Дживс и Вустер (№22) - Этот неподражаемый Дживс

– Берти, если в твоем сердце осталась хоть капля сострадания, ты сделаешь то, о чем я тебя прошу. Бедный Джордж только что пережил страшное потрясение.

– Как, еще одно?

– Только полный покой и тщательный врачебный уход могут вернуть его нервную систему в нормальное состояние. В прошлом минеральные воды в Харрогите приносили ему заметное облегчение, и он решил снова туда съездить. Его нельзя отпускать одного, и я решила, что сопровождать его будешь ты.

– Но послушайте…

– Берти!

Наступила томительная пауза.

– А что у него было за потрясение? – спросил я.

– Между нами говоря, – многозначительно понизив голос, проговорила тетя Агата, – я склонна думать, что это лишь плод его возбужденного воображения. Ты член семьи, Берти, поэтому я могу говорить с тобой откровенно. Ты не хуже меня знаешь, что бедный дядя Джордж на протяжении многих лет не был… у него нередко… ну, в общем, развилась своего рода привычка… не знаю, как это сказать…

– То, что называется, любит залудить?

– Как ты сказал?

– В смысле – не просыхает.

– Мне претит твоя манера выражаться, Берти, но следует признать, что он и вправду не всегда соблюдает должную умеренность. Он так легко возбудим и… Короче говоря, он пережил страшное потрясение.

– Да, но какое?

– Я так и не смогла от него ничего толком добиться. В минуты сильного душевного волнения бедный Джордж, при всех его достоинствах, выражается довольно бессвязно. Насколько я поняла, его ограбили.

– Ограбили?

– Он утверждает, что некий незнакомец с бакенбардами и огромным носом проник в его комнату на Джермин-стрит и похитил принадлежавшую ему вещь. Он сказал, что, вернувшись домой, застал этого человека в гостиной. Он тотчас же выбежал из комнаты и исчез.

– Кто, дядя Джордж?

– Да нет же, тот человек. И если верить дяде Джорджу, он украл у него дорогой портсигар. Но, хочу подчеркнуть еще раз, я склонна думать, что все это лишь плод его воображения. Он был не в себе с того самого дня, когда ему показалось, что он встретил на улице Юстаса. Поэтому, Берти, я хочу, чтобы ты отправился с ним в Харрогит не позже субботы.

Она ускакала, и Юстас вылез из-под дивана. Он явно был сильно расстроен. Да я и сам, признаться, тоже. Перспектива провести несколько недель в Харрогите в обществе дяди Джорджа мне совсем не улыбалась.

– Так вот откуда у него портсигар! – с горечью воскликнул Юстас. – Нет, каков негодяй! Ограбить близкого родственника! Да его место на каторге!

– Его место в Южной Африке, – сказал я. – И твое,

кстати, тоже.

И с красноречием, которого я сам от себя не ожидал, я целых десять минут распинался насчет долга перед семьей и прочего. Я взывал к его порядочности. С жаром расписывал прелести Южной Африки. Я сказал все, что только можно сказать, и даже вдвое больше. Но паршивец в ответ только бубнил насчет низости своего чертова братца, который обошел его с этим портсигаром. Видно, считал, что, навязав девушке дорогой подарок, Клод повел в счете, и, когда тот вернулся из Херст-парка, между близнецами разыгралась бурная сцена. Я ушел спать, а они еще полночи ругались за стеной. В жизни не встречал людей, которые могли бы обходиться столь малым количеством сна, как эти двое.

После этого Клод и Юстас перестали разговаривать друг с другом, и обстановка стала окончательно невыносимой. Я люблю, когда в доме царит сердечная, дружеская атмосфера, и мне тяжело находиться в одной квартире с субъектами, каждый из которых делает вид, что другого не существует.

