Завтра утром отчеты о заседаниях кафедр должны были лежать на столе у декана. Марина Полякова, лаборантка кафедры политологии, заглянула на кафедру философии.
      – Ириш, ты домой идешь?
      Ира Корнеева вздохнула и развела руками над столом. Бумаги лежали сугробами вперемешку с цветными ручками и фломастерами.
      – Все раскрашиваешь? – сочувственно вздохнула Марина.
      – Раскрашиваю…
      – Детский сад! Ты пошли своего шефа, или пусть принтер цветной покупает.
      – Ага, ты своего часто посылаешь?
      – Сравнила! Мой нормальный. Так ты идешь?
      – Нет пока.
      Марина попрощалась, оставив подругу оформлять разными цветами графики, диаграммы и таблицы. Откуда только берется это все в их отчетах? И вообще, кто хоть их, эти отчеты, читает? Никому заседания-то кафедр не нужны, не то что отчеты. Ладно бы дело было какое: собрались, обговорили и делать пошли. А то решают что-то, обсуждают… И что меняется?
      У Марины Поляковой за этот учебный год здорово изменилось отношение к преподавателям и ученым, работавшим в университете. Когда она, не добрав балл на вступительных экзаменах, пришла работать на кафедру лаборанткой, все они казались ей почти небожителями. И сам университет внушал ей благоговейный ужас: она по лестницам-то ходила, затаив дыхание. А теперь привыкла. Год не прошел даром для Марины: она со всеми перезнакомилась, за все хваталась, хоть заведующий кафедрой и предупреждал ее, что на шею сядут и ножки свесят. Ей тащили, что нужно было напечатать, отвезти, отнести, отправить, ее просили, когда нужно было забежать, забрать, получить… И она бежала, отправляла, привозила. И неужели у всех этих людей хватит совести снова не принять ее и в этом году на первый курс? Марина искренне надеялась, что не хватит!
      Она еще раздумывала поначалу: а не попробовать ли ей поступить в другой вуз, но теперь ее уверенность окрепла – только сюда. Ведь здесь был Он! Такой умный, такой милый, а выглядит, как молодой арабский шейх. Ну и что, что она сама призналась, что он ей нравится? Ну и пусть. Может, он просто нерешительный.
      Как она не любила этот участок дороги! Нехороший поворот, пустынный, отовсюду, и от университета, и от остановки, кустами скрыт. Кому вообще в голову пришло построить университетский корпус в таком Богом забытом углу? Автобус сюда ходит только днем, студентов возит. А стоит задержаться – беги пятнадцать минут до остановки, аж сердце замирает! Мимо этих кустов, а за кустами – мрачные недостроенные здания и лес…
      Марина кинула боязливый взгляд вглубь кустов, куда уходила от дороги чуть видная тропка. Там, на тропинке, стоял человек. Напряженные до предела нервы не выдержали, и Марина с визгом бросилась бежать. Она неслась, размахивая сумкой, до самой остановки и вскочила в подошедший автобус, даже не посмотрев на номер маршрута. Какой-то молодой человек, увидев ее перекошенное от страха лицо, уступил ей место.
      Через пару остановок девушка пришла в себя, и ей стало смешно и стыдно. Может, мужчина пописать в кустики зашел, а она… Вот позорище! Он, наверное, тоже испугался. Зашел пописать, заодно и… Марина не удержалась и прыснула со смеху. Молодой человек, уступивший ей место, посторонился.
      На этот раз я видел, как он убивал. Я набрался смелости и наблюдал за ним близко-близко, настолько, что удивлялся, как он не чувствует меня за своей спиной. Он не видел меня, хотя вечер в зените лета был светел, как белый день. Хорошо, что весь май шли дожди, и трава вымахала высоченная. Теперь она уже посерела и пожухла, но меня все равно скрывает от любопытных глаз.
