Денежное обращение в эпоху перемен

 

 
      Таким образом, увеличение уровня цен Pпри фиксированной денежной массе Mприведет прежде всего к падению объема национального производства, к стагнации экономики.
      Обратимся к рис. 4. Если мы, к примеру, зафиксировали рост цен в точке 5, то производство товара А будет убыточным, и в таком положении оно начнет вымирать. Все производства, которые оказались в точке фиксации цен в неблагоприятном положении, будут сворачиваться, и экономика начнет сокращаться.
      Таким образом, рецепт борьбы с инфляцией монетаристов напоминает действия врача, который, чтобы уменьшить температуру тела больного, погружает его в холодную воду. Температура может и понизится, но при этом сам больной может отдать концы.
      Рецепт монетаристов фактически таков: «есть экономика – есть проблемы. Нет экономики – нет и проблем». Именно так и действовали до сегодняшнего дня наши отечественные монетаристы, которые не понимают причин инфляции.
      Согласно их «теории», «существуют всего три возможных источника инфляции: рост количества денег, находящихся в обращении, рост скорости обращения денег и уменьшение реального национального продукта» (Эдвин Дж. Долан, Колин Д. Кэмп-бэлл, Розмари Дж. Кэмпбэл. «Деньги, банковское дело и денежно-кредитная политика», М.-Л., 1991, с. 24). Они не понимают, что источники инфляции лежат прежде всего в экономической системе, а вовсе не в финансовой сфере. И это приводит их к абсурдным выводам и к еще более абсурдным рецептам борьбы с нею.
      Таким образом, борьба с инфляцией по-монетаристски есть прежде всего борьба с экономикой.

Можно ли подавить гиперинфляцию?

      Гиперинфляция, как мы показали, не может быть уничтожена силами самого рынка. Для этого необходимо внешнее воздействие, то есть воздействие государства.
      Но можно ли ее подавить с наименьшими потерями для экономики?
      Да, можно. Конечно, если понимать ее источники.
      Это понимал, к примеру, Людвиг Эрхард, и потому такое важное значение в его экономической реформе в Западной Германии занимал ценовой мониторинг рынка с публикацией прейскурантов уместных цен.
      Действительно, если вы имеете оперативную информацию об уместных ценах на базисные товары – нефть, электроэнергию, металл и т. п. при текущем общем ценовом состоянии, то проблема погашения инфляции состоит в том, чтобы ввести цены в конус допустимых цен, а затем в этом конусе инфляция сама собой постепенно затухает.
      Для того чтобы ввести цены в этот конус, можно осуществить прогрессивное налогообложение сверхцен. Другими словами, прибыль, полученная предприятием за счет превышения его цены над уместной, может быть у предприятия реквизирована путем соответствующей налоговой системы.
      Таким образом, желательно иметь налогообложение сверхцен. Тогда предприятию не будет большого резона завышать цены сверхуместных.
      Образно говоря, необходимо воздействовать не на всех участников рынка, а только на тех, кто в ценовой гонке слишком выскакивает вперед. Тогда таких «лидеров» будет становиться все меньше и меньше, постепенно ценовая ситуация плавно войдет в конус допустимых цен, и гиперинфляция сама собой затухает.
      Важно также отметить, что налогообложение сверхцен гораздо предпочтительней, чем государственное установление цен, установление пороговых значений для рентабельности или налогообложение сверхрентабельности. Ведь если установить порог для рентабельности, то предприятие становится заинтересованным для получения большей массы прибыли всячески накручивать цены, включая в них любые издержки. Налог на сверхцену позволяет, наоборот, предприятию в рамках определенной цены как угодно рационализировать производство, получать большую прибыль из внутренних резервов, что будет способствовать повышению экономичности производства, сокращению необходимых ресурсов и т. д.
      Но для этого необходимо иметь серьезную государственную систему ценового мониторинга, которая оперативно отслеживала бы ценовую ситуацию и регулярно публиковала бы соответствующие прейскуранты уместных цен. В настоящее время теория ценового мониторинга и определения уместных цен на основании наблюдения рынка разработана.
