Такие радикальные испытания братством мы практиковали постоянно.
Однажды сказал мне инициатор:
— Ты, Бельфегор, обязан жениться. Пока не возьмешь жену из нашей компании, не можешь считаться настоящим рыцарем козла.
— Откуда мне жену достать?
— Я подумал об этом. У меня есть красавица сестра. Ее зовут Лилит.
Насколько я помню, так звали дьяволицу, что пыталась соблазнить нашего пращура Адама. Но, в таком случае, она, видимо, изрядно в годах. Правда, инициатор уверял, что это его младшая сестра, и, глядя на его черные волосы, я немного успокоился.
— Она тоже носит маску?
— Конечно.
— Ладно, согласен, — я протянул ему руку.
Есть в Шварцвальде глубокая потайная пещера — там праздновалась наша свадьба. Собрались все рыцари козла. Когда загорелось множество факелов, я увидел, что мы находимся в огромном храме. Правда, здесь все было наоборот: святые стояли вверх ногами на цоколях, распятие на алтаре — надписью I. N. R. I. книзу. Орган перевернут, крылатые ангелочки демонстрировали не голову, а другую часть тела. Колокола качались языками вверх, а хор распевал псалом «Господь — твердыня наша» с конца к началу. У священника, свершавшего бракосочетание, одна нога была длиннее другой. Министрант умудрился снять с него митру вместе с головой — на обычной голове красовалась фальшивая. В кадильнице горело, вероятно, assa foetida
— вонь стояла невыносимая. Невеста, которую я видел впервые в жизни, подошла ко мне в наряде, сверкающем роскошью, — я не видел подобного даже у бегумы. Правда, фигура ее терялась в многочисленных сборках и складках, а лицо скрывала расшитая золотом маска. Священник велел нам произнесть клятву верности опять же с конца и. когда соединял наши руки, употребил для этой цели не традиционный пояс, а, как мне показалось, хвост кенгуру. Настал момент расписаться в книге. Я наблюдал руку невесты: в замшевой перчатке отлично выделялись ужасающе длинные и кривые когти — немалое подспорье в будущих супружеских сценах. Голос, довольно молодой, не шепелявил, не пугал согласных — возможно, кой-какие зубы у невесты еще сохранились.
Мы вышли из церкви под громкую музыку, и я торжественно подвел невесту к экипажу, вернее, к большой крестьянской телеге. Все мы — числом тринадцать — свободно там разместились. Телега была запряжена шестью жуками-оленями.
— Царем преисподней клянусь, не понимаю, как мы сдвинем эту тяжеленную телегу? — крикнул я. — Здесь и шестерка лошадей не справится!
— Конечно, нет, — шепнула Лилит, — ведь оси не смазаны, — и протянула мне черную агатовую коробочку. Как только я смазал оси и самые колеса, все гости вдруг бросились к телеге и заполонили все места: кто уселся на дышло, кто по углам, для меня и невесты остались лишь козлы. Лилит захотела сама править лошадьми — сиречь жуками-оленями. Жуки выпустили крылья, и полетела громадная телега, как перекати-поле. Я решил использовать подходящий момент: пока невеста обеими руками натягивала поводья, отстранил маску и заглянул ей в лицо.
О, ужас! Это была ведьма, которая в торфянике грозилась мне отомстить. Ну и кошмар! Ну и рожа! Наверняка та самая Лилит, что соблазняла нашего праотца — каждое столетие врезало морщину в ее физиономию. Чтобы нежный персиковый пушок, столь обольстительно оттеняющий женские губки, превратился в этакие усы, понадобилось не менее шести тысяч лет.
— Прыгаю из повозки, — закричал я.
— Чем прыгать, лучше обними меня, — засмеялась чудовищная невеста, и я заметил, что мы летим футах в пятистах над землей. И дабы сдержать свое слово, повернула она странных своих скакунов так, что мы задели крест на башне Кёльнского собора. Повисла решетка от нашей повозки на кресте, и по сей день висит, ибо достать ее никак нельзя. Неожиданный толчок бросил меня к Лилит, и я невольно схватил ее за талию — вся компания безудержно загоготала. А я в сей критический момент вспомнил про своего брата Бегерика; как дойдет до дела, вот и скажу ему: давай-ка телами меняться, и изволь занять мое место!