      Девушка подошла к нему сама. Он поманил ее, и она, недоуменно оглядываясь на пустынную дорогу, шагнула на замшелую тропинку и дальше через кусты акации. Мужчина двинулся вперед, она шла за ним следом до самой трансформаторной подстанции. Около подстанции был открытый канализационный колодец. Мужчина снова поманил девушку рукой, приложил палец к губам и показал на колодец. Она подошла совсем близко к черной яме и заглянула, осторожно наклонившись.
      В этот момент мужчина одним прыжком оказался за спиной девушки и накинул на ее шею удавку. Я успел заметить: это был нетолстый розовый шнур, капроновый, какие хорошо скользят.
      Девушка дернулась назад, засеменила ногами, подламывая каблуки, схватилась руками за горло, пытаясь зацепить веревку… Но скользкий шнурок уже впился в ее шею, и на белой коже все глубже становилась темная полоса, как перетяжка на колбасе. Ногтями она в кровь царапала себе шею и даже не хрипела, пытаясь широко раскрытым ртом схватить спасительный воздух. Ее вытаращенные глаза уже не видели ни серой стены корпуса, ни трансформаторной будки. Они, наверное, видели что-то совсем другое, что-то ужасное, отчаянно безнадежное.
      Я думал, что убийца сбросит мертвое тело в колодец. Почему-то я был в этом уверен. Но он не тронул труп. То, что эта жертва, в отличие от первой, была мертва, было понятно сразу. Взгляд в ее выпученных глазах погас, как у выловленной рыбы. Язык вывалился на бок, а лицо не то чтобы посинело, а посерело, погасло…
      Душитель снял, выдрал из ее кожи на шее веревку, аккуратно спрятал ее в темный целлофановый пакетик и засунул в карман. Бросив тело девушки прямо здесь, у колодца, убийца быстрым шагом двинулся к дороге, но не к проезжей, по которой пришла его жертва, а к старой, заброшенной, скрытой за дальними корпусами.
      Я обошел и трансформаторную подстанцию, и девушку, и колодец стороной и отправился ночевать в лес, решив не возвращаться, пока не найдут и не заберут несчастную. Я не могу жить рядом с трупом.

      Маша Рокотова разливала после ужина чай. Ей очень хотелось промолчать, но любопытство не давало покоя. Вчера Тимур явился поздно, она уже спала, а сегодня утром убежала на работу до того, как мальчишки встали. Кузя тоже ерзал на стуле, но расспрашивать боялся.
      – Тимочка, – не выдержала мать. – Как прошло твое свидание?
      – Мам, не начинай! – тут же насупился парень.
      – Да я не начинаю. Но ведь…
      – Ведь я уже не маленький, верно?
      – Ну-у…
      – Не ну, а не маленький! – отрезал Тимка, надул губы и стал, действительно, очень похож на ребенка.
      Мать и Кузя хитро переглянулись. Тимур быстренько допил свой чай и вылез из-за стола.
      – Я учить пошел.
      – Иди-иди, – закивала Маша и, едва щелкнула дверь «детской», обратилась к Кузе. – Рассказывай!
      – А я ничего не знаю, – развел руками парень.
      – Ничего? – разочарованно протянула Маша.
      – Разве что…
      – Что?
      – Секса у них не было.
      – Тьфу! А то я сомневалась! У них же первое свидание.
      – Вот и я говорю: несовременные какие-то.
      Тимур задумчиво листал тетрадь с конспектами по философии, но не понятные ему запутанные выкладки совершенно не запоминались. В голове совсем не было места для заумных лекций профессора Жукова. Сейчас Тимур мог думать только о ней, о Марине.
      У нее были очень длинные темные волосы, отливавшие на солнце рыжим. Она все встряхивала ими, откидывая за спину, и они текли, искрясь, по белому платью. Платье было все в каких-то оборочках и бантиках… Это Кузька там в этих платьях разбирается, а он, Тимур, видно ничего не понимает ни в платьях, ни в девчонках. Он на нее даже смотреть не мог: сразу чувствовал себя таким глупым, даже слова забывал. Все из головы выветривалось.
