Пятая Стража

      В разговоре наступила заминка. Тыбинь едва заметно поморщился. Не следовало Кляксе этого говорить.
      — Они что — не знали, что везут? — спросил Морзик.
      — Они знали, — ответил Волан, кое-что слышавший об этой истории. — Ты неправильно усвоил психологический портрет террориста. Сходи в группу психоанализа, тебя подкорректируют.
      — Да чего там!.. Тормоза обкуренные!
      — А как же их вычислили? — спросил Ролик.
      — Поставили дозоры на грузовичках по обочинам всех дорог. На одном посту сработал датчик радиации… Вообще, радиационные вещества легко обнаружить. Поэтому они перешли на биологию. Все, хватит об этом.
      Клякса отошел к окну, отогнул пальцем темную штору, смотрел на серое зимнее небо сквозь прутья решетки и мелкую сеточку защиты от прослушки. Кира, несколько растерянно поправляя средним пальцем очки, натирающие с непривычки переносицу, встала у него за спиной.
      — Костя… а почему ты мне тогда ничего не сказал о контейнере?
      — Я не только тебе не сказал, — не оборачиваясь, спокойно ответил Зимородок. Он уже понял свою промашку и ждал этого вопроса. — Я и жене не сказал. Меньше знаешь — крепче спишь.
      — Ну — это твое личное дело. А мне…
      — Напрасно ты так думаешь, — перебил ее Зимородок. — Сейчас дождемся Шубина — сама увидишь, какое это дело. Пушок, ты куда?
      — Я только маме позвонить, Константин Сергеевич.
      — Положи трубку.
      Людочка хотела было что-то спросить, но Волан, оторвавшись от стола, ласково взял у нее трубку старого черного телефона и осторожно положил на рычаг аппарата.
      — После инструктажа, деточка. Таковы правила. Только после инструктажа.

III

      Шубин приехал поздно, непривычно хмурый и даже раздраженный. Зимородок видел своего начальника в таком расположении духа лишь однажды, когда чудаки-угонщики увели от подъезда его заслуженные ветеранские «Жигули». Чудаков нашли в тот же день — к их несказанному удивлению. Они уже успели раскидать на запчасти движок и ходовую. «Удачный» скачок обернулся для фармазонов капитальным ремонтом шубинской старушки — и это еще дешево отделались. Ментовский начальник уровня Сан Саныча востребовал бы новую машину — за моральный ущерб.
      Когда он вошел в комнату инструктажа, Ролик корчился на диване, изображая приступы сибирской язвы, потешая разведку и пугая Людочку.
      — Забавляетесь, славяне? — отработанно бодро спросил Сан Саныч, мельком глянув на карту и схему скотомогильников на стене. — Задержался, гостей встречал. Принимайте усиление из столицы, прошу любить и жаловать.
      Московских оперов было двое. Высокий был костляв, сутул и весь какой-то неопрятно мятый, в пушинках и ворсинках. Широкий теплый пиджак висел на нем, как на вешалке, галстук скособочился, брюки были коротковаты.
      — Прикид — как с убитого снял! — хихикнул на ухо Лехельту Морзик.
      Маленький, изящный, как статуэтка мальчика из слоновой кости, щеголял безукоризненно отглаженным, ладно скроенным костюмом.
      — Миробоев, — резким голосом представился высокий и протянул крепкую сухую руку с обгрызенными ногтями — сначала Кляксе, безошибочно определив в нем старшего группы, потом остальным.
      — Валентин, — назвался другой, обращаясь первоначально в сторону Киры Алексеевны и Людочки — и отделался общим поклоном, избежав круговых рукопожатий.
      — У него маникюр на ногтях! — прошипел сдавленно Морзик.
      — Милости просим, — сдержанно кивнул гостям Зимородок. — Вы быстро. Наверное, прямо с поезда? Чаю хотите?
      — Спасибо, — отказался Миробоев. — Сан Саныч уже напоил.
      — Побриться, если возможно… — застенчиво попросил Валентин, приоткрывая кейс с кодовым замком.
