1

Как-то раз он позвонил мне и начал сбивчиво объяснять, как впервые увидел меня на вечеринке, а потом встретил в библиотеке... Что учится в одной группе с моей соседкой по комнате, Пайпер. Удивление мое было столь велико, что я даже не сумела послать его к черту. Вместо этого я неожиданно приняла его приглашение вместе отобедать.

Естественно, я решила узнать у Пайпер, что он за человек. И вот что она мне поведала:

– Кто таков Майкл Ведлан? Да, приятный парень. Но, знаешь ли, не в твоем вкусе.

– Приятный, но не в моем вкусе? – Я была заинтригована.

– Видишь ли, он служил во Вьетнаме. И, похоже, до сих пор мыслями все еще там. По крайней мере, все его письменные работы о джунглях, боях и всяком таком прочем...

– Что ж, похоже, ты права, – разочарованно протянула я. – Похоже, он действительно не в моем вкусе.

...На дворе был 1972 год. Я активно участвовала во всевозможных маршах протеста. Простаивала часами с зажженной свечой... Размахивала флагом. Но при этом не теряла чувства меры. Не впадала в исступление. Наверное, все дело здесь было в наследственности: мои многочисленные предки из поколения в поколение передавали друг другу достаточно уравновешенный характер. Им было хорошо известно, в частности, что такое погромы. Именно от них они бежали из царской России под сень Статуи Свободы. С тех пор моя многочисленная родня занималась чем угодно, но никто не лез в политику.

Товарищи мои, вот те действительно ненавидели Вьетнам. Мне же просто нравилось принимать участие во всей этой заварухе. Я весело проводила время.

Майкл назначил мне свидание у кафе. У той самой забегаловки, в которой за все три года учебы в Йеллоустоунском университете я так ни разу и не побывала.

И вот я стою под вывеской, на которой огромными буквами выведено «СЕГОДНЯ ОСОБЫЙ ГРИБНОЙ СОУС». А вокруг скрипят стулья, раздается позвякивание ножей и вилок. Стою и жду того, кто воевал во Вьетнаме. Кто жег напалмом деревни и убивал детей.

А вдруг он такой же сдвинутый, как и все ветераны, о которых пишут в газетах? Может, мне предстоит отобедать с психом?

И чем дольше я размышляла на эту тему, тем отчетливее мне приходила в голову мысль – «много женщин встречались с мужчинами, готовыми ради них пойти на убийство», – мне же предстояло познакомиться с человеком, который знал, как это делать.

Пайпер набросала его портрет. С ее слов я знала, что мне предстоит встреча с высоким темноволосым зеленоглазым парнем.

– И это все? – разочарованно спросила я ее тогда. – Никаких особых примет?

– Не жди ничего особого, он не носит униформы. И лицо его не обезображено шрамами.

И вот пока я украдкой поглядывала на часы, поджидая своего кавалера, ко мне не спеша, приблизился высокий темноволосый зеленоглазый парень. Вся его стройная фигура как бы излучала уверенность в себе. Фантазия моя разыгралась. Он показался мне необыкновенно сильным, настоящим бойцом.

«Интересно, каков он в постели? Наверное, он и там настойчив и неутомим. Похоже, он именно тот, в кого я смогу без ума влюбиться. Он тот, кто также безумно полюбит и меня. Он станет заботиться обо мне и защищать. И горе тому, кто кинет на меня лишь косой взгляд...» Так уносило меня воображение в безоблачное будущее.

– Да ты пришла раньше назначенного времени, – удивленно отметил он, направляясь к стойке. – Что тебе заказать?

Он был из тех мужчин, которые сразу берут быка за рога.

– Я еще не решила. – Уставившись на ряды тарелочек с горками яичного салата, я долго раздумывала. – Кажется, они слишком жирные...

– Тебе не нравится такая еда?

– Похоже. Правда, если запить чем-нибудь, то и это можно проглотить.