      А она смеялась. Не над ним, не обидно. Так легко, беззаботно, что и ему становилось легко. Ему было очень хорошо рядом с ней. Так хорошо, что он не заметил, как пролетел вечер. Не помнил, как, проводив Марину, доехал до дома. Помнил, что Кузька уже спал. И это тоже было счастьем. Маленькой капелькой в большую чашу счастья, которую Тимур хранил так бережно, что не мог допустить подле даже дыхания постороннего человека.
      Это было ново и странно: и Кузя, и мама стали вдруг посторонними. Впервые он не хотел делиться с ними своим новым чувством. Ему было немного совестно и стыдно, но все же… Тимур очень надеялся, что они поймут его и простят.
      Он обещал Марине, что позвонит сегодня в девять, и уже несколько раз снимал трубку, смотрел на часы и не решался звонить. До девяти оставалось еще двадцать пять минут.
      Как он будет сдавать завтра философию? Тимур с удивлением отметил, что пролистал уже половину тетради. Кажется, он даже читал, но ничего не запомнил. Еще бы! Думал-то он совсем о другом. Неужели Кузька прав, и любовь делает человека полным идиотом?
      Еще четверть часа он упорно смотрел в тетрадь, пытаясь хоть что-нибудь запомнить. Наконец, не выдержал и набрал заветный номер.
      – Ой, Тимур! – услышал он звонкий Маринин голос в ответ на свое приветствие. – Я так рада тебя слышать!
      Все напряжение, мучившее его весь вечер, разом спало, и ему снова стало легко и весело.
      – Ты представляешь, – сообщила Марина, – на меня сегодня чуть маньяк не напал!
      – Да ты что!? – испугался за нее парень. – Где?
      – Прямо по дороге от университета к остановке. Я поздновато возвращалась, мимо стройки шла…
      – Ты шла одна!?
      – Одна. Ира Корнеева еще осталась, я ее ждать не стала. А он стоит в кустах…
      – Так, с завтрашнего дня я буду тебя встречать!
      – Каждый день? – лукаво спросила девушка.
      – Каждый день. Ты забыла? Там на бухгалтера напали. Может, это и был тот самый маньяк? Ты его внешность описать сможешь?
      – Зачем? – удивилась Марина.
      – Как зачем? Нужно в милицию сообщить. Его же поймать надо.
      – Тима, вообще-то я не уверена, что это маньяк был. То есть, наверняка не маньяк. Просто человек стоял в кустах. Может, это сторож был. Или даже милиционер…
      – Может быть, – нехотя согласился Тимур. – Только одна ты все равно не ходи. Я же тут недалеко живу. Как соберешься идти – позвони мне. Пока ты собираешься, причесываешься да губы красишь, я уже сто раз подъеду.
      – Откуда такой опыт? – удивилась Марина.
      Тимур смутился:
      – По маме сужу.
      – А-а, а я думала…
      – Неправильно думала. Марин, ты что завтра делаешь?
      – Работаю.
      – А вечером?
      – Вечером мы с тобой купим по мороженному и отметим твой последний экзамен.
      – Ты помнишь, что у меня завтра экзамен? – поразился Тимур.
      – Конечно, помню! Ни пуха тебе, ни пера! Давай учи. А как сдашь, заходи к нам на кафедру, хорошо?
      – Хорошо!
      – До свиданья, я буду ждать…
      Марина повесила трубку. Тимур глубоко вздохнул и невидящим взглядом уставился в окно. На его губах сияла счастливая и беззаботная улыбка.

      Без пяти девять Марина Полякова уже прискакала на кафедру. Это ее шеф, заведующий кафедрой, так говорил про нее: прискакала, полетела, умчалась… Он считал, что лучшей лаборантки у него на кафедре никогда еще не было.