      — Легко! Ролик, проводи гостей…
      Зимородок лишь на мгновение встретился взглядом с Шубиным. Этого было достаточно для уяснения серьезности ситуации. В комнате только он, да еще, может бить, Волан со Старым понимали экстраординарность события. В главке, получив доклад вечером, успели посадить опергруппу на ночной поезд до Питера.
      —Пользуясь минутой! — сказал Сан Саныч, едва только приезжие опера вышли в коридор. — Костя, мне список всех, кто знаком с информацией.
      — Да все здесь, Сан Саныч.
      — Женщина из архива? — обернулся Шубин к Морзику.
      — Втемную, — помотал круглой стриженой головой Вовка. — Я ей ничего не рассказывал.
      — Таксист, — сказал Клякса.
      — Какой таксист? Вы разговаривали об этом в такси?
      — Ко мне приехала Рита, — неохотно отозвался Тыбинь. — На такси. Мы разговаривали на улице.
      — Она тоже в курсе?
      Зимородок виновато пожал плечами. Армейская школа не позволяла лгать и выкручиваться. Старый, бывший мент, остался невозмутим. У него школа была другая.
      — Давайте номер такси. Пронаблюдаем за ним денек-другой… чтобы не трепал лишнего.
      Зимородок, Кира и Волан наперебой назвали номер — один и тот же.
      — С Ритой я сам поговорю, — отрубил Тыбинь, и Сан Саныч не стал возражать.
      — Кто еще? Все? А Завалишин? А дежурный по базе?
      — Я не в курсе, — по-военному подобравшись, отвечал Зимородок. — Разрешите уточнить?
      — Сиди, я сам. Слушайте внимательно все! Никакой утечки информации! Никаких попыток отправить на сторону детей и родственников! Все это будет расцениваться как разглашение государственной тайны. Не свисти, Андрей. Это я вам слова генерала Сидорова передаю. Оснований для излишнего беспокойства нет… пока нет. Поэтому не создавайте ни малейших предпосылок к панике в городе. Таково всегдашнее настоятельное пожелание властей. Все меры будут приняты, как только мы подтвердим или опровергнем угрозу. Так что ройте глубже, диггеры мои. Что ты на меня так смотришь, Кира Алексеевна? Первый раз вижу тебя в очках.
      — Да, — сказала Кира. — Все понятно. Это из-за очков взгляд такой странный. Я в них на училку похожа.
      — Ничего… совсем другой типаж. Можно использовать при оперативной маскировке. Тебе благодарность за мужество и отвагу. Как же ты вчера стреляла — в очках?!
      — Не помню, — нервно улыбнулась Кира. — Как пришлось.
      — Главное результат, Сан Саныч, — поддержал ее Зимородок.
      — Результат — на лице, как говорят… Да, еще! Некоторые обзавелись мобильными телефонами и болтают по ним служебную информацию. Тебя, тебя имею в виду, Лехельт. Так вот, довожу до вас кратко аналитическую справку ИАС (информационно-аналитической службы). Среди сотрудников компаний мобильной связи выявлено восемь легальных служащих иностранных разведок. Они, якобы, уволились, но… В службе контрразведки ломают голову, что с этим делать. Сеть — она на то и сеть, чтобы улавливать, а наш чиновный люд этого не понимает, твердит о праве на информацию и несет в мобильники государственные секреты — только писк стоит по всему эфиру. Вы хоть не попадайтесь, понятно? Костя, пусть принесут книгу доведения приказаний; всем расписаться о неразглашении за сегодняшнее число. Все, пожалуй…
      — Сан Саныч, ценный подарок вручить забыли, — обиженно сказал Морзик.
      — Какой? — не понял Шубин.
      — Ну… часы наручные от Директора… именное оружие тоже пойдет… Что там у вас есть в сейфе…
      — Кому?!
      — Мне.
      — А за что?!
      — Так ведь за бдительность! Я же вскрыл эти приготовления к бактериологической атаке!
      — Действительно… Поместим фото на доску почета управления.
      — Нас нельзя! Мы — неявный состав!
      — Что ж, придется приклеить фото обратной стороной. Не доставай, Володя, не до тебя. Костя… иди за мной.