Между тем прибыли мы в Кранендонк — здесь ведьмы справляли шабаш. Нас приветствовало избранное общество — сюда прилетали и на скамье, и на стуле, и на помеле. При каждой даме сердечный дружок.
(— Ни одному слову не верю из этой нелепой болтовни, — возмутился князь.
— Все строго соответствует истине, — возразил советник. — Иоганнес де Кембах достоверно описал способы передвижения ведьм, а знаменитый ученый Майолус упоминает о летающей повозке, колеса коей слуга ошибочно смазал колдовским снадобьем. Аналогичный случай приводит Торквемада в своем «Гексамероне», а уж он-то — признанный авторитет.)
Обвиняемый продолжил свой рассказ:
Если дама с кавалером прилетели в Кранендонк по воздуху, то дьяволы и свита инфернальная выползли из глубин земных. Довелось мне своими глазами поглядеть на прославленных демонов, крестных отцов рыцарей козла.
Семиазас — развлекатель и шутник. Каждый принимался танцевать, заслышав первые звуки его музыки. Нос — кларнет, уши — клавиши, пальцы бегают по струнам арфы — ребрам коровьего скелета, а хвост обрабатывает барабан и по дну, и по крышке.
Бегерик — крестный моего брата по крови — монстр с великолепным слоновьим хоботом, коим он подписывает документы. Посему, обратите внимание, господа, вы никогда не увидите рядом с подписью дьявола «mp» (manu propia), а всегда «np» (nasu propia).
Бегерик, кавалер весьма изысканный, ходит с горделиво перекинутым через плечо хвостом, украшенным на конце лохматой кистью, что служит ему веером.
У всех демонов были перепончатые крылья летучей мыши: только мой тезка и предполагаемый крестный Бельфегор обладал удивительными перистыми крыльями. Все перья мира, которые попадали в ад после написания самых богомерзких трактатов и документов, соединялись в крыльях Бельфегора. Перо, которым Пилат подписал осуждение Христа на распятие и освобождение Вараввы; перья, которыми Аретино писал свои стихотворения, а де Сад свои рассказы; перо, которым королева Елизавета послала на смерть Марию Стюарт; перо, которым Екатерина Медичи предрешила ужасы Варфоломеевой ночи; перо, которым папа Лев Х санкционировал продажу индульгенций; перо папы Иннокентия, начертавшее: «Sint ut sunt, aut non sint»;
перо известного примаса, знаменитого двусмысленным ответом: «Reginam accidere nolite timere bonum est»;
перо, коим Шейлок написал вексель касательно фунта мяса; перо, коим заклятый враг Фоскари черкнул «la pagata»;
перо, коим король Филипп послал на смерть своего сына дона Карлоса; перо Татцеля, обращенное против Лютера… все перья, употребленные при изготовлении предательских либо фальшивых актов и документов, составили крылья Бельфегора. Огромны крылья сии, больше даже, чем у птицы Рок. Всякий раз, когда Бегерику требовалось перо, он выхватывал подходящее из крыла Бельфегора.
В начале какого-либо празднества или свадьбы принято читать благочестивые молитвы и раздавать милостыню. На шабаше обычай иной: самые старые и безобразные ведьмы предлагают версии будущих козней и преступлений. Первой выступила моя невеста как виновница торжества:
— В пустошах Кемпа есть постоялый двор. Хозяин дружит с комтуром из Бильзена. Комтур чеканит фальшивые монеты и грабит купцов. Раньше хозяин сбывал фальшивые деньги торговым караванам, что заворачивали к нему. Теперь негодяя раскаяние одолело, изложил он в письме к губернатору все обстоятельства и разоблачил сообщника. Это письмо я исхитрилась передать комтуру. Сегодня ночью его рейтары нападут на постоялый двор. Представляете, сколько душ отправится в ад!
