– Не волнуйтесь, – сказал Забродов, взял чайник из рук Лили и сам наполнил чашки. – Мне самому сегодня чудом удалось спастись, теперь лишь мы вдвоем…

– Что вдвоем? – спросила женщина.

– Оставшиеся в живых свидетели.

– Не путайте! Вы – свидетель, – немного нервно выкрикнула Лиля, – а я к этому делу не хочу иметь никакого отношения!

– Хотите, не хотите, но вам придется.

– Мне ничего не придется, я никому ничего не должна!

– Я понимаю, – Забродов оглядел гостиную, богато и со вкусом обставленную, задумался и ухмыльнулся. – Это вам кажется, Лиля, что вы сможете остаться вне игры.

– Давайте начистоту, – сказала Лиля. – Я согласна со всем, что вы мне говорите, я понимаю, что веду себя не правильно. Но это с вашей точки зрения. Зачем мне что-то менять в жизни? Если Галкин захочет, то в течение одного дня двумя телефонными звонками перекроет мне кислород так, что я, как и те девчонки, вынуждена буду идти на Тверскую. Галкин меня вытащил, и не потому, что я ему очень дорога. Таких, как я, у него может быть дюжина. Вы, надеюсь, знаете, что он человек не бедный?

– Догадываюсь.

– Не бедный – слишком мягко сказано. Я была в машине вместе с его сыном, виноват во всем Аркадий. Нас или вместе вытаскивать, или вместе топить. А вы предлагаете, чтобы я сама по собственному желанию сунула голову в веревочную петлю? Второй конец веревки привязан к Галкину-младшему, – женщина рассуждала логично, и Забродову нечего было возразить.

– Знаете что, Лиля, – сказал он, бережно беря в руку чашку с горячим чаем, – вы мне нравитесь.

– Я многим нравлюсь.

– Вы мне нравитесь за честность, и поэтому я хочу вам дать совет: Галкин вас спасать не станет; Игра пошла крупная, ставки велики. В любой момент то, что на ваш взгляд, является плюсом, на самом деле – минус.

– Я что-то не понимаю вас, Илларион…

– Я тоже думал, что Галкину невыгодно убирать всех свидетелей. Согласитесь, это выглядит подозрительно. Но сегодня попытались убить меня.

– И что же им помешало? – уже каким-то другим взглядом посмотрела на Иллариона женщина.

Забродов расстегнул пуговицы на рукавах куртки и показал запястья, изрезанные в кровь веревками.

– Я за десять секунд могу снять наручники без ключа, а из этих веревок мне пришлось выбираться десять минут. И если бы я не успел, то сейчас и разговаривать с вами не смог бы.

– Что ж, я рада за вас, Илларион. Надеюсь, вам никого не пришлось убивать?

Забродов не ответил на это замечание, и Лиля поняла, что цена его свободы оплачена сполна.

– Знаете, Лиля, я бы на вашем месте, если вы уж так категоричны и не желаете участвовать в этих делах, уехал бы куда-нибудь подальше, хотя бы на полгода, чтобы все решилось без вас.

– Куда же я могу уехать? У меня здесь работа, заказы, квартира, у меня здесь вся жизнь. К тому же, – сказала Лиля, – Галкин-старший не станет меня трогать, ведь я, как вы выразились, могу испортить ему игру.

Забродов опять подумал о том, что женщина быстро соображает и уже давно просчитала все варианты, избрав для себя оптимальный. Он сделал несколько глотков горячего чая, затем отставил чашку в сторону.

– Я хотел вас предупредить.

– Вы это сделали, – Лиля тоже поднялась. – Как я устала! – произнесла она и тут же подумала, что мужчина, наверное, устал не меньше ее. – О вас я Галкину рассказывать не стану.

– Меня это не волнует, я просто хотел узнать…

– Что?

– Можно ли на вас рассчитывать. Я бы, конечно, мог сказать следователю, что видел вас в машине, именно вас, – уточнил Забродов.