      Зимородок вслед за маленьким энергичным Сан Санычем, растерявшим румянец щек за бессонную ночь, ни шел в коридор. Там пряничный Дед Мороз, поморщившись, трогая пальцами тяжкий лоб, сказал:
      — В главке есть данные, что у нас в службе кто-то крысятничает. Сливает информацию на сторону, одному высокопоставленному чину в законодательном собрании. Служба собственной безопасности хотела сама разобраться, но главк решил прислать на днях свою группу. Это мне Миробоев с Валентином рассказали. Надо ждать крысоловов. Кречетов (начальник ССБ) зол как черт. Будь внимательнее, проанализируй поведение сотрудников… с этой точки зрения. Лучше будет, если мы сами его вычислим.
      Навстречу им по коридору, освежившись, шли и улыбались московские опера. Миробоев на ходу приглаживал жесткие непослушные волосы огромными костлявыми ладонями-граблями.
      — Понятно, — сказал Клякса, кивнул на москвичей. — Что за ребята?
      — Хорошие ребята.
      — Где будут жить?
      — У главка свои «кукушки» есть. Наверное, там. Поскольку твоя группа больше прочих в курсе дел, я закрепляю тебя за ними. Работай по устным заявкам, некогда бюрократию разводить. Ну и постарайся без брака… репутацию фирмы не подпорть.
      В комнате инструктажа тем временем воцарилось сумрачное настроение. Пушок, сердито сопя, всею крепкою грудью налегая на авторучку, заполняла журнал фамилиями разведчиков. Кира была непривычно задумчива — и задумчивость ее тревожила больше, чем Людочкины стенания. Вовка Черемисов стоял у стены в созерцании собственной карты с теми местами, где он в составе рабкоманды рыночных бомжей месяц назад раскапывал зараженные могильники скота, умершего в тридцатые годы от сибирской язвы. Поводил толстым пальцем по лощеной бумаге, глубокомысленно вздохнул и облокотился сзади на спинку стула, на котором сидел его приятель Андрюха Лехельт.
      — М-м… да… Как думаешь, Андрей, это на полном серьезе? Или так… само рассосется?
      — Не знаю, — отвечал сдержанный в проявлении эмоций старший разведчик Дональд. — А ты как считаешь?
      — Я думаю — труха! Эти базарные «мандарины», что меня нанимали, сами до такого не допрут. Может, совпадение?
      — Не знаю…
      — А опера московские мне не нравятся. Особенно маленький… мегаэстет! Побриться ему… Я, когда в Коломну ездил, неделю не брился!
      — Тебе все не нравятся! — сказала Люд очка. — Очень милые ребята. А ты, когда не бреешься, похож на орангутанга!
      — А когда бреешься — даже на него не похож! — захихикал с дивана Ролик.
      — Остряк! Иди, расписывайся!
      — Оскорбляешь примата, — сказал Людочке Дима Арцеулов. — «Орангутанг» — в переводе с языка аборигенов «злой человек». Правильно говорить «орангутан» — лесной человек.
      — А вы откуда это знаете, Дмитрий Аркадьевич?
      — Как-то по долгу службы пришлось поработать в типаже главного колдуна одного людоедского племени.
      Вошел Клякса с операми. Ролик, кривляясь, встал с дивана, пошел к столу чирикнуть подпись в журнале. Остальные в ожидании воззрились на вошедших.
      — А что это у наших девочек настроение похоронное? — грубым громким голосом зашумел вдруг Миробоев. — Сейчас мы это дело поправим! Мужики, у вас девчонки совсем закисли!
      Он широко расставил — и потер друг о друга мосластые, красные, шершавые ладони.
      —Какие мы ему девчонки? — зашептала на ухо Кире Людочка. — Нет, мне он тоже не нравится!..
      Она сказала это чрезвычайно тихо, но изысканный тонкий Валентин услыхал — и тут же одарил ее нежной лучезарной улыбкой.
      — Он всем сначала не нравится, — сказал он. — А потом привыкаешь — и ничего.
      — Я привыкать не собираюсь! — вызывающе вскину ла носик Людочка, и Морзик, одобрительно кивнув, тяжкой глыбой пошевелился за спиной у Миробоева.
      — Давайте составим планчик действий, что ли, — перевел разговор в служебное русло Зимородок. — Мне нужно знать, к чему готовить группу… какие будут задания.