— Все попадут, все, — завизжали, загнусавили ведьмы. — Сегодня, о счастье, сегодня нам явится Люцифер!
Небо загремело, земля затряслась, из неожиданной бездны во всем инфернальном величии поднялся князь тьмы — Люцифер. Одни упали на колени, другие простерлись ниц.
(— Как он выглядел? — живо заинтересовался князь.)
Трудно сказать. Волшебная сила предводителя адских полчищ такова, что смертному — даже если он при сем присутствует — невозможно его рассмотреть. Сейчас вы поймете, почему. Как только появился Люцифер, ведьмы сбросили свои одежды. И Лилит тоже.
(— Они что, совсем разделись?)
Более чем «совсем». Они также сбросили морщинистую, отвратительную бородавчатую кожу и восстали прекраснейшими феями. Моя Лилит была красивей богини — воплощенное наслаждение, воплощенная любовь. Никогда я не видел столь озаренных глаз, столь нежно улыбчивых губ. Теперь вы понимаете, господа, почему я не могу рассказать о Люцифере. Лилит приковала мои взоры. Но красота фигуры — еще не все. Меня околдовали ее непринужденность, ласковое и капризное настроение. Обольстительное упоение всех органов чувств! Я потерял голову, Лилит была вольна делать со мной что угодно. Душу за поцелуй!
Этого-то и ждал верный Бегерик — истинный демон, крестный отец. Он достал из заднего кармана достопамятную черную книгу и предложил сначала своему крестнику и моему брату подвергнуться стигматизации. Для чего выдернул перо из крыла Бельфегора и стал этим пером протыкать ему кожу на руке. Уколы сочетались в буквы. Потом он кровью моего друга аналогично метил страницу черной своей книги, и буквы там ярко загорались. И осталась на руке красная надпись «Бегерик», и то же имя огненными буквами светилось на черной странице. Действо кончилось, и подарил демон крестнику талер.
После этого дьяволы обратились ко мне и предложили также стать адским избранником и получить талер. За чертов талер я бы еще поколебался, но за поцелуй Лилит — нет! Ее улыбка покорила бы любого мужчину.
И обещал восприять адскую стигму. Но когда уже протянул руку, брат мой по крови заявил:
— Смотри, друг, вот талер. За него я продал душу. Держи, тебе дарю. Но, как положено у братьев по крови, взамен беру твою невесту.
Закон есть закон. Взял я Лилит за руку и подвел к нему. Начался танец: наделенные колдовской красотой чаровницы закружили со своими возлюбленными столь быстро, что у зрителей даже в голове помутилось.
Дьявольские крестные нетерпеливо дергали меня за воротник.
— Пора, пора стигму принимать, как обещал.
Но теперь, когда я потерял Лилит, пропало у меня всякое желание подписывать договор — искал я всякую лазейку, любую отговорку:
— Дьявол и все демоны! Где это слыхано, чтобы контракт заключался без выпивки! Надо выпить, поесть, тогда и к делу приступим.
В ту же секунду появился роскошно накрытый стол. Расселись свадебные гости и пленительные дамы. Подошла Лилит и села ко мне на колени. Но я был сердит на нее за то, что она танцевала с моим кровным братом. Еще более разозлила меня совершенная пресность всех блюд и напитков: пьешь кувшин до последней капли — никакого эффекта; жуешь жареное мясо — ни крупинки соли.
Начал спорить с крестными:
— В горло не лезет. Жареная свинина без соли — фи! Дайте солонку!
— Где прикажешь соль взять? — возмутились господа крестные. — Или не знаешь — в аду соль не водится. Где здесь море, откуда соли достать?
— Черт знает откуда! Должна быть соль, коли вы жену Лота обратили в соляной столп. Давайте, не то все блюда вам на головы опрокину!
— Не ворчи, — заластилась Лилит и поиграла пальчиком с моими усами. — Лучше поцелуй меня.
— Любовь моя, меда не надо, я соли хочу. Соли! Небо и преисподнюю переверну, Люцифера из его шкуры вытрясу!
