— Так значит, ты знала давно, что поедешь со мной? — спросил Эрл, и она рассмеялась.
Они не могли ехать в чаще верхом, а первый день им пришлось вести Фрейра за повод сквозь заросли. Только под вечер они оказались на нужной дороге.
— Надеюсь, что мы доберемся достаточно быстро, — сказал Эрл, сажая ее на коня.
Неожиданно Руни так вздрогнула, что соскользнула вниз. В синих глазах вспыхнул страх.
— Что с тобой?! — спросил Эрл, обнимая ее.
— Я боюсь! — прошептала она. — Ты не чувствуешь, Эрл? Ничего?
— Что я должен почувствовать?
— Что-то плохое! Что-то очень плохое случилось сейчас!
— В Агеноре?!
— Нет, здесь, в Гальдорхейме… — ответила Руни.
— Поблизости?
— Нет, далеко… Я не знаю где, но что-то очень плохое! — опять повторила она.
“А вдруг Руни ошиблась? Вдруг “Служба” пробила наш Щит, пока я жил в лесу?! — с неожиданным страхом подумал Эрл. — Что теперь будет с людьми?! Они верили мне, а я бросил их…”
Только подъехав к воротам, Эрл понял, что зря волновался. Щит был снят, однако никто не пытался напасть. Гибель Мага Цветов, видно, так поразила Совет “Службы Магии”, что они не стали опять штурмовать Агенор.
Глава 11.
Он устал, он лишился всех сил… Он мечтал об одном: отдохнуть и поесть… Он единственный спасся… Корабль с товаром плыл в Фирод, который был больше легендой, чем городом. “Редкие камни, каких не видали у нас! Но путь очень опасен” — небрежно бросил купец, нанимающий судно, где он был гребцом… И когда капитан согласился, команда не стала роптать. Соблазненные платой, они позабыли о страхе… Расплата за дерзость недолго заставила ждать! Не доплыв до Фирода, корабль разбился о скалы сурового берега, где не ступала нога человека. Угрюмый лес больше пугал, чем притягивал, но он вошел в него, чтобы найти еду…
Он шел давно, потом лег… Он очнулся внезапно. Подстилка из ветвей незнакомых деревьев уже не могла защитить от промозглого холода голой земли, но не это нарушило сон. Не поняв, что к чему, он почувствовал: что-то не так. Непонятный туман покрыл лес и деревья, лишив ориентации. Вдруг он сгустился и начал клубиться воронкой, образуя проход…
— Вот так так! — изумленно подумал гребец.
Он совсем не был трусом, но этот туман был особым, наполненным жутью… Мужчина отчетливо видел: из зева воронки возник человек! Очень статный атлет с равнодушным, как будто бы мертвым лицом. Гребец даже не мог шелохнуться, когда тот пошел к нему. Тяжкая поступь, сверкание яркой кольчуги, покрытой…
— Золотом? Нет… У него не бывает такого холодного блеска. Но как она может блестеть? Ведь туман поглощает лучи солнца… Разве это возможно? — забилась тревожная мысль.
Он вцепился в нее, словно эти раздумья о странном металле кольчуги могли защитить от того, что его ожидало, однако спасения не было. Тот, кто считал, что ему повезло, пожалел, что сумел выплыть, встретившись взглядом с владельцем кольчуги. Как будто бы множество острых иголок впилось в мозг, мучительной болью пронзая его, выпивая все чувства, желания, мысли… Из двух черных дыр, обрамленных блестящим золотым ободком, смотрел Мрак…
Сеть Защитников напряглась и задергалась, словно простой невод, где оказалась огромная рыбина. Норт ясно чувствовал каждый толчок жгутов Силы, прижавших “добычу” к земле Гальдорхейма.
— Он здесь! Черный Дух возвратился в Гальдор, — понял Норт.
Он давно ждал его появления, хоть и надеялся, что это будет позднее. Теперь время вышло! Пульсация Сети сказала: Эногаранэ далеко, у морского отвесного берега, и он не сможет повторно использовать перт. (Сеть надежно держала Дух, не позволяя уйти за пределы Пространства, доступного людям.)
