Утром Маша даже не спросила у Павла разрешения, побежала вперед и уселась за руль его джипа. Это именно его машина стояла поперек дороги и вызывала вчера желание пнуть хотя бы по колесам.
      Павел с радостью согласился съездить проведать в санатории Аллу Ивановну. Ему было все равно, что делать и куда ехать, лишь бы не расставаться с Машей. Тем более хорошо – побыть с нею вдвоем.
      Дома вокруг них утром запрыгали вернувшиеся от деда мальчишки. Павел называл их мальчишками следом за Машей, хотя оба они давно уже превратились во взрослых мужчин. Но сегодня они веселились совсем как маленькие, словно тяжелый груз упал с их плеч. А и всего-то: Павел Андреевич приехал, и мать снова прежняя, веселая, улыбчивая, счастливая. Но что будет, когда он уедет?
      Машина летела под сто сорок, и Иловенский, даже пристегнутый ремнем безопасности, держался за кресло и молился, чтоб на их пути не попались гаишники. Посты Маша знала и заранее сбрасывала скорость, но, отъехав от поста десять метров, снова жала на газ.
      Она очень любила водить машину, но почему-то до сих пор не обзавелась своей. Павел спросил ее об этом. Маша подумала немного и решила ответить честно.
      – Раньше у меня не было денег на машину, а брать у Ильдара больше, чем требовалось на воспитание Тимки, я не хотела. Сейчас я могла бы позволить себе автомобиль, но я все надеялась, что у нас с тобой что-то определится. Я никак не могла понять: будем ли мы когда-нибудь вместе, уеду ли я к тебе из Ярославля. Знаешь, я уже почти перестала надеяться.
      – Боже мой! Какой я дурак! Ты согласилась на новую должность, потому что устала ждать, когда же я решусь изменить нашу жизнь, да?
      – Нет, Паша. Я согласилась на новую работу временно, просто чтобы удержать отдел, пока шеф не найдет мне замену.
      Маша радовалась, что ей нужно смотреть на дорогу. От этой правдивости у нее горели уши и щеки, и взгляда Павла она бы просто не выдержала.
      – Как видишь, я лукавлю, я не потеряла надежды, – вздохнула она.
      – А я решил, что я тебе не нужен, ты прекрасно обходишься и без меня. Если бы не Ильдар…
      – Ильдар? При чем здесь Ильдар?
      – Это он позвонил мне и рассказал, как ты переживаешь, и я понял… Маша!
      Машина резко дернулась, выскочила через две сплошные на встречную полосу и только чудом не столкнулась с «Газелью».
      Рокотова справилась с волнением и джипом, остановилась у обочины и развернулась к Иловенскому.
      – Ты приехал ко мне только потому, что тебя об этом попросил Каримов!? Только поэтому?
      – Да нет же, Маша!
      – Когда же вы, мужики, перестанете все решать за моей спиной, а? Ильдару-то что за дело? Не терпится пристроить бывшую жену?
      – Маша…
      – Я думала, ты приехал, потому что жить без меня не можешь, а ты…
      – Я не могу, Маша!
      – Ты приехал только потому, что Каримов дал тебе пинка!
      Иловенский опустил голову.
      – Может быть и так. Может, мне и не хватало именно такого пинка, чтобы решиться. Прости меня, Маша. Если ты меня не простишь и выгонишь, я лягу под твоей дверью прямо на лестничной площадке и буду лежать, пока ты не сжалишься.
      Она все еще злилась. Больше на Каримова, чем на Павла, но и на него тоже. Иловенский выглядел таким несчастным и виноватым, что Маша, представив его лежащим на коврике, рассмеялась.
      Весь вчерашний вечер Кузя и Тимур проговорили о маме. О том, выйдет ли она за Иловенского, переедет ли к нему в Москву. Как они сами станут жить, если она переедет. И сегодня с утра тема была все та же.
      – Я останусь здесь, – заявил Кузя. – Я не смогу бросить Соню. Да и учеба… А тебе надо будет поехать в Москву. Можно ведь не сдавать больше квартиру, оставшуюся от тети Ани, станешь там жить, переведешься в какой-нибудь вуз. Павел Андреевич тебя, наверное, в любой сможет пристроить.
      – Ага, ты, значит, не можешь оставить Соню, а я могу?
      – Кого? Соню?
