Кузя и Митька проводили Машу Рокотову до самых дверей университета. Время было еще не позднее, около половины пятого, тем более Садовский обещал ее проводить, и Маша отправила ребят домой. Они пообещали, что пойдут не через стройку, а дальней дорогой по шоссе, но, как только она скрылась за дверью университетского корпуса, тут же свернули к недострою.
      – Пошли еще раз проверим место, – сказал Митька.
      – И наверх полезем? – насторожился Кузя.
      – Нет, не полезем. Надо еще вообще подумать, стоит ли туда лезть.
      – А зачем же мы тогда веревки покупали?
      – Ну, я ж не думал, что ты такой тюфяк.
      – Я?!
      – Ты. Не слезешь ты по веревке.
      Они сегодня весь день тренировались на старой подстанции рыбхозяйства, и Кузя сам знал – конечно, он не слезет с такой верхотуры.
      – Надо какой-нибудь другой вариант придумать, – согласился он.
      На стройке сладко пахло травами, кузнечики звенели и сухо трещали крыльями большие стрекозы. Кузя думал о своем и чувствовал себя беззаботно и легко от того, что лезть завтра на бетонную громаду не придется. Митька придумает какой-нибудь другой способ, попроще. Замечательно, конечно, увидеть преступника в бинокль, спуститься по веревке, оглушить, связать, сдать милиции. Но ведь будет все не так. Он просто не сможет даже приблизиться к краю крыши, даже для того, чтобы наблюдать за местностью, не говоря уж о том, чтобы спуститься. А если вдруг рискнет, то непременно грохнется с самого верха и никого не поймает и никому не отомстит. Даже после спусков с не такой уж высокой подстанции, у Кузи от страха и напряжения сводило руки и ноги. На обратной дороге он купил литровую бутылку пива и почти всю выпил один. Митька глотнул пару раз, просто чтобы утолить жажду. Теперь Кузю мучила совесть, зачем он давал ребенку пиво, и еще желание остановиться у какого-нибудь кустика.
      Неспокойный выдался сегодня день в моих владениях. Ходят и ходят. И мнут траву, и топчут, и лезут в корпуса и даже на крышу. И все без толку, без пользы. Весь день я прятался в кустах и за камнями, приглядывался, прислушивался, выбирал. А выбирать сегодня было из чего. И подождать тоже стоило. Мальчишка снова вернулся. И свою жертву снова привел с собой. В полдень, когда они были здесь сегодня первый раз, я никак не мог подобраться к ним поближе, но уж теперь я эту удачу ни за что не упущу.
      Я властелин. Я способен управлять их мелкими душами и несовершенными мозгами. Теперь я не промахнусь. Убийцей станет мальчишка. Жертвой – тот парень, что постарше. Сейчас я прошмыгну мимо него к тому…
      Хзч… з…а-а-а… чтицццц… Вода… В трещину корпуса, внутрь… Нет!.. Соли… Рзч…и-и-и… 110011 100011 110001 100000 000000 000000
      – Ой, Мить, гляди! – заорал перепуганный Кузя. – Я тут на такую вещь пописал, обалдеть! Она заискрила!
      – Провод что ли? Ты осторожней, а то шарахнет прямо по… Ах ты, сволочь!
      Митька вдруг переменился в лице и врезал приятелю в ухо. Кузя завалился в кусты.
      – Сволочь, это же мой таракан! Это же он!
      – Ты сдурел, да!? – взвизгнул Кузя. – Я что знал, что это у тебя вывалилось? Я ж не видел.
      – Еще б ты видел! Погоди, а как он тут-то оказался?
      – Ты меня спрашиваешь?
      – Извини, – вздохнул Митька. – Ты ж не нарочно, а я тебя… Не сердишься?
      – А что толку сердиться? Только ты прекращай сразу бить, разберись сначала, – буркнул Ярочкин.
      – Снимай футболку.
      – Зачем?
      – Завернем таракана, пойдем мыть его на карьер.
      – А почему это его в мою футболку заворачивать?
      – Так не я ж его обоссал, – резонно заметил Митька.
      Кузя не снял футболку, нашел в куче мусора целлофановый пакет.
      – Это не таракан, а скорпион, – сказал он, заворачивая вещицу.
      – Да знаю я. Пошли мыть. Только потом мне отдашь, а то опять в ухо получишь.
