– …И вообще, дискутировать с большинством наших судей об уровне интеллекта следователя – только зря время терять, – Андрей Воробьев смешал в высоком тонкостенном стакане джин с тоником, бросил туда пару кусочков льда и воткнул соломинку. – Ибо умственные способности нынешних судей, за редким исключением, находятся в зачаточном состоянии. Где-то между рефлексами ленточного червя и амбициями хохла-сержанта в стройбате… По нашим дурным законам все решения в процессе судебных слушаний принимаются судьей единолично, вне зависимости от их важности. Естественно, кроме приговора. Судья может отказать в любом ходатайстве, в вызове любого дополнительного свидетеля, в производстве экспертизы…
      – Но все это остается в протоколе, – Денис прервал монолог приятеля.
      – Безусловно, – экс-военный прокурор присосался к трубочке и за раз выхлебал четверть стакана. – Протокол – великая вещь. Если в деле заявлено несколько оставленных без удовлетворения ходатайств, то защита имеет все шансы на апелляции и повторные слушания в суде более высокого уровня. И так до бесконечности.
      – Мы сейчас говорим о суде, где будет решаться вопрос об изменении меры пресечения, – напомнила Ксения.
      Воробьев вскочил и прошелся по комнате, заложив руки за спину и поблескивая очками. Со стороны могло показаться, что он на собственном примере демонстрирует правила передвижения арестованных по коридорам следственного изолятора.
      – Суд есть суд. Без разницы, что он рассматривает. Просто в данном конкретном варианте могут обойтись даже без кивал . И заседание продлится от силы минут десять…
      – Нам как выгоднее? – прищурился Рыбаков.
      – Не понял, – Андрей оперся на спинку стула.
      – Растянуть заседание или укоротить?
      – Естественно, растянуть. Кстати, в каком районе это будет происходить?
      – В Центральном…
      – Так-так-так, –Воробьев ухмыльнулся. – С председателем суда я неплохо знаком. В принципе, можно его попросить, чтобы он указал судье на необходимость внимательного рассмотрения…
      – Сколько это будет стоить? – тут же отреагировал Денис.
      – Нисколько, – экс-прокурор махнул рукой. – Там нормальный мужик. Правильный.
      – Нам бы еще делишки уголовные разделить, – мечтательно заявил Рыбаков. – Бандитизм отдельно, пиратство и незаконную порубку – отдельно…
      – И не думай, – Воробьев уселся верхом на стул. – Раз соединили, обратного пути нет.
      Денис критически посмотрел на приятеля.
      – Ты знаешь, как называется та поза, в которую ты уселся?
      Воробьев бросил взгляд на свои ноги и с подозрением уставился на ехидного Рыбакова. Склонность Дениса к дурацким розыгрышам и проведению фрейдистских аналогий была общеизвестна.
      – Нет, а что?
      – Серьезно, не знаешь?
      – Не знаю, – четко произнес Андрей. – По-моему так сидит один телеведущий, обожающий слово ВЦП «однако»… А в чем, собственно, дело?
      – Какашка он небритая, а не телеведущий, – выдал Рыбаков. – А вот что касается позы, то, согласно классификации известного психолога Райха, она называется позой «стеснительного онаниста».
      Воробьев мгновенно развернулся на стуле и положил ногу на ногу.
      – Так, надеюсь, нормально?
      – Так нормально…
      – Почему «стеснительный онанист»? – заинтересовалась Ксения.
      – Широко раздвинутые ноги говорят о подсознательном желании явить всему миру свое мужское достоинство, – объяснил Денис. – Но индивидуум не уверен в своих силах, поэтому все же прикрывает причиндалы спинкой стула. Хотя я лично обозначил бы данное кокетство «позой стеснительного эксгибициониста». Более точное определение…
      – Интересно, – Воробьев поправил очки. – У тебя нет книжек этого Райха?
      – Есть.
      – Дашь почитать?
      – Конечно, – Рыбаков открыл жестяную коробочку с тонкими сигарами «Cafe Creme» и закурил. – Используешь в своем литературном творчестве?
