ГЛАВА 5. Удар по самолюбию Бустеров

Все, что мне нужно для счастья, – это спокойная жизнь. Я не из тех, кто места себе не находит или впадает в уныние, если за день с ним не приключится чего-то необыкновенного. По мне – чем тише, тем лучше. Регулярное питание, время от времени хороший мюзикл да пара-тройка закадычных приятелей для совместных выходов – о большем я не прошу.

Вот почему это событие, нарушившее мерное течение моей жизни, так неприятно на меня подействовало. Смотрите сами. Я вернулся из Ровиля с уверенностью, что отныне ничто не нарушит мой покой. Тете Агате думал я тогда, потребуется не меньше года, чтобы оправиться после провала с Хемингуэями, а кроме тети Агаты досаждать мне некому. Словом, будущее рисовалось мне безоблачным и небеса голубыми.

Я и не предполагал, что… Впрочем, послушайте, что случилось, и скажите: о какой спокойной жизни может после этого идти речь?

Раз в год Дживс берет отпуск и сваливает на пару недель на море или еще куда-нибудь для восстановления угасших сил. Мне, конечно, нелегко обходиться без Дживса. Но приходится терпеть, и я терплю; к тому же он обычно подбирает какого-нибудь приличного малого, чтобы тот заботился обо мне в его отсутствие.

Вот в очередной раз подошло время отпуска, и Дживс на кухне давал руководящие указания своему дублеру. Мне понадобилась почтовая марка, и я вышел из комнаты, чтобы попросить у Дживса. Дверь на кухню он сдуру оставил открытой, и я еще в коридоре, к ужасу своему, услышал, как он говорит:

– Вам понравится мистер Вустер. Весьма приятный и любезный молодой джентльмен, но вот что касается ума… Умом он не отличается, его интеллектуальные ресурсы весьма незначительны. Ну, что вы на это скажете?

Строго говоря, я, наверное, должен был бы ворваться на кухню и в недвусмысленных выражениях отчитать наглеца. Но, боюсь, не родился еще человек, который способен в недвусмысленных выражениях поставить на место Дживса. Я лично даже и не пытался. Я подчеркнуто холодно попросил подать мне шляпу и трость и выкатился на улицу. Но слова его занозой засели в памяти. Мы, Вустеры, не из забывчивых. Вернее, мы легко забываем назначенные встречи, дни рождения, забываем отправить письма, и все такое, но не такие вопиющие оскорбления.

Я шел мрачный до чертиков и в таком подавленном состоянии завернул в бар пропустить рюмку для бодрости. В тот момент мне просто необходимо было укрепить дух глотком спиртного: мне предстоял обед с тетей Агатой. Тяжкое испытание, можете мне поверить, даже если – как полагал я – после Ровиля она будет тише воды, ниже травы. Я залпом осушил первую рюмку, не спеша просмаковал вторую и почувствовал, как настроение у меня поднялось, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Вдруг из угла меня кто-то окликнул, и, обернувшись, я увидел Бинго Литтла, уплетавшего здоровенный бутерброд с сыром.

– Привет, – сказал я. – Сколько лет, сколько зим! Где это ты пропадал?

– Меня не было в Лондоне, я жил за городом.

– За городом? – удивился я: всем известно, что Бинго не большой охотник до прелестей сельской жизни. – Это где же?

– В Хемпшире, в местечке под названием Диттеридж.

– Что ты говоришь! У моих знакомых дом в этих местах. Глоссопы. Ты с ними не знаком?

– Я как раз у них и живу, – сказал Бинго. – В качестве гувернера юного Глоссопа.

– Чего ради? – спросил я. Не представляю себе Бинго в роли учителя. Хотя, с другой стороны, у него худо-бедно оксфордский диплом, так что кого-то он на короткое время может одурачить.

– Чего ради? Ради денег, разумеется! Представляешь, стопроцентный верняк накрылся во втором заезде в Хейдок-Парке, – с горечью сказал Бинго, – а с ним вместе и все мое содержание за месяц вперед. У меня духу не хватило просить у дяди, так что пришлось обзванивать агентства по найму и искать работу. Я пашу у Глоссопов уже три недели.

– Я не знаком с юным Глоссопом.

– Твое счастье, – буркнул Бинго.

– Из всей семьи я хорошо знаю только дочь. – Едва я произнес эти слова, как лицо Бинго чудесным образом преобразилось. Он вспыхнул, как маков цвет, глаза едва не вывалились из орбит, а кадык запрыгал, словно каучуковый шарик на фонтанчике в тире.