      – Да не Соню!
      – А-а! Кстати, как у тебя дела с твоей Мариночкой? Вы хоть уже целовались или все за ручку держитесь?
      – Нет, – съязвил Тимур. – Еще даже и не держимся. Скорей бы у нее отпуск начался.
      – Что? Надоело встречать ходить?
      – Кузька ты хоть понимаешь, что в этом проклятом месте творится? На стройке, а теперь и в университете кто-то бесцельно убивает. Люди набрасываются друг на друга ни с того ни с сего, а потом не могут объяснить, что с ними произошло.
      – Тимка! Я вспомнил! Вот вечно ты не можешь сразу меня послушать, а я ведь чуть не забыл, что хотел тебе рассказать.
      – Что опять? – насторожился брат.
      – Этот мальчишка из интерната, Митька Гуцуев, ну, помнишь?
      – Что?
      – Он убийца, представляешь? Настоящий профессиональный киллер! Он сам мне признался.
      – Кузь, ты с ума сошел, да? И этот твой Митька тоже? Хотя, он-то еще ребенок, нафантазировал. А ты-то?
      – Точно тебе говорю! Ты же видел, как он стекло в медкабинете вытащил. И дверь вскрыл без всяких ключей. А меня на стройке вырубил одним ударом. Знаешь, почему? Потому что он самый настоящий боевик. Его тренировали в лагере в горах.
      – Но ведь он маленький совсем, – растерялся Тимур, все еще не веря брату.
      – Не такой уж и маленький.
      – Валяй, рассказывай все подробно. Только учти: если все это правда, повторишь свой рассказ следователю. Понимаешь, что он может действительно оказаться убийцей?
      – Не может, я верю, что не может.
      – Рассказывай.
      – Как это – она у вас не проживает? – удивилась Рокотова. – А в других корпусах?
      Девушка за стойкой регистрации еще раз перелистала книгу заезда и развела руками.
      – Ни в одном из наших корпусов, ни в коттеджах Алла Ивановна Рокотова не останавливалась.
      – Но ведь это санаторий «Серебряный ключ»?
      – Да, совершенно верно, «Серебряный ключ».
      Маша еще раз вытащила из сумки рекламный проспект, который оставила ей перед отъездом мама. Нет, никакой ошибки не было. Как же так? Ее отвез водитель Ильдара Каримова. Тем же вечером Алла Ивановна позвонила, сообщила, что доехала и устроилась хорошо. И номер у нее триста двадцатый. А теперь выясняется, что в санаторных корпусах только по два этажа, и трехсотых номеров вообще нет.
      – Паш, я ничего не понимаю. Ее здесь нет.
      – Уехала?
      – Нет. Она и не приезжала!
      – Ты уверена, что она поехала именно сюда? Может, в последний момент передумала?
      – В какой момент? Ее отвезли на машине Ильдара, я сама ее туда усадила. Потом она мне позвонила…
      – У тебя вообще есть с ней связь?
      – Конечно, она мне звонит каждый вечер.
      – По сотовому?
      – Нет, – Маша вытащила из сумки телефон, – вот мамин сотовый, она его дома забыла, я вот привезла. До сих пор она мне звонила с таксофона санатория. Черт, с какого таксофона, если она здесь не живет!? Паша! Паша, я не знаю, что делать.
      – Как что? Не можешь терпеть до вечера – звони Каримову и спрашивай, куда его водитель все-таки отвез Аллу Ивановну. Ведь куда-то отвез, верно? Но учти, может оказаться, что мама твоя просто сделала вид, что поехала в санаторий.
      – Какой вид? Зачем?
      Павел немного помялся в нерешительности.
      – Видишь ли, она могла, например, уехать куда-нибудь с любовником, а тебя, по понятной причине, в известность не поставить.
      – Ты с ума сошел! – возмутилась Маша, но мысль о том, что он может оказаться прав, все-таки мелькнула в ее голове.
      Дома у Ильдара ответила Вера, сказала, что он на работе. По тому, как она это сказала, было ясно: они опять поссорились. С тех пор, как Машина подруга поселилась в его доме, Ильдар не работал по выходным, а тут вдруг… И сотовый у него не отвечал.
      – Может, он тоже загулял? – предположил Павел.
      – Да перестань! Все у тебя загуляли. Вера ему не жена, если б он решил пойти налево, так бы и сказал.