      — Не волнуйтесь! — засиял во все тридцать два Валентин. — Мы часто работаем с «наружкой»… спецификузнаем. Планчик у нас свой, а задания будут самые разнообразные.
      — С нами не соскучишься, — добавил Миробоев и заржал оглушительно, глубоким хриплым басом, нередким почему-то именно у худых, ширококостных и узкогрудых людей.
      — С нами — тоже, — многообещающе сказал Морзик, и опер перестал смеяться.
      — Во-первых, давайте удалим посторонних, — источая дружелюбие, продолжал «мегаэстет», легким поворотом изящно посаженной головы указав Кляксе на Волана. — Во-вторых… — он двумя пальцами достал из кармана безупречного черного пиджака маленькую записную книжечку, наподобие тех, какие есть у каждой пятиклассницы, — нам нужны будут вещи вот по этому списку. Пошлите кого-нибудь купить… я оплачу.
      — Ролик! — властно рыкнул Зимородок, проводив глазами тихо исчезнувшего за дверью Арцеулова.
      Капризное дитя «наружки» не посмело ослушаться, взяло мелко исписанный листок и стало вяло собираться.
      — Еще нам будут нужны две машины… на все время пребывания здесь.
      — Иномарки поприличнее есть? — громыхнул Миробоев.
      — Иномарок в гараже нет. «Жигули» получите, — сказал терпеливый Клякса, стараясь не видеть гримасы Миробоева.
      — С транспортом в управе напряженка, — ласково улыбаясь в стиль Валентину, пояснил Тыбинь с места. — И с бензином тоже. Машину дадут — но резину придется самим ставить.
      — И двигатель! — хихикнул на отходе Ролик.
      Валентин покивал тонкой точеной кистью, чтобы не беспокоились. Опера отошли к окну и принялись разговаривать между собой — не шепотом, но так быстро, по-тарабарски, что ничего нельзя было разобрать даже у басовитого Миробоева. Ухо не выхватывало знакомых слов. Это был высший класс.
      В своих костюмах, при галстуках, они резко выделялись среди разведчиков, одетых по-походному — джинсы, зимние сапоги, свитера…
      Зимородок отозвал в сторонку заслушавшегося Черемисова.
      — Скажи мне, друг ситный, — дипломатично начал Константин Сергеевич выполнять указания Сан Саныча по анализу поведения сотрудников, — говорят, ты навороченный компьютер приобрел?
      Широкое лицо Морзика расплылось в самодовольной улыбке.
      — И вы уже знаете! Крутая штука! С мультимедиа! Игрушки просто летают!
      — А на какие, дружок, средства ты его приобрел, а?! — неожиданно брякнул дипломатичный капитан Зимородок, строго глядя в глаза подчиненному.
      Морзик недоуменно воззрился на шефа.
      — Вы что имеете в виду, Константин Сергеевич?
      Тут, на счастье Зимородка, в комнату инструктажа заглянул из коридора возмущенный Ролик.
      — Я все правильно понял?! — вскричал он, держа перед глазами крошечный листок с убористым списком. — Вам действительно нужны все эти вещи?!
      — Да, — обворожительным воркующим голосом подтвердил Валентин. — Что-нибудь не так?
      — Так, так! — потряс кудлатой головой Ролик. — Все путем… ништяк! Ништячок! Двадцать пакетов для мусора… прокладки «Натали», три рулона туалетной бумаги, кнопки канцелярские… плоскогубцы… двадцать метров телефонного шнура… клей… скотч. Большой фруктовый юрт?!
      — Да, торт, — растерянно подтвердил басовитый Миробоев. — Мы хотим угостить вас… влиться в коллектив. Или девчонки больше любят мороженое?

IV

      В тот день никуда не выезжали: разбирали старые сводки, составляли списки и схемы связей. Заказали в фотолаборатории десятки фотографий. Ближе к вечеру онера взяли машины и разъехались; они неплохо знали город. Клякса отпустил разведчиков — и Лехельт поспешил на Пушкинскую, к Витебскому вокзалу, где уговорился с Маринкой встретить свою двоюродную сестру из Калининграда.
