, особенно политические. Сам батальонный комиссар никогда не терялся и всегда знал, что ответить и как подбодрить личный состав. Но капитан Терехов был командиром танковой роты, а не политруком.

— В общем, боец Ничипуренко, я так думаю, что летучий жид, — это пилот Люфтваффе. Это — фашистский стервятник, который подло бомбит наши мирные города. Как с ними бороться, вы должны были прочитать в наставлении по противовоздушной обороне бронемеханизированных частей. Политический аспект данного вопроса вам лучше разъяснит товарищ Приходько.

— Товарищ командир, а среди фашистов есть члены партии?

— Это провокационный вопрос, товарищ сержант. Коммунистическая сознательность не позволяет коммунисту быть фашистом. Тем более, сами видели, что у них на танках кресты церковные намалеваны. Никакой атеист, даже беспартийный в такой танк не полезет. Какой из этого можно сделать вывод, товарищ Ничипуренко?

— А какой еще вывод-то делать?! С фашистами и так все ясно! Все фашисты — жиды!

— Формулировка не совсем политически корректная, но в целом верная. Я думаю, что товарищ Приходько не будет возражать, хотя найдет более политически корректную формулировку, в большей степени соответствующую генеральной линии партии и руководящим указаниям товарища Сталина, — похвалил бойца капитан.

В небе послышался шум двигателей самолета. Иван задрал голову и поднял бинокль. Летел одиночный самолет. В сумерках он выглядел лишь как силуэт, но, скорее всего, это был немецкий трехмоторный Ju-52, который, будучи создан как пассажирский, в середине тридцатых рассматривался и как бомбардировщик. Но к 1941 использовался только как транспортный. От самолета отделилось несколько точек, а затем в вечернем небе раскрылись купола парашютов. Раз, два, три... шесть парашютистов. Значит, это немцы, высаживающие разведывательную группу. Надо срочно их уничтожить, пока они не обнаружили, что в округе под каждым деревом прячется танк, а под каждым кустом — пехота. Тем временем немецкие парашютисты опускались на поле между рощей и деревней.

— Мыкола! Видишь парашютистов? — шепотом спросил Иван.

— Так точно, товарищ капитан! — также шепотом ответил Ничипуренко. — Вот они и прилетели, пархатые...

— Отставить антисемитизм товарищ сержант! — приказал капитан Терехов. — Мы воюем с фашистами не потому, что они евреи, а потому, что они — враги нашей Родины! Ясно, товарищ сержант!

— Так точно, товарищ капитан?! Ну, ща мы им покажем як на нашу советску Батьковщину нападать! — сказал Ничипуренко, решительно сжимая в руках автоматический карабин.

Иван достал трофейный финский 9-мм Лахти, который носил вместо табельного TT еще со времен Зимней войны. Они вдвоем находились на самой дальней опушке рощи и поднимать роту по тревоге уже не было времени. Пока будешь бегать к расположению ближайшего экипажа, немцы уже приземлятся и могут скрыться. Придется действовать вдвоем против шестерых. Благо, если начнется стрельба, бойцы услышат и минут через десять здесь будет вся рота.

Тем временем ветер сносил немецких парашютистов все ближе к роще. Иван посмотрел на них в бинокль. Здоровые парни в камуфляже с засученными рукавами, в десантных касках, затянутых камуфляжной тканью. За спиной ранцы, в руках пистолеты-пулеметы МР-38. На ногах шнурованные десантные ботинки. Диверсанты, водя стволами автоматов, внимательно вглядывались в темные заросли, на которые их нес ветер.

Первый из парашютистов опускался быстрее остальных, так как под ним на веревке болтался еще и тюк со снаряжением. При этом его больше, чем остальных, сносило в сторону рощи, как раз к тому месту, где в кустах притаились Терехов и Ничипуренко. Немец пытался подтягивать стропы парашюта, но его все равно несло на деревья.

В итоге тюк пролетел прямо там, где сидел Терехов. Иван еле успел лечь на землю, и тяжеленный тюк пронесся над ним, с треском ломая кусты. Ничипуренко успел отскочить в сторону. Сверху послышался треск веток, затем удар и фашистский вопль: «Лех тиздайен!»[37] После этого на землю свалился немецкий парашютист, которого приложило о березу прямо физиономией. Он был страшно зол и бормотал что-то нецензурное.

— Хэндэ хох! Гитлер капут! Ротфронт! Коммунистен форвард! — крикнул Иван, вскакивая с земли и передергивая затвор своего Лахти.

— Нихт Гитлер капут! Сталин капут! Их бин нихт коммунист, их бин нацист! Ата роде макот, руссише хазир?![38] — зло ответил гитлеровец и, клацнув предохранителем автомата, зловеще добавил: — Лехлетахат![39]. Но закончить свою гневную речь он не успел, так как на его каску опустился могучий кулак сержанта Ничипуренко. Каска слегка промялась на макушке и натянулась на голову несчастного диверсанта аж до переносицы, после чего гитлеровец рухнул в траву.

— Нах блин коммунист, говоришь?! Это куда ты, падла жидовская, коммунистов послал! — сурово промолвил сержант, пиная гитлеровца ногами. — Кто тебе позволил комунистов на... посылать?! Погоди, вот доберемся до вашей Немэтчины, мы вам покажем настоящий еврейский погром. Вашему гаду Гитлеру я лично пейсы оторву! Так ему и передай, мол, придет сержант Ничипуренко и пейсы оторвет!

— Товарищ Ничипуренко, я же приказал отставить антисемитизм! Повторяю мы воюем с фашистами потому, что они напали на нашу Советскую Родину, а их национальность, партийность и вероисповедание тут вовсе ни при чем... — примирительно сказал Иван, но, увидев на шее лежащего без сознания диверсанта железный крест, сам от души пнул его ногой в солнечное сплетение и добавил: — Хотя религиозных мракобесов я, как атеист, тоже не люблю!

— А що с остальными робить бум, товарищ капитан?!

— Остальных придется перестрелять, как врагов народа, — ответил Иван, пытаясь сообразить, как вдвоем, имея карабин и пистолет, перестрелять пятерых здоровых диверсантов, вооруженных автоматами.

— Ну, ща я этим троцкистам покажу! — пробубнил Ничипуренко, клацнул затвором карабина и залег в кустах, целясь в сторону поля.

Иван поднял автомат лежащего без сознания немца и тоже залег в кустах. Рядом с собой он заметил темный силуэт того самого тюка, который его чуть было не зашиб при падении. Иван отложил автомат и быстро расшнуровал тюк. В нем были заряды взрывчатки, провода, гранаты, консервы, рация, а главное — пулемет MG-34 и несколько коробок с лентами для него. Иван достал пулемет, пристегнул коробку с лентой, открыв крышку ствольной коробки, уложил конец ленты в механизм подачи и, поставив трофейный пулемет на сошки, изготовился к стрельбе.

Немцы приземлились всего метрах в ста и, уже закончив собирать парашюты, направились к роще. Иван прицелился и нажал на спусковой крючок. Первая же очередь срубила двоих диверсантов, а оставшиеся мгновенно залегли и начали отстреливаться из автоматов короткими очередями. Рядом с Иваном такими же короткими очередями начал стрелять Ничипуренко. Где-то вдали послышались крики: «Подъем! Тревога! Взвод к бою!» Послышался рев танкового дизеля, и вскоре на опушку с лязгом выкатился один из танков. Оставшиеся трое диверсантов вскочили и, пригнувшись, побежали прочь в ночную темноту. Иван, выпустив им вслед длинную очередь, побежал за ними вдогонку. Позади Терехова, тяжело топая сапогами, бежал Ничипуренко. Мимо пронесся танк из третьего взвода. Поняв, что убежать не удастся, трое оставшихся в живых диверсантов боязливо встали с поднятыми руками.

29 июня 1941 года. Деревня Окуневка.

Деревенская площадь.

К вечеру, когда рота фон Блицмана уже была готова к выдвижению, в деревню прибыл взвод мотоциклистов и рота панцергренадеров на грузовиках. «Россиянские освободители» кучковались около собранных в деревне крестьянских телег. К ним подошел пузатый попик с грязной нечесаной бородой и огромным золоченым крестом поверх засаленной рясы. Он затянулся сигаретой, которую только что стрельнул у кого-то из немецких солдат, и, размахивая воняющим кадилом, начал блеять молитву, благословляющую солдат «Россиянской Освободительной Армии» на борьбу с большевизмом и прославляющую германского фюрера Адольфа Гитлера, якобы несущего свободу русскому народу.

— Адонай элоэйну адонай эхад! Господь бог наш, господь единый! — картаво блеял христианский мракобес. — Иже еси на небеси! Славься фюрер германский Адольф Гитлер, якоже земное воплощение бога нашего Иешуа, сына Иеговы-Савоафа! Да будут прокляты отошедшие от церкви русские атеисты-язычники! Да снизойдет на них гнев господен, вложенный в наши руки в виде немецкого оружия! Освободим святую православную Россиянию от сатаны Сталина и его коммунистических бесов! Бей коммунистов! Бей русских!

В конце своей молитвы попик сорвался на визг. «Россиянские освободители» встали на колени и, вылупив безумные после выпитого самогона глаза, истово крестились, бормоча молитвы. Темные христианские боги вновь требовали кровавого жертвоприношения.

— Чь-его рас-сели-ись, тармое-еды?! — крикнул подошедший немецкий фельдфебель. — Шнеля, шнеля, думкопфен!

— Яволь, пан офицер! — подобострастно ответил Афанасович, кланяясь немцу, и заорал на своих подчиненных. — Быстро на телеги, ублюдки, пан офицер приказывает!

Каратели, боязливо глядя на фельдфебеля, прекратили блеять молитвы и, встав с колен, полезли на телеги. После того, как Афанасович прогневал гауптштурмфюрера фон Блицмана, пытаясь его ублажить, они опасались пререкаться с немцами. Сам Афанасович так и не мог понять, чем же так прогневал эсэсовца. Наиболее вероятной причиной он считал то, что из-за спешки не приказал Мишане подмыться, и господин офицер побрезговал его грязной задницей.

Вскоре диск солнца закатился за лес, окрасив небо в зловещий багрово-красный цвет. Немецкая колонна двинулась в путь. Впереди следовал мотоциклетный взвод, разведывая дорогу. За ним на телегах тащились каратели из РОА, которые временами спешивались в болотистых низинах и укладывали на дорогу бревна и вязанки хвороста, чтобы предотвратить возможное увязание следовавших позади танков. Поскольку новые Pz-IVF2 были в полтора раза тяжелее, чем танки первых серий при сохранении той же ходовой части, лишь со слегка расширенными гусеницами, то мягкий грунт, а тем более болотистый, представлял для них серьезную проблему. Замыкала колонну панцергренадерская рота на грузовиках.

К середине ночи рота фон Блицмана прибыла на исходную позицию. Впереди и по бокам располагались остальные силы его танкового полка, усиленные дивизионом самоходной артиллерии и дивизионом противотанковых самоходок. В километре перед ними находились траншеи, занятые пехотой. Между траншеями и расположением эсэсовского танкового полка находился еще и танковый полк из состава свежесформированной 22-й танковой дивизии, имевшей на вооружении старые русские Т-26Э с башнями от Pz-Ш и чешские Pz-38(t). Где-то позади роты фон Блицмана в паре километров развертывались батареи 150-мм корпусных гаубиц. И это только то, что было известно Йозефу. А кроме этих сил к наступлению готовились другие танковые и пехотные дивизии, также усиленные артиллерией и противотанковыми частями. Судя по высокой концентрации войск на узком участке фронта, наступление предстояло серьезное. По данным разведки, русские тоже стягивали в этот район значительные силы, но вряд ли успели сосредоточить войска, а потому упреждающий удар гарантировал успех. Оглядев в бинокль освещенные лунным светом поля, которым предстояло стать полями грандиозного сражения, Йозеф лег спать, приказав разбудить себя в пять утра.

30 июня 1941 года. Роща близ деревни Ольховка.

Палатка командира танковой роты капитана Терехова.

На рассвете капитана Терехова разбудил грохот артиллерийской канонады. Он попытался вновь уснуть, но минут через двадцать его растолкал сержант-связист.

— Товарищ капитан, на проводе командир батальона!

— Капитан Терехов слушает! — сказал Иван в протянутую сержантом трубку полевого телефона.

— Ванька, немцы пошли в атаку как раз в трех километрах от нашего батальона, — сквозь шорох помех послышался в трубке голос комбата. — Поднимай свою роту. Прогревайте двигатели. Если немцы прорвут оборону, то наш батальон должен будет заткнуть прорыв. Выдвигаться будете по команде.

— Так точно, товарищ майор! — ответил Иван.

— Да, еще за поимку диверсантов объявляю тебе благодарность и сегодня же представлю к награде и тебя, и твоего Ничипуренко. Только проведи с ним политическую беседу на тему пролетарского интернационализма.

— Есть, товарищ майор, провести политическую беседу! — бодро ответил капитан Терехов.

— Вот и хорошо, молодец! Удачи! Сегодня, похоже, предстоит тяжелый день!

Капитан вернул трубку полевого телефона сержанту и, выйдя из палатки, прокричал:

— Рота, подъем! По машинам! Комвзводов ко мне!

В роще началось движение. Механики-водители полезли в танки заводить двигатели. Наводчики, стрелки и заряжающие складывали и паковали палатки. Командиры взводов уже бежали к капитану Терехову.

— Ну, что, чудо-богатыри русские?! Постоим за землю нашу, за наши города и села?! За наших жен и детей, за традиции древние?! Да за советский строй?! Который раз уже басурмане-крестоносцы лезут на Русь. Мало им было Чудского озера, Куликова поля да Бородинского! Еще захотели, суки заграничные. Танки свои вновь крестами размалевали и вновь полезли на нашу землю русскую. Как говаривал товарищ Александр Невский, кто с мечом к нам придет, тому от меча звездец и настанет! Так разгромим же на хрен проклятых крестоносных супостатов! Не отдадим землю русскую на поругание буржуям да мракобесам!

— Разгромим, товарищ капитан, не сомневайтесь! — бодро отвечали командиры взводов. — Громить крестоносных тварей долг любого русского патриота!

— В общем так, сейчас прогреваем двигатели и ждем команду. По команде выдвинемся в район высоты 36.7, где примем бой. Вопросы есть?!

— Никак нет, товарищ капитан!

— Вот и хорошо. Тогда по машинам! Да, еще, позовите комсомольца Ничипуренко.

— Есть, позвать комсомольца Ничипуренко, товарищ капитан!

Минут через пять послышался треск ломаемых кустов и тяжелый топот. К Терехову подбежал запыхавшийся Ничипуренко.

— Вызывали, товарищ капитан?! — немного отдышавшись, спросил боец.

— Да, мне комбат поручил провести с вами политическую беседу на тему пролетарского интернационализма, — начал Терехов, не совсем понимавший, что конкретно он должен поведать бойцу. — Понимаете ли, товарищ боец, в своей ненависти к врагу мы должны руководствоваться пролетарским интернационализмом. Вы понимаете, что это означает?

— А що це может означать? Це значит, що нужно бить фашистских жидов... Спасать Россию... Так, товарищ капитан?

— Товарищ боец, пролетарский интернационализм учит нас, что для спасения России нужно бить всех подряд. И жидов, и не жидов, и фашистов, и антифашистов! Теперь понятно?!

— Так точно, товарищ капитан! Бей всех подряд, спасай Россию! — с энтузиазмом ответил Ничипуренко и, широко улыбнувшись, добавил: — Так даже проще, нэ надо разбирать, хто из фашистов жид, а хто нэт!

— Это хорошо, что вам понятна сущность пролетарского интернационализма, товарищ боец! — оптимистично завершил политическую беседу капитан Терехов, надеясь, что проведенная беседа удовлетворит и комбата, и батальонного комиссара. — Ступайте к своему танку, товарищ боец. Сегодня нам предстоит постоять за нашу советскую Родину, за нашу милую Россию!

— Есть, товарищ капитан! — ответил Ничипуренко и, развернувшись, зашагал меж деревьями.

Иван тоже направился к своему танку, который уже ревел неподалеку еще не прогревшимся двигателем. Утренние лучи восходящего солнца весело играли в зеленой листве родных русских березок. Начинался новый день. Для кого-то он мог стать последним. Но никто из русских танкистов не боялся смерти, зная, что если он погибнет, то его жизнь продолжится в памяти народа. В этих самых русских березках. Каждый знал, что он жив, пока жив Русский Народ.

30 июня 1941 года. Поле в четырех километрах от деревни Ольховка.

Взгляд из люка PZ-IVF2.

На рассвете Йозефа фон Блицмана разбудил грохот канонады. Началась артиллерийская подготовка перед наступлением. Танкисты, ежась от утренней прохлады, лезли по скользкой от утренней росы броне к люкам своих машин. Один за другим заводились танковые двигатели. В пять двадцать Йозеф по радио получил команду начать выдвижение. Его рота, состоявшая из четырех взводов, следовала взводными колоннами. Впереди параллельно шли два взвода недавно поступивших с завода Pz-IIIL. За ними взвод Pz-IVF. А позади двигался взвод экспериментальных Pz-IVF2. Гауптштурмфюрер фон Блицман стоял, высунувшись по пояс из люка, держа в руках цейсовский бинокль. Время от времени он подносил его к глазам, чтобы осмотреть окрестности.

Где-то далеко впереди, в стороне русских позиций в предрассветной дымке грохотали разрывы снарядов. В поле были видны пехотные и танковые части Вермахта, двигающиеся вперед, перестраиваясь из ротных колонн во взводные. За частями Вермахта шли танковые и панцергренадерские части СС. Впереди всех, подгоняемые немецкими автоматчиками, трусливо бежали цепью предатели из карательного батальона РОА. Записываясь на службу к оккупантам, они не предполагали, что придется идти в бой. Но теперь было уже поздно. И хотя они озирались по сторонам, ища возможность сбежать, но кругом были ряды серо-зеленых немецких мундиров и стволы автоматов. А где-то впереди русские окопы.

Вскоре ответный огонь открыла и русская артиллерия. Стрельба была явно не прицельной, а заградительной, не наносившей особо большого ущерба наступавшим. Но это дало возможность немецкой звукометрической разведке засечь расположение батарей противника, и тогда в дело вступили тяжелые 173-мм пушки К-18, которые до этого молчали. В то же время русским из-за плохого развития звукометрической службы сложнее было вести контрбатарейную борьбу. После того, как загрохотали выстрелы пушек К-18, интенсивность огня русской артиллерии заметно снизилась. Батареи или были подавлены, или начали срочно менять позиции.

Зато по мере приближения немецких войск к переднему краю оборонявшихся в дело включились русские полковые и батальонные пушки и минометы. Кое-где по цепям РОА ударили пулеметы. Некоторые из предателей, понимая, что служба врагам еще не гарантирует им сохранение жизни, попытались бежать или залечь. Но и тех, и других безжалостно отстреливали продвигавшиеся за ними немецкие части. Сами немцы с увеличением плотности огня противника предпочитали передвигаться перебежками. Теперь уже, выйдя на рубеж атаки, немецкие войска полностью развернулись в цепи.

Первой по-прежнему шла сильно поредевшая цепь солдат РОА, за ними в сотне метров шли танки Pz-26(r)B и Pz-38(t), в сопровождении немецкой пехоты. Еще дальше шли эсэсовские танки Pz-IIIJ, Pz-IIIL, Pz-IVE и Pz-IVF дивизии «Тотенкопф», сопровождаемые пехотой на бронетранспортерах. Четвертой, самой последней цепью двигался взвод танков Pz-IVF2 под командованием гауптш-турмфюрера фон Блицмана. Остальные три взвода его роты шли впереди в общей эсэсовской цепи.

Легкий ветер быстро развеял утренний туман, и русские позиции были видны достаточно четко, тем более что основные огневые точки и позиции противотанковых орудий уже успели себя демаскировать. Длинноствольные 75-мм пушки новых танков достаточно эффективно подавляли русские 45-мм и 57-мм противотанковые пушки. Но основного противника, для боя с которым создавались эти танки — русских тридцатьчетверок, пока видно не было.

К тому времени, когда немецкие войска подошли к первой линии русских траншей, почти все солдаты РОА были выбиты. Тех немногих, кто все же подошел близко, русские солдаты уничтожили в первую очередь — быстро и безжалостно. Этих продажных тварей не жалел никто, ни преданные ими русские, ни немецкие хозяева. Такова уж судьба изменников.

Русские пехотинцы, уцелевшие под шквальным огнем в перепаханных разрывами снарядов и мин траншеях, сопротивлялись героически, отстреливаясь до последнего патрона, бросаясь с гранатами на немецкие танки и врукопашную на превосходяшие силы немецкой пехоты. Но почти часовой артобстрел и мощный огонь приближающихся немецких танков и штурмовых орудий обеспечил успех немецкой пехоте еще до того, как она достигла русских позиций. Бой в траншеях свелся лишь к добиванию немногочисленных выживших, в том числе и раненых. Немецкая пехота, выметя огнем своих МР-38 в упор первую линию траншей, как огненной метлой, почти без остановки двинулась дальше.

Немецкая артиллерия перенесла огонь на вторую русскую линию обороны. В небе постоянно кружили разведчики Fw-189, корректируя огонь немецкой артилллерии. Вскоре появились и пикировщики Ju-87, волна за волной пикировавшие на русские противотанковые батареи, сбрасывая 200-килограммовые фугасные бомбы. На вторую линию траншей обрушился огненный ураган даже более мощный, чем на первую.

Когда через полчаса немецкие, цепи достигли второй линии обороны, то бой в них продолжался не намного дольше, чем на первой линии. Несколько уцелевших ДЗОТов достаточно быстро сожгли немецкие огнеметчики. А затем, бросая ручные гранаты, немецкая пехота ворвалась в траншеи, стреляя в упор из автоматов. Бой длился не более десяти минут. Шедшие первой волной части Вермахта понесли даже меньшие потери, чем предполагалось, если не считать полностью перебитого батальона РОА. Хотя этих подонков и сами немцы не считали за людей.

