Упадок и разрушение

      -- Да нет, -- ухмыльнулся Филбрик. -- Субботним вечером на Эджвер-роуд. Обычное дело!
      -- О чем это дядя рассказывает? -- затеребили гувернантку младшие Клаттербаки.
      -- Так, ничего особенного. А ну-ка, мои хорошие, кто хочет еще пирожное?
      Малыши не заставили себя долго упрашивать и убежали, но впоследствии выяснилось, что перед отходом ко сну, когда девочка, стоя на коленках, читала молитву, братик прошептал ей на ухо: "Ножом по горлу и привет!" -так что еще долгое время мисс Клаттербак вздрагивала при виде автобуса с табличкой "Эджвер-роуд".
      -- У меня есть приятель в Саванне1, -- взял слово Сэм Клаттербак, -- так я от него такого понаслушался о неграх... Не при дамах будь сказано, они совершенно не умеют себя сдерживать... Понимаете, что я хочу сказать?
      -- Страсти-то какие! -- ужаснулся капитан Граймс.
      -- А я про что! Главное, даже и винить-то их за это нельзя. Так уж они устроены. Животные инстинкты, одним словом. Я лично так считаю -- подальше от них надо!
      -- Это точно! -- согласился Клаттербак-папа.
      -- Только что у меня состоялся презагадочный разговор с дирижером вашего оркестра, -- пожаловался Полю лорд Периметр. -- Он спросил меня, не хотел бы я познакомиться с его свояченицей;
      1 Город на юге США (штат Джорджия).
      я сказал, что ничего не имею против, на что он сообщил, что обычно берет за это фунт, но для меня готов сделать скидку. Как вы полагаете, милейший Пеннифут, что он все-таки имел в виду?
      -- Не нравится мне этот негритос, и все тут, -- говорил викарию полковник Сайдботтом. -- Я их знаю как облупленных еще по Судану. Отличные, доложу я вам, враги и отвратительные союзники. Пойду-ка потолкую в миссис Клаттербак. Откровенно говоря, леди П. хватила через край. Я, правда, забега не видел, но всему, согласитесь, есть свои границы...
      -- Репа дождя не любит, -- говорила леди Периметр.
      -- Не любит, не любит, -- поддакивала миссис Бест-Четвинд. -- А в Англию вы надолго?
      -- Мы все время живем в Англии, -- отвечала леди Периметр.
      -- Не может быть! Это просто прелестно... Но ведь здесь такая дороговизна, вы не находите?
      На эту тему леди Периметр могла говорить часами, но присутствие миссис Бест-Четвинд вдохновляло ее явно меньше, нежели общество полковницы Сайдботтом или супруги викария. С людьми побогаче леди Периметр чувствовала себя неуютно.
      -- Послевоенные трудности, -- кратко ответствовала она. -- А как поживает Бобби Пастмастер?
      -- Совсем спятил, -- сообщила миссис Бест-Четвинд. -- К тому же они с Чоки что-то не очень поладили. Вам Чоки понравится. Он просто влюблен во все английское. Мы уже осмотрели все соборы, а теперь начинаем знакомиться с загородными особняками. Кстати, собираемся заглянуть и к вам в Тангенс.
      -- Милости просим. Теперь мы, правда, все больше в Лондоне... А какие соборы, мистер Чоки, произвели на вас наибольшее впечатление?
      -- Видите ли, -- внесла поправку миссис Бест-Четвинд. -- Это я называю его Чоки. А вообще эту прелесть зовут мистер Себастьян Чолмондлей.
      -- Все произвели впечатление, -- ответил мистер Чолмондлей. -- Все до одного. Когда я гляжу на собор, у меня внутри все поет. Обожаю культуру. Вы-то думаете -- раз ты негр, то тебе на все, кроме джаза, наплевать. Да весь джаз в мире ничто перед одним камнем старинного собора!
      -- Это он серьезно, -- вставила миссис Бест-Четвинд.
      -- Вы так интересно рассказываете, мистер Чолмондлей... В детстве я жила недалеко от собора в Солсбери, но таких сильных чувств, признаться, не испытывала, хотя джаз я и вовсе не переношу.