      – А то! – согласился Андрей. – Психологические экзерсисы – штука весьма полезная. Можно такого наворотить…
      – Сделай проводку через всю повесть, – посоветовал Денис. – Начни с юных лет героя и заставь его действовать в соответствии с психологическими комплексами. Я тебе еще Отто Вайненгера дам. Там вообще труба. Фрейд с Юнгом отдыхают…
      – Це дало, – кивнул Воробьев. – Народ это любит…
      Ксения повертела в руках последнее творение бывшего прокурора, затянутое в яркую целлофанированую обложку. Под картинкой, изображающей обнаженную девушку с торчащим в груди огромным кинжалом, переливалась багровая надпись «Юрист. Дело об утраченной девственности».
      – Это ты сам названия повестей придумываешь?
      – Не-а, – плодовитый литератор, разделивший пополам с соавтором псевдоним «братья Питерские», повернулся к супруге приятеля. – Редакция. Чем больше бьет по глазам, тем лучше… В оригинале книжка именовалась «Ошибка в субъекте». Но редактору показалось слишком безлико…
      – Надо было назвать «Вагинальной рапсодией», – прокомментировал Рыбаков. – Или «Мэри Жоппинс, до свидания!». Бить – так бить.
      – Фу! – Ксения сморщила носик.
      Воробьев всосал еще четверть стакана джина с тоником, закусил долькой апельсина и потянулся за пачкой сигарет.
      – Однако вернемся к нашим баранам, то есть к ментам, – Денис поднес консультанту-надомнику огоньку. – Вот, Андрюха, скажи – пройдет такой дебилизм, как я тебе поведал, через суд?
      – Легко, – экс-прокурор окутался клубами дыма. – В нашей стране что угодно пройдет. Важны не победа законности, а участие подсудимого в процессе оценки доказательств и прениях… Тут все дело можно разделить как бы на три этапа. Первый: чисто ментовская работа. Проверка заявления или события преступления, работа дознавателя и другая лабуда. Заканчивается на факте возбуждения дела или отказа… Затем наступает черед следака. Протоколы, экспертизы, допросы, очные ставки и обвинительное заключение. Что будет с делом в суде, следствие и прокуратуру волнует мало. Главное, чтоб обратно на дополнительное расследование не отправили… Потом суд. Можно сказать, сумеречная зона. Решение совершенно непредсказуемое и никак не базирующееся на обычной человеческой логике.
      – А эмоциональный фактор?
      – Имеет место быть и в большом объеме, – витиевато заявил Воробьев. – Фактически, исход любого дела процентов на пятьдесят зависит от отношения судьи к каждой из сторон. Если кто-то из участников активно не нравится, есть масса способов осложнить ему жизнь. Например, начать слишком подробно опрашивать свидетелей, назначать экспертизы… Да мало ли что! Вот, к примеру. На предпоследних прениях с моим любимым педиком, – Андрей имел в виду скандалиста Пенькова, – тот смог-таки довести судью до крайней степени озлобления тем, что вместе со своим безумным адвокатом обвинил меня и подзащитную газету в неприятии либеральных реформ. А судья на этих реформах потерял свои сбережения, отложенные на покупку дачи… Ну, и ты понимаешь, чем все закончилось. В иске – отказать, Русланчика – пинком из зала, адвоката Шмуца – на пятнадцать суток за оскорбление состава суда. Решение обжалованию не подлежит…
      – Ага! – глаза Рыбакова радостно блеснули. – Значит, если прокуроришка или следак достанут судью, тот дело развалит?
      – Смотря, на каком этапе.
      – Для начала – по вопросу содержания под стражей.
      – Легко. Только ты особо не обольщайся… Мусора могут спокойно опять забить в камеру свежеосвобожденного. По «вновь открывшимся обстоятельствам». Тут надо действовать хитрее… Следует изменить статус подследственного. С подозреваемого или обвиняемого на свидетеля. Если суд переведет твоего кореша в свидетели, то у ментов возникнет серьезная проблема. Быстро ее не решить…
      – Принципиально это возможно?
      – Законом не запрещено, – Воробьев отрицательно покачал головой. – Решение суда обязательно для прокуратуры и следственных органов. Чтобы его обжаловать, требуется куча бумаг от того прокурора, что подписывал санкцию на арест. А при таком раскладе прокурор на обжалование может и не пойти. Скажет следаку, что тот сам не доработал и вообще… Мол, ищи доказательства, с ними и приходи.