Лиля качнула головой:

– Меня уже консультировали. Это ни к чему бы ни привело. Меня привез водитель Галкина на его личном автомобиле, так что у меня есть свидетель. Галкина-младшего я в аэропорту не видела.

– Все-таки на вашем месте, Лиля, я бы уехал куда-нибудь подальше.

– Если бы вы были на моем месте, Илларион, то вполне могло бы оказаться, что и вы поступили бы также. Ведь каждый выбирает для себя наиболее приемлемый вариант.

Забродов подошел к окну и, отодвинув край шторы, выглянул во двор. За окном уже серел рассвет, хотя фонари еще горели, тускло освещая двор заставленный дорогими автомобилями.

– Жаль, что каждый из нас остался при своем мнении, – произнес Забродов, направляясь к двери, он чувствовал – его вернут.

– Подождите, Илларион, – голос Лили звучал не слишком уверенно, – у нас с вами есть кое-что общее. Я полагаю, и старший Галкин и младший отвратительны и для вас, и для меня. Может быть, для меня даже больше. Вам все-таки не приходилось с ними спать.

Илларион медленно обернулся. Тон, каким говорила Лиля, и та откровенность, с которой были произнесены слова, его насторожили.

– Из каждой ситуации нужно извлекать максимум выгоды. Мы с вами никак не сможем повлиять на ход событий. Галкиных за решетку мы не упрячем, они откупятся ото всех, они же эту власть и содержат. Поэтому, если хотите, я вам могу помочь.

– Кажется, я догадываюсь, к чему вы клоните.

– Да, Илларион, возможно, у вас тоже была такая мысль. Она возникнет у каждого здравомыслящего человека, любящего жизнь. А жизнь вы любите, иначе за нее не боролись.

– Вы предлагаете, Лиля, взять их грязные деньги?

– Нет, не взять, – засмеялась манекенщица, – заставить отдать. Они отдадут, я их знаю.

– И во сколько вы оцениваете нашу сговорчивость?

– Я думаю, мы сумели бы раскрутить Галкиных тысяч на пятьсот. Половина вам, половина мне. Это самое большое наказание, которого мы можем для них добиться и при этом не потерять собственной гордости, поскольку это для вас, как я вижу, самое главное. Вы же настоящий мужчина.

– Спасибо за комплимент, но у меня другие взгляды на жизнь. Знаете, Лиля, в детстве, когда все мечтают о будущем, мне хотелось стать акробатом. А слово “шантажист” я узнал намного позже, и слово это мне не понравилось. Не нравится и теперь, кстати, как и слово “олигарх”. Оно похоже на ругательство, – Забродов сделал вид, что сильно закашлялся.

– Извините.

– Я воды принесу.

Пока Лиля бегала на кухню, Забродов вынул микрокассету из автоответчика, вставил на ее место другую. Хозяйка вернулась со стаканом воды.

– Спасибо, уже прошло, – и уже у двери Илларион улыбнулся и произнес:

– А вообще-то, я бы если вы уже затеяли поторговаться, поднял бы цену.

Илларион повернул ключ в замке. Лиля взмахнула на прощание рукой.

Забродов вышел из подъезда в ночную прохладу.

Чтобы хорошо выглядеть, нужно много спать. Это правило Лиля усвоила, лишь только стала зарабатывать внешностью на жизнь. Сон помогал ей сохранять товарный вид.

Но раз уж жизнь идет наперекосяк, то во всем. Выспаться ей не дали. Зазвонил телефон, но не квартирный, соединенный с автоответчиком, а маленький “Эриксон”, примостившийся на ночном столике рядом с букетом цветов – подарок Галкина. Хотя кому именно был сделан подарок, понять трудно, то ли Лиле, то ли самому себе. Не ответить на этот звонок было бы равносильно самоубийству.

Пришлось бурно изображать радость, хотя самой Лиле слышать голос Галкина было противно. Он говорил так бодро, словно находился на ногах уже часа два.

– Какое солнце! Какая погода! Птички поют, – сказал Галкин.

