Потом он обратился к Тимуру:
– Молодой человек, скажите Светлане Ивановне, чтоб она вас на бумажную работу не сажала. Вас в опергруппу нужно. Коля, возьмешь такого?
– Возьму, – отозвался широкоплечий мужчина, одетый, несмотря на летнюю жару, в кожаную куртку.
Дверь отворилась, и в кабинет заглянула маленькая полная женщина.
– Извините, Петр Сергеевич, – сказала она и, ухватив Тимура за руку, вытащила его из кабинета в приемную и повела дальше по коридору, потом на третий этаж в малюсенький кабинет.
– Ох, свалился ты на мою голову, – вздохнула Светлана Ивановна, усадив Тимура.
– Вам работники не нужны? – удивился парень.
– Работники нужны, дети – нет.
– Я похож на ребенка? – заносчиво спросил Тимур.
Светлана Ивановна посмотрела на него оценивающе.
– Вообще-то не похож. Ладно, пойдешь в архив, будешь читать дела.
– Ваш начальник сказал, чтобы вы меня на бумажную работу не сажали.
– Ишь ты! Начальник ему сказал! И куда тебя? Может, прямо в патрульную машину посадить?
– Да.
– Что – да?! Иди, дела читай!
В кабинет вошел тот самый, в кожаной куртке, которого подполковник назвал Колей.
– Ну, куда ты этого террориста определила? – спросил он.
– Коль, а куда еще мне этот детский сад девать? Пусть дела посмотрит, а там…
– Отдай его мне. Шеф не против.
– Тебе!? С ума сошел! А если что случится?
– Не бойся, пистолет я ему не дам и денег за наставничество не попрошу. Все, Свет, я его забрал.
Он взял Тимура за плечо и заставил подняться. Светлана Ивановна пыталась еще что-то сказать, но мужчина в кожаной куртке уже вытащил растерявшегося парня в коридор. И долго его будут так таскать?
– Меня зовут Коля, – сказал Тимуру новый знакомый.
– Николай… А отчество?
– Коля.
– А я Тимур.
Коля на ходу протянул Каримову руку. Его рукопожатие было коротким и очень жестким.
– Мы сегодня до трех, а завтра заступаем на сутки. Тебе восемнадцать есть?
– Есть. В августе будет двадцать.
– Тогда ты тоже на сутки. Тебя оформят стажером. Да не дрейфь, не понравится – уйдешь.
– Не уйду, – отрезал Тимур.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Коля. – Сейчас едем на вызов, улица Парковая…
– Убийство?
– Нет, сарайку обокрали.
Глава 14
Садовский плохо слышал, о чем шла речь на ученом совете. С похмелья ужасно болела голова, и он мог думать только о том, остался еще коньяк в шкафу или он вчера все допил. Наверняка допил. Может, хоть полрюмочки?
– Виктор Николаевич, – услышал он голос Зайцева.
– Да, – невпопад ответил ректор.
– Что вы имеете в виду?
Вот черт, о чем это он? Садовский помялся.
– Вопрос надо поставить на голосование, – неуверенно пробормотал он.
Половина совета откровенно прыснула со смеху, остальные скривились. Только лицо профессора Жукова оставалось непроницаемым.
– Я говорю о том, что на недострое, скорее всего, не последнее убийство, – повторил Зайцев. – Что мы будем предпринимать?
– А что мы можем предпринять? – устало сказал Садовский.
– Вы ректор, вы и решайте.
Вы – ректор! А сам только и думает, как бы сесть в это кресло! Полагает вот так просто это – решать…
– Милиция ищет убийцу. Не можем же мы сами заниматься расследованием.
Зайцев удивился:
– Виктор Николаевич, речь не об этом. Мы должны обезопасить наших сотрудников и студентов, охрану поставить на стройке.
Конечно, он был прав. Больше всего Садовского злило, что проректор именно сейчас выступает с разумными предложениями, очки перед выборами зарабатывает.
– Не стоит волноваться, – сказал ректор. – Охрана обеспечена. Рабочий день будет временно сокращен. Все уже решено и сделано, так что ваше, Анатолий Иванович, предложение несколько запоздало.