— И это уже хорошо, — мимоходом подумал Хранитель. — Теперь Черный Дух не сумеет мгновенно являться там, где ему нужно. Конкретному телу, в которое он воплотился, под действием Сети придется потратить достаточно времени, чтобы куда-то дойти. Создать перт, оставаясь в пространстве Гальдора, нельзя!
Норт не знал, есть ли конь у пришедшего монстра, и как скоро он доберется до первых людских поселений.
— За сутки всем нужно успеть уйти в Лес, — решил Норт. — За Щиты.
Сеть ему позволяла понять, куда движется Дух, и из нескольких тайных стоянок избрать ту, которая дальше других от пути человечьего тела Эногаранэ. Срочно вызвав одного из крестьянских мальчишек, которые круглые сутки дежурили возле дома-холма, Норт велел ему мчаться с запиской к Человеку Двора.
Получив письмо Норта, Хейд сразу велел людям скрыться в лесу. Те, кто жил рядом с замками вирдов, исполнили этот приказ, как и семьи хозяев. Поместья, деревни, лесные сторожки пустели почти на глазах. Только два замка жили своей прежней жизнью, ничуть не желая прислушаться к Норту.
— Надеюсь, что Руни сумеет на время сдержать Черный Дух! А потом Орм поймет, что к чему, и найдет нас, — сказал Хейду Норт, когда все собрались у землянок. — Но Хлуд обречен!
Развеселая жизнь в замке Вальгерда, который никто не пытался оспорить у новых хозяев, казалась для Хлуда пределом мечтаний. Сначала главарь опасался, что Бронвис предъявит права на наследство погибшего брата, и Хейд ей поможет при помощи вирдов вернуть его. Но Человеку Двора было некогда с этим возиться, и Хлуд понял, что замок только его.
За то время, что прошло после смерти Вальгерда в огне Белой Рыси, бандиты совсем распустились. Не трогая вирдов, они вытворяли в ближайших деревнях такое, что люди не знали, что делать. Теперь Хлуд считал, что не только селения, раньше принадлежавшие Вальгерду с Бронвис, но и деревни, считавшие Орма своим господином, его. (Затворившись за стенами замка, Орм больше не мог защитить их.)
Когда как-то раз потрясенный дозорный сказал Хлуду, что его ищет Хранитель, он почувствовал гордость. Его самолюбие было отомщено. Он, Хлуд, бывший изгой, презираемый вирдами, словно обычный бандит, теперь был упоен своей властью, заставившей Норта прийти к нему.
Правда, визит оказался не слишком приятным. Хранитель, открыто высказав все, что он думал о “шайке, утратившей честь и достоинство”, начал стращать их какой-то нелепой угрозой. Скажи он о войске, идущем в Гальдор, Хлуд бы мог и поверить. Но сказка про Черного Духа, чье полное имя опасно знать людям, смешила. Вообще-то Хлуд был суеверен, но эта побасенка мало задела его. Пригрозив деревенщинам, честно снабжавшим его замок пищей, прислугой и шлюхами, что он накажет любого, кто сеет нелепые слухи, Хлуд зажил в свое удовольствие.
Вечером, после удачной “охоты”, когда перепившая банда травила не дичь, а смазливых крестьянок, они возвратились назад. Заперев на засов ворота и подняв мост, Хлуд думал, что сделал достаточно. Ставить дозорных казалось ему глупым.
— Вирды завидуют нам! Нашей дерзости, нашей отваге! Они не решаются жить так, как мы! И они опасаются нас, так как знают, что мы легко справимся с каждым из них! — постоянно твердил Хлуд ватаге, пока не поверил во все, о чем сам говорил.
Осторожность, когда-то присущая Хлуду, исчезла. Он и не заметил, как сам уподобился Вальгерду, чье отрицание всех человеческих норм раньше все же смущало его. Хлуд, познав безнаказанность, быстро уверовал, что его прихоть — единственно важный закон.
Продолжая гульбу, вся ватага ввалилась в центральную залу. Пинками послав за вином часть служанок, они, продолжая орать непристойные песни, сгрудились за крепким столом… Они были настолько пьяны, что туман, вдруг возникший вокруг, показался им лишь дымом факелов.