      Маринка простудилась: жалась у схода с эскалатора, зябко переступала с ноги на ногу, утирала платочком нос. Из сумочки торчали конспекты, модный журнал, свернутый в трубку. В своих болезнях и неудачах она отдалялась от Лехельта, замыкалась в себе, не ища у него ни сочувствия, ни поддержки. Характер не позволял.
      Они поцеловались.
      — Смотри — странный парень напротив! — шепнула Маринка ему на ухо. — Он тут уже давно трется.
      — А ты откуда знаешь?
      — На нем куртка сухая — а на улице снег с дождем. И он не смотрит на лица — только на руки: у кого что в руках. Может, украсть хочет?
      — Все в порядке, пошли. Это у тебя фантазия буйная. Тебе бы детективы писать.
      С одного взгляда Лехельт понял, что парень из неявной охраны метро. В УВД тоже есть своя «наружка». По некоторым признакам он видел, что в городе введены дополнительные меры безопасности — без лишней шумихи и официоза — и это не радовало, а лишь тревожило его. Они все равно не знают, что искать. Питер — это же вам не Урюпинск. Бедные девочки и мальчики, уныло торчащие часами у эскалаторов на каждой станции, — слабая надежда. Опытный человек вычислит их тотчас — и только насторожится. Уж лучше бы скрытых камер побольше наставили.
      Пряча лица от ветра, они перебежали под гулкие своды вокзала. Андрюха хорошо знал все питерские баны, на каждом провел в общей сложности долгие месяцы. Если вокзалы — ворота города, то они, разведчики, при них привратники…
      — Ты свою сестру раньше видел?
      — Нет.
      — А как ты ее узнаешь?
      — Тетя сказала — узнаю. Голос крови. На отца похожа. Встанем у вагона — разберемся.
      — Сколько ей лет?
      — Шестнадцать.
      — О-о… романтический возраст. Где мои шестнадцать лет?!
      Маринка пококетничала, постреляла глазками — и вдруг оглушительно чихнула.
      — Ох, старая я кляча!.. проклятые рудники!
      — Чем ее шестнадцать лучше твоих двадцати двух? Я думаю, ты не изменилась.
      — Изменилась. В шестнадцать не понимаешь неизбежности потерь.
      Маринка произнесла это серьезно, мудро, с комичной печалью, как только она одна умела. Глядя на ее смугловатое привлекательное лицо, Лехельт припомнил сегодняшние живописания сибиреязвенных карбункулов — и поежился.
      — Скажи — у тебя нет знакомых врачей?
      — Есть, конечно. Папа, например. А какой именно специалист тебе нужен?
      — Эпидемиолог.
      — О, задачка. Интересуешься статистикой гриппа? По службе — или так?
      — Так… надо для одного человека.
      — Хорошо, я спрошу у папы… Нам угрожает чума?
      — Пока только сибирская язва.
      — Все шутишь? Расскажи что-нибудь интересненькое! В тот раз обещал рассказать про шпиона — не рассказал…
      — Расскажу, когда срок давности выйдет. Пошли — вон уже поезд идет.
      — А какой срок-то?
      — Пустяки. Двадцать лет.
      — Я же буду уже старухой!
      — Но любопытства-то не убавится!
      — Я, по-твоему, любопытная?!
      Состав остановился с противным скрипом — и они выжидательно примолкли, приплясывая на ветру у дверей вагона. На перрон шумной гурьбой повалила молодежь: вагон был заполнен тинейджерами. Составив рюкзаки и сумки в круг посреди платформы, подростки смеялись, орали и свистели, пьянея от свежего ветра и новизны впечатлений. Толстая пожилая проводница, массируя пальцами виски, смотрела меж людей в пустоту маленькими злыми глазами.
      Лехельт глянул на замерзшую Маринку, пожал плечами. Вагон опустел — а к ним так никто и не подошел. Набрав побольше воздуха, вытянувшись, чтобы казаться повыше, Андрей сунулся к властелине путей сообщения.
      — Управление ФСБ по Санкт-Петербургу. Здравствуйте, — басовито, вполголоса произнес он, покачивая плечами, копируя манеру Миробоева. — Скажите, где ваш пассажир с девятого места?
