Ни портик, ни колоннада, ни терраса, ни оранжерея, ни башни, ни бойницы не обезобразили его деревянный фасад. Вопреки всеобщему помешательству на светильном газе и ватерклозетах. Королевский Четверг избег руки водопроводчиков и инженеров. Плотник, которому должность его досталась от предка, некогда смастерившего деревянные панели в залах и соорудившего огромную лестницу, время от времени чинил только то, без чего здание могло бы развалиться, притом -- следуя традициям и действуя только инструментами прадеда, так что через несколько лет его собственную работу непросто было отличить от дела рук его предков. В спальнях по-прежнему коптили свечи, а у соседей лорда Пастмастера давно вовсю сияла электричество; вот почему последние лет пятьдесят хемпширцы проникались все большей гордостью за Королевский Четверг.
      1 М а р и я К р о в а в а я -- прозвище английской королевы Марии Тюдор (1516--1558), жестоко преследовавшей протестантов.
      Если прежде он считался язвой на лице передового Хемпшира, то теперь по субботам и воскресеньям превращался в место паломничества. "А не съездить ли нам на чай к Пастмастерам? -- возникал вопрос после воскресного обеда. -- На их дом стоит взглянуть! Там все, ну буквально все, как бывало прежде. На прошлой неделе их посетил профессор Франке. Представляете, профессор сказал: если где и сохранились лучшие образцы старой доброй тюдоровской архитектуры, так это у Пастмастеров!"
      Телефона у Пастмастеров не было, но они всегда были дома и неизменно радовались приезду соседей. После чая лорд Пастмастер, как правило, отправлялся с гостем-новичком на экскурсию по дому:
      показывал ему длинные галереи и просторные спальни, причем не забывал и о неком чулане, куда третий граф Пастмастер упрятал свою жену за то, что ей вздумалось перестроить печь. "Печь дымит по-прежнему, особенно если ветер восточный, -- присовокуплял граф, -- все руки до нее не доходят".
      И вот гости уезжали восвояси в громоздких лимузинах, а дома, в современных особняках, самые впечатлительные из них, принимая перед обедом горячую ванну, размышляли, должно быть, об обретенном ими высоком праве на полтора часа выпасть из нашего столетия и пожить беспечной ленивой жизнью английского Возрождения. Вспоминали они и беседы за чаем: об охоте и о новой редакции англиканского молитвенника; а ведь лет триста назад у того же камина и в тех же креслах ту же беседу вели прапрадедушки и прапрабабушки радушного хозяина, в то время как предки гостей, надо полагать, спали на мешках с пряностями в каком-нибудь ганзейском городке или просто на соломе.
      Но пришло время продать Королевский Четверг. Он был построен в ту эпоху, когда человек двадцать слуг никому не казались из ряда вон выходящим излишеством, а держать меньше в таком доме вряд ли было возможно. Однако прислуга, в отличие от хозяев, как стали примечать Бест-Четвинды, оставалась равнодушной к очаровательной простоте времен Тюдоров. Конуры, отведенные лакеям в переплетениях балок, державших угловатые своды каменной крыши, не удовлетворяли современным требованиям, и лишь самые грязные и спившиеся из поваров соглашались крутить вертела над открытым огнем в холодной каменной кухне. Горничные все чаще убывали в неизвестном направлении, не выдержав ежедневных восхождений по крутым черным лестницам в сумрачный час перед завтраком и путешествий по нескончаемым коридорам с кувшинами теплой воды для утреннего умывания. Современная демократия властно напоминала о лифтах и прочих облегчающих труд устройствах, о горячей и холодной воде и -- подумать только! -- о питьевых фонтанчиках, газовых горелках и электрических плитах.