Компании шутка понравилась. В аду ругань заменяет молитву. Тотчас бросилась свора чертей в Люциферов дворец за единственной солонкой — приватной собственностью князя тьмы. Это была большая раковина, называемая «купелью»: здесь хранилась соль, дистиллированная из бесконечных горючих слез грешников. Двое дьяволовых прислужников поднесли мне солонку, а Лилит, между тем, без ножа и вилки, собственными белоснежными зубками откусила несколько кусочков мяса, дабы пробудить мой аппетит. (Мясо, впрочем, от тех самых свиней из страны Гадаринской, в которых господь наш вогнал легион бесов.)
— Слава богу! Соль! — вскрикнул я.
При этих словах исчезло все вокруг в хаосе, шуме, грохоте. Демоны с воем заползли в землю, ведьмы, визжа, взнеслись в воздух, а сам я куда-то упал. Когда очнулся и осмотрелся — пустошь, мох в торфянике, чахлые деревья, в ста двадцати милях от Шварцвальда, где игралась свадьба.
(— Либо ты не в своем уме, либо тебе все это приснилось, — заключил князь. — Не верю ни одному слову.
— Напротив, это единственная правда среди всей абракадабры, коей молодчик потчевал нас неделями, — возразил советник. — Происшествие подлинное. О подобных событиях сообщают Майолус и Гирландинус, а также всемирно знаменитый Боккаччо. В их суждениях сомневаться нельзя. Здесь обвиняемый строго придерживался истины.
— Союз с дьяволом re ipsa e de facto
не состоялся. Сие нельзя считать pactum implicitum diabolicum.
Обвинение не состоятельно, ибо казус не имел последствий. Вычеркнуть, — рассудил князь.)
Часть двенадцатая
В ПОТЕ ЛИЦА ТВОЕГО БУДЕШЬ ЗАРАБАТЫВАТЬ ХЛЕБ…
Волшебный талер
На следующий день обвиняемый продолжил признание:
— Абсолютным доказательством подлинности происшедшего служил талер в моем кармане. Дьявольский крестный подарил его моему брату по крови, а тот отдал мне. Тут мне вспомнилось о беде, что ведьмы пророчили хозяину харчевни. В прошлый раз он не очень-то ласково встретил благородный мой порыв, и тем не менее я решил вновь попытать счастья в добром деле.
Снова поздней ночью повторил свой путь из торфяника к харчевне, где когда-то останавливался известный караван. По счастью, харчевня была открыта, праздновали свадьбу — хозяин женился в пятый раз.
Этот с позволения сказать «жених» тут же меня приметил, не выказал ни малейшей радости, напротив, восхотел меня избить и выкинуть на улицу:
— Опять черт принес негодяя! Когда здесь проходил караван из Герцогенбуша, он поведал нам о разговоре кемпийских ведьм, и все исполнилось точно. Такого парня в дом пускать нельзя. Мало ли чего он теперь понаслышался! Расскажет, и снова беда случится. Попробуй только закаркать, ворон проклятый!
Похватали гости палки, стулья — чего под руку попадет — и пригрозили отдубасить меня до смерти, если я начну худое предсказывать.
— Успокойтесь, добрые люди, — молвил я хладнокровно. — Если б вы дружески меня встретили, я, может, и сказал бы кой-чего, что вам послушать полезно. А так лучше помолчу. Дайте кусок хлеба, сыра и кружку пива да покажите угол, где солому расстелить.
— А расплатиться есть чем? — спросил хозяин недоверчиво.
— Конечно, как же иначе, — я вытащил из поясного кармашка талер.
— А, часом, не фальшивый? — хозяин бросил монету на каменный стол. Монета зазвенела великолепно, дураку ясно — чистое серебро.
Рассвирепел я от злобного хозяйского недоверия:
— Послушайте! Я фальшивой монетой не промышляю.
— А я, что ли, промышляю, — заорал хозяин. — Забираю твой талер. Утром поеду в город, заодно отдам его на монетный двор проверить. А тебя в курятнике запру, чтоб не вздумал удрать.