"Пиля машинально посмотрела в окно, но не увидела там ни солнца, ни порхающих птичек. Окна были плотно зашторены.

– Да, погода сегодня великолепная, – проворковала она, – и воздух такой свежий!

– Не скучаешь?

– Конечно, скучаю, все одна, да одна…

– Значит, много чего надумала? Когда человек в одиночестве, он мыслям всяким предается…

– Я предаюсь только приятным мыслям.

– Вот и поделись ими со мной. Лиля не смогла сразу сообразить, чтобы такое ответить:

– Я скучаю без тебя, – как-то слишком дежурно сообщила она.

– Я об этом знаю. Но знаю и о другом: этой ночью у тебя был гость, ты не хочешь мне рассказать о нем?

– У нас с ним ничего не было, – деревянным голосом произнесла Лиля, садясь в постели. Сонливость сняло как рукой.

– И об этом я тоже знаю.

– Ты прослушиваешь мою квартиру?

– Да. В целях твоей и моей безопасности. Загляни под столик, на котором стоит букет.

Лиля посмотрела под столик, прижимая к уху трубку, и увидела небольшой микрофон, приклеенный скотчем.

– Видишь, я информирован, даже знаю цену, на которой ты согласна остановиться.

– Это я так, чтобы отвязаться от него. Я видела, он ведь не намерен соглашаться, должна же я была его сплавить?

– Вот что, дорогая, я подумал и решил согласиться на двести тысяч. Идет?

Лиля тяжело задышала, ее сердце забилось, но не в предвкушении денег, а от холодного липкого страха. Галкин, как всегда, сумел удержать ситуацию в руках и выйти из нее победителем. Получалось, что уже не она шантажирует его и назначает цену, а он сам предлагает деньги, чтобы только от нее избавиться.

– Ты думаешь, меня волнует, что ты слишком часто трахаешься с моим сыном…

– Он меня заставляет.

– Я и это знаю. Знаю, где, когда, сколько. Я знаю все, даже знаю, сколько он тебе платил. И что самое скверное, Лиля, платил он тебе моими деньгами. И я еще платил тебе.

– Но вас же это устраивало!

– И тебя, и его? До поры до времени устраивало. Я думал, что ты за ним присматривать будешь, удерживать , от всяких глупостей. Но, видимо, я ошибся, придется нам с тобой расстаться. Приезжай ко мне через час, получишь свои деньги и проваливай к чертовой матери. Пользы от тебя никакой. Кстати, можешь и “жучок” уничтожить. Прослушивать тебя уже нет смысла, больше ты мне не интересна, – в трубке раздались гудки.

– Чтоб ты сдох! – произнесла Лиля, швыряя трубку на кресло.

На глаза навернулись слезы. Она чувствовала свое полное бессилие. Против Галкина она ничего не могла сделать.

"Ладно, – залезая под душ, думала Лиля, – придется все-таки доиграть роль обиженной, брошенной любовницы до конца. Вместе с Илларионом мы стрясли бы с него больше, но каждый выбирает свой путь”.

Потом Лиле было страшно. Она чувствовала, что Борис Аркадьевич приготовил ей не только этот сюрприз, наверняка, приберег еще какую-нибудь гадость напоследок. Ей казалось, что даже деньги, которые она получит, будут смердеть, как грязные мужские носки.

Она привела себя в полный порядок, словно собиралась выйти на подиум или появиться перед фотокамерами.

"Прощальные гастроли, – глядя на свое отражение, думала Лиля. – Что ж, буду неотразима. Пусть облизывается, мерзавец! Но теперь уж все, его рука не прикоснется ко мне. Я их всех ненавижу, они мне все противны. Получу деньги и воспользуюсь советом Иллариона, может быть, куда-нибудь уеду. Хотя этих денег надолго не хватит”.

Ее “ауди” стояла во дворе, еще не успевшая просохнуть от утренней росы. Она забралась в салон, вырулила со двора. Городской пейзаж расплывался, как во время дождя – она не могла сдержать слезы. Такая жалость к самой себе нападала на нее крайне редко, и чем ближе она подъезжала к дому Галкина, тем сильнее становилась жалость.