      – Да подавись ты, – беззлобно отозвался Кузя.
      Через несколько минут Кузя Ярочкин и Митя Гуцуев опустили золотого скорпиона в воду торфяного карьера и, не ведая о том, окончательно угробили уникальный аппарат стоимостью около миллиона долларов.

      Жалко было и времени и сил! Маша Рокотова недоумевала: к чему Садовский вытянул ее на эту бессмысленную встречу? Вполне можно было все сказать и по телефону. Впрочем, она привыкла к таким странностям с его стороны. Не раз бывало, что он звал, просил приехать срочно, а потом оказывалось, что сказать-то по большому счету нечего. Маша стала подозревать, что он просто успевал передумать, переоценить ситуацию, разобраться в проблеме, пока она ехала, а потом стеснялся своего зова о помощи. Так и сегодня. Он еще раз извинился перед ней, правда, не уточнял за что, а потом признался:
      – Ухожу я, Маша.
      – Когда? – удивилась она.
      – Завтра. Вернее, сразу, как отпустят, но заявление уже написал.
      – Почему? – спросила она больше по инерции, чем желая точно знать причину.
      – По состоянию здоровья.
      – Как? Но вы же хотели идти до конца и на здоровье не жаловались.
      – Ну, здоровье в моем возрасте – такая штука: сегодня оно есть, а завтра… Понимаешь, Маша, я вдруг понял, что я совсем никому не нужен: ни сотрудникам, ни студентам, ни вот даже тебе.
      – Виктор Николаевич!
      – Подожди, послушай. До совета я еще на что-то надеялся, бодрился, даже когда взошел на трибуну, видел в зале глаза тех, кто мне сочувствовал. А потом вдруг понял: они же все мне именно сочувствуют, жалеют меня и просто не хотят перемен. Я посмотрел на тех, кто на моей стороне, и на тех, кто против. Знаешь, я ужаснулся. Всех, кто за меня, можно смело увольнять, они больше вредят университету, нежели приносят пользу. И я с ними, и я на них опираюсь, на них надеюсь. В тех, кто против, сила, уверенность, молодой азарт, желание и умение работать. Куда нам, гвардии старых развалин, против них? Зачем? Для чего? Я не знаю, что я там говорил и откуда взялась эта проклятая речь, но, пока я говорил, видел, как меняются лица, как в глазах зарождается недоумение, а потом смех, как он переполняет людей, выплескивается в зал. Я едва дождался перерыва. Никто не подошел ко мне, ни один…
      – Мне жаль, – тихо проговорила Рокотова.
      – Тебя тоже не было. Но это и к лучшему, – он попытался усмехнуться, усмешка вышла кривой и жалкой, – будет лучше, если ты унесешь с собой мой образ таким, какой он был до этого позора, до этого всеобщего предательства. Пойдем, Машенька, я обещал проводить тебя.
      – Не нужно, я, пожалуй, вызову такси…
      – Не отказывай мне хотя бы в память о нашей дружбе.
      И она, ругая себя, не смогла ему отказать.
      – Высох? – спросил Митька, разглядывая скорпиона.
      – Дома досушим, – заверил Кузя. – Пошли в детдом. Надо отпросить тебя, чтобы ты уже сегодня у нас ночевал.
      – А твоя мама не передумает? Может, она так просто сказала, а потом…
      – Моя мама – человек слова. Но и ты не забудь: ты обещал, что не сбежишь.
      Митька покосился на скорпиона.
      – Ты же обещал мне, что подождешь до осени! – настаивал Ярочкин.
      – Хорошо, – нехотя согласился мальчишка. – Только мне надо это как следует спрятать.
      – Спрячешь под свою подушку у нас дома, не сомневайся, никуда не денется. Мы с Тимкой в своей комнате прибираемся редко, так что все барахло всегда лежит на своем месте.
      – Смотри, Марь Владимировна с каким-то мужиком по дорожке идет, – перебил его Митька.
      Сквозь куст, за которым они сидели, неплохо просматривалась асфальтированная дорожка.
      – Я его знаю, – махнул рукой Кузя, – это ректор университета. Он к нам домой несколько раз приходил.
      Рокотова и Садовский шли по дорожке медленно. Она молчала, опустив голову и глядя себе под ноги, он о чем-то, кажется, говорил.
