Древние расы волшебников - Магия взгляда. Часть 2: Ливтрасир

      — Не надо так нервничать, Свельд, — сказал Эрл. — Я совсем не хотел испугать тебя. Я и не знал, что ты здесь.
      — Что вам нужно? — спросила она.
      — Я хотел видеть Руни, — ответил Эрл.
      — Руни здесь нет.
      — Хорошо, я ее подожду, — сказал Эрл, уже зная, что это бессмысленно, так как Гутруна сказала ему правду.
      Волосы Свельд, отливавшие раньше золотом спелой пшеницы, лучились теперь серебром, словно только что выпавший снег. Половина когда-то прямого потока волос ниспадала на грудь своевольной игривой волной, а другая держалась на странных длинненьких штучках, завивших блестящие пряди в длинные локоны.
      — Руни здесь нет! — повторила Свельд. — Она знала, что ты не оставишь ее, и ушла. Она больше не хочет тебя видеть, Эрл. Если ты был бы нужен ей, Руни сама бы нашла тебя.
      — Знаю. И ты напрасно волнуешься, Свельд. Той лесянки, которую я любил, нет. Есть жена Орма, — тихо ответил ей Эрл. — А я — просто посол. И я должен был ей передать, как хозяйке, прощальный подарок.
      — Оставь его здесь. Я потом передам, — ровным тоном ответила Свельд.
      “Как она изменилась! — подумал Эрл. — Свельд, как и Руни, теперь научилась скрывать настоящие чувства. И лгать! Не смущаясь, не мучаясь, веря, что это во благо…”
      Поставив шкатулку с браслетом на стол, Эрл ушел.
      — Свельд, конечно, расскажет любовнику о том подарке, который ей передали, но она умолчит, что вручил его именно я, — почему-то подумал Эрл.
 
      Оказавшись в седле, он направил коня за ворота. Их ждал Агенор! Ждали люди, которые верили, что Ливтрасир защитит их. Его ждали дети, которые жадно внимали урокам, друзья. В Агеноре Эрл нужен был всем.
 
      — … Ее Сила не каждый раз может помочь!
 
      Почему он опять вспомнил эти слова? Что Гутруна имела в виду?
      — Я не должен искать Руни! Свельд совершенно права, — повторил Эрл. — Свельд любит сестру. Если бы ей грозила опасность, Свельд вряд ли была так спокойна!
 
      У Топи Фрейр замер. Конь встал без малейшего знака хозяина возле тропинки. Эрл помнил эту тропу… И, с минуту помедлив у старой развилки, он вновь обернулся к отряду.
      — Вилор! — позвал Эрл.
      Воин сразу подъехал к нему.
      — Ливтрасир? — спросил он, ожидая приказа.
      Достав тонкий свиток, подписанный Ормом, Эрл отдал его.
      — Я вручаю тебе договор, чтобы ты смог доставить его в Агенор, — сказал Эрл. Дальше ты поведешь отряд сам. В Агеноре отдашь свиток Йонну или Гораду и скажешь, что я возвращусь через несколько дней.
      — Ливтрасир, — снова начал Вилор, — я…
      — Не надо! — прервал его Эрл. — Приказ дан. Поезжай!
      Когда воины скрылись, Эрл спешился. (Тропка была очень узкой, верхом ехать было опасно.) Взяв Фрейра за повод, Эрл двинулся к Топи. Сейчас он не думал, зачем идет к дому лесянки. Эрл шел, потому что не мог не идти.
 