      Против всякого ожидания, лорд Пастмастер довольно охотно пошел на то, чтобы продать имение. Он, признаться, никогда не понимал, из-за чего весь этот шум. Место, конечно, чертовски историческое и все такое прочее, но зеленые ставни и тропическая растительность его виллы на французской Ривьере были ему куда милее. Там, хоть этого и не понять недоброжелателям, там, а не за стенами Королевского Четверга, сможет он полностью проявить свои фамильные достоинства. Но эти соображения не доходили до хемпширцев; в растерянности оцепенели Лучшие Дома Графства, призадумались виллы, заволновались по всей округе дачки, а в близлежащих приходах дышащий на ладан причт уже занимался тем, что сочинял предания в народном вкусе о великом опустошении, которое грозит хемпширским нивам и садам, буде последний Бест-Четвинд покинет Королевский Четверг. В "Лондонском Геркулесе" появилась красноречивая статья мистера Джека Нефа, в которой говорилось, что пора создать Фонд по спасению Королевского Четверга и сберечь особняк во имя нации. Впрочем, удалось собрать лишь мизерную часть той большой суммы, которую запросил хитроумный лорд Пастмастер, так что куда большую поддержку вызвало предложение перевезти Королевский Четверг в Америку и установить его в Цинциннати.
      Вот почему новость о том, что родовое гнездо лорда Пастмастера куплено его невесткой, привела в полный восторг и ее новых соседей, и мистера Джека Нефа, и всех лондонских газетчиков, сообщивших о сделке. Всюду с ликованием повторяли: "Teneat bene Best-Chetwynde"1, -- девиз, высеченный над камином в главной зале. Дело в том, что в Хемпшире мало знали о Марго Бест-Четвинд, а иллюстрированные журналы всегда были рады украсить свои страницы ее новыми фотографиями. Правда, репортеру она бросила: "Что за уродство эти деревянные тюдоровские замки!" -- но репортер не обратил на эти слова никакого внимания и выкинул их из статьи.
      К тому времени, когда Марго купила Королевский Четверг, он пустовал уже два года. До этого она побывала там только раз -- перед помолвкой.
      -- Я думала, здесь лучше. В сто раз лучше, -- сетовала она, проезжая по главной аллее, которую местные жители в честь ее приезда украсили флагами недавних союзников Британии. -- Он и в сравнение не идет с новым зданием универсального магазина "Либертиз"... -- добавила Марго и заерзала на сиденье, вспомнив, как много лет тому назад она, юная и мечтательная наследница колоссального состояния, проходила под сенью этих стриженых вязов и как в зарослях жимолости Бест-Четвинд равнодушно домогался ее согласия на брак.
      Мистер Джек Неф давно уже хлопотал, спасая церковь Вознесения Господня, что на Эгг-стрит (там, говорят, побывал у заутрени сам доктор Джонсон), когда Марго Бест-Четвинд публично заявила о своем намерении перестроить Королевский Четверг. На это мистер Джек Неф, нахмурясь, молвил: "Ну что ж, мы сделали все, что могли", -- и выбросил эту историю из головы.
      1 "Крепко держит Бест-Четвинд" (лат.).
      Соседи, однако, не дремали. В то время как с помощью самых современных и хитрых камнедробилок вершилось дело разрушения, они все больше неистовствовали, и наконец, стремясь сохранить для Хемпшира хоть малую толику замечательного сооружения, прибегли к грабительским набегам, из которых возвращались, нагруженные кусками резного камня, как нельзя лучше подходившего для садовых оград, но тут подрядчик нанял ночного сторожа. Деревянные панели отправились в Кенсингтон, где вызвали восхищенные толки среди индийских студентов. Прошло девять месяцев с тех пор, как миссис Бест-Четвинд стала хозяйкой дома, и для перестройки был приглашен архитектор.
      Для Отто Фридриха Силена это был первый серьезный заказ. "Мне бы что-нибудь чистенькое и простенькое..." -- так сказала ему миссис Бест-Четвинд, после чего отбыла в одно из своих таинственных кругосветных путешествий, обронив напоследок: "К весне все должно быть закончено".