— Ну и чадят! — громко выкрикнул кто-то из дикой толпы. — Хлуд, пора задать трепку прислуге, а то они просто удушат нас этим угаром!
Но странный туман все плотнее сгущался, темнел, завивался в большой клуб.
— Да что за дерьмо! — возмущенно воскликнул один из собравшихся, видя, как клуб превратился в воронку. — Ведь там человек!
Страх гребца, его паника, боль поддержали того, чей набор имен много веков внушал ужас. Вернувшись в Гальдор через перт, он утратил часть Силы, однако душа, послужившая пищей, смягчила извечный мучительный голод. Дух верил, что вскоре получит то, что заслужил, но путь выдался трудным. Два тощих бродяги, случайно забредшие в чащу, не слишком понравились. Странная Сила Гальдора, лишившая тело возможности вновь создать перт, раздражала, сжирая часть Мощи, наполнившей монстра.
Пустота гальдорхеймских лесов лишь усилила злобу, сжигавшую плоть. Без подпитки конкретная память о жизни мужчины, вобравшего Дух, не могла возродиться, и это мешало. Для полной победы над человеческим племенем Эногаранэ нужен был человеческий опыт того, кто, поправ все людские законы, призвал к себе Дух. Пища и позабытое имя мужчины, в чьем теле он жил, вновь могли возродить первозданную Мощь монстра, но опустевшие замки и хижины не помогали ему.
Этот замок, к которому он вышел после бесплодных скитаний, буквально наполнил Дух новой могучею Силой. В нем были не просто живые создания. В тех, кто укрылся за стенами, билась желанная, сладкая злоба, сам запах которой манил, обещая отменнейший пир.
Чем сильнее человек презирает других, тем он ближе, доступнее Черному Духу. Спугнуть ослабевшего монстра, лишенного пищи и памяти, может только любовь, но ее в замке не было. Ненависть, страх, честолюбие, похоть, амбиции просто кипели за стенами. Дух полагал, что не сможет создать новый перт, но нежданный источник подпитки вдохнул в него новую Мощь, открывавшую ход к долгожданной добыче. Воронка-проход распахнула Пространство, позволив шагнуть прямо к пестрой толпе, потерявшей контроль над собой.
Крик: “Ведь там человек!”, обращенный к толпе, на минуту привлек всех. Они были слишком пьяны, чтобы сразу понять, что случилось, но вид незнакомца в какой-то особой кольчуге, блистающей мертвенным светом, смутил. Этот смуглый атлет, вызывающий странный мистический страх, был знаком.
— Призрак?! — с ужасом выдохнул Хлуд, не сводя с него взгляд. — Он сгорел! Он сгорел в огне Рыси!
Пришелец, шагнув к Хлуду, медленно вытянул руку и сжал его горло. Чудовищный хрип слетел с губ вожака. Хруст костей переломанной шеи был слышен настолько отчетливо, что вся толпа протрезвела. Атлет, бросив тело на пол, повернулся к напуганным насмерть мужчинам.
— Не надо! — испуганно пискнул один из собравшихся. Было странно, как может высокий и крепкий разбойник издать такой звук. — Пощади, предводитель!
И все остальные в едином порыве воззвали:
— Не надо, Вальгерд!
— Я не думаю, что она выживет, — тихо сказала лекарка Орму.
Должно быть, она полагала, что мать не услышит ее, но Свельд все поняла.
— Не смей так говорить! Моя Бьерн не умрет! — зашипела она на нее.
Сверкающий взгляд обезумевшей женщины просто пугал, но старуха не дрогнула.
— Если ребенок не ест, он не может жить, — просто сказала она. — Я бессильна помочь.
Когда лекарка вышла, Свельд тихо заплакала. Вот уже больше недели ее дочь упорно не хотела брать грудь, а кормилицы не было. В первые дни Бьерн пытались поить молоком коз, но вскоре девочка отказалась и от него. Она гасла почти на глазах. Свельд давно перестала спать, так как боялась, проснувшись, увидеть, что Бьерн уже нет, но слова старой лекарки вызвали бурный протест.