Ясно было, что долго так продолжаться не может, и вскоре этому действительно пришел конец. Если бы мне накануне сказали, что такое случится, я бы лишь недоверчиво усмехнулся в ответ. Я окончательно смирился с мыслью, что ничто, кроме динамита, не выдворит этих обалдуев из квартиры, и потому ушам своим не поверил, когда в пятницу утром Клод подгреб ко мне и огорошил неожиданным сообщением.

– Берти, я все обдумал, – сказал он.

– Все что? Что все? – спросил я.

– Что я торчу в Лондоне, когда мне следует быть в Южной Африке. Это несправедливо, – с жаром сказал Клод, – Это неправильно. Короче говоря, Берти, старичок, завтра я уезжаю.

Я чуть с катушек не слетел.

– Уезжаешь? – выдохнул я.

– Да, – сказал Клод. – Ты не возражаешь, если я пошлю Дживса за билетом? Боюсь, мне придется стрельнуть у тебя денег на проезд. Ты ведь не против, старина?

– Какой разговор! – воскликнул я и с жаром стиснул его руку.

– Вот и отлично. Да, и еще – ни слова Юстасу, обещаешь?

– А он разве не едет?

Клод возмущенно фыркнул:

– Слава богу, нет! Меня тошнит от мысли, что я могу оказаться на одном корабле с этим подонком. Нет, ни слова Юстасу. Послушай, а вдруг на завтра не осталось ни одной свободной каюты?

– Осталось, осталось, – сказал я. Я согласен был купить весь пароход, лишь бы от него избавиться.

– Дживс! – влетев в кухню, закричал я. – Врубайте четвертую скорость, дуйте в «Юнион касл» [42] и купите билет на завтрашний пароход для мистера Клода. Он от нас уезжает, Дживс.

– Да, сэр.

– Мистер Клод не хочет, чтобы об этом стало известно мистеру Юстасу.

– Хорошо, сэр. Мистер Юстас выразил такое же пожелание, когда просил меня заказать каюту на завтрашний рейс для него самого.

Я с изумлением уставился на Дживса:

– Так он тоже уезжает?

– Да, сэр.

– Ничего не понимаю.

– Я тоже, сэр.

При других обстоятельствах я бы наверняка долго обсуждал эту замечательную новость с Дживсом. Издавал бы радостные вопли, приплясывал вокруг него и все такое. Но проклятые гетры по-прежнему разделяли нас незримым барьером, и с сожалением вынужден признаться, что я не упустил случая уколоть Дживса. Он держался со мной так холодно и не выказывал никакого сочувствия, хотя прекрасно знал, что молодой хозяин попал в переплет и неплохо бы немного сплотиться вокруг него в такую минуту; короче говоря, я не удержался от искушения и дал ему понять, что мне удалось привести дело к благополучному концу самостоятельно, без его помощи.

– Вот так-то, Дживс, – сказал я. – Как видите, все успешно разрешилось. Я знал, что все образуется, если не суетиться и не поднимать волну. А ведь многие на моем месте начали бы поднимать волну.

– Да, сэр.

– Рвать на себе волосы и просить у других совета и помощи.

– Вполне возможно, сэр.

– Но только не я, Дживс.

– Нет, сэр.

С тем я и ушел, оставив его размышлять в одиночестве над моими словами.

Даже мысль о предстоящей поездке в Харрогит с дядей Джорджем не могла отравить мою радость, когда я оглядел в субботу свою старую милую квартиру и окончательно осознал, что не увижу здесь больше ни Клода, ни Юстаса. Они тайно ускользнули по одному сразу же после завтрака: Юстас поспешил в Ватерлоо на десятичасовой поезд, а Клод направился в гараж, где я держу мой автомобиль. Я опасался, что они случайно встретятся на вокзале и передумают, и убедил Клода ехать до Саутгемптона на машине.

Я валялся на канапе в гостиной, умиротворенно разглядывал сидящих на потолке мух и размышлял, до чего же все-таки прекрасная штука жизнь, и тут вошел Дживс и подал мне письмо.

– Только что передали с посыльным, сэр.

Я распечатал конверт, и оттуда выпала пятифунтовая банкнота.

