Маша Рокотова и раньше не любила командировки. Не любила покидать свой город, своих детей, родителей. Чувствовала себя такой одинокой вдалеке от дома, от близких, от друзей! Всю дорогу и уже поселившись в гостиницу она думала о Мите Гуцуеве. Если ученые не ошиблись, то Архангельск – его родной город. Конечно, все это слишком невероятно, чтобы поверить до конца и без сомнений, но Рокотова уже не раз сталкивалась со всеми чудесами и странностями, которые творились в лабораториях компании «Дентал-Систем».
      Глядя в окно гостиничного номера, Маша думала о том, что Митя, наверное, и не успел запомнить город, в котором родился. Ведь он был совсем крохой, когда его увезли отсюда. Он даже не помнит толком: брат у него был или сестра. И маму свою даже описать не смог. И все-таки здесь его родина. Может, потому он и рвался из Ярославля на поиски этого места. Там, где хорошо было Маше и ее семье, Мите было пусто и одиноко. Ярославль был чужим для него и родным никогда не станет. Если сейчас все окажется ошибкой, если она не найдет его мать, Митя все равно убежит, и Бог знает, что с ним случится на этом долгом и вряд ли обреченном на успех пути.
      Сегодня она ничего не сделала. Поезд прибыл слишком поздно, и Маша не успела найти тот самый дом, который был отмечен на фотографии со спутника. Еще в поезде она крутила карту города и пыталась понять, где эта улица, где этот дом. В Ярославле не удалось найти хорошую интерактивную карту и совместить с фотографией. Точек примерного совпадения могло быть пять-шесть, не меньше. Рокотова решила, что обойдет их все.
      Номер «Бизнес-Центр-Отеля» был очень уютным, Маша приняла ванну, накинула голубой махровый халат и устроилась на широкой постели перед телевизором. Смотреть особенно было нечего, ни фильмов, ни новостей по центральным каналам. Новости были только по местному телевидению.
      – …подал в отставку. Нашему корреспонденту удалось встретиться с Павлом Иловенским, который находится сейчас в Архангельске, и побеседовать с ним.
      На экране появился Павел на фоне какого-то административного здания, за его спиной виднелась красная вывеска, но золотые буквы отсвечивали на солнце.
      – Павел Андреевич, не могли бы вы прокомментировать слухи о вашей неожиданной отставке, – попросила корреспондентка.
      – Это не слухи, – с улыбкой и щурясь от солнца ответил Павел. – Вопрос о моей отставке уже решен. Сегодня я согласовал его с губернатором, мы обговорили кандидатуру человека, который сменит меня на посту члена Совета Федерации.
      – Вы можете назвать имя этого человека?
      – Думаю, это право губернатора. Могу сказать только одно: кандидатура достойнейшая.
      – Это правда, что вы покидаете Москву?
      – Правда. Я покидаю Москву.
      – Вы планируете жить в Лондоне или здесь, в родном городе?
      – С вашего позволения, я не стану говорить, где именно я собираюсь жить и работать, но мое решение круто изменить свою жизнь и род деятельности связано с семейными обстоятельствами, а вовсе не с желанием покинуть страну. Думаю, я и здесь еще смогу приносить пользу.
      – Павел Андреевич, вы по-прежнему остаетесь в списке самых завидных холостяков не только нашей области, но и всей страны. Не связаны ли изменения в вашей жизни с желанием изменить этот статус?
      – Я не холостяк, – поправил Павел, – я вдовец. И мне очень непросто выбрать ту единственную, которая приняла бы меня таким, какой я есть.
      – А что вы больше всего цените в людях вообще и в женщинах в частности?
      – Ценю? Верность…
      Маша выключила телевизор и отшвырнула пульт.
      Верность. Она в этом и не сомневалась, а значит, поступила правильно. Иловенский ни за что не простил бы ее. Она и сама себя никогда не простит. Все получилось так глупо, так бессмысленно, что невольно задумываешься: может, это судьба? Может, не суждено им было быть вместе? Удивительно, сейчас они совсем рядом, в одном городе. Это тоже судьба? Но ведь они не встретятся. Он уедет, куда там: в Лондон или в Петербург, она вернется в Ярославль. Он будет искать свою единственную, которая окажется достойнее, чем Рокотова. Она станет вспоминать о нем…
      Ну, вот, снова нахлынули грустные мысли, снова одолели муки совести. Даже как-то пусто стало в душе и в желудке. Машу затошнило. Она достала из холодильника купленную на вечер колбасу, но есть не хотелось. Тошнило сильнее. Неужели она успела чем-то отравиться в поезде? Вроде бы и нечем. Она приняла таблетку на всякий случай и забралась под одеяло.