Кого он будет ставить туда на охрану, Садовский ни малейшего понятия не имел. Этим придется заниматься Давыдову, а на месте ли он сейчас – не известно. Но Зайцев растерялся, не срубил очки-то!
– Коллеги, – Садовский тяжело поднялся с председательского места. – Прошу меня простить, но я хотел бы завершить заседание. Если все принципиальные вопросы решены, то давайте разойдемся. В сложившейся ситуации не место пустым разговорам. Сейчас необходимо помочь семье погибшей девушки с похоронами. С вашего позволения, я вас покину.
Без единого возражения он первым вышел из зала. Вот так, пусть все видят: все на нем, весь в заботах. За ним потянулись члены совета. Но отнюдь не все. По большому счету, их осталось больше половины, кворум, пусть и без председателя, но правомочный принимать решения. Зайцев, нисколько не задумавшись, пересел в председательское кресло. Песковский, выглянув в опустевший коридор, плотно притворил дверь.
– Совпадение, прости, Господи, такое удачное, что эти убийства стоило бы придумать и организовать, если бы они не произошли сами!
Зайцев сердито глянул на молодого преподавателя.
– В том-то и дело, что они не сами произошли, и не в наших силах этим управлять.
– Может, это судьба, – проговорил из угла зала Жуков.
Все обернулись. Удивительно, что он остался. Уж он-то всегда поддерживал Садовского. В университете шутили, что Жуков настолько консервативен, что даже ест одни консервы. И вдруг – остался с оппозицией. Не донесет ли?
– А вы, Павел Федорович… – начал было Зайцев.
Жуков предостерегающе поднял руку.
– Анатолий Иванович, не беспокойтесь, я буду голосовать за вас.
Зайцев не мог не беспокоиться, Жукову он не верил, но ведь не гнать же его, на самом деле.
– Пока все идет нормально, – осторожно начал проректор. – С казначейством я договорился, они придут с проверкой в понедельник. Это на неделю, не меньше, отвлечет Садовского. Ему ни до чего дела не будет, даже до этих убийств. Что с журналистами?
Песковский поднялся со своего места.
– Два материала выйдут в среду, один большой – в субботу.
– В «Бизнес-Ярославле»? Я слышал, от них приезжали вчера.
– Приезжали, – подтвердил Песковский. – Но тут нам не везет, если материал и выйдет, то скорее всего в поддержку Садовского.
– Это еще почему?
– Приезжала Рокотова. Та самая…
– Та-ак! И почему пропустили? – сдвинул брови Зайцев.
– Да мы даже не думали… Он же никого не принимал после милиции. Как-то просочилась.
– Просочилась! Рокотова куда угодно просочиться! Ее сын у нас все еще учится?
– Пока учится, – проскрипел Жуков. – Но, если сильно надо, можно и убрать.
– Как?
– Да просто. Он ко мне на пересдачу экзамена вчера не явился. Снова придет, а я его завалю.
– Он еще раз придет, – махнул рукой Зайцев.
– А я снова завалю.
– На комиссию выйдет.
– Ну уж тут вам и карты в руки. Вы проректор по науке, соберите такую комиссию, чтобы он не сдал, и отчисляйте на здоровье.
– Это ведь Тимур Каримов – сын Рокотовой, – подал голос заведующий кафедрой политологии Рицман.
– Каримов.
– Зачем же его отчислять? Он же умный парень, и зачетка у него неплохая…
– Николай Николаевич, – ответил ему Зайцев, – Рокотова один раз нам уже помешала, когда сгорел сторож. Казалось бы, все предусмотрели и просчитали, а она…
– Я так и думал, что сторож не сам сгорел, – задумчиво изрек Жуков.
Зайцева аж пот прошиб.
– Да сам! Сам! Сгорел он сам, мы только проверки поторопили, а инструкций никаких по технике безопасности не было… Мы ж не сомневались, что его снимут. А ему штраф дали, пятьсот рублей, смешно! Вот и сейчас она вмешается – и все прахом пойдет!