– Господи, – сказал я. – Это еще что такое?

Написанное карандашом письмо оказалось кратким.

«Дорогой Берти!

Передайте, пожалуйста, эти деньги вашему камердинеру – я сожалею, что не могу прислать больше. Он спас мне жизнь. Сегодня первый счастливый день за последнюю неделю.

Ваша М. У.».

Дживс поднял упавшую на пол банкноту.

– Можете забрать ее себе, – сказал я. – Она для вас.

– Сэр?

– Я говорю, что эти пять фунтов ваши. Их прислала для вас мисс Уордор.

– Крайне любезно с ее стороны, сэр.

– За какие подвиги, черт подери, она раздаривает вам столь крупные суммы? Она пишет, будто вы спасли ей жизнь.

Дживс мягко улыбнулся:

– Она преувеличивает мою услугу, сэр.

– Но какую услугу вы ей оказали, хотел бы я знать?

– Это связано с отъездом мистера Клода и мистера Юстаса, сэр. Я надеялся, что она не станет вам об этом рассказывать. Мне не хотелось, чтобы вы подумали, будто я позволяю себе слишком большие вольности, сэр.

– Что вы хотите сказать?

– Я случайно оказался в комнате, когда мисс Уордор жаловалась на мистера Клода и мистера Юстаса, что они самым непозволительным образом навязывают ей свое общество. И счел, что в данных обстоятельствах будет простительно посоветовать мисс Уордор пойти на маленькую хитрость, которая поможет ей избавиться от назойливого внимания со стороны юных джентльменов.

– Ах ты черт! Вы что же, хотите сказать, что это благодаря вам они отсюда убрались?

Я чувствовал себя полным идиотом – а я-то его подкалывал и хвастался, что добился успеха без его помощи.

– Я посоветовал мисс Уордор сообщить по отдельности мистеру Клоду и мистеру Юстасу, будто ей предложили ангажемент в Южную Африку и она собирается ехать туда на гастроли. И, как видите, я все правильно рассчитал, сэр. Юные джентльмены на это клюнули, если позволительно будет так выразиться.

– Дживс, – сказал я, – мы, Вустеры, можем ошибаться, но мы всегда готовы это признать. Вам нет равных, Дживс!

– Большое вам спасибо, сэр.

– Но погодите! – Меня поразила ужасная мысль. – Когда они прибудут на судно и увидят, что ее там нет, разве они не бросятся сломя голову обратно в Лондон?

– Я предусмотрел такую возможность, сэр. По моему совету мисс Уордор объявила юным джентльменам, что предполагает часть пути проделать по суше и присоединится к ним уже на Мадейре.

– А куда судно заходит после Мадейры?

– Это последний заход, сэр.

Несколько минут я неподвижно лежал на спине, осмысливая то, что сообщил мне Дживс. Мне удалось найти лишь один маленький изъян.

– Жаль только, – сказал я, – что на большом судне у них будет возможность держаться врозь. Было бы особенно приятно, если бы Клоду приходилось постоянно пребывать в обществе Юстаса, а Юстасу наслаждаться тесным общением с Клодом.

– Полагаю, что именно так все и будет, сэр. Я позаботился, чтобы у них была одна каюта на двоих. Одну койку будет занимать мистер Клод, а другую – мистер Юстас.

Теперь я чувствовал себя почти наверху блаженства. Вот если бы еще не нужно было тащиться в Харрогит с дядей Джорджем!

– Вы уже начали укладывать мои вещи, Дживс? – спросил я.

– Укладывать вещи, сэр?

– Для поездки в Харрогит. Я уезжаю туда сегодня с сэром Джорджем.

– Ах, извините, сэр. Забыл вам сказать. Сегодня утром, когда вы еще спали, позвонил сэр Джордж и просил передать, что у него изменились шины. Он решил отказаться от поездки в Харрогит.

– Но ведь это же просто великолепно!

– Я так и думал, что вы обрадуетесь, сэр.

