Тайна дела No 963

      - Ты завтра улетаешь? - спросила Наташка.
      - Да, Натали...
      Она уловила что-то и обеспокоенно взглянула на меня: не такой должна была быть реакция на радостную новость.
      - Не спрашивай меня ни о чем, Натали... позже сам тебе расскажу.
      - Но... но ничего не угрожает тебе? Прости меня, неприятности не закончились? - Наташка была обеспокоена, хотя и сдерживала свои эмоции. На глаза же накатывались слезы.
      - Нет, мой родной, никаких проблем. Не обращай внимания, просто я раздумываю над тем, что толкает людей на подлость. Давай-ка лучше смотреть, ведь этого мы больше не увидим!
      Я глядел на сменяющие друг друга картинки с Олимпийского стадиона и с реки Хан: сеульские пейзажи и фантастические восточные народные танцы, джонки под косыми парусами и вездесущий Ходори, забавный тигренок, успевший завоевать сердца во всех уголках света, выступления юных спортсменов и гостей из-за океана, - все это было так прекрасно, а меня не покидало ощущение какой-то опасности, нависшей надо мной. После разговора с Власенко тревога поселилась в сердце, и я уже не мог избавиться от нее.
      Хотя разве есть причины для подобных треволнений?
      Мишель Потье прилетит, если уже не прилетел, в Сеул; в последнем его письме содержалась надежда на скорую встречу, видимо, многообещающую еще и потому, что он рад был мне сообщить, что работа, интересующая нас обоих, завершилась полным, безоговорочным успехом, и теперь специалисты получат в свои руки сильнейшее оружие в борьбе против адских сил. Он так и написал "адских сил", точно хотел выразить свою безграничную ненависть к тем, кто готов во имя корыстных целей растоптать лучшее, что есть в человеке, нашу чистую душу. И хотя Мишель ни разу не назвал вещи своими именами, я понял, что его опыты с новым допингом оказались успешными и теперь мы обладаем кодом!
      Но письмо Потье было для меня и горьким предупреждением, что хода назад у меня нет и судьба моего собеседника на киевском Центральном стадионе решена окончательно. Отступать некуда, как ни тяжело мне будет наносить этот безжалостный удар.
      Дейв Дональдсон уже в Сеуле, он звонил вчера, страшно расстроился, что не встретил меня в олимпийской деревне прессы, сообщил, что живет в 112 корпусе, на седьмом этаже - роскошествует в одиночку в новенькой трехкомнатной квартире с видом на Олимпийский парк. Я не стал его огорчать, да и надежда еще теплилась во мне, и пообещал Дейву прибыть в Сеул в самое ближайшее время. Тогда же я сообщил, что доктор Мишель Потье сможет кое-что рассказать ему, он, кажется, или уже прилетел в Южную Корею, или вот-вот прибудет, и что его можно разыскать в гостинице "Интерконтиненталь", отведенной для официальных лиц, она рядом с пресс-центром.
      Моя информация не слишком-то обрадовала Дейва, и он откровенно сознался, что ни черта не смыслит в этих Играх, и вот уже второй день скрывается от разъяренных звонков шефа из Лондона, и его последняя надежда - на меня. "Мистер Олег Романько, - взмолился в заключение Дейв, - вы скажите, скажите прямо, если у вас финансовые затруднения, то я беру на себя ваше пребывание в Сеуле, редакция, слава богу, выдала именной жетон "Тревел-экспресс", и мне сам Рокфеллер не указ!" Мне снова пришлось его уверить, что неотложные дела задержали в Киеве.
      Собирался в Сеул и Хоакин Веласкес, он, как вы помните, быстро прогрессировал и превращался в одного из самых авторитетных спортивных обозревателей Мексики. А это кое-что да значит в стране, где есть два "кита" - бой быков и спорт, и тот, кто разбирается в этом, обеспечил себе популярность и авторитет среди миллионов болельщиков. И собирался он не с пустыми руками: судя по некоторым отрывочным фактам, я мог предположить, что ему таки удалось проникнуть в тайну лаборатории, где "варили" этот дьявольский напиток из кактуса, способный сделать из человека Геркулеса и... погубить навсегда.