Себе Майкл заказал сандвич с тунцом и стакан молока. Я остановилась на розовом желе, хрустящем картофеле и кока-коле.

Расплачиваясь, он вежливо поздоровался с продавщицей и кассиром. На редкость доброжелательный убийца!

– Никогда раньше здесь не бывала, – сказала я, когда мы заняли крохотный кабинетик, зеленые стены которого украшали картинки на библейские мотивы.

– Мой отец командовал здесь парадом, когда я еще пешком под стол ходил, – улыбнувшись, пояснил Майкл.

– Иди ты? Тогда, должно быть, это его рук дело? – и я показала на одно из изображений Христа.

Улыбка на его лице растаяла.

– Извини, это была глупая шутка, – попыталась я исправить положение.

Так как я никак не могла решить, чем есть желе – вилкой или ложкой, пришлось бросить его на произвол судьбы.

– Говоришь, твой отец был здесь хозяином?

– Он был директором.

– Директорский сынок. Это звучит гордо.

Ничего не ответив, Майкл разделил поровну свой сандвич и протянул мне половину.

– Попробуй. И представь, что ты на Востоке.

Вежливо поблагодарив, я осторожно откусила кусочек и положила сандвич на тарелку. Взгляд моего спутника сделался столь смущенным, что я начала опасаться, все ли в порядке в моем туалете. «Постараюсь отвлечь его, – подумала я. Надо же произвести на него хоть какое-то впечатление».

– А ты где живешь?

– На Десятой стрит.

– С предками?

– Шутишь?

Я вновь задела его.

– Конечно, шучу, – я тщетно пыталась выдавить остатки кетчупа из пластиковой бутылочки себе на картофель.

– Мои старики сейчас в Спрингфилде. Отец вышел на пенсию и преподает в воскресной школе. Он – баптист.

– Неплохо, – ответила я. Кетчуп, наконец, полился.

– А ты?

Вообще-то я терпеть не могу, когда ко мне лезут с такими вопросами. Что можно на это ответить? Словно некролог о самой себе пишешь. Становится грустно, делается жаль человека, прожившего столь неинтересную и бессодержательную жизнь. Но сегодня мне почему-то захотелось исповедаться.

– Мы – евреи. Живем в Чикаго. Моя мама – это просто мама. А отец, знаешь, он делает такие подставки для цветов. Ну, ты встречал что-то похожее в цветочных магазинах... Он хороший мастер и просто завален заказами. Вообще-то раньше он делал посуду для собак. Но его обвинили в том, что он похитил чертежи какой-то сверхсекретной миски, и ему пришлось переквалифицироваться... А у тебя была собака? Мне всегда хотелось, но мама так боялась за свои ковры...

Мне пришло в голову, что один из нас болтает без умолку. И этот человек – я. Признаться, когда мне попадались такие, будто сошедшие с обложки журнала парни, я начинала нести всякую чепуху. А как раз сейчас напротив меня уютно разместился очередной кандидат в греческие боги. Обычно я могла разглядеть маленького мальчика во взрослом мужчине или девочку в женщине... С Майклом все было не так. Похоже, он вот таким и появился на свет. Его густая темная шевелюра, волнами падавшая на лоб, вызывала почти непреодолимое желание перегнуться через стол и погладить ее. Глаза туманило непередаваемое сочетание в его облике нежности и жестокости. Но самое замечательное было в том, что великолепие его внешности не завораживало и не вызывало благоговейного трепета, а притягивало. Мне редко приходилось общаться с такими парнями. Обычно они меня просто не замечали. И совсем не потому, что я так безнадежно безобразна. Многим ребятам нравятся пухленькие девушки с темными кудрявыми волосами. Часто приходилось слышать, что я – хорошенькая. Правда, говорили это обычно мать и тетки.

– Расскажи лучше о себе, – попросила я. Голос мой показался мне совершенно чужим. – Хочу знать о тебе абсолютно все.

Я не могла вспомнить, из какого фильма эта фраза, но, кажется, это слова, сказанные какой-то знаменитостью. А они всегда говорят все по делу.