      – Подобные прецеденты бывали? – деловито спросила Ксения.
      – Конечно, бывали, – Андрей прикончил стакан коктейля и нацедил себе почти чистого джина, плеснув чуть-чуть тоника. – Но вы не забывайте, что я в последние годы от уголовки отошел, многого не знаю из современной практики… В мое время суд еще не рассматривал вопроса о законности применения меры пресечения. И следствие немного по-другому шло. Вон, – защитник свободы слова от посягательств обнаглевших представителей секс-меньшинств дотянулся до книжной полки и вытащил толстенную, прошитую суровой нитью папку. – Ксерокопии некоторых материалов по тем делам, которые я вел в качестве следователя прокуратуры. Извольте… Только осмотр места происшествия занимает сорок страниц, – Воробьев полистал документы. – Вот снятие объяснений по факту того, угощал ли рядовой Джангильдеев сержанта Опухалко конфетами или тот их отнял. Двенадцать листов через один интервал… Экспертиза автомата по «самострелу». Три листа… Опять протокол осмотра… А-а! Это вообще песня! Постановление в отказе в возбуждении дела о хищении горюче-смазочных материалов. Двадцать семь листов! Допрошено сто три человека… Сейчас, к сожалению, все иначе. Из общего числа необходимых документов в деле находится от силы процентов тридцать. Остальное – домыслы следователей. Что меня совсем не удивляет. Если у нас дознавателями и следаками работают бывшие парикмахеры и гинекологи, другого ожидать не имеет смысла…
      – Так что перспективы есть? – подытожил Денис.
      – Это зависит от того, сможете ли вы перетянуть судью на свою сторону.
      – Сможем, – улыбнулся Рыбаков. – Я даже знаю как…

* * *

      Миша-Ортопед любовно огладил черненый ствол своего любимого ружья «SPAS 12» , заряженного патронами с выплавленными из дореволюционных полтинников серебряными пулями, поправил сбившуюся на затылок ушанку и продолжил наблюдение за темными окнами клуба. Немного мешали огромный нательный крест из полированной латуни и вязанка чесночных головок, висящие поверх дубленки, но предусмотрительный браток не обращал внимание на мелкие неудобства.
      Жизнь дороже.
      Никому неведомо, что за чудище появляется по ночам в поселковом клубе и упражняется в вокале. То ли оборотень, то ли снежный человек, то ли вампир какой-нибудь… Так что серебряные пули и чесночок могут прийтись очень кстати. На самый крайний случай в кармане дубленки гражданина Грызлова лежала граната Ф-1, но Ортопед надеялся, что воспользоваться ею не придется.
      Горыныч предлагал взять пулемет, даже хотел снабдить Мишу двуствольным чудом российского ВПК на треноге. Ортопед отказался. Поливать бревенчатое здание клуба из агрегата, предназначенного для поражения низколетящих и легкобронированных целей, было чересчур. К тому же Михаил надеялся взять пришельца живьем. Или хотя бы не сильно попортить шкурку…
      Вдали возле перекрестка истошно заорал местный алкоголик Гришка Мыкин. Судя по последовавшим за воплем тяжелым ударам, жена Григория встретила припозднившегося суженого во всеоружии и теперь охаживала сковородой.
      Ортопед сплюнул в снег, отпил из походной фляжки крохотный глоток коньяку, отодвинул в сторону яблоневую ветвь и вновь уставился на окна…
      Первым вой из ночного клуба услышал местный участковый. Воспитанный на бабушкиных сказках милиционер не на шутку струхнул и не стал проверять, кто это там бродит по темным помещениям. Однако наутро, подкрепившись двумя стопками самогона, тщательно облазил все здание, но никаких следов не обнаружил.
      На следующую ночь все повторилось. Теперь уже вой слышали мужики, собравшиеся у агронома на празднование его именин и курившие в ожидании хозяина, который полез в сарайчик за очередной банкой соленых огурцов. И опять утренний осмотр клуба не дал результатов. Ночной гость таинственно появлялся около полуночи, с полчасика тихонько подвывал и испарялся.
