Дживс и Вустер (№22) - Этот неподражаемый Дживс

– Эй, поосторожнее, – сказал он и покачнулся на узких перилах.

В таких случаях надо действовать без промедления. Я закрыл глаза и толкнул его в спину. Послышались странные звуки, будто кошка точит когти о перила моста, кто-то взвизгнул у меня за спиной, раздался сдавленный возглас, потом громкий всплеск.

Я открыл глаза. Мальчишка как раз только что вынырнул на поверхность.

– На помощь! – закричал я, кося глазом на куст, из-за которого по плану должен был выскочить Бинго.

Но тщетно. Никакой Бинго ни из-за какого куста и не думал выскакивать.

– Скорее! Помогите! – еще громче протрубил я.

Вам, наверное, уже надоели воспоминания о моей театральной карьере, но я все же вернусь к тому эпизоду, когда я исполнял роль дворецкого. По пьесе предполагалось, что, когда я поставлю поднос на стол, на сцене должна появиться героиня, прощебетать несколько слов и отослать меня прочь. Но бедная женщина забыла, что дальше ее выход, и не встала наготове за кулисами – пока ее нашли и вытолкали на сцену, прошла целая минута. И все это время я вынужден был стоять столбом и ждать. Отвратительное состояние, можете мне поверить, и вот сейчас я испытывал нечто подобное, только еще хуже. Теперь я понял, что имеют в виду литераторы под выражением «время словно остановилось».

Между тем юный Освальд погибал ни за грош во цвете лет, и мне стало ясно, что пора принимать срочные меры. Не то чтобы я успел к нему так уж сильно привязаться, но не смотреть же, как его поглотит пучина. С моста вода казалась на редкость грязной и холодной – но куда деваться? Я сбросил пиджак и сиганул через перила.

Вы замечали, что вода почему-то гораздо мокрее, если ныряешь в одежде; отчего – не знаю, но можете мне поверить. Я пробыл под водой секунды три, не более, но всплыл с ощущением, что мое тело, как пишут в криминальной хронике, «очевидно, находилось в воде несколько суток». Я чувствовал себя распухшим и липким.

В довершение всех бед, дело приняло неожиданный оборот. Я полагал, что, как только вынырну, сразу же храбро схвачу мальчишку за шиворот и отбуксирую к берегу. Но он и не думал дожидаться, пока его отбуксируют. Когда я отфыркался и смог наконец снова различать, что происходит вокруг, то увидел, что он уже в десяти ярдах впереди меня и движется на всех парах но направлению к берегу австралийским кролем. У меня упало сердце. Ведь суть спасательной операции состоит в том, что спасаемый находится в беспомощном положении и в одном месте. Если он в состоянии плыть сам, да еще может дать вам сорок ярдов форы на стоярдовой дистанции, то на кой черт ему ваше спасение? Вся затея теряет смысл. Мне оставалось только плыть к берегу. И я поплыл к берегу. К тому моменту, когда я ступил на твердую сушу, мальчишка был уже на полпути к дому. Короче говоря, с какой стороны ни глянь, затея моя закончилась полным провалом.

Мои размышления прервал звук, похожий на грохот проносящегося под мостом Шотландского экспресса. Это смеялась Гонория Глоссоп. Она стояла рядом со мной и смотрела на меня с каким-то странным выражением.

– Ах, Берти, какой вы смешной! – сказала она. Ее слова пробудили в моей душе тоскливые предчувствия. Прежде она никогда не обращалась ко мне иначе, как «мистер Вустер». – И какой мокрый!

– Да, я промок.

– Бегите скорее в дом и переоденьтесь.

– Хорошо.

Я отжал несколько галлонов воды из прилипшей к телу одежды.

– Нет, все-таки вы ужасно смешной, – повторила она. – Сначала делаете предложение таким необычным окольным образом, а потом сталкиваете Освальда в пруд, чтобы затем спасти и произвести на меня впечатление…

Я уже достаточно освободил органы дыхания от воды, чтобы возразить и вывести ее из этого пагубного заблуждения:

– Нет-нет, вам показалось!