– Мне двадцать шесть.

– Ого! – вырвалось у меня. «Двадцать шесть» для двадцатилетней – это было где-то рядом с пенсией.

– Что, «ого»?

– Да так. Продолжай, пожалуйста.

Отодвинув тарелку, я вежливо поинтересовалась его специализацией в колледже. Майкл смутился и уставился на меня.

– Я занимаюсь рекламой, Фрэнни. И готовлюсь к защите. Вообще-то я уже рассказывал тебе все это, тогда, на вечеринке.

– О да, конечно! – только и могла ответить я, выразив этим восклицанием недоумение по поводу своей забывчивости.

– Ты стояла в уголке с подружкой. Вы пили пунш и тянули хоралы, и все подряд из Двенадцати дней Рождества.

В действительности, это было отнюдь не то событие, которое мне хотелось бы вспоминать. И мне уж в голову не могло прийти, что мое мычание послужило причиной сегодняшнего свидания.

– Ты была просто очаровательна, – похоже, улыбка Майкла была искренней.

Подумать только, он считал, что я очаровательна!

– Может быть, тебе хочется чего-нибудь другого? – спросил он, оглядывая недоеденный картофель и нетронутое желе. – Как насчет гамбургера? Давай закажу. Они здесь вкусные.

Ему так хотелось угодить мне. Уж не случилось ли с ним чего, начала беспокоиться я. Столь деликатное обращение было мне в новинку.

– Спасибо, нет. Недавно читала в газете, что в них пихают всякую гадость. Я стараюсь их не есть.

– Вот уж не знал. Спасибо за информацию. – Майкл на минуту замолчал, и я ощутила, как он изучает мое лицо.

– А какую музыку ты любишь? – Кусочки льда в моем стакане закрутились, подталкиваемые соломинкой.

– Обычную. Ту, что крутят на радио.

– Ну, там бывает и джаз, и классика. А тебе нравится классическая музыка?

– Может статься, этим летом я буду в ней просто купаться, – промолвила я и после эффектной паузы продолжала: – Мы с Пайпер этим летом собираемся в Европу. Расширять кругозор, знаешь ли...

По виду Майкла было ясно, что мое сообщение потрясло его.

– А ты слушала «Мадам Баттерфляй»?

– Нет! А ты тащишься от «Айрон Баттерфляй»?

Похоже, наступил момент, когда мы уже и не знали – о чем еще говорить. Так часто случается при первом свидании.

Майкл дожевывал свой сандвич, а я потягивала кока-колу. Наконец он завершил трапезу и вытер рот салфеткой. Тишина обволакивала нас... Вдруг меня непроизвольно охватило чувство вины – будто бы это из-за меня все так складывалось. И вновь я унеслась на крыльях воображения в волшебную страну грез. Я думала о том, как это было бы здорово – встретить того, в кого можно без оглядки бы влюбиться, выйти за него замуж, нарожать детей. И при этом ни разу не являться бы на свидание.

Последние полгода за мной ухаживал Джонни Марло, первокурсник. На мой взгляд, это был еще тот фрукт, и вряд ли хоть одна порядочная девушка согласилась бы иметь с ним дело. Но постепенно я к нему привыкла. И ко мне привыкли тоже. И даже когда я навещала его в общежитии, никто уже не кричал: «Атас! Девчонка на этаже!»