      Когда Эрл вышел, Свельд облегченно вздохнула. Она не могла объяснить, почему появление Эрла внушало ей страх. Свельд считала, что Эрл виноват в том, что Руни несчастна. Не будь его в жизни сестры, все пошло бы иначе.
      То, что Сила Руни — проклятие, Свельд убедилась давно. Но она полагала, что именно Эрл пробуждает в сестре ненормальную тягу к попранию правил, которые святы для всех. В первый раз, появившись с ней рядом, он сделал все, чтобы разбить удивительно хрупкое чувство любви Руни к Орму, сломав ее жизнь. Не будь той распроклятой истории, Руни любила бы мужа, и Свельд не пришлось бы нарушить свой сестринский долг. В ее сердце хватало любви, чтобы жить чужим счастьем, не требуя большего!
      …Жизнь рассудила иначе. Свельд стала любовницей Орма, желая согреть и спасти его душу, познавшую боль. Они сделали все, чтобы Руни нашла здесь хотя бы покой, если ей не дано было счастье. Им было втроем хорошо! Но пришел Эрл и вновь поломал то, что Свельд создавала с огромным трудом. Нужно было увидеть, как Руни вдруг стала вести себя с мужем, стараясь опять пробудить в нем потухшие страсти, как гордо смотрела на Свельд, как желала возродить свою власть… Это был полный крах!
      …Свельд смирилась бы, если бы только она не ждала свою дочь. Ради маленькой Бьерн (Свельд хотела дать девочке имя матери Орма) она сделала так, чтобы Руни ушла. Но Свельд знала, что Лес — ее дом. То, что Руни вернулась назад, было благом. Лесянки, наделенные Силой, не могут жить в замках! Теперь Свельд поверила в это.
      …Когда вошел Эрл, Свельд его испугалась. В душе шевельнулось неясное чувство вины, но она овладела собой. Люби Руни этого Выродка так, как она Орма, Свельд бы не стала скрывать правду. Но ведь сестра не любила, Эрл был ей не нужен. Он просто пытался ее подчинить, завладев Силой Руни, и Свельд ему прямо сказала, что Руни не любит его. Она вновь защитила сестру!
      …Свельд хранила любимых людей, берегла их, заботилась, чтобы они были счастливы, и Небеса наградили ее. Она стала хозяйкою замка, женой Орма. И ее доченька, Бьерн, будет счастлива здесь…
      Неожиданно резкий удар изнутри потряс тело.
      — Ты рада, малышка? — спросила Свельд, гладя живот. — Ты действительно рада!
      Второй удар был посильнее. Потом, за ним, третий, четвертый…
      — Не надо, малышка, мне больно, — просила она, но ребенок в ней словно взбесился.
      Живот Свельд ходил ходуном.
      — Что же это?! — испуганно ахнула Ильди.
      — Не знаю… Откуда она здесь?! Зачем эта тварь смотрит так на меня?! — закричала вдруг Свельд, не сводя взгляда с кошки, сидевшей в углу и смотревшей на круглый живот перепуганной женщины.
      — Это же кошечка Руни. Она безобидная! — быстро сказала ей Ильди.
      — Забери ее и унеси! Куда хочешь! На кухню, к себе, к Орму, но пусть она не подходит ко мне! Я боюсь! Я боюсь ее!
      Быстро подхватив белоснежный клубок, Ильди вышла за двери. Она понимала: капризы беременной святы! Кто знает, что вдруг померещилось Свельд? Если Руни оставила кошку, то разве другие должны ее нежить? Достаточно, если зверька будут просто кормить. И потом, этот взгляд белой кошки… Служанке вдруг стало не слишком уютно.
      — Почти человеческий взгляд! — промелькнуло в мозгу.
 