– Ничего не пойдет, – возразил декан экономического факультета Титов. – Все, дошла гиря до полу. Вмешается – не вмешается…Даже эти убийства уже ни при чем. Садовский и без них свалится. Хотя это, конечно, лишний толчок ему в спину. И заметьте, без всякого нашего участия. А журналистку надо просто на нашу сторону перетянуть. Может, заплатить?
– Не купится она, – сказал Зайцев. – Столько, чтоб она согласилась, нам не дать.
– Припугнуть тогда. Будет дергаться, сына отчислим. Дотянем до августа с комиссией, он никуда поступить не успеет, а с осенним призывом его в армию загребут.
– Если нужно будет, я с ней поговорю, – пообещал Песковский. – Как доброжелатель. Я ж у него ничего не преподаю, с меня и взятки гладки.
– Кстати, о взятках, – перебил проректор. – Никто ничего не берет. Переживем эту сессию, не надо делать страдальческие лица. Буду ректором – никого не забуду. А сейчас не брать. Студенты ушлые пошли, не рискуйте. Все. На сегодня закончим. Песковский и Зареев, зайдите, пожалуйста, ко мне.
– Даже разговора толком не получилось, – зло процедил Зайцев и жестом указал вошедшим с ним в кабинет на стулья.
Костя Песковский, долговязый младший научный сотрудник, м.н.с., «майонез», как называли его студенты, уселся за стол. Шарип Зареев, доцент экономического факультета, встал спиной к окну, скрестив на груди руки.
– Почему Жуков не ушел? – процедил проректор в пространство, а потом в селектор, – Кира, сделайте два кофе и чай.
Чай – это для Зареева. Зайцев знал, что Шарип кофе не пьет, специально для него держал лучший зеленый чай.
Больше всех других соратников проректор ценил этих двоих, совсем молодых, и именно на молодых делал ставку. Да что там, он и себя причислял к молодым. Для проректора сорок два года – это совсем не много. А для ректора, которым он скоро станет, даже и маловато. Надо, надо все менять, иначе эти старые развалины, Садовский и его гвардия, окончательно погубят университет. Зайцев много лет работал в Департаменте науки и образования, там у него остались друзья, и он лучше других знал, насколько косо смотрят там на их вуз. Негласно глава департамента уже дал указание проработать вопрос расформирования университета перспективных технологий, если ректором снова изберут Садовского. Но никто в это уже не верит. Ни в департаменте, ни в самом вузе.
Костя Песковский – душа молодежной компании, способный построить доверительные отношения с кем угодно, с кем – выпьет, с кем – пококетничает, немало сомневающихся он уже перетянул на сторону оппозиции.
Шарип – светлая голова, сам бизнесом занимается, университет у него для души, для самооценки. Шутка ли, именно к нему на семинары студенты-экономисты да и правоведы записываются в очередь. Его дипломники уезжают работать в Москву в крупные компании и на стажировки за границу. С его мнением считаются даже старые развалины, да и вездесущий и везде сующийся Давыдов уважает Шарипа и побаивается.
– Не трогайте студента Каримова, – сказал Зареев, допив свой чай.
– Шарип, ты же слышал, кто его мать…
– Я слышал, кто его мать. Я знаю, кто его отец. Странно, что вы не помните. Ильдар Каримов в прошлом году расправился с черными рейдерами, которые хотели сожрать его компанию. Теперь он владеет тем самым концерном, к которому его хотели присоединить. А Валерия Беловского, прежнего хозяина, из собственной машины по кускам доставали. Если Каримов за своего сына вступится – одним укусом нам горло вспорет. И не только за сына, но и за бывшую жену.
– Да, – протянул проректор. – Это серьезно. Я помню Каримова, историю с прошлогодним захватом в курс лекций включили. Но что этот студент – его сын, я как-то не связал…
– Ага, – ухмыльнулся Песковский. – Фамилия-то распространенная. Правда, при таком-то папе странно, что к нам поступил, мог бы и куда покруче замахнуться, в Оксфорд, например.