Джонни делил кров с неким Ричардом Уэкслером. Парень тот был в принципе неплохой, если не считать его привычки временами отбирать у своего соседа ключ от комнаты. А потом мы с Джонни натыкались во всех немыслимых местах на использованные презервативы. Особое же удовольствие, очевидно, он получал, подбрасывая их моему ухажеру под кровать. Но все же это происходило не часто. Гораздо чаще приятели вместе курили дурь. Это было их общее хобби. Поэтому большую часть времени мне приходилось наблюдать, как мои мужчины ловили кайф. К сожалению, марихуана не пришлась мне по вкусу. Накурившись, я сразу отключалась. Джонни обосновывал такое непонятное воздействие наркотика каким-то дефектом в моем хромосомном наборе. И мне, навсегда приговоренной быть лишь наблюдателем их безумия при таком жестоком диагнозе, приходилось только свидетельствовать, как эти двое ставят эксперименты, словно бросая вызов смерти. Именно так они называли свои проделки. Помню, как-то раз они притащили целую гору разномастных таблеток. Разложив их по цветам, Ричард проглотил красную кучку, а Джонни принялся за белую. Потом они уселись напротив друг друга и стали ждать «прихода». Они сидели, напряженно вглядываясь в лицо друг друга, а я смотрела на них и не могла понять – отчего же мне так грустно...

– Я так рад, что мы встретились... – Майкл нарушил затянувшуюся паузу.

В ответ я кивком головы вежливо поблагодарила его за теплые слова и решила вернуться к более насущной теме.

– Пайпер рассказывала, что ты воевал...

– Приходилось, – голос его звучал совсем обыденно. – Южный Вьетнам. Служил во флоте. Доброволец.

– И тебя понесло по собственной воле? В самый разгар этой грязной войны, – неожиданно я почувствовала, что совсем не хочу обидеть его этим достаточно грубым выпадом.

И, желая смягчить его, продолжила: – Для этого нужно было иметь много мужества.

– Много смелости и мало ума, – спокойно ответил он. – Знаешь, когда я был маленьким, отец любил болтать за столом о моральных ценностях, чести, благородстве и борьбе за справедливость. Он старался внушить мне чувство благодарности к этой стране за все те возможности, которые она нам предоставила... И он столь долго и так часто вещал об обязанностях гражданина, – здесь Майкла передернуло, – что у меня не оставалось другого выхода, как податься во флот. Вот, думаю-то, мой старикан станет мной гордиться!

– И он гордился?

Майкл помолчал, взял стакан с молоком, отпил из него немного, неслышно вернул на стол.

– Он сказал, что я круглый идиот.

– Да-а! – в замешательстве я только разглаживала складки скомканной салфетки.

– В его жизни для него главным была стабильность. Основательность. О таких, как он, говорят – «крепко стоит на якоре». А когда я подался в войска, все это рухнуло. Помню, как он метался по комнате и кричал: «Неужели ты не понимаешь, что там идет война? «Как будто я был настолько туп, что мне и в голову прийти не могло, что там я могу потерять башку. Но вскоре он смирился с тем, что его сыну забрили лоб. Я бы очень удивился, если бы случилось по-другому. Помню, в день, когда я уезжал, он уже ласково трепал меня по плечу и советовал беречь себя.

– И ты берег себя? – я оценивающе посмотрела на Майкла.

– Видишь, мне удалось унести оттуда ноги, – мягко ответил он.

Поразительно, как в нем одновременно могли уживаться и нежность, и открытость, и доброжелательность, и жестокость. Такой необычный коктейль будоражил и интриговал.

– На войне открываешь себя с самых неожиданных сторон. И иногда это бывает весьма забавно.

Господи, – пришло в голову мне. – Похоже, этот парень там наломал дров. И мне до смерти захотелось узнать – что у него на сердце. Но я постеснялась прямо спросить его. Вместо этого на ум мне лезли всякие совсем неподходящие вопросы.

«Было страшно?

Убивать приходилось?

Смерть, какая она?»

Вот о чем мне хотелось спросить этого парня. Но мне не удалось его разговорить. Однако одно мне было совершенно ясно:

Майкл боялся смерти.

Не успела я выглянуть из аудитории, как мне на глаза попался Майкл. Он поджидал меня, а как только заметил, приветственно взмахнул рукой. Наши якобы случайные встречи становились все чаще. Возвращаясь из библиотеки, я часто замечала, как он подпирает дверь общежития, сжимая в руке тающее мороженое.