      Зазвонил сотовый телефон. Маша увидела на экране имя Ильдара Каримова и медлила с ответом. Говорить с ним не хотелось, но, с другой стороны, он наверняка просто хочет убедиться, что она нормально добралась и устроилась, и не перестанет трезвонить, пока она не отзовется.
      – Да? Привет.
      – Привет. Как ты?
      – Все в порядке, доехала, поселилась в гостиницу. Завтра возьму такси и начну объезжать все места, где она может быть. У вас там как дела?
      – Да пока все так же: Давыдова в коме, следователь грозится с меня голову снять, если мы ее не откачаем. Программисты курочат Митькиного скорпиона.
      – А сам Митя как себя чувствует.
      – Чувствует-то он себя нормально, – проворчал Ильдар.
      – А что не нормально? – насторожилась Рокотова.
      – Да ну его! Я же ему вместо скорпиона свою стрекозу отдал, так, представляешь, он ее расколотил.
      – Уронил что ли?
      – Если бы. Он ее табуреткой расколошматил. Ему вдруг показалось, что она пыталась улететь в открытое окно. Ну не бред?
      – А ведь Вере, помнишь, тоже показалось, что стрекоза по столу ползет. Ты тогда подозревал, что она опять наркотиками балуется.
      – Точно, подозревал. Мы даже поссорились. Правда, потом помирились. Знаешь, классно так помирились, прямо на моем рабочем столе в кабинете. Вера еще теперь говорит, стоило эту золотую тварь на пол смахнуть, чтобы так…
      – Ильдар! Прекрати сейчас же! Даже не напоминай мне об этом.
      – Прости, не буду. А что ты так бесишься? – удивился Каримов. – Я думал, тебя наши с Верой отношения уже так не трогают. У нас с тобой давно ничего такого нет, а я ведь не монах.
      – Сволочь ты, Ильдар, а не монах! Ты же видел, в каком я была состоянии после этого нападения. И вот так подло воспользовался. Ты только что занимался любовью на своем рабочем столе с Верой, а потом уложил туда же и меня.
      – Я?..
      – Ты! Да я же просто не понимала, что делаю, но ты-то мог меня пощадить? Ты же знаешь, что я люблю Павла, что он меня любит… Любил.
      – Машка, заткнись! Что я такого сделал, можешь ты мне внятно объяснить?
      – Как – что? Ты что забыл, как мы с тобой занимались любовью в твоем кабинете, на столе, на красном сукне?
      – Когда?
      – Хватит издеваться! На следующий день после того, как на меня на стройке напал маньяк. Когда я приезжала к тебе домой!
      – Так ты же меня не дождалась. Мне Вера сказала, что ты приезжала, она застала тебя в кабинете никакую, ты вылетела оттуда, как ошпаренная кошка. Тебя у нашего коттеджного поселка подобрал охранник Иловенского, который… Ну, который следил за тобой. И потом ты устроила разбор полетов Павлу.
      – Я?
      – Ты! Ты какого лешего выставила его из дома?
      – Потому что изменила ему с тобой!
      – Да не было у нас с тобой ничего, Маша. Тебе приснилось что ли? Я Павла из центра привез на своей машине к тебе и видел, как ты приехала на «Ниссане» с его охранником. Вы во двор въезжали, а я – из двора. Да ты у самого Иловенского спроси!
      – Как я могу у него спросить, я же его выгнала, – простонала Рокотова. – Поклянись, что ничего не было?
      – Не было! Хочешь, Тимкой тебе поклянусь? Маша, ничего удивительного, что тебе такое пригрезилось. Ты была измотана, еще не отошла от стресса. А мой кабинет вполне мог навеять тебе теплые воспоминания, ведь правда? Слушай, если ты мне не веришь, Павлу не веришь, спроси Веру. Мало? Давай камеру на въездных воротах проверим, там-то точно зафиксировано, когда ты уехала и когда я приехал. Собственным глазам ты поверишь?
      – А что теперь толку? Пашу уже не вернешь…
      – Почему? Он же не умер.
      – Я его обидела.
      – Брось, он взрослый мужик. Прекрасно понял, что у тебя от переживаний крыша съехала.