Русская оборона была практически прорвана. Подтянувшиеся стрелковые части, спешно окапывающиеся в двух километрах за прорванной основной линией, не были особым препятствием для продвижения лязгающей гусеницами стальной лавины немецких войск. Путь вперед был открыт. И пока передовые части при поддержке штурмовых орудий и пикирующих бомбардировщиков атаковали подтягивающиеся русские резервы, эсэсовские танки и бронемашины уже перестраивались в колонны для стремительного броска в прорыв.

30 июня 1941 года. Роща близ деревни Ольховка.

Вид из люка танка Т-34М.

— Ясень-четыре! Ясень-четыре! Ответьте Березе! — послышался в наушниках вызов из штаба полка.

— Ясень-четыре на связи! — практически сразу ответил Иван, сидевший на башне своего танка и смотревший вдаль, где вились немецкие пикировщики и грохотали разрывы бомб и снарядов.

— Ясень-четыре, противник атаковал крупными силами позиции 24-й стрелковой дивизии. Несмотря на героическое сопротивление нашей пехоты, он прорвал оборону и вводит в прорыв крупные танковые силы. Ваша задача остановить продвижение противника контрударом и нанести ему максимальный урон. Остальные роты полка подтянуться и также вступят в бой.

— Ясно, Береза! Начинаем выдвигаться!

— Артиллерия вас не поддержит, противник подавил наши батареи. Хорошо, хоть летчики обещают отогнать «лаптежников». Но на поддержку с воздуха тоже пока не рассчитывайте. На помощь подтянутся мотострелки из нашей дивизии. Идущая сюда пехотная дивизия будет не раньше чем часов через четыре-пять. Ладно, удачи, Ясень-четыре!

— Спасибо, Береза! — ответил Иван и вызвал по радио свои экипажи. — Вперед, Славяне! В бой за Родину!

Взревели моторы танков, и рота помчалась навстречу наступающим немецким войскам. Справа вдали из перелеска показались танки другой роты батальона. К несчастью, дивизия была слишком рассредоточена, и пока батальону пришлось вступать в бой, не дожидаясь подхода остальных сил даже своего полка. А тем более уж не дожидаясь, пока подтянется вся дивизия. Немецкие пикировщики, разгрузив весь свой боезапас, уже легли на обратный курс, набирая высоту, когда со стороны солнца на них спикировали русские истребители. Атака была настолько стремительна, что ни бомбардировщики, ни истребители охранения не успели сразу сориентироваться. Кроме того, немецких летчиков сбило с толку еще и то, что русские истребители сразу атаковали бомбардировщики, не связав предварительно боем группу прикрытия. Русские, как всегда, воевали «не по правилам». Один раз атаковав бомбардировщики и значительно прорядив их строй, русские самолеты начали уходить на север. Немецкие истребители, имея примерно равную численность, погнались за ними. В этот момент появилась вторая группа русских истребителей для окончательной расправы с «лаптежниками». За истребителями появилась и восьмерка пикирующих бомбардировщиков Пе-2.

Вскоре вернулись немецкие «Мессершмитты», которые, однако, попытались уклониться от боя. Вероятно, у них было на исходе горючее, так как до этого они продолжительное время барражировали над полем боя, прикрывая эскадрилью «лаптежников», большая часть которой ныне догорала на земле. Теперь уже русские истребители занялись охотой на немецких коллег. Пе-2, отбомбившись по наземным целям, также поучаствовали в избиении немецких самолетов, тем более что и проектировались они изначально как тяжелые истребители. Понеся относительно небольшие потери и даже сбив две русские машины, немецкие самолеты предпочли убраться в сторону своего аэродрома.

Минут через двадцать появилась новая эскадрилья немецких истребителей, но на этот раз уже без бомбардировщиков. Теперь топливо было на исходе у русских самолетов, да и боезапас они успели основательно поизрасходовать. Таким образом, после непродолжительного боя русским летчикам пришлось вернуться на свои аэродромы, и господство в небе опять вернулось к Люфтваффе. Прогнав русские самолеты, немецкие летчики не стали заниматься охотой на наземные цели, а принялись неторопливо барражировать на большой высоте, всматриваясь вдаль и ожидая появления свежих сил противника. Похоже, что их задачей было не подпустить русские бомбардировщики, вздумай таковые появиться.

Кружившие высоко в небе «мессеры» не особо беспокоили танкистов — лишь бы не появились «лаптежники». Другие роты подтянулись достаточно быстро, и батальон выдвинулся к месту прорыва немцев в полном составе, имея в своих рядах сорок танков Т-34М. Первое столкновение произошло достаточно неожиданно. Поднявшись на пологую возвышенность из низины, Иван увидел достаточно странные танки. Это были Т-26Э с башнями от немецких Pz-III с белыми крестами, намалеванными со всех сторон.

Иван, который до этого стоял, высунувшись по пояс из башни, сел на командирское сидение, закрыл люк и дал команду к бою. Заряжающий уже загнал в ствол бронебойный. Грохнул выстрел. Бронебойный снаряд с расстояния в полкилометра легко пробил почти вертикальный лобовой бронелист одного из немецких танков. Танк остановился. Из башни вылез только один немецкий танкист и заковылял в сторону залегшей позади танков пехоты. Он, похоже, был ранен в ногу. Больше из подбитого танка, который окутали клубы дыма, никто не появился. Другие машины батальона также дали залп. Некоторые снаряды промазали, некоторые срикошетили, но все равно более десятка немецких танков было выведено из строя в первые же минуты боя.

А Иван тем временем оглядывал поле битвы. Судя по всему, батальон столкнулся непосредственно с главными силами противника. Цепь Т-26 была длинной и на левом фланге переходила в цепь Pz-38(t). За танками шла пехота. Частично — пешком, а частично — десантом на танках. Метрах в двухстах за первым эшелоном наступающих шел второй. Это уже были более мощные танки Pz-Ш и Pz-IV, сопровождаемые пехотой на бронетранспортерах. А вдалеке за вторым эшелоном маячил еще и третий. Конечно, слабо бронированные, даже несмотря на дополнительно навешенные бронеплиты, и плохо вооруженные Т-26 не были серьезными противниками для Т-34М. С тридцатьчетверками еще могли тягаться Pz-IIIL с их достаточно эффективными длинноствольными 50-мм пушками, проигрывая лишь в бронировании. Но дело было в количественном соотношении. Немецких танков просто было на порядок больше, чем русских.

Но, несмотря на подавляющее численное превосходство противника, тридцатьчетверки продолжали двигаться вперед, останавливаясь лишь для стрельбы.

— Внимание всем! Вперед не лезем! Бьем с дистанции! — раздался в наушниках голос командира батальона. — Кому сказал, вперед не лезем?!

Тридцатьчетверки встали и начали расстреливать приближающиеся немецкие танки. Противник продолжал двигаться, пытаясь сблизиться на расстояние, с которого 37-мм и 50-мм пушки могли бы хоть как-то пробивать броню тридцатьчетверок. Они теряли машину за машиной, но продолжали наступать, надеясь на свое количественное превосходство.

По мере сокращения дистанции появились потери и среди русских танков. Командир батальона приказал двигаться задним ходом в низину, отстреливаясь с коротких остановок, чтобы занять оборону там. Это было достаточно своевременное решение, которое позволило хоть немного сократить влияние численного превосходства немцев. В таком случае немецкие танки вступали бы в бой по мере появления на вершине склона, да к тому же им был бы затруднен обзор и обстрел целей, расположенных в низине.

Тридцатьчетверки не спеша начали отход, продолжая наносить урон противнику. Но и сами несли при этом потери. Первый эшелон немецких войск снизил скорость, чтобы подождать второй эшелон, но все равно оказался на вершине подъема раньше. Находясь на гребне, танки оказались наиболее уязвимы за счет плохого обзора вниз. Кое-кто из немецких танкистов даже не отважился соваться в низину раньше времени и дал задний ход.

30 июня 1941 года. Поле в четырех километрах от деревни Ольховка.

Взгляд из люка PZ-IVF2.

Когда и вторая линия русских траншей была преодолена, пехотинцы, наступавшие в первой волне, сели на броню танков и продолжили дальнейшее движение в качестве танкового десанта. Шедшие вторым эшелоном танки и бронетранспортеры эсэсовской дивизии «Тотенкопф», ввиду отсутствия противника, для увеличения скорости движения вновь перестроились во взводные колонны. Гауптштурмфюреру фон Блицману так и не удалось поучаствовать в бою, все прошло без него. Когда его танк, переваливаясь через воронки, проходил через первую линию разгромленных позиций, в небе появились русские пикирующие бомбардировщики Пе-2, имевшие «истребительные» летные характеристики и неплохую точность бомбометания.

Русские самолеты отбомбились по перестроившимся во взводные колонны частям дивизии «Тотенкопф». Два танка полностью разворотило прямыми попаданиями бомб, а еще шесть получили повреждения гусениц от близких разрывов. Кроме того, было подбито пять бронетранспортеров. Будь русских бомбардировщиков больше, чем восемь, то было бы намного хуже.

37-мм самоходным зенитным установкам удалось сбить только один русский истребитель из числа сопровождавших бомбардировщиков. Еще три сбили подоспевшие немецкие истребители, потеряв также четыре машины. Русским самолетам пришлось покинуть поле боя, и в воздухе над наступающими немецкими частями вновь барражировали истребители Люфтваффе.

— Ахтунг! Руссише панцерен! — раздался в наушниках чей-то крик.

Далее послышалось еще несколько сообщений об атаке русских танков. Судя по позывным и передаваемым координатам, атаке подвергся шедший в первой линии танковый полк 22-й танковой дивизии.

«Да, не сладко придется парням!» — подумал Йозеф, вспомнив, что свежесозданная 22-я танковая дивизия имела на вооружении в основном танки Pz-26(r) и Pz-38(t). Вскоре в наушниках прозвучала команда командира эсэсовского танкового полка выдвинуться вперед и поддержать наступление вступивших в бой с противником танкистов Вермахта. Рота фон Блицмана получила особое задание — следовать позади и с дальней дистанции уничтожать русские танки.

Однако еще до подхода эсэсовского танкового полка русские задним ходом спустились в низину и принялись отстреливать немецкие танки, появляющиеся на вершине спуска. В итоге оставшиеся танки 22-й танковой дивизии прекратили преследование и встали, чуть отъехав задним ходом от края возвышенности.

Тем временем разведка доложила, что русские контратаковали всего лишь силами одного танкового батальона, к которому на фланге подтягивается второй. Командование решило предпринять в качестве отвлекающего маневра атаку остатками танкового полка и одним панцергренадерским полком 22-й танковой дивизии с правого фланга. А основной удар должны были нанести 3-я танковая дивизия СС «Тотенкопф» и подходящая форсированным маршем 3-я танковая дивизия Вермахта, зайдя с левого фланга, в обход возвышенности. Пехота, усиленная противотанковой артиллерией, должна была занять оборону на фланге и остановить приближавшийся второй русский танковый батальон. Затем, разгромив первый танковый батальон противника, «Тотенкопф» и 7-я танковая дивизии, то есть два танковых полка, сопровождаемых моторизованной пехотой, должны были с ходу атаковать и второй русский танковый батальон, разгромив таким образом русские войска по отдельности.

Фон Блицман собрал около своего танка командиров экипажей роты и, достав карту, указал им маршрут движения и направление атаки. Вскоре рота двинулась вслед за колонной полка. Выход на исходный рубеж для новой атаки занял примерно двадцать минут, еще полчаса ждали, когда подтянется танковый полк 3-й танковой дивизии. 3-я дивизия, вышедшая из котла южнее Минска, в целом была достаточно опытным соединением, прошедшим Польшу и Францию. Кроме того, она сохранила почти полторы сотни танков Pz-III и Pz-IV из тех 215-ти, которые имела на начало войны.

Получив подкрепление, немецкие войска выдвинулись на рубеж атаки, но русские успели отойти еще дальше назад да еще и получить подоспевшее пехотное прикрытие. Таким образом, вместо последовательных ударов во фланги, первый из которых заставил бы русских развернуться и подставиться под второй, получился совместный фронтальный удар с двух направлений.

Теперь к тому русскому батальону, который первым принял бой, присоединилось еще два. Второй подошел из глубины русской обороны и был засечен немецкой разведкой, только когда его машины уже подходили к передовой. Теперь немцам противостоял уже полноценный русский танковый полк, имевший по штату 120 танков Т-34[40], за вычетом восьми машин, все еще дымившихся на поле боя.

30 июня 1941 года. Опушка рощи близ деревни Ольховка.

Взгляд через командирский перископ танка Т-34М.

Подошли еще два танковых батальона полка, один из мотострелковых батальонов дивизии и полк из находившейся в резерве стрелковой дивизии. Они заняли оборону севернее, примерно в полукилометре позади того места, где вела бой рота капитана Терехова. Вскоре батальон, в состав которого входила и эта рота, получил команду отойти назад, чтобы избежать опасности фланговых ударов.

Теперь машина капитана Терехова стояла на опушке рощи. Пока сам Иван в бинокль изучал местность, на которой вот-вот должен был появиться противник, экипаж маскировал танк ветками. В сотне метров впереди пехота спешно копала одиночные стрелковые ячейки. Ближе к опушке, где расположились танкисты, стояли 45-мм орудия из противотанковых подразделений пехотного полка. Пока сорокапятки размещались открыто и были лишь замаскированы ветками. Их расчеты спешно копали укрытия для своих пушек. В небе зловеще кружили «Мессершмитты» Bf-109F. Бойцы с опаской поглядывали в небо, опасаясь появления «лаптежников» или «рамы».

Вскоре вдали из-за небольшого перелеска показались немецкие мотоциклисты и два легких полугусеничных бронетранспортера SdKfz-250. Это явно было разведывательное подразделение, которое шло в авангарде крупных сил. Увидев русские позиции, сидевшие в колясках мотоциклов пулеметчики выпустили несколько длинных очередей. Немецкие разведчики из бронетранспортеров также спешились и начали стрелять. Это была традиционная для немецких разведывательных подразделений разведка боем. Их задачей было заставить противника в ответ открыть огонь, чтобы выявить огневые точки и в целом оценить противостоящие силы.

— Не стрелять! Повторяю, приказываю не стрелять! — сквозь треск помех расслышал Иван голос командира полка, в то время как танки уже начали разворачивать орудия в сторону немецких мотоциклистов.

— Не стрелять! — повторил приказ экипажу Иван. — Это наверняка разведка. Хотят наши позиции засветить, гады! Ничего не дождутся, если какого-нибудь идиота среди наших не найдется.

Ответный огонь открыла только пехота, засевшая в своих не до конца отрытых окопах. У большинства солдат окопы были отрыты только до стадии «для стрельбы с колена». 45-мм противотанковые пушки достаточно быстро расколотили гусеницу и пробили капот одному из бронетранспортеров. Второй, хоть и получил пробоину в борту, но все же успел ретироваться. Следом за ним уехали и мотоциклисты. Спешившиеся с бронетранспортеров немецкие разведчики отбежали подальше и залегли где-то в траве, продолжая наблюдать за противником.

Вскоре послышался и рокот танковых моторов. Сначала с одной стороны, а затем и с другой. Очевидно, немцы планировали взять танковый полк в клещи, но за счет отхода назад и занятия более удобной позиции, которая была с одной стороны прикрыта болотом, а с другой — небольшой речкой, противнику это не удалось. Однако он все равно пытался ударить во фланги по сходящимся направлениям.

Сначала на дальнем от Ивана фланге показались уже знакомые гибриды Т-26Э и Pz-III, украшенные огромными белыми крестами. Их атаку поддерживали панцерягеры, штурмовые орудия StuG-Ш и пехота. Высунувшись из люка, разглядев противника в бинокль и не увидев танков Pz-III и Pz-IV, Иван понял, что основной удар будет с другой стороны, откуда тоже слышался гул танковых моторов. И этот удар, который наверняка будет основным, придется как раз на позиции его батальона.

Иван повернулся в сторону предполагаемого удара основных сил противника. Так и есть! В расположенных вдали кустах промелькнул силуэт мотоциклиста, за ним еще один. Это тоже разведывательное подразделение, но только оно, в отличие от первого, не полезло проводить разведку боем, а предпочло незаметно занять позиции в кустарнике.

Тем временем на левом фланге, потеряв шесть машин, немецкие танки начали отход. Командир полка приказал первому батальону начать преследование, соблюдая осторожность на случай противотанковой засады, а остальным батальонам, оставаясь на месте, сосредоточить внимание на правом фланге.

Враг не заставил себя долго ждать. На поле перед рощей бодро выкатили Pz-III и Pz-IV и красиво, как на параде, развернулись из взводных колонн в цепи. Одновременно на русские позиции обрушились снаряды из полевых орудий. Располагавшиеся перед рощей сорокапятки и истребители танков с противотанковыми ружьями ПТРС открыли огонь по врагу. Вслед за ними открыли огонь и укрытые на опушке тридцатьчетверки.

В этот момент командир батальона, который преследовал отступившие немецкие танки, сообщил по радио, что нарвался на противотанковую засаду и, потеряв аж целых девять машин, вынужден сам отойти. Его танки были расстреляны почти в упор хорошо замаскированной батареей 50-мм противотанковых орудий РаК-38, однако во время преследования удалось сжечь одиннадцать немецких танков.

А на поле боя появлялись все новые и новые немецкие подразделения. И были это не слабенькие чешские Pz-38(t), а немецкие Pz-III и Pz-IV последних модификаций. Они, конечно, уступали русским Т-34М, но длинноствольные 50-мм пушки танков Pz-IIIJ все же при удачном попадании были способны пробивать броню тридцатьчетверок если не в лоб, то в борт. Полк начал нести потери, а немецкие танки все продолжали наступать, оставляя на поле боя дымящиеся машины с разорванными гусеницами и развороченной броней.

Вот уже первые немецкие танки приблизились к русским окопам. Кто-то из необстрелянных пехотинцев, только недавно призванных по мобилизации, от страха выскочил из своего окопчика и, бросив винтовку, попытался убежать, но был срезан очередями немецких пулеметов. Но таких было немного, почти все солдаты продолжали, стреляя короткими очередями из АВС-36, отсекать немецкую пехоту от танков. Когда немецкие войска подошли вплотную, бойцы принялись бросать ручные гранаты. Сорокапятки стреляли как могли, не отставали от артиллеристов и экипажи тридцатьчетверок. Но немецкие танки продолжали переть. Теперь они уже были близко и почти в упор расстреливали хорошо различимые вблизи противотанковые пушки. Русские артиллеристы отвечали им таким же беспощадным огнем, тем более что на расстоянии в сто-двести метров модернизированные сорокапятки пробивали даже усиленные дополнительными экранами лобовые бронелисты. А тридцатьчетверки с расстояния в две-три сотни метров били немецкие «панцеры» вообще в любой проекции, лишь бы не было рикошета. Но и немцам с маленького расстояния стала по зубам броня тридцатьчетверок.

Иван заметил, что метрах в трехстах позади основной массы наступающих немецких танков идут четыре Pz-IV, оснащенных необычайно длинной и мощной для немецких танков пушкой с грушевидным дульным тормозом на конце ствола. Они, стараясь оставаться на дальней дистанции, вели огонь по укрывшимся на опушке русским танкам. Иван прикинул на глаз расстояние. Если они отличаются от обычных Pz-IVF только пушкой и имеют такое же бронирование, то тягаться с ними можно. Хотя, каковы характеристики этой пушки? Если она по бронепробиваемости такая же, как у T-34 или даже чуть лучше, то этот танк по соотношению огневой мощи и защищенности примерно равен тридцатьчетверке. Броня у модернизированного Pz-IV примерно такой же толщины, как и у Т-34М, но русский танк имеет более рационально расположенное наклонное бронирование. Это обеспечивает лучшую защищенность. Несомненно, у немецких танков лучше оптика и прицелы. Потому в танковом противоборстве между Т-34М и Pz-IV многое решает баллистика пушки. А значит — тридцатьчетверке необходима новая, более мощная пушка. Иначе, как появятся у немцев новые танки, с толстой броней, а то еще и такой же наклонной, да мощной пушкой, и останутся на полях остовы русских танков со сгоревшими экипажами внутри.

Есть, разумеется, ответ на немецкие новинки — тяжелые танковые батальоны, имеющие на вооружении танки КВ. Конечно, КВ-1 оказался «ни рыба, ни мясо» — тяжелый танк с вооружением если не легкого, то среднего. Пушка на KB-1 стояла такая же, как и на средних Т-34 — Ф-32. Однако KB был существенно тяжелее, медлительнее и имел менее надежную из-за большого веса подвеску. И хотя его толстая броня не пробивалась почти никакими орудиями, за исключением 88-мм зениток, но его 76-мм пушки было все же недостаточно, чтобы бить новые немецкие танки с усиленным бронированием на больших дальностях. Но с начала года на вооружение начали поступать новые танки КВ-3, имевшие модернизированную башню с мощной 107-мм пушкой Ф-42. Эти танки не только противостояли снарядам на всех дистанциях, но и могли бить любой вражеский танк даже издалека. К сожалению, они пока поступили на вооружение в очень небольшом количестве и были еще не во всех тяжелых танковых батальонах. А ведь как не хватало сейчас поддержки такого батальона.

— Васька! — крикнул Иван своему наводчику. — Видишь вдали четверки с большими пушками?! Бей по ним!

— Так точно, командир! Сейчас они у нас получат!

Однако первый снаряд не попал во вражеский танк, а второй срикошетил от его борта. Зато третий буквально срезал врагу гусеницу вместе с половиной катков.

— Готов! Сейчас добьем! — закричал наводчик, и действительно, хоть четвертый снаряд и промахнулся, но пятый, удачно попав в лобовой бронелист, пробил его, несмотря на усиленное бронирование. Вражеский танк окутали клубы черного дыма, в которых вскоре заполыхали языки пламени.