      Эффект был весьма неожиданный и поучительный для Лехельта. Проводница скривилась мятым лицом, глянула в его удостоверение уничижительно и вознамерилась уйти в вагон.
      — Ступайте к бригадиру! — сказала она через плечо. — Я вам не обязана доносить. Это мы раньше перед вами на цырлах стояли.
      — Женщина, пожалуйста! — взмолился Андрюха, давясь горькой пилюлей демократии. — Это моя сестра! Я сестру встречаю!
      Не в силах побороть мигрень, добрая фея железной дороги лишь злобно ткнула растопыренными пухлыми пальцами в сторону шумного молодежного круга под косым снегом.
      — Все там… дурачье! Ни минуты ночью не прилегла!
      — Вы уверены?! А как она выглядит?
      — Ты что — не знаешь, как сестра твоя выглядит? — усмехнулась железнодорожная прима, ушла в вагон и заперлась, завершив аудиенцию. У нее даже головная боль, наверное, прошла.
      Андрей недоуменно приглядывался к толпе на перроне. Молодежь крикливой гурьбой, гогоча, как стадо гусей, неторопливо потянулась к выходу в город. Маринка хихикнула:
      — Услышь голос крови!
      — Момент!
      Он достал мобильник, выудил из электронной памяти номер и позвонил. Через несколько секунд высокая рыжеватая девица в долгополом пальто и кроссовках отделилась от соплеменников, принялась рыться в карманах и, поотстав, закричала:
      — Тормозни! Я сейчас!
      — Вика? — сурово спросил Лехельт в трубку, надвигаясь сзади. — А ведь мы тебя встречаем. Я у тебя за спиной. Стой на месте и не пытайся сбежать.
      Вика крутнулась на пятках. Полы пальто подлетели и опустились.
      — Ой! Приветики! — сказала она. — А я уже с ребятами договорилась! Может, я у них переночую?
      Лицо ее было худое, хитрое, все в веснушках, подбородок острый, глаза зеленые. Она как—то странно шепелявила, пришептывала, присвистывала.
      — Что у тебя во рту? — спросил изумленный Лехельт.
      Вместо ответа девочка задрала голову, выставив худое горло, и высунула длинный розовый язык.
      — Боже мой! — не сдержалась Маринка.
      Язык посередине был точно прострочен круглыми перламутровыми сережками, ровной дорожкой уходившими от кончика в глубь темной гортани к небу.
      — Я еще и шевелить половинками умею, как змея! — довольная впечатлением, с гордостью сказала Вика и тут же продемонстрировала свои способности. — Десять штук!
      — Зачем так много? — спросил Лехельт.
      — Прикольно! В Кенике (Калиниграде) у меня одной столько. Есть одна девчонка — у нее восемь штук. Но у нее язык короткий, ей меня не догнать!
      — А зачем так много?
      — Я же говорю — десять только у меня! Стопорните, я с ребятами расстыкнусь!
      Пока она обнималась и целовалась взасос с попутчиками, Лехельт и Маринка смотрели осуждающе.
      — Теперь я вижу, что шестнадцать — не двадцать
      два, — вздохнул Андрюха.
      Маринка взяла его под руку.
      — Тебя ждут трудные времена!
      Рыжее чудо в кроссовках неохотно покинуло тусовку, пришлепало обратно. Они покинули вокзал.
      — Вика, ты почему не подошла к нам сразу? Ведь ты нас видела! Ты же знала, что тебя будут встречать!
      — Ой, я как-то совсем забыла! Мы как будто своим классом ехали — я встала и пошла…
      Голос ее был высокий, хрипловатый.
      — Ты собиралась ночевать у совсем незнакомых людей?
      — А что со мной может случиться? Я же не дурочка какая-нибудь… Ой, музычку хочу!
      Она свернула к музыкальному киоску у метро и затанцевала перед витриной. Лехельт, глядя на нее, чувствуя себя глубоким старцем. В свои двадцать с небольшим он уже не мог себе позволить так оттягиваться. Положение старшего разведчика обязывало.