      Когда Ильди ушла, Свельд немного опомнилась. Девочка скоро затихла.
      — Не надо так, Бьерн, маме плохо, — опять повторила она.
      О прогулке по стенам Свельд больше не думала. Страшная слабость сковала ее тело.
      — Я лягу, Бьерн, — прошептала она.
      Постепенно дурнота отступила, и полный покой охватил душу Свельд. Все идет хорошо. Она скоро родит. Еще месяца два, и Свельд сможет обнять свою доченьку. Орм будет очень хорошим отцом! Он так любит малышку! Сейчас Орм часами готов сидеть рядом со Свельд, говоря с Бьерн, касаясь ладонью живого и теплого “домика” дочери, чувствуя, как она вертится там. Когда Бьерн шелохнулась впервые, Орм чуть не лишился рассудка от радости.
      — Свельд! Она вправду живая! Она там! — твердил он, лаская округлый живот, да еще с таким видом, как будто бы Свельд и не знала, что она в положении.
      — Доченька, мы тебя любим и ждем, — повторила Свельд. — Ты будешь очень счастливой! Дочь вирда… Ты будешь похожей на папу: такой же красивой, веселой и смуглой. Никто не напомнит, что мать твоя — Белая Рысь.
      Рысь? Да нет, она женщина. Точно такая, как все. Свельд стремилась в себе истребить все лесное и справилась с этим. Лес был ей чужим. Он казался опасным, враждебным и мрачным. Лесянка способна любить его, если на ней роковое проклятие — Сила, а в Свельд ее нет!
      Свельд чиста, и за это Судьба наградила ее удивительным мужем и маленькой дочкой. В их замке уже очень скоро не будет следа синеглазых существ. Руни… Эрл… Сама жизнь доказала, что им не место с людьми! Скоро память о Рысях с опасным сжигающим взглядом сотрется в Гальдоре…
      Бьерн так повернулась, что Свельд даже вскрикнула. Резкая боль вдруг пронзила низ живота.
      — Нет, малышка, тебе еще рано идти в этот мир, — прошептала Свельд.
      Вновь резкий спазм, от которого все поплыло. И опять… Неожиданно Свельд ощутила, как внутри что-то оборвалось. По ногам потекла непонятная влага.
      — Как только такое случится, зовите меня, — говорила Свельд старая бабка, не раз помогавшая в родах прислужницам замка. — Пришел срок.
      Ожидая этого часа, Свельд думала, что будет счастлива, но вместо радости душу сковал страх. “Зачем?! Почему Бьерн так рано стремится родиться на свет?” — пронеслось в мозгу Свельд.
      — Ильди! Ильди! — закричала она, словно эта служанка могла ей помочь, но на зов не ответил никто.
      Оставаться одной было страшно. Поднявшись с постели, цепляясь за стену, Свельд пошла к выходу, но коридор тоже был пуст.
      — Сюда! Кто-нибудь! — позвала она между спазмами боли, но слуги были внизу и не слышали Свельд.
 
      Когда солнце уже скрылось, и день угас, Эрл почувствовал, что заплутал, не добравшись до домика. Он даже помнил, где именно сбился с дороги, повернув не туда.
      — А ведь я сомневался! Я помнил, что вроде бы что-то не то… — раздраженно подумал Эрл. — Значит, придется вернуться назад, к почерневшим камням!
      Ночь была совершенно безлунной, но тьма не смущала его. Из своих сверхспособностей Эрл сохранил лишь одну, и сейчас он был рад, что он может спокойно идти в темноте.
      — Ничего, — повторял Эрл себе, пробираясь сквозь заросли. — Днем раньше, позже… Какая мне разница, если я все же найду ее дом?
 
      Стоя у озера напротив хижины, Эрл ожидал, что увидит дымок над трубой, кучу свежего хвороста или какие-то старые вещи, которые Руни решила проветрить, вернувшись в свой дом. Между тем этот маленький домик казался пустым. Даже ставень, который Руни забыла закрыть перед тем, как идти в белый Храм вместе с Эрлом два года назад, оставался на том самом месте, куда он поставил его.
      — Мы с ней были последними, кто побывал здесь, — подумал он, вдруг ощутив, что смертельно устал.
      Фрейр склонился к воде.
      — Пей, а я найду лодку, — сказал ему Эрл, понимая, что нужно добраться до домика и отдохнуть перед тем, как идти дальше.
      Но лодки не было.
      — Вряд ли ее кто-то взял. Вероятно, веревка сгнила, и она уплыла, — мимоходом отметил он. — Значит, придется вплавь, Фрейр!
      Оказавшись у домика, Эрл ощутил, что он очень замерз. Вода в озере, только неделю назад проломившем холодный покров льда, совсем не успела согреться. Он снова подумал, как глупо повел себя, бросив отряд, но жалеть было поздно. Дав Фрейру овса, (мешок с кормом конь вез на себе, потому что найти пропитание ранней весной в лесу было непросто) Эрл толкнул дверь. Она подалась сразу.
 
      В домике был полумрак, так как лишь один ставень был снят. Неожиданно взгляд задержался на ворохе ткани, небрежно брошенной в угол. Помятый наряд из атласа казался совсем неуместным на грязном полу. Впрочем, платье, похоже, уже ни на что не годилось, оно было рваным и грязным.
      — Она здесь была! И недавно! — огнем полыхнуло в мозгу.
      Осмотревшись, Эрл не сразу заметил лесянку. Закутавшись в старую ткань с головой, Руни просто спала. Было странным прожить уже больше трех дней в этом домике, не запасясь ни водой, ни едою, ни хворостом. Старые ведра у входа были пусты, а, взглянув на печь, Эрл сразу понял, что ее не топили. Приблизившись, он осторожно откинул толстую ткань.
      Рука Руни, сжавшая край одеяла, лучилась каким-то сиреневым светом. Взглянув ей в лицо, Эрл увидел, что губы лесянки уже запеклись, а багровая тень окружила провалы сомкнутых глаз. Руни словно сжигал непонятный огонь.
 