– А почему он вдруг передумал? Он вам не сказал?

– Нет, сэр. Но я узнал от его камердинера, Стивенса, что сэр Джордж чувствует себя гораздо лучше и больше не нуждается в лечении и отдыхе. Я взял на себя смелость сообщить Стивенсу рецепт моего фирменного тонизирующего коктейля, о котором вы всегда отзывались с такой похвалой. Как передал мне Стивенс, сэр Джордж сказал ему сегодня утром, что чувствует себя другим человеком.

Что ж, мне оставалось только сделать то, что я должен был сделать. Не скажу, что это далось мне без душевной боли, но другого выхода не было.

– Дживс, – сказал я. – Одним словом… эти гетры…

– Да, сэр?

– Они вам и вправду так не нравятся?

– Ужасно не нравятся, сэр.

– И вы не думаете, что со временем сможете с ними смириться?

– Нет, сэр.

– Что ж, ничего не поделаешь. Хорошо. Ни слова больше. Можете их сжечь.

– Благодарю вас, сэр. Я уже их сжег. Сегодня утром, еще до завтрака. Спокойный серый цвет идет вам гораздо больше, сэр. Спасибо, сэр.

ГЛАВА 17. Бинго и его новая пассия

Через неделю после отъезда Клода и Юстаса я неожиданно натолкнулся на Бинго Литтла в курительной «Клуба почетных либералов». Он сидел, развалясь в кресле, рот приоткрыт, выражение лица довольно бессмысленное, а из соседнего кресла на него с неприязнью таращился какой-то седобородый субъект: видимо, Бинго занял его любимое место. Вот почему я терпеть не могу чужие клубы – сам того не подозревая, ты нарушаешь священные права Старейших Обитателей.

– Привет, дуралей, – сказал я.

– Здорово, чучело, – откликнулся Бинго, и мы заказали по маленькой перед обедом.

Раз в год администрация «Трутней» вспоминает, что клуб не мешает слегка помыть и почистить, и выставляет всех на несколько недель пастись в каком-нибудь другом заведении. На этот раз нас откомандировали к «Почетным либералам», и для меня это оказалось мукой мученической. У нас в «Трутнях» обстановка царит самая непринужденная: хочешь за столом привлечь чье-то внимание – можешь просто запустить в него куском хлеба. Как после этого прижиться в клубе, где самому молодому члену никак не меньше восьмидесяти семи и где считается неприличным заговорить с человеком, если не участвовал вместе с ним в битве при Ватерлоо. Поэтому я страшно обрадовался, увидев здесь Бинго. Мы принялись болтать, понизив на всякий случай голос.

– Не клуб, а богадельня, – сказал я.

– Да, настоящий паноптикум, – согласился Бинго. – По-моему, вон тот старикан около окна умер еще три дня назад, но здесь, видимо, это никого не удивляет.

– Ты здесь прежде обедал?

– Нет. А что?

– У них тут официантки вместо официантов.

– С ума сойти! Я думал, после войны такого уже не встретишь. – Бинго задумался и рассеянно поправил галстук. – И что же, есть хорошенькие? – спросил он.

– Нет.

Он, казалось, был разочарован, потом приободрился:

– Я слышал, здесь лучшая кухня в Лондоне.

– Так, во всяком случае, говорят. Ну что, пошли?

– Пошли, – сказал Бинго. – Кстати, в конце обеда, а может быть, в начале, официантка спросит: «Посчитать вам вместе, сэр?» Так вот, отвечай утвердительно. Я гол как сокол.

– Дядя тебя до сих пор не простил?

– Нет, чтоб ему пусто было!

Мне стало жаль Бинго. Чтобы как-то утешить беднягу, я решил побаловать его по кулинарной части, и, когда официантка принесла меню, я изучил его со всей тщательностью.

– Как ты насчет такой программы, – после некоторого раздумья сказал я. – Для затравки – перепелиные яйца, потом суп, немного холодной семги, карри из курицы, крыжовенный пирог со сливками и ассорти сыров в качестве завершающего аккорда.

