– Ага, щас! – хмыкнул Рыбаков. – Ты что, не знаешь, как у нас прокуратура работает? Отпишутся, что не было такого номера, и все. Ветошных прокуроров уже давным-давно нет.
      – Не все так печально, – защитник свободы отрицательно покачал головой. – Здесь главное – наличие бумажки и то, что в ней накалякано. Ведь одно дело, когда терпила пишет «неизвестные люди в масках», и совсем другое – «сотрудник такого-то под разделения под таким-то номером». Проверка обязательно состоится. Пусть поначалу корыта дворницкие , – Воробьев ненавязчиво продемонстрировал что и он неплохо знаком с феней, – будут по старинке заявы под сукно запихивать. Не о том речь! А о том, что при подобном раскладе сами собровцы или омоновцы уже не будут чувствовать себя неуязвимыми и поостерегутся дубасить всех без разбору.
      – Возможно, ты и прав, – Денис поставил ног на радиатор парового отопления. – А что с ГИБДД
      – Аналогично, – гордо сказал Андрей. – При любой остановке машины инспектор сначала заполняет специальный именной талончик – номер автомобиля, время, причина остановки. Выдает его водителю, а уж затем просит предъявить документы. У водилы на руках остается подтверждение, что его стопорнул конкретный мусоренок, и бумажка с обоснованием остановки. С такой бумажкой можно легко идти в суд, если чем-то недоволен.
      – Мысли у тебя хорошие, – грустно сказал Рыбаков. – Но, боюсь, преждевременные. Пока у ментов есть планы на задержания и раскрытия, твои идеи останутся невостребованными.
      – Да, это проблема…
      – А почему ты не опубликуешь статью на эту тему?
      – Времени нет писать, – признался юрист. – Я дома только к полуночи появляюсь. Какая статья? Одно желание – выспаться.
      – Есть еще выходные.
      – Тоже занят…
      – Женщины? Шнапс? – язвительно предположил Денис.
      – Иногда. Но крайне редко.
      – Это ты зря.
      – Сам знаю. Но времени действительно нет.
      – Можно Гоблина попросить. Он ментов страсть как не любит. Будет только рад посодействовать.
      – Гоблин – это кто? – не понял Воробьев.
      – Димка Чернов.
      – Я не знал, что его так называют… Да, он подойдет. Только, боюсь, что вывод его статейки будет несколько иной, чем я бы сделал.
      – А ты поправь, – сказал Рыбаков. – Будешь материал утверждать, вот и внеси коррективы.
      – Дулю тебе, а не коррективы! – Воробьев сложил фигуру из трех пальцев. – Мне еще на своих ногах ходить не надоело.
      – Гоблин добрый, – протянул Денис.
      – Когда касается его текстов, то нет, – отрезал Андрей. – Он моего зама в «Калейдоскопе» чуть с третьего этажа не выбросил. Тот ему чего-то подправил, Чернову не понравилось, ну и понеслось. Димка явился в юротдел, схватил Костю за шиворот и вывесил из окна на улицу. Держал, гад, одной рукой.
      – Он может, – хихикнул Рыбаков.
      – Костик верещит, тетки из отдела орут, – продолжил юрист, – секретарь тоже орет. Главный редактор прибежал… А Димка Костю трясет и вопит, чтоб тот немедленно отменил свою правку. Костя бы рад что-нибудь ответить, да не может. Галстуком горло передавило. На Чернова охранник дернулся. Димон его в нокаут и отправил. Только главред смог как-то разрядить ситуацию, уговорил твоего Гоблина, пообещал, что с ним советоваться будут насчет исправлений…
      – Да, Гоблин – это тебе не Бухарчик, – развеселился Денис.
      При упоминании собрата по перу, на пару с которым Андрей создавал детективные романы, юрист немного помрачнел. Второй из «Братьев Питерских» приятельствовал с Русланом Пеньковым и постоянно пытался вставить о нем что-нибудь хорошее в совместные произведения, чем регулярно выводил Воробьева из состояния хрупкого душевного равновесия. Андрей то и дело вымарывал из рукописей многостраничные славословия в адрес питерской демтусовки, но Михаил Бухарчик не успокаивался и все равно уснащал романы ссылками на светло-синего «правозащитника».