      Павел пожал плечами, он бы не сказал.
      – Поехали-поехали, – потянула его к выходу Маша.
      – Куда?
      – В Ярославль! К Каримову на работу. Если он мне опять врет, я его убью!
      Конечно, врет, не сомневался Иловенский, только не мог понять – зачем.

      – Ильдар Камильевич здесь? – налетела Рокотова на охранника научного центра. Из городского в офиса «Дентал-Систем» их отправили сюда.
      – Да, то есть нет, – перепугался парень.
      – Так да или нет?
      – Он в лабораторном корпусе.
      – Ага! Пошли.
      Она снова потащила Иловенского через проходную во двор.
      – Маша, погоди. Что ты меня тянешь? Давай разделимся, так мы его быстрей найдем. Ты на второй этаж, я на первый.
      – Хорошо, – Маша бросилась вверх по лестнице.
      Павел даже удивился, что она купилась на такую примитивную хитрость. Он хотел первым найти Ильдара, предупредить его, подготовить, ведь, окажись он в чем-то виноват, Маша вцепится ему в горло. Что ему делать в лабораториях на втором этаже? Найти его в кабинетах исследователей – гораздо больше шансов.
      Маша бежала по коридору, заглядывая во все незапертые кабинеты и за стекла чистых зон. И уже в самом дальнем блоке за раздвижной дверью матового стекла услышала знакомые голоса. Она едва не влетела со всего маху в эту дверь.
      – Нет, опять ничего не вижу. Сплошные мухи. Особенно в левом глазу, – говорила Алла Ивановна Рокотова.
      – Так не может быть, – ответил ей Антон Ильич Елабугов, с усмешкой, кажется, ответил. – Если сигнала нет, оба глаза не будут видеть.
      – Да нет же! Правым глазом я очень слабо, но вижу. Правда, изображение черно-белое и очень размытое.
      – Хм, странно. А так?
      – Так вообще темнота.
      Маша осторожно заглянула в приоткрытую дверь, и ноги ее подкосились. Мама сидела в кожаном кресле и смотрела в совершенно пустую стену. У нее был неживой, остановившийся взгляд. Господи, неужели мама ослепла?! Как? Почему? Когда? Ведь они виделись накануне «отъезда», и все было в порядке! Маша опустилась на пол и заплакала.
      – Что? Что случилось?
      – Ей плохо, Ильдар! Маша!
      Рокотову подняли с пола.
      – Что там? – послышался встревоженный голос Аллы Ивановны. – Антон Ильич, да отключите же, наконец, этот телевизор, я же ничего не вижу!
      – Телевизор? – недоуменно забормотала Маша. – Где там телевизор? Мама! Что происходит?
      – Да успокойся ты, все в порядке. Ничего страшного не случилось. Ильдар, я же говорила тебе, что это плохо кончится! Ну? Как я ненавижу все это вранье!
      Машу усадили в то самое кресло, в котором только что сидела мама. Не было в комнате телевизора. Не было!
      – Объясните ей что-нибудь, – попросил Ильдар Елабугова и, встретившись с Машиным злым взглядом, поспешил скрыться. Потом снова высунулся из-за двери и поманил за собой Иловенского.
      – Объясните мне все! – жестко сказала Маша. – Мама, мы ездили проведать тебя в санатории. Я чуть с ума не сошла, когда мне сказали, что ты даже не приезжала. Почему ты здесь?
      Алла Ивановна тяжело вздохнула.
      – Машенька, я просто решила избавиться от очков. Антон Ильич и врачи этого центра сделали мне операцию по коррекции зрения. Это новая методика. Все очень быстро и просто замечательно.
      – Да? И почему же ты мне не сказала, что отправляешься не в санаторий, а на операцию?
      – Не хотела тебя беспокоить, расстраивать.
      – Мам, ну перестань ты меня обманывать, а?
      – Да я…
      – Мама! Я знаю, чем они тут занимаются! Если б ты хотела корректировать зрение, ты обратилась бы в лазерный центр в областную больницу, и скрывать это от меня бы не стала, правильно? На какой эксперимент ты согласилась? Зачем?
      Мать заулыбалась.