Налетели на меня хозяйские дружки, потащили в курятник и дверь заперли. Место маловато — ни встать в полный рост, ни улечься. Кое-как уселся, мучимый голодом и жаждой еще с шабаша: злился более всего, что талер отдал. За добрые свои намерения снова неплохую палочную награду получил! Что ж, видать судьба такая.
На рассвете послышалась труба и конский топот. Выстрелы, брань, проклятия — дом окружили рейтары комтура из Бильзена. Двери распахнули, сорвали в один миг. Захваченные врасплох гости и не думали о защите, рейтары безжалостно убивали всех подряд — мужчин, женщин, стариков, детей. Я наблюдал из щелей курятника чудовищную резню — до сих пор мороз по спине пробегает, как вспомню.
Когда всех уничтожили, вздумалось одному рейтару проверить курятник. Разбил он дверь секирой и вытащил меня за волосы. Я попытался его убедить:
— Не убивай меня, приятель! Я бедный солдат вроде тебя. Меня ограбили в харчевне и сюда заперли. Я не хозяйский гость, случайно забрел.
— У тебя что, нет ни гроша? — нахмурился рейтар.
— Последний талер взяли, да еще кричали — фальшивый!
— А вот поглядим, — рейтар быстро ощупал меня, засунул руку в карман: — А это что? Посмотри! (Ему удалось найти тот же самый талер.) Будешь отрицать, негодяй! — Насколько раз долбанул меня рукоятью секиры и спрятал талер в пояс.
Подошел второй солдат и сказал первому: не убивай, мол, его, парень крепкий, продадим французским вербовщикам за хорошую цену. Да и обыскать его надо, может, и еще деньги припрятал.
Я, конечно, божился, что ничего у меня нет.
Солдаты не поверили, обыскали снова и в поясе обнаружили распроклятый талер. Отколотили меня на совесть — не ври, не выкручивайся!
Подскочил третий, ту же песню запел. «Нет у меня денег, друг». — «А я говорю, есть. Снимай сапоги». — Как назло, в сапоге оказался талер, солдат монету забрал и влепил пару затрещин.
Очередному вымогателю я ответил примерно так: «Деньги, что-то есть, только не помню где, поищи сам, верней найдешь». Каждый солдат находил свой талер. И находил в самых немыслимых местах: в подкладке воротника, в шляпе, в галстуке, в заплате на колене, где-то в рукаве.
Но когда господа рейтары перед отъездом решили свалить деньги в общую кучу, началась крупная потасовка: денег не было, и каждый обвинял другого в краже.
В городе Тонгерне они продали меня за десять талеров французским вербовщикам. Французы первым делом отобрали мое платье, решив напялить на меня соответственный мундир. Рыскали в складках, подкладках — ничего не нашли. Порешили меж тем срезать длинные мои волосы, дабы стало ясно, что я наемный солдат. И вдруг из кудрей выскользнул талер. Сержант даже подпрыгнул от радости — негаданная чистая прибыль: «Теперь и выпить не грех!»
Вся компания тайных вербовщиков квартировала в предместье. Довольный сержант велел хозяину принести пива. Когда я облачился в мундир, сержант изволил взглянуть на меня:
— Ты, парень, тоже выпить хочешь? Ладно. Если тебя мучает жажда, выйди во двор, стань на страже, подними голову, открой рот — как раз и напьешься дождевой водичкой.
Что было делать? Вот и торчал на страже, пока они услаждались пивом. Только вдруг послышался шум, гомон. Хозяйка жаловалась: пока ходила туда-сюда, талер украли.
— Сознавайтесь, кто украл! — закричал сержант.
Каждый помалкивал. Приказал он всем молодцам лечь на скамью, подбодрил каждого ореховым прутом шестикратно, но талер, понятно, не появился. Затем набросились пятеро мушкетеров на своего командира и вернули долг. Пять помножить на шесть — тридцать. А талера нет и нет.
Отличная армия, великолепная дисциплина! Сначала сержант всыпал подчиненным, потом они ему. Служить здесь, надо думать, будет приятно.