      Словом, накапливалась информация, и дело, что забрало столько сил и времени, близилось к концу.
      Огорчало меня исчезновение Майкла Дивера: с той ночной встречи в Вене он ни разу не объявился.
      2
      В "ИЛе" приятно пахло дезодорантом, кофе и женскими духами. Пассажиры, сонно-неразговорчивые, быстренько плюхались на свои места и без приглашения пристегивались. Когда взлетали, многие уже досматривали первые сны.
      Ко мне сон не шел: давало знать напряжение прошедшего дня. Я откинул кресло назад и вытащил газеты, еще раз мысленно поблагодарив Анатолия за этот подарок - так он кстати пришелся.
      Начал, естественно, с "Советского спорта". Первая полоса, как и положено, отдана Олимпиаде. Было что почитать и на второй, и на третьей. Пока я добрался до четвертой страницы, где меня и ждала эта новость, газету пришлось на некоторое время отложить в сторону: принесли скромный аэрофлотовский ужин, давно уже без черной, некогда обязательной на международных рейсах, икры, но зато с изобилием кислого, как уксус, молдавского "Ркацители".
      Я отказался от уксуса и попросил принести три баночки "Карлсберга", что и было немедленно доставлено. Пиво оказалось холодным, колючим, успокаивающим.
      Когда поднос убрали, я снова взялся за газету. И тут же увидел черный, траурный - таким он был для меня в действительности! - заголовок: "Взрыв в лаборатории в Женеве".
      Вот текст:
      "Женева, 16 сентября. ТАСС.
      Я могу довольно четко себе представить, что пройдет не так уж и много времени, когда в вопросе допинга произойдет революция и его история будет написана заново".
      Автор сенсационного заявления - профессор университета доктор Мишель Потье, возглавляющий работу лаборатории, целью которой является выявление в организме человека инородных веществ. И делается это не совсем обычным способом: вместо крови или мочи объектом исследований специалиста стали человеческие волосы.
      "Два года назад, - сообщал доктор Мишель Потье, - мы приступили к программе под кодовым названием "золотой сон", до этого же, как известно, специализировались на наркотиках". По его словам, волосы имеют способность консервировать на длительное время вещества, коими злоупотреблял человек. Он уверял также, что имеет возможность находить следы применения запрещенных препаратов, даже если атлеты "баловались" ими 20 месяцев назад.
      "Эта область исследований - сравнительно новая, хотя первые эксперименты с волосами проводились в США еще 20 лет назад. Однако в настоящий момент плод созрел, и надо выносить проблему на суд специалистов", - отметил доктор Мишель Потье.
      А вот мнение признанного во всем мире знатока антидопинговых дел Манфреда Донике из Кельна: "Конечно, волосы годятся для использования их в судебной медицине. Однако, когда речь возникает о нахождении таким необычным способом в организме спортсмена запрещенных препаратов, я начинаю сомневаться в том, что анаболические стероиды способны быть разоблачены. Их расплодилось огромное количество, и Потье пока не в состоянии разобраться со всеми. Допускаю, что с дальнейшим развитием науки этот вопрос будет решен. Пока же рано трубить победу".
      Мишель Потье так отреагировал на мнение коллеги:
      "Я согласен с Донике, когда он говорит о возможных трудностях, но решение проблемы не собираюсь откладывать в долгий ящик. Когда мы начинали возиться с допингами, то не ожидали, что получим замечательные результаты так быстро. У нас накопился большой опыт и мы горим желанием воспользоваться им. Думаю, если спортсмены будут знать о наших возможностях, они лишь из боязни разоблачения не станут накачивать себя тестостероном или еще какой-нибудь дрянью. Мы разгадали тайну волоса и заявляем это во всеуслышание!"