Не скажу, чтобы я ожидал услышать вопль восторга, хотя я старался выбрать его любимые блюда, но я ждал, что он хоть что-нибудь скажет в ответ. Я взглянул на него и увидел, что ему сейчас не до меня. Он смотрел на официантку точно бродячий пес, который внезапно вспомнил, где он накануне зарыл кость.

Это была довольно высокая девушка с большими задумчивыми карими глазами. Неплохая фигурка и все такое прочее. Руки тоже вполне пристойные. Не помню, чтобы я ее здесь раньше видел, но должен признать, что ее появление значительно повысило среднестатистический уровень привлекательности здешнего персонала.

– Так что ты на это скажешь, приятель? – спросил я, желая поскорее покончить с заказом, потому что мне не терпелось поработать ножом и вилкой.

– А? Что? – очнулся Бинго.

Я еще раз огласил весь список.

– Да-да, хорошо, – сказал Бинго. – Мне все равно. – Девушка исчезла, а он повернулся ко мне, и в его глазах я заметил знакомый лихорадочный блеск. – А ты уверял, что здесь нет хорошеньких, – с упреком сказал он.

– Силы небесные! – воскликнул я. – Только не говори мне, что снова влюбился, причем в девушку, которую видишь в первый раз!

– Знаешь, Берти, порой бывает довольно одного взгляда, – сказал Бинго. – Мелькнут в толпе чьи-то глаза – и некий голос шепнет тебе…

Тут подоспели перепелиные яйца, он прервал тираду и алчно набросился на еду.

Вернувшись домой, я сразу позвал Дживса.

– Готовьтесь, Дживс, – сказал я.

– Сэр?

– Приведите в боевое положение мыслительный аппарат и ждите сигнала к атаке. Подозреваю, что мистеру Литтлу в скором времени потребуется не только моя моральная поддержка, но и ваша помощь.

– У мистера Литтла неприятности, сэр?

– Можно сказать и так. Он влюбился. В пятьдесят третий раз. Скажите честно, Дживс, как мужчина мужчине: вам доводилось в жизни встречать такого влюбчивого субъекта?

– Вне всякого сомнения, у мистера Литтла весьма пылкое сердце, сэр.

– Пылкое? Да его нужно в законодательном порядке обязать носить асбестовый жилет! Словом, Дживс, готовьтесь.

– Хорошо, сэр.

И, как я и предсказывал, не прошло и десяти дней, как этот безмозглый идиот с жалобным блеяньем прискакал в поисках добровольцев, готовых прийти на помощь.

– Берти, – сказал он, – если ты мне друг, настало время доказать это.

– Продолжай, несчастный, – ответил я. – Мы готовы благосклонно выслушать твои бредни.

– Помнишь, несколько дней назад мы с тобой обедали в «Почетных либералах»? Нас тогда обслуживала…

– Помню. Высокая расторопная девица.

Он задрожал от негодования:

– Я попросил бы, черт тебя побери, не говорить о ней в подобных выражениях. Она – ангел.

– Очень хорошо. Что дальше?

– Я люблю ее.

– Отлично. Дальше.

– Перестань подгонять меня! Дай мне рассказать все по порядку. Так вот, как я уже говорил, я люблю ее и прошу тебя, Берти, как верного друга отправиться к моему дяде с важной дипломатической миссией. Дядя должен снова начать выплачивать мне содержание, и как можно скорее. Более того, содержание должно быть увеличено.

– Но послушай, почему бы немного не подождать, – сказал я: мне совсем не улыбалось тащиться к его дяде с подобным поручением,

– Подождать? А какой смысл?

– Сам знаешь, как у тебя это обычно бывает. Что-нибудь пойдет не так – глядишь, от любви и следа не осталось. Лучше предпринять атаку на дядю, когда дело будет решено окончательно и бесповоротно.

– Все и так решено окончательно и бесповоротно: сегодня утром она дала мне согласие.