      – Ничего он не понял, – не сдавалась Маша, – он и вещи забрал, и в отставку подал, собирается куда-то уезжать.
      – Вещи его у Кузьки под кроватью лежат. А в отставку он подал, потому что… Нет, это я тебе потом скажу. А лучше – он сам скажет. Все, давай звони ему и проси прощения.
      – Я? – испугалась она.
      – А ты, милая моя, как думала? Вы, женщины, странные существа: взбредет вам что-то в голову, наломаете дров, а виноват кто? Мужик. Звони, Машка.
      Когда он отключился, Маша совсем растерялась. До этого момента она еще держалась за его голос, как за последнюю ниточку, соединявшую ее со здравым смыслом, а теперь все порвалось и перепуталось.
      Там, в кабинете Ильдара, она была одна и, наверное, уснула. И ей приснилось то, что накануне произошло между Ильдаром и Верой. Именно потому ей и показалось, что у нее светлые длинные волосы, белоснежная кожа, полные крутые плечи и бедра. Но почему так произошло, Маша решительно не понимала.
      Надо было сразу послушать маму и объясниться с Ильдаром. И что делать теперь? Может, Каримов прав и стоит позвонить Иловенскому? Позвонить – еще куда ни шло, но просить прощения… Да, конечно, просить прощения! Но только не сегодня. Завтра. Точно, лучше завтра, когда сделает то, что для нее сейчас важнее. Хотя, как тут разобрать, что теперь важнее?
      В ту ночь впервые со злосчастного дня, когда она из-за собственной глупости рассталась с Павлом, Маша Рокотова спала спокойно и без мучительных снов.

      А следующее утро да и весь день не принесли ей никаких добрых новостей. Она заказала из гостиницы такси и методично объехала пять мест, которые почти точно совпадали с изображенными на снимке, и еще четыре, которые были похожи только приблизительно. Из этих девяти точек три оказались детскими садами, две – школами. Еще был спортзал, магазин, салон красоты и ветеринарная клиника. Нигде, никто и никогда не слышал ничего о женщине по фамилии Гуцуева, у которой много лет назад похитили сына. Подростка с такой фамилией тоже не было. Маша называла точный день и час, когда было зафиксировано информационное излучение, но ей либо не верили, либо ничем не могли помочь. Ей пошли навстречу заведующие всеми детскими садами, проверили списки своих сотрудников и пообещали за пару дней опросить всех родителей, которые приводят к ним своих детей. Спортзал и ветлечебница отпали сразу, там велись списки посетителей, никто, из сотрудников или приходивших в тот день, по возрасту и имени не подходил. В салоне красоты с нею даже не стали разговаривать, но Маша не слишком расстроилась: она обошла здание и поняла, это явно не то, что она ищет, деревья вокруг стояли совсем иначе, а поблизости была стройка, которой на снимке со спутника не было.
      Остались школы, где могла работать мама Мити или учиться его сестра. Или брат. Вполне возможно. Только сегодня – уже поздно. Учебный день закончился, дети разошлись по домам. Маша решила, что в школы поедет завтра с утра. А сегодня надо успеть на телевидение. Она позвонила туда еще утром и договорилась, что ей дадут слово в прямом эфире вечерних новостей. На этот эфир она надеялась больше всего. Даже если мать Мити не увидит этот выпуск, его увидит кто-нибудь из ее знакомых, тех, кто знает о ее беде. А еще Рокотова завтра же пойдет в местную милицию и заставит поднять все архивы, ведь не могла же мать не искать похищенного Митю, должна же была эта информация сохраниться. Если только Гуцуева живет в этом городе, она обязательно найдется. Обязательно! Непременно!
      В гостинице Маша заснула, не успев раздеться, как только голова ее коснулась подушки. О том, что собиралась позвонить Павлу, она вспомнила только утром. Повертела телефон в руках. Звонить, извиняться… Господи, как стыдно! Как трудно решиться! А вдруг он не станет с нею разговаривать? В каком настроении она тогда пойдет в школы и в милицию? И она отложила трудный звонок на грядущий вечер.
      В обеих школах у нее приняли информацию, но быстрого результата не обещали: нужно было не только проверить всех сотрудников, но и рассказать историю Мити на классных часах. Вдруг да и окажется, что это история семьи кого-нибудь из учеников?
      А в милиции Машу обрадовали в первом же районном отделе. Оказывается, в городе создан централизованный архив всех уголовных и розыскных дел, которые возбуждались в последние двадцать пять лет. Вооруженная документом от ярославского следователя Сергея Нестерова, Рокотова отправилась в областное управление милиции. Результаты, выданные компьютером через час, ее шокировали. Никакого Дмитрия Гуцуева никогда милиция не разыскивала.