      Такова предыстория еще одной попытки нанести удар по бичу XX века в большом спорте - допингам, которые, подобно раку, буквально разъедают спортивный организм. Попытки, которая, увы, закончилась трагически для исследователей - вчера, около 11:30 утра в лаборатории профессора Мишеля Потье взорвалась подложенная неизвестными пластиковая бомба. Доктор Мишель Потье в тяжелом состоянии доставлен в клинику университета, два его сотрудника тоже госпитализированы. Лаборатория, а также весь ее архив полностью сгорели.
      Полиция начала расследование.
      Таков еще один аспект все нарастающего наступления мафии, а в том, что здесь замешан наркобизнес, сомневаться не приходится: доктор Мишель Потье зарекомендовал себя еще и как создатель уникального метода обнаружения наркотиков при перевозке их на дальние расстояния. Мафия уже предупреждала его, но этот мужественный человек не отступил".
      Первой мыслью было сопротивление: нет, этого не может быть!
      Но потом глубочайшая апатия охватила меня. Я почувствовал себя в шкуре человека, вступившего на шаткий, но все же, на первый взгляд, надежный подвесной мостик над бездонной пропастью и почти у противоположного края обнаружившего, что хлипкое сооружение висит на честном слове и уже ничто не спасет рискнувшего...
      Со взрывом в Женеве мои планы рухнули...
      В аэропорту Ким-по - просторном и светлом - стекались олимпийские ручейки, бравшие начало в самых отдаленных уголках земли. Нередко даже названия стран звучали фантастически, не говоря уже о том, что о большинстве из них я ровным счетом ничего не слышал. Моими попутчиками из Токио в двухэтажном "Боинге-747" были спортсмены из Мали, Тринидада и Тобаго, с Азорских островов и с Гаити. Молодые, красивые лица, уверенность, сквозившая в каждом жесте, - как все это знакомо и понятно: никто их них еще не познал горечи поражения, будущее виделось в праздничном фейерверке, и нетерпение - вот, пожалуй, единственное, что заставляло их возбужденно и громко переговариваться между собой; как бы там ни было, но они - избранники судьбы, определившей именно им, а никому другому, оказаться среди счастливцев, коим предстояло на виду у всего мира доказать собственную исключительность. Они еще не заглянули в будущее и жили сегодняшним днем, что было вполне резонно и закономерно в их возрасте; к тому же светлые надежды питались энергией, накопленной многолетними упражнениями, тренировками и самоограничением. Им еще только предстояло узнать, что чем выше успех, чем большая слава обрушится на них и чем величественнее будет казаться им самим собственное достижение, тем труднее, опаснее и непредсказуемее выдадутся дни после триумфа. И не каждому из тех, кто взойдет на пьедестал почета, удастся сохранить на всю оставшуюся жизнь оптимизм и силу, уверенность и упрямство в преодолении трудностей. Ибо для большинства спортсменов, увы, звездный час начинается и заканчивается в миг успеха, а жизнь еще только предстоит прожить...
      Я подумал о том, что мрачные мысли не покидают меня с той самой минуты, когда прочел в газете сообщение из Женевы, и в эти часы меня не покидало ощущение пустоты, торричеллиевой пустоты, как сказал бы Анатолий Власенко: ни одной светлой идеи, способной указать пусть неверный, пусть тяжкий и крутой, но путь к цели, утраченный так трагически неожиданно.
      Таможенные формальности действительно выглядели формальностью, вежливый, просто-таки тающий в улыбке служащий, даже не взглянув на выставленный на оцинкованный помост чемодан, тиснул штампик на декларацию. Несколько дольше длилась процедура у иммиграционного поста - сидевший за барьерчиком полицейский внимательно сверил фото в паспорте с личностью, стоявшей по другую сторону барьера, затем бросил быстрый взгляд куда-то внутрь своей кабинки и тут же возвратил мой паспорт. Проходя мимо пограничника, я не утерпел и заглянул вовнутрь и обнаружил афишку с десятком-другим цветных фотографий мужских и женских лиц и четкую надпись сверху - "террористы", и мне стал понятен взгляд полицейского, сверявшего мой портрет с имевшимися у него в "досье"...