      – Действительно, что уж теперь скрывать, когда все уже сделано. Ты же знаешь, как я люблю все новое, интересное. И очки опять же. Зрение-то падает с возрастом. Я уже во рту у пациента половину того, что мне хотелось бы, не вижу. Глаза напрягаются, устают. Вечером ни телевизор посмотреть, ни почитать лишний раз не могу.
      – Понимаете, Машенька, – вкрадчивым голосом перебил Елабугов. – Мы сделали вашей маме небольшую операцию, вживив микропроцессоры в управляющие зрением отделы головного мозга и зрительные нервы. Это совершенно не травматичная операция. Нити манипуляторов движутся по естественным каналам, практически не повреждая ткани. Мало того, что нам удалось полностью нормализовать зрение, Алла Ивановна получила удивительные возможности этим зрением управлять. Сейчас она проходит курс реабилитации и обучения, уже умеет по своему желанию увеличивать изображение, настраивать его четкость, видеть в полной темноте.
      – Я теперь могу смотреть телевизор прямо в собственных глазах! – выдала мать.
      – Да-да, – подтвердил ученый, – смотреть, так сказать, телевизор без самого аппарата. Микропроцессор непосредственно принимает радиосигналы, преобразует их и передает прямо в мозг. Дециметровые каналы мы уже освоили, а вот с метровыми – некоторая заминка. Если все пойдет нормально, мы сможем чуть позже встроить небольшой, но очень емкий блок хранения информации, чтобы можно было закачивать фильмы, аудиокниги, изображения.
      – Правда, здорово? – Алла Ивановна была просто счастлива.
      Маша была в шоке.
      – Мама, ты понимаешь, что эти идиоты могли тебя убить?
      – Да брось ты! Что ты такое говоришь? Антон Ильич – академик, как можно? Все эти методики уже опробованы на крысах и на собаках.
      – Мама! Что ты сравниваешь? Зачем тебе телевизор и компьютер в мозгах?
      – А если я так хочу? Через пару лет компьютер в мозгах будет практически у всех. Имею я право быть первой? Мало того, я еще хочу жить вечно.
      – Я тоже хочу, чтобы ты жила вечно, – уверенно согласилась Маша.
      – Я не просто хочу. Я буду! Я верю в будущее нанотехнологий и верю, что скоро человека даже после смерти можно будет воссоздать по одной-единственной клетке. Знаешь, сколько во мне этих клеток? Я напишу завещание, чтобы меня заморозили после смерти и, когда уровень технологии позволит, восстановили и вернули к жизни. Я хочу увидеть мир через сто, через двести лет. Хочу жить столько, сколько мне нравится. Это ведь скоро станет возможным, так почему бы и не воспользоваться?
      Маша закрыла глаза и обхватила ладонями голову. Как бы крыша не поехала. Потом посмотрела на Елабугова.
      – Антон Ильич, она это все серьезно?
      – Да, – кивнул академик. – Вы, конечно, не поверите, но мы сможем делать не только это, но и многое другое. Спасибо Ильдару Камильевичу, он создал нам прекрасную базу для исследований. И я преклоняюсь перед вашей мамой. Это большая удача, что она такой любознательный и отважный человек. Конечно, такие эксперименты пока еще не совсем законны, но должны же мы начинать работать с людьми, иначе и движения технологии вперед не будет. Вы же понимаете?
      – Я понимаю одно, – твердо сказала Маша Рокотова, – моя мама – робот.
      – Нет, – возразила Алла Ивановна, – скорее киборг.
      Дочь застонала.
      Каримов увел Павла от греха подальше в свой кабинет. Он не сомневался: от Маши ему еще достанется, не хватало, чтобы Иловенский присутствовал.
      – Хорошо, что ты приехал, – Ильдар похлопал компаньона по плечу. – Очень во время.
      – Да, вовремя. Спасибо тебе, Ильдар. Еще немного – и мы с Машей увязли бы во взаимном непонимании так, что вряд ли бы выбрались без потерь.
      – Я рад. Только я не об этом, а о компании.
      – Какие-то проблемы?
      – Нет, скорее наоборот. Появились интересные проекты с перспективой выхода на международный уровень. Хочу знать твое мнение.
      – Международный рынок – это всегда хорошо. Какая-то конкретная страна?
      – Да, Иран.
      Иловенский присвистнул.
      – Нет, пожалуй, не всегда хорошо… Ты не забыл, что все твои работы в рамках национального проекта?