– Ну и ну! Быстрая работа. Ты же с ней двух недель не знаком.

– В этой жизни – да, – сказал Бинго. – Но она считает, что мы встречались в предыдущей жизни. Я был царем в Вавилоне, а она – рабыней-христианкой. Сам-то я ничего такого не помню, но, может, все так и было.

– Потрясающе! – воскликнул я. – Официантки теперь все так изъясняются?

– Откуда мне знать, как изъясняются официантки?

– Кому и знать, как не тебе. Если помнишь, я с твоим дядей познакомился, когда ты послал меня прощупать, не хочет ли он сплотиться под знаменами и помочь тебе жениться на Мейбл из забегаловки на Пиккадилли.

Бинго вздрогнул. Безумный блеск вспыхнул в его глазах. Не успел я понять, что он собирается сделать, он изо всех сил хлопнул меня рукой по колену, я даже подскочил от боли, точно горный козел:

– Эй, полегче!

– Извини, – сказал Бинго. – Не рассчитал. Увлекся. Берти, ты подал мне отличную мысль. – Он подождал, пока я закончу массировать травмированную конечность, и продолжил свою речь: – Ты очень кстати вспомнил ту историю. Не забыл гениальный план, который я тогда придумал? Сказать дяде, что ты как-там-бишь-ее – ну, словом, та самая писательница, помнишь?

Такое не забывается. Проклятая эпопея каленым железом выжжена на скрижалях моей памяти.

– Вот как нам следует действовать, – сказал Бинго. – Это именно то, что надо. Рози М. Бэнкс снова в бою.

– Нет, ничего не выйдет, старина. Извини, но это исключено. Я не в состоянии пройти через такое еще раз.

– Даже ради меня?

– Даже ради сотни таких, как ты.

– Никогда не думал, – скорбно произнес Бинго, – что мне доведется услышать эти слова из уст Берти Вустера.

– Однако ж услышал. Можешь даже записать для памяти, в назидание потомкам.

– Берти, мы учились с тобой в одной школе.

– Это не моя вина.

– Уже пятнадцать лет мы близкие друзья.

– Знаю. И мне предстоит искупать этот грех всю оставшуюся жизнь.

– Берти, старина, – не сдавался Бинго. Он придвинул стул поближе ко мне и принялся массировать мою лопатку. – Пожалуйста, послушай! Пойми же наконец…

И, разумеется, не прошло и десяти минут, как я сдался на уговоры этого паршивца. Вот так всегда. Меня кто хочешь уговорит. Если бы я попал в траппистский монастырь, то первый же монах за пять минут убедил бы меня в чем угодно при помощи азбуки глухонемых [43].

– Ладно, что я должен сделать? – спросил я, когда понял, что сопротивление бесполезно.

– Для начала пошлешь старикану экземпляр своего последнего романа с автографом и льстивой надписью. Он расчувствуется до чертиков. Потом отправишься к нему и выложишь все как есть.

– А какой у меня последний?

– «Одна против всех», – сказал Бинго. – Этот роман продают сейчас на каждом углу, им забиты все витрины книжных магазинов и киоски. Судя по картинке на обложке – весьма забористая штука. Разумеется, дядя захочет обсудить с тобой роман.

– Вот видишь, – обрадовался я. – Ничего не выйдет. Я же понятия не имею, что там написано.

– Значит, тебе придется его прочитать.

– Прочитать? Но послушай…

– Берти, мы учились в одной школе.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал я.

– Я знал, что на тебя можно положиться. У тебя золотое сердце. Дживс, – сказал Бинго, когда мой верный слуга появился в гостиной, – у мистера Вустера золотое сердце.

– Хорошо, сэр, – ответил Дживс.