      – Где, кстати, твой соавтор? – осведомился Рыбаков. – Что-то давненько я о нем не слышал.
      – Я тоже! – зло рыкнул Воробьев. – Из-за него последняя повестуха встала! Мои главы готовы, а у него конь не валялся. Миша опять занят. К нам какие-то придурки из Белоруссии явились, оппозиционеры чертовы, так он с ними болтается. Некие Козлевич и Фядуто-Немогай…
      – Демократ, однако, – едко констатировал Денис и увидел в конце коридора понурого Ортопеда. За спиной у Грызлова прятался Мизинчик. – Все, Андрюша. Извини, у меня появилось одно неотложное дело…
      Юрист кивнул и поплелся в зал, где адвокат Шмуц уже перешел к прямым оскорблениям красной от ярости судьи.

* * *

      Резван Пифия заколотил в боковину деревянного корпуса самопальной бомбы последний гвоздь, отряхнул испачканные костной мукой руки и отступил от стола на шаг.
      Старовойтов и Песков радостно переглянулись.
      – Осталось вставить детонатор, – значительно произнес Григорий.
      Пифия погладил обшарпанный баллон с газом.
      – Сегодня вечером, – Стульчак мечтательно закатила глаза.
      – Как повезем? – спросил Альберт.
      – В багажнике, – решительно заявил Старовойтов. – Тут ехать-то всего ничего. Мимо суда, потом направо и мы на месте.
      – Выпить бы, – Резван сглотнул и покосился на выставленные в углу три бутылки портвейна «Массандра».
      – Потом отметим, – Григорий пресек поползновения электрика. – Давай, вставляй запал…
      Пифия шумно хлюпнул носом, но спорить с главарем ячейки не стал.
      В проделанное для детонатора отверстие коробочка с порохом не вошла.
      – Ну вот! – огорчился Резван. – Опять все переделывать!
      – Дай я! – Старовойтов вырвал запал из рук Пифии и попытался затолкать ее внутрь ящика с костной мукой.
      Борьба увенчалась частичной победой Григория. Коробочка провалилась в ящик, но треснула и рассыпавшийся порох равномерно распределился по верхней крышке «взрывного» устройства.
      – Дьявол! – Старовойтов оценил результаты своего труда.
      – Надо досыпать пороха, – предложил Песков.
      – Много – не мало, – согласилась Стульчак.
      Пифия схватил газетный сверток и вытряс порох в отверстие. Из дырочки в кульке просыпалось немного черного порошка, протянувшегося дорожкой от ящика к краю стола.
      – Так нормально, – удовлетворенно выдохнул Григорий. – Ты таймер на какое время поставил?
      – На шесть, – Резван вновь посмотрел на бутылки с мутной розовой жидкостью. – У нас почти пять часов осталось…
      «Революционеры-монетаристы» задумались. Перед ними в полный рост встала проблема, как скоротать время до подрыва памятника.
      – Ладно, – решился Старовойтов. – Один флакон мы можем раскатать. Но один! Остальные – вечером. Под выпуск новостей.
      Последователи Халтурина предвкушающе оскалились.

* * *

      Со стороны наскакивающий на унылых Ортопеда с Мизинчиком, Рыбаков смотрелся как обнаглевший карликовый пудель, разрывающийся от лая перед мордами двух флегматичных английских бульдогов.
      – Я, блин, медали на Монетном дворе закажу! – вопил Денис. – «За идиотизм»! Зачем вы поперлись на эту долбанную крышу?! Господи, ну зачем вы это устроили?! Все же было подготовлено! Мы же с тобой, Миша, в ментовке были! Судья подготовлен, дело модифицировано! А вы?! Что вы натворили?!
      Мизинчику стало жарко, он распахнул пальто и явил миру белую плиссированную манишку.
      Денис сбился с мысли и замолчал.
      – Да мы, блин… – сокрушенно выдал Ортопед. – Мы думали, типа, отобьем…
      – Зачем?! – по-новой завелся Рыбаков. – И что потом с Глюком делать?! Белое-черное ему заказывать?! Или в Бразилию его отправлять по багажной квитанции?! Как чучело снежного человека, в ящике с дырками?!
