– А переносных насосов у вас нет?
      – В них не было никакой необходимости.
      – Ладно, мы захватили свой, сейчас попробуем.
      – Хотелось бы только знать, каким образом? Если у насоса медная трубка, ее нельзя протолкнуть по извилистому ходу через развалины, а если у вас резиновый шланг, то он просто свернется.
      – Его должен протянуть туда человек.
      – Человек? – насмешливо переспросил инженер. – Полюбуйтесь: сейчас вытаскивают замертво уже третьего из тех, кто очертя голову сунулся в развалины.
      – Но эти смельчаки еще не умерли. Мы вернем их к жизни.
      – Не думаю, что вы раньше вечера найдете кого-либо, кто согласится протащить конец шланга на пятьдесят шагов в глубь развалин.
      – Я уже нашел! Я сам сделаю это.
      Инженер пожал плечами, но удерживать Ивана не стал. Иван вернулся к своим людям, к которым за это время подоспели остальные рабочие.
      Он подозвал самого старого шахтера.
      – Пал! Кому-то придется спуститься в обвал со шлангом.
      – Ладно! Потянем жребий!
      – Тянуть не надо. Пойду я. У вас семьи, у всех дома жены, дети, а у меня – никого. Сколько времени можно выдержать без кислорода в шахте, наполненной газом?
      – Пока жила ударит сто раз.
      – Ладно! Давайте сюда шланг. Привяжите веревку мне к поясу и протравливайте шланг за мной. Если я перестану его тянуть, осторожно вытаскивайте веревку, но осторожно, не то, если я упаду и вы резко рванете, разобьете мне голову.
      Иван снял с себя хлопчатобумажный пояс, обмакнул его в ведро с винным уксусом, а потом, отжав его, прикрыл им рот и нос.
      Затем он передвинул веревочную петлю под мышки, взвалил на плечо конец шланга и двинулся к обвалу.
      Старый рабочий проворчал ему вслед:
      – Отсчитывай секунды, сударь! Пятьдесят туда, пятьдесят обратно.
      Иван исчез за завалом.
      Рабочие сняли шапки и скрестили на груди руки.
      Старый рабочий, сжав правой рукой запястье левой, отсчитывал удары пульса.
      Он перешел уже за пятьдесят, а шланг по-прежнему полз вниз.
      Он насчитал шестьдесят, вот уже семьдесят, а шланг все полз. Иван протискивался все глубже в туннель со смертоносным газом.
      По лбу старого шахтера катился холодный пот.
      Восемьдесят, девяносто, вот уже сто секунд!
      Они никогда больше не увидят Беренда.
      И тут шланг замер.
      Тогда они принялись тянуть за веревку.
      Веревка легко подалась, на ней не висела тяжесть. Значит, Иван возвращается сам.
      Он идет, веревка все еще не натянута. Но вот она вдруг запружинила. Осторожнее тащите! Снова ослабла веревка. Старый рабочий отсчитывает сто шестидесятую секунду. И тут показывается Иван, он карабкается из жерловины, цепляясь за фундамент обвалившегося свода, но перешагнуть через него он уже не в силах, и в тот момент, когда к нему бросаются все разом, он без чувств падает на руки своих людей. В лице ни кровинки, как у человека, борющегося со смертью.
      – Ничего страшного! – еле выговорил он, придя в сознание, когда лицо его обдуло свежим ветром, а лоб был растерт уксусом. – Ох, какой ужасный там воздух! Чего только не натерпятся те, кто застрял внизу!
      Ему и в голову не пришло упрекнуть: «Несчастные, вы так подло меня покинули, вы сговаривались погубить меня, вы измывались над верными мне рабочими, предали меня, вы хотели убить меня из-за угла, вы отправили ходатаев, собирались даже вступить в сговор с врагами своей родины. А теперь вы сами заключены в недрах мстящей вам родной земли!» Он подумал лишь: «Какие же страдания терпят они там, под землей! Надо спасти их!»
      Как только заработал воздушный насос, появилась возможность приниматься за расчистку.