      — Ты уже опоздал…
 
      Эрл не знал, сам ли он так подумал, услышал ли чей-то неведомый голос. И он не мог обратиться к лесянке, заставить очнуться, воззвать к ее Силе, способной прогнать болезнь. Будь сейчас лето, он мог бы использовать листья, цветы, корни разных растений, однако сейчас на полянах цвел лишь Самоцвет. Его нежные листики вряд ли могли притушить жар, сжигающий Руни. Возможно, в домике и были травы, но за прошедшее время они потеряли целебные свойства. Однако болезнь не могла за два дня подвести Руни к самой последней черте. Пока в теле огонь, есть надежда, что он одолеет недуг. Сбросив плащ на меху, Эрл укрыл им лесянку. (В Гальдоре считали, что шкуры животных способны прогнать болезнь.)
      — Я ненадолго уйду, — шепнул Эрл, словно Руни могла его слышать, — но скоро вернусь.
      Он хотел сделать то, что еще мог. Разжечь огонь в печке, достать воды…
      — Ладно, пусть будет один Самоцвет, — думал он, обрывая цветки.
      Когда черный котел закипел, он забросил в него лепестки. Разбирая на полке посуду, Эрл скоро наткнулся на узкий плетеный сачок. В детстве он, как и все остальные мальчишки, не раз ловил рыбу таким.
      Поначалу, когда Эрл пытался заставить лесянку пить свежий отвар, Руни просто не разжимала губ, но потом все же ему подчинилась. За ночь он три раза готовил питье с Самоцветом, а утром отправился к озеру. Прежней сноровки в руках уже не было, но кое-что удалось поймать. Ножа в домике он не нашел, пришлось чистить кинжалом… Страдать и метаться в тоске, как положено в песне влюбленному, не было времени.
      Вскоре жар Руни перешел в бред, она стала звать мать. Ей казалось, что Ронн рядом с ней. Приподнявшись и глядя в один из углов, Руни снова и снова обращалась к невидимой тени.
      — Бред? Или она что-то видит? — подумал Эрл.
      В этой избушке он тысячу раз проклинал свои страхи, которые стали причиной Защиты, лишившей его сверхспособностей.
      — Ронн, если ты здесь, то сделай так, чтобы твоя дочь осталась жива! Мне неважно, что будет потом. Агенор или хижина, Лес или замок, решать ей, но пусть она вновь начнет жить, — повторял Эрл, как будто молитву, не слишком-то веря, что это поможет.
      Жар спал на четвертый день. Глядя на взмокшие волосы Руни и лоб, покрытый испариной, Эрл понял: кризис прошел, и она будет жить.
 
      — Бьерн! Дайте мне мою Бьерн! — прошептала Свельд.
      Чувство покоя, сменившего муки стремительных родов, было настолько чудесным, что просто не верилось. “Боги со мной… Они снова хранят меня… — тихой волной прошла сладкая мысль. — И меня, и мою дочку…”
      То, что одна из служанок, поднявшись наверх, обнаружила Свельд в коридоре и сразу же всех созвала, было первой удачей. Второй то, что бабка, поняв ее страх успокоила Свельд:
      — Все нормально! В семь месяцев можно рожать, дочка выживет.
      Эти слова помогли ей преодолеть ужас.
      — Бьерн будет жить! — повторяла она про себя. — Я люблю ее!
      Девочка вышла буквально на третьей потуге, не мучая мать.
      — Да, если бы все так рожали! — довольно сказала повивальная бабка, подняв живой мокрый комочек за хрупкую ножку. — Сейчас мы ее искупаем, оденем, и снова дадим маме. И позовем к ней отца!
      Свельд пока не могла приподняться, но видела, как две служанки внесли большой таз.
      — Не из меди, из серебра… — шевельнулось в Свельд гордое чувство. — Для Бьерн все должно быть самым лучшим.
      Внезапно испуганный возглас одной из невольниц прервал ее мысли:
      — Бедняжка! Бедняжка Бьерн!
      — Что с моей дочкой?! — воскликнула Свельд, попытавшись встать, но не смогла.
      — Да она… Да она же слепая, у ней нету глаз!
      — Помолчи! — прервала ее бабка. — Глаза как глаза, только с белою пленкой. У Рысей такое бывает. Про Эрла, когда он родился, вон тоже болтали, что он слепой…
      — Так же, как и про Руни, — добавила Свельд. — Мне Мерона не раз говорила, что…
      Неожиданно Свельд замолчала.
      — Нет… Нет! Что угодно, но только не это! — почти закричал она, вдруг поняв, о чем речь. — Моя доченька просто слепая! Я буду любить ее, очень любить! Хоть она никогда не увидит свет…
      — Как же! Увидит, и скоро, — сказала старушка, кладя сверток рядом со Свельд. — И не надо рыдать, все в порядке.
      Но Свельд ее просто не слышала. Глядя на белую пленку, закрывшую взгляд Бьерн, она повторяла:
      — За что?!
      Когда Свельд наконец-то уснула, в слегка приоткрытую дверь проскользнула белая кошечка-рысь и прыжком взобралась на кровать. Осторожно обнюхав Бьерн, белый зверек прилег рядом. Никто не посмел прогнать кошку за дверь.
 