– О Берти! – сдавленным голосом простонал он. Я не на шутку испугался. Я знал, что он постоянно в кого-нибудь да влюбляется, но влюбиться в Гонорию Глоссоп – на это, по моим понятиям, был не способен даже он. На мой вкус, эта девица – чистая отрава. Этакая здоровенная, жутко интеллектуальная, энергичная особа – теперь таких девиц развелось в Англии видимо-невидимо. Она окончила Гертон [8], где не только развила свой мозг до кошмарных размеров, но и занималась всеми возможными видами спорта, в результате чего достигла физической формы профессионального борца средней весовой категории. Не удивлюсь, если окажется, что она выступала за университетскую команду по боксу. Едва она появляется на горизонте, мне хочется спуститься в подвал и затаиться до отбоя воздушной тревоги.

Тем не менее Бинго явно от нее без ума. Ясно как день. В глазах его сияло пламя Великой Любви.

– Я боготворю ее, Берти! Я благословляю землю, по которой она ступает, – громовым голосом затрубил несчастный; уверен, что его было слышно на другом конце зала. В бар только что зашел Фред Томпсон, потом еще пара знакомых, а Мак-Гарри – парень за стойкой – и вовсе слушал, разинув рот и развесив уши. Но не в привычках Бинго скрывать свои чувства. Точь-в-точь герой оперетты, который, выйдя на середину сцены, собирает в кружок приятелей и во всю глотку распевает о своей любви.

– Ты ей уже об этом сказал?

– Нет, у меня не хватает духу. Мы каждый вечер гуляем вместе по парку и, когда она смотрит на меня… Знаешь, она похожа…

– …на сержанта морской пехоты.

– Ничего подобного! На юную богиню.

– Одну секунду, старина, – сказал я. – Ты уверен, что мы говорим об одной и той же мисс Глоссоп? Ту, которую я имею в виду, зовут Гонория. Может быть, у нее есть сестра, о которой я не слышал?

– Ее имя действительно Гонория, – с дрожью благоговения в голосе подтвердил Бинго.

– И, на твой взгляд, она похожа на юную богиню?

– Похожа.

– Благослови тебя бог! – сказал я.

– «Она идет во всей красе. Светла, как ночь ее страны. Вся глубь небес и звезды все в ее очах заключены» [9]. Еще один бутерброд с сыром, – сказал он бармену.

– Я гляжу, отсутствием аппетита ты не страдаешь!

– Это мой обед. В час пятьдесят должен встретить Освальда на вокзале Ватерлоо, чтобы успеть на обратный поезд. Я возил его к зубному врачу.

– Освальд? Это что – юный Глоссоп?

– Да. Поганец порядочный.

– Поганец? Кстати, я же сегодня обедаю с тетей Агатой. Извини, я поскакал, а не то опоздаю.

Я не виделся с тетей Агатой после той самой истории с жемчугом; и хотя и не предвкушал особого удовольствия от совместного пережевывания пищи, я был твердо уверен, что уж одной темы она, во всяком случае, не станет касаться – а именно, темы семьи и брака. Если бы я сел в такую калошу, как тетя Агата в Ровиле, элементарный стыд не позволил бы мне даже заикаться об этом как минимум несколько месяцев.

Но, оказалось, я недооценивал женщин. В смысле бесстыдства. Вы не поверите – она, можно сказать, с этого начала. Клянусь! Не успели мы перекинуться парой фраз о погоде, как она, не моргнув глазом, ринулась в атаку.

– Берти, – сказала она. – Я много думала и окончательно поняла, что тебе совершенно необходимо жениться. Признаю – я жестоко ошиблась, доверившись той ужасной обманщице в Ровиле, но на этот раз ошибки быть не может. Мне посчастливилось найти для тебя именно такую невесту, как тебе нужно. Я недавно познакомилась с этой девушкой, но она из прекрасной семьи, так что тут не может быть никаких сомнений. К тому же она очень богата; для тебя, впрочем, это не важно. Главное, что это сильная, самостоятельная и благоразумная девушка, которая сможет уравновесить все твои многочисленные слабости и недостатки. Она с тобой знакома и, хотя, естественно, не одобряет твой образ жизни, относится к тебе с симпатией. Я в этом уверена, потому что уже прощупала почву – естественно, очень деликатно – и думаю, что стоит тебе сделать первый шаг…

– Кто она? – Мне следовало давно задать этот вопрос, но с перепугу у меня кусок булочки попал не в то горло, я посинел от недостатка кислорода и только теперь снова получил возможность нормально дышать. – Кто она?