      – Не все, – возразил Каримов, – по отчетам – не более пятидесяти процентов разработок. А из нацпроекта я пока финансирования только на три процента получаю. И заметь, финансируется не самое интересное.
      – Зато имеешь крышу от правительства.
      – А она мне нужна?
      – А нет? Погоди, давай сначала разберемся, в чем суть вопроса. И, естественно, цена.
      – Другой разговор.
      Каримов достал из стильного металлического бара бутылку коньяка и круглые фужеры. Иловенский взглянул на этикетку и одобрительно хмыкнул. Беседа обещала быть долгой и приятной.
      – Помнишь пруды-отстойники нефтеперегонного завода? – начал Ильдар.
      Иловенский кивнул:
      – Те, где, говорят, принято топить жертвы криминальных разборок?
      – И это тоже. Одно время городские власти были одержимы мыслью эти пруды как-нибудь нейтрализовать, хотя бы уменьшить количество вредных веществ, постоянно уходящих в почву. Проектов было много, среди них и удачные, в частности в пруды запускали штаммы бактерий, разрушающих органические соединения нефтепродуктов. Теперь завод нашел какие-то более дешевые, но менее действенные способы нейтрализации, идея с бактериями почти заглохла. Их недостаток в том, что они аэробные и работать могут только на поверхности. Потом нужно снимать слой, подселять новые штаммы. Но один энтузиаст, который этой проблемой занимался, не отступился, а сейчас волей случая оказался в моем научном центре. На открытии центра он представлял свои разработки, и это уже не бактерии. Это нанороботы-вирусы, которые работают в безвоздушных условиях, разрывают октановые связи нефтепродуктов, а потом направленно связывают элементарные компоненты с образованием воды, углекислого газа, сопутствующих солей и еще какой-то ерунды. Из этих же элементов они самовоспроизводятся. Ты понимаешь, о чем я говорю?
      – Более или менее.
      – Так вот, на открытии, как помнишь, были иранцы. После твоего отъезда у меня с ними состоялся интересный разговор. Они предлагают купить разработку на корню, с условием, что мы доведем ее до промышленного уровня и будем поставлять нановирусы для утилизации отходов нефтяной промышленности. Ты пробей по своей линии, что нам нужно сделать, чтобы, упаси Бог, не вступить ни в какие конфликты с законом, заключая такой крупный международный контракт. Я пока дал своим людям задание выяснить, кто именно эти люди из Ирана, чьи интересы они представляют, насколько надежны с ними контакты. У страны, добывающей нефть в таких количествах, как Иран, проблема отходов может стоять еще острее, чем у нас. И деньги, соответственно, могут на это выделяться совсем не шуточные.
      – Вообще-то, Иран – много добывающая, но слабо перерабатывающая нефть страна, – неуверенно проговорил Иловенский. – Хотя, кто их знает, может, все и так. А как они вышли на твою компанию? Ты их сам пригласил на открытие центра?
      – Нет. Меня еще тогда удивило их появление. Я навел справки и выяснил, что их пригласил в Ярославль департамент высшей школы по настоятельной просьбе некоего Шарипа Зареева.
      – Он кто?
      – Он бизнесмен и ученый. Совсем не химик и не микроэлектроник, а экономист. Преподает в университете перспективных технологий и заинтересован в восстановлении в своем вузе естественнонаучных факультетов.
      – Его бизнес связан с физикой и химией?
      – Вовсе нет, скорее с электроникой, но он заинтересован в обучении иностранных студентов. Именно, как ты понимаешь, из Ирана. Мысль очень перспективная, город у нас в смысле национального вопроса очень лояльный, мусульман с давних времен много. Да и я был бы не против поучаствовать в восстановлении факультетов в этом университете, хотелось бы создать базу для подготовки собственных специалистов.
      – Хорошо работает твоя разведка, – улыбнулся Иловенский, принимая заново наполненный Ильдаром бокал.
      Темный коньяк масляно качался внизу стеклянного шара. Пить Павел не торопился, с удовольствием вдыхая густой аромат.
      – Разведка тут ни при чем, – возразил Каримов. – Мне сам Шарип Зареев все выложил. Причем, когда он приходил, он вел себя несколько странно. Сообщил о своих грандиозных планах, сделал мне интересное предложение, а взамен попросил всего-навсего не поддерживать на выборах действующего ректора его вуза, который, собственно, и стоит на пути реализации всех планов.