      Маша вышла на улицу и уселась на ближайшую скамейку. Как же так? Неужели все поиски напрасны? Не потому, что нет в Архангельске Митиной матери, а потому что не нужен этой женщине сын. Может, она и рада была, что он пропал, одним ртом меньше. Ведь не может, не должно так быть, что не кинулась она искать, спасать своего ребенка, если любила его, если дорожила им? Тогда и вчерашний призыв, брошенный Машей в архангельских новостях, останется без ответа. А если и найдется мать или брат Мити через детский сад или школу, то это еще не значит, что они будут рады снова принять мальчика в свою семью. Мало ли что могло случиться в их жизнях за столько лет?
      Наверное, надо было не заниматься сканированием территории России и поисками невесть какой женщины, а позволить Вере и Ильдару усыновить Митьку. Тут его будущее было бы определено. Он стал бы братом Тимуру, его бы непременно полюбила сентиментальная и добрая Вера, когда-нибудь он унаследовал бы деньги и компанию Ильдара, может быть, сам стал бы ученым.
      Стоп. Она же сама мать. Ее Тимке тоже могло быть лучше с какими-нибудь более обеспеченными приемными родителями, чем с ней? Конечно, нет! Никто не смог бы дать ему столько внимания, любви и нежности, сколько она, родная мать! А Кузя? Разве его родная мать, подзаборная пьяница, дала б ему столько, сколько она, Маша Рокотова, мать приемная?
      Как все-таки сложна жизнь. Все в ней индивидуально, для каждого человека заложено по-своему. Маше всегда хотелось верить, что все изначально заложено судьбой, и она была почти согласна с учеными, работавшими в научном центре Каримова. Они утверждали, что вся предстоящая жизнь уже записана от начала и до конца в ДНК новорожденного человечка, как сложнейшая компьютерная программа. Эта программа не исчезает со смертью человека. Вобравшая и запомнившая самое ценное за время жизни, она в момент смерти возвращается в общую инфосферу Земли, обогащает ее и продолжает свое существование в новом качестве.
      Мите Гуцуеву было суждено пройти через все тяготы, оказавшиеся на пути его неокрепшей души, и он прошел. Маше Рокотовой суждено было оказаться в эти дни в Архангельске, и она оказалась. Найдет ли она то, что ищет, или ей всего лишь удастся здесь встретиться и объясниться с Иловенским, она не знала. Но то, чему суждено случиться, то случится. Надо только верить и, конечно, не отступать. Надо действовать, надо дать своей программе реализоваться, а под лежачий камень вода не течет.
      За остаток дня Маша побывала в трех городских газетах, разместила там объявления и заметки о Мите. Съездила в рекламное агентство, договорилась об аренде уличного щита, куда поместят фотографию Мити, именно так два года назад разыскали похищенного Кузю. И напоследок – еще один эфир на телевидении. Что еще она могла сделать? Пока, пожалуй, больше ничего. Осталось только позвонить Павлу.
      Когда Рокотова вошла в свой номер, свет там уже горел. Посреди гостиной на самом краешке стула сидела женщина лет сорока. Она сидела болезненно прямо, напряженно, и вся подалась вперед, когда Маша вошла. Кажется, хотела встать, но не смогла, не решилась. Маша сразу догадалась, кто эта женщина. Все-таки эфир на местном телевидении был выстрелом точно в цель! Лицо женщины было таким изможденным, а взгляд таким пронзительным, что Рокотову будто окатила волна неизъяснимого горя, которое несла в себе эта женщина, горя, копившегося и не находившего утешения годами. Теперь судьба решила сжалиться и отпустить этой несчастной ее неведомые грехи. И Маша была рада, что у этой женщины именно такой взгляд. Значит, все было не зря, значит, Митя нужен ей, она любит его и ждет.
      – Я мама Миши Кациева, – тихо сказала женщина.
      У Маши упало сердце. Это не та! Не она…
      – Я ищу мать Дмитрия Гуцуева, – покачала головой Рокотова, у нее сердце было готово разорваться от сострадания и от осознания досадной ошибки.
      – Его зовут Миша, вернее, Магомет Кациев. И я его мать.