      – Пора сваливать, – прошипел Митька и попытался засунуть скорпиона в карман узких джинсов. – Черт, не лезет, зараза!
      – Не суй, еще сломаешь какую-нибудь лапу или хвост отломишь. Давай мне под рубашку.
      – Но ты!..
      – Да не сопру, я ж не ты!
      – Да я тебе…
      – Заткнись, они сейчас услышат. Мать нам голову оторвет за то, что мы тут до сих пор ошиваемся.
      Золотой скорпион оказался под Кузиной рубашкой, и ребята, стараясь не шуметь, побежали через кусты к ближайшему зданию.
      – Давай здесь пересидим, – предложил Митька, когда они завернули за угол.
      Рокотова и ее спутник приближались. Дорожка здесь тоже поворачивала и становилась не видна ни из университета, ни со стороны шоссе. Маше, конечно, было немного не по себе от подступивших воспоминаний, но она убеждала себя, что маньяк уж никак не нападет на двоих, Садовский – какой-никакой, но все-таки мужчина.
      – Ох, Маша, постой, – вдруг задохнулся ректор и остановился. Лицо его исказилось от боли.
      – Что?! Что случилось?
      – Что-то… Сердце…
      – Сейчас! У меня где-то был валидол…
      – Мне не поможет. У меня тут в портфеле есть…
      – Дайте я.
      – Я сам.
      Садовский согнулся, раскрыл портфель. Маша склонилась к нему, готовая помочь. И тут ей в живот уперся пистолет.
      Рокотова медленно выпрямилась, глядя, как завороженная, на вороненый металл. У нее не было сил посмотреть в лицо Садовскому. Наверное, у него, так же, как и у того, другого, напавшего на нее здесь, не было лица. Она не могла понять: уже был выстрел или еще нет. Живот уже резала горячая боль, значит, был. Она услышала голос Садовского, значит, выстрела еще не было…
      – Здорово я тебя провел, правда, Маша?
      – Но почему? – выдавила из себя она, не отрывая взгляда от пистолета.
      – Почему? Ты меня удивляешь своей недогадливостью, дорогая. Должен же я отомстить предателям? Хотя бы не всем, хотя бы кому-то одному. А как ты думаешь, чье предательство стало для меня самым болезненным?
      – Но вы же сами…
      – Сам? Сам я смог бы победить, если бы ты не сунулась со своей помощью. Ты думала, я не пойму, не догадаюсь? Маша, я доктор наук, я старый и мудрый, да я перестал бы уважать себя, если б не догадался, что тебя подкупил Зайцев. Ты пришла по его поручению и действовала по его указке. Я понял все, когда сказал твоему сыну о том, что Зайцев убил Давыдова. Конечно, это была утка, и я ждал, донесет ли Тимур мои слова до милиции. Не донес, потому что был заодно с тобой. Более того, сразу после его ухода из моего кабинета, я обнаружил в своем столе ключ от каморки, в которой убили Бориса. Тогда я не подумал, а теперь совершенно уверен: это твой сын подкинул мне ключ.
      – Не троньте Тимура, – процедила Маша. – Хотите, мы все обсудим, но не здесь и не так…
      – Нет, я не стану ничего обсуждать. Ты хитрая лиса, но меня ты больше не проведешь.
      К счастью, Садовскому необходимо было выговориться и убедить самого себя в том, что он все делает правильно, не так-то просто убить человека, тем более женщину, тем более ту, которую любил.
      Митька Гуцуев, приказав Кузе молчать, по-пластунски полз под кустами, по траве, по асфальту. Без звука, без шороха, оставаясь за спиной мужчины. Он поднялся, выпрямился и уже замахнулся ножом, чтобы нанести всего один точный удар, но в этот момент Маша Рокотова все-таки подняла глаза от пистолета и вскрикнула, увидев через плечо Садовского мальчишку. У Митьки было лицо хладнокровного убийцы.
      Митька не успел ударить, ректор бросился на него, надеясь легко отшвырнуть наглеца. Мальчишка принял его удар ответным броском, но не удержался и упал на спину, увлекая за собой Садовского. Выстрел раздался в тот самый момент, когда выскочивший из кустов Кузя Ярочкин ударил ректора тяжелым золотым скорпионом в затылок.
      Митька, придавленный обмякшим телом мужчины, закричал дико, жутко и пронзительно: Садовский прострелил ему навылет левое плечо. Маша завизжала, закрыв лицо руками.