В последнее время я мало читаю, разве что в «Розовую газету» [44] загляну, и страдания мои во время неравной борьбы с текстом романа «Одна против всех» не поддаются описанию. Впрочем, мне удалось одолеть роман до конца, и, как оказалось, вовремя: едва я дошел до места, где «губы их слились в долгом страстном поцелуе, и наступила волшебная тишина, нарушаемая лишь легким шорохом ночного ветерка в макушках ракит», пришел посыльный и принес письмо от лорда Битлшема с приглашением пожаловать к нему на обед.

Старика я застал в совершенно размягченном состоянии. Рядом с ним на столе лежал присланный мной томик, он ел заливное и перелистывал страницы.

– Мистер Вустер, – сказал он, отправив в рот изрядный кусок форели, – позвольте вас поблагодарить. И позвольте вас поздравить. Вы идете от победы к победе. Я читал «Все ради любви», я читал «Всего лишь фабричная девчонка»; «Сумасбродку Мертл» я помню наизусть. Но ваша последняя книга превосходит их все. Она меня тронула до глубины души.

– Правда?

– Истинная правда! Я прочел ее три раза после того, как вы столь любезно мне ее прислали – еще раз огромное спасибо за очаровательную надпись, – и могу смело сказать, что стал лучше, мудрее и милосерднее. Мою душу переполняет чувство признательности и любви ко всему роду человеческому.

– В самом деле?

– Клянусь вам.

– Ко всему роду?

– Ко всем без исключения.

– Значит, и к Бинго тоже? – спросил я, чтобы прижать его к стенке.

– К моему племяннику? Ричарду? – Он на мгновение заколебался, но потом, видимо, решил, что мужчине не пристало брать свои слова назад. – Да, даже к Ричарду. Вернее… то есть… возможно… да, все-таки и к Ричарду тоже.

– Очень рад это слышать, потому что как раз хотел о нем поговорить. Он очень нуждается.

– Находится в стесненных денежных обстоятельствах?

– Совершенно на мели. И без труда сумел бы найти применение некоторому количеству денежных знаков, если бы вы согласились возобновить ежеквартальные выплаты.

Он задумался и, прежде чем ответить, разделался с внушительным куском холодной цесарки. Потом в который раз взял в руки книгу, и она раскрылась на странице двести пятнадцать. Я не помнил, что было написано на странице двести пятнадцать, но, видимо, что-то очень трогательное, потому что выражение его лица смягчилось, и он посмотрел на меня повлажневшими глазами – я даже решил, что он намазал слишком много горчицы на кусок ветчины, который он перед этим отправил себе в рот.

– Хорошо, мистер Вустер, – сказал он. – Я все еще нахожусь под свежим впечатлением от вашего гениального творения и не в состоянии проявить жестокосердие по отношению к кому бы то ни было. Ричард, как прежде, будет получать от меня денежное содержание.

– Вот что значит истинная тонкость! – сказал я. И тотчас пожалел о своих словах: человек с таким неимоверным брюхом мог решить, что я над ним издеваюсь. – Я хотел сказать, что у вас очень тонкая душа. Теперь я спокоен за Бинго. Вы знаете, он ведь собрался жениться.

– Нет, я ничего об этом не знал. И не уверен, что это удачная идея. Кто же его избранница?

– Она официантка.

Он подпрыгнул на стуле:

– Не может быть! Подумать только! Очень рад это слышать, мистер Вустер. Честно говоря, я не ожидал от мальчика такой настойчивости в достижении поставленной цели. Превосходное качество, я прежде за ним такого не замечал. Прекрасно помню, что полтора года назад, когда мне посчастливилось с вами познакомиться, Ричард как раз мечтал о женитьбе на этой самой официантке.

Мне пришлось открыть ему глаза:

– Ну, не совсем на этой. Честно говоря, совсем на другой. Но все-таки на официантке.

Снисходительное, добродушное выражение тотчас исчезло с дядюшкиного лица. Он недоверчиво хмыкнул:

– А я уж было решил, что Ричард являет собой пример постоянства, столь редко встречающегося у современных молодых людей. Я… Мне нужно все хорошенько обдумать.

С тем мы и расстались, а я пришел к Бинго и рассказал ему, как обстоят дела.