      Профессор Силен -- именно так титуловал себя этот необыкновенный молодой человек -- был очередной "находкой" миссис Бест-Четвинд. Он, правда, не достиг еще вершин славы, но у каждого, кто с ним знакомился, его таланты оставляли глубокое и противоречивое впечатление. Профессор обратил на себя внимание миссис Бест-Четвинд отвергнутым проектом фабрики по производству жевательной резинки (проект напечатали в прогрессивном турецком журнале). Единственной работой, которую профессор Силен довел до конца, была декорация для немыслимо длинного фильма с чрезвычайно запутанным сюжетом: распутать его не было никакой возможности, потому что придирчивый режиссер выкинул из сценария всех действующих лиц, -- что нанесло кассовому сбору непоправимый урон. После этого Силен самоотверженно подыхал с голоду в своей комнатушке в Блумсбери, несмотря на неустанные попытки его разыскать, предпринимавшиеся его родителями, богатыми гамбуржцами, и тут-то он и получил заказ на перестройку Королевского Четверга. "Чистенькое и простенькое..." -- еще три дня он морил себя голодом, размышляя над эстетической подоплекой этих слов, а потом взялся за работу.
      -- Задачи зодчества, как я их понимаю, -- внушал он журналисту, посетившему его, чтобы узнать, как продвигается его удивительное создание из железобетона и алюминия, -- те же, что у искусства вообще. Архитектуре должно быть чуждо все человеческое. Фабрика -- вот совершенное строение, ибо там живут не люди, а машины. Жилой дом не должен быть красивым. Но я делаю все, что в моих силах. Зло исходит от человека, -- мрачно добавил Силен. -Доведите это до сведения ваших читателей. Человек прекрасен и счастлив, только когда служит проводящим устройством для распределения механической силы.
      Журналист озадаченно кивнул:
      -- Скажите, профессор, верно ли, что вы, простите за любопытство, отказались от всякого вознаграждения за свой труд?
      -- Нет, -- ответил профессор, -- это неверно. "Мнение архитектора о городе будущего", -- сочинял тем временем журналист. -- "Будут ли машины жить в домах?", "Головокружительные прогнозы профессора".
      Профессор Силен проследил, как репортер свернул за угол, после чего достал из кармана печенье и начал жевать.
      -- В доме должна быть лестница, -- мрачно произнес он. -- Отчего им не сидится на месте? Вверх-вниз, взад-вперед, туда-сюда! Отчего они не могут сидеть и работать? Разве фрезерному станку нужна лестница? Разве мартышки нанимают квартиры? Человек -- незрелое, вредоносное, отжившее начало. Находясь на весьма низкой ступени эволюции, он нахально пыжится и болбочет всякую чушь. Как омерзительны, как безгранично скучны мысли и дерзания этого побочного продукта жизни! Хлипкое, никуда не годное тело! Неточный, разболтанный механизм души! С одной стороны -- гармонические инстинкты и сбалансированное поведение животного, с другой -- несгибаемая целенаправленность машины, а между ними -- человек, равно чуждый и б ы т и ю Природы, и д е й с т в и ю Машины, одно жалкое с т а н о в л е н и е.
      Спустя два часа мастер, работавший на бетономешалке, явился к профессору за советом. Силен сидел там, где его оставил репортер, и смотрел в одну точку. Рука, в которой уже не было печенья, то поднималась ко рту, то опускалась. Челюсти монотонно двигались вхолостую. В остальном профессор был неподвижен.
      Глава 2
      ИНТЕРМЕДИЯ В БЕЛГРЕВИИ
      Артур Поттс уже был наслышан о Королевском Четверге и профессоре Силене.
      Приехав в Лондон, Поль сразу позвонил старому приятелю, и договорились отобедать и ресторане "Куинс" на Слоун-сквер. Полю казалось вполне естественным вновь сесть вдвоем за столик, которым они, бывало, обсуждали важнейшие мировые проблемы -- от бюджета и византийских мозаик до контроля над рождаемостью. Впервые после прискорбной боллинджеровской истории Поль почувствовал себя беззаботно. Лланаба со всеми ее претензиями на средневековье и нелепыми аборигенами канула в небытие и забылась, как кошмарное сновидение. Перед ним были -- свежий хлеб, красный сладкий перец, белое бургундское и задумчивые глаза Артура Поттса, а над головой висел черный котелок, только что купленный на Сент-Джеймс. В тот вечер тень, мелькавшая в нашем рассказе под именем Поль Пеннифезер, на время материализовалась и обрела прочную оболочку умного, интеллигентного, воспитанного молодого человека, который проголосует на выборах с должной осмотрительностью и благоразумием, который основательнее других судит о балете и литературной критике, который способен, не краснея и со сносным произношением, заказать обед по французской карте, которому с легкой душой можно доверить на вокзале чужие чемоданы и который, надо полагать, решительно и достойно поведет себя в любых мыслимых обстоятельствах. Таков и был Поль Пеннифезер в безмятежные годы, предшествовавшие нашей истории. Собственно говоря, вся эта книга -- повесть о таинственном исчезновении Поля Пеннифезера, так что читателю не стоить пенять, если тень по имени Пеннифезер так и не выполнит той значительной роли, которая первоначально отводилась нашему герою.