– Гонория, дочь сэра Родерика Глоссопа.

– Нет, только не она! – закричал я, и щеки мои под здоровым летним загаром побледнели.

– Не глупи, Берти. Это как раз та жена, которая тебе требуется.

– Но послушайте…

– Она сформирует твой характер.

– Но я вовсе не хочу, чтобы кто-то формировал…

Тетя Агата взглянула на меня так, словно мне пять лет и она опять застукала меня с банкой джема в буфетной:

– Берти! Ради бога, не спорь, пожалуйста.

– Да, но я хочу сказать…

– Леди Глоссоп любезно пригласила тебя погостить в Диттеридж-Холле. Я сказала, что ты с удовольствием завтра же к ним приедешь.

– Мне очень жаль, но на завтра у меня чертовски важная встреча.

– Что еще за встреча?

– Ну… это…

– Нет у тебя никакой встречи. А если и есть, ты ее отменишь. И отправишься в Диттеридж-Холл, а не то, Берти, я очень сильно рассержусь.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал я.

Едва я расстался с тетей Агатой, как во мне проснулся бойцовский дух Бустеров. Как ни ужасна была нависшая надо мной угроза, я чувствовал почти что радостное возбуждение. Меня загнали в угол, но чем безнадежнее мое положение, тем слаще будет торжество над Дживсом, когда я сумею выпутаться из ловушки без малейшей помощи с его стороны. Прежде я бы спросил у него совета и действовал в соответствии с его инструкциями; но после того, что я услышал на кухне, будь я проклят, если стану унижаться.

Вернувшись домой, я как бы между прочим сказал:

– Знаете, Дживс, я попал в чертовски затруднительное положение.

– Мне очень жаль, сэр.

– Да, мое дело дрянь. По правде говоря, я на краю гибели, один на один с безжалостным роком.

– Если я могу вам чем-нибудь помочь, сэр…

– Нет, спасибо. Не стану вас беспокоить. Уверен, что сам справлюсь.

– Очень хорошо, сэр.

Тем все и кончилось. Другой на его месте принялся бы расспрашивать, что да как, но такой уж Дживс человек. Сама сдержанность во всем.

Когда я на следующий день приехал в Диттеридж, Гонорию я там не застал. Ее мать сказала, что она гостит у Брейтуэйтов и вернется завтра, а с ней вместе приедет и ее подруга, мисс Брейтуэйт. Еще она сообщила, что Освальда я найду в парке, и – что значит материнская любовь – это прозвучало так, словно присутствие ее чада служит к украшению парка и составляет едва ли не главную его достопримечательность.

Неплохой у них там парк, в Диттеридже. Террасы, большой кедр посреди лужайки, кусты и небольшой, но живописный пруд с перекинутым через него каменным мостом. Выйдя в парк, я обогнул кустарник и заметил Бинго, который курил, прислонясь к перилам моста. На каменных перилах сидел с удочкой в руках некий представитель отряда несовершеннолетних – как я понял, это и был Освальд Моровая Язва.

Бинго был приятно удивлен моим приездом и представил меня мальчишке. Если тот и был приятно удивлен, то умело скрыл это, как заправский дипломат. Только взглянул на меня, слегка вздернул брови и продолжал удить. Видно было, что он из тех высокомерных юнцов, которые дают вам почувствовать, что школа, где вы учились, совсем не та и костюм на вас сидит плохо.

– Это Освальд, – сказал Бинго.

– Рад познакомиться, – приветливо произнес я. – Как поживаешь?

– Нормально, – ответил мальчик.

– У вас тут очень красиво.

– Нормально, – ответил мальчик.

– Хорошо клюет?

– Нормально, – ответил мальчик.

Бинго отвел меня в сторонку, чтобы мы могли спокойно пообщаться.

– Скажи, а у тебя никогда не звенит в ушах от беспрестанного щебета милого Освальда?

Бинго вздохнул:

– Да, это тяжкий труд.

– Что – тяжкий труд?

– Любить его.

– Так ты его любишь? – с удивлением спросил я. – Вот уж никогда бы не подумал, что такое возможно.