– Брат сказал, что вы его нарочно столкнули, да я и сама видела. Я нисколько на вас не сержусь за это, Берти. Это так мило с вашей стороны. Но, думаю, мне пора всерьез вами заняться. За вами нужен глаз да глаз. Вы смотрите слишком много кинофильмов. В следующий раз еще надумаете поджечь дом, чтобы вынести меня из огня. – Она окинула меня хозяйским взглядом. – Думаю, мне удастся сделать из вас что-то путное, – сказала она. – Конечно, ваша жизнь до встречи со мной прошла впустую, но вы еще молоды, и в вас есть много хорошего.

– Нет-нет… во мне нет абсолютно ничего хорошего.

– Есть, Берти. И это скоро проявится. А сейчас бегите скорее домой и переоденьтесь, а не то простудитесь.

В голосе ее прозвучали материнские нотки, которые яснее слов сказали мне, что я пропал.

Я переоделся и, когда спускался по лестнице, столкнулся с Бинго. У него был какой-то странный, восторженный вид.

– Берти, – проговорил он. – Как хорошо, что я тебя встретил. Случилась удивительная вещь!

– Скотина! – вскричал я. – Куда ты делся? Ты знаешь, что…

– А, это ты насчет того, что меня не было там, в кустах? Я просто не успел тебя предупредить. Все отменяется.

– Что отменяется?

– Берти, я как раз направлялся к пруду, чтобы спрятаться в условленном месте, когда произошло нечто необыкновенное. Я шел по лужайке и вдруг увидел самую прекрасную, самую изумительную девушку на свете. Другой такой просто нет! Берти, ты веришь в любовь с первого взгляда? Ведь ты же веришь, я знаю, Берти, старик, ты не можешь не верить! Как только я на нее взглянул, меня потянуло к ней как магнитом. Я забыл обо всем на свете. Мне показалось, что мы одни в мире, полном музыки и солнца. Я подошел к ней. Я заговорил с ней. Ее зовут мисс Брейтуэйт, Берти, – Дафна Брейтуэйт. Как только наши взгляды встретились, я понял, что чувство, которое я принимал за любовь к Гонории Глоссоп, было лишь минутным увлечением. Берти, ведь ты же веришь в любовь с первого взгляда, верно? Она такая изумительная, такая добрая. Похожа на юную богиню…

Я молча повернулся и ушел к себе в комнату.

Два дня спустя я получил письмо от Дживса.

«Погода, – писал он, – по-прежнему стоит превосходная. Сегодня я искупался с особенным удовольствием».

Я горько рассмеялся и спустился в гостиную, где меня ждала Гонория. Она собиралась почитать мне вслух Рескина [10].

ГЛАВА 7. На сцене появляются Клод и Юстас

Гром среди ясного неба грянул ровно в час сорок пять пополудни. Спенсер, дворецкий тети Агаты, поставил на стол блюдо с жареным картофелем, как вдруг Гонория сказала нечто, заставившее меня подпрыгнуть на месте и катапультировать ложкой шесть кусков картошки прямо на буфет. Я был потрясен до глубины души.

Заметьте, что моя нервная система к этому времени была сильно расшатана. Вот уже две недели, как я был помолвлен с Гонорией Глоссоп, и не проходило дня без того, чтобы она не пыталась меня «формировать», как выражается тетя Агата. Я до рези в глазах читал мудреные книжки; бок о бок мы Прошагали не менее сотни миль по залам картинных галерей; и вы никогда не поверите, какое количество концертов классической музыки мне пришлось за это время прослушать. Естественно, я был не в состоянии стойко держать удар, тем более удар столь сокрушительной силы. Гонория затащила меня на обед к тете Агате, и я в отчаянии твердил про себя: «Смерть, ну где твое спасительное жало!» [11], и вдруг – как обухом по голове.

– Берти, – внезапно произнесла она с таким видом, словно ей только сейчас это пришло в голову. – Этот ваш слуга – как его…

– Слуга? Дживс, а что?