      Это и теперь была борьба ожесточенная, но посильная.
      Иван расставил своих людей.
      При расчистке обвала ни один человек не должен был работать больше часа.
      Всем велено было завязать лица. Если кому-то станет плохо, товарищи должны немедля подхватить его и вывести наружу.
      К рассвету рухнувший вход был расчищен.
      Но в зияющее жерло не могло заглянуть солнце.
      Кирпичный свод с одной стороны обвалился сверху донизу, так что Иван, когда тащил туда шланг, едва отыскал узкий лаз, через который смог протиснуться. А там, где он оставил конец шланга, свод рухнул с обеих сторон.
      Это была сверхчеловеческая попытка: проделать немедленно, за несколько дней, работу, которой хватило бы на недели. И все-таки ее необходимо было сделать!
      Рабочие Ивана продолжали разбирать обвалившийся вход, но даже и в этом акционерное общество очень мало им помогало.
      Выяснилось, что взрыв произошел как раз во время пересменки.
      Поскольку работать приходилось в рудничном газе, шахтеры сменяли друг друга четыре раза в день.
      Несчастье случилось в полночь, когда часть рабочих только что спустилась в колодец шахты; эти уже в лучшем из миров!
      Другая смена поднималась на-гора; их погубили взрыв и обвалы. Но какая-то часть людей, по всей вероятности, оказалась в забое, где пламя и обвал миновали их – эти сейчас погребены заживо.
      Наверху, таким образом, оставалось всего лишь двадцать – тридцать шахтеров.
      А рабочих с чугунолитейного завода управляющий отказался выделить наотрез. У него, видите ли, во всех домнах плавится металл, если за ним не уследить вовремя, то не оберешься «козлов». («Козлом» литейщики называют массу железа, которая из-за неудачной плавки застревает в домне и которую потом выбрасывают как испорченное сырье, выламывая вместе с печью.) А работа у доменщиков спешная. Рельсы должны быть готовы к сроку, иначе придется платить громадную неустойку.
      Итак, Ивану пришлось выполнять все спасательные работы силами одних своих рабочих. Помогать ему сбежались женщины. Они помогали тем, кто спасал их мужей.
      А работа была нелегкая.
      Обвалившийся свод через каждые полсажени приходилось крепить балками, а как только спасатели пробили брешь в завале, они встретились с новым врагом!
      После взрыва шахту затопило водой.
      Теперь пришлось пустить в ход и водяные насосы. Где не доставали помпы, там черпаками выбирали черную жижу.
      По колено в вонючей грязи, хватая ртом смертоносный газ, рискуя попасть под град то и дело сыплющихся сверху кусков породы, шаг за шагом углублялись под землю самоотверженные люди.
      После обеда прибыл и господин Ронэ.
      Ужасная весть дошла до него в самый разгар веселья. Трудно описать, как он был взбешен.
      Он подлетел к штольне и принялся осыпать проклятиями погребенных там рабочих.
      «Негодяи! Нанесли компании миллионный убыток! Да чтоб вы все там подохли! А вы что тут возитесь, нечего их спасать! Пусть подыхают! Пьяные свиньи!»
      Занятые работой люди ни словом не возразили ему. Во-первых, потому, что им было некогда, а во-вторых, потому, что у них были завязаны рты. Когда расчищают шахту, работают молча.
      Но тут господин Ронэ, как раз когда он пуще всего ругался и осыпал проклятиями погребенных шахтеров, неожиданно столкнулся с рабочим, который, не уступая дороги, пристально посмотрел ему в лицо.
      Этот рабочий был так же вымазан жидкой грязью и углем, как остальные. Лицо его, как и у других, было завязано платком по самые глаза, а лоб выпачкан копотью, но все же господин Ронэ узнал его.
      Кто хоть раз взглянул в эти глаза, никогда не забывал их выражения. Это был Иван.
      Господин Ронэ тотчас же осекся на полуслове и ретировался вместе с инженером, предоставив Ивану действовать, как тому заблагорассудится.