      И только тогда из-за поворота показались люди в камуфляже: охрана Каримова опоздала.

      Митю Гуцуева прооперировали в клинике научного центра. К утру он уже проснулся в хорошем настроении и сразу спросил про завтрак. Маша Рокотова сидела возле его постели, держала тарелку с кашей и радовалась его оптимизму, хорошему настроению и аппетиту.
      Садовского оперативники все-таки вырвали из рук Ильдара Каримова, Маша считала, что ректору еще повезло, что он оказался в милиции, по крайней мере, он точно останется жив. Не понятно ей было одно: почему следователь считает, что Садовский и есть тот самый маньяк с недостроя. Сама она в это категорически не верила. Во-первых, тот, что напал на нее саму, был явно и моложе, и крепче, Садовский ни за что не смог бы догнать ее, потому и вчера действовал, надеясь на обман и неожиданность. Во-вторых, нападение его не было бессмысленным, у ректора был вполне понятный мотив, тогда как маньяк нападал на людей безо всякого видимого повода. Или это так казалось, что без повода?
      Так или иначе, но сваливание всех нападений на недострое на Садовского могло привести только к новым бедам, ведь тот, другой, все еще может бродить там, все еще может представлять опасность. Маша уже собралась было съездить к следователю, но в центр явился Тимур.
      – Да никто и не думает, что Садовский причастен к другим случаям, – заявил он в ответ на Машины сомнения. – Представляешь его прыгающим с крыши? И потом, ты же сама и обеспечила ему алиби, когда сказала, что он встретился тебе на пороге университета. А до этого его вообще видел целый ученый совет. Давыдова он тоже не убивал, на это время у него тоже есть свидетель, видевший его на другом конце города. Тут он только пытался подставить Зайцева, тот сегодня был у Сергея Николаевича, рассказал, как Садовский обманул следствие, показав, что он ссорился с Давыдовым и потом вместе с ним пошел в кладовку. Мне и Марина рассказала, что это было совсем не тогда и не так. Ректор даже пытался подкинуть в кабинет Садовского ключ от той самой кладовки.
      – А откуда он взял этот ключ?
      – Говорит, ему тоже подкинули. Я.
      – Да, он мне тоже так сказал, но ведь это же неправда!
      – Конечно, неправда. Но настоящий убийца вполне мог подкинуть. Отец говорит, завтра мы уже узнаем, кто это был.
      Маша Рокотова видела, что родственница Давыдова, теперь она знала, что это его сестра, уже приехала в центр. Женщина была настроена очень решительно и без всякого страха доверилась академику Елабугину. Маша на ее месте умерла бы от ужаса, зная, что ей предстоит контакт с уже умершим человеком. Завтра расшифруют данные, и станет понятно, один ли человек действовал в университете и на стройке или это все же были разные люди.
      Митя доел свою кашу и слушал их разговор молча, с интересом склонив голову к больному плечу.
      – Ты молодец, Мить, – сказал ему Тимур, и протянул руку. – Я перед тобой в долгу, так что обращайся.
      Гуцуев с достоинством пожал протянутую руку и тут же попросил:
      – Скажи, пусть вернут мне моего скорпиона.
      – Хорошо, скажу, – пообещал парень.
      – И Кузю попроси, пусть придет.
      – Да он уже тут, просто к тебе всех сразу не пускают. Сейчас я выйду, его запустят.
      Но вместо Кузи пришел Ильдар Каримов.
      – Привет, герой, – улыбнулся он. – Как чувствуешь себя?
      – Нормально. Хреновая у вас охрана, – констатировал Митя.
      – Учту. Такого, как ты, взял бы телохранителем, когда подрастешь. Пойдешь?
      – Поживем – увидим. Скорпиона отдадите?
      Каримов сдвинул брови. Митька насторожился.
      – Понимаешь, Митя… Отдать отдам, гарантирую. Только дай мне пару недель с ним разобраться.
      – В смысле?
      – Да, видишь ли, не простой это скорпион.
      – Знаю, золотой, – кивнул Гуцуев.
      – Не золотой, это сплав. Но главное – у него внутри. Это робот, Мить.
      – Робот?!
      – Да. И черт-те чего там только не наворочено. Он напичкан электроникой больше, чем любой самый современный компьютер.