— Моя дочь будет жить, — повторяла она, как заклятие. — Орм, запрети этой ведьме твердить всем вокруг, что она… Что она ослабела!
Орм только вздохнул. Свельд ни разу не назвала слова “смерть”, опасаясь накликать беду. За неделю, прошедшую после рождения Бьерн, они оба не отходили от бедной малышки, хотя временами Орм очень хотел прогнать Свельд от ребенка. Он мог бы поклясться, что мать вызывает у Бьерн неприязнь.
Поначалу Орм просто не верил глазам. Разве кроха способна понять, кто ей нужен? Но стоило Свельд прикоснуться к ребенку, как Бьерн начинала тихо и жалобно плакать. Порыв фанатичной любви Свельд как будто пугал ее.
— Ты что, ослепла?! — однажды сорвался он. — Ты что, не видишь, что дочка не любит тебя?!
Орм ждал гневной вспышки протеста, но Свельд лишь, испуганно вздрогнув, печально взглянула на Бьерн и ушла в дальний угол. И Орм неожиданно понял, что Свельд поняла это раньше него.
Не найдя в себе силы уйти прочь из комнаты, Свельд, сидя целыми днями в углу, неотрывно смотрела на дочь и о чем-то молилась. Она не пыталась приблизиться к Бьерн, не сердилась на Орма за то, что он был рядом с девочкой вместо нее, не гнала кошку-рысь от резной колыбели.
Сначала Орм выбросил наглый пушистый клубок за порог, но Бьерн стала так плакать, что кошку опять положили назад. Орм не мог не признать, что мохнатый зверек был единственной радостью крохотной дочки. Отвергнув мать, Бьерн не пылала любовью к отцу.
Равнодушие этой малышки уже породило ряд сплетен. “Лесной монстр! — услышал однажды Орм. — Кукла без чувств!” Говоривший не раз пожалел, что забыл посмотреть, где хозяин. Орм просто его сгреб в охапку и треснул о стену.
— Не смей так о ней говорить! Моя дочь сама знает, кого она любит! Никто ей не смеет указывать! Слышишь?! Никто!
Потом Орм сожалел, что едва не убил болтуна, но другие притихли. Надолго ли? Страшная мысль, что смерть Бьерн люди примут как должное, просто сводила с ума.
— Что мне нужно понять? Что мне сделать, чтобы ты жила, Бьерн?! — повторял отец, глядя на дочь, но ребенок молчал. Он еще не умел говорить.
— Ты что, не видишь, что дочка не любит тебя?!
Когда Орм сказал это, Свельд знала, что он прав.
— За что? Почему ты меня отвергаешь? — не раз вопрошала она, понимая, что вряд ли получит ответ.
Свельд хотела бы нежно прижать к себе Бьерн, накормить, укачать, но она понимала, что сделает лишь то, что дочь разрешит. Она видела, что, навязав свою волю малышке, убьет ее. Раньше, заботясь о счастье сестры, Свельд считала, что вправе устроить ее жизнь помимо желания Руни. “И если сестра не способна понять свое благо, то это ее вина!” — часто внушала себе Свельд.
Рождение Бьерн обернулось крушением всех ее взглядов. Что нужно ребенку? Забота, любовь, молоко. Это знает любой. Свельд готовилась все это дать своей Бьерн, но ребенок отверг дары матери. А разве можно насильно кормить ее или ласкать? Сама мысль о подобном казалась кощунством.
Однажды Свельд все же пыталась заставить Бьерн выпить свое молоко. Понимая, что девочка грудь не возьмет, Свельд сцедила в бутылочку все, что смогла. Сделав соску, она попыталась ее накормить. Приступ рвоты у дочери тут же заставил ее отказаться от этой затеи. И все же Свельд с тихим упорством старалась сберечь молоко, постоянно сливая его в чашку, чтобы оно не сгорело в груди.
— Вдруг малышка попросит, а мне будет нечего дать! — поясняла она всем.
Теперь Свельд, утратив надежду, сидела, прижавшись к стене.
— Чем помочь тебе, Бьерн? — повторяла она, не надеясь услышать ответ.
И средь ночи глухой,
Когда замок весь спал,
Спали слуги и спал господин,
Рысь, скользнув за порог,
Ушла в лес. Не одна!