Почти одновременно огнем другого Т-34 был подбит еще один PZ-IVF2. Два оставшихся продолжали стрелять по русским танкам с предельной дальности, но без особого эффекта. Сокращение же дистанции грозило им гарантированным уничтожением.

30 июня 1941 года. Поле в четырех километрах от деревни Ольховка.

Взгляд через перископ танка PZ-JVF2.

Русские сопротивлялись ожесточенно. Фланговый охват не удался, так как танки противника отошли под прикрытие своей пехоты. Йозеф уже успел заметить, что русские хорошо научились пользоваться преимуществами своих танков — скоростью, бронированием и более мощной пушкой. Они всегда старались навязывать бой на большой дистанции. На малой дистанции они действовали только в случае неожиданной и стремительной фланговой атаки или если их к этому вынуждали. Во всех остальных случаях они, пользуясь преимуществом в скорости и проходимости своих машин, сами выбирали дистанцию боя, отходя по мере приближения немецких танков. Русские часто занимали выгодные позиции на опушке леса, на противоположном берегу реки или на краю заболоченной местности.

Немецким танкам, чтобы бороться с ними, было необходимо подойти на небольшую дистанцию, неся потери. Потому в случае столкновения с русскими танками немецкие панцерваффе обычно предпочитали не ввязываться в бой, предоставляя борьбу с ними артиллерии. Даже новые длинноствольные 50-мм пушки Pz-IIIJ не решали проблемы, хотя и повышали их боевые возможности. Как оказалось, новая 75-мм пушка Pz-IVF2 не сильно превосходила по баллистике русские 76-мм пушки. Это небольшое преимущество полностью обесценивалось лучшим бронированием русских танков, и в целом превосходство все равно оставалось на стороне Т-34. Большую подвижность тридцатьчетверок пока еще компенсировала слабая подготовка большинства экипажей и недостаток боевого опыта у командиров. Однако русские учились, и учились быстро.

Вот уже две новейшие машины были подбиты. Русские и на такой дистанции смогли их достать. Точность, конечно, не ахти, да и не всякий снаряд броню пробивает, но все же пробивают. А вот эффективность стрельбы по русским танкам ниже, хотя и процент попаданий больше. Оставалось полагаться только на численное превосходство. Обычно массированный огонь немецких танков, даже не пробивая броню русских, заставлял их отступать. Да и кроме брони у танков есть уязвимые места — гусеницы, прицелы, погон башни, маска пушки.

Первые ряды немецких машин уже подошли на расстояние в две сотни метров от опушки леса, практически дойдя до русских окопов. Идущая за танками немецкая пехота начала закидывать русские окопы гранатами и стрелять по ним из автоматов и карабинов. Русские же в свою очередь пытались отсечь немецкую пехоту от танков и закидать врага гранатами. Но численное превосходство и лучшая подготовка немецких панцергренадеров обеспечила им победу. Немецкие же танки вышли на дистанцию, с которой могли хоть как-то пробивать броню русских тридцатьчетверок. Обычно русские танкисты избегали боя на столь близких дистанциях. Вот и теперь, когда стало ясно, что русская пехота уже почти выбита, они начали отходить. Сначала тридцатьчетверки отходили в глубь леса задним ходом, продолжая стрелять, а затем, скрывшись за деревьями, развернулись и начали отрываться от преследующих их более медлительных немецких машин.

Это был первый бой, принятый экспериментальными PZ-IVF2. Они не показали своего особого преимущества над русскими Т-34. Да и вообще, результат боя вряд ли можно было назвать победой — слишком уж большими были потери. Подобные тяжелые бои начались и по соседству. Но командование приказало продолжить наступление, преследуя отступающие русские войска. Немцы продолжали подтягивать резервы и бросать в бой дивизию за дивизией, пытаясь развить первоначальный успех.

После того, как русские танки скрылись в чаще леса, передовые подразделения, возглавляемые мотоциклистами из разведывательных взводов, последовали за ними по лесным дорогам, а то и вообще напрямую. Основные силы наступающих немецких войск построились в ротные колонны и двинулись через лес по дорогам, находясь в постоянной готовности вступить в бой в случае неожиданной встречи с противником. В полукилометре от опушки впереди прогремел взрыв, и колонна, шедшая перед ротой фон Блицмана, остановилась. Выяснилось, что сразу после прохода своих танков русские саперы начали минировать дорогу прямо перед наступающими немецкими войсками. Только когда появились мотоциклисты, они вскочили в «полуторку» и на полной скорости помчались по лесной дороге, преследуемые немецкими разведчиками на «Цундапфах». Мотоциклисты так увлеклись погоней за грузовиком, что не потрудились предупредить идущую за собой колонну танков об установленных на дороге противотанковых минах. А русским саперам все равно удалось скрыться, отстреливаясь из автоматических карабинов и кидая вслед за собой ручные гранаты и дымовые шашки, хотя сидевшие в колясках мотоциклов пулеметчики буквально изрешетили кузов грузовичка пулями.

Эсэсовские танкисты, не дожидаясь саперов, сами стали разыскивать свежезакопанные мины. Русские саперы в спешке не слишком хорошо их маскировали, и мины можно было распознать по рыхлой земле. При первой попытке вытащить обнаруженную мину прогремел взрыв, стоивший жизни пяти немецким солдатам. Мины, похоже, были поставлены на неизвлекаемость. Поняв, что самостоятельно их снять не удастся, а ждать саперов придется неизвестно сколько, фон Блицман приказал уничтожать найденные мины методом подрыва. Тем более что за его ротой встала еще рота панцергренадеров, полностью перекрыв дорогу.

В землю, впритык к обнаруженным минам вкапывали «колотушки» — ручные гранаты М-24, привязывая к их запальным веревочкам длинные шнуры. А далее, укрывшись, с приличного расстояния дергали за них. После уничтожения четырех мин подъехало саперное подразделение на бронетранспортере. Саперы достаточно быстро разобрались с простенькой русской саперной хитростью и начали снимать мины одну за другой, отыскивая их металлоискателем. Минут через двадцать путь был свободен, и рота фон Блицмана двинулась дальше. Но вскоре колонна опять встала. Где-то впереди грохотали выстрелы.

Йозеф вылез из танка, чтобы размять ноги. По обочине лесной дороги, забитой техникой, подъехал мотоциклист:

— Господин гауптштурмфюрер, вас вызывают к командиру полка! — крикнул мотоциклист, не глуша двигатель мотоцикла.

— Где находится наш штаб?! — прокричал фон Блицман, чтобы его было слышно через тарахтение мотоциклетного мотора.

— В ту сторону... Не больше километра... — махнул рукой мотоциклист и поехал дальше.

Йозеф приказал своим экипажам располагаться на отдых, а сам на танке поехал в направлении штаба. Штабной бронетранспортер стоял на лесной поляне под натянутой маскировочной сетью. Рядом с ним на раскладном столике была расстелена карта, над которой склонились командир полка и еще несколько офицеров.

— Хайль Гитлер! — поприветствовал собравшихся Йозеф.

— А, фон Блицман! Хайль Гитлер! — ответил командир полка, устало оторвав взгляд от карты. — Как мне доложили, русским удалось подбить две или три новые машины даже на большой дистанции.

— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер! Одна повреждена не очень сильно, а у второй снаряд почти полностью разнес гусеницу и половину катков с одного борта, а другой пробил лобовую броню и вызвал пожар внутри. Экипаж погиб.

— Плохо, очень плохо! — сказал командир полка. — Эти новые танки не оправдали наших надежд. Судя по всему, их пушки не намного лучше русских. А броня существенно хуже.

— Вы правы, господин оберштурмбаннфюрер. Но в целом такие машины более-менее равноценны русским танкам Т-34. При наличии их в достаточном количестве и при умелом применении...

— Какое достаточное количество, гауптштурмфюрер?! Как мне сказали представители завода, серийное производство начнется не раньше августа. Производство танков не покрывает даже потерь последних дней, а вы говорите о достаточном количестве. Вы знаете, почему мы сейчас остановили наступление?

— Никак нет, господин оберштурмбаннфюрер!

— Там впереди небольшая речка, — махнул в сторону севера командир полка. — Сама речка ерунда, проблема лишь в ее заболоченных берегах. Там стоит пять русских танков, которые большевики были вынуждены бросить при отступлении, так как они ушли в землю настолько, что сели на днище. Приблизиться к речке техника не может. Там есть единственный брод, к которому ведет пригодная для движения танков дорога, и чуть в стороне мост, к которому также ведет дорога. Русские подтянули тяжелый танковый батальон, который занял позиции около моста и брода. Вдоль остального берега заняла позиции русская пехота и отступившие танки Т-34. Вы слышали о танках KB, которыми русские комплектуют свои тяжелые танковые батальоны?

— Так точно, господин оберштурмбанфюрер! — ответил Йозеф. — Масса 47 тонн, экипаж пять человек, бронирование до 95-мм. Лоб не пробивается почти никаким оружием, кроме 88-мм зениток. Вооружение 76-мм пушка и три пулемета...

— Хорошо, гауптштурмфюрер. Просто замечательно, что вы изучаете материалы о технике противника.

— Я лично осматривал такой танк, господин оберштурмбаннфюрер. У него была перебита гусеница, и он был брошен экипажем. Но из-за большой массы нашей ремонтно-эвакуационной роте не удалось отбуксировать его в тыл, и русские отбили свой танк обратно.

— Очень хорошо! Это танк КВ-1. Эти танки они применили еще в прошлом году в Финляндии. Но с этого года на вооружение русские приняли танк КВ-3, вооруженный 107-мм орудием. К счастью, у них пока таких танков немного. Пока у них в каждой роте тяжелого танкового батальона два взвода из четырех KB-1 и один взвод из трех-четырех КВ-3.

— Вы хотите сказать, что на той стороне реки стоят эти ничем не пробиваемые танки?!

— Да! И они применили как раз ту тактику, которую мы собирались использовать после поступления на вооружение танков с новыми орудиями, превосходящими орудия русских танков. Танки КВ-3 разносят любой наш танк, который только появляется в зоне видимости. На случай, если все же кто-то прорвется близко, перед ними стоят танки КВ-1 и 45-мм пушки.

— Вы хотите атаковать русских?!

— Командование настаивает на такой атаке, особенно с учетом наличия у нас вашей роты с новыми танками.

Йозефу стало немного не по себе. Переть на двух танках, которые еле дотягивают до уровня русских Т-34, против целого батальона несокрушимых KB было безумием. Неужели командование этого не понимает?

— Генерал Гудериан пока приказал остановить наступление. Дальнейшее продвижение повлечет слишком большие потери. Придется подтягивать артиллерию, вызывать авиацию, а затем форсировать реку силами пехоты, которой еще тоже надо подтянуться. Хоть KB у русских и немного, но справиться с ними в лоб нельзя, можно лишь обойти. А когда они встали в узких местах типа мостов, то даже одиночные KB представляли большую проблему. А ведь русские догадались использовать их не поодиночке, а сводить в тяжелые танковые батальоны и полки, придаваемые войскам, действующим на наиболее важных направлениях.

— Что прикажете делать, господин оберштурмбаннфюрер?!

— Пишите отчет о боевом применении ваших новых танков. Только напишите, что нам нужны не переделки этого хлама, а танки, подобные русским, и даже еще лучше. Броня толще, пушки мощнее... Ну и в таком духе.

— Яволь, господин оберштурмбаннфюрер! Хайль Гитлер!

— Хайль!

30 июня 1941 года. Берег реки Вьюшки.

Взгляд из люка танка Т-34М.

Иван всматривался вдаль в бинокль, стоя рядом со своим танком метрах в трехстах от берега небольшой речки со смешным названием Вьюшка. Речка действительно затейливо петляла в достаточно большой низине. Со стороны русских позиций берег полого поднимался, оставляя около реки лишь небольшую полосу влажного луга в пойме. В сотне метров ниже по склону копали траншеи пехотинцы.

А вот со стороны противника простирался ровный пойменный луг с сырой и рыхлой почвой. По его ярко зеленой приветливой травке вполне можно было ходить пешком, но техника вязла, а потому подъехать к берегу реки можно было только или по дороге, ведущей к расположенному неподалеку броду, или по дороге, ведущей к виднеющемуся в отдалении мосту. И хотя сама речка была весьма неглубокой и узкой, техника могла ее преодолеть только, соответственно, через мост или брод. Но там оборону заняли танки KB из подоспевшего тяжелого танкового батальона.

На другом берегу стояли пять увязших и брошенных тридцатьчетверок, которые не удалось вытащить из-за приближения немцев. К ним уже успели прибавиться три увязших немецких танка и восемь подбитых. Подбиты они были 107-мм орудиями танков КВ-3, которые с одного попадания сносили башни или разворачивали лобовые бронелисты.

Остальные немецкие силы, встретившись с этими грозными машинами, предпочли отступить в сторону видневшегося на горизонте леса, из которого чуть больше часа назад вышли отступившие русские тридцатьчетверки.

Пока немцы не проявляли активности, капитан Терехов приказал экипажам приступить к откапыванию укрытий для танков, выставив дозорного с биноклем для наблюдения за противником. Вскоре подкатили заправщики и грузовики ЗИС-5 со снарядами. В полукилометре в тылу под маскировочной сетью задымила полевая кухня, распространяя по округе аппетитные запахи. Наступила тишина, нарушаемая лишь стуком лопат да доносившимся издалека со стороны противника шума моторов. Над рекой даже запела какая-то птица.

Подошли два бронированных тягача и четыре трактора из ремонтно-эвакуационной роты. Ремонтники спустились к реке и стали обсуждать, как попробовать вытащить увязшие на другом берегу танки. Однако там вскоре появились фигурки немецких солдат, которые стали осматривать увязшие машины также на предмет вытаскивания и буксировки в тыл. Танки KB открыли по ним огонь. Но все равно немцам удалось зацепить к танкам длинные тросы и начать их вытаскивать. Немецкие тягачи или танки, тянущие тросы, находились где-то в лесу и были не видны за деревьями. Два буксируемых немцами танка были сильно повреждены огнем КВ-3 и брошены. А три противнику все же удалось дотащить до опушки леса.

После того, как стрельба стихла, снова наступила тишина. Но ненадолго. Вскоре с юга послышался гул авиационных моторов. И в небе показались «лаптежники», идущие на русские позиции под прикрытием группы истребителей. Послышались крики: «Воздух!» Расчеты 37-мм зениток заняли свои места. Экипажи танков полезли в люки, а их командиры развернули в сторону самолетов стволы находившихся на башнях зенитных пулеметов. Пехота отложила лопаты и взяла в руки винтовки АВС-36, с тревогой глядя в небо на приближающиеся бомбардировщики.

Основной целью «лаптежников» были KB, но и тридцатьчетверкам тоже досталось. Однако налет не остался безнаказанным. Бомбардировщики были встречены мощным огнем с земли. Огонь с земли не столько наносил врагу потери, сколько заставлял немецких летчиков нервничать и пикировать с большей высоты, стараясь поскорее сбросить бомбы и побыстрее уйти из-под обстрела. Четыре «Юнкерса» упали на землю в поле позади русских позиций и один — в реку. Три бомбардировщика ушли обратно на юг, оставляя за собой шлейф дыма. Экипаж одного из них выпрыгнул с парашютами, а самолет рухнул в лес. Над деревьями поднялся зловещий столб черного дыма с полыхающими внутри багровыми вспышками пламени.

«Лаптежникам» удалось уничтожить четыре KB, три тридцатьчетверки и два зенитных орудия. Были убитые и раненые среди пехоты. Нескольким танкам порвало гусеницы близкими разрывами бомб. Одну тридцатьчетверку перевернуло на бок. Экипажи принялись в спешке устранять повреждения при активной помощи техников из ремонтно-эвакуационной роты. Немецкую атаку ожидали сразу после авиационного налета, но ее не последовало.

Вечерело. Пехотинцы продолжали рыть траншеи, танкисты — укрытия для танков. Прибывшие саперы перешли вброд речку и, ползком выбравшись на противоположный берег, приступили к минированию. Подтянувшиеся резервы начали окапываться в паре километров за первой линией обороны, протянувшейся вдоль берега речки.

— Ну, что Ванька, поздравляю! — окликнул капитана Терехова командир полка, на закате обходивший позиции.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! — Иван вытянулся по стойке «смирно», бросив лопату и смущенно приложив руку к виску, хотя и был без головного убора.

— Вообще-то к пустой голове руку прикладывать не по уставу, но героям это можно! — хохотнул командир полка. — Давай я руку тебе пожму. В общем, от имени правительства и всего русского народа я объявляю тебе благодарность.

Терехов вытер измазанные землей ладони о комбинезон, и командир полка крепко пожал капитану руку. Затем к нему подошел сопровождавший командира полка комиссар Приходько. Комиссар улыбнулся, поздравил, протянул коробочку с наградой и также крепко пожал Ивану руку.

— Это тебе за давешних диверсантов, — прокомментировал командир полка и добавил: — А за сегодняшнее, когда ваш батальон первым вступил в бой против четырех немецких дивизий, я уже представил тебя к еще одной награде. Ты сам тоже не зевай, готовь представления на своих бойцов, отличившихся в бою.

В коробочке лежала новенькая медаль «За отвагу». Капитан Терехов долго смотрел на награду, затем повесил медаль на комбинезон и, взяв в руки лопату, продолжил копать почти готовое укрытие для танка.

Когда начало темнеть и над рекой стал сгущаться вечерний туман, вдали на вражеском берегу послышался шум моторов. Экипажи к этому времени уже загнали танки в укрытиям завершали их маскировку. Скорее всего, немцы планировали ночную атаку. Где-то слева в воздух взлетела осветительная ракета и, зависнув на парашюте над поймой реки, осветила окрестности. За ней в небо поднялась вторая, но уже на правом фланге. Иван тоже полез в люк за ракетницей и коробкой осветительных ракет.

Запустив ракету, он поднял бинокль и стал разглядывать освещенный ею луг на другом берегу реки. Так и есть — немецкая пехота короткими перебежками, а то и ползком под прикрытием темноты и тумана выдвигалась к реке. Значит, времени остается немного. Минут десять-двадцать. Сейчас они займут исходную позицию, затем артналет и сразу за ним атака. Атаковать будет пехота. Немецкие танки если и появятся, то лишь за тем, чтобы издалека поддержать ее огнем. Да и то ближе чем на полтора километра они не подойдут. А в темноте с такого расстояния прицельно стрелять не смогут. Конечно, КВ-3 могут их бить и с двух километров, потому противник может рассчитывать только на то, что будет не виден в ночной темноте.

— Рота, тревога! По машинам! — крикнул Иван.

А ниже в траншеях, где сидела пехота, уже слышались команды и клацание затворов. Пехотинцы тоже заметили крадущихся немцев. Осветительных ракет стало взлетать в воздух все больше. Пулеметчики открыли стрельбу по приближавшемуся противнику. К противоположному берегу реки полетели трассеры пулеметных очередей.

С вражеской стороны послышались выстрелы орудий и сразу же на русские позиции обрушились снаряды. Вскоре кроме снарядов со свистом и воем начали прилетать и турбореактивные мины, выпущенные из шестиствольных минометов NbWrf-41. Загрохотали взрывы, освещая ночь вспышками пламени и выбрасывая вверх столбы земли. В ответ огонь открыла и русская артиллерия. Гаубицы открыли огонь по лесу, где должны были быть сконцентрированы немецкие силы и расположены батареи, а минометы принялись обстреливать луг около реки, по которому кралась немецкая пехота.

Затем ниже по склону вдобавок к треску пулеметов раздались короткие очереди русских автоматических винтовок, а затем и немецких автоматов. Неприятель начал форсировать реку. Завязался бой. Немецкая артиллерия перенесла огонь дальше в глубину русской обороны, и теперь немецкие снаряды рвались позади позиций танков, как раз в промежутке между первой и второй линиями обороны. Очевидно немцы рассчитывали, что вторая линия траншей должна находиться ближе.

Танкисты пытались поддерживать пехоту огнем, стреляя по реке и противоположному берегу, максимально склонив стволы орудий. Вода в речушке вскипела от разрывов снарядов. В воздухе мелькало причудливое переплетение трассеров, летящих с разных сторон во всех направлениях. Над поймой реки клубился дым и водяной пар. Иван представлял, какая ожесточенная рукопашная схватка сейчас идет внизу, где сошлась в смертельном поединке пехота.

Но вот из дыма показались две бегущие фигуры, за ними третья, четвертая. Кто это?! То ли наша пехота дрогнула и побежала, то ли это прорвавшие оборону немцы?! Трассер курсового пулемета срубил бегущих. Кого-то зацепило пулями, кто-то залег и продолжает ползти. А курсовой пулемет вновь и вновь выпускает им навстречу веер трассеров. Это все же противник. Значит, группа вражеских солдат все равно прорвалась к позициям танков. Они все ближе. Почти в мертвой зоне. Трассеры курсового пулемета веером мелькают над ними не задевая, а они все ползут. И наверняка готовят ручные гранаты или магнитные противотанковые мины. А танки не имеют иного пехотного прикрытия, чем то, которое сейчас сражается в своих траншеях.

— Внимание! Впереди группа солдат противника! Они уже почти в мертвой зоне! — сказал Иван по внутренней связи. — Кидаем гранаты через люк!

— Есть, гранаты через люк! — ответил механик-водитель. Послышалось: «Раз... Два...» Скрипнул люк.

«Три! Четыре!» На счет «четыре» люк захлопнулся. Впереди рванула граната Ф-1. Затем все повторилось, и рванула еще одна граната. Один из оставшихся врагов вскочил и бросился бежать. Но убежал он недалеко — разрыв еще одной «лимонки» уложил его осколками.