      Мизинчик и Ортопед горестно вздохнули.
      – Нет, вы все-таки ненормальные, – резюмировал Денис.
      Братки опустили глаза.
      Рыбаков посмотрел по сторонам. Во дворике, куда он увел для разбирательства Ортопеда и Мизинчика, кроме них троих, никого не было. Только у арки торчал Тулип, наблюдавший за броуновским движением оперов РУБОПиКа.
      – Хорошо еще, чо Армагеддонца с собой не взяли, – буркнул Грызлов.
      – А что, была и такая мысль? – обреченно спросил Денис.
      – Угу…
      Армагеддонец, в миру – Василий Могильный, был склонен к проведению масштабных акций с использованием тяжелых видов вооружения. Он трижды делегировался для разборок с зарвавшимися барыгами и все три раза не оставлял камня на камне от их офисов и магазинов. В последнем случае Армагеддонец подогнал к мебельным складам угнанный в области ТО-55 и выжег территорию размером с небольшой город. Коммерсант, который задолжал одному из братков всего двенадцать тысяч долларов, а лишился имущества на шесть миллионов, попал в больницу с инфарктом.
      Мизинчик неожиданно хрюкнул и попытался скрыть улыбку.
      – Ты чего? – грозно осведомился Рыбаков.
      – Да, блин, историю про Армагеддонца вспомнил…
      – Про зубы? – оскалился Ортопед.
      – Ну…
      – Что за история? – Денис поднял брови.
      – Как он к своему приятелю-стоматологу приходил, – Мизинчик сморщил нос.
      – И что?
      – Ну, – Мизинчик переступил с ноги на ногу. – Пришел, блин, дружбана проведать, а того заведующий отделением к себе вызвал. Дружбан Армагеддонца в кабинете оставил, типа, чтоб посидел, подождал… Васька халат белый примерил, шапочку. Скучно ведь, блин. Тут какая-то баба приходит, вся в золоте, и в кресло – бух! «Доктор, – говорит, – у меня зуб мудрости страсть как болит, не могли бы вы его вырвать?» Армегеддонец, блин, чувачок сострадательный, решил посодействовать. Хвать щипцы – и к ней! «Какой, – спрашивает, – зуб?» Баба ему пальцем показала, Армагеддонец ее одной рукой к креслу прижал, чтобы, типа, не дергалась, щипцами чо-то нащупал и ка-ак дернет! Что тут началось! Баба Ваську от себя отшвырнула, с кресла спрыгнула и деру! Едва дверь не снесла… Армагеддонец за ней. «Мадам! – орет. – Куда же вы?!» Та по лестнице чесанула, блин, как спринтер, медсестру с ног сбила. Короче, не догнать… Армагеддонец плюнул и в кабинет вернулся. Щипцы осмотрел – нет зуба. Хотя все в крови. Через десять минут к больнице подлетают два черных джипера, оттуда вываливают, блин, чисто конкретные ребята – и шасть по коридору. Васька как такое увидел, решил просто так не сдаваться, из кабинета выскочил и в стойку встал. Даже халат снять не успел… Пацаны подбегают и спрашивают – ты, мол, тетке десять минут назад зуб драл? Армагеддонец кулаки выставил и кивает. Тут старший пацанов вперед выходит и пачку баксов Ваське протягивает. Тот в непонятке… «Чего, – говорит, – ты мне деньги пихаешь? Я ж, типа, не завершил работу…» – «Завершил! – орет пацан. – На сто процентов завершил! Ты, – говорит, – моей теще язык вырвал!»
      Ортопед и Мизинчик довольно заржали.
      – Ужас, – Рыбаков схватился за голову. – С кем мне приходится работать!

* * *

      Надежда Борисовна Ковальских-Дюжая подъехала к зданию суда Центрального района около часа дня. Она остановила серебристый «Renault Megane Scenic» неподалеку от главного входа, подправила макияж, потрепала по загривку своего ротвейлера, которому доверяла больше, чем сигнализации, и выплыла из машины.