      Гальдрамюнд, полыхавший над дверью, пропал, но огонь в печке был настоящим. Он весело прыгал, съедая тонкие веточки, словно волшебный зверек..
      Очертания комнаты чуть расплывались, но чувство тепла нежной мягкой волной разливалось по телу, лаская его.
      Шевельнув рукой, Руни погладила мех, укрывавший ее.
      — Но откуда он взялся? — слегка удивилась она.
      Очень скоро ладошка нащупала гладкий шелк. “Это не шкура, а плащ” — промелькнула мысль, но ни тревоги, ни страха в ней не было.
      Взгляд Руни тихо скользнул вдоль стены, задержавшись на деревянном столе. Слабый запах ухи, доносившийся из котелка, почти сразу напомнил о том, что в последний раз Руни ела еще прошлым утром, когда и не думала, что уйдет в лес. (Она не знала, что провела в своем доме шесть дней.)
      Сбросив плащ, укрывавший ее, Руни встала, однако добраться до котелка не смогла. Голова закружилась так сильно, что ей пришлось сесть прямо на пол. Слабость не испугала ее. Тихая, прочно забытая радость плескалась в душе.
      Руни мало заботило, кто пришел в дом. Она знала, что здесь никто не обидит ее. Нет, она не забыла того, как жила в замке Орма, но это не ранило. Прошлое не вызывало в ней никаких чувств, оно было не властно над Руни. Зачем ей терзаться, когда она снова в своем лесном домике, а на столе стоит суп?
      — Все равно я его съем! — подумала Руни, вставая.
      Добравшись до стула, она потянулась за ложкой, которая ей показалась тяжелой. Зачерпнув бульон, Руни вдруг ощутила, что счастлива, как никогда. Гнев, обида, отчаянье, горечь, мешавшие жить, растворились в потоке безбрежной любви, охватившем ее сердце. Руни любила здесь все: от мельчайшей соринки, попавшей на ложку, до Леса, который сберег ее крохотный домик. Она понимала, что это — начало ее новой жизни.
      Услышав, как скрипнула дверь, Руни чуть повернула голову. Ей полагалось, наверное, ахнуть от изумления и спросить Эрла, откуда он взялся, однако она приняла все, как должное. Если Эрл здесь, то он здесь. Значит, так нужно. Ей? Или, может, ему? Сейчас Руни не думала. То недоверие, что отравило их прошлую встречу, исчезло, она была рада.
      Эрл, увидев лесянку, сначала не знал, что сказать.
      — Почему ты так смотришь? — негромко спросила она. (Голос был еще слаб.)
      — Руни, ты… Я не думал, что ты сможешь встать. Ты ведь очень больна…
      — Я здорова. И я хочу есть, — улыбаясь, сказала лесянка. — Еще бы слегка посолить… Эрл, ты сможешь пройти на чердак? Там должна быть соль, в синем мешочке.
      — Сейчас, постараюсь найти, — отвечал он ей. — Только рыбу тебе есть нельзя.
      — А я знаю…
      Она понимала, что именно Эрл был с ней рядом, когда ей мерещились странные вещи, но это ничуть не смущало.
      — Скажи, а я долго болела?
      — Дней шесть. Я пришел сюда позже тебя.
      Он, наверное, должен был ей объяснить, как попал в домик, но промолчал, а она не спросила. Теперь это было не нужно им. Позже, уже возвратившись в постель, (пока Руни еще не могла слишком долго ходить) засыпая, она поняла, что общалась с ним, как и со всеми, при помощи слов. Но обычная речь не мешала им.
      — Как хорошо, что он здесь… — проскользнула последняя мысль, перед тем как лесянка уснула.
 