      Четыре дня и четыре ночи непрерывно шла напряженная работа.
      Отважные люди не останавливались ни перед какими преградами, пробивая путь к уцелевшей штольне.
      Иван за все это время ни разу не поел за столом и не спал в постели. Он наскоро перекусывал, присев на ближайшую глыбу, и спал час-другой, когда его валил с ног сон, где придется, лишь бы не на дороге. Он ни на минуту не отлучался из шахты.
      На четвертый день рабочие обнаружили первого человека.
      Человека? Какое там! Просто месиво, прилипшее к стене. Когда-то оно было живой плотью.
      В нескольких саженях лежал на земле другой труп; голову его так и не удалось отыскать.
      Затем наткнулись на разбитую в щепы вагонетку, в каких вывозили уголь; обломками ее был насквозь изрешечен труп еще одного человека.
      А дальше попадались до неузнаваемости обгоревшие тела. Этих настиг огонь.
      В одном месте рухнувший каменный пласт весом в сотню центнеров придавил сразу человек пятнадцать. Их не стали трогать: понадобилось бы несколько суток, чтобы разобрать эту груду.
      Теперь следовало торопиться на розыски тех, кто еще, может быть, остался в живых.
      Повсюду, в каждом отсеке штольни натыкались на трупы; но пока еще отыскали не всех засыпанных.
      Рабочие акционерной шахты сказали Ивану, что если где и остались в живых люди, так это на разгрузочной площадке; там обычно шахтеры перед началом смены оставляют свои пожитки и после работы забирают их.
      Но в штреках царил такой хаос, что даже бывалые шахтеры с трудом распознавали знакомые места; тут взрыв разнес перегородки, там завалил проходы или соединил в один два расположенных друг над другом штрека. Даже им, опытным шахтерам, все время приходилось возвращаться к главному штреку, чтобы не заблудиться.
      Наконец почудилось Ивану, будто из-под большой груды обвалившегося угля и породы до него донесся слабый стон.
      – А ну-ка, попробуем здесь копнуть! – повернулся он к своим людям.
      Те принялись разбирать завал, и, когда его расчистили, рабочие с акционерной шахты сразу смекнули, где они находятся.
      – Верно! Вон та дверь ведет прямо в раздевалку и к подъемной клети!
      По всей видимости, воздушной волной захлопнуло дверь, обрушило на нее боковую стенку и тем самым закрыло и даже замуровало находившихся там рабочих, но вместе с тем и спасло их от обвала.
      Так оно и было.
      Стоны, мольбы о помощи все явственнее доносились через завал, вот уже показалась дверь, и, когда сняли ее с петель, Иван первым поднял лампу и осветил тьму.
      Ему не ответили криками радости. Спасенные от гибели люди не бросились обнимать его колени. Там лежали скорчившиеся тела людей, ведущих последнюю схватку со смертью.
      Их насчитывалось больше сотни.
      И все они были живы! Да, но жизнь в них чуть теплилась! Иссохшие от голода и жажды. Полузадохнувшиеся от рудничною газа. Сломленные отчаянием. Десятки изможденных людей протягивали слабые руки, поднимали отяжелевшие головы навстречу проблеску света, засиявшему как путеводная звезда средь могильного мрака. Сонмище погребенных всколыхнулось, услышав призыв к воскрешению.
      Душераздирающий стон, в котором уже не разобрать было ничего человеческого, сорвался с сотен губ, и тот кто eго о услышал, навеки запомнил этот ужас.
      Их завалило здесь в момент взрыва. Воздушной волной разом задуло лампы, а зажигать свет сызнова было бы безумием. И с тех самых пор они были погребены во мраке.
      Опасность положения усугубилась, когда вскоре после наступления темноты в помещение, которе служило им убежищем и могилой, стала постепенно просачиваться вода. Площадка находилась на полсажени ниже штрека.
      Тогда в кромешной тьме они принялись из обшивки и стоек сооружать помост. На этот помост вскарабкались все. Там они ждали неминуемой гибели. Голод, рудничный газ или подступающая вода – все несло смерть.