      Пройдя по широкой лестнице и вальяжно кивнув сидящему у конторки милиционеру, следователь прокуратуры узрела топчущихся у запертой двери в служебное помещение Панаренко и Нефедко и направилась к ним.
      Через полминуты после того, как Ковальских-Дюжая вошла в здание, из-за угла дома появился Ди-Ди Севен и прогулочным шагом направился к ее микроавтобусу…

* * *

      Судья Зинаида Валерьяновна Коган ополоснула прозрачный стеклянный чайник, набрала в него воды и, выйдя из туалета, двинулась по коридору. Прежде, чем она добралась до лестницы, ей пришлось миновать трех ассенизаторов, тянувших через распахнутое окно канцелярии толстый ребристый шланг, и осторожно, дабы не запачкать светлый деловой костюм, купленный по дешевке у отъезжающей на постоянное местожительство в Израиль подруги, проскользнуть между стеной и насосом.
      Ремонтники приезжали в суд уже в третий раз за десять дней, героически боролись с изношенной канализацией, забивавшейся где-то на уровне третьего этажа, однако их усилия приносили мало пользы. Проходили сутки-другие и все начиналось сначала. Ассенизаторы ругались, ковыряли в трубах длинными щупами, крутили рукояти пятиметровых спиралей, призванных пробить любой засор, но тщетно. По канализации гуляла какая-то мощная пробка, проявлявшаяся в совершенно неожиданных местах.
      Под лестницей у ящика с песком судья Коган заметила двух высоких коротко стриженных парней, один из которых баюкал перевязанную левую руку. Молодые люди были одеты в костюмы, и Зинаида Валерьяновна посчитала их сотрудниками РУБОПиКа, коих в здании находилось изрядное количество.
      – Работаем, – шепотом сказал Ла-Шене, стоявший лицом к проходу.
      – Панаренко, конечно, баба хорошая, – Эдиссон расправил плечи, – но я бы ей порекомендовал относиться к судьям более сдержанно.
      – Что ты имеешь в виду? – притворно удивился Игорь Берсон, поправляя перевязь.
      – Не стоит ей говорить вещи, в которых она не уверена…
      Зинаида Валерьяновна преодолела первые три ступеньки и немного замедлила шаг.
      – Это просто некрасиво, – продолжил Эдиссон. – Она же не знает судью. Зачем же заранее обижать человека? Тем более – обзывать ее жидовкой.
      Коган остановилась.
      – А она так сказала? – «изумился» Ла-Шене.
      – Полчаса назад, – трагическим голосом выдал Дмитрий Цветков. – Во всеуслышание заявила, что Коган – жидовка и что этот обвиняемый – тоже жид. И она, типа, не удивится, если, я цитирую, «эта пархатая дура пойдет навстречу соплеменнику». Представляешь себе?
      – В последнее время Ирина Львовна какая-то нервная стала, – Берсон украдкой сверился со шпаргалкой.
      – Не то слово!
      Зинаида Валерьяновна задохнулась от ярости.
      – Я слышал, – Ла-Шене немного понизил голос, – что у Панаренко к нынешнему судье какие-то личные счеты.
      – Не без того, – очень серьезно подтвердил Эдиссон. – Но знаю только со слов ее сокамерника … Вроде Ирина Львовна хвасталась, что отбила у Коган законного мужа.
      – Серьезно? – «поразился» Берсон.
      При подготовке к мероприятию было выяснено, что судья в разводе, который случился всего полгода назад и сопровождался бурным скандалом. Секретарь суда, к которой мягко подвели одного профессионального актера, изредка сотрудничавшего с командой, рассказала в кабаке, что Коган очень переживала разрыв с супругом и всеми силами желала узнать, кто именно разрушил ее недолгую семейную жизнь.
      У Зинаиды Валерьяновны потемнело в глазах.
      – За что купил, за то и продаю, – кивнул Эдиссон. – По крайней мере, в койку она его затаскивала. Видишь, как тут все переплетено?
      Ла-Шене «сокрушенно» вздохнул.
      – Ладно, – Цветков взглянул на часы, – тебя до отдела добросить?
      – Поехали, – согласился Берсон.