– По-моему, он оказывает на вас дурное влияние, – сказала Гонория. – Когда мы поженимся, вам придется от него избавиться.

Вот тут я и запулил ложкой шесть отменных поджаристых ломтиков картофеля на буфет, а Спенсер кинулся за ними с проворством хорошо натасканного ирландского сеттера.

– Избавиться от Дживса? – Я задохнулся от возмущения.

– Да. Он мне не нравится.

– И мне он не нравится, – сказала тетя Агата.

– Но это невозможно. Я… да я и дня не смогу прожить без Дживса.

– Придется, – сказала Гонория. – Мне он положительно не по нутру.

– И мне он положительно не по нутру, – сказала тетя Агата. – Я давно об этом твержу.

Жуть, верно? Я всегда подозревал, что брак связан с лишениями, но мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что он сопряжен со столь страшными жертвами. До конца обеда я пребывал в полуобморочном состоянии.

Предполагалось, что после обеда я буду сопровождать Гонорию в качестве носильщика по магазинам на Риджент-стрит. Однако, когда она поднялась, чтобы идти, прихватив меня и прочие предметы экипировки, тетя Агата ее остановила.

– Поезжайте одна, дорогая, – сказала она. – Мне нужно кое о чем поговорить с Берти.

В результате Гонории пришлось отправиться за покупками без меня. Как только она ушла, тетя Агата подсела ко мне поближе.

– Берти, – сказала она. – Милая Гонория ничего об этом пока не знает, но на пути к вашему браку возникло небольшое препятствие.

– Да что вы? Не может быть! – воскликнул я, ослепленный внезапно блеснувшим лучом надежды.

– О, ничего серьезного, разумеется. Всего лишь досадное недоразумение. Дело в сэре Родерике.

– Решил, что поставил не на ту лошадь? Собирается аннулировать ставку? Что ж, наверное, он прав.

– Умоляю, перестань молоть чушь, Берти. Это вовсе не так серьезно. Просто профессия сэра Родерика заставляет его быть… ну… сверхосторожным.

– Сверхосторожным? – не понял я.

– Ну да. Полагаю, это неизбежно. У специалиста по нервным болезням со столь обширной практикой поневоле должно сложиться несколько искаженное представление о людях.

Теперь до меня стало наконец доходить, к чему она клонит. Сэра Родерика Глоссопа, отца Гонории, обычно называют специалистом по нервным болезням, хотя на самом деле все прекрасно знают, что большинство его клиентов – самые настоящие психи. Если ваш дядюшка-герцог начинает заговариваться и вы, войдя в голубую гостиную, обнаружите, что у него солома в волосах, вы вызываете папашу Глоссопа. Он является, с глубокомысленным видом осматривает больного, долго разглагольствует насчет перенапряжения нервной системы и рекомендует полный покой, уединение и прочую чепуху. В Англии нет благородного семейства, которое бы раз-другой не прибегало к услугам сэра Родерика, и надо полагать, что такое занятие – когда изо дня в день заговариваешь пациентам зубы, пока любящие родственники вызывают санитарную карету из желтого дома – действительно способствует формированию «несколько искаженного представления о людях».

– Ты хочешь сказать, он считает меня чокнутым, а ему не нужен чокнутый зять? – спросил я.

Моя способность схватывать все на лету почему-то только раздражила тетю Агату:

– Глупости, ничего подобного он, разумеется, не считает. Я же тебе говорю – он просто сверхосторожный человек. Хочет убедиться, что ты абсолютно нормален. – Тут она на некоторое время замолчала, потому что Спенсер принес кофе. Когда он ушел, она продолжила свою мысль: – Ему рассказали какую-то немыслимую историю, будто ты столкнул его сына Освальда в пруд в Диттеридже. Разумеется, это неправда – на такое даже ты не способен.

– Я просто к нему прислонился, а он возьми да и свались с моста.