      – Маришка, у тебя в руках все горит, – улыбнулся он, подписывая отчеты.
      – О! Точно, Борис Борисович велел огнетушитель на перезаправку оттащить, а со склада новый выдадут, – вспомнила девушка.
      – Я тебе запрещаю огнетушители таскать! Они ж тяжелые.
      – Да я не сама, я мальчишек попрошу, студентов.
      Она подхватила папку с документами и помчалась в деканат.
      – Я, наверное, последняя, – сказала она секретарше декана и вручила бумаги.
      – Как всегда первая, – улыбнулась Анжела. – Марин, ты вчера долго сидела?
      – Не то, чтобы уж очень… А что?
      – Ты ведь с Корнеевой дружишь. Вы не вместе домой шли?
      – Нет, Ира еще осталась, ты же знаешь, сколько на нее Жуков работы валит. А что случилось-то?
      – Да вот, понимаешь… Ты только никому не говори! Мать ее с утра звонила, говорит, Ира с работы вчера не вернулась. И не звонила.
      – Как? Как – не вернулась? – Марина от ужаса закрыла рот ладонью. Ей мгновенно вспомнился вчерашний мужик в кустах. – Анжел, ее ж, наверное…
      – Что?
      – Ее ж, наверное, на стройке убили!
      – Ты что мелешь-то, дурочка! Скорее всего с парнем каким-нибудь загуляла.
      – Да точно – убили! Там в кустах мужик стоял, меня напугал, я убежала. А вдруг он Ирку ждал?
      Анжела немного подумала, взяла телефонную трубку, тихонько постучала ею по кончику своего носа. Потом отшвырнула телефон и опрометью выскочила из приемной. Марина бросилась следом.
      – Постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь, – в третий раз просил Марину милиционер. – Как он выглядел?
      – Я не помню! – в отчаянии воскликнула девушка. – Я и видела-то его плохо.
      – Но вы же сказали, что это был мужчина.
      – Ну, да…
      – Как вы это определили?
      Марина удивилась.
      – Не знаю как.
      – Так это могла быть и женщина?
      – Нет. Он был… Крупный. Высокий. Большой такой. Понимаете, что я имею в виду?
      – Вот видите. Уже что-то. Он был высокий и крупный. Плотного телосложения. Так?
      – Так!
      – А говорите: не помню. Он был блондин?
      – Я не видела, он стоял за кустами, и лицо у него было прикрыто кепкой.
      – Вот. Он еще и в кепке был.
      – Да! Да, и, знаете, у него еще рубашка светлая была. Я и посмотрела в ту сторону только потому, что там что-то светлое мелькнуло.
      – Вы, Мариночка, очень наблюдательная, – похвалил ее дознаватель. – Просто очень испугались. Чем, кстати, он вас так напугал? Ведь было еще не поздно. Что он сделал, что вас так испугало?
      – Ничего. Он вообще не двигался. В обычное время я бы не испугалась, но теперь…
      – А что теперь?
      – Так ведь на Галину Петровну напали!
      – На нее не здесь напали, а гораздо дальше, у старой дороги.
      Марина задумалась.
      – Может, он ее тоже не случайно выбрал, как и Иру.
      – Почему вы считаете, что он ждал именно Иру?
      – Но меня-то он не тронул…
      Тимур обещал Марине, что зайдет к ней на кафедру после экзамена, но, конечно, не утерпел, прибежал прямо с утра.
      Заведующий кафедрой только махнул рукой:
      – Допрашивают ее…
      – Что делают?!
      – Попозже зайдите, молодой человек, занята она, – отказался вдаваться в подробности профессор.
      Тимур хотел было настаивать, но тут его кто-то тронул за плечо. Парень обернулся и увидел Сомова.
      – Тима, ты что здесь делаешь?
      – Юрий Иванович! Что произошло? Мне сказали, Марину вот допрашивают…
      – Вы с ней дружите? – чуть улыбнулся Сомов.