      По поселку Волосянец поползли слухи о лешем. Представители интеллигенции в лице киномеханика и паспортистки несколько дней насмехались над необразованной деревенщиной, пока утробные звуки не застали их врасплох на крылечке клуба, куда местный «Спилберг» пригласил работницу милиции на вечерние посиделки, дабы вручить привезенные из города рулоны розовой туалетной бумаги и получить взамен немного женской ласки. Выскочившие из своих домов жители с наслаждением наблюдали, как полуодетые киномеханик и паспортистка с визгом неслись по центральной улице, петляя между подмерзших луж и разбрызгивая грязь. Вслед за беглецами тянулся длинный серпантин из развернувшейся бумаги, что придавало картине несколько карнавальный оттенок.
      Случившееся окончательно утвердило сельчан во мнении, что ночной вой из клуба не является следствием неумеренного употребления горячительных напитков группой «очевидцев», а представляет собой жуткую реальность, основанную на материалистическом восприятии мира.
      Участковый попробовал созвониться с районным центром, чтобы вызвать подмогу и сообщить о происходящем. Но не рассчитал силу своего убеждения и в результате был послан в грубой форме дежурным по райотделу милиции. Капитан из райотдела здраво рассудил, что деревенский старлей опять нажрался и теперь ему мерещатся голоса. Оскорбленный в лучших чувствах участковый принял на грудь пол-литра водочки, поплакался сочувствующим мужичкам и в порыве бесстрашия связался с дежурным по антитеррористическому центру УФСБ по Санкт-Петербургу. Мирно начавшийся разговор быстро перешел в плоскость взаимных оскорблений, когда эфэсбэшник понял, что абонент на другом конце провода пьян в зюзю. Обозвав старлея «чмырем-алкоголиком» и получив в ответ «гэбэшную падлу», приправленную утробным ревом скрученного рвотными спазмами милиционера, майор Кричевский возжелал крови участкового из Волосянца, но был вовремя остановлен начальством, которое сочло лишним устраивать разборки с МВД из-за одного-единственного телефонного звонка. Пусть даже хамского.
      Непонятый никем участковый смачно потравил из окна своего кабинета, забрызгав непереваренным винегретом трясущихся от страха паспортистку с киномехаником, был избит подоспевшим мужем своей сослуживицы, ошибочно принявшим его за прелюбодея, и ударился в многодневный запой. В поселке воцарилось безвластие.
      Надежда у жителей Волосянца оставалась лишь на Ортопеда. К нему отправились ходоки и через сутки принесли радостную весть о согласии храброго земляка поспособствовать отлову воющей нечисти…
      Михаил поерзал в сугробе и подышал на замерзшие пальцы. Три с половиной часа на посту – и все без толку. Прогрессивная мысль Садиста, предлагавшего просто-напросто сжечь здание клуба из огнемета и не тратить время на засаду, уже не казалась такой безумной.
      Внутри здания что-то тихо скрипнуло. Ортопед медленно размял затекшие плечи и прислушался.
      – У-у-у! – откуда-то сверху раздался слабый звук.
      Браток бесшумно переложил ружье в правую руку и приподнялся.
      – У-у-у!!! – вой стал чуть громче.
      Ортопед на цыпочках просеменил до угла дома, взобрался на крыльцо и выставил перед собой ствол.
      – У-У-У! А-у-у! – вой изменил тональность, и в нем проявились нотки сладострастия.
      Михаил миновал сени, прокрался по узкому коридорчику и остановился перед дверью в подсобное помещение, где уборщицы хранили инвентарь и иногда ночевал совхозный сторож. Из-под двери пробивался слабый свет.
      – У! У! У! А-а-а! – в резкие выдохи неведомого существа вкрался шелест бумаги.
      «Гадит он там, что ли?.. – подумал озадаченный браток и снял ружье с предохранителя. – Но тогда бы следы оставались…»
      За тонкой фанерной перегородкой тяжело задышали.
      «А если он там, блин, не один? Эх, была – не была…» – Ортопед отогнал ненужные мысли, примерился и с маху выбил ногой хлипкую дверцу.
      На пол каморки обрушилось чье-то тщедушное тело затянутое в линялый тренировочный костюм, и заверещало. От пронзительного визга у братка заложило уши.
      – Лежать! – громовым голосом гаркнул Грызлов и вонзил оконечность ствола под ребра неизвестному.