Бой продолжался минут сорок. Наконец стрельба начала стихать. Сквозь закрывавший речную низину дым невозможно было разглядеть, что там происходит, но, похоже, немцы отступали. Вслед отступавшим трещали пулеметы и автоматические винтовки. Постепенно стрельба стихла, бой закончился. Ночной ветер рассеял дым, и луна осветила своим холодным могильным светом место боя. Оба берега реки были изрыты воронками, кругом лежали тела убитых. Потери были огромны с обеих сторон, но немцам так и не удалось преодолеть эту небольшую речку.

Через час противник начал мощный артиллерийский обстрел, перепахивая снарядами берега реки. И опять ему ответила русская артиллерия. И вскоре вражеские батареи смолкли. Такое быстрое подавление артиллерии противника было необычно, так как звукометрическая служба работала неважно и из-за несовершенного оборудования, и из-за низкой подготовки личного состава. В области артиллерийской разведки отставание от немцев было значительным.

Когда обстрел прекратился и наступила тишина, Иван открыл люк, высунулся по пояс и выстрелил из ракетницы осветительной ракетой. Затем взял бинокль и начал осматривать противоположный берег, луг, перепаханный снарядами, и опушку далекого леса. Кроме его ракеты в небе светились еще несколько. Все ждали второй атаки и всматривались в сторону вражеских позиций. В тишине Иван уловил негромкий звук двигателей. Посмотрев вверх, он различил еле видные на фоне звездного неба темные тени самолетов. Приглядевшись, он заметил, что это бипланы — медлительные, но зато относительно тихие старички У-2, бывшие до войны мирными учебно-тренировочными и сельскохозяйственными самолетами. Судя по всему, они как раз и корректировали огонь артиллерии.

До рассвета тишину нарушали лишь хлопки ракетниц да санитарные машины, увозившие раненых. На рассвете прибыла свежая стрелковая дивизия, сменившая остатки той пехоты, что выдержала жестокий ночной бой. Немецкие войска больше не пытались атаковать. Но на рассвете вновь появились «лаптежники». За первым налетом последовал второй. И хотя зенитчики встретили врага метким огнем, налеты прекратились, лишь когда в небе появились русские истребители.

1 июля 1941 года. Левый берег Западной Двины.

Штаб 4-й танковой группы. Склонившись над картой.

Наверху грохотала канонада. После близких разрывов через щели между толстыми бревнами, из которых состоял потолок штабного убежища, сыпались струйки песка. Эрих-Фриц фон Манштейн-Левински стряхнул песок с головы, а затем с лежавшей на столе карты. Силы подчиненных ему войск, которые еще недавно были четвертой танковой группой, таяли час за часом. А ведь всего неделю назад они, сокрушая все на своем пути, шли к Новгороду и Ленинграду. Дивизия СС «Тотенкопф», получившая приказ прорвать окружение и восстановить связь с основными силами, хоть и понесла значительные потери, но прорвалась. А остальные семь дивизий, в том числе три танковые, так и остались в котле, да еще и разорванные на две части Западной Двиной, форсирование которой было только что успешно начато.

Теперь надеяться было не на что. Войска, которые несколько дней назад форсировали реку, понеся значительные потери, были вынуждены под огнем противника переправляться обратно, так как не могли удержать плацдарм. Русские подтягивали все новые и новые силы, сжимая кольцо окружения. По окруженным войскам круглосуточно била русская артиллерия. В небе постоянно кружили русские бомбардировщики. И если поначалу это были новейшие бронированные штурмовики Ил-2 и пикирующие бомбардировщики Пе-2, то теперь их уже сменили более старые машины, в основном СБ. Более современные машины и опытные летчики русским требовались на фронте, а добивать окруженные войска можно было и старыми самолетами, за штурвалами которых сидели выпускники летных училищ, получая боевую практику. Истребительного прикрытия у фон Манштейна-Левински не было, зенитных пушек почти не осталось, да и у оставшихся заканчивались снаряды.

Нехватку боеприпасов ощущали не только зенитчики, но и все окруженные войска. Топливо еще было, но не много. Вчерашняя попытка собрать ударный кулак и прорваться закончилась неудачей. Потеряв почти полсотни танков, немецкие войска продвинулись меньше, чем на пять километров. А учитывая, что русские уже были в Шауляе и Паневежесе, прорываться из окружения после вчерашней неудачи было делом гиблым. Оставалось или попытаться просачиваться небольшими группами, или — капитулировать. Генерал Манштейн-Левински стоял перед очень тяжелым выбором. Он был не из тех, кто готов сам идти на верную гибель, а сдаваться в плен тоже не хотелось. Теперь он очень жалел о том, что в первые дни войны давал приказы своим войскам о расстрелах русских офицеров и комиссаров, а также о расправах над партизанами и их семьями. Нет, генерал не был жесток, просто он очень хотел понравиться фюреру и стать фельдмаршалом. Тогда он как-то не задумывался, что рисковал получить повышение на краю могилы, а теперь жалел, боясь, что русские его вполне справедливо расстреляют как военного преступника.

— Господин генерал! — устало доложил спустившийся в убежище адъютант. — Русские сбрасывают с самолетов листовки, призывающие сдаваться.

Он протянул Манштейну лист бумаги, на котором был напечатан призыв прекращать сопротивление, складывать оружие и сдаваться. Текст был подписан неким комитетом «Свободная Германия». Манштейн понимал, что после всех тягот окружения и тем более вчерашней неудачи многие его солдаты уже сдаются, как поодиночке, так и целыми подразделениями.

— Господин генерал! — как будто угадав его мысли, сказал адъютант. — Многие начали сдаваться. У солдат нет веры в победу. Среди них идут крамольные разговоры. Они даже начали ругать фюрера. Что же делать?!

Манштейн тяжело опустился на стоявшую у стола табуретку. Наверху громыхнул взрыв. Земля вздрогнула. Опять с потолка посыпался песок, попавший генералу за шиворот. Манштейн поежился. Все было мерзко и безнадежно. Он был подавлен и зол. Плохо, что он сам отправил дивизию СС «Тотенкопф» в прорыв. Эйке смог бы поддержать дисциплину среди своих солдат. А они, в свою очередь, смогли бы террором навести порядок и в других частях окруженной группировки. Но почти половина дивизии «Тотенкопф» полегла при выходе из окружения. А сам Эйке пропал, лично полетев осматривать с воздуха маршрут выхода своих частей. По непроверенным данным, его самолет был сбит, а обгоревшее тело группенфюрера захоронено на каком-то сельском кладбище.

Манштейн поднял взгляд на адъютанта и произнес:

— Паникеров — вешать! Тех, кто будет распространять пораженческие настроения или попытается сдаться русским — вешать на месте. Вешать без суда! Я наделяю всех офицеров полномочиями полевых трибуналов. Вешать публично на видных местах, а на шеи таблички за что. Это приказ! Отправьте посыльных к командирам всех частей. С кем еще есть телефонная связь, пусть свяжутся по телефону.

— Так точно, господин генерал!

— Идите, выполняйте... — Манштейн мрачно посмотрел на карту.

Кольцо окружения сжималось. Связь с подразделениями терялась, и лишь в половине случаев виноваты были обрывы телефонного кабеля. Командиры гибли, подразделения сдавались в плен или уничтожались. Наконец, генерал решился. Он не спеша снял свой мундир, подошел к стоявшему в углу платяному шкафу и достал обычную солдатскую форму. Надев ее, он положил в нагрудный карман удостоверение личности на имя фельдфебеля артиллерии Меера Брода, в которое была вклеена его фотография. Затем генерал взял автомат МР-38, четыре запасные обоймы, пару гранат и ранец с продовольствием. Немного подумав, он связал свой генеральский мундир в узел и, прихватив и его, направился к выходу из убежища.

Штаб располагался в перелеске рядом с руинами какого-то поселка. Снаружи у выхода лежал недавно убитый близким разрывом снаряда часовой. Его напарника нигде поблизости видно не было. По-прежнему грохотали разрывы снарядов. Чуть поодаль на березах висели двое солдат с фанерными табличками на шеях «трус». Генерал осмотрелся и побежал, пригибаясь и прячась от осколков снарядов и комьев земли в воронках. Больше всего он сейчас боялся встретить не русских, а своих же. Он уже успел пожалеть об отданном приказе вешать пораженцев. Теперь и его самого могли повесить как дезертира или же просто убить свои же солдаты, обозленные этим приказом.

Где-то в паре километров трещала автоматная и пулеметная стрельба. Иногда слышались выстрелы противотанковых пушек. Значит, очередная русская атака. Атаки не были особо яростными. Встретив сопротивление, русские дальше не лезли, понимая, что окруженным войскам все равно некуда деваться. Целью таких атак было постоянно держать окруженные войска в напряжении, изматывать морально. Похоже, что русские и не собирались предпринимать окончательный штурм, рассчитывая на капитуляцию окруженных и огонь своих гаубиц.

Манштейн, прислушиваясь к звукам боя, выбирал наиболее безопасное направление на слух. Конечно, лучше было бы пробираться ночью или даже под утро. И генерал решил дождаться темноты в каком-нибудь укромном месте. Он развернул карту, чтобы посмотреть, где находятся позиции противника, и, пройдя еще километр, забрался под подбитый бронетранспортер в ожидании ночи.

Когда стемнело, Манштейн выбрался наружу. Теперь нужно было где-то закопать генеральский мундир и документы. Озираясь по сторонам, он двинулся к видневшемуся неподалеку перелеску. Но в темноте он обо что-то споткнулся и упал. Приглядевшись, генерал увидел труп какого-то офицера. Его, похоже, убило взрывом авиабомбы, оставившей неподалеку довольно большую воронку. Тело офицера особенно не пострадало, зато голову совершенно ужасно изуродовало крупным осколком. Часть черепа была вообще снесена, а все лицо превратилось в сплошное кровавое месиво. По росту и комплекции офицер был очень похож на самого Манштейна.

Манштейн развязал узел, а затем, преодолевая отвращение, раздел труп и натянул на него свой мундир. В нагрудный карман он вложил свое удостоверение, а в боковой карман пару своих писем. Теперь его явно не будут разыскивать, и, даже попав в плен к русским, есть шанс сойти за простого солдата, избежав трибунала и расстрела или даже виселицы в качестве военного преступника. Генерал встал и, вытирая измазанные в грязи и крови руки, оглядел труп. Одетый в генеральский мундир покойник лежал на открытом пространстве и был хорошо виден. Как только наступит утро и станет светло, его обнаружат и будут считать, что фон Манштейн-Левински погиб. Генерал усмехнулся и, подняв с земли автомат, зашагал в темноту.

1 июля 1941 года. Берег реки Вьюшка.

Взгляд из люка танка Т-34М.

После того как в воздухе начали господствовать русские истребители, появились пикирующие бомбардировщики Пе-2. Они прошли двумя волнами куда-то в глубь немецкой обороны. За ними на малой высоте пронеслись штурмовики Ил-2. «Илы» атаковали позиции противника на опушке видневшегося в двух километрах за рекой леса.

— Батальон, по машинам! — услышал Иван вдали крик комбата и крикнул своим экипажам: — Рота, по машинам!

По радио поступил приказ заводить моторы и двигаться через реку вслед за тяжелыми танками и пехотой. Взревели моторы тридцатьчетверок. Где-то позади загрохотали гаубичные батареи. Перед опушкой леса засверкали разрывы снарядов. Над верхушками деревьев в нескольких местах поднялись столбы черного дыма. Вероятно, горела какая-то подбитая немецкая техника.

Пехота перешла речку вброд и, пригнувшись, побежала через луг. Через брод пошли тяжелые танки КВ-1, поддерживая пехотинцев огнем. Несколько КВ-3 продолжали стоять на возвышенности и стрелять с максимальной дистанции по замаскированным в кустарнике на опушке леса немецким танкам и самоходкам. Вскоре настала очередь тридчатьчетверок. Рота капитана Терехова первой прошла через реку и колонной двинулась за тяжелыми танками. Два KB слишком рано попытались съехать с дороги и увязли, превратившись в неподвижные огневые точки. При наступлении это было не особо страшно — должны были подойти тягачи и вытащить их. Хотя вытаскивать 47-тонный KB было делом нелегким, учитывая, что даже для вытаскивания среднего Т-34 приходилось использовать по два трактора.

Когда пехота приблизилась к опушке леса, ее прижал к земле огонь немецких пулеметов. Пехотинцы залегли, поджидая танки. Миновав топкий луг, KB и тридцатьчетверки развернулись в цепь и пошли вперед. Позади послышалось раскатистое «Ура!». Это за танками вновь пошла в атаку пехота. Замаскированные в лесу немецкие орудия подбили несколько русских машин. Не полагаясь лишь на противотанковые 37-мм и 50-мм орудия, противник использовал в обороне и выведенные на прямую наводку дивизионные пушки. Уже зная о непробиваемости лобовой брони тяжелых KB, немецкие артиллеристы предпочитали стрелять по тридцатьчетверкам, а если по KB, то, в основном, по гусеницам. Когда танки и пехота достигли немецких позиций, противник побежал, бросая пулеметы и орудия. Бой перекинулся в лес, разбившись на множество скоротечных стычек.

В лесу танк капитана Терехова выскочил на достаточно большую поляну, где стояли восемь тяжелых 150-мм полевых орудий SiG-33. Батарея вела навесной огонь, а стволы орудий были подняты почти вертикально. Стрелок сразу начал поливать поляну из курсового пулемета.

— Леха, дави пушки! — крикнул Иван механику-водителю.

Танк развернулся и помчался через поляну. За ним из леса показались еще две тридцатьчетверки. Расчеты орудий бросились бежать, стараясь укрыться за деревьями. Было видно, что появление русских танков является для них полной неожиданностью. Сминаемые пушки скрежетали под гусеницами, не умолкали пулеметы. Через несколько минут с батареей было покончено. Танки двинулись дальше, преследуя отступающего противника.

Для немецких танковых частей бой в лесу превратился в настоящий ад. Немецкие танки обладали существенно меньшей скоростью и проходимостью, чем русские. Да и при отступлении пришлось подставлять корму. Отдельные подразделения пытались организовывать очаги обороны, маскируя танки и самоходные орудия в укрытиях и открывая огонь чуть ли не в упор, подбивая русские машины с ближней дистанции до того, как те замечали противника. Но это уже было агонией, так как такие очаги обороны держались не долго. Русские их быстро уничтожали, заходя с тыла или фланга, а то и прямо в лоб.

К середине дня удалось с боями пройти более пяти километров, отбросив противника почти на тот же рубеж, откуда он начинал свое наступление. Но если тогда немцы, быстрее стянувшие силы для прорыва, имели численное превосходство, то теперь уже русская армия имела подавляющее превосходство над противником. Но все равно предстоял прорыв линии обороны, ранее возведенной немцами в период стабилизации фронта.

Солнце стояло в зените. Капитан Терехов вылез из танка и посмотрел на свою боевую машину. Танку досталось основательно. Разбиты обе фары. На броне вмятины от снарядов. Ящик для имущества, приваренный на надгусеничной полке, превращен в решето. Но в целом машина исправна и может продолжать бой. Появился командир батальона и приказал замаскировать танки и приступить к ремонту и обслуживанию техники. Командиров рот он взял вместе с собой на командно-наблюдательный пункт командира полка, расположенный на вершине находившегося неподалеку небольшого холма.

— Здравия желаю, товарищи офицеры! — произнес командир полка, когда командиры рот и батальонов построились перед ним.

— Здравия желаем, товарищ подполковник! — бодро ответили офицеры.

Они стояли на склоне холма, в сотне метров от командно-наблюдательного пункта, укрытые от противника кустарником. Чуть ниже по склону солдаты копали штабную землянку и ход сообщения.

— Молодцы! Герои! Хвалю! — сказал командир полка. — Как вчера ночную атаку отбили! А сегодня как немцев по лесу гоняли! Молодцы!

Затем подполковник развернул карту, которую держал в руках, и продолжил:

— Дальше вам предстоит весьма нелегкая задача. Впереди хорошо подготовленная линия обороны. Минные поля, противотанковые рвы, надолбы. Кто из вас воевал в финскую, знает, что это такое. Наша дивизия будет участвовать в прорыве вражеской обороны. Прорывать, конечно, будем после подготовки. Сначала разведка все выяснит. Подтянем артиллерию. И тогда начнем. Сейчас вы с моего КНП посмотрите на вражеские укрепления. Но сначала я покажу их вам на карте...

Офицеры окружили подполковника, и он продолжил объяснять:

— Вот тут и тут — минные поля. Предположительно, еще и здесь. Надолбы увидите в бинокль и сами. Здесь позиция противотанковых орудий. Здесь тоже, но здесь — «колотушки», 37-мм. Они не так опасны. Вот так идут траншеи первой линии, вот это ДЗОТы. Эти два видны неплохо. Выглядят, как холмики такие... А вот эти три хорошо замаскированы. Все ДЗОТы нужно будет подавить или хотя бы блокировать, чтобы расчистить дорогу пехоте. Все ясно?

— Так точно, товарищ подполковник!

— Вот и хорошо. Вторая линия траншей у немцев примерно вот здесь. Там тоже возможно наличие ДЗОТов. Кроме того, позади первой линии траншей в обороне стоят танки в укрытиях. Для каждого танка подготовлено две-три сменные позиции. Все позиции хорошо замаскированы. Ожидается применение новых танков с более мощными орудиями. В общем, берите бинокли, и я даю вам полчаса, чтобы с моего КНП изучить передний край вражеской обороны.

Офицеры, пригнувшись, прошли по ходу сообщения на командно-наблюдательный пункт. Оттуда, с вершины холма, открывался изумительный пейзаж. Но сейчас офицеров-танкистов интересовала не красота русской природы, а уродовавшие ее подобно ранам или нарывам вражеские укрепления, протянувшиеся сплошной полосой на много километров.

Иван поднес к глазам бинокль. Километрах в трех стояли сплошные ряды вкопанных в землю толстых бревен. Между ними как будто бы специально оставлены проходы. Но как уже выяснили разведчики, там минные поля. Небольшие холмики, позади рядов надолбов — вражеские ДЗОТы. Нелегко будет прорывать такую оборону. Ну, ничего! На Карельском перешейке линию Маннергейма прорвали, значит, и здесь прорвем. Благо лето — нет сугробов и мороза. Да и укрепления у немцев земляные и деревянные, а не бетонные ДОТы и гранитные надолбы, как у финнов. Но артиллерия значительно мощнее, да и противотанковые пушки, в отличие от финнов, имеются в приличном количестве.

3 июля 1941 года. Берлин.

Штаб-квартира СС на Принцальбрехтштрассе, 9.

Руководитель РСХА обергруппенфюрер Рейнгард Гейдрих поднимался по ступеням парадной лестницы главной штаб-квартиры СС на Принцальбрехтштрассе, 9. Он был мрачен и задумчив. Его лицо, как всегда, было спокойно, но руки, мявшие перчатки, выдавали волнение. Эта беседа с рейхсфюрером СС Гиммлером, для которой он приехал, была результатом долгих размышлений. Он обдумывал эту проблему уже давно. А последнюю неделю — постоянно. И даже сейчас он еще не был до конца уверен, что стоит говорить о задуманном с Гиммлером.

Еще давно, в конце 1930-х, в кругу ближайших друзей Гейдрих заявил: «Если Гитлер начнет совершать ошибки, то долг СС — его остановить». Но тогда не то кто-то донес об этом, не то помещение прослушивалось. Об этой фразе стало известно и Гиммлеру, и самому Гитлеру. К Гейдриху стали относиться с еще большей опаской, чем раньше, но вынуждены были его терпеть, так как другого профессионала, способного руководить спецслужбами, не было. Его почти все боялись, а многие и ненавидели. Гейдрих, подобно белой вороне, выделялся на серо-черном фоне руководителей Рейха. Выделялся он даже внешне — высокий, крепкий, красивый блондин, с голубыми глазами — просто образец арийца. Великолепный спортсмен — фехтовальщик и наездник. Враги и недоброжелатели еще на заре его карьеры распространяли клевету о его якобы еврейском происхождении. После конфуза с вымыслом о еврейской бабушке с фамилией Зюсс, которой, как выяснилось, не существовало, эти слухи несколько поутихли. Но недоброжелатели все равно пытались их распространять. И в культурном отношении Рейнгард был на голову выше большинства нацистов. Происходя из семьи директора консерватории, он был великолепным скрипачом и имел хорошее образование. Но самое главное — превосходил всех по своему интеллекту. Он был прагматичным национал-социалистом. Его рассудок не затмевали бредовые великогерманские амбиции Гитлера и еще более бредовые расовые теории Розенберга. Не разделял он и мистическо-мессианских настроений своего непосредственного начальника Гиммлера. За это его не только не любили; но и боялись, чувствуя его интеллектуальное превосходство. Но еще больше его боялись и ненавидели те, для кого национал-социализм превратился в кормушку и карьерную лестницу. Ненавидели его и сионисты, так как Гейдрих выступал за «жесткий вариант» решения еврейского вопроса. Конечно, жесткий вариант подразумевал не обязательно истребление евреев, а допускал и их принудительную депортацию. Но сионистам нужно было руками немцев запугать евреев, собрать их в концентрационные лагеря и гетто с тем, чтобы потом отправить в планируемое еврейское государство. В данном аспекте даже физическое истребление еврейства больше устраивало сионистов, чем депортация евреев из Германии.

Гейдрих сочетал преданность делу с холодным и расчетливым прагматизмом. Его даже называли «паладином Гитлера», но он был предан Германии и национал-социализму, а не лично Гитлеру, которого он теперь уже считал врагом и Германии, и национал-социализма. Гитлер уже давно начал делать ошибки. И СС его вовремя не остановило. Первой серьезной ошибкой была война с Польшей. И это было первой серьезной «подставой» со стороны тайных союзников Гитлера — сионистов. Они помогли Гитлеру с триумфом без боя присоединить Австрию и Чехословакию. Тогда, в 1939-м, они также пообещали Гитлеру, что Польша сдастся, а Англия и Франция в войну не вступят. Но поляки вместо того, чтобы капитулировать, хоть и начали драпать, но науськиваемое англичанами польское правительство продолжало «воевать» уже из Лондона. Англия и Франция объявили войну де-юре, хотя и не начали ее де-факто. Опьяненный успехами первых дней войны, бездействием англо-французов и бегством польской армии, Гитлер не остановился на Висле, а решил оккупировать всю Польшу. Собственно, агрессором и захватчиком он стал, лишь перейдя Вислу. До этого война шла за возврат отторгнутых по Версальскому договору немецких земель с немецким населением. Таким образом, Гитлер получил сомнительную честь начать войну в Европе да еще и лишился такого хотя и своенравного, но, в общем, неплохого союзника, как Польша.