      Каримов покраснел, но ответил с вызовом:
      – Это моя девушка!
      – Понятно. Иру Корнееву убили, лаборантку с нашей кафедры…
      – А Марина видела вчера убийцу! – выпалил Тимур.
      – Откуда ты знаешь?
      – Она мне вчера по телефону сказала, что на нее маньяк чуть не напал. Господи, ведь он мог ее убить!
      – Не факт. Может, он именно Иру поджидал.
      – Да ну, едва ли. Хотя кто знает? А что теперь будет?
      – В каком смысле? – не понял Сомов.
      – Это же нельзя так оставлять! Его же ловить надо!
      – Так ловят.
      – Не так, значит, ловят!
      Сомов усмехнулся.
      – Вот выучишься, будешь по-своему ловить. Ты сейчас куда идешь?
      – Вообще-то на экзамен. Мне сегодня философию сдавать.
      – Да какая уж философия! Кафедра гудит, как улей. Ты домой иди, не будет экзамена.
      – Юрий Иванович, – решился спросить Тимур. – А где ее допрашивают? В милиции?
      – Кого? А! Нет, в приемной, в деканате.
      – Спасибо, – забыв попрощаться, Тимур Каримов побежал к деканату.
      Доцент Сомов задумчиво посмотрел ему вслед.

      Открытие вышло потрясающее. Ильдар даже представить себе не мог, что все пройдет так удачно. Павел Иловенский, член Совета Федерации, организовал целую делегацию из Москвы. Здесь были два министра, три академика, ученые из разных городов России и из-за рубежа… Сегодня же большой выставкой открывалась и организованная компанией научно-практическая конференция по нанотехнологиям, на которую Каримов возлагал большие надежды. Ему хотелось не столько похвастаться собственными достижениями, сколько присмотреться к научной элите, выбрать тех, кого будет он переманивать в свой научный центр, привлекая отличной материально-технической базой, деньгами и жильем в коттеджном поселке на берегу Волги.
      Из Новосибирска, Нижнего Новгорода, Зеленограда, Львова, Минска, Греции, Финляндии, Соединенных Штатов, даже из Индии, Арабских Эмиратов и Ирана ученые привезли на конференцию уникальные разработки. Здесь были и крошечные, не больше толщины человеческого волоса, видеокамеры, вживляемые в зрачок слепых людей, передающие импульсы в зрительный нерв и позволяющие вернуть утраченное зрение. И разработки удивительных вакцин, встраивающих в ДНК человека белки-программы, защищающие от самых страшных заболеваний. И пленки, которые покрывали обычное стекло и вмиг делали его пуленепробиваемым. И компьютеры размером с ноготь. И компьютерные экраны на нанотрубках, которые можно было сворачивать в трубочку или складывать, как газету. И дезинфицирующие вещества, убивающие все живое, что надо и что не надо. И Бог еще знает что, созданное самым смелым вмешательством человека в природу вещей и веществ.
      Маша Рокотова вместе со всеми слушала, разглядывала, расспрашивала, удивлялась. Да, она понимала, что все эти достижения и образцы, иногда больше похожие на детские игрушки, несут в себе огромный потенциал. В конечном итоге все это может помочь человеку избавиться от болезней, продлить жизнь, перестать калечить природу, переустраивая окружающую среду под себя, а начать приспосабливать под среду свое тело. Будут созданы новые материалы, которые позволят активно осваивать соседние планеты, потому что практически бессмертным людям станет тесно на Земле. Переставляя молекулы и атомы, нанороботы, запрограммированные человеком, смогут создавать любой предмет или существо из «подручных» средств, да хоть из земли и воды и тех же промышленных отходов. Все эти благие намерения воодушевляли, но Машу не покидало чувство, что такими намерениями может быть вымощена дорога вовсе не к благоденствию…
      Давным-давно, когда Рокотова еще работала в НИИ медицинского приборостроения, микроэлектроника и нанотехнологии были еще никому не понятными труднопроизносимыми терминами. Уже тогда профессор Иван Федорович Клинский объяснил ей, что у этой медали есть обратная сторона, которую правительства стран вряд ли покажут простым людям, но на которую сами готовы молиться. На этой стороне крупными буквами выгравировано: «Военная мощь!»