Встречали ее как обычно. Охранник у двери подъезда молча открыл дверь, охранник за письменным столом возле лифта поднялся, увидев ее. Но Лиле казалось, они все уже знают о том, что она здесь в последний раз, все знают о том унижении, которое ей предстоит испытать.

Ей представлялось, что охранники, глядя ей в спину, строят ей рожи и нагло ухмыляются, показывая друг другу непристойные жесты. Створки лифта сошлись, и Лиле вдруг показалось, что створки никогда больше не откроются.

Но вновь возник охранник с приветливой улыбкой на звероподобном лице. Все переживания Лили никак не отражались в ее внешности, она по-прежнему держалась с достоинством, шла как по подиуму.

Начальник охраны Антон встретил Лилю в квартире с мрачным лицом. Лиля хотела пройти к кабинету, но начальник охраны остановил ее:

– Борис Аркадьевич просил вас подождать. Можете выпить минералки, сока, – в голосе Антона было столько холода, что Лиле показалось, минералка сейчас превратится в лед.

Она села, забросила ногу за ногу и закурила первую сигарету за эту ночь и за этот день. Антон хоть и посмотрел на сигарету в ее руках неодобрительно, но делать замечание не стал.

«Черт его знает, как у них там дальше сложится с Галкиным, может, останется еще в фаворе?»

Лиля растягивала сигарету, как могла, но всему есть свой предел. Огонек подобрался к самому фильтру, тронув тонкую золотую полоску, окурок упал в массивную хрустальную пепельницу.

О Лиле словно забыли. Незнакомые ей люди заходили, о чем-то шептались с Антоном, исчезали. Антон заглянул в кабинет к Галкину, быстро вышел оттуда и сухо сообщил:

– Можете зайти, – и, не оборачиваясь, покинул гостиную.

Лиля чувствовала себя провинившейся школьницей, вызванной в кабинет к строгому директору. Ей уже казалось, что близкие отношения с Галкиным – это плод ее фантазии.

"С богом”, – подумала она.

Борис Аркадьевич сидел за маленьким столом так, словно был чужим в своем кабинете и ждал прихода хозяина, который займет солидный стол и массивное кожаное кресло. Он быстро закрыл экран монитора и жестом предложил сесть.

Лиля села, закинув ногу за ногу, твердо себе пообещав, что первой разговор не заведет.

Галкин взял трубку телефона и сухо произнес:

– Зайди ко мне в кабинет.

Дверь, соединявшая кабинет с жилыми комнатами, открылась, и на пороге застыл Галкин-младший. Он уставился на Лилю. Лицо его было мрачным, выглядел он как человек, давно не появлявшийся на свежем воздухе, под глазами темнели круги.

– Что же вы не целуетесь?

Лиля прикусила губу. Галкин-младший осклабился.

– Может, хватит меня лечить электрошоком? – упавшим голосом обратился он к отцу.

– Я тебя еще не начинал лечить, но если придется, дойдет и до этого. Значит, так, друзья мои, с сегодняшнего дня, вот с этого самого времени, посмотрите на часы…

Лиля обернулась. Аркадий Галкин тоже посмотрел на часы в углу кабинете.

– Вы больше не знакомы. Вы больше никогда не будете встречаться, никогда не будете разговаривать, потому что так решил я. Посмотри на эту сучку внимательно. Она умудрялась доить и тебя, и меня, она даже хотела меня шантажировать.

Лицо Галкина было таким, как у киношных инквизиторов. Явно, что каждое слово, срывавшееся с тонких губ, было заранее приготовлено.

– Я, конечно, могу назвать для Аркаши точную сумму, в которую ты нам обошлась, но не хочу тратить на это время. Сегодня ты стоишь двести тысяч и ни цента больше со всеми своими вонючими потрохами.