– Я сам нейтрализую Каримова и Рокотову, – перебил его Шарип. Он вообще редко ждал, когда собеседник закончит фразу, если имел, что сказать. – И об убийствах: нам не выгодно, чтобы убийцу поймали до выборов. Хорошо бы еще кого-нибудь убили. Это было бы идеально.
– Да зачем? – удивился Песковский.
– Затем. Нужно, чтобы все увидели и поняли, Садовский ни на что не способен, ни охрану толком обеспечить, ни порядок. И лучше будет, если убийство произойдет еще ближе, скажем, прямо здесь, в здании.
– И уж совсем хорошо, если убьют самого Садовского, – попытался пошутить Костя.
– Неплохо, – совершенно серьезно кивнул Зареев. – Только уж слишком очевидно.
– Да вы что! – проректор даже вспотел от возмущения, выхватил платок и вытер лоб. – Эти убийства никоим образом не должны иметь к нам отношения! Даже в разговорах. Даже в мыслях!
Костя и Шарип переглянулись. Зайцев поспешил сменить тему.
– Как ты съездил, Шарип?
Зареев только что вернулся с научной конференции, где выступал со стендовым докладом, но на самом деле его поездка имела другие, многообещающие цели.
– Иран дает финансирование и просит двадцать мест в год на физику, пятнадцать на биологию, пятнадцать на математику. И готовы инвестировать строительство общежития. Северная Корея ждет исхода выборов.
– Чего ждать? – проворчал Зайцев. – Дали бы денег. Впрочем, мы и с иранскими деньгами все осилим. В департаменте все документы готовы, придерживаются только до середины июля.
– Не опоздаем с набором студентов? – спросил Песковский. – Все, кто потолковей, уже определятся.
– Не волнуйся. Те, кто поступят к нам, уже отобраны. С улицы никого брать не будем. Да и восток, видишь, пятьдесят мест с ходу заберет. Когда деньги поступят?
– Думаю, в начале следующей недели уже будут у нас на счету, – ответил Шарип. – Кстати, привез вам подарок.
Он открыл кейс и достал увесистую коробку темного дерева. Зайцев принял вещицу с недоумением и опаской.
– Не бойтесь, – усмехнулся Зареев. – Это талисман их фирмы. Утверждают, приносит невероятную удачу в делах. Поставьте на рабочий стол.
Зайцев открыл коробочку: на зеленом шелке лежала большая, почти с ладонь, золотая стрекоза. Она была выполнена так филигранно, что даже волоски на лапках и брюшке торчали, как крохотные иголочки. А крупные глаза, сделанные то ли из камня, то ли из непонятного металла тускло блестели маленькими фасетками. Крылья золотистой слюдой с ветвистыми перепонками отражали свет радужными пятнами.
Костя Песковский, глядя через плечо проректора, задохнулся от восхищения.
– Ох-ты! Настоящее золото?
– Думаю, нет, – пожал плечами Зареев. – Но сделано по-восточному богато, это точно.
Зайцев аккуратно двумя пальцами извлек из футляра стрекозу и, раздвинув рабочие бумаги, поставил чудесную фигурку на свой стол. Золотое насекомое, держась на остриях тонких лапок, не касалось поверхности тяжелым хвостом. Казалось, даже крылья подрагивают, и она вот-вот взлетит и исчезнет в открытом окне.
Когда все покинули кабинет, и ключ повернулся в замке, в глубине фасетчатых глаз проснулось слабое свечение. Медленно перебирая опорами-лапками, стрекоза начала поворачиваться на полированном столе вправо-влево, будто сканируя пространство.
Глава 15
Делать уколы Кузе Ярочкину не пришлось. Реакцию Манту ставила бригада врачей из поликлиники, им помогала Тамара Михайловна. Кузе досталось оформление карточек.
Когда на столе осталась только одна карта с именем Дмитрия Гуцуева, в коридоре послышался шум и грохот. Дверь распахнулась, ударив в стену, и воспитательница Лариса Ивановна втолкнула в кабинет того самого мальчика, который волком посмотрел вчера на Кузю, когда тот проходил мимо столовой. Сейчас он выглядел таким злым, будто собирался броситься на врачей и перегрызть им горло.