      Та страна, которая первой поставит на поток производство нанороботов, и получит мировое господство. Тут же, сразу, мгновенно. Крошечные, не толще одной стотысячной доли человеческого волоса, похожие одновременно на амебу и микропроцессор, нанороботы будут уметь создавать из чего угодно что угодно и в первую очередь – себе подобных. Они будут производить оружие любое и в любом количестве. Их можно будет распылить над любой территорией, и они, попадая с воздухом в легкие, а потом в кровь, уничтожат людей строго заданной национальности. Их можно будет собрать в более крупные устройства слежения и запустить на местность для совершения любых террористических актов и диверсий. Они будут читать мысли, улавливая малейшие колебания голосовых связок и распознавая внутреннюю речь. В конце концов, они смогут перехватывать контроль мозга над телом и даже разбирать это самое тело на отдельные атомы и молекулы. Какая им разница, делать это с промышленными отходами или с потенциальным врагом?
      Компании «Дентал-Систем» тоже было, что показать на этой «ярмарке чудес». Даже учитывая, что показано было далеко не все, лишь верхушка айсберга, результаты были поразительными. Биолого-фармацевтическая группа компании представляла ни много ни мало – лекарство от рака. Маша могла поклясться, что это и есть пресловутые нанороботы, создание которых еще только предвидится. В кровь пациента вводились крошечные белковые капсулы, содержащие препарат, созданный из лекарственных растений. Белковая оболочка сама распознавала раковые клетки, прикреплялась только к ним, высвобождала препарат – и раковая клетка превращалась в биологическую пыль. Группой руководила интереснейшая женщина, доктор наук, Ядвига Степановна Дубова, с виду страшная и дряхлая старуха, которая еще год назад жила в заброшенной деревне и под именем бабы Яги лечила и травила приходивших к ней пациентов всевозможными травами, грибами и иными дарами природы. Обозлившись на судьбу, в одночасье лишившую ее работы, молодости, семьи, Яга плевать хотела на то, что сеет не только выздоровление, но и смерть. Невольно она едва не оказалась виновницей смерти и Ильдара Каримова, и Маши Рокотовой. Прошлым летом черные рейдеры, пытавшиеся захватить компанию «Дентал-Систем», использовали яды, изготовленные и проданные Ягой, чтобы устранить с дороги крупных акционеров компании. Но именно Ядвига и спасла обоих, вовремя дала противоядие Маше, а Ильдара, у которого после отравления отнялись ноги, вылечила и вернула к полноценной жизни.
      Второй, уже признанной мировой научной общественностью разработкой компании был нейротранслятор, прибор, позволявший удерживать канал перехода человеческой души в момент смерти в информационную форму. Он позволял устанавливать контакт с умершими людьми, сканируя инфосферу и находя в ней конкретную человеческую душу. Пока прибор позволял установить контакт пациента только с недавно умершим и родным человеком, этот контакт был зыбким и недолгим, но он был! И вот сегодня академик Елабугин, глава нейро-информационной группы, представил новую модификацию прибора. Теперь он позволял не вживлять пациентам в мозг микропроцессоры, а обращаться к нейронам и клеткам напрямую, без хирургических вмешательств. И если новые технологии позволят повысить быстродействие прибора и увеличить скорость сканирования, возможности поиска души будут практически безграничны. Конечным результатом таких разработок может стать даже возвращение любой души в искусственно воссозданное нанороботами тело.