Он решительно встал, подошел к письменному столу, выдвинул верхний ящик и небрежно одну за другой принялся швырять плотные пачки долларов. Деньги падали на крышку стола с деревянным стуком.

– Она продала тебя, хотела продать меня. А я покупаю вас всех – тебя, урод, и тебя, сучка. Без меня вы ничего не стоите. Забери деньги.

У Бориса Аркадьевича все было рассчитано. Он понимал, Лиля не сможет отказаться от денег. Она встала, сглотнула слюну, подошла к столу. Она старалась вести себя уверенно, собрала всю свою волю в кулак.

"Я буду молчать, – решила она, – молчать до последнего момента”.

Она складывала деньги. Пачки рассыпались. Она не могла удержать их в руках и растерянно огляделась.

– Пакета я тебе не обещал. Привыкла жить на всем готовом.

Лиля сбросила светлый тонкий пиджак, сложила деньги в него, завязала рукава узлом.

– Надеюсь, я могу быть свободна?

– Пошла вон! – крикнул Галкин. Лиля, даже не оборачиваясь, вышла.

– А ты останься. Аркаша замер.

– Мое терпение лопнуло, – проговорил Борис Аркадьевич, – пока дело касалось проституток, пьяных кутежей, я сдерживался, но теперь понял, что тебе место в тюрьме. Сдать тебя ментам у меня рука не поднимается. Оставлять одного в городе тоже нельзя, я уезжаю на форум. Ты у меня посидишь взаперти, без спиртного, без баб и без развлечений, даже без телевизора.

– Загородный дом? – состроил недовольную мину Аркаша.

– Именно. Посидишь под охраной и, может, поумнеешь.

Аркаша обреченно заложил руки за спину.

– Антон, завезете его в старый загородный дом, тот, который я купил первым. Держать его в черном теле, до моего распоряжения. Станет угрожать – бейте, я разрешаю.

– Пошли, – сказал Антон.

Аркаша заупрямился. Охранник взглянул на хозяина, тот коротко кивнул.

– Врежь ему как следует, – не сдержавшись, крикнул олигарх.

Антон с удовольствием ударил Аркашу в живот и поволок из кабинета. Не прошло и часа, как Галкин-младший уже сидел под охраной в старом загородном доме.

Они договорились встретиться в летнем кафе. Забродов пришел минут на пять раньше назначенного времени, но не спешил занимать столик. Он обосновался на другой стороне улицы, прямо на людной троллейбусной остановке.

Если торчать на ней больше пятнадцати минут – тебя обязательно заметят. Люди-то вокруг меняются. Долго ждать Забродов не собирался.

Наконец Илларион увидел полковника Мещерякова, который миновал невысокий белый заборчик, огораживающий летнее кафе, и в растерянности осматривался. Зная пунктуальность Забродова, он и предположить не мог, что тот придет позже, но приходилось мириться с фактом. Забродова не было.

Мещеряков ногой отодвинул легкий пластиковый стул и устроился под ярким зонтиком с броской надписью “Marlboro”.

– Кофе, – бросил Мещеряков официанту так, как бросают мелкие деньги на чай.

И тут же принялся тереть виски. Голова у него раскалывалась. Происходившее в последние дни с Забродовым доставляло ему немало хлопот. Начальство прямо-таки замучило его, будто бы он знал больше остальных. Уже не раз ему прозрачно намекали, чтобы посоветовал Иллариону остыть и не лезть туда, куда не просят. Но Мещеряков прекрасно знал нрав своего друга, знал, что обид и несправедливости тот не прощает.

"Ерунда какая-то! Чего я разволновался? – думал Андрей. – Почему я думаю, будто с Илларионом случилась беда? Имеет же человек право опоздать на пять минут. Но раньше этого не случалось”, – тут же поправлял он себя.

Забродов дождался, когда на ближайшем перекрестке загорится красный свет, остановивший поток машин, и быстро перебежал половину широкой улицы. Дальше приходилось лавировать между мчащимися машинами. Делал он это виртуозно, никому из водителей даже не пришлось сбрасывать скорость.