      -- Собор в Солсбери представляет, леди Периметр, несомненную историческую ценность, но, на мой взгляд, в архитектурном отношении собор в Йорке утонченнее.
      -- Ах ты мой архитектор! -- воскликнула миссис Бест-Четвинд. -- Так бы тебя и съела.
      -- Вы, наверное, впервые в английской школе? -- осведомился доктор.
      -- Ну да, впервые! Расскажи-ка, пупсик, где мы с тобой побывали.
      -- Мы осмотрели все школы, даже самые новые. И знаете, новые ему понравились больше.
      -- Они просторнее. В Оксфорде бывали?
      -- Я там учился, -- кротко заметил доктор.
      -- Серьезно? А я и в Оксфорде был, и в Кембридже, и в Итоне, и в Харроу. Вот это да! Люблю, чтоб все было культурно. Кое-кто из наших приезжает сюда и дальше ночных клубов ни ногой. А я Шекспира читал, -сказал Чоки. -- Читал "Макбета", "Гамлета", "Короли Лира". А вы?
      -- И я читал, -- сказал доктор.
      -- Мы ведь все такие артистичные, -- продолжал гость. -- Как дети, любим петь, любим яркие краски, у нас у всех врожденный вкус. А вы презираете несчастного черного человека.
      -- Да нет, отчего же, -- запротестовал доктор.
      -- Дайте ему договорить до конца, -- попросила миссис Бест-Четвинд. -Согласитесь, что он -- просто чудо!
      -- По-вашему, у несчастного черного человека нет души. Плевать вы хотели на несчастного черного человека. Бейте его, опутайте цепями, морите голодом и непосильным трудом... -- Поль обратил внимание, что при этих словах глаза леди Периметр загорелись хищным огнем. -- Но черный человек и тогда останется таким же человеком, как и вы. Разве он не дышит тем же воздухом? Разве он не ест и не пьет? Разве он не ценит Шекспира, старинные церкви, картины великих мастеров, как и вы? Он так нуждается в вашем сострадании. Протяните же ему руку помощи ? и вызволите из пучины рабства, куда ввергли его ваши предки. О, белые люди, почему вы отказываетесь протянуть руку помощи несчастному черному человеку, вашему брату?
      -- Радость моя, -- сказала миссис Бест-Четвинд. -- Не надо так волноваться. Здесь все друзья.
      -- Это правда? -- спросил Чоки. -- Тогда я им, пожалуй, спою.
      -- Не стоит, милый. Лучше выпей чаю.
      -- В Париже у меня была знакомая, -- рассказывала гувернантка Клаттербаков, -- так ее сестра знала девушку, которая во время войны вышла замуж за солдата-негра. Вы даже не можете представить, что он себе позволял. Джоан, Питер, бегите к папе, спросите, не хочет ли он еще чая... Он связывал ее по рукам и ногам и оставлял на всю ночь на каменном полу. Целый год она не могла развода добиться.
      -- ... подрезали крепления у палаток и закалывали наших бедняг прямо через парусину, -- вспоминал полковник Сайдботтом.
      -- По вечерам их на Шафтсбери-авеню или Черинг-Кросс хоть пруд пруди, -- рассказывал Сэм Клаттербак. -- Женщины к ним так и липнут.
      -- Напрасно их вообще освобождали, -- вставил викарий. -- В прежние времена им жилось куда лучше, уверяю вас...
      -- Ума не приложу, -- говорила Флосси, -- почему миссис Бест-Четвинд так уныло одевается. При ее-то деньгах.
      -- Колечко на ней фунтов пятьсот стоит, не меньше, -- заметил Филбрик.
      -- Не хочешь поговорить с викарием о Боге? -- обратилась миссис Бест-Четвинд к своему спутнику. -- Чоки без ума от религии, -- пояснила она.
      -- Мы -- народ набожный, -- пояснил Чоки.
      -- Оркестр уже битый час играет "Воины Харлеха", -- сказал доктор Фейган. -- Диана, пойди попроси их сыграть что-нибудь другое.
      -- Знаете, дорогая, иной раз я ловлю себя на мысли, что негры быстро надоедают, -- сказала миссис Бест-Четвинд леди Периметр. -- Вы со мной не согласны?