Затем Гитлер совершил свою фатальную ошибку — напал на Россию. Россия — огромная и загадочная северная страна. Если подходить к расовым вопросам с точки зрения науки, а не идеологизированного бреда ненавидящего русских прибалтийского полунемца-полуеврея Розенберга, то Русский Народ в большей степени нордическая раса, чем немцы. Гитлер возомнил, что Россия — «колосс на глиняных ногах». Он недооценил ни мощи русской армии, ни патриотизма Русского Народа. Планировалось разгромить русскую армию у границы. Но Сталин решил занять оборону в глубине, а самое главное — свои танковые войска, так же как немцы, он свел в несколько мощных ударных группировок. И ударил в самый критический момент, когда немецкие танковые группы вырвались вперед. Да и танки у русских оказались лучше. Как итог — полный разгром. А ведь предупреждал Бисмарк, что с Россией надо дружить, а не воевать. Да и Грегор Штрассер говорил то же самое. А Гитлер по-прежнему горлопанит о своем гении, который должен обеспечить Германии победу. Даже теперь, когда уже не понятно, сможет ли Германия сдержать готовящееся русское контрнаступление. Амбиции Гитлера, по мнению Гейдриха, несли Германии только поражение.

Сейчас стоило всерьез думать о мире с Россией. Но для этого нужно было убрать Гитлера. За этим Гейдрих и попросил аудиенции у Гиммлера. Он очень сомневался, стоит ли посвящать рейхсфюрера в заговор, который созрел среди высших офицеров СС. Планировалось силами спецподразделения СС захватить Гитлера в его бункере в Восточной Пруссии и заставить передать свои полномочия рейхсканцлера Гиммлеру. Другой подходящей фигуры, кроме Гиммлера, у заговорщиков не было. Затем предполагалось обратиться к русским с предложением о мире. Еще утром Гейдрих распорядился направить соответствующий запрос о начале переговоров по тайному каналу прямой связи между СД и русским НКВД, по сути между ним, Гейдрихом, и Берией.

Гиммлер был достаточно умным человеком, весьма идейным, но недостаточно решительным и слишком верящим в гений Гитлера, а также во всякую мистическо-мессианскую чушь. Идя на разговор с Гиммлером, Гейдрих шел ва-банк. В случае если беседа не удастся, его могут арестовать прямо в кабинете рейхсфюрера. К дверям кабинета обергруппенфюрер подошел, все еще пребывая в сомнениях.

— Зиг хайль, партайгеноссе! — поприветствовал Гейдрих своего шефа, войдя в кабинет.

— А, Гейдрих! И вам зиг тоже хайль! — ответил рейхсфюрер, оторвавшись от чтения бумаг и поправив пенсне. — Как поживаете? Как жена? Как дети? Как урожай винограда?

— Эх, Генрих... — вздохнул Гейдрих, садясь в кресло. — Моя личная жизнь, как никогда, удачна. Мое ведомство, как вы знаете, почти единственное в Рейхе, где царит порядок. Но я пришел к вам, чтобы поговорить о более важных вещах.

— Я вас слушаю, геноссе... — ответил Гиммлер, не отрывая взгляда от собеседника. Было видно, что рейхсфюрер сам ждал этого разговора и потому очень волновался.

— Я хочу поговорить о судьбе Германии и судьбе национал-социализма, — начал Гейдрих. — Не спорю, Гитлер — великий человек. Он привел национал-социалистов к победе в Германии. Он сплотил немецкий народ и вдохновил его идеями национал-социализма. Он вернул отторгнутые у Германии земли, он объединил всех немцев, которые до этого проживали за пределами Рейха...

Гейдрих специально начал с комплиментов в адрес Гитлера, зная, как Гиммлер обожает фюрера. Сам Гейдрих это обожание не разделял и относился к Гитлеру весьма критически, хотя до сих пор старался это скрывать.

— Но сейчас начался новый этап в истории Германии. Взятие власти, возрождение нации и государства, объединение немецких земель было лишь началом. Гитлер выполнил свою задачу блестяще. Но сейчас, повторяю, новый этап. И Германии нужен новый вождь. Гитлер, как кораблестроитель, построил броненосец Германского Рейха и спустил его на воду. Теперь кораблю нужен капитан. Приход к власти через выборы, митинги и пропаганду, внешнеполитическое лавирование в период становления Рейха завершены. Теперь нужен новый вождь, который сможет твердой рукой вести окрепшую Германию. Теперь уже не нужны искусство лавирования и ораторские навыки. Теперь нужны ясный ум и твердая воля. И есть такие качества только у вас, Генрих...

— Э-э-э... Мы-ы-ы... — потупился несостоявшийся преподаватель гимназии. — Может, оно и так, а может, и этак... Ну... Это...

— Генрих, время не ждет! Необходимо принимать решение — Германия на грани краха!

— Ну... Это... У нас есть... Фюрер говорит, что у нас есть вундерваффе, которое обеспечит нам победу... — проблеял испуганный Гиммлер.

— Так оно есть или «фюрер говорит»?! Вы сами знаете, как Адольф Алоизович, будучи опытным политиканом, умеет блефовать. Он и ранее неоднократно умудрялся обыгрывать не только англофранцузов, но даже и евреев на их же собственном поле политических интриг и лжи. Мы же с вами в курсе того, что происходит в области вооружений. Реактивные самолеты еще только в стадии разработки. Истребители Me-163 и Ме-262 смогут поступить на вооружение не раньше, чем через пару лет. Даже если произойдет чудо, то не ранее, чем через год.

— Но когда они поступят...

— Германия уже будет разгромлена, как это ни печально! А ведь в чем основная причина задержки с разработкой реактивных самолетов?! В том, что руководители Рейха больше думают о своей политической карьере, а не о технике. Они просто боятся нового! То же самое и с ночными истребителями, оборудованными радарами. Англичане начали их разработку еще в 1936, а мы только год назад. А с танками и противотанковыми пушками?! За конструирование нового танка взялись только сейчас. Первые опытные образцы будут лишь к весне, серийные экземпляры не ранее конца следующего года. Да и модернизированный вариант Pz-IVG, который хоть и приблизился по своим характеристикам к русским Т-34, серийно появится не раньше зимы. А русским KB мы вообще ничего не сможем противопоставить...

— Но ведь начали разработку средних танков Pz-V и тяжелых Pz-VI...

— А когда они будут готовы?! Не ранее чем через год! А когда в достаточном количестве поступят на вооружение?! Знаете, сколько русские производят танков в месяц?! Более двух тысяч Т-34М на четырех заводах и более пятисот КВ-3 на двух заводах! Кроме того, они еще разворачивают выпуск простых и дешевых легких танков, использующих автомобильные узлы. Это последние данные разведки. Русские с первого же дня войны перевели всю экономику на военные рельсы. Подчеркиваю — всю! Их основной лозунг — «Все для фронта, все для победы!». А наш фюрер все печется о благосостоянии немцев, не задумываясь, что все это благосостояние скоро окажется под гусеницами русских танков! Германии нужен новый вождь! Гитлер должен передать свои полномочия вам, Генрих!

— Но... Но он не согласится... Я даже не решусь ему это предложить...

— Ему это предложат мои люди. И от их предложения он не откажется.

— Вы не понимаете, Гитлер — великий человек!... — Рейхсфюрер смотрел на своего подчиненного с откровенным страхом. Предложение Гейдриха могло стать как спасением для Рейха в случае успеха, так и погибелью лично для самого рейхсфюрера в случае провала.

— Генрих! — обнадеживающе улыбнулся глава РСХА. — Никто не причинит вреда фюреру. Его, можно даже сказать, мы спасем от позорного разгрома. В противном случае он потеряет репутацию, а возможно, и жизнь. Он просто уступит вам управление Рейхом и отправится в Оберзальцбург на почетный заслуженный отдых... Писать мемуары, дальше развивать теорию национал-социализма...

То, что самолет с Гитлером, разумеется, случайно будет сбит якобы американскими истребителями сопровождения, Гейдрих, естественно, умолчал.

— Ну, тогда... может быть... но я все равно не знаю... — нерешительно выдавил из себя Гиммлер.

— Вот и хорошо! — Гейдрих улыбнулся. — Я знал, что вы решительный человек, с твердой волей. И только вам можно доверить судьбу Рейха!

Обергруппенфюрер вздохнул с некоторым облегчением. Он и не ожидал от Гиммлера особой решимости, но хорошо, что рейхсфюрер хотя бы не запаниковал и не сдал его. Гейдриха устраивало, в принципе, даже такое невнятное согласие. Главное, чтобы в течение ближайших двенадцати часов Гиммлер не передумал и не доложил бы от страха о заговоре Гитлеру или кому-либо еще. Возможно, действительно стоило сделать ставку на Геринга или Бормана. В Рейхе только эти двое были способны на самостоятельную игру и по своему положению, и по личным качествам. Хотя с Герингом Гейдрих бы не рискнул иметь дело. Геринг — подлец еще тот. Вот с Борманом можно было бы договориться. Тем более что, по сведениям СД, и Геринг, и Борман имели свои каналы связи с русскими. Но что-либо менять уже было поздно. Ставки были сделаны. На аэродроме под Берлином Гейдриха уже ждал самолет, а в Восточной Пруссии диверсионно-разведывательный спецбатальон СС «Дер Шварце Адлер» выдвигался на исходные позиции в пяти километрах от бункера фюрера.

Гейдрих зашел в свой кабинет и, набрав телефонный номер, произнес в трубку кодовую фразу:

— Айнзац команде провести карательные мероприятия в районе Варшавы.

— У нас нет грузовиков для перевозки личного состава. Прибудем на место только завтра по железной дороге.

Ответная фраза означала, что командир батальона «Дер Шварце Адлер» штандартенфюрер СС Норман правильно понял приказ о начале операции и никаких проблем пока нет. А фраза об «отсутствии грузовиков» означала, что бронетранспортеры с крепкими парнями, одетыми в камуфляж со знаками различия саперных частей СС, уже благополучно прибыли в район сосредоточения. Следующий телефонный звонок был сделан в нейтральную Швейцарию в филиал южноафриканской фирмы «Интерминерале».

— Как дела с контрактом на поставку марганцевой руды? Немедленно сообщите нашим партнерам, что мы хотим как можно скорее провести переговоры с их генеральным директором.

Агент аусланд-СД в Женеве тоже все понял верно и немедленно перезвонил своему коллеге, работавшем в другой южноафриканской фирме — «Националемашинен». Это были коллеги с «двойным дном». С одной стороны, они оба официально работали в южноафриканских фирмах, а с другой стороны — обе фирмы были «крышами» для разведок. И коллега был сотрудником русского НКВД. Соответственно, менее чем через два часа передатчик советского посольства в Женеве отстучал в Москву шифровку о том, что высшее руководство РСХА запрашивает прямой контакт с наркомом Берией.

Гейдрих тем временем быстрым шагом вышел из кабинета и в сопровождении пяти верных офицеров СС спустился к ожидавшим у подъезда машинам. Два мощных черных «Мерседеса» помчались в сторону Адлерсгофа, где на летном поле уже прогревал моторы Фокке-Вульф Fw-200 «Кондор», готовый немедленно вылететь в Восточную Пруссию.

3 июля 1941 года. Восточная Пруссия.

Ставка Гитлера «Вольфшанце».

Полковник фон Антиповдорф, член союза германских офицеров, трясся в ехавшем по проселочной дороге «Вандерере». Голова дико болела после выпитого накануне украинского самогона, смешанного с французским шампанским. Постоянно тянуло блевать. А на коленях у полковника лежал небольшой, но увесистый портфель. И от его тяжести на каждом ухабе у полковника замирало сердце. Ведь если то, что он везет фюреру, сработает раньше, то ни от машины, ни от самого полковника ничего не останется. Бомба была, как заверяли те, кто ее изготовил, очень мощной.

Вечерело. Машина благополучно миновала второе КПП. Вскоре показалось и третье. Три кольца охраны. Шлагбаумы. Колючая проволока. Минные поля. Автоматчики. Овчарки. Ставка фюрера охранялась очень хорошо. Но никто из часовых на контрольно-пропускных пунктах, тщательно осматривающих машины и проверяющих документы, не осмеливался заглянуть в портфель полковника, где вместо секретных карт лежало пять килограммов мощнейшей взрывчатки, извлеченных из русских противотанковых кассетных авиабомб.

Вот открылся шлагбаум и на третьем КПП. Машина простояла перед ним почти восемь минут. Полковник засек по часам. Солдаты охраны заглядывали даже под сиденья, а у водителя проверили содержимое карманов. Последняя и самая тщательная проверка будет на входе в бункер. Там могут и содержимое портфеля потребовать предъявить. Сердце полковника бешено колотилось. Вот машина остановилась. Водитель услужливо открыл для полковника дверцу. Фон Антиповдорф на негнущихся ногах пошел навстречу своей судьбе.

На входе в бункер стояли уже не солдаты, а офицеры охраны. Полковник покорно сдал свой пистолет. Его обыскали, ощупав с ног до головы. Поверили документы и убедились, что его фамилия значится в списке приглашенных на совещание. Затем один из офицеров охраны спросил:

— Что у вас в портфеле, господин полковник?

— Планы оборонительных рубежей в Прибалтике... Секретные... — дрогнувшим голосом ответил фон Антипофдорф, решив, что это конец и сейчас его попросят открыть портфель.

Но офицер вернул полковнику пропуск со словами:

— Проходите, совещание начнется через шесть минут.

— Спасибо! — с облегчением ответил фон Антиповдорф и направился по лестнице вниз в глубь бункера.

В зале для совещаний собралось уже достаточно много офицеров и генералов. Присутствующие вполголоса осторожно обсуждали недавнее импульсивное решение Гитлера об отставке генерала Гудериана. Фюрер обвинил прославившегося еще во время французской кампании полководца в неудачах на фронте и с позором выгнал в отставку. Фон Антиповдорф только усмехнулся, ведь еще вчера Гудериан высокомерно отверг предложение присоединиться к заговору, а сегодня утром был с позором назначен козлом отпущения.

Полковник подошел к столу и незаметно поставил рядом с массивной резной дубовой ножкой свой портфель. Часовой механизм он привел в действие, еще спускаясь по лестнице. Теперь до взрыва оставалось около двадцати минут. Поставив портфель, фон Антиповдорф прислушался. Часовой механизм работал очень тихо, и его было не расслышать даже в полной тишине. Затем полковник, здороваясь с другими офицерами, не спеша прошел обратно к выходу и поднялся наверх. Наверху он объяснил офицерам охраны, что забыл в машине некоторые важные документы.

Как только полковник плюхнулся на заднее сиденье своего «Вандерера», сидевший за рулем лейтенант из числа заговорщиков, переодетый в солдатскую форму, завел двигатель.

— Все нормально? — спросил водитель.

— Да, лейтенант, — ответил фон Антиповдорф. — Пора уносить ноги.

— Да, надо поторопиться, — кивнул водитель. — Только фюрер до сих пор не приехал, а до начала совещания осталось лишь четыре минуты.

— У него еще есть время. Еще минут десять, — усмехнулся фон Антиповдорф. — Он успеет, даже если опоздает.

Первый КПП они проехали благополучно, но вот на втором их остановили и попросили съехать на обочину. Ожидался проезд кортежа Гитлера, который задерживался. Фон Антиповдорф и его водитель с волнением смотрели на часы — время шло. Наконец в вечерних сумерках показались фары приближающихся машин. У шлагбаума остановился закрытый «Мерседес-500». Старший офицер поста подскочил к головной машине и тут же дал отмашку солдатам открыть шлагбаум. Вслед за первой машиной проехал «Мерседес-бООК» и еще два 500-х. Офицеры и солдаты охраны стояли навытяжку, вскинув руки в приветствии.

Фон Антиповдорф посмотрел на часы — Гитлер опоздал почти на шесть минут. А ведь он еще только приехал. Если фюрер задержится и не сразу пройдет в зал-для заседаний, то все пропало. Охрана проверила документы у водителя и фон Антиповдорфа и неторопливо открыла шлагбаум. Времени оставалось впритык. Но когда машина подъехала к последнему шлагбауму, ее окружили солдаты охраны, клацая затворами автоматов.

Фон Антиповдорф посмотрел на часы. Они опоздали на три минуты, и на объекте уже была объявлена тревога. Солдаты охраны стояли, наставив на машину стволы автоматов. Водитель также достал из-под сиденья автомат, но пока не решился пустить его в дело. Немного подумав, он опустил стекло дверцы и, высунув голову в окно, крикнул:

— Я везу господина полковника, имеющего срочный приказ! В чем дело?!

— В бункере произошел взрыв, нам приказано не выпускать никого с территории. Выходите из машины, — ответил стоявший среди солдат офицер с обнаженным «Вальтером» Р-38 в руке.

Позади послышался шум мотора и показался свет фар. К КПП подъехал грузовик, из которого высыпали солдаты. В ночной тишине слышался зловещий лязг затворов. Водитель фон Антиповдорфа схватил автомат и начал стрелять в окно машины. Солдаты залегли и открыли ответный огонь. Одна из первых же ответных очередей изрешетила водителя. Его пальцы разжались, и автомат, стукнувшись о подножку, упал на асфальт. Водитель дернулся, повалился на руль и затих. Фон Антиповдорф лег на пол машины и от страха закрыл голову руками.

Стрельба прекратилась. Наступила тишина. Время шло. Фон Антиповдорфу эти две минуты показались вечностью. Наконец, снаружи послышались шаги, скрипнула дверца. Сильные руки элитной эсэсовской охраны схватили полковника и выволокли наружу. Он даже не пытался сопротивляться. Били его не долго, но больно, со знанием дела, ногами. Затем надели наручники и затащили в грузовик.

Из дверей бункера поднимался дым. На поверхности стояли офицеры и генералы. Солдаты охраны в противогазах выносили раненых и убитых. Медики оказывали первую помощь и перевязывали раненых. Чуть в стороне на земле лежало несколько трупов, укрытых брезентом.

Фюрер, целый и невредимый, мрачно стоял в отдалении около своего бронированного «Мерседеса» в окружении охраны. Гестаповцы уже вели опрос очевидцев. Фон Антиповдорфа выволокли из грузовика и швырнули на землю. Гестаповцы осветили его мощным ручным фонарем и стали по одному подводить офицеров, как из числа охраны, так и прибывших на совещание. Практически все они опознали в полковнике того, кто установил под стол в комнате для совещаний портфель с бомбой. Когда опознание было закончено, фон Антиповдорфа усадили в легковую машину и увезли.

3 июля 1941 года. Восточная Пруссия.

Лес в двух километрах от ставки Гитлера «Вольфшанце».

Уже смеркалось. На обочине заброшенной лесной дороги стояла колонна из пяти бронетранспортеров SdKfz-251. В бронетранспортерах сидели высокие и крепкие парни, вооруженные автоматами МР-38. Все они были одеты в камуфляжную форму с нашивками инженерно-саперных частей войск СС. На дороге послышался шум мотора легковой машины, и меж стволов деревьев пробились лучи фар, закрытых светомаскировкой.

Вскоре около бронетранспортеров остановился полноприводный «Хорьх-901». Из машины вышел обергруппенфюрер Гейдрих, одетый в эсэсовский камуфляж. К нему подошел высокий плечистый штандартенфюрер.

— Зиг хайль, господин обергруппенфюрер!

— Зиг хайль, господин штандартенфюрер! Ваши парни готовы?

— Так точно, господин обергруппенфюрер. Прикажете начинать?

Неожиданно откуда-то издалека со стороны ставки фюрера донесся вой сирены.

Гейдрих и штандартенфюрер Норман прислушались. Затем в той же стороне затрещали автоматные очереди. Затем все стихло.

— Что за черт! — выругался штандартенфюрер и крикнул сидевшему в бронетранспортере радисту: — Эй, Вайсман, выясни, что там случилось!

— Отступать все равно некуда, — мрачно сказал Гейдрих. — Если они объявили тревогу, то нужно действовать быстрее, пока они не подтянули войска. Начинайте, штандартенфюрер!

— Есть! Вайсман, давайте сигнал о начале операции.

— Господин штандартенфюрер! — заговорил радист. — Штурмбаннфюрер Цвейг докладывает, что на объекте по непонятной причине объявлена тревога и усилена охрана. Его группа видела, как на восьмом КПП внешнего периметра охрана задержала, а затем расстреляла легковую машину, выезжавшую с территории.

— Плохо, черт подери! — ответил Норман. — Действуем быстрее и жестче. Вайсман, сигнал «акация», действуем по четвертому варианту.

Гейдрих и приехавшие с ним двое офицеров запрыгнули в бронетранспортер. Следом за ними последовал штандартенфюрер Норман. Взревели двигатели, и подразделение двинулось в направлении «Вольфшанце».

Стоявшая на КПП охрана даже не успела сообразить, что произошло. Из темноты бесшумно скользнули пятнистые тени. Взмахи ножей, сдавленные стоны, и КПП был захвачен. А в отдалении уже слышался лязг гусениц бронетранспортеров с основной штурмовой группой. На втором КПП охрана попыталась оказать сопротивление, но была буквально сметена огнем пулеметов. Пока вроде все шло успешно, хотя и не по первоначальному плану. Но и на случай возможных осложнений заранее были отработаны запасные варианты. Неожиданно радист, прижав к ушам наушники и прослушав сообщение, сказал:

— Господин штандартенфюрер! Гитлер минут десять назад покинул ставку. Его ждут сейчас на аэродроме, где готов самолет для вылета в Берлин. Гауптштурмфюрер Готлоб подтверждает, что кортеж Гитлера уже проследовал в сторону аэродрома.