– Митя, давай руку-то, – мягко сказала Тамара Михайловна.
– Я вам не дамся, – отрезал Митька и повернулся к двери.
– А мне? – спросил Кузя, поднимаясь из-за стола.
– Тебе? – Митька окинул Ярочкина уничижительным взглядом. – Тебе тем более.
– Ну и как хочешь, – пожал плечами Кузя. – Заболеешь тубиком…
– Чем?
– Тубиком. Туберкулезом. Будешь целыми днями в тубзике сидеть.
– Где?! – глаза Митьки поползли на лоб от удивления.
– Где-где, на горшке!
Врачи из поликлиники отвернулись к стене, чтобы не засмеяться, Тамара Михайловна сосредоточенно наклонилась над стерильным столиком, тоже боясь прыснуть со смеху.
– Хм, гонишь ты, – скривился Митька. – От туберкулеза не дрищут, от него кашляют. Он от этого бывает… От сахара!
– От сахара? – в свою очередь удивился Кузя.
– Ага. Когда я в приемнике-распределителе сидел, мне пацан один рассказывал. Надо сахарную пыль вдыхать, чтобы туберкулез был.
– Зачем?!
– Чтоб на зоне в больничку попасть, понял?
Кузя охнул и сел на кушетку.
– Значит, колоться ты не будешь?
– Не-а.
– Иди тогда.
Митька шагнул было к выходу, и тут Кузя подскочил сзади, резко схватил его за шею и вывернул руку. Митька дернулся, но тут же замер. Врач ловко сделала на его руке пуговку Манту.
Кузя отпустил мальчика. Тот встряхнулся, как помятый кот.
– Это ты зря, – прошипел он. – Я б и убить мог.
Ярочкин только вздохнул и покачал головой, глядя, как за Митькой закрывается дверь кабинета.
– Тоже мне, киллер-недокормыш. Туберкулез от сахара!
Сегодня было еще скучнее, чем вчера. Вчера, не успела опергруппа разобраться с обворованным сараем, по рации сообщили об утопленнике на дальнем карьере. Когда приехали на место, «утопленник» уже стучал зубами от холода и нетерпения по краю граненого стакана. Плюнули, заодно искупались. Одевались уже на ходу в машине, когда ехали на квартирную кражу. Там проторчали больше двух часов: осматривали, описывали, опрашивали. Тимуру казалось, что основное занятие оперативника – писанина. Коля строчил и строчил что-то в блокноте, на бланках, потом, когда, наконец, вернулись в отделение, на компьютере.
– А ты как думал? – усмехнулся он, когда Тимур спросил, неужели все это так срочно, важно и нужно. – Знаешь, как обидно бывает, когда дело разваливается в суде только из-за того, что оперативники что-то не дооформили или следователь что-то не дописал. Так что никуда не денешься.
Сегодня был самый настоящий обыск с понятыми, ордерами, описями и постановлениями. Изымали документы из офиса коммерческой фирмы, нелегально торговавшей медикаментами. Тимуру доверили пересчитывать листы и переписывать названия. Через три часа такой работы от бумаг у него уже рябило в глазах, Коля смилостивился и отправил его снимать показания с молоденькой бухгалтерши. Бухгалтерша вообще ничего не знала, лепетала какую-то ерунду, Тимур кивал и записывал. Наконец, все, что нужно было, изъяли и опечатали, коробки с документами и системные блоки компьютеров перетаскали в машину, завалив все сиденья. Тимуру места не хватило, и Коля отправил его домой пешком.
Вечернее солнце было теплым и ласковым. Оно катилось, огромное и красное, над самым горизонтом, провожая запоздалых путников. Они не торопились, наслаждались летом и обществом друг друга. Тимур, как и обещал, встретил Марину после работы, и им обоим хотелось, чтобы дорога никогда не кончалась и никогда не привела их к остановке.