      Отметим еще один важный момент. В области товаров массового потребления имеет место конкуренция между однотипными товарами. Она идет внутри товарных групп. Например, между собой конкурируют различные сорта губной помады или различные сорта колбас. Такой вид конкуренции можно назвать «внутривидовым». Но, естественно, нет конкуренции между губной помадой и колбасой. Межвидовой конкуренции для товаров широкого потребления не существует.
      Но совсем иная ситуация в области базисных товаров. Производство этих товаров является высокомонополизированным. Есть один или всего несколько производителей электроэнергии, газа, металла и т. д. Поэтому внутривидовая конкуренция в этой товарной сфере развита слабо, а иногда вообще отсутствует. Именно поэтому говорят о естественных монополиях. Им не с кем вообще конкурировать.
      Но означает ли это, что естественные монополисты совершенно свободны в установлении цен? Как мы показали, нет. В этом секторе рынка главную роль играет уже не внутривидовая конкуренция, а межвидовая. Механизм этой конкуренции нами показан, он состоит во взаимозависимости производства всех этих товаров. Конкуренция идет прежде всего через ценовой фактор. И здесь уже вполне могут конкурировать металл и газ, электроэнергия и картофель. Таким образом, экономические представления о естественных монополиях должны быть существенно модифицированы.

Особенности рынка сельскохозяйственных товаров

      Сельскохозяйственные товары, такие, как зерно, мясо, молоко, растительные масла, хлопок и т. д., являются, бесспорно, товарами базисной группы. Объемы производства этих товаров сопоставимы с объемами производства энергоносителей, металлов и т. п. базисных товаров. Цены на эти товары определяют не только продуктовую составляющую в потребительской корзине, что прямо влияет на реальную зарплату, но и определяет цены и на одежду, и на многие товары производственного назначения.
      Поэтому все сказанное по поводу рынка базисных товаров, включая наличие на этом рынке межвидовой конкуренции, относится и к этому рынку.
      И тем не менее рынок сельхозтоваров является весьма специфическим. Действительно, ни в одной из высокоразвитых стран мира, исповедующих идеологию свободной рыночной экономики, сельскохозяйственный рынок не является свободным.
      Показательна в этом плане ситуация, сложившаяся в органах, координирующих мировую торговлю. В течение нескольких лет происходил раунд переговоров в Монтевидео по реорганизации мировой торговли в рамках Всемирной торговой организации. И основным камнем преткновения в столь длительных переговорах была именно мировая организация торговли сельхозтоварами.
      Высокоразвитые страны отстаивают принцип свободной торговли без вмешательства государства, без всякого рода протекционистских мер по отношению к отечественной продукции со стороны государства. В то же время страны третьего мира требовали для себя права поддерживать собственную промышленность на государственном уровне.
      Это относилось ко всем товарам, кроме сельскохозяйственных. Как только речь заходила о мировой торговле сельхозпродуктами, так позиции сторон радикально менялись. Именно страны третьего мира требовали создания свободного от государственного протекционизма мирового рынка сельскохозяйственных товаров, а высокоразвитые страны требовали права использовать на этих рынках меры государственной поддержки и протекционизма.
      Таким образом, мы видим, для Запада принципы свободного рынка являются не идеологическими принципами, а прагматическими. Они за свободный рынок там, где он им полезен, они против него там, где он по каким-нибудь причинам вреден. И именно в сельскохозяйственном производстве имеем то место, где даже в самых рыночных странах имеет место сильное государственное влияние на этот рынок, где он менее всего свободен.
      В чем же дело? Почему идеология свободного рынка хорошо работает в производстве электроэнергии или стали и вдруг отказывается работать в области производства зерна или вина. Почему самые большие рыночники становятся сторонниками государственного вмешательства, как только дело заходит о сельском хозяйстве? Нельзя же все сводить к чисто политическим причинам. Здесь должен быть и политэкономичес-кий аспект. Причем пока он совершенно непонятен.