      Дейв Дональдсон увидел меня первым и ринулся вперед, расталкивая спешащих навстречу людей.
      - Хелло, Олег! - кричал он, пробиваясь через плотные ряды тележек, груженных спортивным багажом - объемистыми баулами, связками копий и пластмассовых шестов, разобранными велосипедами, колесами в плотных чехлах, огражденными от постороннего взгляда пеналами с оружием, и другими знакомыми и незнакомыми атрибутами предстоящих состязаний.
      Он накинулся на меня с такой искренней страстью и радостью, что я без труда догадался - его шеф в Лондоне начал отсчет "предстартового" времени, и Дейв увидел во мне ту самую палочку-выручалочку, коей ему так недоставало здесь, в Сеуле. Он, кажется, еще не догадывался даже, что я пуст, как банка из-под пива, путавшаяся под ногами пассажиров.
      - Хелло, Дейв! Как идут Игры?
      - О, боже мой, полный хаос! Одни крутят педали с дикой скоростью, даже лопаются спицы, другие тянут вверх стальные колеса с таким неистовством, что едва не лопаются жилы, повсюду только и разговоров о килограммах да секундах. В этом могут разобраться разве что люди Гиннеса!
      Я невольно рассмеялся: до того потерянно выглядел здесь, в Сеуле, Дейв Дональдсон, гроза лондонских полицейских участков и таинственного дна, где совершаются самые загадочные и страшные преступления.
      - Нет, мистер Олег Романько, - снова перешел Дейв на официальный тон, что свидетельствовало о его полной покорности и преданности этому самому "мистеру" из Киева, что стоял перед ним в новеньком блайзере, сработанном специально для гостя Олимпиады знаменитым Михаилом Ворониным, закройщиком с дипломом ученого, и не решался признаться англичанину, как тщетны его надежды. Правда же, до которой он доискивался, взлетела в воздух вместе со взорванной лабораторией несчастного Мишеля Потье.
      Словно почуяв неладное, Дейв, заглядывая мне в глаза, задавленным тоном спросил:
      - Но ведь мы будем заниматься другим делом, да, мистер Олег Романько?
      И столько в его голосе послышалось муки и надежды, что я смалодушничал и бодренько выпалил:
      - Еще бы! Со спортом мы разберемся, это бесспорно, вот не прозевать бы настоящее дело.
      - Нет! - решительно заявил Дональдсон и повторил: - Нет, не прозеваем!
      Кажется, он сам испугался своего слишком уверенного тона, потому что, еще не увидев моей реакции, суеверно поспешил сказать:
      - Вы располагайте мной, Олег. Да и кошелек мой - к вашим услугам, не знаю, куда деньги девать. В олимпийской деревне прессы - бесплатный завтрак таков, что на целый день хватает...
      3
      Центр аккредитации устроился на противоположном конце деревни, и нам довелось таки попотеть, по очереди таща мой набитый разными разностями от переносной пишущей машинки "колибри", неизменной спутницы моих путешествий, до нескольких папок с вырезками, книгами, тремя бутылками "горилки" с перцем, набором консервов на всякий случай! - словом, джентльменским набором советского журналиста, выезжающего за кордон.
      На контрольно-пропускном пункте Дейв сунул свою аккредитацию в специальный прибор, считывавший магнитный код, начисто исключавший возможность подделки документа, а мою предварительную аккредитацию внимательно изучили, сличив фото с оригиналом, вспотевшим, как загнанная лошадь, и лишь после этого мы проникли вовнутрь. Спустились по широкому проходу в подземный зал, где рядом с пустым в этот час рестораном разыскали вход в задавленную низким потолком комнату, где и происходил процесс выдачи олимпийских документов.