      Дни были похожи один на другой. У них не было прошлого, думать о будущем тоже совсем не хотелось. Дом, озеро, лес… Пока Руни еще не могла уходить далеко.
      — Я устала, — подчас говорила она с виноватой улыбкой во время коротких прогулок по берегу. В этом признании были и правда, и ложь.
      Да, она ослабела за время болезни, но силы уже возвращались. Ей просто хотелось заботы, поддержки и ласки. Когда Эрл впервые помог Руни выйти из домика, ей было трудно сказать, что же так взволновало ее. Запах Леса и влажной земли? Позабытый щебет ранних пичужек? А может, тепло непривычных объятий? С ним рядом она ощущала себя такой слабой и трепетной, что удивлялась сама. Руни вдруг поняла, как она стосковалась по нежности. Ей не хотелось безумных страстей, она просто искала тепла.
      — Я устала… Замерзла… Боюсь… Мне тревожно…
      И сердце дрожало, как бабочка в нежных ладонях, когда Эрл ее обнимал. Понимал ли он, что с ней творится? Наверное, нет. Редкий Дар, позволявший когда-то общаться без слов, в нем угас, Эрл не чувствовал тайные мысли. И Руни не знала, что он ощущает и думает, но это им не мешало.
      — Наверное, именно так происходит все между людьми, — приходило на ум.
      Как-то раз Руни прямо спросила его:
      — Эрл, ты можешь что-нибудь слышать кроме обычных слов?
      Он покачал головой, а ее сердце сжалось. Ей стало и страшно, и больно. Для Наделенного так же опасно утратить свой Дар, как другим потерять слух и зрение.
      — Это теперь навсегда? — осторожно спросила она.
      — Я надеюсь, что нет. В Агеноре меня ждет мой друг, он поможет, — ответил Эрл.
      Упомянув Агенор, Эрл впервые нарушил негласный запрет вспоминать о былом. Понемногу он стал говорить о тех людях, с которыми прожил бок о бок два года, но сам не расспрашивал.
 
      — Если Руни смогла выжить, значит, на то была воля Небес, — говорил себе Эрл.
      Его помощь была минимальной. Отвар Самоцвета не может снять жар, а уход человека, который не знает причин, породивших болезнь, не способен вернуть жизнь.
      Увидев лесянку сидящей на лавке, Эрл был поражен. Он не верил глазам. Было трудно поверить, что Руни здорова и вновь стала прежней, такой, как была до разлуки.
      — Два чуда за раз — перебор! — звучал некий скептический голос, внушая сомнение.
      Жизнь в Агеноре учила не верить тому, что он видел. Эрл помнил ее настороженность и неприязнь, причинившие боль. Но они были проще, понятнее радости, вдруг переполнившей Руни без всякой причины.
      — А может, ее возродил Лес? — не раз приходило на ум. — Может, Руни не может жить в замке? Не может жить в городе? Ей нужен лишь ее дом… А я должен помочь ей устроиться здесь и уйти в Агенор!
      Это было не слишком приятно. Признав право Руни одной строить новую жизнь, Эрл почувствовал горечь. Случись это раньше, еще до того, как Защита Горада лишила его Силы, он легче бы принял такой поворот. А теперь Эрлу было непросто смириться.
      Доверчивость Руни влекла и тревожила. Ласка, в которой Эрл видел не столько влечение, сколько обычную слабость больной, волновала. Те сны, что смущали покой, не могли не оставить следа. Его чувство к лесянке за время разлуки стало другим.
      Раньше Эрл меньше думал о страсти, теперь же присутствие Руни давалось ему нелегко. Временами он думал, что Руни могла бы быть с ним осторожнее. Будь в ней чуть больше кокетства, игривости, вызова, Эрл бы увидел в таком обращении явный призыв, но ее простота и открытость смущали.
      — Устала… Замерзла… Боюсь…
      И при этом такой беззащитно-растерянный взгляд, что попробуй, пойми, что ей нужно!
      — А я еще думал, что знаю ее! — приходило на ум.
      Подсознательно Эрл понимал, что так будет недолго. День, два, а может быть, три… Им придется открыто друг другу сказать, как они собираются жить дальше.
      — Я не могу здесь остаться, меня ждут, — ответит он ей, когда Руни его спросит.
      Но разговор получился другим.
 