Норман от досады ударил своим могучим кулаком в борт бронетранспортера так, что стальной бронелист отозвался глухим грохотом. Это был полный провал. Можно было предусмотреть различные варианты штурма «Вольфшанце», но штурмовать бункер, когда там не было Гитлера, было бесполезно.

— Что будем делать, господин обергруппенфюрер?! — обратился он к Гейдриху. — Не думаю, что мы сможем здесь долго продержаться, если они подтянут войска. А пощады нам явно не будет.

— Да, ты прав, дружище. Гиммлер нас, скорее всего, сдаст, — вздохнул Гейдрих. — Ладно, выход один — придется договариваться с русскими. Давайте карту, штандартенфюрер, и командуйте своим парням отходить.

Штандартенфюрер тут же передал Гейдриху свой планшет с картами и достал ракетницу. В небо взмыла сначала красная, а затем зеленая ракеты. Эсэсовцы, продолжая стрелять, начали отходить. А Гейдрих уже внимательно разглядывал карту, несмотря на тряску в бронетранспортере, который разворачивался и набирал скорость.

— Норман, вот тут, в пятнадцати километрах, на карте обозначена радиостанция. Что это?

— Та-ак... Это стационарный узел связи... Вообще-то его создавали как запасной для штаба группы армий «Север», а заодно как запасной для ставки фюрера. Сейчас он законсервирован, но вполне работоспособен и может быть задействован в любой момент.

— Какая у него дальность действия? До Москвы добьет?

— Смотря на какой частоте... Ну, в общем, его сигнал можно принять и в Москве.

— Охрана серьезная? Сможем мы им воспользоваться?

— Охраны не более взвода. Думаю, что завладеть узлом связи труда не составит.

— Ваши радисты смогут воспользоваться аппаратурой и передать шифровку?

— Без проблем, они обучены пользоваться любыми передатчиками, даже русскими, польскими и английскими.

— Замечательно, тогда выдвигаемся туда, — резюмировал Гейдрих.

Через сорок минут взвод эсэсовцев ворвался на узел связи. Охрана восприняла вторжение как должное, а увидев самого Гейдриха, даже заявила о готовности подчиняться. До сеанса связи с агентом в Москве оставалось еще пятнадцать минут. Оставив группу солдат и двоих радистов, батальон на бронетранспортерах с максимальной скоростью двинулся по шоссе на восток. Примерно через час оставшаяся на радиостанции группа на мотоциклах догнала основную колонну и доложила, что шифровка отправлена без происшествий. К утру колонна достигла прифронтовой полосы, и диверсионно-разведывательный батальон постарался затеряться среди сосредоточенных там войск.

3 июля 1947 года. Москва.

Здание НКВД на Лубянской площади.

Лейтенант Петров сидел в своем кабинете и, зевая, читал новую книгу известного советского писателя Пушкова «Бешеная против троцкистов». На столе зазвонил телефон. И это как раз в тот момент, когда героиня книги, оперативница шантарского НКВД, все же смогла обнаружить в тайге около деревни Кукуево сброшенный фашистами на парашюте тяжелый восьмибашенный танк с диверсионной группой. Теперь она пыталась подбить его, стреляя из крупнокалиберного револьвера наган. Она уже отстрелила танку две башни, осталось еще шесть...

— Лейтенант Петров у аппарата!

— Товарищ лейтенант, тут какой-то странный гражданин пришел. Заявляет, что он германский шпион и ему необходимо срочно сообщить особо важные сведения, — послышался в трубке голос дежурного по управлению. — Сейчас его к вам приведут.

Лейтенант посмотрел на часы. Был час ночи. И что этого типа заставило так поздно с признанием заявиться. Может быть, пьян? Тогда бы дежурный сказал об этом. Может, предателя совесть замучила, и потому он решил среди ночи явиться в НКВД? Всякое бывает...

Конвойные ввели в кабинет прилично одетого мужчину средних лет. Незнакомец держался уверенно и, поздоровавшись, сразу жестом указал на конвой, намекая, что он хотел бы говорить с глазу на глаз.

— Конвой свободен! — сказал лейтенант.

Как только за конвойными закрылась дверь, незнакомец сел к столу и начал рассказывать.

— Моя настоящая фамилия Фукс, Клаус Фукс. Здесь я жил под фамилией Иванов. Я кадровый немецкий разведчик, СД, отдел VI-А. Внедрен в 1936 году. Менее часа назад я получил шифровку. Содержавшийся в ней приказ был подтвержден специальным кодом для особых случаев. Мне приказано немедленно явиться к вам и сообщить, что тот, кого ждет ваше руководство, перейдет линию фронта в течение ближайших суток в Прибалтике, на участке между Шауляем и побережьем Балтийского моря. Это все. Как я понимаю, ваше начальство более нас с вами в курсе этого дела. Мне было приказано лишь передать примерное время и место перехода линии фронта. То, что мне приказано сдаться вам, говорит о чрезвычайной срочности и важности сообщения. В приказе также подчеркивается, что я должен добиться серьезного отношения к моему сообщению и его немедленной передачи высшему руководству НКВД.

Лейтенант Петров задумался. То, что изложил сидевший перед ним человек, выглядело слишком уж немыслимо. Может, это сумасшедший? Взгляд вроде нормальный, держится уверенно.

— Вы можете чем-то доказать, что действительно являетесь германским агентом?

— Думаю, что моего знания немецкого и английского языков вам будет недостаточно? Я уже рассказал офицеру, с которым имел первую беседу о месте нахождения тайников с радиопередатчиком и шифрами. Но это в Подмосковье. Шифровку я принял дома на обычном радиоприемнике. Кстати, у меня с собой шифровальный блокнот, и специалисты вашей службы радиоперехвата могут убедиться, что в них действительно содержатся ключи к тем радиосообщениям, которые они наверняка перехватывали.

На столе зазвонил телефон.

— Лейтенант! — голос дежурного был взволнованным. — Это действительно немецкий агент! На том месте, где он указал, найден радиопередатчик!

— Так быстро?! Он говорил, что это где-то за городом...

— Да, мы позвонили областной милиции, и они поручили это дело местному участковому. Парень там попался расторопный. Сел на мотоцикл и через пять минут уже был на месте. Мы выслали туда оперативную группу...

— В таком случае, есть важнейшая информация, которую необходимо немедленно передать наверх. Думаю, что на уровень не ниже начальника управления.

— Сейчас час ночи, лейтенант! До утра не подождет?

— Слушай, Семеныч, дело серьезное, и нам, по-моему, лучше все же разбудить начальство сейчас, чем утром объяснять, почему мы этого не сделали.

4 июля 1941 года. Москва.

Ближняя дача Сталина в Кунцево.

У подъезда сталинской дачи остановился длинный черный ЗИС-101. Из машины вышел нарком внутренних дел Берия и быстрым шагом вошел в дом. Сталин встретил его в прихожей.

— Добрый вечер, товарищ Берия!

— Добрый вечер, товарищ Сталин!

— Проходите за стол.

Визит был незапланированным. Часы показывали два часа ночи, но руководителям страны было не до сна — в течение последних суток события развивались слишком стремительно. Днем Берия получил срочное сообщение о том, что руководство РСХА хочет начать прямые переговоры. Судя по тому каналу, который использовался для передачи сообщения, инициатива могла исходить лишь от Гиммлера или Гейдриха, менее вероятно, что от Мюллера или Шелленберга. И одновременно произошло еще два важных события. Во-первых, пришла срочная шифровка от резидента в Берлине о том, что началась новая «ночь длинных ножей» — массовые аресты как среди офицеров Вермахта, так и СС. В Берлин стянуты авиаполевые войска Люфтваффе, подчиняющиеся Герингу. Охрану Гитлера также теперь осуществляют не эсэсовцы, а парашютисты Люфтваффе. Судя по всему, раскрыт заговор, в котором участвовали не только армейские офицеры, но и эсэсовские. А во-вторых, один из агентов СД получил приказ сдаться НКВД и сообщить, что в ближайшее время «тот, кого ждут» перейдет линию фронта в Прибалтике.

В столовой Лаврентий Павлович подробно доложил о последних событиях. Сталин внимательно слушал, расхаживая вдоль стола.

— И что вы думаете по поводу всего этого, товарищ Берия? — спросил Сталин, когда нарком внутренних дел закончил доклад.

— Судя по тому, что берлинское радио передало речь Гитлера, которую он произнес сегодня, прибыв в Берлин, прямо с трапа самолета, сам Гитлер капитулировать пока не спешит. В своей речи он говорил о якобы неминуемой победе Рейха и заявлял, что будет безжалостен к тем, кто высказывает пораженческие настроения. Но после того, как наши войска разгромили их ударные группировки через неделю после начала войны, в победу уже не верят не только офицеры Вермахта, но и кое-кто в СС. Рейнгард Гейдрих и ранее был настроен достаточно критично по отношению к Гитлеру и его авантюризму. Похоже, что предложение о переговорах исходит от него или от Гиммлера. Если бы инициатива исходила от Гитлера, то зондаж был бы начат по дипломатическим каналам через нейтральные страны. Возможно, данная инициатива как-то связана с предполагаемым заговором против Гитлера, в котором, возможно, участвовали СС. Я хотел бы, чтобы вы, товарищ Сталин, более четко определили нашу позицию относительно этих переговоров.

Сталин задумался, раскурил трубку, помолчал, а затем ответил:

— Спасибо, что оперативно ввели меня в курс дела, товарищ Берия. Начинайте переговоры. Как только точно будет известно, кто их ведет, кто стоит за этими переговорами и чего они хотят, сразу докладывайте мне.

— Хорошо, товарищ Сталин. Я уже дал задание разведке выяснить, что произошло недавно в Германии. Действительно ли это был заговор и кто в нем реально участвовал. Похоже, что внутренний расклад в Рейхе сейчас очень серьезно поменяется.

— Еще бы не поменялся! — усмехнулся Сталин. — До недавнего времени весь мир считал Россию отсталой и лапотной. Вся Европа дрожала перед немцами. Французы и поляки вон как испугались, лишь завидев немецкие танки. А Русский Народ не побоялся хваленого тевтонского блицкрига. Более того, Русский Народ показал им, что такое настоящая война, когда в ответ на вызов встает вся страна, весь народ.

— Западу с его «свободой» и «демократией», где каждый за себя, где патриотизм считается чем-то неприличным, этого не понять, — усмехнулся Берия.

— А ведь по-настоящему понять нас мог бы лишь немецкий народ, — задумчиво сказал Сталин, перестав улыбаться. — И только Германия могла бы стать нашим настоящим союзником... А с этой буржуазной гнилью даже дело иметь противно, а приходится... Что поделать... Союзнички... Чтобы им пусто было...

4 июля 1941 года.

Позиции 3-й танковой дивизии СС «Тотенкопф» в сорока километрах от Вильно.

Недавний разгром был неожиданным и стремительным. После неудачной ночной немецкой атаки утром русские перешли в наступление. Они умудрились подтянуть к фронту свежесформированные из резервистов дивизии. Это позволяло им постоянно вводить в дело все новые и новые свежие силы. В то время как немецкие войска были измотаны и пополнялись крайне медленно. Из Германии и оккупированной Европы на фронт отправлялись полки и дивизии, спешно формировались новые. Но тягаться с русскими, развернувшими грандиозную мобилизацию, было невозможно. К тому же в тылу с первых дней войны появились партизаны. Их действия сильно осложняли воинские перевозки и отвлекали значительные силы с фронта.

С такими невеселыми мыслями Йозеф смотрел в бинокль в сторону русских позиций, где раздетые по пояс солдатики копали окопы и траншеи. После неудачного немецкого наступления линия фронта в целом вернулась в то же состояние, хотя на некоторых участках русским удалось продвинуться даже дальше.

На днях рота фон Блицмана получила в дополнение к трем Pz-IVF2 еще восемь трофейных русских танков Pz-34(r). Теперь лучшими танками немецких панцерваффе стали трофейные русские машины. Кроме того, активно работали и ремонтные подразделения, возвращая в строй поврежденные танки. Но количество танков все равно уменьшалось. Теперь танковый полк дивизии «Тотенкопф» по своей численности соответствовал только примерно полутора батальонам.

— Вы гауптштурмфюрер фон Блицман?! — оторвал Йозефа от размышлений чей-то зловещий голос.

Фон Блицман обернулся. Перед ним стоял штурм-баннфюрер СС и двое солдат полевой жандармерии, с направленными на Йозефа автоматами.

— Хайль Гитлер! Яволь, их бин гауптштурмфюрер фон Блицман! — отрапортовал Йозеф.

— Сдайте оружие и следуйте за нами! — Холодно произнес штурмбаннфюрер.

Йозеф отдал ему пистолет и под конвоем проследовал к стоящему неподалеку крытому грузовику, в котором уже сидели двенадцать офицеров его полка. В течение следующих сорока минут жандармы втолкнули в кузов еще девятерых, и грузовик тронулся. Ехали недолго — вскоре машина остановилась и послышалась команда: «Выходи! Шнеля!» Офицеров загнали в сарай и начали вызывать по одному. Вскоре вызвали и фон Блицмана. Его провели в избу, где сидели четверо гестаповцев. Почти час длился перекрестный допрос — гестаповцы пытались выявить возможную причастность Йозефа к заговору против фюрера, в котором участвовали не только офицеры и генералы Вермахта, но и некоторые высшие чины СС. Сначала Йозефу угрожали и требовали признаний, которые он со страху подписал. Затем его заставили написать доносы на нескольких офицеров своего полка. Но после всего этого Йозефа, который уже успел во всем признаться, распрощаться с жизнью и приготовиться к неминуемому расстрелу, а то и виселице, следователь, аккуратно сложив все его признания в папочку, будничным голосом сказал, что подозрения более-менее развеялись... пока... Гестаповцы отпустили фон Блицмана, даже принеся извинения:

— Господин гауптштурмфюрер, вы должны понимать, что после событий последней ночи мы все, и не только гестапо, но и каждый офицер, каждый солдат, да и вообще каждый немец, вплоть до последнего еврея в концлагере, должны проявлять бдительность и своевременно разоблачать любой намек на заговор против нашего любимого фюрера. Сожалеем, что и вам пришлось пройти процедуру проверки, так как на вас поступил донос. Впредь, как только почувствуете измену, сразу докладывайте в гестапо. Вы свободны. Пока свободны... Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — ответил Йозеф дрожащим голосом и на негнущихся ногах покинул страшную гестаповскую избу.

Обратно его везли на том же грузовике. Вместе с ним в кузове сидели офицеры, среди которых были и те, на кого он написал доносы. Фон Блицман догадывался, что и они написали доносы на него. Однако он не мог понять, почему их всех отпустили. Он не знал, что гестапо имеет указание разоблачить в каждом полку ровно по одному заговорщику. Не больше и не меньше. Ровно по одному. И только при вскрытии реальной подпольной организации надлежало вызвать специальную оперативную группу, которая могла бы арестовывать столько офицеров, сколько сочла бы нужным. С одной стороны, необходимо было укрепить пошатнувшуюся после поражений дисциплину и упавший авторитет Гитлера, а с другой стороны, при слишком радикальных мерах обозначившаяся после последних поражений нехватка офицерских кадров могла бы стать критической. Да и многих арестованных заговорщиков планировалось, разжаловав, отправить на передовую.

Офицеры с облегчением вернулись в полк, осознавая, что теперь их могут арестовать в любой момент на основании их же собственных показаний. После этого мало кто осмелился бы ослушаться приказа или тем более неодобрительно высказаться о фюрере. Страх перед застенками гестапо придал немецким войскам «второе дыхание». Конечно, сил для продолжения наступления все равно не было, но немецкие войска хотя бы могли более стойко обороняться. А русское наступление должно было вот-вот начаться.

4 июля 1941 года.

Штаб 318-го стрелкового полка в деревне Дятлово, северо-западнее Шауляя.

В дверь избы, в которой находился штаб полка, деликатно постучали.

— Да, войдите! — крикнул начальник штаба полка капитан Ремизов.

Капитан как раз сел обедать. Командир полка и политрук уехали в штаб дивизии на партийную конференцию, и он оставался за старшего. Ведь сказал же и адъютанту, и часовому у входа, что обедает. Все в полку прекрасно знали, что капитана можно будить в любое время суток, когда он спит, но от приема пищи его отрывать не рекомендуется. Обед для Ремизова был делом святым.

— Топрый дэн, господин капитан, — поздоровался вошедший с легким акцентом.

«Прибалт, что ли? Наверняка новенький, порядков наших не знает...» — подумал Ремизов.

Вошедший был здоровым парнем, одетым в русскую полевую форму с лейтенантскими «шпалами» в красных пехотных петлицах. Говорил он с явным акцентом, да и обращение было, мягко выражаясь, неуставным. Тем более он произнес «господин капитан». Кто его вообще сюда пустил, почему часовой, сидевший у входа, ничего не доложил?! Капитан даже не знал, как отреагировать на странного посетителя. Он так и застыл за столом с открытым ртом и поднесенной ко рту ложкой со щами.

— Господин... О! Доннер веттер! Товарищ капитан, мне срочно нужно связаться с контрразведкой СМЕРШ, — продолжил странный посетитель.

Капитан чуть было не подавился щами при упоминании о СМЕРШе. Зачем этому странному лейтенанту нужно в контрразведку.

— Передайте им, что пришел связной от того, кого они ждут. Там должны быть в курсе, — добавил посетитель.

Капитан отодвинул тарелку и, с подозрением поглядывая на своего гостя, поднял трубку полевого телефона.

— Это капитан Ремизов, соедините меня с отделом контрразведки... Здравия желаю! Говорит капитан Ремизов, начальник штаба 318-го стрелкового полка. Тут какой-то лейтенант заявился. Говорит с акцентом. Хочет передать вам, что пришел связной, которого вы ждете. Да! Кто связной? Лейтенант, а связной где?!

— Их бин. Я есть связной, — ответил посетитель, усаживаясь на лавку.

— Говорит, что он и есть связной. Говорит, что вы его якобы ждете. Хорошо, понял.

Капитан повесил трубку и посмотрел на лейтенанта. Ему по телефону приказали его задержать и ждать дальнейших распоряжений.

— Эй, Петренко! — крикнул капитан адъютанту, который должен был находиться в сенях.

Никто не отозвался. Капитан встал из-за стола и прошел к дверям. На крыльце вместо часового сидели двое таких же крепких парней, как и загадочный лейтенант, только одетых в солдатскую форму. В избе послышался зуммер телефона. Капитан вернулся к аппарату.

— Капитан Ремизов слушает!

— Этот немец сейчас у вас? — послышался в трубке незнакомый голос.

— Э-э-э... Немец?..

— Да, тот связной, который пришел к нам?

— Так точно!

— Накормите его и всячески позаботьтесь. Обращаться с ним очень вежливо и корректно. Это приказ. Мы уже выезжаем.

Капитан уже совсем ничего не понимал. Он медленно положил телефонную трубку и попытался собраться с мыслями.

— Э-э-э... Товарищ лейтенант, прошу к столу, щец не хотите? Там на крыльце ваши хлопцы? Так зовите в избу. Товарищи из контрразведки уже едут сюда. Странно, куда наш часовой подевался. Под трибунал отдам за дизертирство!

— Данке шон! — ответил лейтенант, присаживаясь за стол. — На часового не стоит обижаться. Он жив-здоров. Сидит в сарае вместе с тем офицером, который находился у входа. Мы ему ничего плохого не сделали, только связали. Но сейчас я прикажу их отпустить.

Вскоре около избы остановились два легковых ГАЗ-М1, и в избу вошел майор ГБ[41].

— Здравия желаю! — сразу вскочил капитан Ремизов.

— Здравия желаю, товарищ капитан! Майор Телегин, контрразведка СМЕРШ. Я приехал за нашим немецким коллегой, — ответил смершевец.

Капитан указал на лейтенанта, который только что с аппетитом доел щи из своей тарелки.

— Гутен таг, геноссе! — на достаточно чистом немецком обратился контрразведчик к загадочному гостю.

Лейтенант встал, и они обменялись рукопожатиями. Немцы привели обратно часового и адъютанта, которых до этого держали в сарае, пристроенном к избе, вернули им оружие и уехали вместе с нквдэшным майором.

К вечеру в деревню вернулись командир полка и политрук. Но вернулись они не одни. Вместе с ними прибыли те же майор из СМЕРШа и немецкий лейтенант, сопровождаемые целым батальоном Осназа НКВД. Личный состав полка, дежуривший на передовой, был заменен на бойцов войск НКВД. Где-то около полуночи послышался шум моторов, и через деревню проследовала колонна немецких бронетранспортеров с закрашенными опознавательными знаками. Колонну сопровождали солдаты войск НКВД. И хотя было темно, капитан Ремизов смог разглядеть, что в бронетранспортерах сидят немецкие автоматчики в камуфляже.

Один из бронетранспортеров остановился, и из него вышел высокий блондин в эсэсовской форме. Он крепко пожал руку гэбэшному майору и сел в его «эмку», на которой и уехал. Когда немецкие бронетранспортеры и грузовики с осназовцами скрылись в темноте, командир полка собрал офицеров и объявил им, что проводилась особо секретная операция. Что-либо рассказывать о таинственных немцах было запрещено. Да и вообще рекомендовалось обо всем этом забыть. Лишь через неделю капитан Ремизов увидел в газете «Красная Звезда» фотографию того немца, который ночью пожимал руку гэбэшному майору. На фотографии этот немец стоял рядом со Сталиным, Ждановым и Берией, а звали его Рейнгард Гейдрих. Рядом была статья, в которой говорилось о том, что Адольф Гитлер предал дело национал-социализма, а на самом деле настоящие национал-социалисты вовсе не хотят воевать с русскими. Статья завершалась выводом, что социалистические Россия и Германия должны дружить друг с другом. При этом делалась ссылка на убитого гитлеровцами Грегора Штрассера, заложившего теоретический фундамент истинного национал-социализма.