      – А ты собирался этого человека поддерживать?
      – Нет. И потому очень удивился, не понял сразу, при чем здесь я. Но стоило мне только дать ему слово, как является наша Маша и просит именно поддержать действующего ректора. Она, оказывается, ввязалась в предвыборную кампанию и пообещала ректору мою поддержку. Я, мол, смогу выступить инвестором и взять в оборот огромный университетский недострой. Не случайно заторопился ко мне Зареев, получается, он был хорошо осведомлен о Машиных планах. Она здорово мешает ему и претенденту на ректорство Зайцеву. Я ей в поддержке отказал. Во-первых, я уже дал слово Зарееву, а во-вторых, я вообще против того, что она влезла в эту историю с выборами, и заставлю ее отказаться.
      – Ильдар, – перебил его Иловенский, – ты не прав. Я знаю, что Маша занимается выборами, она сама мне сказала вчера. И она имеет на это полное право. А ты мог бы и отказаться от данного Зарееву обещания, раз уж здесь замешана Маша. По крайней мере, выслушать ее доводы стоило.
      – От своего слова я еще никогда не отказывался, – покачал головой Каримов, – но спорить с тобой не стану. Ты-то, я так понимаю, собираешься ей помогать. Но кое-чего ты, наверняка не знаешь, учти: на недострое этого университета уже три нападения. Двое в тяжелом состоянии, один труп. В самом университете убит проректор по хозчасти. Сколько еще будет трупов, и прекратятся ли нападения после выборов – не известно. Но сейчас в центре событий наша Маша. Она в этом университете днюет и ночует. Как тебе это?
      – Черт возьми! Надо срочно убрать ее оттуда.
      – То-то же! И как?
      – Да как угодно! Ты что, не мог ей просто запретить?
      – Нет, просто не получится. Ты сам попробуй ей что-нибудь запретить, а я на тебя посмотрю. Она будет биться за этого своего кандидата до самого дня выборов. У них, видишь ли, давняя личная дружба.
      – Только дружба? – насторожился Павел.
      – Да, тут не сомневайся, только дружба. Но у Машки дурацкий принцип: она друзей никогда не бросает. Даже если ей самой грозит опасность.
      – Но ведь опасность действительно не шуточная. Мне кажется, надо убедить Машу, что ее старания не приведут к победе, чтобы она сошла с дистанции.
      – Она слишком верит в свои силы и вряд ли так просто отступится. У меня есть идея получше: надо заставить сойти с дистанции ее кандидата, действующего ректора университета.
      – Это возможно? – оживился Павел.
      – У меня есть план…
      – Ильдар боялся, что ты с него голову снимешь, – сказал Иловенский уже в машине. – А ты так до него и не дошла.
      Маша только вздохнула.
      – Я что толку? Что с него снимать? Они там все без башни. Включая маму. Она самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю. И вдруг – такой фокус.
      – Но ведь операция значительно улучшила ей зрение, подарила новые удивительные способности, которые ей очень помогут и в жизни, и в работе. Ей, похоже, все нравится. Ты-то о чем переживаешь?
      – Да как ты не понимаешь, Павел! Это все эксперименты. Не проверенные, еще не опробованные на людях методы. Вживление в организм инородных тел, микрокомпьютеров. Как они поведут себя? Не начнется ли отторжение, сбои в работе. Пойми – это мои родители! Я за них в ответе и обязана была уберечь от Ильдара с его рискованными затеями.
      – Подожди, почему – родители? Ведь речь идет только о маме…
      – А папа уж побывал тут. Они ему скорректировали слух и вживили такой слуховой аппарат, что он теперь слышит, как рысь на охоте. Паша! Мои родители – киборги!
      – Твои родители – незашоренные и решительные люди, которым интересно идти не просто в ногу со временем, но и чуть впереди. Это замечательно и достойно восхищения. И вообще, почему ты считаешь, что в ответе за родителей? Это они за тебя в ответе, так что смотри на них, учись и слушайся.
      – Ага. Уж не вживить ли и мне что-нибудь искусственное? К примеру, мозги.
      Вечером за ужином мнения разделились неожиданно для Маши. Консервативный и здравомыслящий Тимур горячо поддержал бабушкино решение, а авантюрист Кузя встал на сторону матери.