      -- В Мюнхене я видел кое-какие работы Отто Силена, -- рассказывал Поттс. -- Любопытное явление. Он был сперва в Москве, потом -- в "Баухаузе"1 в Дессау. Ему сейчас не больше двадцати пяти лет. Недавно в газете я видел фото Королевского Четверга. Необыкновенно интересно! Считают, что это первое поистине грандиозное сооружение со времен Французской революции. Силен -- это вам не Корбюзье!
      -- Пора понять, -- заметил Поль, -- что Корбюзье -- чистой воды утилитарист манчестерской школы. Девятнадцатый век! Потому, кстати сказать, с ним так и носятся...
      Потом Поль поведал Поттсу о гибели Граймса и о Сомнениях мистера Прендергаста, а Поттс, в свою очередь, рассказал Полю о том, что получил чрезвычайно увлекательную работу под эгидой Лиги наций, а посему решил не сдавать выпускных экзаменов, а также о том, какую обскурантистскую позицию занял по этому вопросу отец Поттса.
      На один вечер Поль превратился в живого человека, но проснувшись на следующее утро, он потерял свою телесную оболочку где-то между Слоун-сквер и Онслоу-сквер. Он встретил Бест-Четвинда, и утренним поездом они поехали в Королевский Четверг: там необыкновенные приключения Поля начались заново. По мнению автора, второе исчезновение Поля необходимо, потому что, как, вероятно, уже догадался читатель, из Поля Пеннифезера никогда не выйдет настоящего героя, а значит, единственная причина, по которой он может вызвать интерес, -- это череда удивительных событий, свидетелем которых явилась его тень.
      Глава 3
      PERVIGILIUM VENERIS2
      -- Охота мне посмотреть на наш новый дом! -- сказал Бест-Четвинд по дороге со станции. -- Мама писала, что мы просто ахнем.
      Ограда и сторожка у ворот были оставлены без изменений; супруга сторожа -- в белом фартуке, как Ноева жена, -- встретила их реверансом у поворота на главную аллею. Мягкое апрельское солнце пробивалось сквозь распускающиеся кроны каштанов, а за ними светились зеленые пятна газона и мерцал пруд. "Вот она, наша английская весна... -- думал Поль. -- Весна и дремлющая прелесть древней английской земли..." Воистину, думал он, старые каштаны, освещенные утренним солнцем, символизируют нечто вечное и светлое в этом спятившем мире. Будут ли они все так же стоять, когда пройдут смятение и хаос? Да, нет сомнения: пока он катил в лимузине Марго Бест-Четвинд, дух Уильяма Морриса3 нашептывал ему что-то о поре сева и сбора плодов, о величественной череде времен года, о гармонии богатства и бедности, о достоинстве, чести и традициях. Но вот машина сделала поворот, и цепочка его мыслей распалась: Поль наконец увидел дом.
      -- Вот это да! -- присвистнул Бест-Четвинд. -- На этот раз маме есть чем похвалиться.
      Авто остановилось. Поль и Бест-Четвинд вылезли, размяли затекшие ноги -- и вот по коридорам с бутылочно-зелеными стеклянными полами их ведут в столовую, где за эбонитовым столом сидит и завтракает миссис Бест-Четвинд.
      -- Милые вы мои! -- воскликнула она и протянула им руки. -- Как я рада! Наконец-то я пойду спать!