      -- У меня, к сожалению, недостаточный опыт в этой области.
      -- Уверяю вас, они бы вам понравились. Но иногда с ними ужасно тяжело. Они такие серьезные... А кто этот очаровательный пьяница?
      -- Этот человек стрелял в моего сына.
      -- Какой кошмар! Не убил? Мы с Чоки на днях были в гостях, так он, представляете, подстрелил одного типа. Развеселился! Порой с ним просто сладу нет. Это сегодня он паинька и помнит про социальные различия. Надо идти вызволять викария.
      В шатер, бочком, как краб, проник почтительно-раболепный начальник станции.
      -- Чем порадуете, любезнейший? -- приветствовал его доктор.
      -- Дама дымит при сигарете можно "Воины Харлеха" больше ничего, вот как.
      -- Ничего не понимаю!
      -- "Воины Харлеха" годится очень другая музыка священная никак не можем богохульство сделать при сигарете с дамой, вот как!
      -- Этого еще недоставало. Не могу же я запретить курить миссис Бест-Четвинд. Должен вам сказать, что ваше поведение просто возмутительно.
      -- Грех богохульствовать бесплатно спаси Создатель фунт добавить, вот как.
      Доктор Фейган протянул начальнику станции еще один фунт. Тот удалился, и вскоре оркестр грянул на редкость трогательный вариант гимна "Льется свет в твоих чертогах ярче солнца и луны".
      Глава 10
      POST MORTEM1
      Когда последняя машина с гостями скрылась из виду, доктор с дочерьми и Поль с Граймсом зашагали по аллее к замку.
      -- Откровенно говоря, сегодняшний праздник принес сплошные разочарования, -- сказал доктор. -- Все пошло насмарку, несмотря на наши старания.
      -- И расходы, -- добавила Динги.
      -- Весьма огорчил меня и неуместный спор мистера Прендергаста с чернокожим спутником миссис Бест-Четвинд. Я десять лет работаю с мистером Прендергастом, но таким агрессивным вижу его впервые. Не к лицу ему это. И уж совсем напрасно вмешался Филбрик. Я, признаться, даже испугался. Все трое страшно рассердились, а все из-за какого-то небольшого разногласия в оценке церковной архитектуры.
      -- Мистер Чолмондлей такой ранимый, -- заметила Флосси.
      -- Даже чересчур. Он, кажется, решил, что, коль скоро мистер Прендергаст приветствует введение перегородок, отделяющих клирос от нефа, то он расист. Почему вдруг? Не вижу в этом никакой логики. Конечно, мистеру Прендергасту следовало бы поскорее перевести разговор на другую тему, а уж какое отношение имеет Филбрик к церковной архитектуре, совсем непонятно.
      -- Филбрик не простой дворецкий, -- заметила Динги.
      -- Вот именно, -- сказал доктор. -- Дворецкий в бриллиантах! Подумать только.
      -- Мне не понравилась речь леди Периметр, -- сказала Флосси. -- А вам?
      -- Мне тоже, -- сказал доктор, -- а уж миссис Клаттербак и подавно. Все эти разговоры насчет забега. Хорошо, что юный Клаттербак показал такие отменные результаты на предварительных соревнованиях.
      -- И еще она все время про какую-то охоту говорила, -- вставила Динги. -- При чем тут охота?
      -- Леди Периметр не слишком-то разбирается в спорте, -- сказал доктор. -- Я и раньше обращал внимание, что женщины ее круга склонны видеть в легкой атлетике сильно ухудшенный вариант лисьей охоты. Что совершенно не соответствует действительности. Не могу взять в толк, почему она так остро восприняла слова мистера Чолмон-длея насчет жестокого обращения с животными. Поистине неуместная обида! Не одобряю и ее реплики насчет либеральной партии. Ведь она же знала, что мистер Клаттербак трижды баллотировался от либералов. Одним словом, разговор получился на редкость неприятным. Когда она уехала, я, признаться, вздохнул с облегчением.
      1 Медицинское вскрытие (букв.: после смерти, лат.).
      -- Какое миленькое авто у миссис Бест-Четвинд, -- сказала Флосси, -- но зачем она хвастается ливрейным лакеем?