      Когда новая "ладанка" с цветной фотографией повисла на тонком шнуре на груди и я взялся осматривать содержимое белой сумки с олимпийскими кольцами - подарок Оргкомитета прессе, ко мне неслышно подплыла смазливенькая тоненькая девчушка в розовом костюмчике и на ломаном русском вежливо поинтересовалась:
      - Мистер Олех Романко?
      - Он самый.
      - Для вас оставил записку, пожалуйста, взять, благодарью вам. - С низким поклоном девушка протянула мне твердый конверт из белой бумаги, на котором каллиграфическим почерком по-русски было выведено: "Олегу И. Романько, СССР, Украина, Киев".
      Дональдсон молча наблюдал за нашими переговорами, и мне почудилось, в глазах его вспыхнул охотничий азарт, - он, наверное, подумал, что я получил важную весточку, которую и он ждал с нетерпением.
      Я вскрыл запечатанный конверт, и моя догадка подтвердилась - послание от Алекса Разумовского.
      "Дорогой Олег! Был огорчен, что не встретились на открытии Игр - что за королевское зрелище, ничего подобного мне видеть не доводилось! Пытался дозвониться в Киев, но, увы, безрезультатно, что, однако, не свидетельствует о наличии враждебности к вашей стране в Сеуле. Больше того, ты сможешь лично убедиться - к русским и к СССР здесь почти благоговейное отношение. Это меня поразило в самое сердце! После сорока лет вражды и сбитого вашей ракетой "Боинга", по сей день остающегося кровавой раной в сердцах этих добрых людей, встретить такое отношение необъяснимо. Но потом я понял, в чем дело, - ведь Сеул-то освобождали от японцев, чинивших здесь страшные злодеяния, солдаты Красной Армии. О, боже праведный, где только не лилась русская кровушка!
      Извини, Олег, за приступ сентиментальности, но, право же, трудно удержаться от теплых чувств к народу, испытывающему благодарность за сделанное добро, - качество, кажется, начисто утраченное в вашем жестоком мире.
      Словом, жду с нетерпением!
      18.09.88 г. Мой телефон: [phone]. Обычно бываю около 23, конный стадион таки далековато от Олимпийского парка. Зато живем, можно сказать, окно в окно.
      Алекс".
      Мне почему-то полегчало на душе, исчез камень, давивший сердце, и небо уже не выдавалось с овчинку, я весело воскликнул, от чего Дейв вытаращился на меня:
      - Когда рядом друзья - жить весело, не правда ли, мистер Дональдсон?
      - Я согласен с вами, Олег! - обрадовался мой англичанин, узрев в самом факте появления письма знак удачи. Пусть пока остается в счастливом неведении, незачем сходу портить настроение, подумал я, хотя в душе шевельнулось раскаяние: честно ли обманывать надежды Дейва, искренне верившего в меня?
      Дейв сопровождал меня до 122-го корпуса, где в тесном коридорчике нас встретила целая толпа корейцев - трое ребят в форме, улыбчивая девчушка и пожилой благообразный мужчина, оказавшийся... священником местной христианской церкви. Все они довольно сносно говорили по-русски и хором приветствовали нас, и потом так же хором повторяли "Олег Романько, Олег Романько", с улыбками и поклонами вручая мне ключ от комнаты, вернее, два ключа - от комнаты и от квартиры, где мне предстояло прожить две недели. Квартира находилась на 9-м этаже. Мы вошли с Дейвом в лифт, а двое ребят внесли мой тяжеленнейший чемодан.
      Я основательно попотел, пока открыл патентованный замок, но наконец разобрался в небольшой тонкости, и дальше у меня уже не возникало с ним проблем.
      Стандартная трехкомнатная квартира с просторной общей залой, где стоял стол с тремя стульями - по числу жильцов, телевизор и холодильник.
      Мы распрощались с Дейвом, условившись встретиться у входа в столовую в 8:30. Я набрал номер Алекса.
      - Здесь Разумовский, - услышал я.
      - Алекс, привет. Олег, - едва сдерживая распиравшее меня волнение, сказал я.