      Она была в сто раз красивее жарких видений, бередивших душу Поля. Потрясенный, он смотрел на нее во все глаза.
      -- Как дела, мой мальчик? -- между тем спрашивала она. -- Знаешь, ты стал похож на хорошенького жеребенка. Как по-твоему, Отто?
      До этого Поль не замечал в комнате никого, кроме миссис Бест-Четвинд. Теперь он увидел, что рядом с ней сидит русоволосый молодой человек в очках с толстыми стеклами, за которыми, как рыбки в аквариуме, поворачиваются из стороны в сторону глаза. Глаза эти медленно выплыли из дремоты, радужно сверкнули на солнце и уставились на юного Бест-Четвинда.
      -- Голова велика, -- сказал профессор Силен. -- Руки коротки. Но кожа -- довольно красивая.
      -- Может, сделать мистеру Пеннифезеру коктейль? -- предложил Бест-Четвинд.
      -- Сделай, Питер, сделай, лапочка... Он очень мило сбивает коктейли... Ох, ну и неделя! Сперва переезд, потом соседи, с которыми пришлось таскаться по всему дому. Репортеры... Проект Отто хемпширцам не понравился -- верно, Отто? Что тебе сказала леди Вагонсборо?
      1 "Б а у х а у з" -- высшая школа строительства и художественного конструирования в Германии, существовавшая до 1933 г.
      2 Стража Венеры (лат.).
      3 У и л ь я м М о р р и с (1834--1896) -- английский писатель и художник. В своих произведениях возрождал идеалы средневековой жизни.
      -- Это дама, похожая на Бонапарта?
      -- Да, дорогой.
      -- Она сказала, что мне особенно удалась канализация, но трубы, к сожалению, спрятаны под землей. На это я спросил ее, не угодно ли ей воспользоваться моей канализацией, потому что иначе я воспользуюсь ею сам, и ушел. Но если говорить серьезно, она права. Канализация -- единственное, чем хорош этот дом. Вот закончат мозаику, и я уеду.
      -- Ну как? -- спросил Питер Бест-Четвинд, отставив в сторону миксер. -Должно быть очень вкусно. Это любимый коктейль Чоки.
      -- Я ненавижу и презираю каждую половицу этого дома, -- с достоинством продолжал профессор Силен. -- Из всего, что я создал, он вызывает во мне самое непреодолимое отвращение.
      Тяжко вздохнув, он встал из-за стола и удалился, унося с собой вилку.
      -- Отто -- гений, -- пояснила миссис Бест-Четвинд. -- Будь с ним поласковей, Питер. Завтра сюда заявится целая орда. К тому же, милый мой, этот Контроверс опять навязался на субботу и воскресенье. Хочешь, чтобы он стал твоим папой, дорогой?
      -- Еще чего! -- ответил Питер. -- Если тебе приспичило выходить замуж, найди себе кого-нибудь помоложе да потише.
      -- Питер, ты ангел. Так я и поступлю. А теперь пойду спать. Я так хотела повидать вас обоих! Покажи мистеру Пеннифезеру его комнату, Питер.
      Алюминиевая дверца лифта захлопнулась, и Поль спустился с небес на землю.
      -- Довольно странная просьба: я здесь сам первый день, -- пожал плечами Питер. -- Ладно, давайте-ка перекусим.
      В следующий раз Поль увидел миссис Бест-Четвинд через трое суток.
      -- Правда она самая замечательная женщина в мире? -- сказал Поль.
      -- Замечательная? В каком смысле?
      Поль и профессор Силен вышли после обеда на террасу. Незаконченная мозаика была прикрыта досками и брезентом. В лунном свете сияли высокие колонны темного стекла. Под сверкающей алюминиевой балюстрадой простирался парк -- безграничный и молчаливый.
      -- Она красива и свободна. Как бы существо другой породы, верно?
      -- Нет, -- не спеша ответил профессор. -- Не верно. Сравните ее с другими женщинами ее возраста, и вы увидите, что детали, которые отличают ее от других, неизмеримо менее значительны, чем общее сходство. Два миллиметра тут, три миллиметра там -- такие колебания неизбежны при принятом у людей механизме воспроизводства. А вот во всем, что касается основных функций -пищеварения, например, -- она вполне отвечает норме.