На мне красовались широкие, с буфами, панталоны, принятые у французских мушкетеров. Сунул я руку в карман, и что же? Злополучный талер! Никому и в голову не пришло меня обыскать.
(— Что же, собственно, происходило? — удивился князь.
— Обычное дело, — поспешил разъяснить советник. — Волшебная монета, так называемый хекталер, всегда возвращается к владельцу, все равно, потратил он его, потерял, или его украли. Колдовство исчезает, только если владелец отдаст сей талер добровольно или подарит.)
Ах, господин советник! Почему вы раньше не раскрыли мне тайну? — вздохнул обвиняемый. — Если бы я знал своевременно!
Супруг чужой жены
В новом положении волшебный талер никак не мог облегчить мне жизнь, ибо я попал в такое место, где покупать было нечего. Нас привезли в расположение французских войск, осаждавших город Лилль, и я угодил к артиллеристам, так как признался, что смыслю в этом деле. Жизнь настала попросту собачья: днем и ночью торчи в окопах, рой траншеи да наблюдай за пролетающими гранатами. Это еще куда ни шло, но от голода спасу не было. Согласно тактическому замыслу французского командующего, маркитантки к батареям не допускались, поелику пиво либо водка могли затуманить ясные головы канониров. Соответственно давали очень мало еды — меньше пить захочется. А когда я посылал сапера в кантин за кувшином двойного пива, тот всегда возвращался налегке — дескать, потерял талер по дороге. Все время, пока сапер пробирался своим путем, возвратный талер находил собственное направление к моему карману.
Голод и жажда весьма превосходили мое терпение.
Господа офицеры, напротив, не унывали и жили в своих палатках приятно и весело. В осаде участвовали все рода войск. Дамское общество отличалось не меньшим разнообразием — все офицеры обзавелись подругами, — имя им было легион. Каждая «лагерная дама» стоила сотни солдат, то есть проедала и пропивала жалованье целой сотни. Солдат получал полпорции пумперникеля, дама — двойную порцию марципана; справедливо, что и говорить.
Мой капитан также наслаждался обществом дамы, которая не приходилась ему ни сестрой, ни дочерью, и, кажется, не бабушкой и уж тем более не супругой. В длинном шелковом платье, в берете с большим пером, она скакала рядом с капитаном, когда тот посещал нашу батарею. Бабенка была что надо.
Но командующему, видать, изрядно осточертели многочисленные офицерские «семьи»: согласно его приказу женщины, не имеющие законных мужей, должны были покинуть лагерь. Капитан пожаловал ко мне на батарею, вроде бы по служебной надобности, и заговорил со мной таким манером:
— Знаешь, парень, мне кажется, ты способен на нечто большее, нежели чистить орудия и спать на голой земле.
— И жевать черствый хлеб, — уточнил я.
— Я бы хотел взять тебя в адъютанты.
— А я бы не возражал.
— Только сделаешь мне маленькое одолжение.
— Я способен на какое угодно одолжение.
— Чепуха, в сущности. Займешься кухней, будешь готовить дорогие вкусные блюда и приглашать меня на обед и ужин. Деньги — моя забота.
— Ладно. Постараюсь вам потрафить.
— Конечно, для того, чтобы принять кавалера моего ранга, необходимо присутствие в доме достойной и красивой дамы.
— Где ж мне такую достать?
— Сейчас скажу. У меня есть знакомая дама, достойная преклонения. Вот и женишься на ней.
— А почему бы вам, господин капитан, самому не жениться, если вы перед ней преклоняетесь?
— Идиот! У меня и без того есть жена.
Я несколько растерялся. Пожимал плечами, цокал зубом, как будто он болит:
— Видите ли, господин капитан, грехов на мне и без того достаточно — обманывал, воровал, грабил, но такой жалкой роли никогда играть не доводилось.
— Сообрази-ка хорошенько. Ничего не делать, вкусно есть и пить. А здесь!.. Возишься с минами, камни в земле дробишь. На сухом хлебе и воде. Полчаса тебе на размышление. Не захочешь — другого найду.