      – И что он может делать? – Митькины глаза загорелись.
      – Ничего уже не может. Он, похоже, сгорел. Там внутри много оплавленных участков. Наверное, попала вода…
      – Это Кузя его… э, намочил. А потом мы его еще и в пруду помыли, – вздохнул мальчишка.
      – Сегодня приедет из Москвы один программист, большой специалист по расшифровке данных. Мы должны разобраться, что это за штука была.
      – Почините?
      – Вряд ли, но мы попробуем, – пообещал Ильдар. – Я ведь к тебе не с пустом пришел, смотри.
      Каримов вытащил из пакета, который принес с собой, деревянную коробку, раскрыл ее и протянул Мите.
      Мальчишка открыл рот от удивления.
      – Стрекоза…
      – Да. Я тебе предлагаю пока поменяться. Это, правда, не робот, а простая статуэтка, но очень похожая на твоего скорпиона, правда?
      Митя только кивнул, не отрывая взгляда от сияющего чуда.
      – Возьми ее. Если захочешь, потом поменяемся назад, а нет, тогда скорпион останется у меня, а стрекоза у тебя.
      В палату, наконец, прорвался Кузя.
      – О, Митька, какая штука!
      – Убери руки, – мальчишка поспешно захлопнул коробку и сунул под одеяло. – И все остальное тоже убери. Скорпиона уже сломал.
      – Да ладно тебе…
      Маша Рокотова и Ильдар Каримов оставили ребят пререкаться и вышли в коридор.
      – Пошли ко мне в кабинет, кофейку попьем, – предложил он.
      – Не хочется что-то.
      – Ты тогда приезжала поговорить, я пришел, а ты уже сбежала…
      – Потом, Ильдар. Сейчас настроения нет.
      Он понял, что тему надо менять.
      – Знаешь, Маша, я об этом мальчике рассказал Вере, она предлагает нам усыновить его. Ты не против?
      – Я? – удивилась Рокотова. – Я-то почему могу быть за или против? Если ты готов…
      – Да я не то чтобы готов. Просто так хочется что-нибудь для него сделать, что-нибудь настоящее, важное, нужное.
      – Ему нужно только одно: найти мать, – вздохнула Маша. – Даже если ты его усыновишь, нельзя быть уверенным, что не сбежит на ее поиски.
      – Найти мать? – Каримов задумчиво потер кулаком подбородок. – Надо подумать. А ну-ка, пошли к Антону Ильичу.
      Эксперимент с сестрой Давыдова еще не начался, и Елабугин выслушал Каримова.
      – Попробовать можно, – согласился он. – Только это будет стоить очень много.
      – Моих денег хватит? – спросил Ильдар.
      – Хватит. Нам нужен спутник и кровь мальчика на анализ.
      – Надо купить спутник? – уточнила Рокотова.
      – Да нет же, покупать не надо, надо арендовать как минимум на сутки, лучше – на двое-трое. И не любой, конечно, а тот, который я скажу.
      – И что?
      – И все. Я укажу вам на карте точное место, где находится человек, имеющий максимальное совпадение ДНК с тем, что в образце.

      Эксперимент с сестрой Давыдова едва не провалился. Ее легко ввели в нужное состояние балансирования на грани жизни и смерти, установили канал передачи и сканирование информационной сферы держали под контролем. Но случилось то, чего так боялся Елабугин: женщина отказалась возвращаться назад.
      – Я же говорил, – сокрушался Антон Ильич, пока с Татьяной Павловной работали реаниматологи, – я же предупреждал, что она не подходит. Она не замужем, детей нет, родители и брат умерли. Ее ничто в жизни не держит. А мы дали ей возможность прикоснуться к смерти. Конечно, ей захотелось остаться там.
      – Но разве можно управлять этим процессом по собственной воле? – недоумевала Маша Рокотова.
      Она опять весь день провела в центре и еще раз убедилась в своей правоте: все слишком неоднозначно, не понятно, чего больше в этих исследованиях, пользы или вреда.
      – Пациент не может управлять процессом перехода, но препятствовать нам, когда мы пытаемся его вернуть, он может, – пояснил академик. – Вот она и препятствует.
      Татьяна Павловна не умерла, но осталась в состоянии комы.
      – Про убийцу ее брата что-нибудь удалось выяснить? – спросила Маша уже к вечеру у расстроенного Елабугина.