Утром слуги уже не нашли
В колыбели ребенка…
Свельд, вздрогнув, открыла глаза. Эту песню, которую пел детский голос за стенкой, она знала очень давно. Раньше Свельд удивляло, как можно выкрасть ребенка у своего господина, теперь же ей вдруг показалось, что песня — подсказка Небес.
Синеглазки не могут жить в замках, об этом твердил весь Гальдор. Судьба Руни опять подтвердила старую истину.
— Может, и Бьерн оживет в лесу? — вдруг опалила мозг Свельд непривычная мысль.
Для Свельд лес был чужим, но, может, для Бьерн, он, как и для Руни, сумеет стать домом? Лесной домик должен быть цел…
— Я сумею в деревне найти молодую крестьянку, которая сможет кормить мою дочь! Я смогу убедить ее год или два прожить с нами, я ей заплачу! Столько, что она мне не откажет! Орм мне подарил черный жемчуг и несколько очень красивых колец… Эрл, уехав, оставил алмазный браслет… Я отдам их кормилице, чтобы она помогла спасти Бьерн! — лихорадочно думала Свельд. — Объяснять что-то Орму бессмысленно, он не отпустит нас. Значит, придется украсть Бьерн…
Свельд встала, прошла к столу, где стоял ларчик, в который она положила браслет, незаметно достала коробочку.
— Орм, — тихо сказала она. — Я устала, смертельно устала. Позволь мне пойти в мою комнату.
После рождения Бьерн мать с младенцем жили в комнате Руни, которую Свельд заняла почти сразу после бегства сестры.
— Да, иди, — безучастно ответил Орм.
— Что же с ним будет? — подумала Свельд. — Я любила его больше жизни, и я покидаю его, когда Орму действительно плохо… Но он сильный! Орм сможет прожить и один, а вот Бьерн… Я должна ей помочь!
Возвратившись к себе, Свельд окинула комнату взглядом. Шкатулка стояла на месте. Достав украшения, Свельд завязала их в тонкий платок. Часть пеленок и детской одежки хранилась в ее сундуке. Свельд сама сшила их, но пока не успела достать. Уложив вещи в узел, поскольку сумы в ее комнате не было, Свельд, позвав Ильди, велела служанке достать ей еды.
— И побольше, я очень голодная. Только не суп и не кашу. Хочу мяса с хлебом и сыром, — сказала она удивленной служанке.
Вообще-то Свельд делала все машинально, не думая. Позже, когда Ильди, быстро доставив поднос, вышла, Свельд взяла в руки перо. Как и Руни, Свельд тоже умела писать. Ее мало заботили книги, но записи сбора оброка с крестьян и расхода продуктов в хозяйстве уже год вела только Свельд.
Вынув чистый лист, Свельд на минуту задумалась.
— Орм, — начала выводить она. — Знай: я люблю тебя! Очень люблю! И всегда буду страстно любить! Но остаться я здесь не могу. Я хочу спасти Бьерн. Может, этот побег — мой единственный шанс возвратить ее к жизни. Не нужно искать нас. Прости! Твоя Свельд.
Свернув трубочкой лист, Свельд связала его и пошла в коридор. Позвав Ильди, она приказала ей дать письмо Орму, когда он попросит служанку позвать к нему Свельд.
— Но не раньше, чем утром, — сказала она.
Возвратившись к себе, Свельд решила прилечь. Ей нужны были силы, чтобы выдержать долгий путь по лесу с дочерью. Страхи исчезли. Свельд знала, что с Бьерн ничего не случится. Уже засыпая, Свельд вновь прошептала:
— Она будет жить!
Этой ночью Эмбала проснулась, почувствовав Зов. В первый раз после смерти Потоков она ощутила знакомый призыв, будоражащий кровь, обещающий власть и возврат угасавшей энергии.
Все это время она продолжала служить Орму, но от былой фанатичной любви к господину уже не осталось следа. Он не смог уберечь “перекресток” от брата и этим лишил себя права всегда оставаться Вождем. Взяв в супруги лесную Рысь, Орм низко пал в глазах Эмбалы, но то, что Свельд родила синеглазую дрянь, стало знаком, что он обречен. Дав ублюдку имя ее госпожи, Орм не просто унизил священную память своей святой матери, он растоптал те остатки почтения, что оставались в ее опустевшей душе.