Капитан Ремизов усмехнулся. Тут уж всякому было понятно, что, напав на Россию, Гитлер погубил и Германский Рейх, и национал-социализм. А значит, он был врагом и Рейха, и национал-социализма. Все правильно товариш Жданов написал в своей статье. Что же, недолго Гитлеру осталось править. Скоро придет русская армия и даст возможность честным национал-социалистам, таким, как этот Гейдрих, освободить Германию от Гитлера и построить правильный национал-социализм в братской для социалистической России социалистической Германии. И капитан Ремизов был полон решимости помочь в этом немецким товарищам и всему братскому немецкому народу.

5 июля 1941 года.

Нейтральная полоса между русскими и немецкими позициями юго-западнее Паневежиса.

Ганс Гроссман лениво сидел в кустарнике, покуривая сигарету. Стояла жара. Он положил на землю автомат и, расстегнув воротник форменного кителя, отхлебнул воды из фляжки. Вода заканчивалась, а день предстоял явно жаркий. Его напарник Гюнтер дремал, разморенный жарой. В целом на этом участке фронта уже почти неделю было относительно спокойно. Русские, неожиданным мощным ударом взявшие Клайпеду и вышедшие таким образом к побережью Балтийского моря, особой активности не проявляли. В окружении остались 4-я танковая группа и передовые части 18-й и 16-й полевых армий. Основной котел был под Крустипилсом, а второй поменьше — юго-западнее Риги. К тому времени, когда немецкое командование собрало силы и попыталось деблокировать окруженные войска, русские уже успели закрепиться, потому и далеко продвинуться не удалось. Немецкие войска лишь кое-как с большими потерями отбили Клайпеду. После этого фронт на некоторое время стабилизировался.

Ганс и Гюнтер, рядовые 4-й «полицейской» моторизованной дивизии СС, с утра заступили в дозор на передовой. Они располагались в кустарнике, примерно в километре от основных позиций первого эшелона дивизии. Где-то в километре отсюда, вероятно, на опушке видневшегося в отдалении леса, сидели аналогичные русские дозоры. До основных русских позиций было километра два. Дневная служба всегда была спокойной. Лишь иногда вдали можно было увидеть небольшие группы русских солдат, но близко они никогда не подходили. В общем-то, конечно, дело еще не дошло до футбольных матчей, как в 1939 году на французско-германской границе, но русские и немецкие дозоры уже стали издалека друг с другом здороваться. «Гутен таг, комераден!» — кричали русские. «Добрый дэн, товариш!» — отвечали немцы.

Позавчера даже был совместный концерт. Русские играли на аккордеоне, а немцы на губной гармошке. Пели хором, и русские, и немцы. Исполняли в основном арии из классических опер. Многих поразил высокий культурный уровень русских солдат.

Все портило только то, что русские разведчики любили по ночам похищать с передовой немецких часовых. Захваченный в плен сержант такой разведывательной группы рассказал, что «захват языка» у них что-то типа спорта. И похищают часовых они не для получения каких-либо сведений, которыми эти рядовые солдаты явно не обладают, а соревнуясь между частями — чьи разведчики больше «языков» приведут. Потому днем можно было расслабиться и смотреть в сторону русских позиций вполглаза, а ночью приходилось держать ухо востро.

Так как вода во фляге закончилась, Ганс решил спуститься к ручью, где из-под земли били родники. Он растолкал Понтера:

— Эй, дружище! Хватит спать, а то проспишь русское наступление! Я схожу к ручью, наполню флягу.

— А! Чего?!. А, ну давай... — сонно сказал Понтер, разлепив глаза.

Ганс закинул автомат за спину и пошел по узкой лесной тропинке, петлявшей вдоль опушки березового леса. Весело пели птицы, и Ганс шел вразвалочку, засунув руки в карманы и насвистывая веселую песенку. Неожиданно его внимание привлекла какая-то фигура, короткими перебежками приближающаяся через поле со стороны русских позиций.

Ганс присмотрелся. Неизвестный был одет в женское платье, а на голове был повязан цветастый платок. Он боязливо оглядывался по сторонам, и Ганс сразу догадался, что это переодетый русский шпион. Мало им по ночам немецких солдат терроризировать, так еще теперь и днем бегают! Большевики, наверное, решили, что немцы совсем дураки и их можно обмануть этим дурацким трюком с переодеванием. Ганс был уверен, что это задумка еврейских комиссаров. Как он уже понял, сами русские вовсе не дураки, что бы там ни брехала геббельсовская пропаганда. Ганс тихо присел в стороне от тропинки, сжимая в руках автомат. Переодетый шпион крался как раз в его сторону. Ганс затаил дыхание. Шпион, оглядываясь в сторону поля, подошел совсем близко, не заметив немецкого солдата.

Оружия у шпиона видно не было, но русские разведчики были опасны и без оружия. А уж если это какой-то особый агент, направленный не войсковой разведкой, а еврейскими комиссарами, то и подавно. К тому же ножи, которыми мастерски умели пользоваться русские, прятать весьма несложно. Ганс осторожно, чтобы не хрустнула под ногами какая-нибудь ветка, приблизился к шпиону со спины и с размаху ударил его автоматом по затылку. Шпион от удара отлетел в заросли черники. Платье при этом задралось, обнажив худые волосатые ноги, обутые в грязные стоптанные ботинки. Ганс наклонился и перевернул пленного на спину. Это был пожилой мужчина, с крючковатым «орлиным» носом и характерными чертами лица.

— О, руссише юде! Даз ист нарюрлих большевик! — воскликнул Ганс, который, как и положено солдату войск СС, не любил евреев. Действительно, судя по внешности пленного это был не обычный русский разведчик, а агент еврейских комиссаров.

Ганс пнул пленного под ребра и отошел в сторону, клацнув затвором автомата. Через пару минут пленный начал приходить в себя. Он застонал и попытался пошевелиться.

— Вставай, юдише шайсе! Ком, ком! Шнеля! — заорал на пленного Ганс.

После окрика пленный очнулся и сел на землю, со страхом и изумлением глядя на направленный в лицо ствол автомата.

— Их бин генерал Манштейн... — проблеял переодетый шпион. — Их бин дойче...

Ганс не удержался и расхохотался. Этот большевистский шпион — шутник! Вот это и называется настоящий еврейский юмор! Уже всем известно, что генерал Манштейн погиб в котле под Крустпилсом. Обстоятельства его гибели так и не были выяснены, однако русские сообщили, что обнаружен обезображенный труп генерала, который опознали по найденным в кармане мундира документам. А этот большевистский еврейчик мало того, что попытался наивно обмануть немцев, переодевшись в женское платье, так еще теперь заявляет, что он генерал Манштейн. Продолжая смеяться, Ганс пинками заставил пленного подняться и повел по тропинке.

— Эй, Понтер! Я поймал русского шпиона! — крикнул Ганс.

Из кустов поднялся сонный Гюнтер, с удивлением посмотревший на семенящего по тропинке пленного.

— Ганс, ты что, и вправду решил, что это чмо — русский шпион? — с сомнением сказал Понтер.

— Крался с русской стороны. Заявляет, что он — Манштейн, — ответил Ганс, пожав плечами.

— Я, я! Натюрлих! Майн наме ист Манштейн! — закивал пленный.

— Он и по-немецки еще разговаривает! — сказал Ганс. — Значит, точно — шпион!

— Заметь, дружище, что немецкий среди русских знают многие, но все с акцентом. У них даже разведчики немецкий толком не знают. А этот видишь, как разговаривает. Оружие у него есть? Ты его обыскал?

— Ни оружия, ни документов!

— Вот видишь! Стал бы русский шпион без оружия и без документов пробираться в наш тыл?! — назидательно подняв вверх палец, сказал Гюнтер. — У русского шпиона может быть оружия и не было бы, но вот фальшивых аусвайсов была бы целая пачка. Да и не такие русские идиоты, чтобы думать, что смогут нас обмануть, переодевшись в женское платье.

— А зачем он тогда к нам пробирался?

— Так это наверняка какой-то местечковый еврейчик. Решил перебраться к нам, чтобы попытаться выдать себя за фольксдойче... сбежавшего из Сибири. Решил, что раз он знает немецкий, то мы ему поверим. Вот потому и документов у него нет, чтобы мы графу о его происхождении не посмотрели. Только это и по морде видно без всяких документов.

И Гюнтер, подойдя ближе, с размаху ударил пленного кулаком в нос. Пленный от удара улетел в кусты.

— Да и по запаху тоже... Чувствуешь, как от него воняет?! — Гюнтер брезгливо вытер кулак травой. От незнакомца действительно исходил неприятный запах давно немытого тела.

— И что мы с ним делать теперь будем? — растерянно спросил Ганс.

— Как что!? Сейчас очухается, и мы заставим его признаться, что он русский шпион. В контрразведке ему, конечно, не поверят, но мы с тобой, может быть, все же получим благодарность за его поимку. А если его сразу привести как еврея, то «спасибо», конечно, скажут, и все.

— Ну, может, еще по десять марок дадут...

— Вот, а так мы еще и отпуск получим! И не по десять, а хотя бы по двадцать марок...

— Тогда за работу, дружище! — сказал Ганс, закатывая рукава.

До службы в войсках СС и Ганс, и Понтер служили в полиции. Оба были уличными постовыми. Ганс в Мюнхене, Понтер в Берлине. Выбивать показания они еще не разучились, а потому за работу с пленным взялись со знанием дела.

5 июля 1941 года.

Штаб 4-й «полицейской» моторизованной дивизии СС юго-западнее Паневежиса.

К хутору, на котором располагался штаб 4-й моторизованной дивизии СС, подошли два солдата, ведущих какого-то достаточно странного человека. Конвоируемый был одет в грязное рваное женское платье и истошно орал:

— Их бин руссиш шпион! Их бин большевик! Их бин юдише комиссар!

— Хальт! Куда идете?! — поинтересовались часовые из полевой жандармерии, стоявшие на посту на окраине хутора.

— Хайль Гитлер! Вот, русского шпиона поймали. Нам нужно в контрразведку, — ответили солдаты.

— Гы-гы-гы!.. — расхохотались жандармы. — Да какой это шпион?! Ты на его морду посмотри! Русские хоть и унтерменши, но внешность у них даже более арийская, чем у нас. А это какой-то местный прибалтийский жидок.

— Так он утверждает, что он русский шпион! — в один голос заявили солдаты.

— Я, я! Натюрлих! Их бин руссиш шпион! Их бин большевик! Их бин юдише комиссар! — затараторил пленный, получив от Гюнтера легкий удар по почкам.

Жандармы заржали еще больше.

— Он, наверное, хочет денег попросить за какие-нибудь русские секреты, которые сам придумал! Гы-гы-гы! Ладно, тащите его в контрразведку. Это вон тот домик, — показал пальцем один из жандармов. — Там с ним разберутся. Мало ему не покажется. Гы-гы-гы!

— Ком, ком, юдише швайн! — пинком подтолкнул Ганс пленного.

В отделе контрразведки дивизии пленный, опасливо косясь на солдат, которые его привели, продолжил заявлять, что он «руссише шпион» и «юдише комиссар». В качестве доказательства Гюнтер передал гестаповцам русскую ручную гранату РГД-33 и «опознавательный знак русского шпиона» — эмалевую красную звездочку от пилотки, которые якобы были изъяты у пленного при задержании. Когда солдаты ушли, пленный сразу сменил показания и заявил:

— Я генерал Манштейн, командующий 4-й танковой группой, находящейся в окружении!

Гестаповцы расхохотались. То, что Манштейн погиб, а его обезображенный труп был опознан по документам, подтверждали и русские своим официальным сообщением, и взятые ими в плен офицеры штаба 4-й танковой группы, и немногие выбравшиеся из окружения немецкие офицеры и солдаты. Официально было объявлено, что фон Манштейн-Левински погиб во время попытки прорваться из окружения. Его труп обнаружили и опознали немецкие солдаты, но не успели захоронить. При капитуляции тело было передано русским войскам, которые и произвели захоронение.

Около получаса гестаповцы обсуждали, стоит ли оформлять пленного как русского шпиона. Но все же решили не позориться и передать его зондеркоманде как еврея. Уже следующим утром бывший генерал сидел в товарном вагоне, который, отстукивая колесами на стыках рельс, катился в сторону концентрационного лагеря Майданек. Генерал Манштейн еще не знал, что он совершенно зря почти неделю пробирался через русские тылы, переодевшись в украденное в какой-то деревеньке платье. В общем-то, только случайность заменила ему виселицу бараками концлагеря. Объявись он живым и здоровым, наверняка бы попал в число участников заговора против Гитлера. Так что лучше для него было сидеть в концлагере в качестве еврея и ждать, когда его коллега, генерал Роммель, отвоюет у англичан Палестину для создания еврейского государства. А затем благополучно туда отбыть, так как Гитлер, по имевшемуся соглашению с сионистами, в обмен на сдачу Австрии, Чехословакии и Франции обязался не только отвоевать для еврейского государства территорию Палестины, но экспортировать туда население, заранее заготовленное в концентрационных лагерях под страхом «холокоста».

8 июля 1941 года. Белоруссия, где-то под Сморгонью.

Взгляд через командирский перископ танка Т-34М.

На рассвете поступил приказ о начале наступления. И хотя этого приказа войска ждали уже неделю и готовились к дальнейшим боям, он все равно был несколько неожиданным, так как день и час начала операции до последнего момента держали в секрете. Войска подняли по тревоге и зачитали приказ верховного главнокомандующего о начале наступления по всем фронтам. В историю этот приказ вошел как «Вперед на запад!». Залезая в люки своих боевых машин, танкисты шутили:

— А на берегу Рейна надо останавливаться? В приказе ничего об этом не сказано...

— Не-е-е, на Рейне точно останавливаться не надо. Вот на Ла-Манше остановиться придется... чтобы подготовиться к его форсированию...

— Ха-ха-ха... — отвечали дружным хохотом другие экипажи.

Боевой задор читался во взглядах русских бойцов. Наскучило им сидеть и ждать. Русская душа рвалась в бой и жаждала битвы. Но вот заурчали танковые моторы, лязгнули гусеницы, и стальная лавина двинулась на запад на всем протяжении фронта от Балтики до Черного моря. А за ней подобно раскатам грома понеслось «Ура!» русской пехоты. Русская армия, конечно, наступала не сплошной стеной. Стальные клинья восьми танковых армий вспороли немецкую оборону, как некогда мечи русских витязей вспарывали доспехи кровожадных христианских рыцарей-крестоносцев, в древности пытавшихся покорить Россию и подчинить ее своему кровожадному богу.

Гвардии капитан Терехов вел свою роту через проход в заграждениях, расчищенный огнем артиллерии. Танки шли взводными колоннами след в след, чтобы уменьшить вероятность подрыва на минах, которые могли уцелеть после артобстрела. Командирский танк капитана Терехова замыкал строй роты. И хотя механики-водители головных машин старались выбирать путь, объезжая воронки, танки все равно кидало вверх-вниз на перепаханной гаубичными снарядами земле. Капитан Терехов, держась за поручень, не отрывал глаз от перископа, несмотря на тряску.

— Валькирия-3, я Валькирия-1! Ориентир — отдельно стоящее дерево. В полусотне метров противотанковое орудие. Подавить огнем!

— Есть подавить огнем! — сквозь треск радиопомех сразу послышался ответ в наушниках.

Машины третьего взвода развернули башни несколько вправо и остановились. Грохнули выстрелы. К замаскированной в кустах пушке РаК-38 понеслись осколочно-фугасные УОФ-354. Полыхнули взрывы. Из клубов дыма и пыли полетели в разные стороны ветки кустов, комья земли, доски и куски покореженного железа. А танки уже неслись дальше.

— Цель уничтожена, товарищ капитан! — услышал Терехов в наушниках рапорт командира третьего взвода.

Капитан улыбнулся. Если в первых боях победы одерживались в основном за счет технического превосходства русских танков, а также храбрости и смекалки русских экипажей, то теперь уже явно чувствовалась боевая сноровка. Русские и в середине XX века не утратили способности быстро учиться и всегда превосходить своих заграничных учителей.

Пехота выдвигалась на броне танков, но перед линией заграждений спешилась и теперь с криком «Ура!» бежала позади. На некотором удалении шли танки КВ-3, поддерживая наступающих огнем своих мощных орудий.

Вот впереди немецкие окопы. Головной танк первого взвода все же встал с перебитой гусеницей. В окопах суетилась немецкая пехота. В сторону русских танков полетели винтовочные кумулятивные гранаты. Однако точность их была невысока, а русские танкисты заблаговременно укрепили на танках пустые ящики и другие самодельные заменители противокумулятивных экранов. Русские всегда отличались изобретательностью. Танки замедлили ход и пропустили вперед пехоту, поддерживая ее огнем пулеметов и орудий. Затрещали автоматические винтовки АВС-36, в немецкие окопы полетели ручные гранаты. Вот слева ожил подавленный недавно немецкий пулемет. Но пулеметчика сразу заставили залечь на дно окопа фонтанчики земли, поднятые на бруствере ответным огнем танковых пулеметов. Затем грохнул взрыв снаряда. Тело немецкого пулеметчика вместе с пулеметом и комьями земли вышвырнуло на бруствер развороченного взрывом окопа.

А русская пехота уже врывалась в траншеи, выметая оставшихся немцев огнем автоматических винтовок. Бой в траншеях длился недолго, и танковая рота капитана Терехова вновь устремилась вперед — ко второй линии обороны, куда отступили уцелевшие на первой линии остатки немецких подразделений. Теперь сложность заключалась в том, что вторая линия обороны была подготовлена не хуже первой, но была хуже разведана и, соответственно, не так основательно обработана артиллерией.

Под гусеницей одного из танков прогремел взрыв. Машину даже слегка качнуло. Разлетелись разбитые траки. Один из катков оттопырило в сторону. Минное поле.

— Рота, стой! Мины! — крикнул Терехов по радио. — Прикройте товарищей огнем! Михайлов, аккуратно подойди сзади и возьми подбитую машину на буксир!

Полагаясь на свой боевой опыт, Иван предполагал, что минное поле обязательно должно простреливаться. И действительно, с небольшого холмика начала бить пушка. А неподалеку еще одна. Танки в ответ открыли по ним огонь. Снаряды рвались прямо около пушек, но они продолжали стрелять. Неужели ДОТы или вкопанные в землю танки? И действительно, когда разрывы смели маскировку, то Иван разглядел торчащую из земли башню танка КВ-1 с 76-мм пушкой. Броня башни имела многочисленные следы попадания снарядов, но была целой. Противостоять врытому в землю KB было крайне тяжело, а он успел подбить еще два русских танка. Тут помочь могут только идущие следом КВ-3. Но Иван заметил крадущиеся к торчащей из земли башне фигурки пехотинцев.

— Прекратить огонь и отойти! Не мешайте пехоте! — скомандовал Терехов.

Русские танки отползли несколько назад. Когда вокруг врытых в землю КВ перестали греметь взрывы, подобравшаяся к ним пехота бросилась вперед. Теперь основной недостаток КВ первых выпусков — очень плохой обзор — погубил немцев, так же как до этого погубил немало русских экипажей. Пехотинцы подбежали к торчащим из земли танковым башням, даже не пригибаясь, и быстро накрыли их плащ-палатками. Вскоре люки открылись и из них стали вылезать с поднятыми руками сдающиеся немцы. А по перепаханной воронками лощине каким-то чудесным образом уже пробиралась «полуторка» с саперами.

В войсках уже ходили слухи о скором появлении на фронте полугусеничных бронетранспортеров наподобие немецких SdKfz-251, но пока выручали только вот такие героические водители, которые были способны вести свои грузовички даже под огнем, объезжая воронки. Хотя ГАЗ-MM из-за своей малой грузоподъемности, малой мощности двигателя и отсутствия полного привода считался не пригодным как армейский грузовик, но у него было одно важное преимущество — он имел небольшую массу. И в крайнем случае там, где он не мог проехать, взвод солдат мог пронести его на руках в буквальном смысле, естественно, предварительно разгрузив.

Подъехавшие саперы расчистили проход для танков, отметив его флажками, и рота гвардии капитана Терехова вновь устремилась в бой. Впереди показались ряды вкопанных в землю бревен, опутанных колючей проволокой. За заграждением виднелись немецкие траншеи. Остервенело били пулеметы, грохали выстрелы противотанковых пушек. Где-то дальше впереди ухали тяжелые пехотные 150-мм орудия. Танки вновь остановились перед заграждениями. Пехота, пригибаясь, побежала вперед. Танкисты огнем пушек и пулеметов старались подавить немецкие огневые точки. Саперы, бежавшие вслед за пехотой, принялись спешно устанавливать на заграждения заряды взрывчатки.

Бой на второй линии обороны был тяжелым и кровопролитным. Он продолжался почти час. Противник сопротивлялся ожесточенно, но все же не выдержал натиска и отступил. Пехота, героически взявшая два рубежа обороны и понесшая большие потери, была отведена для отдыха и пополнения. Санитары разыскивали и укладывали на носилки раненых. Те раненые, которые могли идти сами, поддерживая друг друга, брели к подъезжающим санитарным машинам. Для штурма третьей линии на грузовиках прибыли свежие пехотные части. Собственно, их изначально предполагалось ввести в бой еще на этапе штурма второго рубежа обороны. Но после утренней артподготовки штурм первого рубежа прошел успешнее, чем планировалось, и со значительно меньшими потерями. Значительную роль в этом сыграли впервые примененные в бою реактивные установки, снаряды которых буквально пропахали широкие проходы в немецких заграждениях. Да еще и психологический эффект от воя ракет и сплошной стены разрывов и огня был также немаловажен.