      Действительно, рассмотрим ситуацию в сельском хозяйстве любой западной страны. Раз сельское хозяйство работает и развивается, значит, сельхозпроизводители получают свою цену за свой продукт. Но во всех странах часть этой цены они получают с рынка, а часть от государства в виде дотаций. Спрашивается, почему производитель не может получить эту цену прямо с рынка без всякого вмешательства государства? Конечно, в одной из стран такая ситуация может быть неким случайным результатом политических и исторических причин. Но если такая система имеет место во всех без исключения высокоразвитых странах, то, значит, мы имеем не просто случайную ситуацию, а именно политэкономический закон.
      И действительно, детальный анализ проблемы сельскохозяйственного производства показывает причину того, почему это производство «выламывается» из общей рыночной хозяйственной структуры.
      Для этого рассмотрим проблему организации производства базисных товаров. Производство базисных товаров является высокомонополизированным. Например, существует чрезвычайно ограниченное количество энергетических компаний, а в некоторых странах и вообще она единственная. То же самое относится и к производству других базисных товаров – металлов, угля, газа, интегральных схем, химических удобрений и т. д. Фактически ценовая политика на этом рынке определяется решением одной или нескольких фирм. Вполне понятно, что принять решение об изменении цены одной фирме или в условиях наличия на этом рынке буквально считанного количества фирм чрезвычайно просто. Этим фирмам чрезвычайно просто приспособиться к общей ценовой ситуации на рынке. Можно сказать, что ценовая система этих товаров является малоинерционной, легко и быстро приспосабливающейся к изменениям рыночной ситуации.
      Но совсем иное дело в сельскохозяйственном производстве. Так как это производство является базисным, то оно играет на общем поле межвидовой ценовой конкуренции. Но в этом производстве участвует громадное количество производителей. Более того, если в производстве базисных промышленных товаров внутривидовая конкуренция играет незначительную роль, то в сельскохозяйственном производстве имеем и межвидовую, и внутривидовую конкуренцию, товарную конкуренцию между сельхозпроизводителями и ценовую конкуренцию между всеми сельхозпроизводителями и производителями товаров для сельского хозяйства.
      В результате мы получаем, что сельскохозяйственный рынок является чрезвычайно инерционным. Массе отдельных производителей, находящихся к тому же в конкуренции друг с другом, гораздо труднее приспособиться к изменению рыночной ситуации, чем одному или буквально считанному числу производителей. Образно говоря, по отношению приспосабливаемости к ситуации рынок промышленных базисных товаров можно сравнить с катером, который легко может лавировать, а рынок сельскохозяйственных товаров – это океанский теплоход, который медленно приспосабливается к изменениям рыночного фарватера.
      Но известно, что катер и океанский теплоход не могут соревноваться на одной и той же дистанции. Благодаря своей легкой управляемости и маневренности на сложной трассе катер всегда опередит теплоход.
      Именно это и происходит, когда на одном рынке за счет межвидовой (ценовой) конкуренции соперничают и производители промышленных базисных товаров, и производители сельскохозяйственной продукции. Первые всегда оказываются в лучшей позиции, им легче управлять ценами. Пока сельскохозяйственный рынок будет приспосабливаться к рынку цен на товары для сельскохозяйственного производства – энергоносители, технику, удобрения и т. д., – производители этих товаров снова уходят вперед. В результате при свободном рынке сельхозпроизводители всегда оказываются в невыгодных условиях, они всегда отстают, всегда опаздывают с реакцией, всегда оказываются в зоне низкой доходности или даже убыточности производства.
      И мы в России видим это на собственном опыте. Все сельхозпроизводители говорят об ухудшении ценового паритета между их продукцией и продукцией машиностроительной, энергетической, химической и иной отраслей. Более того, как только еще начинается подъем цен на сельскохозяйственную продукцию, так машиностроители, производители удобрений и других товаров моментально взвинчивают цены, и вновь сельскохозяйственное производство оказывается убыточным.
      Таким образом, малоприбыльность или даже убыточность сельскохозяйственного производства в условиях свободного рынка не особенность России, не связано с плохой организацией сельскохозяйственного производства, это закон политэкономии.