– С содержанием все в порядке, – сказал я. – А вот с благословением туго.

– Старик не желает слышать про свадебные колокола?

– Сказал, что ему нужно подумать. Если бы у меня была букмекерская контора, я бы принимал ставки сто к восьми, что он не согласится.

– Ты просто не сумел найти к нему подход. Так и знал, что ты все испортишь! – сказал Бинго.

После всего, что мне пришлось ради него претерпеть, его слова уязвили меня больнее жала змеиного.

– Ах, как это некстати, – сказал Бинго. – Ужасно некстати! Я сейчас не могу тебе всего объяснить, но… Да, ужасно некстати.

Он с удрученным видом сгреб из коробки горсть моих сигар и ушел.

После этого я не видел его два дня. На третий день он влетел ко мне с цветком в петлице и с таким выражением лица, будто его стукнули по затылку кирпичом:

– Здорово, Берти.

– Привет, дуралей. Куда это ты пропал?

– Да так, знаешь ли, то одно, то другое. Потрясающая сегодня погодка, верно?

– Да, неплохая.

– Банковская учетная ставка снова упала.

– Что ты говоришь?

– И в Нижней Силезии назревает какая-то заварушка…

– Вот черт!

Некоторое время он бесцельно бродил по гостиной, что-то бормоча себе под нос. Мне показалось, что бедняга спятил.

– Вот что, Берти, – сказал он и уронил на пол вазу, которую перед этим снял с каминной полки и долго вертел в руках. – Я вспомнил, что хотел тебе сообщить. Я женился.

ГЛАВА 18. Все хорошо, что хорошо кончается

Яс изумлением на него уставился. Цветок в петлице… Безумный взгляд… Да, все симптомы указывают на то, что он говорит правду, но я все равно не мог в это поверить. Ведь я был свидетелем стольких любовных увлечений Бинго: они начинались с восторженных восклицаний и пылких заверений, но вскоре от всего этого оставался один пшик, и у меня не укладывалось в голове, что на этот раз он сумел доскакать до финиша.

– Женился?

– Мы зарегистрировались сегодня утром в Холборне. Я пришел к тебе прямо со свадебного завтрака.

Я выпрямился в кресле и принял серьезный, деловой вид. Тут нужно во всем как следует разобраться.

– Погоди, давай по порядку. Ты действительно женат?

– Да.

– На той самой девушке, в которую был влюблен позавчера?

– Что за странный вопрос!

– Кто тебя знает. Ладно, что заставило тебя решиться на столь опрометчивый шаг?

– Я попросил бы тебя, черт побери, не говорить со мной в подобном тоне. Я женился, потому что люблю ее, – сказал Бинго. – Она самая прелестная женщина в – Хорошо, хорошо, верю. Но ты подумал, что на это скажет твой дядя? В последний раз, когда я его видел, он отнюдь не горел желанием сыпать конфетти на головы новобрачных.

– Буду с тобой предельно откровенен, Берти, – сказал Бинго. – Она сама вынудила меня к этому шагу, если хочешь знать. Я рассказал, как отнесется к браку мой дядя, и она заявила, что мы должны расстаться: если бы я действительно любил ее, сказала она, я бы не испугался дядюшкиного гнева и немедленно с ней обвенчался. Так что у меня не было выбора. Мне ничего не оставалось, как купить бутоньерку и отправиться на регистрацию.

– И что ты теперь собираешься делать?

– Я уже все продумал. После того как ты сходишь к дяде и сообщишь ему о моей женитьбе…

– Что?!

– После того как…

– Ты что же, рассчитываешь втянуть в это дело меня?

Он взглянул на меня с оскорбленным видом библейского пророка, которому прохожий положил в руку камень.

– И это говорит Берти Вустер? – с горечью произнес Бинго.

– Он, он самый.

– Берти, старина, – сказал Бинго, ласково поглаживая меня по плечу. – Опомнись! Мы же с тобой учились…

– Хорошо, согласен…