      Когда женщина рассказала обо всем, Маша Рокотова поняла, что ни за что не нашла бы ее по спискам в школах и детских садах. Никто не знал. Что она во время тихого часа приводила своего подопечного поиграть в песочнице на территории детского сада, где и зафиксировали ее присутствие приборы Елабугина. Все в этой истории было не так, а виной всему время, случай и тугоухость маленького Митьки. Нет, не Митьки, Мишки.
      Ее звали Надежда Челнокова. В Архангельске она прожила всю свою жизнь. Закончила педагогическое училище, устроилась работать в детский сад. Вскоре вышла замуж за красавца Шамиля Кациева, он работал учителем истории в соседней школе. В быту и на работе его для простоты и удобства называли Сергеем, даже собственные дети были уверены, что папа у них Сережа. Дети были погодками: старшая дочь Саша, младший сын Магомет, а для мамы и всех окружающих – Миша.
      Шамиль всегда увлекался изучением истории собственного народа, даже писал кандидатскую диссертацию, мечтал баллотироваться в депутаты, но непременно у себя на родине, чтобы восстановить справедливость, исправить ошибки, посвятить свою жизнь своей земле. Надежда гордилась мужем и даже готова была ехать с ним, быть и помощницей, и соратницей. Их семейная жизнь расстроилась не из-за политических и национальных разногласий, а банально – из-за денег. Чтобы всецело посвятить себя избранному пути, Шамиль уволился с работы, денег стало не хватать, семья из четырех человек прожить на зарплату воспитательницы детского сада не могла. Между мужем и женой начались споры, ссоры, скандалы, а вот уж они-то и закончились политическими разногласиями и окончательным разрывом. Их семья, маленькая ячейка общества, на свой лад стала отражением глобальных процессов, происходивших тогда между их народами. Неприязнь друг к другу Нади и Шамиля переросла в ненависть и закончилась откровенной войной.
      Надежда подала на развод, и все бы ничего, если бы Шамиль не решил непременно отсудить себе сына. Как многие мусульмане, он считал, что мальчика должен воспитывать отец. Началась битва за ребенка. Шамиль подошел к делу очень серьезно, он приводил в суд все новых и новых свидетелей, на голубом глазу вравших, что Надя не занимается сыном, пьет, гуляет, мало зарабатывает и вообще, является психически больной. Суд едва не лишил бедную мать родительских прав на обоих детей, но потом все же вынес компромиссное решение: Магомета отдать отцу, Александру оставить с матерью, но под контролем органов опеки.
      Два месяца Наде удавалось скрываться от мужа и судебных приставов, прятать детей у подруг и родственников, а потом Шамиль позвонил и сказал, что уезжает и оставляет все, как есть, пусть, мол, сын поживет пока с нею. Надя вздохнула с облегчением, а зря. Кациев выждал всего неделю, а потом Мишу просто вырвали из рук матери на центральном рынке, куда она пришла за фруктами. Она побежала в милицию, но там только пожали плечами: по закону сын должен жить с отцом.
      Надя пыталась хотя бы узнать у родственников мужа, где он прячет сына, но те не отвечали, а вскоре исчезли, уехали из города. Только одну весть получила несчастная мать о сыне – свидетельство о смерти. Из отдела ЗАГС далекого кавказского города. «Он погиб при обстреле» – было написано на обороте бумаги рукой Шамиля. Надя сразу поняла, почему он прислал ей этот документ: чтобы она не искала сына, чтобы поверила и успокоилась. А она не поверила и не успокоилась, но искать не могла, не умела, не знала как. Только ждала, только надеялась. Она подавала информацию о Мише в программу «Жди меня», но сын был слишком маленьким, когда они расстались, у него часто болели уши, он не очень хорошо говорил и слышал, наверное, поэтому неправильно запомнил свое имя. Дмитрий Гуцуев и Магомет Кациев. Разница огромная.