– Пытаюсь, – сказал Бинго. – Ради Нее. Берти, завтра Она приезжает!

– Так мне сказали.

– Она приезжает, любовь моя, моя…

– Да-да, конечно, – сказал я. – Но возвращаюсь к юному Освальду. Тебе что, приходится нянчиться с ним с утра до ночи? Я бы давно рехнулся!

– С ним не так много хлопот. После уроков он все время сидит здесь, на мосту, удит малявок.

– Отчего бы тебе не спихнуть его в пруд?

– Спихнуть в пруд?

– По-моему, это самое разумное, – сказал я, с неприязнью взглянув на оболтуса. – Может, наконец проснется и почувствует интерес к жизни.

Бинго тоскливо покачал головой.

– Очень заманчивое предложение, – сказал он. – Но, боюсь, неосуществимое. Видишь ли. Она никогда мне этого не простит. Она очень привязана к этому паршивцу.

– Ура! – воскликнул я. – Нашел!

Не знаю, знакомо ли вам это чувство, когда вас вдруг осеняет гениальная идея и дрожь бежит вниз по позвоночнику' от мягкого, как теперь носят, воротничка до самых подошв? Дживс наверняка испытывает это чувство по нескольку раз на дню, но на меня оно нисходит довольно редко. И вот сейчас я услышал, словно чей-то голос возвестил: «Вот оно!» Я схватил руку Бинго выше локтя с такой силой, что ему, наверное, показалось, будто его укусила лошадь. Тонкие черты его лица исказила гримаса страдания, и он поинтересовался, какого черта я решил отрабатывать на нем приемы джиу-джитсу.

– Что бы сделал Дживс? – спросил я у Бинго.

– В каком смысле «что бы сделал Дживс?»?

– Что бы он посоветовал в такой ситуации? Тебе нужно произвести впечатление на Гонорию Глоссоп, верно? Так вот, если хочешь знать, он посоветовал бы тебе спрятаться вон за тем кустом, а мне – заманить Гонорию к мосту и в условленный момент дать мальчишке крепкого пинка пониже спины, чтобы он слетел с моста в воду. После чего ты прыгаешь за ним и вытаскиваешь его из воды на берег. Ну, что скажешь?

– Берти… не может быть, чтобы ты сам до этого додумался, – почтительным шепотом выдохнул Бинго.

– Сам. Не у одного Дживса рождаются гениальные мысли.

– Но это же бесподобно!

– Хотелось тебе помочь.

– Единственное, что меня смущает, это в каком ты окажешься положении. Я хочу сказать – допустим, этот чертов мальчишка успеет оглянуться и всем расскажет, что ты нарочно столкнул его в пруд. Ты можешь на всю жизнь испортить отношения с Ней.

– Я готов даже на это.

Видно было, что он глубоко тронут:

– Берти, это так благородно с твоей стороны!

– Ну что ты.

Он молча пожал мне руку, а потом хмыкнул – звук был такой, как будто последние капли воды, булькнув, ушли в отверстие ванны.

– Что тебя так развеселило?

– Я вдруг представил себе, – сказал Бинго, – какой дурацкий вид будет у мокрого Освальда. О господи, что за счастливый день!

ГЛАВА 6. Награда герою

Вы замечали, что совершенство никогда не бывает полным? Вот и в моем великолепном во всех прочих отношениях плане был один небольшой изъян: Дживс не увидит меня в деле. Однако в остальном мой замысел был безупречен. Главное, тут невозможны никакие сбои и накладки. Знаете, как бывает, когда требуется, чтобы некто А прибыл в пункт Б в ту самую минуту, когда некто В находится в точке Г. Обязательно где-нибудь что-то да сорвется. Возьмем, к примеру, генерала, планирующего крупное наступление. Он приказывает одному полку занять холм с ветряной мельницей точно в тот момент, когда другой полк овладеет плацдармом или еще чем-то там в долине; на деле, однако, все идет наперекосяк. Вечером генерал собирает офицеров, и командир первого полка говорит: «Ах, извините! Разве вы сказали «холм с мельницей»? А мне послышалось «холм, где пасется стадо овец». Вот так-то. Но в данном случае нам ничего подобного не грозит, потому что Освальд и Бинго непременно будут находиться там, где требуется, так что мне оставалось лишь своевременно заманить туда Гонорию. И я прекрасно, с первого же захода, справился со своей задачей: предложил ей прогуляться со мной по парку, намекнув, что мне необходимо сообщить ей нечто важное.