Поначалу Эмбала считала, что станет его ненавидеть почти точно так же, как Эрла, однако она не смогла. Она лишь презирала его. От былых сильных чувств не осталось следа. Они стерлись, ушли, оставляя один только странный мучительный голод, который уже не насытишь ничем. Ни еда, ни вино, ни общение были не в силах его утолить.
Временами Эмбале казалось, что в людях есть нечто, способное дать ей желанный покой, но она не способна пока это взять. Доводя до истерик прислужниц, сама беря плеть, чтобы высечь виновных, она ощущала на миг, что сейчас начнет жить. Но бесплодный обман был недолгим. Страдания этих людей обещали ей много, но дать не могли ничего. Каждый день, каждый час нес теперь только муку.
— Потоки! Я все отдала бы за право вобрать вашу Силу! — шептала Эмбала как будто в бреду, но опять воскресить “перекресток” она не могла.
Зов, который раздался средь ночи, был очень далек, но Эмбале казалось: она бы восстала со смертного ложа, почуяв его. Это не был сон. Просто ее охватило предчувствие, что где-то есть нечто сходное с Силой Потоков, способное дать ей все то, что она потеряла.
Поднявшись с кровати, Эмбала накинула платье и плащ.
— Я иду, Господин! — прошептала она, обращаясь непонятно к кому. — Я иду!
— Уходи, Свельд!
Вскочив, Свельд в испуге взглянула вокруг. Непроглядная ночь за окном не давала почти ничего рассмотреть.
— Уходи!
Отыскав в темноте свечи с огнивом, Свельд зажгла полный подсвечник. Она полагала, что в комнате кто-то есть, но, осмотрев все углы, поняла, что неведомый голос ей просто пригрезился. Взгляд натолкнулся на узел, лежавший в углу.
— Моя Бьерн! — пронеслось в голове.
Взяв подсвечник и узел, Свельд тихо скользнула по лестнице.
Дверь оказалась незапертой. Дочка молчала. Орм спал, уткнувшись лбом в колыбель. Сердце Свельд снова сжалось от боли. Ей так захотелось обнять его или хотя бы погладить черные кудри! Но Свельд знала, что Орм, проснувшись, не даст унести дочь.
Свельд очень боялась, что Бьерн начнет плакать, но девочка даже не вздрогнула, вдруг ощутив руки Свельд. Вынув дочь, она быстро вышла за дверь. Замок спал. Свельд боялась, что не сумеет поднять засов у ворот и спустить мост, однако тяжелые створки уже были кем-то распахнуты, а мост опущен.
Не будь Свельд в таком возбуждении, ей бы совсем не понравилось, что кто-то смог выйти ночью из замка, не разбудив никого из охраны, дремавшей на башнях. (Приезд Эрла вновь пробудил осторожность хозяина.) Но сейчас Свельд не пыталась понять, кто мог это проделать. Она знала только одно: нужно скрыться от всех вместе с Бьерн. Лишь добравшись до леса, Свельд чуть успокоилась.
Шорох заставил ее резко вздрогнуть. Мохнатая кошечка-рысь легкой тенью скользнула из темных кустов.
— Я уж думала, что отвязалась от кошки! — с досадой подумала Свельд.
Бьерн, до этого мирно дремавшая, вдруг шевельнулась.
— Прости меня, доченька! — быстро шепнула ей Свельд. — Твой зверек опять с нами. Ты только не плачь!
Может, эти слова ничего и не значили, но Бьерн затихла. Под утро, присев под развесистым дроммом, Свельд вновь ощутила, как ноет налитая грудь. Скорей в силу рефлекса, чем веря, что это поможет, она приложила к ней дочь. Раньше Бьерн начинала кричать или плакать, однако сегодня она не пыталась ничем показать, что не хочет попробовать грудь.
— Неужели она умирает? — со страхом подумала Свельд, осторожно пытаясь вложить в рот ребенка сосок.