      - Ты получил мою записку? Рад тебя слышать и приветствую на олимпийской земле. Я уж совсем разуверился увидеть тебя в Сеуле. Ломал голову, что могло помешать тебе приехать, ведь у вас теперь перестройка!
      - Ну, тут ты поспешил, потому как перестройка тоже дело не быстрое. Но дело не в том, просто люди и в такой период остаются верны своим принципам или... беспринципности, это с какой стороны к ним подойти. Но все завершилось благополучно, и несколько часов назад я прилетел в Ким-по. Можем увидеться?
      - Конечно же! Еще спрашиваешь! Я еду к тебе, говори номер корпуса и квартиры. Тут ведь действует железный закон: нас к вам в деревню пускают круглые сутки, а вас, журналистов, только до десяти. Жди!
      Алекс был в белом, мягком тренировочном костюме, в кожаных босоножках на босу ногу, загорелый, сильный, белозубый. От него просто-таки пашило оптимизмом - именно этого-то мне и не хватало сейчас.
      Мы обнялись, и я учуял терпкий аромат мужского одеколона.
      - Один? - спросил Алекс, обводя глазами мои апартаменты.
      - Пока да. Возможно, кто-то задержался еще дольше, чем я.
      - Я тоже один, хотя пришлось немного поднажать на местный обслуживающий персонал. Деньги везде деньги, - улыбаясь, сказал Алекс. Старею, наверное, не могу жить под одной крышей с незнакомыми людьми. А друзей у меня, честно признаться, в сборной нет. Я, считай, новичок, мало что в моем возрасте впору заканчивать спортивную карьеру. Хотя с другой стороны - это свидетельствует, что спорт - открытый мир для любого возраста, и это, наверное, самое воодушевляющее. Согласен?
      - Да. Но зависть гложет меня: ты старше, а участвуешь в Играх, а я лишь свидетель. Впрочем, ваш вид спорта - удел зрелых мужей. А в плавании - восемнадцать - уже глубокая старость.
      - Можешь меня поздравить - я тут наделал шуму! Были открытые старты за неделю до официального парада, ну, знаешь, эдакое небольшое шоу с лошадьми и наездниками, с шампанским - для гостей, но скачка была без дураков. Собрались те, кто претендует на медали, и пошли без придержек, чтоб себя показать и на других посмотреть, а заодно и психологическое давление произвести на будущих соперников. Они знают друг друга неплохо, я - белая ворона, ни имени, ни прошлого. Меня это только подхлестнуло, ты ведь знаешь мой характер - органически не терплю снисходительного отношения к себе. Тем паче не давал я им для этого и малейшего повода. Завелся с полуоборота, когда один наследник престола рассматривал меня сквозь призмы бинокля, - мол, что это за птица тут появилась в наших благородных рядах. Он даже подослал ко мне своего тренера, чтоб узнать, каких кровей мой жеребец... Да что там долго рассказывать! Показал я им хвост своего "Россинанта". Видел бы ты, что с ними творилось!
      - Не рано ли открыл карты, Алекс?
      - Я не люблю играть втемную. Вообще не люблю темнить! - резко ответил Алекс.
      - Извини, не хотел тебя обидеть. Просто существует неписаный спортивный закон: выкладываться только в финале.
      - Поверь мне, я не хвастаю: им не видать золотой медали, как бы они не пыжились. У меня крепкие нервы и отличный конь, у него с нервишками тоже полный порядок. Не забудь и то, что мне некогда ходить в новичках, нужно беречь каждый день. Да, - развеселился вдруг Алекс, меняя тон - от жестко-напряженного к ерническому, - должен тебе сказать, что корейцы расстарались. Конюшни - у принцессы Анны таких нет: с теплым душем, со специальными стиральными автоматами для попон, деодоранты, разные там присыпки для лошадей, специальный рацион питания и даже собственная полиция. Впрочем, мой тренер днюет и ночует с "Россинантом". В этом отношении после встряски, которую я им задал, ухо держи востро... Ты завтра что намерен делать? Может, проедемся на ипподром?