      Молодость — это недостаток, который быстро проходит…
      — Кстати, — как ни в чем не бывало, делово сказала Вика. — У ребят осталась моя сумка с вещами. Я забыла ее забрать. Из головы выскочило. Так что мне все равно придется съездить к ним в гости!.. Что вы так смотрите? Не верите?! Я правда забыла!
      И Андрей понял, что трудные времена уже наступили…

Глава 2
Я УКОЛОВ НЕ БОЮСЬ,
ДОЙТЕ ДОЗУ — УКОЛЮСЬ!

      Делай хорошо! Плохо — само получится!
(Из дневника капитана Нестеровича)

I

      Машины сменного наряда стояли у здания объединенного архива комитета по здравоохранению на 14-й линии Васильевского острова. «Наружка» скучала, опера работали. Сначала «мегаэстет» Валентин, сегодня маленький, серенький, неприметный, как мышка, пропадал в пыльных архивных недрах несколько часов кряду. Потом Миробоев, набросив на плечи мятую куртку с погонами капитана милиции, надвинув шапку с кокардой, обвешавшись планшеткой и рацией, пошел внутрь.
      — Что они делают? — любопытствовал Лехельт, разминая ноги в тесном салоне. — Хоть бы рассказали что-нибудь…
      — Зачем? — по связи отвечал ему из второй машины Тыбинь. — Пусть потеют, чешут «репку». Дадут задание — мы протянем… В «наружке» тем хорошо, что думать не надо.
      Вскоре Валентин попросил Лехельта подойти к его машине.
      — Вот этого человека, пожалуйста, — ласково попросил он. — Он сейчас выйдет. Саша должен его спугнуть. Только деликатно, пожалуйста.
      — Сделаем… — успокоительно двинул рукой Андрей. — Не первый раз. А где вы фотки так быстро взяли?
      Вместо ответа опер показал рукой напротив, на вывеску «Цифровая фотография».
      — Напечатал. Красиво здесь у вас. Дух города чувствуется. Море.
      — Василий — непотопляемый крейсер Питера, — отработанно подтвердил Лехельт, подумав, что восхищаться красотами города становится мещанской привычкой.
      — Обязательно приеду на трехсотлетие, — сказал Валентин. — Люблю, когда все красиво и разумно.
      Ногти московского опера и впрямь украшал маникюр. Отчего-то Лехельту вспомнились десять сережек в языке своей непутевой родственницы…
      Отдав менее удачный снимок сонному Тыбиню, Андрей вернулся в свою машину, по ССН (средство связи носимое) вызвал Морзика.
      — Вовка, есть работа! Кончай прохлаждаться!
      — Андрюха, десять минут! — попросил недовольно Черемисов. — Сейчас принесут салат из тунца. Я Людке про него давно рассказывал.
      Морзик с Людой уже час сидели в подвальном кафе рядом с архивом. Работать большими нарядами хорошо — есть возможность расслабиться.
      Не всегда такое расслабление кончается удачно. Не успел Лехельт составить словесный портрет объекта наблюдения по типовой, но действенной схеме «глаза— нос-губы-уши-подбородок», как обладатель всех этих признаков появился в тяжелых старых дверях архива, оснащенных тугой пружиной.
      — Идет! — в один голос сказали друг другу Старый и Дональд.
      — Морзик, восьмерка (сигнал тревоги по кодовой переговорной таблице)! Объект появился!
      Слышно было, как Вовка чертыхается и торопит официанта.
      Среди многих приемов оперативной работы, выверенных десятилетиями и вошедших в учебники, есть группа методов, основанная на провокации действия. Пассивное наблюдение может длиться годами — и ничего не принести, но стоит встревожить, насторожить человека — и он начнет проявлять активность, побежит проверять тайник, встречаться с нужными людьми, просто позвонит… Может, конечно, и убить кого-нибудь. Провокация сродни запуску неизвестного устройства, в инструкции по эксплуатации которого уцелела лишь пара несвязных строк, или приему таблетки непонятного назначения, завалявшейся в кармане. Может, виагра, а может, пурген…
      Красивый, уверенный в завтрашнем дне мужчина неторопливо щурился на солнце и снег четырнадцатой линии, потом достал из барсетки и одел на крупный нос темные очки. Лицо его приобрело вид загадочный и забугорный. Дональд и Старый, каждый со своей стороны, защелкали фотоаппаратами.