– Освальд настаивает, что ты его нарочно спихнул. Сэра Родерика это не может не беспокоить, он начал наводить справки и узнал про бедного дядю Генри.

Она посмотрела на меня, и я скорбно отхлебнул кофе. Мы заглянули в старый домашний шкаф с фамильным скелетом. Мой покойный дядя Генри – темное пятно на гербе Вустеров. Симпатичный такой старикан, я к нему хорошо относился, когда я учился в школе, он щедро подкидывал мне на карманные расходы. Но за ним и в самом деле водились кое-какие странности: например, он держал у себя в спальне одиннадцать ручных кроликов и, конечно, в строгом смысле слова, был не в своем уме. Если уж совсем начистоту, жизнь свою он закончил в соответствующем заведении, совершенно счастливый в окружении бесчисленных кроликов.

– Все это просто нелепо, потому что если кто-то в семье и мог унаследовать эксцентричность бедного Генри – а это была не более чем эксцентричность, – так это Клод и Юстас, а в Лондоне трудно найти других таких умных молодых людей.

Клод и Юстас – близнецы, учились когда-то в той же школе, что и я, но были в начальных классах, когда я уже завершал свое образование. И, помнится, в то время слово «умный» к ним нельзя было применить даже с очень большой натяжкой. Последний триместр я был занят почти исключительно тем, что помогал им выпутываться из бесчисленных скандальных историй.

– Ты посмотри, какой у них успех в Оксфорде. Твоя тетя Эмили на днях получила письмо от Клода, где он сообщает, что они надеются вступить в очень престижный клуб, который называется «Искатели».

– «Искатели»? Не помню, чтобы в Оксфорде был клуб с таким названием. И что же они, интересно, ищут?

– Об этом он не пишет. Истину или знания, я полагаю. Видимо, это очень аристократический клуб: Клод упомянул, что вместе с ним в члены клуба баллотируется лорд Рейнсби, сын графа Дачета. Однако мы отклонились от темы. Я хотела сказать, что сэр Родерик желал бы переговорить с тобой наедине в спокойной обстановке. Я надеюсь, Берти, что ты проявишь – я не скажу «весь свой ум», но, по крайней мере, благоразумие. Постарайся обойтись без идиотских смешков, не пялься на него с остекленелым выражением лица, как ты имеешь обыкновение; не зевай во весь рот и не дергайся, как паяц. И не забудь, что сэр Родерик состоит в «Лиге борьбы с азартными играми» – он президент отделения в Западном Лондоне, – так что не заводи с ним разговоры о скачках. Завтра в час тридцать он придет к тебе на обед. Имей в виду, что он не пьет вина, категорически против курения и ест только самую простую пищу из-за проблем с пищеварением. И не предлагай ему кофе – он считает кофе причиной половины нервных заболеваний.

– Должно быть, собачьи сухарики и стакан воды будут ему в самый раз.

– Берти!

– Шучу, шучу…

– Вот благодаря таким идиотским шуточкам у сэра Родерика и могут зародиться сомнения в твоей умственной полноценности. Пожалуйста, постарайся воздержаться от этого твоего игривого тона в его присутствии. Он очень серьезный человек…Ты уже уходишь? Запомни все, что я сказала. Я на тебя полагаюсь, и если ты все испортишь, я тебе этого никогда не прощу.

– Ладно, – сказал я.

И побежал домой – впереди меня ждал целый день свободы.

На следующий день я позавтракал очень поздно, а потом вышел пройтись. Я решил принять все меры, чтобы привести голову в нормальное состояние, а свежий воздух рассеивает туман, окутывающий мой мозг в первые несколько часов после пробуждения. Я побродил по парку, повернул назад и уже дошел до Гайд-парк-Корнер [12], когда кто-то хлопнул меня промеж лопаток. Я оглянулся и увидел кузена Юстаса. Он шел под руку с двумя другими бездельниками: с краю шагал его брат Клод, а в середине – какой-то тип с розовой, как у поросенка, физиономией, редкими волосами и виноватым выражением лица.