Но даже после нескольких совместных посещений концертов, походов в кино, после мороженого и долгих вечеров в кафе за чашкой кофе, когда мы сидели держась за руки, он не приставал ко мне. Мы все время где-то торчали вместе, но дальше этого дело не шло. Поначалу я думала, что он излишне робок, или я ему не слишком нравлюсь... Приходила даже мысль, что ему кое-что отстрелили там, во Вьетнаме... И лишь много позже я узнала, что все это время он старательно оберегал меня от мысли, что наши отношения – поверхностны и что он испытывает ко мне лишь «постельный» интерес. Но все это было потом...

...Как-то Майкл попросил меня помочь ему подобрать галстук – скоро должна была начаться беготня в поисках работы. Дело было вечером в пятницу... На мне, помнится, была тогда одна из самых вызывающих блузок. Из розового полупрозрачного нейлона. С карманами, нашитыми так, чтобы соблюсти минимум приличий.

– То, что надо, – удовлетворенно констатировал Майкл, встретив меня в холле.

– Ты так думаешь? – бархатным голосом переспросила я.

Майкл придержал дверь, и я прошествовала мимо него игривой походкой.

– Выглядишь очаровательно, – его голос звучал совершенно искренне.

Жаль, что Пайпер не может слышать, пришло мне в голову. Моя соседка решила почтить своим присутствием очередной феминистский съезд.

Продираясь сквозь толпу участников очередного анти-какого-то марша протеста, мы двигались по студенческому городку. Взвинченные молодые люди с безумными глазами что-то выкрикивали вокруг нас. Полицейские же, окружившие толпу, наоборот, выглядели лишь немного настороженными.

Мы прорезали это людское скопище, Майкл нежно сжимал мою руку, так, как когда-то это делал отец, когда старался не дать мне перебежать улицу в неположенном месте. На перекрестке мы остановились, ожидая, когда загорится зеленый свет. На улице машин было мало. Видимо, потому что участники подобных сборищ часто заканчивали их, разбивая витрины и поджигая автомобили. Наконец мы добрались до магазина мужской одежды. Майкл сразу же направился к нужной секции. Все его движения были выверены и сосредоточены. Ах, как мне хотелось раздеть его и отдаться ему тут же – на полу, прямо напротив вешалок со спортивными костюмами.

– Итак, какой образ ты хотел бы создать? – сбрасывая наваждение, спросила я.

Прямо перед нами возвышался стол, на котором разноцветьем рассыпались тысячи галстуков.

– Хочешь вызывать у окружающих доверие?

– По-твоему, без галстука я выгляжу подозрительно?

– Хорошо, тогда мы попытаемся придать иной оттенок твоей сногсшибательной индивидуальности, – предложила я и взяла галстук ручной работы. – По-моему, в нем есть элегантность и шик.

– По-моему, слишком много, – серьезно ответил Майкл. – Я буду стараться устроиться в маркетинговый отдел какой-нибудь рекламной фирмы. Поэтому я должен выглядеть солидно. Как исследователь.

– Может быть, подойдет этот, спортивный, – мои пальцы носились по разложенным галстукам, словно пальцы пианиста, порхающие над клавишами рояля во время концерта. Боже, как трудно совместить стиль галстука и индивидуальность сильного, уверенного в себе внимательного и сурового мужчины. Теперь мне ясно, почему я никогда не могла подобрать галстук отцу.

Майкл взял пестрый красноватый галстук.

– Вот то, что мне нужно, – уверенно произнес он.

– То, что нужно? Но ведь ты даже не приложил его к рубашке? Не прикинул, подходит ли он к твоему костюму.

– Дорогая, но ведь это только галстук.

– Прекрасно, но учти, излишняя поспешность часто подводит.

Он удивленно поглядел на меня.

– Я решил, что пора пригласить тебя в гости.

– Похвальное решение, – отметила я и направилась вместе с ним к кассе, сгорая от желания.