      Когда спасатели открыли дверь, вода уже дошла до помоста и проступала сквозь доски.
      По распоряжению Ивана несчастных одного за другим бережно выносили с уготованного им места погребения. Никто из них не лез вперед. Каждый лежал недвижно на своем месте и ждал, когда до него дойдет черед.
      Встреча со смертью научила их смирению.
      Некоторые не могли даже открыть глаза, но Иван убедился, что все они живы, а человеческая натура подчас творит чудеса!
      Итак, эти люди теперь спасены.
      Однако работа на том не кончилась.
      А что, если у пролома тоже завалены люди?
      Кроме того, надо было удостовериться, действительно ли все произошло так, как предполагал инженер: первый взрыв образовал пролом между двумя штольнями и теперь из одной можно было пробраться в другую. Тогда намного легче было бы спасти людей из восточной штольни.
      У пролома лежал обгоревший до неузнаваемости труп.
      В руках он сжимал открытую лампу Дэви.
      Так вот он этот проклятый, кто совершил злодеяние.
      Стало быть, все-таки человеческое безумие замыслило столь чудовищную катастрофу!
      Труп невозможно было опознать. Одежда на нем сгорела. Но на кожаном поясе сохранился стальной футляр. В этом футляре нашли золотые часы, на эмалевой крышке которых разглядели портрет прекрасной женщины.
      Иван узнал в ней Эвелину.
      Под крышкой часов лежала стофоринтовая ассигнация; она сильно потемнела от соседства раскаленного металла, но уцелела.
      На обороте ассигнации прочли надпись:
      «Я получил ее ровно год назад и сегодня расплачиваюсь».
      Страшная это была расплата!
      Теперь Иван понял связь между словами и действиями этого страшного человека; инстинкты каннибализма толкнули его на поступок, погубивший десятки людей.
      Понял давнюю угрозу Сафрана – в тот день, когда похитили его невесту.
      Внезапный переход в акционерную шахту.
      Последнюю выпивку. И как бы предвещающий гибель ядовитый выдох в лицо Ивану.
      Это был какой-то новоявленный антихрист.
      Дьявол в человеческом облике, который принес себя в жертву, дабы отомстить всем, кто обижал его, обкрадывал, высмеивал, надругался над ним, унижал, дурачил его, провозглашая здравицы в его честь, оскорблял его своим богатством, дразнил своей роскошью, водил его за нос.
      А как рухнут все они теперь, когда он выбил из-под них пьедестал, и как попадают все они один за другим на его могилу: и священник, и банкир, и биржевик, и дипломат, и министр, и комедиантка!
      Поистине в аду ему нечему будет учиться!
      Когда Иван, погрузившись в размышления, стоял над трупом, он словно коснулся небесных высот. А ведь он находился под землей.
      Все эти страсти кипели и в его сердце!
      Его тоже ограбили, обокрали, высмеяли, задавили богатством, вонзили в сердце отравленный кинжал те самые люди, на которых этот, другой человек излил яд своего мщения!
      А Иван старается спасти жизнь своих врагов.
      Притом искренне, и не только жизнь людей, но и людское имущество.
      Ведь все эти несметные сокровища, что таятся здесь, под землей, – богатства не только его врагов, но и всего человечества, это тайная кладовая страны, основа промышленности.
      Но, ведя спасательные работы, он боялся еще одного врага.
      Он никому даже не заикнулся о своих страхах, ибо, поделись он подобными мыслями со своими рабочими, теми, что до сих пор шли за ним на любой риск, они тотчас же побросают все и кинутся бежать прочь, на волю.
      Проволочный колпачок лампы Дэви был доверху заполнен красным пламенем, а это значило, что в штольне все еще не меньше трети рудничного газа и лишь две трети живительного воздуха; остальное – смертоносный газ.
      Но рудничного газа они уже не боялись. Они привыкли смело смотреть в огненные глаза этого страшного духа. Даже в те минуты, когда кладут на носилки изувеченные останки его жертв.