– Берти, старичок! – радостно воскликнул Юстас.

– Привет, – ответил я, впрочем, без особого воодушевления.

– Какая фантастическая удача – встретить в Лондоне единственного человека, который может нас накормить в соответствии с нашими утонченными вкусами. Кстати, ты ведь не знаком с Песьим Носом? Песий Нос, это мой кузен Берти. Лорд Рейнсби – мистер Вустер. Мы только что заходили к тебе на квартиру. Ужасно жалели, что тебя не застали, но старина Дживс оказал нам самый радушный прием. Этому малому просто цены нет. Береги его, Берти.

– А что вы делаете в Лондоне? – поинтересовался я.

– Так, просто болтаемся. Заскочили ненароком. Что называется, с кратким неофициальным визитом. Отчаливаем в три десять. Так как же насчет обеда, которым ты так любезно вызвался нас угостить: куда мы пойдем? В «Ритц»? В «Савой»? В «Карлтон»? А если ты состоишь членом в «Сайро» или в «Эмбасси», то тоже неплохо.

– Нет, сегодня ничего не получится. У меня деловая встреча. Господи, я уже опоздал! – Я подозвал такси. – Как-нибудь в другой раз.

– Тогда как мужчина мужчине: не одолжишь пятерку?

Мне некогда было с ним препираться. Я отстегнул ему пять фунтов и нырнул в машину. Когда я ввалился в квартиру, было уже без двадцати два. Я ринулся в гостиную – комната была пуста.

Из глубин кухни выплыл Дживс:

– Сэр Родерик еще не прибыл, сэр.

– Слава богу, – сказал я. – Я боялся, что он уже раскрошил всю мебель от злости. – По своему опыту могу вам сказать: чем меньше вы жаждете видеть гостя, тем он пунктуальнее. Я уже мысленно представлял себе, как сэр Родерик, постепенно закипая, мерит шагами ковер в гостиной. – Ну как, все готово?

– Смею надеяться, что вы останетесь довольны, сэр.

– Чем собираетесь нас кормить?

– Консоме, телячья отбивная и лимонный сок с содовой.

– Ну что ж, я не вижу тут ничего, что представляет опасность для самого деликатного желудка. Главное, чтобы вы не забылись и сгоряча не притащили нам кофе.

– Нет, сэр.

– И следите, чтобы у вас не было на лице остекленелого выражения, а не то оглянуться не успеете, как окажетесь в обитой войлоком палате.

– Хорошо, сэр.

В прихожей задребезжал звонок.

– Все по местам, Дживс, – сказал я. – Ну, с богом!

ГЛАВА 8. Сэр Родерик приходит обедать

Мне, разумеется, и прежде приходилось встречаться с сэром Родериком Глоссопом, но всегда в присутствии Гонории, а одно из удивительных свойств Го-нории состоит в том, что всякий, находящийся с ней в одном помещении, отчего-то кажется меньше и незначительнее, чем на самом деле. До сегодняшнего дня я не подозревал, что у старикана чертовски впечатляющая внешность. Косматые брови придают его взгляду пронзительное выражение, особенно неприятное натощак. Роста он высокого, сложения массивного, но больше всего поражает его огромная голова, фактически лишенная растительности, отчего она выглядит еще огромней и походит на купол собора Святого Павла. Думаю, он носил шляпу девятого размера, не меньше. Это доказывает, что слишком развивать свои мозги опасно.

– Салют! Салют! Салют! – прокричал я, стараясь создать атмосферу непринужденности и радушия, но тут же спохватился, что тетя Агата как раз от этого меня и предостерегала. Чертовски трудно в такой ситуации с самого начала задать правильный тон: в смысле приветствий возможности у обитателя городской квартиры весьма ограничены. Будь я молодым помещиком и владельцем загородного дома, я мог бы приветствовать гостя какой-нибудь звучной фразой, вроде «Добро пожаловать в усадьбу «Райские кущи». Но ведь не скажешь же: «Добро пожаловать в квартиру шесть «а», дом Крайтона по Беркли-стрит».