      В этот вечер шел дождь, они мирно болтали о том, как прошел день. Уютно устроившись рядом с ним, Руни чинила какое-то старое платье, когда с потолка упал крупный паук. Растопырив мохнатые лапы, он тут же пополз по ее волосам. Эрл, конечно, видел, что Руни совсем не боится незваного гостя, но все-таки встал.
      — Сиди тихо, сейчас я его уберу, пока он не запутался, — сразу сказал он, и Руни, не стала ему возражать.
      Отцепив паука, Эрл хотел отойти, но не смог. Беспорядок пушистых волос, нежно пахнущих зеленью первых побегов, сияние глаз, нежность кожи, как будто мерцающей странным, загадочным светом, безумно влекли.
      Ощутив его пристальный взгляд, Руни чуть обернулась. Эрл даже не понял, как начал ее целовать. Попытайся лесянка его оттолкнуть или просто отпрянуть, он смог бы сдержаться, но Руни, похоже, совсем не хотела противиться. Правда, ответная ласка была очень робкой, несмелой, но Эрл не почувствовал в ней ни протеста, ни гнева.
      Сжимая в объятиях Руни, он явственно слышал стук ее сердца… Жар кожи почти обжигал, ткань одежды уже не могла приглушить его… Странная дрожь, временами волной пробегавшая по ее хрупкому телу, ничуть не смущала… Она не пыталась противиться ласке, когда он, развязав шнур у ворота платья, спустил его с плеч, открыв грудь… Однако, когда ладонь Эрла скользнула под грубую ткань, прикрывавшую бедра, она удержала его. Голос Руни был глух.
      — Нет, не надо, — шепнула она.
      — Почему? — спросил Эрл, продолжая ласкать ее тело, впервые открытое жадным губам.
      — Потому. Эрл, ты можешь хоть что-нибудь слышать кроме слов? — вдруг спросила она, вырываясь из пылких объятий.
      Ему нужно было сказать, что он любит ее, что за время разлуки он думал только о ней, что совсем не хотел оскорбить Руни, но Эрл не мог. Он не знал, что заставило Руни так резко его оттолкнуть. “Если я что-то сделал не так, она сразу могла мне сказать это!” — резким огнем обожгла мимолетная мысль, вызвав краску стыда. Нет, вообще-то Эрл знал, что не может краснеть, но сейчас был уверен, что стал или бледно-сиреневым, или попросту начал светиться, как будто гнилушка на темной поляне.
      — Прости. Это было впервые, и больше не будет. Я уже не забудусь, не бойся, — хотел сказать Эрл, когда вдруг ощутил, как ладони лесянки коснулись его плеч, и тихий взволнованный голос спросил:
 
      — Скажи, это теперь навсегда?
      — Я надеюсь, что нет. В Агеноре меня ждет мой друг. Он поможет, — ответил Эрл.
 
      Заговорив о Гораде, он хотел одного: успокоиться после объятий, избавиться от непонятного чувства вины..
      — Я люблю тебя, Руни, — сказал Эрл, закончив рассказ. (Было странным от магии и Уруз-чад Агенора опять перейти к ним самим, но слова родились неожиданно, сами собой.) — И не знаю, что мне теперь делать с моим чувством… Это сильнее меня! Мне совсем не хотелось обидеть тебя… Я так ждал этой встречи!
      — Я верю, — со странной улыбкой, в которой смешались и радость, и грусть, очень тихо ответила Руни. — Я тоже ждала тебя, Эрл. Ты останешься здесь?
      — Я не знаю. Я очень хочу быть с тобой, но…
      Эрл долго рассказывал Руни про жизнь в Агеноре, однако признаться, что он — Ливтрасир, не посмел. Он уже не хотел, чтобы Руни пошла за ним лишь потому, что его называли Вождем Агенора. Теперь, вспоминая о том, что недавно считал свою новую славу единственным шансом вернуть ее, Эрл понимал, что цеплялся за ложный мираж.
 