      – Миша! Это же я, я!!! – нечисть на поверку оказалась сторожем.
      – Это ты выл? – зарычал Ортопед, проведший полночи в снегу и не выкуривший за это время ни одной сигареты из опасений демаскировать схрон.
      – Я ничего! – затрясся сторож, потрясенный сверкающим крестом, болтающимся на груди у двухметрового бугая. Со стороны Михаил сильно смахивал на рыцаря-храмовника, нависшего над плененным сарацином. – Я книжку читал!
      – Какую, блин, книжку?!
      – Вот, – поселковый дозорный вытянул трясущуюся длань в направлении топчана, над которым располагалась открытая вьюшка печной трубы. – Там лежит…
      Грызлов опустил ружье, снял с шеи крест и вязанку чеснока, взял в руку толстый фолиант в синей обложке.
      – «Книга о вкусной и здоровой пище»… Та-ак. У ты, блин, и придурок… А звук по трубе шел, – браток тяжело опустился на топчан. – Но выть-то зачем?
      – Забылся, – потупился сторож. – Там такие картинки, такие вкусности…

* * *

      Выворачивая с улицы Широкой, называвшейся до распада СССР улицей Ленина, на Большой проспект Петроградской стороны, Денис услышал знакомый голос и через секунду нос к носу столкнулся с Мизинчиком, который выгуливал упакованного в ярко-зеленый комбинезон отпрыска возле закрытого на обеденный перерыв магазина спорттоваров.
      – Чтоб я этого даже не слышал! Мной учительницу больше не пугать, ясно?
      – Ясно, – пообещал Мизинчик-младший.
      – Ха, Диня! – Павел Кузьмичев узрел затормозившего Рыбакова. – Привет! Каким ветром?
      – Прогуливаюсь, – уклончиво ответствовал Денис и с интересом посмотрел на ребенка. Для своего возраста сын Кузьмичева был высоковат. Впрочем, если учесть рост папаши, на семь сантиметров превышающий двухметровую отметку, это было неудивительно. – А вы?
      – Подарок к Новому году ищем, – вздохнул Мизинчик. – Полрайона уже перепахали…
      – Кому подарок?
      – Этому, – браток положил руку на плечо дитяти.
      – Тогда зачем ты отпрыска с собой взял?
      – Не с кем оставить. Маринка только завтра из Испании приедет, тесть с тещей вчера на дачу укатили…
      Мизинчик-младший прилип к витрине и принялся рассматривать выставленные за стеклом кроссовки «Reebok».
      – Купи ему пейджер. Или трубу, – посоветовал Рыбаков. – А лучше ствол, чтобы ко взрослой жизни готовился.
      – Рановато, – серьезно отреагировал Паша. Вот насчет мини-кара я уже думал.
      – И как?
      – У нас их, блин, не продают. А заказ надо месяц ждать. Не успеваю…
      – Насчет видеотехники подумай. Можно камеру купить, – предложил Денис.
      Мизинчику мысль понравилась. Видеокамера должна была отвлечь непоседливого сынулю минимум на неделю.
      – Тут недалеко магазинчик «Сони» имеется, – продолжил Рыбаков. – Пошли вместе. Заодно и я себе чего-нибудь присмотрю.
      – Далеко магазинчик? – Кузьмичев оглянулся на застывший у тротуара джип. – Не хочу тачку здесь бросать.
      – И не надо. Дальше по проспекту целых три салона. Объедем все, – Денис дисциплинированно выбросил окурок в урну.
      – Папа-а! – Мизинчик-младший дернул братка за рукав. – Купи мне «риибок»!
      – Отвали! – коротко буркнул родитель, нащупывая в кармане ключи от машины.
      – Ну, па-апа! Ну купи мне «ри-и-ибок»! – заныло чадо.
      – Я сказал – отстань! – Павел расстегнул куртку и полез во внутренний карман.
      – Тебе что, жалко? – не понял Рыбаков.
      – Сначала черепаха, потом хомяк, теперь рыбки! Перебьется! – Мизинчик поднял сынка за шиворот и переставил на метр в сторону. – Покупает он, а кормить мне! Марш в машину и сидеть тихо!