– Кажется, я немного опоздал, – произнес сэр Родерик, когда мы сели за стол. – Меня задержал лорд Алистер Хангерфорд, сын герцога Рамферлайна. Он пожаловался, что у его милости снова возобновились симптомы, доставившие в свое время столько огорчений его близким. Я не мог уйти, не переговорив с ним. Это и явилось причиной моей непунктуальности, которая, надеюсь, не причинила вам слишком больших хлопот.

– Ну что вы, вовсе нет! Так вы говорите, герцог снова слетел с катушек?

– Признаюсь, я бы не решился употребить столь эмоционально окрашенное выражение, говоря о старейшине одного из самых знатных семейств Англии, но не могу не согласиться с вами, что в данном случае наблюдается значительная расторможенность отдельных мозговых центров. – Он вздохнул – насколько это возможно проделать, одновременно пережевывая телячью отбивную. – Моя профессия требует огромных душевных сил.

– Могу себе представить!

– Порой я просто в отчаянии от того, что мне приходится видеть. – Он вдруг замолчал и насторожился: – Вы держите кошку, мистер Вустер?

– Что? Кошку? Нет, никаких кошек.

– Я со всей определенностью слышал мяуканье кошки – либо в этой комнате, либо где-то совсем близко от того места, где мы с вами находимся.

– Вероятно, это автомобили на улице.

– Боюсь, я не совсем вас понимаю.

– Ну, знаете, как гудят автомобили. Иногда здорово смахивает на кошачьи вопли.

– Никогда не замечал подобного сходства, – холодно сказал он.

– Позвольте предложить вам лимонного сока с содовой, – сказал я. Разговор явно не клеился.

– Спасибо. Полстакана, пожалуйста. – Эта дьявольская смесь, видимо, его несколько успокоила, потому что он заговорил более дружелюбным тоном. – Видите ли, я испытываю к кошкам непреодолимое отвращение. Так что, бишь, я говорил? Ах да, иногда я решительно прихожу в отчаяние от того, что вижу вокруг. Речь идет не только о моей медицинской практике, хотя и тут, конечно, многое удручает. Я имею в виду то, что приходится ежедневно наблюдать на улицах Лондона. Порой мне кажется, что большую часть населения планеты составляют люди психически неуравновешенные. Не далее как сегодня утром, по дороге в клуб, случилась совершенно беспрецедентная и весьма неприятная история. По случаю теплой погоды я приказал шоферу поднять верх и откинулся на сиденье, пользуясь приятной возможностью погреться на солнце, как вдруг движение остановилось из-за затора, как это нередко случается в Лондоне вследствие перегруженности центральных транспортных магистралей.

Видимо, я задумался и немного отвлекся: когда он сделал паузу, чтобы глотнуть лимонного сока с содовой, мне показалось, будто я на митинге и надо как-то отреагировать.

– Правильно! Правильно! – воскликнул я.

– Простите?

– Нет, ничего. Так вы говорили…

– Автомобили, двигавшиеся в противоположном направлении, тоже остановились, но вскоре возобновили движение. Я сидел, погрузившись в свои мысли, когда произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее: у меня с головы внезапно сорвали шляпу! Оглянувшись, я успел заметить, как кто-то издевательски машет мне моей шляпой с заднего сиденья такси, которое воспользовалось освободившимся проездом и скрылось из виду.

Я не расхохотался, но это стоило таких усилий, что я явственно услышал, как затрещали нижние ребра.

– Наверное, кто-то просто пошутил, – сказал я.

Мое объяснение его явно не удовлетворило.