– А чем твои родители занимаются? – спросила Марина.
– Чем?.. В двух словах даже и не скажешь. Мама журналист, а отец – бизнесмен.
– А не в двух словах.
– Ну, мама последние годы работает в еженедельнике «Бизнес-Ярославль» обозревателем. Она всю жизнь вся в работе. Все старается нас с братом обеспечить не хуже других. Хорошо, что мы уже взрослые, сами понемногу зарабатываем.
– Но у тебя же отец – бизнесмен.
– Они давно в разводе. Практически с моего рождения.
– Ну и что? Мои родители тоже в разводе, но папа нам всегда помогал. И в отпуск меня с собой брал.
– Да нет, – возразил Тимур, – он нам помогает, но мама – очень независимый человек, она не может жить за чужой счет, пусть даже и за счет отца. У нее в отношении денег куча комплексов. Представляешь, в нее влюблен один человек, политик, член Совета Федерации, москвич…
– Серьезно?!
– Серьезно. Вот именно, все у них очень серьезно. Он замуж ее зовет, а она все сомневается. Не может решиться, все считает, что раз они из разных социальных слоев, то и счастья не будет, вот и живет на два дома, то в Москве, то здесь.
– Может, она просто вас с братом не хочет одних оставлять? – предположила Марина.
– И это тоже. Да еще ей все кажется, что не справится она с ролью жены чиновника такого уровня.
– Тим, а может, она его просто не любит, потому и сомневается.
– Может быть, – вздохнул Тимур. – Мне вообще иногда кажется, что она все еще отца любит. Да и он ее тоже.
– Он не женат?
– Нет. Он сейчас не совсем здоров. В прошлом году его компанию пытались захватить черные рейдеры. Одна девица из этой команды умудрилась даже влюбить отца в себя, и он на ней женился. Только все это ради наследства, ради бизнеса. Его собирались просто убить, отравить, когда он оформит все необходимые документы. А он-то думал, что это любовь. Его едва спасли в самый последний момент. Он полгода в инвалидной коляске на работу ездил, да и сейчас с палкой ходит. Теперь не доверяет никому, кроме самых близких. В его доме мамина подруга живет, Вера Травникова, работает его помощником, референтом. Он никому не доверяет так, как ей.
– Ну вот, говоришь, он маму твою до сих пор любит, а живет с ее подругой.
– Но она же не жена ему, просто друг.
– Тима, а ты сам-то веришь в дружбу между мужчиной и женщиной, которые в одном доме живут?
Он посмотрел на девушку. Марина была такая тоненькая и маленькая в белом батистовом платье с оборочками, как ребенок. В волосах – красное солнце, в глазах – озорные искорки. Еще вчера он ответил бы, что в дружбу между мужчиной и женщиной он верит. А теперь… Теперь у него в груди горело солнце. И в голове мозги все поплавились и стекли в живот.
– А, Тим?
– Что? – он не слышал, что она еще спросила.
– Я говорю, мама твоя красивая?
– Мама?
– Ну да, мама…
Он задумался. Думать, правда, было почти нечем. Красивая? Конечно, красивая! Самая красивая, самая умная, самая лучшая! Она же – мама. Но Кузька учил: никогда не говори женщине, что другая красивее. Это тот случай или не тот? Черт, все из мозгов выветрилось, одни Кузькины уроки остались.
– Знаешь, я тебя с нею познакомлю, – выкрутился он.
Марина засмеялась.
– А ты не боишься меня с мамой знакомить? Вдруг я подумаю… А!..
Она вдруг резко обернулась, споткнулась и чуть было не упала. Тимур подхватил ее, она оказалась так близко…
– Там кто-то был! – испуганно зашептала Марина.
– Где?
– Там, за кустами. Что-то сверкнуло.
– Подожди, я посмотрю.
Тимуру так не хотелось выпускать ее из этих случайных объятий.
– Не ходи, Тима, – она вцепилась в его футболку. – Пойдем скорее отсюда! Вдруг это убийца…
Но парень высвободился и шагнул к самым кустам. Там, в зарослях акации, он никого не увидел, только высокая трава почему-то качалась. А ветра не было. Тишь стояла удивительная.