      У Рокотовой разболелась голова. Бессмертие. Это было такое большое понятие, что в ее голову оно не помещалось, давило и разрывало мозг на части.
      – Неужели ты не хотела бы жить вечно? – спросил ее Павел Иловенский.
      Он, разумеется, тоже приехал на открытие центра. Мало того, что он курировал работу Ильдаровой компании от правительства, Павел был теперь еще и совладельцем, в прошлом году он купил один из крупных пакетов акций.
      – Я не хочу жить вечно, – ответила ему Маша. – Я сойду с ума с тоски. Ты останешься?
      – Нет, – грустно улыбнулся он. – Я не могу, сейчас у нас с Ильдаром встреча с какими-то там иранскими товарищами, и мне нужно сегодня же вернуться в Москву, завтра заседание комиссии по социальным вопросам. Но когда-нибудь я освобожусь совсем, и уж остаток вечности мы обязательно проведем вместе.
      Он не остался даже на банкет. Маша тоже извинилась перед Ильдаром и уехала, ей хотелось успеть сдать материал об открытии центра и интервью с премьер-министром в ближайший же номер.

      К концу рабочего дня Машу Рокотову вызвал главный редактор.
      – Маш, съезди в университет за Волгу.
      – Валерий Александрович, я только что с выезда. А что там?
      – Убийство.
      – Проснулись! Не свежая новость-то. Да и не касается она ни журнала, ни моего отдела.
      Главный покачал головой.
      – Свежая новость, Маша, свежайшая! Только сообщили. Девочку, лаборантку с кафедры убили. Итого – двое. Бери Сережку и поезжай, надо с ректором поговорить и со свидетелями. Ты ж там всех знаешь, лучше тебя все равно никто не сделает.
      Маша вздохнула: хитрец, знает, что не пронять ее комплиментами, а все равно льстит.
      – Поедешь? – улыбнулся Коробченко.
      – Уехала уже!
      – Никого не принимает! – отрезала секретарша ректора. – Весь день милиция была. Теперь – все, даже дверь запер.
      – Понятно, – сказала Рокотова и вытащила мобильник. – Виктор Николаевич! День добрый. Знаю-знаю. Под дверью вашей сижу. Да, хотелось бы…
      В замочной скважине щелкнул ключ. Садовский впустил Рокотову и тут же снова запер дверь.
      Секретарша только покачала головой: запах коньяка, выплывший из начальственного кабинета, мгновенно распространился по приемной.
      – Будешь? – спросил ректор, взяв со стола пузатую бутылку.
      – Давайте, – обреченно кивнула Рокотова.
      Садовский достал из стенного шкафа простую стеклянную рюмку и протер ее концом выцветшей портьеры. Налил коньяк до краев.
      Маша аккуратно приняла рюмку, чтобы не пролить, слегка поморщилась: коньяк был плохой, с резким медицинским запахом.
      – Черт бы побрал все на свете! – выдохнул ректор и одним махом опрокинул в рот рюмку. Рокотова пригубила. Закусывать было нечем. Садовский занюхал рукавом, Маша – ладонью.
      – Слыхала, что творится?
      – Слышала. И что?
      – Как – что!? Все! Конец это…
      – Вам-то каким боком?
      – Так мой недострой, будь он неладен! Мои сотрудники. В прокуратуру завтра вызывают.
      Садовский снова наполнил свою рюмку, Маша свою отодвинула.
      – Виктор Николаевич, жмите на то, что вам этот недострой против воли навесили. Средств на охрану бюджет не дает. Пусть бы город забирал и делал, что хотел.
      – Какая ты! – возмутился ректор. – Это ж бешеные деньги. Если достроить, сколько можно…
      Маша не дослушала.
      – Сколько лет, как строительство встало?
      – Десять, – буркнул Садовский.
      – Сколько?
      – Ну, пятнадцать!
      – А без консервации год-два – и можно не браться достраивать. Там уж валится все. Счастье, что не убило никого до сих пор.