Майкл никогда не рассказывал, как он живет. И я не ожидала, что окажусь в подвале одного из домов на Десятой стрит. Из окон его квартирки, если и можно было что увидеть, так это туфли и ботинки, спешащие по своим делам. Все апартаменты состояли из прачечной, переделанной в кухоньку, и комнаты, где главенствовала печь. Заботливыми руками Майкла здесь образовалось что-то вроде гостиной. Он заставил все пространство книжными полками, не забыв, однако, про торшер и два кресла с алой обивкой. В углу стояла большая пластмассовая голубая миска. Она была полна воды.

– Ничего квартирка, – констатировала я.

– Главное – дешевая, – согласился Майкл.

– Из-за пожелтевших стен, что ли?

—Просто хозяин добрейшей души человек.

И хоть мне и не приходилось встречать добреньких домовладельцев, я воздержалась от комментариев. Оказалось, что площадь с Майклом до последнего времени делил кот, и это его миска, там, в углу. Но недели две назад он смылся.

– Надеюсь, вернется, – заключил удрученно Майкл. И добавил подумав: – Впрочем, все мои кошки однажды сбегали.

– Так чего же ты их заводишь?

– Нравятся.

Прежде чем я успела поинтересоваться причинами столь страстной, но неразделенной любви, Майкл открыл дверь, как бы предлагая насладиться роскошной обстановкой его спальни. С первого взгляда она напомнила мне Тадж-Махал. Темное манящее пространство с голубыми стенами. Стену над огромным ложем украшал кремовый ковер. По обеим сторонам кровати в прозрачных подсвечниках торчали маленькие свечи.

Не прошло и мгновения, как наши руки сплелись в объятии, а тела слились. Но, даже отдаваясь ему, я не переставала думать о том, понравится ли ему мое тело? Вдруг мои бедра не придутся ему по вкусу. Но эти страхи только подстегивали меня, и я старалась скорее избавиться от одежды.

– Не спеши, – нежно попросил меня Майкл, когда я возилась с пуговицами его рубашки. – Наслаждение не терпит суеты.

Он обращался со мной как с драгоценным хрустальным сосудом. Ласково теребил мои волосы, нежно целовал шею, трепетно обнимал... Казалось, он боится, что я исчезну из его спальни.

– Тебе приятно? Хорошо? – временами спрашивал он, одними губами.

Мне нравилось ласкать его, а он любил, когда его гладили. Его тело было сильным, красивым и полным здоровья. И только на правой ягодице белел маленький круглый шрам – след пули. Тело Майкла просто сводило меня с ума. Впервые в этот день я поняла – что значит любить и быть любимой, слиться воедино...

Потом мы заснули, а когда я открыла глаза, то почувствовала, что в постели со мной никого нет. Прохладный воздух ласкал разгоряченные груди... Майкл, прекрасный как античный бог, появился в дверях спальни... Трудно было поверить, что такая красота только что любила меня. Его плоский живот, широкие плечи и мускулатура рук могли украсить любой атлас анатомии.

– Привет, – произнес он, склоняясь надо мной. Потом нежно поцеловал мне грудь. – Есть хочешь?

– Наверное, – ответила я. Я утратила контроль за временем, ведь на дворе была уже глубокая ночь.

– Поспи еще, – он осторожно укрыл меня, и я вновь погрузилась в дрему.

Когда я вновь открыла глаза, передо мной стоял Майкл с тарелкой, полной восхитительно пахнущего омлета, двумя вилками в одной руке и бутылкой вина в другой.

– Обед подан, – важно провозгласил он. – Сожалею, но в нем принимают участие только обнаженные. – И он быстро скинул с себя потертые джинсы.

Усевшись по-турецки на кровати, мы стали поглощать омлет, время, от времени прикладываясь к бутылке. То, что приготовил Майкл, было просто восхитительно. К яйцам он добавил сыр, грибы, зеленый перец.

– Скажи, – у тебя было много женщин? – неожиданно для себя спросила я, набравшись храбрости после очередного глотка вина.