      – Все в человеке должно быть естественным, – заявил он. – Это же божье создание, гармоничное и прекрасное. Разве можно так варварски нарушать не нами выверенный баланс?
      – Но ты же понимаешь, что технический прогресс остановить невозможно, – возразил ему Тимур.
      – Технический! Вот и пусть он касается только техники. Пусть повышается комфорт и качество жизни, но зачем же так лезть внутрь человеческого тела? Так скоро и душу захотят модифицировать.
      – Ты ж будущий врач, Кузя, – напомнил Павел Иловенский. – Ты же знаешь, что важно не только качество жизни, но и количество прожитых лет. Люди хотят жить дольше и быть при этом здоровыми. Вот Ильдар Каримов со своими учеными и ищет способы продлить человеческую жизнь. Ведь человеку, который будет жить двести-триста лет, нужно будет обновлять или даже заменять внутренние органы, нужно будет изменять их свойства, чтобы осваивать другие планеты и приспосабливаться к непривычной среде.
      – Другие планеты? Да уж, – вздохнул парень, – если по Земле будут ходить трехсотлетние биороботы, мне точно надо переселяться на Луну.
      – Да о нас с тобой речь не идет, – утешил его Тимур. – Это все будет очень нескоро. Сейчас наука делает только первые шаги. До трехсот лет будут жить, может быть, наши правнуки.
      – Тогда чего вы мне голову морочите! Почему я сейчас должен думать о том, что будет черт-те когда?
      – Но ведь, если об этом не думать и работы не вести, этого вообще никогда не будет.
      Маша задумчиво размешивала в чашке с чаем сахар.
      – Если бы на таких экспериментах можно было заработать только лет через триста, Ильдар ни за что бы за них не взялся, – сказала она. – И вообще – о каких первых шагах вы говорите? Моя мама смотрит телевизор прямо в собственных глазах и переключает каналы усилием мысли. Если это только первые шаги, то я тоже срочно переселяюсь на Луну. А еще лучше – в какую-нибудь самую глухую и заброшенную деревню, где нет ни газа, ни водопровода, ни электричества. Паш, как ты думаешь, есть еще в России такие деревни?
      – Вряд ли, – улыбнулся Иловенский. – Но для тебя я ее обязательно построю.

      Лето ввалилось в июль, но, несмотря на жару, Виктора Николаевича Садовского бил крупный озноб. Быть может, стоило послушаться Машу Рокотову и поехать на похороны Давыдова? Теперь уж совсем поздно. Можно не оправдываться, что жена Бориса настояла на погребении не в Ярославле, а на деревенском кладбище под Мышкиным, где похоронены и его и ее родители. Там его и отпевали в местной церкви, там и поминки были в какой-то столовой при совхозе.
      Садовский достал из стенного шкафа початую бутылку, налил прямо в чайную чашку. Выпил. Выдохнул. Полегчало. Руки и колени перестали трястись. Внутри что-то еще прыгало и дергалось, наверное, сердце, но снаружи все уже было терпимо.
      Вчера Бориса зарыли. Все. Как раз тот случай, когда жаль, что к гробу багажник не приделаешь. Борису, пожалуй, точно было жаль. Он всю жизнь по крупицам собирал добро… Да что там, тырил все, что плохо лежит, а то, что лежало хорошо, сначала умело перекладывал. Талант у него был воровать и не попадаться. Или, может, его, Садовского, задача была – его ловить?
      Если бы похороны были здесь, в городе, и не в воскресенье, Садовский непременно организовал бы настоящую панихиду: оформили бы актовый зал, подготовили речи, траурный караул, цветы, автобусы, поминки. Ректор плохо представлял, кто бы это все подготовил, ведь раньше во всех скорбных и торжественных случаях суетился как раз Давыдов. А теперь он умер. Умер?
      Нет. Не умер. В том-то и дело. Его убили! Его смерть не первая и, может статься, не последняя из задуманных и осуществленных только для того, чтобы Садовский не дошел до финиша на выборах. Ректор знал, что все эти трагические события – только из-за него, но вины за собой не чувствовал, с чего бы вдруг? Его мучило другое чувство, стократ сильнее, чем вина, – страх. Страх, что одной из жертв станет он сам. Ведь убийцы подобрались к нему уже очень близко. Слишком близко.