      После суда, отобравшего у Надежды Челноковой права на сына и доброе имя, она смогла работать в детском саду только нянечкой и едва сводила концы с концами, едва тянула маленькую Сашу. Потом ей повезло, она попала в обеспеченную семью няней к маленькому ребенку. Мать малыша давно знала Надю и не верила в россказни о том, что она пьющая и гулящая. Когда ее ребенок подрос и пошел в детский сад, женщина дала Челноковой хорошие рекомендации и помогла устроиться в другую семью. Жизнь потихоньку наладилась, дочка хорошо училась в школе, работодатели были довольны Надеждой и достойно оплачивали ее заботу и труд. Однажды няня разоткровенничалась за чаем с хозяйкой дома, в котором работала, и рассказала о своем сыне и о своей мечте найти его. Дама неожиданно заинтересовалась и поверила Челноковой, она сама была родом из Нагорного Карабаха и подтвердила, что во времена вооруженных столкновений погибших хоронили, порой, не слишком разбирая, кто есть кто, и свидетельство о смерти можно было оформить в ЗАГСе просто со слов обратившегося и даже в соседнем городе. Хозяйка работала в областной администрации и пообещала сделать все, что сможет, чтобы хоть как-то помочь. Этот разговор состоялся довольно давно, Надя уж и думать о нем забыла, но вот совсем недавно, на прошлой неделе, в дом хозяев пришел гость, мужчина лет сорока, какой-то, кажется, высокий милицейский чин, а может, политик, женщина видела его не раз по телевидению и по местному, и по центральному. Ее попросили рассказать этому человеку всю историю с самого начала.
      – Вам по своим каналам проще будет объявить мальчика в розыск, – сказала ему хозяйка.
      Мужчина в свою очередь тоже пообещал, что сделает все, что сможет. И вот буквально вчера он позвонил и велел Наде приехать в областную администрацию.
      – А потом он привез меня сюда. Сказал, что вы занимаетесь поисками моего сына и знаете, где он может быть.
      – Я занимаюсь не поисками, Мити, вернее, Миши, – возразила Рокотова. – Я совершенно точно знаю, где он. Он сейчас лежит в клинике моего мужа…
      – Он заболел?! – испугалась Надежда.
      – Он был ранен, но сейчас с ним все в порядке, – поспешила заверить Маша, – мальчик носится по научному центру и вникает в работу всех ученых. Знаете, он спас мне жизнь.
      Маша взяла свою сумку и вытащила из нее хорошую фотографию мальчика, сделанную перед самым ее отъездом, и подала Наде. Женщина взяла ее так, как берут святыню, икону. Она ничего не могла сказать, только улыбалась дрожащими губами, глядя на самое дорогое, но почти неузнаваемое лицо, и плакала. Маша тоже не могла удержаться, обе женщины, обнявшись, разрыдались.
      – Наверное, этот человек видел вчера передачу по местному каналу, – сказала Маша, как только смогла говорить. – Он ведь позвонил вам поздно вечером?
      – Нет, он позвонил примерно в два часа дня, – с трудом, все еще всхлипывая, проговорила Надя.
      – В два дня? Но… Подождите, как он узнал, где меня искать? Я ведь только вчера вечером оставила свои координаты в редакции телеканала. И больше нигде. Вы сказали, что он вас сюда привез. Он уехал?
      – Нет, он ждет в баре внизу.
      – Знаете, вы посидите здесь, – велела Рокотова, – а я спущусь вниз.
      – Может, я с вами?
      – Нет, я одна.
      – Но как вы его узнаете? Давайте, я хоть опишу…
      – Не стоит, – мягко сказала Маша, – мне кажется, я его сразу узнаю.
      Выходя из номера, Рокотова взглянула в зеркало. Она выглядела уставшей и бледной, хуже, чем ей сейчас хотелось бы. Ну что ж, тем лучше.
      Она спустилась вниз на лифте, пересекла холл и вошла в полутемный бар. Там было много мужчин, но только один сидел спиной к стойке и смотрел на вход.
      Павел Иловенский ждал ее уже очень давно.

      – Завтра снова поедем в университет, – «обрадовал» Тимура Савченко.
      – Что-то новое? – оживился парень.
      – Может быть. Есть информация, что Давыдова убили за слишком длинный нос, который он совал, куда не следует.
      – То есть?
      – Он собирал компромат на сторонников Зайцева. Что-то такое, что действительно могло свалить проректора по научной работе и не дать ему не только победить на выборах, но и добраться до них. Давыдов на финишной прямой начал шантажировать Зайцева и перегнул палку, запросил слишком много. Его просто убрали, прихлопнули, как назойливую муху.
      – А что мы будем делать в университете?
      – Искать компромат. Ведь где-то он его прятал, согласись? Ни дома, ни в гараже, ни на даче мы ничего не нашли. Надо осмотреть его кабинет. Нестеров напишет тебе бумажку, добудешь к завтрему ключ. Позвони прямо сейчас своей Марине и спроси, где там у вас обычно ключи от кабинетов хранятся. И пусть она завтра тоже на всякий случай на месте будет, вдруг понятых не найдем.