Долго тянулись эти полчаса. Что я, собственно, теряю? Честь? Где она, моя честь? Разве я не опозорил, не проиграл ее сотней способов. Верно, я глумился над ней всячески, но с оружием в руках! Меня проклинали, преследовали. А теперь? Кромсать ее остатки ножом и вилкой, запивая чужим вином! Выставить себя шутом на всеобщее обозрение?
Думал, думал, согласился. Через полчаса ответил капитану: ладно, вот моя рука. И сдержанно протянул руку. Он — свою, тоже сдержанно. На полпути руки застыли и опустились. Каждый, вероятно, решил: другая рука погрязней будет.
Женился я на капитанской даме сердца, в тот же день обвенчал нас полковой священник. Передал ей одно из многочисленных моих имен без угрызений совести: кто из нас больше смошенничал — неизвестно.
Тешил я плоть свою, вряд ли совесть обитает в желудке. И спокойно проедал жалованье сотни солдат. И положение приобрел, как никак. Адъютант! Правда, называли меня «адъютантом» всегда с усмешкой. Жену я свою встречал, естественно, только за столом. Что касается нарядов… нарядов хватало лишь на нее. От дрянной экипировки сотни солдат. Иногда капитан из своих разъездов по окрестностям возвращался не с пустыми руками, и жена моя получила новое платье или ожерелье, или браслет. Каждый раз какой-нибудь сюрприз.
И случился однажды такой сюрприз: капитан потерял свою голову. Полез он сдуру на позицию, где из пушек стреляли, и встретилась его голова с каким-то глупым ядром. Глупым, потому что умное неверняка бы обогнуло капитана. И принесли домой бездыханный труп.
Вот уж беда, в особенности для меня! Одно звание потерял, другое приобрел. Теперь мог смело именоваться не адъютантом, а супругом «адъютантши». Должность, надо признаться, нелегкая, ибо деньги дождем не падают, а мадам привыкла к приятной жизни. Золотые украшения, подаренные капитаном, уплыли одно за другим, и в конце концов не осталось денег на приличную еду. Мадам начала хныкать и браниться — чурбан, мол, дубина, жену не может прокормить, не то что капитан — вот уж истинный был кавалер!
Вспомнился мне волшебный талер. Выручай, покажи свою силу. И я благородно отдал его жене — бери, покупай, что хочешь! Ох, жалко не знал я тогда секрета, который сообщил господин советник, а именно: подаренный хекталер обратно не возвращается. Я думал его через часик в кармане найти. Куда там! Ни в воротнике, ни в кошельке, ни в сапоге, ни в шляпе. Может, вернулся талер к жене, поскольку ей ведь был подарен? Нет, не вернулся, и теперь понимаю, почему. Она с моим талером в лавку не пошла, а подарила молодому знаменосцу — своему поклоннику еще с капитанских времен. Пропал хекталер навсегда.
На мою долю остались нищета, стыд и женщина, что вышла за меня и на которой я, в сущности, не женился. Как поступить? Три дня ломал голову. Бежать? Стать клятвопреступником? Дважды клятвопреступником? Нарушить верность присяге и верность супруге? Ведь и там и там провозгласил «да поможет мне бог!».
Три дня терпел шипение жены и насмешки офицеров. На третий день сбежал.
(— Я бы в первый же день сбежал, — князь стукнул кулаком по столу.
— Стало быть, вычеркивается грех клятвопреступления, — иронически прищурился советник.
— Quod dixi, dixi!
)
Часть тринадцатая
ОБМЕН ТЕЛАМИ
Вундердоктор
(— Ну, богоотступник, — начал в день следующего заседания советник, — регистр преступлений твоих подходит к концу. Ты отлично показал нам, как утроить семь смертных грехов, ловко перетасовать, перекрутить и в результате получить ноль из двадцати одного. Нелепыми, за волосы притянутыми россказнями ты вытянул пять месяцев и две недели, предполагая, разумеется, что французы возьмут крепость и вызволят тебя. Сего не произошло. Остается последнее преступление — твоя подлая измена в Кобленце. Здесь я держу тебя крепко. Хотел бы знать, как ты на сей раз вывернешься.)