      -- Лакей еще что, -- сказала Динги. -- А вот ее спутник... Представляете -- он спросил меня, слыхала ли я о Томасе Гарди.
      -- А меня пригласил поехать с ним в Рейгейт1 на воскресенье, -- сообщила Флосси. -- Он такой галантный...
      -- Флоренс, надеюсь, ты отказала?!
      -- Да, -- вздохнула Флосси, -- отказала.
      Некоторое время шагали молча, потом заговорила Динги:
      -- А что прикажешь делать с фейерверком? Из-за тебя ведь купили.
      -- Сейчас мне не до фейерверка, -- сказал доктор. -- Отложим до лучших времен.
      Вернувшись в учительскую, Поль с Граймсом молча уселись в кресла. Оставленный без присмотра, камин еле теплился.
      -- Итак, старина, -- сказал Граймс, -- стало быть, конец?
      -- Конец, -- сказал Поль.
      -- Растаяла веселая толпа?..
      -- Растаяла.
      -- И снова тишь да гладь да божья благодать?
      -- Именно.
      -- Воспитание леди Периметр оставляет желать лучшего, согласен?
      -- Согласен.
      -- А Пренди-то как осрамился, а? .
      -- Угу.
      -- Эге, дружище, да ты что-то совсем раскис. Праздничное похмелье? Устал от светской суеты?
      -- Послушай, -- не выдержал Поль. -- А какие, по-твоему, отношения у миссис Бест-Четвинд с этим самым Чолмондлеем?
      -- Вряд ли она печется исключительно о расширении его кругозора.
      -- Мне тоже так показалось...
      -- Похоже, все упирается в добрую старую постель.
      -- Может быть.
      -- Не может быть, а так оно и есть. Господи, это что еще за грохот?
      Вошел мистер Прендергаст.
      -- Пренди, старина, -- сказал Граймс. -- Ты изрядно подмочил репутацию педагогов нашего заведения.
      -- К чертовой бабушке педагогов. Что они смыслят в перегородках у клироса?
      -- Ты только не волнуйся. Здесь все свои. Поставим такие перегородки, какие скажешь.
      -- Дай им волю, так они и младенцев крестить перестанут. Нет-с, церковь была и будет непоколебимой в вопросах нравственных и духовных. Конечно, зайди речь о проблеме еды и питья, -- запинаясь продолжал мистер Прендергаст, -- еды и питья, а не крещения младенцев... питья.
      И он плюхнулся на стул.
      -- Печальный случай, -- изрек Граймс. -- Очень даже печальный. Пойми же, Пренди, ты сегодня дежуришь, а через две минуты звонок.
      -- Тили-бом, тили-бом, загорелся кошкин дом!
      -- Пренди, это ребячество.
      -- Есть песенки про колокола и про колокольчики -- дверные, лесные и пастушьи, про то, как на свадьбе звонят, и на похоронах, и при выносе святых даров.
      Поль с Граймсом невесело переглянулись.
      -- Боюсь, что кому-то из нас придется отдежурить вместо него.
      -- Еще чего, -- сказал Граймс. -- Мы ведь с тобой собрались к миссис Роберте. От одного вида Пренди у меня в глотке пересохло.
      -- Нельзя же его так бросить.
      -- Ничего с ним не случится. Больше обычного наши паршивцы хулиганить не будут.
      -- А вдруг старик застукает его в таком виде?
      -- Не застукает.
      Зазвенел звонок. Мистер Прендергаст вскочил, поправил парик и, опершись о камин, застыл в торжественной позе.
      -- Молодчина! -- сказал Граймс. -- А теперь ступай к нашим детишкам и немножко вздремни.
      Напевая что-то себе под нос, мистер Прендергаст двинулся в путь.
      -- Так-то оно лучше будет, -- сказал Граймс. -- Временами, знаешь ли, я люблю его, как сына. А ловко он врезал этому мавру насчет церквушек, да?
      1 Старинный город на юго-востоке Англии, центр туризма.
      Рука об руку шагали друзья по аллее.
      -- Миссис Бест-Четвинд приглашала меня навестить ее, когда я буду в Лондоне, -- сказал Поль.