      Какой же выход из этой ситуации нашла современная политэкономия Запада? Выход найден в том, чтобы отключить сельскохозяйственный рынок от общего рынка базисных товаров. Другими словами, в сельскохозяйственной области оставлена конкуренция лишь внутривидовая, а межвидовая отключена, так как в этой конкуренции сельское производство проигрывает автоматически в силу своей организационной структуры.
      Такое отключение как раз и осуществляется через систему государственных дотаций.
      Сельхозпроизводитель получает на рынке лишь часть своей цены. Он продает свой товар ниже себестоимости. При этом внутривидовая конкуренция остается. А остальную часть своей цены сельхозпроизводитель получает от государства в виде дотаций. Именно через размер этих дотаций и происходит уравнивание прибыльности сельскохозяйственного и промышленного базисного производства.
      С точки зрения теории управления государство взяло на себя участие этого сектора рынка в общем рынке базисных товаров. Государство может более оперативно приспосабливать этот «тяжелый» сектор рынка к условиям свободного рынка путем изменения уровня дотаций. Государство с точки зрения управленческой технологии менее инерционный управляющий элемент, чем масса крестьян, фермеров или иных сельских предприятий. И именно поэтому оно берет на себя в рыночной экономике Запада задачу представления интересов этих производителей.
      Интересно, что это же имело место не только в рыночных экономиках Запада, но и в экономике СССР. В СССР сельское хозяйство было также дотационным, что считалось всеми рыночниками и либералами признаком порочности самой организации социалистического сельского хозяйства. На самом деле порочность была как раз не в дотационности, а в том, что необходимость дотационности не была осознана как нормальный элемент его организации, а использовалась, так сказать, поневоле, случайно, на нерегулярной основе.
      Если подходить к проблеме организации сельскохозяйственного производства в современной России, то сейчас оно также разваливается, хотя используются дотации. Но опять-таки они используются не на основе четко прописанного легального и автоматически действующего механизма, а в режиме правительственных подачек. Такой способ дотационности неэффективен и просто-напросто растрачивает денежные ресурсы, не создавая одновременно подлинных механизмов поднятия сельского хозяйства.
      Задача современной организации сельского хозяйства как раз и заключается в создании законодательно закрепленного автоматически действующего дотационного механизма в сельском хозяйстве. Причем дотироваться должны не сельхозпредприятия, а сама сельхозпродукция. Образно говоря, при продаже каждой единицы сельскохозяйственной продукции производитель должен получать из казны определенную сумму или процент от ее номинальной цены. Этим самым каждый производитель будет заинтересован в большем производстве, и одновременно сохранится конкуренция между самими товаропроизводителями. Однако благодаря дотационному механизму будет смещен в более выгодную сторону паритет реальных цен (рыночных с дотационной добавкой) между сельскохозяйственными товарами и товарами промышленного производства, используемыми в сельскохозяйственном производстве.
      Отметим, что дотации должен получать именно первичный сельхозпроизводитель вне зависимости от организационной формы – фермеры, сельхозкооперативы, колхозы (кооперативы с неделимыми основными фондами) или совхозы.
      Но спрашивается, откуда же взять средства для этих дотаций? Очевидно, от тех, кто продукцию сельского хозяйства потребляет. Другого источника нет. Должен быть введен специальный налог, который и должен полностью, целевым образом поступать на дотационные цели. Это может быть налог с продаж продуктов питания, налог какой-то иной формы. Но необходимость его несомненна. Тогда обществу будет ясно назначение этого налога, оно поймет, что этот налог отнюдь не является накруткой на продовольствие с точки зрения получения средств в госказну, что этот налог входит составляющей в реальную цену сельхозпродукции, способ получения которой с потребителя просто несколько усложнен ввиду особости организационной структуры сельского хозяйства.

Валютная антиинфляционная гиря

      Итак, мы показали, как можно было бы остановить инфляцию с минимальными потерями для экономического развития.
      Образно говоря, бегущую в пропасть толпу можно остановить двумя путями.
       Первый путь – воздействовать с целью остановки можно на всю толпу. Например, завести ее в болото, в котором она просто увязнет и остановится.