– Смею надеяться, – сказал он, – я не обделен способностью воспринимать юмор, но мне трудно найти в этой безобразной выходке что-то, хотя бы отдаленно похожее на веселую шутку. Вне всякого сомнения, эти действия совершены психически неуравновешенным субъектом. Психические отклонения могут проявляться в самых неожиданных формах. Например, герцог Рамферлайн, о котором я уже упоминал сегодня в нашем разговоре, считает – но это, разумеется, строго между нами, – что он канарейка, и приступ, так огорчивший лорда Алистера, случился у него из-за нерадивого лакея, который забыл принести ему утром кусочек сахара. Нередки случаи, когда больные подстерегают женщин, чтобы отрезать у них прядь волос. Склонен предположить, что напавший на меня сегодня субъект страдает манией, относящейся именно к этому виду. Могу лишь надеяться, что он будет помещен под надлежащий врачебный контроль прежде, чем… Мистер Вустер, где-то поблизости все же есть кошка! Это уже не на улице! Я уверен, что мяуканье слышится из соседней комнаты.

Должен признаться, что теперь и у меня не оставалось на этот счет никаких сомнений. Из спальни совершенно явственно доносились кошачьи вопли. Я нажал кнопку звонка, и в комнату вплыл Дживс, всем своим видом выражая почтение и преданность.

– Сэр?

– Вот что, Дживс, – сказал я. – Я насчет кошек. У нас что, в квартире кошки?

– Только те три, что в вашей спальне, сэр.

– Что?!

– Кошки в спальне? – простонал сэр Родерик, и глаза его впились в меня, точно два буравчика.

– Ничего не понимаю, – сказал я. – Какие еще три кошки?

– Черная, полосатая и маленькая светло-рыжая, сэр.

– Какого черта…

Я вскочил и бросился вокруг стола к двери. На беду, сэр Родерик тоже рванул к двери, обегая стол в противоположном направлении. В результате мы на всем скаку столкнулись в дверях и, обнявшись, вместе ввалились в прихожую. Он проворно вышел из клинча и схватил стоящий у вешалки зонт.

– Не подходите! – закричал он, замахиваясь зонтом. – Не подходите, сэр! Я вооружен!

Я решил, что пора приступать к мирным переговорам.

– Ужасно сожалею, что налетел на вас, – сказал я. – Я не нарочно. Я просто решил сбегать посмотреть, что происходит в спальне.

Он немного успокоился и опустил зонт. Но в этот миг в комнате грянул душераздирющий кошачий концерт. Словно все кошки Лондона плюс делегаты из близлежащих пригородов собрались вместе, чтобы раз и навсегда разрешить свои разногласия. Что-то вроде сводного кошачьего хора и оркестра.

– Что за несносный шум! – завопил сэр Родерик. – Я не слышу даже собственного голоса!

– Осмелюсь высказать предположение, сэр, – почтительно сказал Дживс, – что животные пришли в столь сильное возбуждение, поскольку обнаружили рыбу под кроватью мистера Вустера.

Старик пошатнулся:

– Рыбу? Я не ослышался?

– Сэр?

– Вы сказали, что у мистера Вустера под кроватью рыба?

– Да, сэр.

Сэр Родерик издал слабый стон и, ни слова не говоря, схватил шляпу и трость.

– Как, вы уже уходите? – спросил я.

– Да, мистер Вустер, ухожу! Предпочитаю проводить досуг не в столь эксцентрическом обществе.

– Но постойте! Я пойду с вами. Уверен, что сумею вам все объяснить. Мою шляпу, Дживс.

Дживс протянул мне шляпу. Я ее сразу же надел… И – о ужас! Прямо чуть не утонул в ней, представляете? Еще надевая, я почувствовал, что она какая-то слишком просторная, но стоило опустить руки, как она села мне прямо на плечи, точно ведро.

– Эй! Это же не моя шляпа!

– Шляпа моя, – произнес сэр Родерик таким ядовитым тоном, какого мне в жизни не доводилось слышать. – Это та самая шляпа, которую с меня сорвали сегодня утром.

– Но…

Возможно, Наполеон или кто-нибудь вроде него на моем месте не растерялся бы, но для меня это было уже слишком: я впал в оцепенение и стоял, выпучив глаза. А старик Глоссоп снял с меня шляпу и сказал Дживсу:

– Я бы попросил вас, любезнейший, выйти со мной на пару минут. Мне нужно кое о чем вас спросить.