      Он не знал, что решила лесянка. Прошел еще день… Ночь на миг показалась ему долгожданным ответом. В тот вечер они потянулись друг к другу, забыв обо всем, не пытаясь задуматься, чем это может потом обернуться. Сомнения, стыд, нерешительность сгинули в этом нежданном потоке безумия, вдруг охватившем их. Страстный порыв был сильнее рассудка и страхов из прошлого…
      Утром лесянка нежданно взялась за уборку.
      — Я раньше терпеть не могла заниматься такими делами, — с улыбкой сказала она, прочитав в глазах Эрла вопрос. — А теперь я хочу, чтобы в домике было уютно!
      И это был настоящий ответ! Руни думала, что он останется здесь, вместе с ней, несмотря на рассказы о городе.
      — Я не могу! Я люблю тебя, но не могу здесь остаться! Пойми, я им нужен! Я нужен тем детям, которые снова вернулись в свои семьи, нужен друзьям. Нужен людям, которые верят мне. Я не могу их покинуть! Я должен быть там, понимаешь?!
      Эрл знал, что слова причиняют ей боль, ждал упреков, обиды, отчаянья.
      — Если ты знал, что уедешь, зачем же ты мне не сказал это сразу? — могла спросить Руни, и он бы не смог ей ответить. Слова: “Едем вместе со мной!” показались бы ей отговоркой. Эрл видел, что именно Лес дал ей новую жизнь. Не понять, что лесянка не может жить в городе, мог лишь глупец, озабоченный только собой.
      — Понимаю, — сказала ему Руни с прежней улыбкой, в которой мелькнул непонятный задор. — Но пока Агенор подождет! Ты сейчас нужен здесь. Сходи в чащу за хворостом! Чем больше ты принесешь, тем мне будет приятнее.
      По указанию Руни потом он ловил рыбу в озере, чтобы развесить ее над костром. (Руни твердо решила пополнить остатки запасов еды, сохранившейся на чердаке.) За четыре дня оба они подготовили дом к новой жизни. Дрова, минимальный запас еды, полный порядок не только внутри лесной хижины, но и во всех сундуках… (Руни целыми днями сушила старые вещи.) Ночами они были вместе, забыв обо всем, но порой в страстной ласке мерещилась горечь разлуки…
      — Я больше уже не могу ждать, я должен вернуться, — сказал Эрл, когда понял, что Руни сможет остаться одна. — Завтра я уезжаю.
      Ему было трудно сказать это Руни, однако лесянка опять улыбнулась, как будто ждала этих слов. Ни обиды, ни злости, ни горя, лишь только спокойная радость искрилась в больших темно-синих глазах.
      — Неужели ей все безразлично? — с негаданным гневом подумал Эрл.
      Утром, седлая коня, он все время ждал, что Руни скажет ему на прощание. Эрл не хотел, чтобы Руни страдала, однако ее безмятежность всерьез задевала его. Он отчетливо слышал, как Руни спустилась с крыльца, как приблизилась…
      — Эрл, помоги мне закрыть в доме ставни, — спокойно сказала она.
      — Для чего? — сорвалось с языка. (Слишком странной была просьба.)
      — Мы едем прямо сейчас? — точно так же вопросом ответила Руни.
      — Да, — не сразу поверив тому, что услышал, ответил он.
      — Ты полагаешь разумным оставить открытые окна, когда домик пуст? — удивленно спросила лесянка и вдруг рассмеялась. — Не надо так странно смотреть на меня!
      — Ты поедешь? Поедешь со мной в Агенор?! — повторил Эрл. — Но твой дом? Ведь мы… Для чего?
      — Для кого! — перебила его Руни. — Здесь будут гости.
      — Какие?
      Лесянка вдруг стала серьезной.
      — Не знаю. Когда я болела, я видела Ронн, свою мать. Я не знаю, пригрезилось мне, или дух ее впрямь говорил со мной… Только она попросила прибрать этот домик, помочь тем, кто будет в нем жить. Я исполнила просьбу!