      - Нет, Алекс, завтра я хочу посмотреть тяжелую атлетику - люблю этот вид спорта.
      - С утра?
      - Да, они начинают в девять.
      - О'кей, я поеду с тобой, а потом мы вместе отправимся на ипподром. Моя тренировка в 13. Именно в такое время буду и стартовать.
      Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я поставил будильник на 7:00 и провалился в сон, едва голова коснулась тоненькой подушки.
      4
      Прозрачное, зябкое утро, голубой небосвод, россыпь пышных клумб, чуть дрожащие под легким ветерком стяги, служащие олимпийской деревни, озабоченно спешащие по своим делам, возбужденно громкие, одетые кто во что горазд - от застиранных шортов и мятых рубах до чопорно-официальных темных костюмов - представители средств массовой информации, вливающиеся сквозь широко распахнутые двери в ангар-столовую, - такая картина открылась мне, когда я спустился на лифте вниз со своего девятого этажа, откуда любовался роскошным видом на недалекие горы, зябко кутавшиеся в осенний туман.
      Дейв переминался с ноги на ногу у входа, выглядывая меня.
      Мы взяли подносы, основательно загрузились всякой всячиной - вареными яйцами, золотистыми ломтями поджаренного бекона, соком, фруктами и фруктовым кефиром, растворимым кофе "максвелл" (Дейв предпочел корейский чай), не забыв о столь обожаемом английском блюде, как овсяные хлопья с молоком, и нашли свободный стол. Дейв ел, как и положено англичанину, медленно, смакуя, я же по старой спортивной привычке мгновенно расправился со стандартным набором явств и приступил к кофе. Дейв молча, но обеспокоенно наблюдал за побоищем, устроенным мной за столом, - он успел справиться лишь с одним яйцом и несколькими ломтями бекона. Мельком взглянув на часы, я обнаружил, что время еще есть и взялся за газету.
      Но сквозь поток впитываемой информации упорно прорывалась тревожная мысль: что сказать Дейву, как ввести его в реальный мир фактов, что в корне ломали мои, а значит, и Дональдсона планы, связанные с раскруткой лондонской истории, у разгадки которой, казалось, мы стояли еще совсем недавно. Я корил себя за легкомыслие - ну, разве допустимо было так вольно переговариваться по телефону с Мишелем Потье, отбросив осторожность и забыв, что в наш просвещенный век - век компьютеров и электронного шпионажа - любое слово может быть услышано без труда и теми, кому оно не предназначалось. Скорее всего, Мишеля подслушивали, а возможно, он вообще был у них давно на примете - ведь занимался не чем-то отвлеченным, а наркотиками. А это само по себе было чревато самыми серьезными последствиями. Как там ни крути, но Мишель оставался последней ниточкой, что связывала меня с тайной, раскрыть которую я безуспешно пытался.
      Дейв почувствовал мое настроение и тоже помрачнел. Скорее всего, он догадался - что-то я скрываю от него, и ломал голову, пытаясь уяснить, насколько это плохо для него. Я отдал должное выдержке и воспитанию парня, не позволявшим ему спросить напрямик.
      - Вот что, Дейв, наши (так и сказал - наши) дела плохи. Пожалуй, даже хуже не бывает, - начал я свой рассказ, решив, что нечестно и дальше играть с англичанином в кошки-мышки. Дональдсон перестал жевать, отставил в сторону только что заваренный стаканчик чаю и весь превратился в слух. Как ни тяжело было убивать последнюю надежду, но я рассказал обо всем без утайки, и на душе стало свободнее.
      Некоторое время Дейв молчал, переваривая услышанное, глаза его были стеклянными и прозрачными. Я думал, что понимал ход его мыслей, но ошибся.
      - Если б вы сказали мне об этом раньше, мы уже имели бы некоторую информацию, - с укором произнес Дейв. - Я покину вас, Олег, и давайте условимся, где мы встретимся и когда. Я сейчас позвоню в Лондон, и наш репортер через пару часов уже будет копаться в Женеве, глядишь, что-то и раскопает. Не верю я, что не сохранилось никаких следов!