Забродов легко перепрыгнул через невысокий заборчик и не успел Мещеряков поднять голову, как он уже сидел по другую сторону столика.

– Привет!

– Фу ты, черт! – выдохнул Андрей. – У меня такое чувство, будто ты материализовался из воздуха.

– Именно так я и поступил, – Забродов завладел пачкой сигарет Андрея и закурил. – На облегченные перешел, здоровье пошаливает?

– Из-за тебя у меня полно неприятностей. Но, кажется, дело близится к развязке.

Илларион поднял на лоб черные очки и посмотрел на Андрея широко открытыми глазами. Так смотрят на ребенка, не понимающего самую элементарную вещь, например, откуда берутся дети.

– В каком смысле “к развязке”?

– Я-то не сомневаюсь в том, что ты видел за рулем джипа Галкина-младшего. Не сомневаюсь, что он сбил проституток и удрал, но его отец сумел со всеми договориться. Расследование завершено, найден угонщик.

– Кто им оказался? – бесстрастно поинтересовался Илларион, уже предчувствуя ответ.

– Бывший уголовник, слесарь по разборке краденых автомобилей, некто Валентин Кошель, найденный убитым в халупе, которую снимал за гроши.

– Тебе не кажется подозрительным, что его убили, прежде чем найти?

– Да, кажется, – рявкнул Мещеряков. – Не считай меня последним идиотом в нашем сумасшедшем городе!

– Я даже знаю, кто его убил, – мягко добавил Илларион.

Андрей начинал кипятиться, руки его подрагивали.

– Успокойся, – как ребенку сказал инструктор, – больше просить о помощи я тебя не стану.

Официант принес чашечку кофе, и не успел Мещеряков опомниться, как Илларион уже завладел ею, обезоружив официанта коротким словом:

– Благодарю, – и тут же расплатился. – Неплохой напиток, – сообщил Илларион Андрею.

– Ты должен мне пообещать, что успокоишься.

– Я абсолютно спокоен в отличие от тебя.

– Думаешь, я не понимаю, кто сжег двух охранников Галкина? – зло буркнул Андрей.

– Они этого заслужили.

– Собака – друг человека, но собака – это собака, и убивать людей из-за нее ты не имел права.

– Ты сказал, что больше не собираешься помогать мне, так что сменим тему разговора.

– Нет, ты объясни мне! – вконец разозленный Мещеряков вырвал чашечку из рук Забродова, при этом залил себе манжет кофе.

– Андрей, вспомни, я убил хоть одного невиновного человека?

Мещеряков зло молчал.

– Двое мерзавцев, заживо сгоревших в машине, еще легко отделались. По справедливости их следовало бы поджарить на медленном огне, чтобы подольше мучились. Дикого зверя, попробовавшего человечину, непременно убивают, потому что ему понравился вкус человеческого мяса и больше ничем другим он питаться не сможет. Это они убили слесаря.

– Откуда ты знаешь?

– Андрей, тема закрыта, – быстро сказал Забродов, заметив, что возле киоска стоит крепко сложенный мужчина с газетой в руках.

Другой бы подумал, что здесь необычного? Ну, купил человек прессу, читает свежие новости. Однако Забродова провести было сложно. Очки, которые носил мужчина, были с чуть тонированными плоскими стеклами. Илларион знал этот финт, человек в очках всегда кажется окружающим более интеллигентным и менее опасным. Люди же, работающие в спецслужбах на оперативной работе или в частной охране редко имеют плохое зрение,.

"Надел очки для маскарада”, – про себя усмехнулся Забродов.

– Спасибо и за то, что ты для меня сделал. Закажи себе еще один кофе, он, в самом деле, хорош и крепок, как мужская дружба, – и Илларион, не дав Мещерякову опомниться, поднялся из-за стола и зашагал по улице.

"Злой он какой-то, – вздохнул Мещеряков, – даже не обернулся”, – и принялся бумажной салфеткой вытирать манжет.