      -- Ну, это можно сказать о ком угодно!
      -- Да, можно. Но как раз отклонения Марго от нормы особенно отвратительны! Они мало что значат, но действуют на нервы, как визг пилы. Не будь их, я бы на ней женился.
      -- А она бы за вас пошла?
      -- Разумеется. Ведь, как я уже говорил, все ее основные функции близки к норме. Кроме того, она дважды просилась за меня замуж. В первый раз я ответил, что подумаю, во второй -- отказался. И правильно поступил. Она бы меня связывала. К тому же она стареет и лет через десять начнет барахлить.
      Профессор Силен взглянул на часы -- платиновый диск от Картье, дар миссис Бест-Четвинд.
      -- Без четверти десять, -- сообщил он. -- Пора в постель. -- Он бросил недокуренную сигару вниз, и она очертила в воздухе дымящуюся параболу. -Что вы принимаете, чтобы заснуть?
      -- Я превосходно сплю, -- ответил Поль. -- Только в поезде засыпаю с трудом.
      -- Рад за вас. Марго пьет веронал. А я не сплю уже больше года, и поэтому всегда рано ложусь. Если не спишь, длительный отдых совершенно необходим.
      Ночью Поль -- заложив закладкой "Золотую ветвь"1 и выключив свет -- думал о молодом человеке, покоящемся в темной комнате, лежащем, вытянув ноги, закрыв глаза и скрестив руки на груди. Ночь напролет шевелятся его мозги, собирают новые и новые мысли, распределяют их, как мед в сотах, по ячейкам и галереям. И воздух вокруг застаивается и делается затхлым, а мозги все шевелятся во тьме с той же монотонностью.
      Марго Бест-Четвинд хочет выйти замуж за Отто Силена... Где-то в другом крыле этого фантастического дома ее нежное прохладное тело застыло под тонкой простыней в наркотическом забытьи. А за оградой парка спят тысячи других -- и среди них Артур Поттс, мистер Прендергаст и начальник станции Лланаба... Вскоре Поль уснул. Внизу Питер Бест-Четвинд выпил стаканчик бренди с содовой и перевернул страницу Хевлока Эллиса2 -- его самой любимой книжки, если, конечно, не считать "Ветра в ивах"3.
      1 "З о л о т а я в е т в ь" -- исследование английского ученого Джеймса Фрезера (1854--1941), посвященное первобытной мифологии, религии и социальной организации.
      2 X е в л о к Э л л и с (1859--1939) -- английский врач, ученый, писатель, автор известных книг по сексологии.
      3 "В е т е р в и в а х" -- популярная детская сказка английского писателя Кеннета Грэма (1859--1932).
      Взвилась алюминиевая штора -- солнце засияло сквозь кварцевые стекла, наполняя комнату благодатным светом. В Королевском Четверге занимался новый день.
      Из окна ванной Поль смотрел на террасу. Дерюгу сняли, открыв незаконченный мозаичный пол, серебряный с алым. Профессор Силен, справляясь с чертежом, руководил работой двух мастеров.
      Прибывали все новые гости, но миссис Бест-Четвинд не выходила из своей комнаты, предоставив Питеру принимать их, по возможности любезно. Поль так и не запомнил, кого как зовут: он даже не мог понять, сколько их понаехало. Гостей, скорее всего, было человек восемь-девять, но они были одеты как близнецы и все говорили на один лад. Вдобавок, к столу они выходили весьма неаккуратно, так что, может, их было больше, а может, и меньше.
      Первыми прибыли сэр Майлс Мошеннинг и Дэвид Леннокс, фотограф. Похохатывая, они вылезли из электромобиля новейшей марки и устремились к зеркалу в передней.
      Через минуту уже громыхал патефон. Майлс и Дэвид плясали, а Питер сбивал коктейли. Началось веселье. В течение всего дня приезжали новые гости -- пробираясь бочком или с криком врываясь в дом, кому как понравится.