      Братки затушили сигареты в песке, вышли из-под лестницы и неспешно затопали на выход.
      Коган стиснула зубы и резво взбежала на свой этаж, расплескивая по пути воду. Дикая злоба на сучку с Захарьевской душила Зинаиду Валерьяновну. Судья грохнула чайник на стол, заперла кабинет и принялась яростно листать материалы уголовного дела на гражданина Клюгенштейна, стараясь найти в нем подтверждения профессиональной некомпетентности следователя Панаренко.
      Спустя две минуты перекошенное лицо судьи Коган разгладилось, и на ее губах появилась мстительная улыбка.

* * *

      Денис спустился с крыльца и заметил Ди-Ди Севена, бегающего вокруг серебристого микроавтобуса. По салону метался ротвейлер, орошал слюнями стекла, время от времени начинал драть зубами обивку передних кресел и приглушенно ревел. Помимо потеков слюней внутренние поверхности боковых стекол были измазаны чем-то темным.
      Рыбаков понаблюдал за тем, как приятель дразнит собаку, пожал плечами и отошел за угол к стоящим кругом Горынычу, Паниковскому и Садисту. Олег живописал недавно приехавшим браткам подробности прыжка Мизинчика. Те восхищённо внимали.
      Через минуту к коллективу присоединился довольный Ди-Ди Севен.
      – Зачем пса изводил? – поинтересовался Денис.
      – Это не просто пес, – Ди-Ди Севен цыкнул зубом. – Это, блин, кобель той заразы, которая меня два года назад усадить пыталась. Ковальских-Дюжая, как сейчас помню. Сволочь первостатейная… Все бабки вымогала за закрытие дела.
      – Видимо, ее бизнес процветает, – Рыбаков прислонился к водосточной трубе. – Тачка минимум двадцать штук бакинских стоит.
      – Уже нет! – хмыкнул браток.
      – Пес себе пасть, блин, об железо не повредил? – озаботился Паниковский, у которого дома жил такой же ротвейлер. – Чо там за полосы темные на стеклах?
      – Не боись, – отмахнулся Ди-Ди Севен. – Это дерьмо. Псин обосрался от злобы и размазал. Равномерно, блин…
      Братки рассмеялись.
      – Ментов надо давить, – Горыныч высказал давным-давно известную всем нормальным людям мысль. – Мы тут, блин, племяша Носорога встретили… – Даниил замолчал.
      – И что? – не понял Денис.
      – Мусора у него опять обыск сделали…
      – Бывает. – Рыбаков индифферентно пожал плечами.
      – Ага! – насупился Горыныч. – Ты не знаешь, как! Племяш с работы приходит, видит – дверь, блин, сломана… Думал, хату обнесли.
      – Ту самую, где раньше Носорог жил? – уточнил Садист.
      – Ну… В квартире – голоса, – Горыныч полез в карман за сигаретами. – Заходит, а там, блин, следаки с охотниками , полный разгром, шмотки из шкафов на полу валяются. Глаза у баллонов хитрые-хитрые! Тут вас, говорят, ограбили… Племяш носороговский сначала не въехал, хипиш поднял, как, кричит, обнесли? Вы ж, типа, тут… Ему и объяснили, блин, что приехали обыск делать, а дверь, типа, уже выбита была. Посмотрите, говорят, что у вас пропало. Пацан – к секретеру, где бабки лежали. Так и есть – нет лавэ. Три тонны зелени было, штука чухонских марок… В баре пяти флаконов конины не хватает, картины эти дурацкие, на полиэтилене, тоже пропали… Остальное не взяли.
      – А что остальное-то? – спросил Рыбаков.
      – Телек у него стоит, с экраном здоровенным… ну, этим…
      – Плазменным, – подсказал Паниковский.
      – Точно, блин, плазменным! – закивал Горыныч. – Видик хороший, в прихожей три куртки кожаных… Непонятка какая-то. Если б его, блин, скачошники бомбанули, то телек с видиком точно б вынесли… А по наводке и подавно.
      – Думаешь, сами менты деньги с коньяком помыли ? – Денис протянул Даниилу зажигалку.
      – Нет базара!
      – А картины эти на фиг взяли?