– Странный вопрос.

Мне так не казалось. Но может быть, время для него было выбрано не совсем удачное. Однако я решила проявить настойчивость.

– А все-таки?

– Ну, была одна. – Майкл глубоко вздохнул. – Ее звали Марианна.

В этот миг меня охватила лютая ненависть ко всем Марианнам на свете.

– Это было еще до армии. И она меня не дождалась.

– Она, что, написала тебе письмо «...знаешь, дорогой, ты хороший парень, но...»? – такое просто не укладывалось в моей бедной голове.

– Нет. Она просто перестала отвечать мне на мои письма.

– Жаль, что тогда мы еще не были знакомы. Я бы завалила тебя томами писем...

– А я бы так увлекся чтением, что стал бы отличной мишенью...

Майкл поглощал омлет, и мне захотелось поделиться с ним своими воспоминаниями.

– В старших классах я часто писала письма своему приятелю и засовывала их в его ящик в раздевалке. Книжек и одежды там было мало, так что места хватало. И вот однажды он при мне стал наводить в нем порядок. И выкинул все мои послания. Сказал, что в шкафу нет ничего, что бы стоило хранить.

– Молодой и глупый, он не мог по достоинству оценить тебя. – Голос Майкла звучал предельно значительно.

– Как хорошо ты все объяснил. А у тебя в школе была подружка?

– Мне казалось, что была, – задумчиво произнес Майкл, аккуратно стирая соус у меня с нодбородка. – Но выяснилось, что я не прав. Однажды, под Рождество мы вместе должны были пойти на праздник... Но я заболел гриппом, и свидание сорвалось... Она тогда, помню, сильно расстроилась. Но мы продолжали встречаться. Казалось, все идет чудесно. И вот однажды я пригласил ее на танцы. Вечером, как и договорились, я прикатил за ней на отцовской машине. В смокинге, с букетом цветов... Но она отказалась ехать. Сказала, что хочет отомстить мне за тот рождественский вечер.

– И что же ты сделал?

– А ничего. Вернулся домой, и весь вечер проторчал у телевизора, – сухо ответил Майкл. – А цветы мама в воскресенье снесла в церковь.

– За тех дураков, которые любят нас по-настоящему, – произнесла я тост, размахивая над головой полупустой бутылкой. – Ой, я вся измазалась твоим дурацким соусом. Дай-ка мне какую-нибудь салфетку.

– У меня есть средство получше, – воскликнул Майкл, отнимая бутылку. Затем он осторожно обнял меня и поднял с постели.

...Никогда еще я не мылась вместе с мужчиной. Мы с Майклом по очереди намыливали друг друга... Я познавала все совершенство его волшебного тела. А потом Майкл покрыл меня пеной целиком.

– Обожаю душ, – довольный, он распирал мне спину махровым полотенцем. – Как-то раз во Вьетнаме мне не удалось помыться аж пятьдесят восемь дней кряду... И вот в одно прекрасное воскресенье обстрел неожиданно стих. Я тут же разделся, благо рядом блестело маленькое озерцо. Бросился в воду. И представь, не успел я намылиться, как гуки стали опять палить почем зря... Пришлось мне так, и нестись назад в окоп. Сидел как дурак и ждал, когда мыло засохнет, чтобы содрать его как пленку.

Ласковыми движениями он вытирал мне груди.

– Просто обожаю душ, – мечтательно повторил он несколько раз, – особенно с прекрасными обнаженными девушками.

Я стала выводить какие-то каракули на намыленной груди Майкла, а он наклонился и ласково прикоснулся губами к моему соску.

– Ты сохранила чудесную способность смотреть на мир глазами ребенка. К сожалению, я ее утратил.

Со всей возможной силой я обхватила его и прижалась к его мокрой груди.

– Наверное, ты устал, но я хочу еще...