      Но есть и другой злой дух, он подкрадывается исподтишка. С ним никто не рискнет сразиться. Это угарный газ.
      Появляясь, он сеет ужас!
      Добравшись до пролома в туннеле, они застали точно такую картину, как предсказывал инженер.
      Перегородки повалило взрывом, и теперь оставалось только разобрать обломки, чтобы открыть доступ к восточной штольне. Ни один из шахтеров, занятых расчисткой пролома, не выдерживал там долго.
      Проработав по нескольку минут, все они возвращались обратно, жалуясь, что их мучит кашель и что лампы там плохо горят.
      Если в штреке пламя лампы предостерегающе заполняет весь цилиндр, то у обвала оно еле моргает. И это еще страшнее.
      Рабочий, вернувшийся последним, сказал, что, как только он стронул большую глыбу угля, сквозь повязку в нос ударила такая вонь, что он не выдержал. Неприятный запах, похожий на дух испорченной кислой капусты.
      Старые шахтеры знали, что означает запах кислой капусты в шахте.
      Старик Пал предупредил Ивана, который сам направился туда проверить, чтобы тот остерегался дышать даже сквозь повязку и как можно скорей возвращался обратно.
      Иван схватил железный лом и лампу и, задерживая дыхание, поспешил к пролому.
      Схватив лом обеими руками, он что было силы ударил по груде угля, которая со страшным грохотом обрушилась в провал.
      Подвесив лампу на конец лома, Иван просунул ее в образовавшуюся щель.
      Лампа тотчас же погасла.
      Заглянув из темного штрека в щель, Иван содрогнулся: он увидел в глубине соседней штольни багровое раскаленное зарево, отсветы которого озаряли весь коридор.
      Иван знал, что это за свет.
      Знал настолько хорошо, что, выронив железный лом, охваченный страхом, бросился прочь со всех ног.
      – Восточная штольня горит! – в ужасе крикнул он рабочим.
      Те, ни слова не говоря, поспешно подхватили Ивана под руки, чтобы он не отстал, и увлекли за собой.
      То, что преследует их, эта ужасная вонь, – не грозный гремучий газ, который грохочет и разрушает, если вызвать его гнев, а коварный угарный газ; он образуется при пожаре шахты, и с ним не вступишь в противоборство, он не щадит храбрые сердца, а если кого однажды коснется своим дыханием, то уж не возвратит жизни, не даст отмолить у смерти. От угарного газа есть лишь одно спасение: бежать.
      Через несколько мгновений штольня опустела.
      Когда они вышли наверх, где отвоеванных у смерти встретили возгласы радости и причитания несметной толпы женщин и детей, Иван разыскал инженера.
      Только сейчас Иван сорвал повязку с лица.
      – Итак, сударь, теперь я могу описать вам, что творится внизу. Полная катастрофа. Восточная штольня горит! Она горит, должно быть, уже несколько суток, потому что, я видел, весь штрек раскален докрасна. Такого зрелища вовек не забыть. Это не плод злого умысла и даже не гнев божий, а обычный недосмотр со стороны десятников. Вы, как опытный физик, должны знать, что угольная шахта загорается, если порода с большим содержанием серы своевременно не удаляется из шахты. Она тлеет, а при соприкосновении с кислородом самовозгорается. Ваши штольни завалены этой горючей породой. А теперь пожелаем друг другу спокойной ночи. Пожар в штольне не погасить никому. Вы слыхали о дуттвейлерской горящей горе? Сто двадцать лет назад загорелся там уголь. И по сей день еще горит. Ваша шахта будет ей под стать. Спокойной ночи, сударь!
      Инженер только пожал плечами. Ему-то что до этого?
      Иван со своими рабочими покинул злосчастную шахту.
      А что стало с его собственной шахтой? О своем имуществе он так ни разу и не подумал за эти четверо суток…
 

Du sublime au ridicule {от великого до смешного… (франц.)}

Двое детей