      Если операм и удалось его обеспокоить, то совсем незначительно. Вряд ли можно было ожидать от него активных действий.
      Уважительно уступив дорогу пожилой, бедно одетой женщине, он прошел пяток шагов к тяжелой серой «вольво», подмигнувшей ему навстречу. Сел, опустил стекло, закурил, выставив в окно темный рукав с белоснежной манжетой рубахи.
      По ступенькам кафе на улицу поспешно поднялась Пушок, жмурясь на свет. На обеих руках она несла перед собой прикрытый салфетками фарфоровые порционные тарелочки с тунцом. Морзик выскочил следом, пятясь задом, отбиваясь ладонями от официанта и охранника.
      — Да привезу я вашу посуду! — кричал он. — Я же задаток оставил! Пятихатку вам выложил, ексель-моксель! Ваши лоханки стольника не стоят!
      Рослый, тяжелый, по-боксерски увертливый, он смирял наступательный пыл противников мягкими, но ощутимыми толчками в грудь. Щелкнув дверцами, Дональд и Старый одновременно выглянули из машин. Более опытный охранник тотчас сориентировался, остановился, придержал официанта за рукав модной белой курточки. Пушок поспешно юркнула на заднее сиденье машины Дональда и Андрюха принял у нее аппетитно пахнущие тарелочки. Морзик влез следом, ворча:
      — Выходных не дают — пожрать по-человечески не когда!..
      — Эй, молодежь! — забасил по связи Тыбинь. — А мне?! Я тоже люблю морепродукты!
      — Оставим, оставим… — пообещал Морзик, поспешно запуская пальцы в тарелочку. — Где объект, Андрюха?
      Лехельт кутузовским жестом указал на серую «вольво», из окна которой еще торчала крупная холеная кисть с дымящимся окурком между толстых пальцев. Потом взял фотографию, укрепил ее в машине под зеркалом заднего вида.
      — Изучайте! Миша, засними его машину, чтобы номера были видны. С твоей стороны удобнее.
      — Обижаешь, начальник! Уже снял давно… Вы там с тунцом не увлекайтесь! А то даже отсюда видно, как Морзик жрет!
      — Тебе не может быть видно! — потянувшись к микрофону, промычал набитым ртом Вовка Черемисов. — И вообще — салатики маленькие, на халявщиков не рассчитаны!
      — На всех хватит! — успокоила Людочка. — Я уже наелась!
      — Я иду!
      Не успел Старый выбраться из машины, как объект докурил, щелчком послал окурок далеко на обочину, под ажурную решетку и покатил в сторону Среднего проспекта. Дональд тотчас двинул свою машину за ним. Тыбинь, чертыхаясь, поспешно влез обратно в салон, круто развернулся и устремился следом.
      Меняясь, они протянули «вольво» по Съездовской, по Университетской набережной, через Дворцовый мост на Гороховую. Здесь мужчина припарковался в тесной подворотне и пошел обедать в кафе, где, видимо, столовался часто.
      Найти стоянку на запруженной машинами улице было непросто. Тыбиню, мастеру оперативного вождения, удалось зацепиться на краю тротуара неподалеку от кафе, у входа в магазин музыкальных инструментов «Камертон», а Дональд вынужден был проехать дальше, свернуть на узкую Казанскую и тащиться почти до самого Невского, чтобы развернуться и встать в устье Казанской, перед перекрестком, метрах в ста от Старого.
      — Высылаю пехоту! — сообщил Андрей.
      — Пусть тунца захватят, если не сожрали, — мрачно и безнадежно молвил Тыбинь.
      Морзик с Пушком под ручку направились гулять по Гороховой. Людочка несла салат для Старого.
      Тем временем из магазина музыкальных инструментов выглянул, прищурился и, вихляя тощим задом, подошел к Тыбиню кучерявый молодой человек с выражением лица, претендующим на богему. Оттопырив губу на неказистые серенькие «Жигули» сменного наряда, молодой человек придурашливо улыбнулся и постучал оперуполномоченному майору Тыбиню в стекло желтым ногтем.