      Теперь уже я растерялся, осознав, как глубоко ошибался и недооценивал не только Дейва, но и репортерской хватки, без которой там, в мире свободной информационной конкуренции не прожить и дня. Это тебе не наш "поток", когда один и тот же факт, случается, бродит по газетным страницам по несколько дней, и каждая редакция успокаивает себя тем, что у нее собственный читатель.
      - Я сейчас буду на тяжелой атлетике, затем собираюсь с приятелем проехаться на ранчо в Куонджи-ду. Часам к пяти вернусь в Эм-Пи-Си, там и встретимся, о'кей?
      - Договорились! - на ходу бросил Дейв, срываясь с места с такой поспешностью, словно за ним гнались.
      Алекс ждал меня в условленном месте - у входа в Олимпийский парк, прячась в тени конструктивистского сооружения, переливающегося под лучами солнца цветами радуги. Он был подтянут, свеж и энергичен. Я невольно залюбовался его гибким, крепким телом, излучавшим силу.
      - Хелло, Олег! - приветствовал он меня. - Машина нам нужна?
      Тут только я обратил внимание на двухместный ярко-красный спортивный "голд стар", припаркованный в нескольких метрах от нас.
      - Взял напрокат, - пояснил Алекс. - До ранчо - неблизкий свет, а ездить в автобусах, даже олимпийских, увы, мне не нравится. А слушать однообразные разговоры моих коллег по команде - загнешься с тоски.
      - Нет, Алекс, тут пять минут ходу.
      - Тогда - вперед.
      Мы зашагали по парку, уже заполненному толпами празднично одетых корейцев: мужчины как один в черных костюмах и белых рубашках с галстуками, женщины и дети - в цветастых национальных одеждах из шелка. У входа в тяжелоатлетический Джимнезиум бурлила человеческая река, и мы с трудом пробились к входу, где была табличка "Пресса", и без осложнений проникли в зал. Ярко освещенный квадрат амфитеатра с пустой еще сценой, где блестели в лучах прожекторов стальные блины, был расположен так близко от скамей прессы, что можно было слышать дыхание атлетов.
      Мы устроились во втором ряду - в первый служба безопасности никого почему-то не пускала - и осмотрелись. Трибуны были почти заполнены людьми: тут собирались целыми семьями - отцы и матери, дети и древние старики. Остро пахло растирками, из-за занавеса, что закрывал проход в разминочный зал, время от времени доносился глухой грохот металла, робко выглядывали тренеры, как актеры в театре перед началом спектакля, уже появились судьи - они стояли плотной группкой, переговариваясь между собой. Телевизионщики проверяли камеры, а операторы с переносными аппаратами занимали отведенные им места. На крайней скамье справа, почти у самой сцены, устроились, судя по габаритам, тяжелоатлеты, которым еще только предстояло выступать и которые заявились сюда поболеть за товарищей. Ровный гул нескольких сотен голосов наполнял зал.
      - Здесь, кажется, здорово процветают допинги? - спросил Алекс.
      - Больше того, мне кажется, что кое-кому из руководства международной федерации это на руку...
      - Даже так?
      - С тех пор, когда федерации открыли собственные счета для спонсоров, а реклама стала чуть ли не главным действом любых состязаний - от чемпионатов Европы до Олимпийских игр, атлеты вовсю принялись штурмовать рекорды. И чем фантастичнее становились результаты, тем значительнее выглядели долларовые счета. Естественно, есть предел человеческим возможностям, но кое-кто решил, увы, расширить их фармакологическим путем. Скандалы нет-нет да и вспыхивавшие на этой почве, старательно скрывались, проштрафившихся штангистов потихоньку убирали с помоста и на их место приходили честолюбивые новички, жаждавшие славы и денег, и чем быстрее тем лучше...
      - Я слышал, что и вас не обошла эта пошесть?