      – Для отмазки, – просто объяснил Горыныч. – Типа, чтоб подозрений не было…
      – Бредовая какая-то отмазка, – протянул Рыбаков.
      – Так и менты – не Ньютоны, – вмешался Садист. – Им чо-то крупное надо было стырить, чтоб, блин, Носорогов племянник это в заяве упомянул. Если только бабки и коньяк, несолидно получается… Телевизор тащить стремно, соседи могут зацинковать . А так эту мазню сложил, в карман запихал, и все. Полиэтилен тонкий, куда хошь влезет.
      – Верно, – согласился Денис. – Но зачем они снова обыск делали? Что искали?
      – Документы на носороговские фирмы, – изрек Паниковский. – Все шакалят, блин, имущество арестовать пытаются. И на квартиру глаз положили.
      – Эта следачка, – Ди-Ди Севен ткнул пальцем в сторону микроавтобуса со взбешенным ротвейлером в салоне, – как раз, блин, по таким делам специализируется… Пацаны о ней давно говорили, что она половине старших дворников хаты сделала. Без конфиската, естественно. Или обвиняемые на нее переоформляли… Животное , блин.
      На втором этаже распахнулась форточка, и на улицу высунулась голова Сулика Волосатого.
      – Господа! – вежливо сказал адвокат. – Прошу на заседание!

* * *

      Начальник линейного отдела милиции аэропорта Пулково подполковник Огурцов вышел на балюстраду, протянувшуюся над всем кассовым залом, и лег пивным брюхом на парапет, пытаясь определить источник визга, доносящегося откуда-то снизу.
      Но солидная «вторая грудь», имевшая в обхвате больше сантиметров, чем рост подполковника, не позволила Марку Антоновичу даже краем глаза выглянуть вниз. Пузо мягко пружинило о бутовые плиты ограждения, и Огурцов был вынужден изменить тактику. Дабы живот не мешал, начальник линейного отдела завалился на бок, оперся локтем и практически лег на парапет.
      Однако и этот акробатический трюк должного результата не принес. Подполковник все равно видел только треть зала. А шум раздавался от касс, расположенных аккурат под балюстрадой.
      Огурцов сполз обратно, оправил форменную рубашку и ринулся к лестнице.
      Спуск на два пролета вниз отнял у Марка Антоновича столько сил, что, когда он раздвинул животом толпу, собравшуюся вокруг места происшествия, вид у него был такой, будто подполковника только что вытолкнули из сауны, куда он забрался в полном обмундировании. Пот заливал Огурцову глаза, под мышками и вдоль хребта расплывались темные пятна. Начальник отдела тяжело дышал и обмахивал багровое лицо несвежим носовым платком.
      У кассы номер семь лежал старший сержант Пиотровский, вцепившись обеими руками в чемодан какой-то гражданки. Гражданка колотила мычащего стража порядка зонтом и беспрерывно визжала.
      – А ну, прекратить! – сипло гаркнул Огурцов. – Человек при исполнении! Это уголовное преступление – бить милиционера! По зоне соскучилась, шалава?!
      – Что-о-о?! – крикнула гражданка и пошла в атаку на подполковника. – Ты как со мной разговариваешь?! Ты, козел!
      Марк Антонович от изумления разинул рот. Оставленный в покое Пиотровский свернулся калачиком и захрапел.
      – Ты что, не знаешь, кто я такая?! – женщину немного повело в сторону. – Я главный редактор «Невского пламени»! Я – Алла Мануйлова! Да я тебя в порошок сотру! – Зонт уткнулся подполковнику чуть ниже пупка. – Да я сейчас представителю Президента позвоню!
      – Успокойтесь, гражданочка! – Огурцов взял на полтона ниже. – Сейчас разберемся…
      – Какой разберемся?! Эта пьяная сволочь хотела украсть мои вещи!
      – Кто сволочь?
      – Этот. – Женщина убрала зонт от живота Марка Антоновича и указала на Пиотровского.
      – Зачем?
      – Что «зачем»?
      – Зачем ему ваши вещи? – Огурцов напрягся.