– Тима, – жалобно позвала девушка. – Пойдем, а?
Он вернулся на дорожку, еще раз оглянулся на кусты.
– Наверное, кошка.
– Кошка? Какая кошка?
– Там кошка, наверное, была.
Марина схватила его за руку и почти бегом потащила к остановке.
– Кузя, как ты думаешь, наша мама красивая? – спросил Тимур, задумчиво ковыряя вилкой салат.
– Нормальный вопросец! А у тебя сомнения что ли есть?
– Да нет у меня никаких сомнений!
Тимур уже ругал себя за то, что задал глупый вопрос. Глупый! Глупее не придумаешь.
– Да наша мама, если хочешь знать, потрясающая женщина! – Кузя уселся напротив брата и назидательно помахивал перед его носом шумовкой. – Она умная, сильная и очень красивая. И не просто красивая. Она яркая, привлекательная и очень сексуальная! И, если ты на это намекаешь, то ей самое время сейчас выйти замуж. Не понимаю, что она с Иловенским тянет?
– А ты думаешь, так просто в сорок лет всю жизнь изменить, да еще и в другой город переехать?
– Не в сорок, а в тридцать девять. И это еще совсем не много. Это даже еще не последний шанс, но и упускать его не стоит. Вряд ли кто-то будет любить ее так сильно, как Павел Андреевич.
– Отец. Он ее тоже любит.
– Отец?! – фыркнул Кузя. – Ага. Любит, сил нет! Не успел с третьей женой развестись, стал жить с новой женщиной. А любит, конечно, маму…
– Да не понимаешь ты ничего! Тетя Вера ему – друг, она помогает, пока он лечится. Поддерживает. В конце концов, она тоже невольно виновата в том, что его тогда парализовало. И отец мне говорил, что это только дружба.
– Да? Ты сам-то веришь, что мужчина и женщина могут дружить, да еще при этом жить под одной крышей?
Тимур помолчал, пожевал салат.
– Вот и Марина так говорит.
– Марина? – оживился Кузя. Кажется, у него даже кончики ушей задрожали от любопытства.
Но брат нахмурился.
– Что это за салат? Гадость какая-то.
– Ешь-ешь, полезно. Потенцию повышает. Так что Марина?..
– Чего повышает?! – Тимка в сердцах отшвырнул вилку. – Сам жуй. Все, пошел философию учить.
Кузя дождался, когда брат выйдет из кухни, а потом вывалил салат в мусорное ведро.
– Знаю, что гадость, – пробурчал он. – Ну не удался салатик. Надо же, какие мы нежные…
Глава 16
На развалины мои пала ночь. Она всегда не просто приходила или наступала, а падала отвесно, как нож гильотины. Может, причиной тому была высокая стена четвертого корпуса, за которую уходило солнце, или дальний лес на высоком берегу Волги, в который оно потом проваливалось. Сегодня было новолуние, и звезды горели в чернильном небе, как фонари. Будто моль проела крупные дыры в синем шерстяном полушалке.
За стеной чуть шелестели листьями березы, словно вздыхали, вздымая высокие плечи. Шептали во сне ивы, касаясь ветвями дремлющих трав. И только сосна бдительно топорщила иглы, озираясь свысока, не налетит ли откуда непогода. Но все было тихо.
Я совсем было заснул, когда почуял незваного гостя. Сначала почуял, а не услышал, хоть и горжусь отменным слухом, но запах этого человека пришел первым. Потом уже зашипел потревоженный песок и заворчал разбуженный гравий. Он приближался, дух кислого немытого тела, старого перегара и разлагающейся плоти, стократ усиленный запах обычной человечины, пота, смрадного дыхания, мочи и грязи, невыносимый для любого дикого зверя и миллионы лет назад служивший защитой человеку от нападений хищников. Только вконец изголодавшееся животное пренебрежет таким духом и своим достоинством. Уж лучше питаться падалью, чем жрать это.