       Второй путь более экономичен. Осуществлять воздействие только на тех, кто бежит впереди толпы. Например, направить на толпу струю воды или даже ветра спереди. Тот, кто вырывается вперед, сразу попадает под это воздействие и, естественно, пытается укрыться сзади. Примерно так, как велосипедисты в пелотоне многодневных велогонок укрываются за спинами других от ветра. Ясно, что такое выборочное воздействие только на передних участников движения будет постепенно способствовать уменьшению скорости движения всей толпы или коллектива и даже может привести к полной его остановке. Такое воздействие минимально, так как является выборочным и действует лишь по хорошо определенным и известным всем правилам.
      Именно такой тип воздействия на участников экономического процесса и должен был бы быть осуществлен для остановки общего инфляционного движения. Но ведь это сложно. А для монетаристов сложно стократно, они привыкли довольствоваться простейшими рецептами типа «меньше денег», «выше процент» и т. д. Здесь же требовалось создать систему ценового мониторинга, создать систему расчета и оперативной публикации уместных цен, создать налоговую систему, которая бы воздействовала прежде всего на тех, чьи цены существенно превышают уместные. Конечно, это сложно, надо думать, надо работать.
      Куда проще завести всю толпу в болото или навесить на всех участников движения неподъемные гири. Именно этот путь и выбрали наши монетаристы для остановки инфляционного движения, заведя при этом всю экономику в болото стагнации и развала.
      Но чтобы понять всю порочность действий наших монетаристов, необходимо более подробно проанализировать интернациональные финансовые связи.
      Россия вышла из финансово-экономической автаркии, в которой она была во времена СССР, и вошла в мировое экономическое и финансовое пространство. Это произошло прежде всего за счет превращения рубля в конвертируемую валюту.
      Правда, и этот термин нуждается в разъяснении.
      Национальные валюты бывают неконвертируемые и конвертируемые.
      В социалистических финансовых системах национальные деньги являются неконвертируемыми. Вы не могли свободно обменять свои деньги на нерезидентную (чужую) валюту. Такой обмен осуществлялся лишь под строгим контролем государства и по определенным жестким правилам и лишь в особых обстоятельствах.
      Национальные деньги, которые можно «свободно» обменять на иностранные, называются конвертируемой валютой. Мы взяли слово «свобода» в кавычки, так как существует множество оттенков у этой свободы. Какие-то ограничения, нормативы, условия при этом всегда имеются. Поэтому и существует множество степеней, градаций и всяких промежуточных ступеней конвертируемости национальных денег. Отметим, что в настоящее время Россия по уровню этой «свободы» находится на достаточно продвинутых позициях. Например, физические лица могут практически свободно обменивать свои рублевые средства на любую иностранную валюту во множестве обменных пунктов. Для юридических лиц, однако, существует уже гораздо больше стеснений и ограничений.
      Конвертируемые валюты тоже делятся на два класса.
      Первый класс конвертируемых валют принято называть свободно конвертируемыми валютами (СКВ). Это те деньги, которые де-факто используются в качестве «мировых» денег, которые ходят на мировом финансовом рынке, через которые третьи страны осуществляют финансовое общение между собой. Таковы, к примеру, доллар США, британский фунт, французский франк, швейцарский франк, японская иена и др. В зависимости от степени использования СКВ в мировом финансовом общении могут быть разные степени «свободной конвертируемости», и четкой грани между свободно конвертируемыми валютами и остальными конвертируемыми валютами, естественно, не существует. Но принято к СКВ относить валюты примерно 12 стран, в число которых входят развитые европейские страны.
      Остальные конвертируемые валюты относят к классу внутренне конвертируемых. Они свободно обмениваются на другие валюты лишь в стране их резиденции. На мировом рынке они не ходят, в третьих странах их не используют. Большинство национальных валют, в том числе все конвертируемые валюты развивающихся и слаборазвитых стран, относятся к классу внутренне конвертируемых. Таким образом, за время рыночных преобразований валюта СССР и России преобразовалась из неконвертируемой во внутренне конвертируемую.