Мне казалось, что за месяцы нашего общения мне удалось хорошо узнать его. Но, как это сейчас выяснилось, я сильно заблуждалась. Говорить такое бывшему моряку... Майкл разразился тирадой самых жутких ругательств, какие я когда-либо слышала. А потом приник губами к моему уху и жарко выдохнул такое... что я до сих пор желаю забыть. И не могу.

– Но это ужасно! И не просто ужасно, а невозможно физически!

– Конечно, конечно, – лукаво засмеялся Майкл и, подхватив меня на руки, потащил в спальню.

И мы опять занимались любовью, как это делали многие поколения людей до нас. Правда, я старалась не задевать его шрам.

– Когда я с тобой, мне кажется, что я растворяюсь в космосе, – шептал он потом, когда мы лежали обнявшись.

– Не отодвигайся, пожалуйста, – попросила я, прижимаясь губами к его шее. Я никак не могла наглядеться в его прекрасные глаза. – Может быть, займемся чем-нибудь еще? Давай поговорим. Как у тебя с религией, а? Интересно, верит ли в Бога сын учителя воскресной школы?

– Не верю, – признался Майкл. Казалось, он был удивлен этому вопросу. – До службы, до Вьетнама, я ходил в церковь. Но после – никогда.

– И почему так?

Майкл лежал на спине, уставившись в потолок. Размышляя, он пожал плечами. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил.

– Потому что я знаю, что Бога нет.

Я принялась ласково поглаживать его бедро.

– Здорово. Но я могу поклясться, что только я его видела.

Однако Майкл даже не улыбнулся. Я перевернулась на спину, положила голову на его руку. Так он был ближе. Ох, как быстро у него меняется настроение!

– Я видел столько зла, Фрэнни! И нечего тебе об этом слушать. А мне не стоит говорить.

—Ты уверен в этом?

Он повернулся и задумчиво поглядел на меня.

– Я не хочу говорить об этом. И даже думать не хочу. Это – не для твоих очаровательных ушек. Я хочу защитить тебя от зла.

Правда, я так и не поняла тогда, от чего он хочет меня защитить, от зла жизни или зла, таившегося в нем самом.

– Я хочу быть сильным с тобой.

Так трогательно было это слышать от этого огромного и мужественного человека. Это признание заставило меня почувствовать к нему еще большую нежность. Я с трепетом прикоснулась к его лицу.

– А ты общаешься со своими фронтовыми друзьями?

– Друзьями?

– Во всех фильмах у солдат есть фронтовые друзья...

– Нет. И давай об этом закончим.

– Ну, Майкл, – продолжала я, – неужели там, во Вьетнаме, у тебя не было друзей? Ну, тех, у кого ты мог, к примеру, занять мыла, или открывалку, или патронов? Ведь были, а?

– Только за один месяц у меня сменилось трое соседей по палатке. И все они были чудесные ребята.

– И вы даже не перезваниваетесь? – Казалось, никакие силы не могут заставить меня сменить тему разговора. – Неужели не тянет встретиться и вспомнить всякие военные истории?

– Фрэнни, они все погибли. – Майкл произнес это так медленно и с такой болью. Казалось, он сам придумывал незнакомые слова.

– Ой! Извини! Мне не стоило...

– Их всех убили. Одного за другим. После этого я остался в палатке один. Я думал, что приношу несчастье. – Голос Майкла предательски задрожал, но он нашел в себе силы и продолжил: – Был у нас парень. Здоровый такой, жизнерадостный... Кудрявый. Одним словом, типичный ирландец. Звали его сержант Фленнаган. Он завербовался во Вьетнам по второму сроку. И вот однажды утром ему миной оторвало обе кисти. Боже, как он истекал кровью! Все было залито. Мы накачивали его морфием, так чтобы он особо не мучился, просто отключался... А мы боялись, что он заснет и не проснется... Тормошили его. В общем, санитарный вертолет прилетел через полчаса после того, как он отдал концы. – Майкл вдруг с силой обнял меня. – Мы не думали, что это кончится так быстро. Но если бы вертолет успел, у него был бы шанс.