Ей не верилось в чудо. И только когда Бьерн вдруг стала сосать, слезы хлынули бурным потоком из глаз Свельд, смывая сомнения, страхи, терзания. Свельд теперь знала, что сделала правильный выбор и не жалела уже ни о чем.
Оказавшись у домика, Свельд замерла. Ставни были закрыты, а дверь подперта бревном, но куча хвороста ясно сказала, что здесь кто-то был. Войдя внутрь, Свельд почти сразу увидела нити со свежепровяленной рыбой.
— Моя сестра здесь! Руни просто ушла в лес за хворостом или травой, — облегченно подумала Свельд, ощутив позабытый прилив теплоты.
В замке Свельд полагала, что детские чувства ушли, они с Руни чужие, теперь же она была счастлива встретить ее.
— Я скажу, что была не права, но моя Бьерн открыла мне многое! Мы вместе будем растить мою дочку, — подумала Свельд.
Лишь на третий день Свельд поняла, что сестра не вернется, и жить в лесном доме придется с одной Бьерн и белою кошкой, но это не испугало ее.
— Не надо, Вальгерд!
Этот возглас вернул ему имя и возвратил к той поре, когда он обрел плоть. Он слегка поспешил, свернув шею сопернику Вальгерда, но ждать Обряда Подпитки не мог. Ужас жертвы дал меньше, чем муки, которые ей полагались, но он поддержал его Силу и вызвал страх глупой толпы.
— Я вернулся, — сказал он бандитам.
— Мы рады тебе! — громко выкрикнул кто-то.
— Мы рады, Вальгерд! — подхватила толпа.
Равнодушно взглянув на безмозглое стадо, которое, став пищей, вскоре придаст ему Силу, Вальгерд (Дух называл себя так, обретая земной опыт конкретного тела) мимоходом подумал, найдется ли здесь хоть один, кто поможет призвать к нему Верных из Бездны, его вечных слуг.
Этой ночью он выполнил нужный Обряд, увеличив свою Силу. Девять двойных кольев и девять тел, издыхающих в долгих чудовищных муках… Не Мощь, а чужая боль, страх и страдания вновь напитали его. Равнодушно взирая на мертвенно бледные лица, (он всем приказал смотреть казнь) он опять убедился, что прав. Глупо было искать среди сброда, который при виде Обряда марал штаны, посредника между Гальдором и Бездной. Еда — это только еда!
Вспоминая о прошлом Вальгерда, дух помнил уход в никуда, когда Рысь попыталась его сжечь. Будь здесь его Верные, он бы расправился с ней. А теперь он опять одинок, и она, синеглазая Тварь, остается реальным противником, как и Хранитель.
— Господин! Господин Вальгерд! — тот, кто позвал его, явно был чем-то напуган. — К вам… К вам пришли! Она хочет войти!
Человек, увидавший погибших меж кольев, не стал бы искать встречи с новым хозяином замка. Рискнувший прийти к нему после того, что узнал, был достоин особенной встречи.
— Впусти, — приказал Вальгерд.
С первого взгляда на гостью он понял, что ждал ее. Этот блеск глаз, как будто лишенных рассудка, сказал обо всем еще раньше, чем, пав на колени, старуха к нему воззвала:
— Господин!
— Господин! Ты призвал меня, и я пришла, — говорила Эмбала, не сводя с него взгляд. — Я готова служить тебе верой и правдой. Я выполню все, что ты скажешь. Ты знаешь, кто я, и на что я готова. Ты знаешь, чего я хочу.
Даже Галар, которого раньше Эмбала считала самим совершенством, казался теперь ей ничтожеством рядом с могучим атлетом, взиравшем на эту мольбу.
— А чего хочу я? — спросил тот, кого все называли Вальгердом, не видя его настоящий лик, скрытый под плотью.
— Того, что по праву твое! — отвечала Эмбала, не думая, что говорит.
Слова сами срывались с ее языка и казались прекрасными.
— Чем ты заплатишь за право быть рядом со мной?
— Душой, телом и Силой! — сказала она, ощущая прилив экзальтации.
— Нет. Это стоит дороже, — сказал повелитель, впервые взглянув на нее.