– Хорошо, сэр.

– Но послушайте… – забормотал было я, но Глоссой повернулся и торжественно вышел в сопровождении Дживса. Тут кошачий концерт в спальне грянул с новой силой.

Пора было положить этому конец. Ни с того ни с сего у тебя в спальне появляются кошки – куда это годится? Как эти чертовы твари туда попали, я понятия не имел, но был полон решимости немедленно прекратить их затянувшееся пиршество. Я распахнул дверь – на полу посреди комнаты сцепились в клубок штук сто кошек всех цветов и раскрасок, в следующее мгновение они прыснули друг за дружкой мимо меня из квартиры, а в спальне осталась только рыбья голова внушительных размеров – она валялась на ковре и строго взирала на меня, словно требуя извинения в письменной форме.

Укоризненное выражение на морде злосчастной рыбины меня окончательно доконало: я на цыпочках вышел из спальни и закрыл за собой дверь, но при этом наткнулся спиной еще на кого-то.

– Ах, простите, – произнес этот кто-то.

Я повернулся и увидел того самого малого с розовой физиономией, которого я встретил сегодня утром в компании Клода и Юстаса – лорд Как-его-там.

– Послушайте, – извиняющимся тоном сказал он. – Неловко вас беспокоить, но это не мои кошки пробежали сейчас вниз по лестнице? Похожи на моих.

– Они выбежали из моей спальни.

– Тогда это точно мои, – печально сказал он. – Проклятье!

– Так это вы запустили туда кошек?

– Нет, это ваш слуга. Он любезно предложил подержать кошек в спальне до нашего отъезда. Я как раз пришел их забрать. А они сбежали. Ну что ж, ничего не поделаешь. В таком случае, я заберу рыбу и шляпу.

Этот тип нравился мне все меньше и меньше.

– Так эту чертову рыбу тоже вы приволокли?

– Нет, рыбу – это Юстас. А шляпу оставил Клод. Я без сил опустился в кресло:

– Послушайте, вы не объясните, зачем?

На розовом лице юного лорда выразилось удивление:

– Так вы ничего не знаете? Вот так дела! – Он густо покраснел. – Что ж, в таком случае понятно, почему все это кажется вам несколько странным.

– Странным – это по меньшей мере.

– Видите ли, это все для «Искателей».

– «Искателей»?

– Ну да, это такой новый классный клуб в Оксфорде, мы с вашими кузенами хотим в него вступить. Для того чтобы тебя приняли в клуб, нужно что-то украсть. Ну, на память. Скажем, каску у полицейского или дверной молоток, словом, вы понимаете. Раз в год, во время торжественного ужина, устраивается выставка украденных предметов, каждый произносит по этому поводу речь и все такое. В общем, здорово весело. Мы решили раздобыть что-нибудь поэффектнее и специально приехали для этого в Лондон – надеялись найти здесь нечто из ряда вон. И с самого начала нам здорово повезло. Клоду удалось достать вполне недурной цилиндр из встречного автомобиля, Юстас унес из «Хэрродса» здоровенного лосося, или как там он называется, а я отловил трех отличнейших кошек, и все за какой-то час. Мы, что называется, были в ударе. А потом встал вопрос: куда все это девать до отхода поезда? Неудобно гулять по Лондону с кошками и с большой рыбиной, знаете ли, привлекает внимание. Тут Юстас вспомнил про вас, мы взяли такси и поехали к вам. Вас дома не оказалось, но ваш человек сказал, что можно оставить здесь. А когда мы вас встретили, вы так спешили, что мы не успели ничего объяснить. Что ж, тогда, если не возражаете, я заберу шляпу.

– Шляпы тоже нет.

– Нет?

– Тот, с кого вы ее сорвали, обедал у меня сегодня.

Он ее и забрал.

– Это надо же! Бедняга Клод ужасно расстроится. Ладно, а как насчет того замечательного лосося, или как там он называется?