      Денис сдержался и не стал объяснять приятелю, что отпрыск имел в виду отнюдь не водоплавающую живность.
      – Да, кстати, – замялся Кузьмичев. – Ты не знаешь, где можно достать новогодний костюм большого размера?
      – На тебя? – уточнил Денис.
      – Ну, примерно, – Мизинчик покраснел. – Типа того…
      – А зачем тебе?
      – Да надо… – Павел ушел от прямого ответа.
      Операция по спасению Глюка, которая была задумана им совместно с Лысым и Пыхом, держалась в секрете от остального коллектива. Мизинчик и два его корешка не были уверены в том, что братаны одобрят инициативу, и потому готовились к осуществлению грандиозного плана совершенно автономно.
      Внимательный Рыбаков отметил про себя некоторую нервозность Мизинчика, но счел ее следствием предновогодней суеты.
      – Костюм какого типа?
      – Это, блин… Супермена, – выдохнул громила.
      – Не знаю, – задумался Денис. – В магазинах твоего размерчика явно не найти… А к какому сроку тебе нужно?
      – К Старому Новому году, – нашелся Паша.
      – Время есть пока, – Рыбаков выпятил нижнюю губу. – Придется на заказ шить…
      – Но где? – развел руки браток. – В ателье я уже был. Не катит. Говорят, не умеют…
      – Это вопрос… Знаешь что, попробуй-ка ты в театральные мастерские обратиться, – сообразил Денис. – Там что хошь сошьют. Хоть Супермена, хоть Мефистофеля. Мефистофель даже покруче будет.
      – Серьезно? – Мизинчик сдвинул брови. – А где эти мастерские?
      – Да при любом театре. Вон, тут неподалеку Ленком, заедь туда…
      – Давай вместе! – попросил браток. – А то я, блин, чо-то не то скажу еще…
      – Это ты можешь, – кивнул Рыбаков. – Хорошо, поехали…
      Обрадованный Мизинчик затопал к своему внедорожнику.

* * *

      Вопреки «Закону о милиции» и идиотически-радостным реляциям генералитета МВД, основной деятельностью многих рядовых сотрудников правоохранительной системы России является сбор дани с мелких лоточников, проституток и сутенеров, карманных воров, бомжей, наркоторговцев и задержанных в нетрезвом виде обычных граждан.
      Иначе на ту нищенскую зарплату, что им положило родное государство, не прожить. Сорока-пятидесяти долларов в месяц элементарно не хватит даже на полноценное питание и оплату коммунальных услуг, не говоря уже об обеспечении более-менее сносного существования семье.
      Все госчиновники, от которых зависит принятие финансовых решений, это прекрасно знают, однако ничего, что могло бы изменить ситуацию в лучшую сторону, не делают. Сильная и независимая розыскная система невыгодна прежде всего бюрократам всех уровней, отщипывающим кусочки от бюджетных потоков и с пафосом рассуждающим о криминогенной обстановке в стране и методах борьбы с валом преступлений. Выделяемые милиции средства обычно не доходят до низовых структур, распыляясь где-то на уровнях министерства и трансформируясь в генеральские дачи, многодневные круизы начальства в экзотические страны для «обмена опытом» и торжественные приемы по праздникам.
      Народ, на протяжении многих веков воспитанный в традиции противопоставления понятия «Родины» понятию «государства», воспринимает само существование милиции как неизбежное, но не очень страшное зло, и предпочитает выживать автономно, общаясь с людьми в сером лишь тогда, когда они сами начинают приставать с разными дурацкими вопросами типа «Откуда у вас автомат Калашникова?» или «Где украденные в прошлом году пыжиковая шапка и три бюстгальтера?».
      Милиция со своей стороны граждан тоже недолюбливает и старается отыграться на наиболее незащищенных представителях общества вроде простых работяг, «очкастых интеллигентов» и бездомных. Последних регулярно отлавливают, избивают и за их счет выполняют план по раскрытию преступлений, вешая на какого-нибудь алкоголика дядю Васю сотню-другую квартирных краж, совершенных за год тремя независимыми группами профессиональных домушников. Благо дядю Васю можно безнаказанно прессовать в камере и объяснять отсутствие украденных вещей тем, что бомж «успел их продать и пропить»…