      Памела Попем, дама с тяжелым подбородком и ухватками укротительницы львов, вздела на нос очки, огляделась, выпила три коктейля, дважды сказала: "О боже!" -- обхамила двух-трех знакомых и отправилась спать.
      -- Когда приедет Оливия, передай ей, что я здесь, -- буркнула она Питеру.
      После обеда прокатились с ветерком и посетили деревенскую танцульку. В половине третьего ночи угомонились. В половине четвертого прибыл лорд Какаду, слегка навеселе и во фраке. Он сообщил, что "еле унес ноги" из Лондона, с празднования двадцать первого дня рождения Аластера Трампингтона.
      -- Сначала мы ехали вместе, -- добавил он, -- но Аластер, должно быть, выпал по дороге.
      Вся -- или почти вся -- компания вышла в пижамах поприветствовать лорда. Какаду прошелся по комнате, веселый и похожий на птичку, покивал длинным белым носом и каждому отпустил по нахальной шуточке своим крикливым, изнеженным голосом. К четырем в доме снова все стихло.
      Вероятно, лишь одному гостю -- сэру Хамфри Контроверсу, министру перевозок -- было как-то не по себе. Он приехал утром в огромном лимузине с двумя крошечными чемоданчиками. С самого начала он внес диссонанс, обратив внимание веселой компании на отсутствие хозяйки.
      -- Где Марго? Я ее что-то не видел.
      -- Она, кажется, неважно себя чувствует, -- ответил кто-то из гостей. -- Или, может, заблудилась в этих коридорах... Спросите у Питера.
      Поль наткнулся на Контроверса, когда тот отдыхал после завтрака в саду и дымил сигарой, сложив большие красные руки на груди и надвинув на глаза мягкую шляпу. На его багровой физиономии были написаны возмущение и скорбь. Он поразил Поля противоестественным сходством с карикатурами на Контроверса в вечерних газетах.
      -- Привет, юноша! -- окликнул Контроверс Поля. -- А где остальные?
      -- Кажется, Питер повел их на экскурсию по дому. Изнутри Королевский Четверг устроен куда сложнее, чем может показаться снаружи. Хотите присоединиться?
      -- Нет уж, увольте. Я приехал отдохнуть. А эта молодежь меня утомляет. Хватит с меня парламента. -- Поль из вежливости хихикнул. -- Чертовски тяжелые дебаты. Интересуетесь политикой?
      -- Пожалуй, нет, -- ответил Поль.
      -- Молодчина! Я сам не пойму, чего ради влез в эту кашу. Жизнь собачья, а денег -- ни гроша. Останься я просто адвокатом, был бы я теперь богачом... Покой! Покой и деньги! -- продолжал он. -- Только после сорока начинаешь это ценить. А ведь после сорока -- еще жить да жить! Сильная мысль, а? Намотайте это себе на ус, юноша, и навсегда избавитесь от чудовищных ошибок. Если бы в двадцать лет все понимали, что начинаешь жить только после сорока... Кухня миссис Бест-Четвинд, парк миссис Бест-Четвинд... -- мечтательно проговорил сэр Хамфри. -- Но самое желанное здесь -- это сама очаровательная хозяюшка. Давно с ней знакомы?
      -- Месяца два, -- ответил Поль.
      -- Бесподобная женщина! -- сказал сэр Хамфри. Он глубоко затянулся. Из дома неслись приглушенные звуки патефона.
      -- И на кой черт ей этот дом? -- спросил он. -- Она попала под дурное влияние -- ей это на пользу не пойдет. Дьявольски двусмысленное положение: богатая женщина, а не замужем. Сплетням буквально нет конца. Марго следует найти мужа, человека, который упрочил бы ее положение, человека с положением в обществе!
      Без всякой связи с предыдущим, он принялся рассказывать о себе.
      -- "Меть высоко", -- говорил сэр Хамфри. -- Вот девиз, которого я придерживаюсь всю жизнь. Может, ты и не получишь того, чего добиваешься, но что-то тебе да перепадет. Будешь метить низко -- получишь шиш. Все равно как если швыряешь камнем в кошку. Когда я был мальчуганом, у нас во дворе это было любимым развлечением. Вы, юноша, в этом возрасте играли в крикет, но суть от этого не меняется. Целишься прямо -- промажешь. Возьми повыше -тогда попадешь. Это известно любому мальчишке. А сейчас я расскажу вам историю моей жизни.