      – Данные совершенно кривые, – вздохнул он. – Надо работать, расшифровывать. Единственное, что получилось четко, это, похоже, то, что женщина вбила себе в голову после визита к экстрасенсу: молодая красивая девушка за спиной у Давыдова.
      – Вы получили образ Давыдова?
      – Получили. Но пока еще не разобрались, что это за образ: результаты поиска его души или просто воспоминания пациентки. Правда, выражение лица у этого человека такое, будто он, действительно, увидел собственную смерть.
      Из кабинета, возле которого они стояли, вышел Сергей Нестеров.
      – Ну и наворотили мы с вами дел, – зло процедил он, – с меня за такие дела голову снимут.
      Елабугин пожал плечами, он ведь не предлагал проводить такой эксперимент, а просто выполнял задание с согласия того же Нестерова. Маше стало жутко: ведь предложил-то эксперимент Тимур.
      Тимур вышел из кабинета бледный и подавленный.
      – Расшифровали, – тихо сказал он.
      Елабугин тут же скрылся за дверью.
      – Что там, Тим? – испугалась Рокотова.
      – Это не воспоминания и не фантазия Татьяны Павловны. Они, действительно, получили образ погибшего и картинку момента, предшествовавшего смерти. Как и говорил экстрасенс, Давыдов разговаривал с девушкой в тот момент, когда его в спину ударили ножом. Потом он обернулся, девушка оказалась за его спиной, но лицо убийцы он увидеть не успел, наверное, потерял сознание. Мама, это ужасно…
      – Ужасно. Но ты же знал, как его убили, – робко попыталась успокоить его мать. – А девушка…
      – Мама, эта девушка – Марина.
      На третий день своего пребывания в клинике Митя Гуцуев уже таскался по всему научному центру и совал свой любопытный нос всюду. Никто его не прогонял, напротив, все что-то рассказывали, показывали и давали попробовать на себе. Особенно понравились мальчику нанороботы Тодоровского. Ильдар Каримов застал его у электронного микроскопа за разглядыванием процесса поглощения нефтепродуктов.
      – Вы видели, видели? – радостно замахал ему Митька. – Ползут и жрут, и жрут, а потом бамс – и пополам делятся. Синие такие. Странно, нефть какая-то серая, а зверюшки получаются синие и волосатые.
      – Кто? – засмеялся Каримов. – Волосатые зверюшки?
      – Да вы сами поглядите.
      Ильдар заглянул в окуляры микроскопа.
      – Действительно, волосатые зверюшки. Это у них манипуляторы такие, ну, вроде как руки. Здорово, правда?
      – Здорово. А они, в самом деле, из нефти воду и газ делают?
      – Не совсем. Это не вода, но, действительно, не горючая жидкость с растворенными в ней солями и органическими веществами. И газ.
      – Класс! Вот если таких зверюшек, нанороботов, взять хотя бы стакан, просверлить в нефтепроводе дырку и вылить туда. Во теракт будет!
      – Что будет? – не понял Каримов.
      – Теракт. Представляете, роботы всю нефть сожрут, а потом еще газу накопится и шарах! – трубу-то и разорвет. Мы в школе на физике проходили давление газа.
      – Погоди, а если в нефтехранилище запустить…
      – Тоже взорвется. Только если оно закрытое, а если бочка, например, без крышки, тогда неинтересно, тогда они просто нефть переработают, а газ весь улетит. Ильдар Камильевич, я вчера вечером видел, к вам два мужика бородатые приходили. Так знаете, тот, который в зеленой рубашке был, это и есть тот иностранец, у которого я в Москве скорпиона украл. Скорпион-то сейчас у вас, вы, это… Не сдавайте меня, ладно?
      Ильдар уже знал историю Митьки, но не мог и представить, что мальчишка узнает в его заказчике того человека, который оценивал: способен ли Митька выполнить задание террористов.
      – Мить, а второго ты никогда раньше не видел.
      – Видел, – неожиданно кивнул мальчик. – Только не живьем. Его портрет в доме висел, там, где наш лагерь был… Он афганец.
      – Нет, Митя, он иранец.
      Но мальчишка энергично замотал головой:
      – Нет, он афганец, его зовут Мусави. Он слуга пророка, а нас учили знать их в лицо. Смотрите, смотрите, роботы все съели, сейчас станут друг друга мочить.