— Попытаюсь, — ответил обвиняемый и вознес молитвы своей музе, — ведь с ее помощью он день за днем оставался на роковой черте, отделяющей сей прекрасный мир от царства теней.
Вам хорошо известно, милостивые господа, что я после бегства из французского лагеря поступил сюда на службу и долг свой исполнял точно и добросовестно, как полагается хорошему солдату.
(— Надо признать, ты был лучшим констаблером в моей артиллерии, — объявил князь.)
Однажды, когда у себя в каземате я углубился в канонирские свои штудии, часовые привели бродячего торговца, который стоял перед укреплениями и утверждал, будто бы я послал его на вражеские позиции и теперь он вернулся с важным донесением. Чушь, никого я с поручением не посылал. Тем не менее я велел его позвать.
Коренастый, плотный малый с хитрой, довольно зловещей физиономией. На его спине уместилась целая аптека — деревянный шкафчик с двумя дверцами, набитый всевозможными снадобьями, мазями, чудодейственными пилюлями. Малый ухмыльнулся и фамильярно подмигнул;
— Не узнаешь меня?
— Признаться, впервые твою рожу наблюдаю.
— Я твою тоже не видел, однако узнал тебя, Бельфегор!
— Ты, Бегерик? — спросил я встревоженно. Стражу пришлось услать, надо было поговорить без свидетелей.
— Ну и дела! Ты ведь никогда не видел меня без маски.
— Экая важность. Я ношу два волшебных кольца — одно на правом мизинце, другое на левом. Камни повернуты к ладони. Например, говорю себе: хочу повидать Бельфегора — брата по крови. Одно кольцо поворачивается, указывает дорогу — никакие перепутья и перекрестки не страшны. Если оба кольца поворачиваются камнями вверх — значит, я у цели, и Бельфегор здесь.
Объяснение довольно туманное, и все-таки не мог я запросто отмахнуться от дьяволова приспешника: был он верным товарищем, и не зря каждый выпил струйку крови из вены другого. Моя кровь текла в его жилах, его — в моих.
— Что привело тебя? Здесь, кроме раскаленных ядер, нечем поживиться.
— Я пришел поменяться с тобой телом.
— Зачем это?
— По приказу инициатора.
— Так ты все еще рыцарь козла?
— Равно как и ты. От болезни можно излечиться, со службы уйти, одежду скинуть, женщину бросить, но кто стал рыцарем козла, тот вечно им останется.
— Но ведь я заложил только тело, не душу.
— Мне и нужно тело. Жалкую свою душонку оставь себе да колену Авраамову. Но мы обменяемся телами. И пусть душа твоя творит в моем теле что хочет.
— К чему мне твое тело? Что делать с ним прикажешь?
— Займешься моим ремеслом. Будешь разным простакам продавать териак, мышьяк, lapis nephriticus, nostoc Paracelsi,
опопонакс и саламандровую мазь. Работенка пустяковая, талеры веские.
— Но я ни черта не понимаю во всех этих снадобьях. Откуда мне знать, каким от какой болезни пользуют?
— Голову ломать нет нужды. Посмотри-ка в шкафчик. Все стоит на полочках красиво, аккуратно, в тиглях, колбах, оловянных коробочках. И с названиями. А здесь, под каждым лекарством, крохотными буквами — только в сильную лупу и разглядеть — его свойства и от какой хворости помогает. Пациент придет, указание прочти и продавай себе за хорошую, разумную цену.
— И долго мне в твоей шкуре торчать? И надолго ли ты примешь благородное мое обличье?
— Покуда нас обоих не потянет на прежнее место. Вот, бери одно кольцо, другое себе оставлю. Когда придет момент и мы одновременно повернем кольцо на мизинце, каждый почувствует себя в натуральном своем теле. Надевай кольцо, кликни солдат. Пусть выведут меня к воротам крепости и отпустят. Впрочем, налей-ка стакан шнапса.