      В свете борьбы с терроризмом патрульные милиционеры получили приказ на проверку всех подозрительных посетителей аэропорта и на тщательный досмотр ручной клади. Марк Антонович подумал, что конфликт можно будет представить как рядовой инцидент, вызванный излишним рвением его подчиненного и непониманием со стороны гражданки Мануйловой всей серьезности милицейской работы по охране общественного порядка.
      – Сами у него спросите! Если сможете понять, что он бубнит, – отрезала главный редактор «Невского пламени».
      Подполковник с трудом наклонился и начал тормошить старшего сержанта. Лев Пиотровский рыгнул, обдав начальника отдела мощным выхлопом, в котором переплелись ароматы портвейна, пива и вяленой рыбы, перевернулся на другой бок и захрапел с удвоенной силой.
      Огурцов понял бесполезность попыток вернуть старшего сержанта к адекватному восприятию реальности и разогнулся.
      – Берите свой чемодан.
      – Да-а-а?! – заорала женщина. – А кто мне заплатит за то, что этот урод порвал мою сумку?!
      – Какую еще сумку? – не понял подполковник.
      – Вот! – Толпа расступилась, и Огурцов увидел груду вываленных на грязный пол вещей, поверх которой возлежала распоротая по всей длине бежевая кожаная сумка с вышитой красной монограммой «Alla Manuylova» и логотипом «Невского пламени». – А мои платья?! А белье?! – Главный редактор топнула ногой, обутой в сапог на толстенной платформе. – Это стоит больше, чем вы все вместе взятые получаете за год!
      Марку Антоновичу надоели крики истеричной особы, и он мигнул Каасику, стоящему в толпе как раз за спиной скандалистки. Но Огурцов никак не мог себе представить, что сержант воспримет условный сигнал не как пожелание к оттеснению толпы подальше от места происшествия, а как приказ к началу рукоприкладства.
      Каасик понимающе кивнул, сноровисто выдернул дубинку и, не глядя назад, размахнулся.
      Конец резиновой палки засветил точно в глаз какому-то командировочному стоявшему за спиной сержанта. Командировочный упал как подкошенный. Толпа охнула. Дубинка описала широкую дугу и соприкоснулась со спиной Аллы Мануйловой в ту секунду, когда она открыла рот, чтобы выдать подполковнику очередную порцию оскорблений.
      Главного редактора «Невского пламени» бросило на Огурцова, и они оба рухнули под ноги собравшимся.
      Каасик перескочил через чемодан и опустил дубинку еще раз. Резиновая палка угодила по плечу Марка Антоновича, скользнула ниже и воткнулась в межягодичное пространство Мануйловой. Сержант потерял равновесие и упал сверху.
      Окна кассового зала задрожали от вопля главного редактора, ощутившей некий твердый предмет в совершенно неподобающем месте. Алла Мануйлова выпростала из кармана дубленки баллончик со слезоточивым газом и выпустила струю прямо в лицо Огурцову. К крику Мануйловой присоединился рев подполковника.
      Переплетенные тела заволокла едкая пелена. Зрители, ощутившие запах «черемухи», резво подались назад.
      Надсадно кашляющий Каасик, которому также перепала изрядная порция газа, схватил главного редактора за горло и принялся ее душить. Мануйлова в ответ вцепилась ногтями в рожу сержанту.
      Огурцов, оказавшийся в самом низу кучи малы и ничего не видящий из-за попавшего в глаза газа, ударил кулаком прямо перед собой и попал в нос Каасику. Сержант тряхнул головой и разжал руки. Мануйлова откатилась в сторону. Каасик, из-под которого вывернулась главный редактор «Невского пламени», потерял точку опоры и шмякнулся на подполковника, влепив тому коленом в низ живота. Зал огласил новый крик Огурцова. Облако «черемухи» добралось до Пиотровского и вернуло его к активной жизни. Очнувшийся милиционер поднялся на четвереньки, разлепил веки, шумно втянул носом воздух, поперхнулся, увидел кувыркающиеся поблизости тела, издал глухой возглас и бросился вперед, наклонив шишковатую голову.
      Удар пришелся в подреберье Каасику.