Я стал, пятясь, отступать к дальней стене и был уже около оконного проема, когда бомж ввалился в облюбованный мною зал. Ввалился, бросил на земляной пол свой замызганный рваный мешок и пристроился мочиться прямо возле своей ноши. А потом, не долго думая, рухнул тут же спать. Я одним прыжком перемахнул низкий край окна и отправился в самые дальние строения искать себе место для ночлега.
На утро я проснулся позже обычного, солнце уже поднялось и сушило росу на травах. Напился из ручья и пошел проверить, убрался ли уже незваный гость. Конечно, там, где он ночевал, нескоро можно будет жить снова, в этом году вряд ли, такие запахи держатся долго, а даже если и выветрятся, неприятные воспоминания у меня все равно останутся.
Я долго выжидал подходящий момент, чтобы пересечь асфальтовую дорожку, и дождался, пока из-за поворота появился мужчина, правда, не молодой, но еще довольно крепкий. Я проскочил прямо у него под ногами и со спокойной душой двинулся к корпусу, оскверненному бомжом.
Это будет уже четвертое место в моих владениях, в котором я долго не смогу бывать. В трех побывала смерть. Она унесла жизни старого сторожа и девушки, и пусть даже не успела забрать с собой старуху, достаточно и того, что побродила у сгоревшего автобуса. В зал, где сегодня ночевал бомж, смерть не приходила. Или… Постойте-ка, у входа в тот самый корпус я только что видел убийцу, того самого пожилого, но крепкого мужчину, который шел по дорожке. Все опять получилось! Нет-нет, мне не показалось, все точно, это он! Его согнутая фигура мелькнула и скрылась в дверном проеме.
Я, даже не таясь, кинулся ко входу и увидел его в спину. Убийца двигался, как зверь, пригнувшись и принюхиваясь, выискивая жертву. Странно, но он, похоже, безошибочно шел с дорожки через всю стройку именно к этому единственному месту, где был человек.
Он остановился, склонившись над смердящим изгоем, и стал шарить в своем кармане. Бомж то ли услышал его, то ли почуял близкую смерть. Я был далеко и не видел выражения его лица, когда он увидел прямо над собой убийцу, но крик, взлетевший и заметавшийся под потолком, ударяясь о стены, был наполнен настоящим живым и животным ужасом.
Секунда – и все будет кончено… Но не успел убийца схватить свою жертву, как получил удар ногами в живот. Бомж извернулся, как червяк, и, не переставая орать, сбиваясь на визг, подскочил и на четвереньках рванулся к выходу. Убийца уже поднялся и в пару прыжков перекрыл жертве дорогу. Глупо, надо было набросить удавку сзади. Или у него не оказалось с собой ничего подходящего? И к чему стремиться обязательно видеть лицо? Что там видеть-то в этом лице? Бомж уже справился с первым страхом, зарычал и швырнул свой вонючий мешок в лицо нападавшему. Убийца от неожиданности отпрянул, оступился и упал навзничь. Все вмиг изменилось: теперь уже бомж навис над ним, скаля гнилые зубы. Я был уверен, что сейчас он кинется на обидчика и прикончит его. Хотя бы ради одежды, ради денег, которые, наверняка, лежат в кармане рубашки или брюк. Но бомж только торжествующе взвизгнул, подхватил свой мешок и бегом бросился прочь, чуть было не раздавив меня у входа.
Несостоявшийся убийца с трудом поднялся с земли, потряс головой и потер ушибленный затылок. В глазах его уже не было ни сумасшедшей ненависти, ни одержимости, но я на всякий случай поспешил убраться с дороги.
Виктор Николаевич Садовский никогда не приходил на работу так рано, как сегодня. Обычно его привозил водитель уже после девяти, в тот самый час, когда бодрые «Волги» доставляют в конторы и учреждения всех бюджетных руководителей. Руководители коммерческие на своих иномарках в свои офисы приезжают гораздо раньше, потому что это стимулирует подчиненных, а время, проводимое их подчиненными на работе – это и их, руководителей, деньги.