      "Отчего это, -- с тоской думал Поль, -- все мои случайные знакомые прибегают именно к автобиографическому жанру?" Наконец он решил, что все дело в его располагающей внешности. Между тем сэр Хамфри повествовал о детстве и юности -- о семье из девяти человек, ютившейся в двух каморках, об отце-алкоголике, о матери, страдавшей припадками, о сестре, панельной девке, об одном брате, уголовнике, и о другом брате, глухонемом. Он повествовал о стипендиях и технических училищах, об удачах и провалах, об университетской карьере, сопровождавшейся блистательными успехами и небывалыми лишениями.
      -- Я служил корректором в "Холливелл пресс", -- распинался сэр Хамфри. -- А потом изучил стенографию и печатал в местных газетах проповеди, читавшиеся в университетской церкви...
      Пока он говорил, подстриженные тисы как будто посерели и покрылись трущобной копотью, а отдаленный голос патефона все больше напоминал развеселую шарманку, поющую во дворе.
      -- В Сконе я учился со стоящими парнями... -- Тут сэр Хамфри фамильярно помянул несколько высокопоставленных особ. -- Но никому из них не довелось пройти мой жизненный путь...
      Поль, по обыкновению, терпеливо слушал. Речь сэра Хамфри текла плавно -- он попросту повторял содержание собственной статьи, продиктованной вчера вечером для воскресной газеты. Он рассказывал Полю о своих первых судебных речах, о вошедших в историю парламентских выборах -- избирательной кампании либералов в 1906 году, и о напряженных днях, предшествовавших рождению коалиционного правительства во время войны.
      -- Мне нечего стыдиться! -- разглагольствовал сэр Хамфри. -- Я пробился дальше других. Если так пойдет, я в один прекрасный день возглавлю нашу партию. Но этой зимой у меня возникло ощущение, что я достиг предела. Настало время, когда я бы с радостью перешел в палату лордов, бросил писанину, завел бы лошадок, -- тут его глаза затуманились, как у модной актрисы, описывающей свою виллу, -- и еще -- яхту, и особнячок в Монте-Карло. Другим-то это раз плюнуть, и им это отлично известно. Надо дожить до моих лет, чтобы понять, как невыгодно рождаться на свет без приличного состояния.
      В воскресенье вечером сэр Хамфри предложил "перекинуться в картишки". Остальные отнеслись к этой идее холодно.
      -- Не слишком ли это легкомысленно? -- молвил Майлс. -- Ведь как-никак воскресенье... Я обожаю карты, особенно королей -- забавные старикашки! Но если мы будем играть на деньги, я могу огорчиться и заплакать. Сыграйте с Памелой, она у нас мужественная и решительная.
      -- Поиграем лучше на билльярде. У нас получится настоящий дачный вечер, -- предложил Дэвид. -- Или давайте устроим деревенский кавардак!
      -- Ах я старый греховодник, -- причитал Майлс, когда его наконец усадили за карты.
      Сэр Хамфри выиграл. Лорд Какаду просадил тридцать фунтов, достал бумажник и расплатился десятками.
      -- Он передергивал! -- сообщила Оливия и отправилась спать.
      -- Да что ты говоришь, дорогая! Мы его за это накажем: ничего он с нас не получит, -- ответил Майлс.
      -- Да ты что! Как можно!
      Питер бросил монетку и выиграл у сэра Хамфри в "орла и решку".
      -- Я как-никак хозяин, -- заметил он.
      -- В ваши годы, -- сказал сэр Хамфри Майлсу, -- мы ночи напролет резались в покер. Большие деньги выигрывали.
      -- Ах безобразник! -- ответил Майлс. Рано утром в понедельник "даймлер" министра перевозок отъехал от дома.
      -- Он, наверно, думал повидаться с мамой, -- объяснил Питер, -- но я ему объяснил, в чем у нее дело.