— Замок! В нем больше сотни людей. Ты получишь их всех. И младенца проклятого рода лесных Рысей! — тихо шепнула старуха. — Я сделала все, чтобы ты смог войти. Я открыла ворота, спустила мост…
— Ночью! Сейчас уже утро. За полдень, когда мы туда доберемся, охрана уже примет меры.
— Я знаю, как можно их всех провести. Я смогу!
— В замке мать малыша. Она может сжечь взглядом любого. Я чувствую запах Огня даже здесь, — равнодушно ответил он.
— Это лишь Память! Память замка о той, что недавно была женой Орма. Ее больше нет! А сестра Синеглазой бессильна зажечь огонь. Ей удалось родить дочь с роковым взглядом, но это только младенец, который не может еще ничего, — говорила Эмбала. — Приди и возьми жизни всех!
— Если ты не лгала, то получишь награду. Такую, какую ждешь! — вымолвил он, вознеся до небес душу Эмбалы. — Но не сейчас. Мы сейчас едем к замку и там, у стены, ты поможешь мне вызвать сюда, в Гальдорхейм, моих Верных, моих слуг!
В последних словах было что-то, что вызвало в сердце старухи внезапную дрожь, но она подавила ее.
Исчезновение Бьерн обнаружили утром. Увидев, что колыбель опустела, Орм чуть не лишился рассудка. Узнав об открытых воротах, он понял, что Свельд унесла дочь. Событие так поразило, что весть об уходе Эмбалы прошла почти мимо сознания. Орм не пытался понять, что заставило старую женщину скрыться из замка средь ночи, хотя остальных изумил этот странный уход.
Собрав слуг, Орм велел им отправиться в лес и найти Бьерн. Он сам собирался возглавить их поиск, однако испуг людей, живших в замке, его удержал. Понимая, что он отвечает за тех, кто остался с ним после пожара, Орм смог не поддаться порыву все бросить и мчаться за Свельд. Приказав найти дочку, он верил, что слуги исполнят его волю.
Зная, что с Ормом бессмысленно спорить, мужчины пошли в лес, однако, едва скрывшись в зарослях, остановились, боясь отходить далеко от надежных стен. Выждав часа три-четыре, они возвратились, сказав, что следов не нашли.
Услыхав их ответ, Орм впал в гнев. Сожалея о том, что доверился им, отказавшись пойти сам, он твердо решил идти в лес, несмотря на мольбы. Понимая, что Свельд пошла в домик, Орм верил, что сделает все, чтобы вновь найти дочь. Понимая, что путь к дому будет неблизок и, плохо помня дорогу, он думал, что все равно сможет найти Свельд и Бьерн.
— Даже если придется бродить в лесу целое лето, я их отыщу! — думал Орм.
Он сумел, укротив свои чувства, собраться как следует, взяв с собой и арбалет, и кинжал, и запас еды. Шкура оленя была легче, чем одеяло, поэтому именно ей довелось оказаться в походном мешке.
— Когда я уйду, поднимите мост и заприте ворота, — сказал он прислужнику. — До моего возвращения не открывать никому!
Орм не мог не заметить смущения этого парня. Все в замке, нежданно лишившись не только хозяйки с хозяином, но и Эмбалы, которая издавна ведала общим хозяйством, боялись остаться одни. Но Орм верил, что люди сумеют дождаться его возвращения.
Громкий крик нескольких слуг, долетевший до Орма откуда-то снизу, заставил отвлечься.
— Что там происходит? Вряд ли они будут так голосить без причины, — подумал он, ринувшись к лестнице и на ходу вынимая свой арбалет.
Он не думал, что в замке чужие, но ужас, звучавший в людских голосах, говорил, что случилась беда.
Убирая центральную залу, служанки болтали о том, что случилось у них прошлой ночью. Эмбала… Свельд… Бьерн… Имена их с утра повторялись на разный лад. Ильди считала, что Эмбала, ночью заметив побег, попыталась вернуть Свельд с ребенком. Служанки не верили ей, (нелюбовь старой женщины к Рысям была всем известна) но придумать других объяснений они не могли.
Неожиданно факелы в комнате начали тухнуть.