      Насколько нелепы представления монетаристов в этом вопросе, свидетельствует тот факт, что еще несколько лет назад громко обсуждался вопрос о том, как сделать неконвертируемую валюту Советского Союза конвертируемой. По этому поводу даже был объявлен конкурс, о котором много писала пресса, хотя сама проблема не стоит и выеденного яйца с точки зрения подлинной, а не монетаристской финансовой науки. И проблема эта даже не финансовая и не экономическая, а чисто правовая. Допускается легальное хранение, приобретение и использование иностранных валют на территории страны или гражданами страны – имеем конвертируемую валюту. Запрещается – имеем неконвертируемую. Как только в СССР сняли уголовное преследование за хранение и использование иностранной валюты, так рубль и стал конвертируемым.
      Но вот куда более сложна проблема преобразования внутренне конвертируемой валюты в свободно конвертируемую.
      И опять тупость наших монетаристов, начиная от МВФ и кончая всякими Гайдарами. Они полагают, что такое преобразование можно осуществить какими-то финансовыми средствами. Еще недавно было много шума, что вот, мол, рубль стал свободно конвертируемым, потому что Центробанк принял какое-то там решение. И МВФ тоже по этому поводу шумел. Какой бред, какое удивительное непонимание современной финансовой системы.
      Превращение внутренне конвертируемой валюты в свободно конвертируемую никакими финансовыми ухищрениями невозможно. Это есть вопрос чисто экономический. Если страна имеет высокоразвитую экономику, поставляет на мировой рынок высококачественную продукцию, которая пользуется на этом рынке большим спросом, то и валюта этой страны все больше и больше выходит на мировой валютный рынок, начинает все больше и больше использоваться в интернациональном финансовом общении, все более и более превращается в свободно конвертируемую. Иена стала свободно конвертируемой валютой не из-за каких-то финансовых махинаций или кунштюков, а потому, что подняла свою экономику, стала поставлять на мировой рынок высококачественные товары национального производства страна ее резиденции – Япония. Для покупки высококачественных японских товаров все больше и больше требуется другим странам японских денег, так иена и стала свободно конвертируемой валютой. А тупицы из МВФ считают, что нужно принять какие-то постановления, чтобы валюта страны стала свободно конвертируемой. Вот он уровень понимания официальной западной монетаристской финансовой мысли.
      Институт использования в мировом финансовом общении национальных СКВ является для владельцев этих валют источником очень больших доходов. Действительно, для финансового общения требуются такие валюты. Но эмиссия их осуществляется странами-резидентами. Причем эмиссия зачастую ничего вообще не стоит им, не требует никаких ни трудо-, ни ресурсозатрат, это чистая генерация чисел. Но эти числа никому не даются даром, они «продаются» уже по номиналу, то есть за созданные числа-доллары США получают полновесные продукты – нефть, алмазы, продукты питания и т. д. Так что иметь широкоиспользуемую СКВ необычайно прибыльное дело. По крайней мере на треть благосостояние и богатство США основаны именно на этой генерации чисел и печатании зеленых бумажек, что тоже выгодно, хотя и в несколько меньшей степени. И ради того, чтобы подключить к процессу потребления своих чисел и своих зеленых бумажек весь мир, США развязали холодную войну против СССР и были бы готовы даже и на «горячую», если бы только не опасались советского ядерного удара и советских баллистических ракет. Но прикрывалось все это словами «о свободе». О том, как волнует США свобода в других странах, мы это прекрасно осознали, наблюдая за восторженными рукоплесканиями США стрельбе из танковых пушек по российскому Верховному Совету. На самом деле им нужно всегда было именно это, чтобы доллар как можно больше использовался во всем мире, чтобы ему нигде не чинили препятствий в движении и использовании. Все остальное – чистой воды пропаганда, куда более изощренная, чем геббельсовская и, увы, коммунистическая. Но как много даже лучших людей России попалось на эту удочку, вольно или невольно способствуя планам США по распространению их гегемонии на весь мир!