Третью линию обороны взяли быстро и с хода. Там тоже были возведены укрепления и полосы заграждений, но сил, чтобы как следует обороняться, у противника уже не было. Укрепления были заполнены лишь жиденькой цепочкой второсортных пехотных частей. После прорыва обороны стрелы танковых армий устремились вглубь, смыкаясь за спиной немецких войск. Это был еще один «блицкриг наоборот». Теперь путь на запад был открыт. И русские танки могли идти и к Висле, и к Рейну, и к Ла-Маншу.

12 июля 1941 года. Шоссе Гродно—Августов.

Взгляд через перископ танка Pz-IVF2.

Немецкие войска с боями отступали. Три дня назад русские танковые клинья взломали оборону и завершали окружение еще четырех немецких группировок. Йозефу фон Блицману очень повезло — танковый полк дивизии «Тотенкопф» вместе с одним из панцергренадерских полков сумел выйти до того, как кольцо окружения сомкнулось. Второму панцергренадерскому полку не повезло — он вступил в бой с русскими и несмотря на то, что сумел задержать наступление русских танков, понес серьезные потери. В итоге его остатки оказались в котле под Вильно. Да и отступившие части дивизии, которые тоже приняли участие в боях, пытаясь сдержать натиск русской стальной лавины, нуждались в пополнении техникой и личным составом.

В последние дни июня недостаток боевого опыта русских экипажей и русского командования компенсировался ошеломлением и растерянностью немцев. В ряде случаев опыт и хорошая подготовка немецких войск и их командования позволяли достаточно неплохо противостоять натиску русских и техническому превосходству их новых танков. Иногда даже удавалось одерживать тактические победы, которые все равно не получалось развить даже в оперативный успех, не говоря уже о перехвате стратегической инициативы. Теперь русские успели набраться опыта и их действия стали более эффективными. Они уже не ловились на всякие тактические хитрости, сами при этом удивляя немецкие войска своей находчивостью. А вот техническое и количественное превосходство русских лишь усилилось. В то время, как мобилизованная русская промышленность резко увеличила выпуск вооружения и военной техники, германская промышленность продолжала работать в режиме мирного времени. Гитлер и слушать не хотел о мобилизации экономики, что привело бы к сокращению выпуска товаров широкого потребления и, соответственно, снижению жизненного уровня. Будучи демагогом и политиканом, Гитлер унаследовал многие черты демократии, в том числе и примитивный популизм.

И вот теперь высокий жизненный уровень Рейха оборачивался гибелью его солдат и все более приближавшейся угрозой поражения. И Йозеф фон Блицман был одним из этих солдат. Его рота получила приказ контратаковать русские войска с тем, чтобы задержать их продвижение и по возможности помочь нескольким немецким дивизиям, с боями пробивающимся из окружения. Теперь рота состояла из восьми новейших танков Pz-IVF2 и шести трофейных русских Pz-34(r). В контратаке участвовал весь батальон при поддержке штурмовых орудий и двух батальонов пехоты.

Бой начался удачно. Немецкая разведывательная группа мотоциклистов засекла на шоссе русский дозор из трех бронемашин БА-6. Рота фон Блицмана расстреляла броневики из засады. Все было настолько неожиданно, что экипажи русских бронемашин даже не успели среагировать — ни сообщить о засаде, ни тем более открыть ответный огонь из своих 45-мм пушек. Но на всякий случай фон Блицман все равно приказал сменить позицию, тем более что вскоре мотоциклисты доложили о приближении русской танковой колонны.

Рота заняла позицию в роще в полукилометре от шоссе. Несколько впереди, укрывшись в траве, залегла пехота. А ближе к шоссе заняли позиции дозоры из состава пехоты с радиостанциями. Йозеф решил рискнуть и пропустить русскую колонну чуть вперед, а затем расстрелять головную и замыкающую машины в борт и, воспользовавшись неожиданностью, нанести русским максимальные потери. Он рассчитывал, что если это удастся, то потом можно постараться добить остатки колонны или, если русских танков будет слишком много, отойти.

Вскоре по радио дозорные сообщили, что видят приближающиеся русские танки. Это были Т-34М, тринадцать штук, одна рота. Судя по всему, головной дозор русской колонны. Основные силы шли за ним на удалении в пару километров. Задача усложнялась — бой нужно было завершить до подхода основных сил.

И вот на шоссе появились тридцатьчетверки, идущие на полной скорости. Башня головного танка была развернута вперед, а башни следующих за ним машин были развернуты под углом в стороны.

— Ахтунг!... Фойер! — скомандовал гауптштурмфюрер по радиосвязи.

Пушки немецких танков грохнули почти одновременно. Первый и последний русские танки, получившие каждый в борт по нескольку снарядов, вспыхнули. У головного танка взорвался боезапас. Взрыв откинул в сторону башню и вырвал лобовой бронелист. Но остальные русские танки явно были готовы к атаке. Те машины, башни которых были развернуты в сторону стрелявших немецких танков, сразу начали разворачиваться к ним лобовой броней.

Кто-то предпочел, перемахнув придорожный кювет, съехать с шоссе, а кто-то, остановившись на шоссе, дал возможность наводчикам довернуть башни и немедленно открыть огонь. Те танки, чьи башни были развернуты в противоположную сторону, тоже сориентировались достаточно быстро. Йозеф заметил на башнях гвардейские значки. Это были элитные танковые части русских.

Второй залп. Еще три тридцатьчетверки встали. Две загорелись, а одна закрутилась на месте с перебитой гусеницей. Но русские дали ответный залп и теперь уже успели развернуться к противнику лобовой броней. Третий залп. Только один подбитый русский танк. Снаряды откровенно неудачных пушек Л-11 танков Pz-34(r) рикошетят от лобовой брони более совершенных Т-34М. А русские танки также ведут ответный огонь. По радио поступил доклад от кого-то из экипажей, больше напоминающий панический вопль: «Мы подбиты! Горим!» Затем другой аналогичный. Йозеф посмотрел сначала в одну, затем в другую сторону. Потеряно по меньшей мере четыре танка из четырнадцати.

Раздался грохот. Танк содрогнулся. Попадание и, похоже, серьезное.

— Что у нас случилось?! — крикнул Йозеф, оторвавшись от перископа. Внутреннее пространство танка уже начал затягивать удушливый дым. Механик-водитель безжизненно упал на рычаги. Стрелок с хрипом бился в судорогах на полу боевого отделения. Наводчик со стоном зажимал кровоточащую рану на левой руке. А заряжающий уже открывал люк и вылезал из танка. Стрелок закончил биться и орать, затихнув на полу навеки. Он был мертв.

— Покинуть машину! — скомандовал Йозеф самому себе и, распахнув боковой люк, стал помогать раненому наводчику выбраться наружу. Затем, чихая — и кашляя от дыма, вылез сам.

Русские не приближались, даже немного отошли назад, предпочтя вести бой на дистанции. Они потеряли восемь танков из тринадцати. А что осталось от роты фон Блицмана? Гауптштурмфюрер ужаснулся — только четыре танка и все четыре — Pz-34(r). He помогли даже эффект внезапности и маскировка. А на шоссе уже слышался рев моторов основной русской колонны. Вот уже она показалась, разворачиваясь для боя. За танками были видны бронетранспортеры с пехотой. Оставшиеся четыре танка начали отходить. Один из танков остановился, и высунувшийся из люка командир экипажа замахал рукой Йозефу. Гауптштурмфюрер вместе с заряжающим, поддерживая раненого наводчика, подбежали к ожидавшему их танку. Как только они вскарабкались на крышу моторно-трансмисионного отделения позади башни, механик-водитель дал полный газ, и машина понеслась прочь от неумолимо надвигавшейся русской стальной лавины. Машину кидало на ухабах, и Йозеф со своим товарищем по экипажу еле удерживались на броне, вцепившись в поручни на кормовой стенке башни.

Бегство продолжалось долго, пока танки не выехали на берег небольшой речушки. Две из четырех машин не решились соваться напрямик и повернули в сторону, где должен был быть мост. В тот момент они еще не знали, что встретят там тяжелые русские танки и будут уничтожены, как только появятся в их поле зрения. Два других танка попытались с ходу проскочить речушку, не испугавшись поросших камышом топких берегов. Один из них, ревя двигателем, все же, подняв тучи брызг, выбрался на противоположный берег. А второй, на котором ехал гауптштурмфюрер, так и увяз в камышах. Почти полчаса танк ревел дизелем, дергался взад и вперед, плюясь грязью из-под гусениц. Но совершенно безрезультатно. Машина явно основательно села на брюхо и лишь месила гусеницами болотную жижу.

Дальше пришлось идти пешком. Теперь гауптштурмфюрер фон Блицман возглавлял уже не танковую роту, гордо именовавшуюся «тяжелой», а отрядик из шести солдат и одного унтерштурмфюрера[42]. Все они были уставшими и по пояс вымазанными в болотной жиже. Они брели на запад, определяя направление по солнцу. Вскоре стемнело, а они продолжали идти.

В темноте Йозеф споткнулся о какое-то лежащее на земле бревно. Он упал, больно ударившись коленом. Встав, он заметил, что бревно имеет странную полосатую окраску. Приглядевшись, он понял, что это не бревно, а пограничный столб. Они пересекали границу, которую перешли всего три недели назад. Но тогда их победное шествие, начавшееся на рассвете 22 июня, было совсем другим. Тогда сверкало встающее солнце. Грозно ревели моторы танков, лязгали гусеницы. Горели пограничные заставы и деревни. Сверкали сапоги и улыбки немецких солдат. Понуро шли колонны оборванных и чумазых русских пленных.

А вот теперь они идут обратно. Идут ночью, грязные и понурые, боясь встретить русские войска. Фюрер говорил про новую линию обороны — «Восточный вал», про «вундерваффе», которое должно вот-вот появиться и спасти Рейх. Но, хлюпая мокрыми сапогами в ночном лесу, в эти обещания уже мало верилось. И в то же время в любом ночном шорохе мерещилась русская засада.

13 июля 1941 года.

Шоссе Гродно—Августов. Взгляд излюка танка Т-34М.

После вчерашнего боя рота гвардии капитана Терехова продолжала движение. Теперь, после понесенных потерь, она уже шла не в авангарде, а в составе основной колонны. Форсированный марш продолжался всю ночь, и только под утро войска остановились на отдых. Совсем недалеко уже начиналась Восточная Пруссия, где немцы надеялись сдержать русское наступление.

Рота встала в лесу. Капитан Терехов спрыгнул на землю, чтобы размять ноги. Его внимание привлекло нечто полосатое зелено-красное, лежащее в траве. Подойдя ближе, он заметил, что это поваленный пограничный столб. Вот она — граница. Значит, враг, наконец, выброшен за пределы Родины. Иван задумался, постоял рядом с лежащим пограничным столбом, а затем крикнул своему экипажу:

— Эй, ребята! Я нашел пограничный столб, значит, мы сейчас на границе! Хватайте лопаты, а я пойду товарища Приходько позову. Надо этот столб торжественно установить.

Вскоре Иван вернулся вместе с батальонным комиссаром. Товарищ Приходько осмотрел столб, который танкисты уже успели очистить и протереть ветошью, улыбнулся и спросил:

— Ну что, установить его хотите?

— Так точно, товарищ комиссар!

— А где? — загадочно улыбнулся товарищ Приходько.

— Здесь, наверное... — смущенно ответили танкисты.

— А почему именно здесь?.. — хитро улыбаясь, спросил комиссар. — А может быть, дальше какое-нибудь более подходящее место найдется? Ведь не навсегда мы здесь остановились. Впереди будут Висла и Рейн. Варшава, Берлин и Париж... Ну, мы-то с вами еще в Кенингсберг по дороге заскочим. Предлагаю взять его с собой, чтобы поискать для этого симпатичного столбика более подходящее место. Например, на побережье Ла-Манша, или, на худой конец, берег Рейна... Как вам такая идея, мужики?

С этими словами комиссар обнял танкистов, как своих боевых товарищей. Он тоже был танкистом и в бою был командиром танка. Они все вместе были готовы продолжить движение на Запад с тем, чтобы скинуть в воды Атлантического океана тлетворную мразь, которая вот уже много столетий не давала покоя Русскому Народу то в образе Византии, то в образе тевтонского ордена, то в образе Вермахта. Но всегда с неизменным крестом то на рыцарских доспехах, то на броне танков. И всегда с неизменной ненавистью ко всему русскому.

— Враг будет разбит! Победа будет за нами. Наше дело правое! — сказал комиссар. — Второй Рейх товарищ Святослав разгромил, а товарищ Сталин разгромит и третий!

На востоке на фоне алой зари всходило Солнце. Русское Солнце. Оно сверкало так же, как тысячу лет назад золотом сверкали солнцевороты на щитах дружины Святослава, шедшего громить крестоносного врага в его логове в Византии. Теперь логово врага было не на другом берегу Черного моря, а дальше — на другом берегу Атлантического океана. Но русские воины опять шли «на вы», как и тысячелетие назад.

1

В реальной истории 3-я панцергренадерская дивизия СС «Тотенкопф» была переформирована в танковую лишь в 1942, до этого времени в ней не было танкового полка. Дивизия комплектовалась из охраны концентрационных лагерей, а ее командиром с момента формирования и до своей гибели был группенфюрер Теодор Эйке.

2

В реальности 45-мм противотанковое орудие обр. 1937 года получило ствол увеличенной длины только в 1942. Пушка М-42 имела начальную скорость снаряда в 870 м/с, против 760 м/с у обр. 1937.

3

В реальности проект коренной модернизации Т-34 не успели завершить, а работы по нему были свернуты с началом войны. КБ были переориентированы на совершенствование обычного Т-34. Но перед войной планировали с июня 1941 прекратить производство Т-34 до окончания разработки Т-34М. Однако, если бы в середине 1930-х армейское руководство имело более четкое представление о требованиях к новым танкам, то разработка Т-34 и, соответственно, Т-34М завершилась бы по меньшей мере на год раньше, т. е. в 1939 и в начале 1941, соответственно.

4

Гитлер — 22 августа 1939 г. Из речи на секретном совещании с высшим военным руководством Германии.

5

Ручной пулемет Симонова обр. 1936 на базе АВС-36. В реальности на вооружение не принимался, хотя Симонов впервые представил семейство унифицированного стрелкового оружия, включая ручной пулемет, в 1931. Симоновская конструкция отличалась надежностью, технологичностью и дешевизной. В 1944 на вооружение был принят карабин СКС, до сих пор состоящий на вооружении в качестве вспомогательного оружия во многих странах и ставший прототипом для самого распространенного оружия в мире бельгийской винтовки FN-FAL и ее клонов. Однако из-за подковерных интриг главного советского оружейника Федорова и его учеников Дегтярева и Токарева, РККА осталась к 1941 с оружием 1914-го — винтовкой Нагана-Мосина и пулеметом «Максим», так как оружие Дегтярева и Токарева слишком плохо показало себя в реальных боевых условиях. Основной проблемой при создании автоматического оружия был винтовочный патрон 7.62x54R от винтовки Нагана-Мосина, имевший закраину, которой патроны могли цепляться друг за друга при перекосе в обойме.

6

В реальности до конца войны бронетранспортеры в СССР не выпускались, несмотря на серийный выпуск достаточно неплохих для своего времени артиллерийских бронемашин на базе грузовиков ГАЗ-AAA и ЗИС-6, предназначавшихся для поддержки кавалерийских частей и разведки. Были лишь поставки некоторого количества американских полугусеничных М-3 по лендлизу. Массовое производство бронетранспортеров началось лишь после войны в 1947 на базе трехосных полноприводных грузовиков ЗИС-151 (БТР-152). Колесно-гусеничный бронеавтомобиль БА-30 был выпущен лишь небольшой серией в 1937 и, хотя хорошо себя зарекомендовал в качестве артиллерийского тягача во время войны с Финляндией, в дальнейшем серийно не выпускался.

7

Что интересно, в реальности Слашов снялся в фильме про гражданскую войну, в котором он играл роль самого себя.

8

Путь, по которому пошли немцы, — линейные танки Pz-III и танки поддержки Pz-IV.

9

Три дюйма соответствуют калибру в 76-мм.

10

OKW (Oberkommando der Wehrmacht) — Верховное главнокомандование вооруженными силами Германии.

11

«Mein Kampf». Символично, что авторскими правами на «Майн Кампф» с 1945 года стал обладать госдепартамент США, выдавая свое авторство в развязывании Второй мировой войны. К сожалению, соучастники тех, кто развязал войну, заметая следы и скрывая свою преступную сущность, препятствуют народам России и Германии ознакомиться с оной книгой, хотя во всем остальном мире ее распространение не ограничено. Даже в Израиле, где легально продается ее перевод на иврит.

12

В реальности до конца войны бронетранспортеры в СССР не выпускались, если не считать выпущенного в конце 1930-х в нескольких экземплярах полугусеничного бронетранспортера Б-3. Были лишь поставки некоторого количества американских полугусеничных М-3 по лендлизу. Массовое производство бронетранспортеров началось лишь после войны в 1947 на базе трехосных полноприводных грузовиков ЗИС-151 (БТР-152).

13

В реальной истории он был построен уже в ходе войны.

14

В реальной истории в 1940. Разработка Т-34М к началу войны была не завершена и ее прекратили в первые же дни войны. По своей сути замысел Т-34М был воплощен в 1944 как Т-44.

15

Исторический факт.

16

В реальной истории Я. А. Слащов был 11 февраля 1929 года убит евреем Колленбергом в своем кабинете в помещении командирских курсов «Выстрел», где преподавал.

17

Рanzеr1ied — «танковая песня». Широко распространенный марш немецких танкистов, немецкий аналог русского «Броня крепка и танки наши быстры».

18

Немецкая авиационная часть численностью примерно в 10—16 машин.

19

«Stuka» — сокращение немецкого термина Sturzkampfflugzeug, «Пикирующий боевой самолет».

20

Так изначально предполагалось вооружить KB, и на первом экспериментальном образце стояли две спаренные пушки. После испытаний 45-мм орудие сняли.

21

В реальности лощина между высотами «Язык» и 56.5, где размещались соответственно Sj5 («Миллионер» — из-за непомерной стоимости строительства) и Sj4 («Поппиус» — по имени первого командира), получила название «Долины Смерти». 123-я стрелковая дивизия, остановившись там 15 декабря 1939, на два месяца перешла к обороне, потеряв 1800 человек убитыми и ранеными, а также 20 подбитых танков.

22

В основе реальный, но сокращенный текст постановления 1942 года.

23

Тоtenkopf — череп (нем.), дословно — мертвая голова.

24

Dumkopf — дурная голова, дурак (нем.).

25

«Артиллерийский» Т-26А отличатся 76-мм короткоствольным орудием, в то время как линейные танки имели 45-мм пушку Версия «Э» имела несколько усиленное бронирование и более мощный двигатель, хотя все равно танк к 1941 году уже был устаревшим.

26

В реальной истории генерал Слащов был убит Колленбергом выстрелом через окно в своей комнате, находившейся в полуподвальном этаже общежития командного состава, где проживал.

27

В реальности к началу войны было 30 мехкорпусов, но недоукомплектованных и оснащенных не только устаревшей, но и сильно изношенной техникой. В бой реально можно было ввести не более половины танков, которые быстро выходили из строя. Однако из-за нехватки, а то и полного отсутствия заправщиков, тягачей и ремонтных бригад, израсходование горючего или небольшая поломка вынуждали бросать в целом боеспособные машины. Небоевые потери танков в начале войны намного превышали боевые.

28

А. Гитлер (17 марта 1941 г. Речь на секретном совещании с генералами вермахта).

29

В реальной истории полугусеничный Б-3 был выпущен небольшой партией в конце 1930-х, но из-за своей недальновидности командование РККА не проявило к нему интереса.

30

Реальная гибель Эйке в феврале 1943 года под Харьковом была аналогична.

31

Управление концентрационных лагерей.

32

Обозначение использовавшихся в Вермахте захваченных танков Т-34, индекс «r» — означает «русский». В реальной истории на начальном этапе войны Вермахту удалось захватить значительное количество танков Т-34, в том числе и исправных. Значительная часть захваченных танков была переоборудована под немецкие стандарты с установкой немецкой радиостанции и командирской башенки. На некоторых танках было установлено 75-мм орудие KwK 40 L/48.

33

Перед казармой, Перед большими воротами Стоял один фонарь, И стоял он еще до нас. Так мы хотим снова увидеться. Снова стоять у фонаря. Как когда-то, Лили Марлен, — (Популярная немецкая солдатская песня еще времен Первой мировой войны).

34

В реальной истории ПТАБ были приняты на вооружение в 1943 году, хотя разработаны были значительно раньше.

35

Грязное фашистское ругательство, содержащее рекомендацию падшей женщине не болтать, а заниматься делом.

36

Что это за дерьмо?! Ты грязная скотина! (нем.)

37

Грязное фашистское ругательство, на русский язык непереводимо.

38

Грязное фашистское ругательство, переводимое примерно как: «Неприятностей захотел, русская свинья?»

39

Еще одно не менее грязное фашистское ругательство, содержащее рекомендацию совершить прогулку с посещением заднего прохода.

40

В реальной истории по штату 1940 года полк танковой дивизии имел два батальона по 52 Т-34, батальон в составе 32 KB и 2 Т-26, а также батальон химических танков в составе 54 огнеметных ХТ-26, однако практически во всех дивизиях штаты были не укомплектованы, а значительная часть машин неисправна. Кроме того, вместо положенных по штату KB и Т-34 в большинстве дивизии на вооружении были БТ, Т-26 и T-28. С началом войны из-за больших потерь танков штатное количество на практике не соблюдалось. В то же время немцы предпочитали иметь меньшие штаты, но реально укомплектованные.

41

Звание, соответствующее армейскому званию полковника.

42

Звание в СС, соответствующее званию лейтенанта в Вермахте.