      Сержанта снесло на пол. Пиотровский по инерции перескочил через Марка Антоновича, задев подполковника носком сапога по многострадальной мошонке, и врезался в груду чемоданов, оставленных разбежавшимися зрителями.
      Алла Мануйлова вскочила на ноги и бросилась наутек, позабыв про вещи и про желание поставить зарвавшихся ментов на место.
      Ее никто не преследовал.
      Перевозбужденные Каасик и Пиотровский начали драку с группой немецких туристов, вылетавших в Москву на экскурсию и случайно оказавшихся на пути патрульных, несущихся в дежурную часть за подмогой, а травмированный Огурцов только и мог, что слабо стонать и яростно тереть слезящиеся воспаленные глаза.

* * *

      Денис облюбовал себе место во втором ряду, подальше от клетки, куда должны были запихнуть Клюгенштейна. Рядом чинно уселись великодушно прощенный Ортопед и усмехающийся Садист. За спиной у роющейся в своей сумке Панаренко пристроился Ди-Ди Севен с полиэтиленовым пакетом в руках. Остальные члены коллектива, мобилизованные для заполнения зала судебных заседаний, распределились по скамьям в соответствии с собственными желаниями.
      Зинаида Валерьяновна Коган взошла на трибуну, обозрела собравшихся и уставилась на пустую клетку.
      – А где подсудимый?
      Елена Виленовна Поросючиц, исполнявшая обязанности секретаря судьи, что-то прошептала на ухо низенькому капитану милиции. Конвоир кивнул и удалился.
      Пока ждали виновника торжества, Коган барабанила пальцами по одному из томов дела и с нескрываемым злорадством поглядывала на Панаренко сотоварищи.
      Глюка ввели сразу четверо охранников, завели за решетку и сняли наручники. Аркадий тут же уместился на скамье и положил ногу на ногу, приняв как ему казалось, вид невинного агнца.
      Садист фыркнул.
      – Ты чего? – шепнул Рыбаков.
      – Да, блин, щас на Глюка посмотрел и понял, почему его спиногрыз первый раз произнес слово «папа» у клетки с гориллой…
      Ортопед беззвучно затрясся.
      – Ara, – серьезно сказал Горыныч, занявший место точно позади Дениса, и немного наклонился и вперед. – А еще сынуля лет до четырех думал, что его зовут «Заткнись», Садист и Ортопед хрюкнули.
      – Хорош веселиться, – тихо попросил Рыбаков. – Нас так из зала выведут…
      Подсудимый повертел головой и сменил позу, пододвинувшись поближе к решетке. Он действительно сильно напоминал откормленную человекообразную обезьяну, по прихоти дрессировщика наряженную в слаксы и пуховый свитер с оленями на груди.
      В зоопарке Глюк бывал не раз, радуя посетителей своим сходством с питомцами обезьянника, но после истории, происшедшей с ним в середине лета девяносто пятого года, перестал там появляться. В тот июльский день Аркадий прибыл на встречу, назначенную одному барыге у вольера с павлинами. Удачно обкашляв с бизнесменом возникшие финансовые проблемы и отправив его за деньгами, браток решил прогуляться, купил в ларьке напротив загона с жирафами литровую бутылку текилы и, прихлебывая янтарную жидкость, потопал по дорожкам, внимательно разглядывая обитателей парка развлечений и читая пояснительные таблички.
      У бетонной ямы, на дне которой плескались изможденные жарой белые медведи, Глюк задержался и выслушал объяснения экскурсовода, рассказывавшей группе детишек о жизни арктических хищников. Дабы сверить свежеполученные знания с реальностью, браток перегнулся через ограждение и стал рассматривать могучих животных. И тут случилось непоправимое с точки зрения нормального человека – бутылка текилы выскользнула из кармана пиджака и плюхнулась в бассейн прямо перед носом у вожака стаи.
      Любой другой на месте Клюгенштейна махнул бы рукой на пропавший напиток.
      Но не Аркадий.
      – Стоять, блин! – заорал Глюк, перебросил свое тренированное тело через парапет, съехал по наклонной стене внутрь загона и через секунду вступил в бой с обнаглевшим хищником, зацепившим десятисантиметровыми когтями чужую бутылку.