      Итак, возвращаемся к проблеме конвертируемости валют. Свободно конвертируемый рубль России пока что совершенно не светит. Вот почему нас будут интересовать именно внутренне конвертируемые валюты и всякие тонкости и детали в их функционировании, о которых монетаристы вообще молчат, как будто набрали в рот воды, как будто здесь, где решаются вопросы существования большей части стран мира, вообще нет проблем. Они есть, и чрезвычайно серьезные.
      Давайте вспомним 1991–1992 годы. Все поезда и самолеты, выезжающие и вылетающие из СССР, были забиты тюками и ящиками, в которых из СССР в другие страны отечественные челноки вывозили буквально все, что в стране производилось. Утюги и радиоприемники, телевизоры и скатерти, лопаты и даже какую-то мифическую «красную ртуть».
      И вдруг… за какое-то кратчайшее время поток товаров перевернулся на 180 градусов. Вдруг, как по мановению чьей-то таинственной руки, со всех концов света повезли уже в Россию чайники и подгузники, водку и обычную воду, телевизоры и автомобили. Что же произошло? Что за таинственная рука смогла так быстро и кардинально повернуть товарные потоки?
      Вспомним, как еще в начале 90-х годов было множество кооперативов, которые с успехом производили массу товаров и обеспечивали население одеждой, обувью, рынки были заполнены отечественными кооперативными товарами. И практически в одночасье все они разорились и прекратили свою работу, переключившись вместо производства на ввоз этих же самых товаров из Турции, Китая, Польши и других стран, из отдаленнейших уголков света. Почему пошить куртку в Москве или Чухломе вдруг стало менее выгодно, чем везти ее из какой-нибудь Аргентины за десятки тысяч километров? Что это за таинственная рука совершила столь грандиозный переворот?
      Это рукой является валютный курс, а рука, которая управляет им, есть рука Банка России, направляемая идеологией и прямыми указаниями монетаристов.
      Дешевый доллар – вот что переориентировало все товарные потоки и разрушило всю экономику России.
      Но как же дешевый! – воскликнет читатель. – Ведь он почти в тридцать раз дороже рубля!
      Отсюда следует, что вовсе не цифра валютного курса доллара в национальных деньгах определяет «дешевизну» или «дороговизну» доллара. Что должна быть какая-то другая характеристика, определяющая валютные отношения рубля, то есть отношения рубля с другими валютами, которая и определяет понятия «дешевизны» и «дороговизны» иностранных валют, «слабости» или «твердости» национальной валюты.
      Ведь даже зная, что (говорим наугад) доллар в Китае стоит 50 юаней, в Турции 300 турецких лир, в Японии 100 иен, в Бразилии 12 000 бразильских крузейро, можем ли мы сказать, где действительно доллар дешевый, а где он дорогой, где национальная валюта «твердая», а где «мягкая»? Конечно, нет. Нужен какой-то другой единый измеритель для сопоставления национальных валют.
      И такой единый показатель в мировой финансовой науке известен давно. Именно он позволяет сопоставить самые различные мировые валюты и объяснить многое в экономическом поведении различных субъектов на мировом рынке. Но, странное дело, его вы не услышите из уст Председателя Центробанка, о нем не прочитаете в массе журналов и справочников, издаваемых этой организацией. Полное и абсолютное молчание о нем. Говорят о каких-то валютных коридорах, о курсах доллара чуть ли не на пять лет вперед, а этот важнейший показатель полностью обходится молчанием. В публикациях МВФ, в которых так любят описывать финансовую ситуацию во всем мире и в разных странах, вы тоже не найдете о нем никаких упоминаний. Не правда ли, странно. Это также странно, как если бы мы измеряли размер страны в национальных единицах длины – в одной в верстах, в другой в футах, в третьей в верблюжьих переходах, в четвертой в полетах стрелы и отказывались бы использовать единый метр.
      Каждый скажет, что это бред, никакого реального знания получить из этого нельзя. И если почему-то отказываются от использования хорошо известной и давно разработанной единой универсальной единицы для сопоставления всех мировых валют, то, значит, это кому-то очень и очень не нужно, кому-то это знание вредно.