Она прикатила на автомобиле сразу же после обеда, вместе с дочерью Брейтуэйтов. Гонория меня ей представила – подруга оказалась довольно высокой блондинкой с голубыми глазами. Мне она даже понравилась: полная противоположность 1онории, будь у меня побольше времени, я бы с удовольствием с ней поболтал. Но дело прежде всего: мы договорились, что Бинго заступит на свой пост за кустом ровно в три, поэтому я поспешил увести Гонорию в парк и как бы невзначай начал подгребать вместе с ней в сторону пруда.

– Вы сегодня так молчаливы, мистер Вустер, – сказала она.

Я вздрогнул от неожиданности – так глубоко я ушел в свои мысли о предстоящей операции. Мы приближались к пруду, и я зорким оком оглядывал поле предстоящего боя. Пока все шло по плану. Юный Освальд, сгорбившись, восседал на перилах моста, Бинго не было видно, из чего я заключил, что он уже в засаде. На моих часах было две минуты четвертого.

– Что? – переспросил я. – Извините. Я просто задумался.

– Вы говорили, что вам необходимо сообщить мне что-то важное?

– Совершенно верно, – сказал я, решив, что не мешает взрыхлить почву для Бинго, Я имею в виду, не называя его по имени, приготовить барышню к мысли, что на свете есть человек, который – как это ни удивительно – давно любит ее издали, и все такое прочее. – Дело вот в чем, – сказал я. – Вы, может быть, удивитесь, но один человек в вас страшно влюблен и так далее – ну, один мой друг.

– Ах, вот как – друг?

– Да.

Она рассмеялась:

– Что же он мне сам об этом не скажет?

– Такой уж он человек. Ужасно робкий, застенчивый. Никак не может набраться смелости. Считает, что вы настолько выше его, ну, вы понимаете… Смотрит на вас как на божество. Благославляет землю, по которой вы ступаете, но ему не хватает пороху вам об этом сказать.

– Очень любопытно.

– Да. Он, по-своему, неплохой парень. Вообще-то осел, каких мало, но славный малый. Вот такие, значит, дела. Просто имейте это в виду, ладно?

– Господи, какой вы смешной!

Она откинула голову назад и расхохоталась. Смех у нее был зычный. Что-то вроде грохота товарного поезда в туннеле. На мой вкус – не слишком музыкальный, и юному Освальду он, как видно, тоже пришелся не по душе. Он оглянулся на нас с нескрываемой неприязнью.

– Какого черта вы тут разорались, – сказал он. – Всю рыбу распугаете.

Его замечание несколько сбило высокий романтический строй нашей беседы. Гонория переменила тему.

– Меня беспокоит, что Освальд сидит на перилах, – сказала она. – По-моему, это опасно. Он может свалиться в воду.

– Пойду скажу ему, – предложил я.

Меня отделяло от Освальда всего пять ярдов, но мне казалось, что все сто. Я шел, и мне чудилось, что в моей жизни уже было нечто подобное. Я даже вспомнил, что это было. Много лет назад в одном загородном доме меня уговорили сыграть роль дворецкого в любительском благотворительном спектакле в пользу кого-то или чего-то там, сейчас уже не помню. Так вот, в самом начале спектакля я должен был пройти через всю сцену слева направо и поставить на стол поднос. На репетиции мне объяснили, чтобы я ни в коем случае не старался пройти дистанцию в максимальном темпе и что мой проход не должен походить на финишный спурт в состязаниях по спортивной ходьбе. В результате я изо всех сил жал на тормоза, и мне казалось, что я никогда не дойду до этого чертова стола. Сцена превратилась в бескрайнюю пустыню, а в зале стояла такая мертвая тишина, словно вся Вселенная следит за мной, затаив дыхание. Точно так я чувствовал себя и теперь. Во рту пересохло от страха, мне казалось, что с каждым шагом проклятый мальчишка отодвигается от меня все дальше и дальше, как вдруг каким-то чудом я оказался прямо у него за спиной.

– Привет, – сказал я с болезненной улыбкой, которую, впрочем, он не мог оценить, поскольку не потрудился обернуться, а лишь раздраженно повел левым ухом. Мне еще не приходилось встречать человека, которому было бы на меня настолько наплевать.

– Привет, – повторил я. – Рыбачишь? – И с нежностью старшего брата я положил руку ему на плечо.