      -- Серьезно? В таком случае желаю удачи. Высший свет и блестящее общество не моя стихия, но если ты до этого охотник, миссис Бест-Четвинд -то, что надо. Какую газету ни откроешь -- обязательно на ее фотографию наткнешься.
      -- Ну и как она получается? -- полюбопытствовал Поль. Граймс с интересом на него уставился:
      -- Обыкновенно получается, а что ты, собственно...
      -- Нет, нет, я просто так спросил. Духовой оркестр Лланабы в полном составе расположился в пивной миссис Роберте: перебраниваясь, музыканты делили добычу.
      -- Вот и трудись "Воины Харлеха" потом священные нечестно давать мне сколько всем кормить свояченицу надо скажите джентльмены, вот как, -обратился к ним начальник станции.
      -- Не поднимай волну, старина, -- шепнул Граймс, -- а то возьму да и расскажу твоим ребятам про фунт, что ты содрал с доктора.
      Дебаты продолжались по-валлийски, но было видно, что начальник станции умерил свой пыл.
      -- Ловко я его, а? -- обратился Граймс к Полю. -- Ты уж мне поверь -- в валлийские тяжбы лучше не вмешиваться. Ирландцы набьют друг другу морды -- и дело с концом, а эти будут нудить одно и то же до скончания века. Они еще год будут делить эти несчастные три фунта, помяни мое слово.
      -- А мистер Бест-Четвинд давно умер? -- спросил вдруг Поль.
      -- По-моему, недавно, а что?
      -- Ничего, я просто так. Некоторое время они молча курили.
      -- Если Бест-Четвинду пятнадцать, -- снова заговорил Поль, -- то ей может быть всего тридцать один, так?
      -- Влюбился! -- изрек Граймс.
      -- Ничуть.
      -- По уши!
      -- Глупости.
      -- Нежно, но страстна, а?
      -- Перестань.
      -- Сражен стрелой Купидона-проказника.
      -- Вздор.
      -- Весенние надежды, юные мечты?
      -- Нет.
      -- А учащение пульса?
      -- Нет же.
      -- А сладкое томленье взволнованной души, хе-хе?
      -- Ерунда.
      -- Любит не любит, так?
      -- Да ну тебя!
      -- Frisson? Je ne sais quoi?1
      -- Ничего подобного.
      -- Лжец! -- подвел итог Граймс.
      Снова помолчали, потом Поль выдавил из себя:
      -- А знаешь, ты, кажется, прав.
      -- То-то же, старина. Скорее в бой и возвратись с победой. За вас и ваше счастье. Твое здоровье.
      Поль, поддерживаемый заботливым Граймсом, возвращался домой новым человеком. Вечерние занятия давно окончились. У камина в учительской стоял Прендергаст и довольно ухмылялся.
      -- Привет старому винному бурдюку! Как дела, Пренди?
      -- Превосходно! -- отвечал мистер Прендергаст. -- Лучше не бывает. Я выпорол двадцать три ученика.
      Глава 11
      ФИЛБРИК (продолжение)
      На другой день воинственность мистера Прендергаста бесследно улетучилась.
      -- Голова болит? -- спросил Граймс.
      -- Признаться, побаливает.
      -- В глазах резь? Пить хочется?
      -- Немножко.
      -- Бедняга! Как мне все это знакомо. Зато хоть погулял на славу, скажешь -- нет?
      -- Вчерашнее я помню весьма смутно, но в замок я возвращался с Филбриком, и он мне все про себя рассказал. Оказывается, он очень богат и никакой не дворецкий.
      1 Трепет? Сам не знаю, что со мной? (фр.)
      -- Знаю, -- сказали в один голос Поль с Граймсом.
      -- Как, вы оба знаете? Лично для меня это было полнейшей неожиданностью, хотя и раньше, признаться, я замечал в нем некоторую надменность. Но мне все кажутся надменными. Значит, он вам все-все рассказал? И как португальского графа застрелил, да?
      -- Нет, этого он мне не рассказывал, -- сказал Поль.
      -- Португальского графа, говоришь, застрелил? А ты, часом, не ослышался, дружище?
      -- Нет, нет. Я был страшно удивлен. Наш дворецкий на самом деле -- сэр Соломон Филбрик, судовладелец.
      -- Писатель, ты хочешь сказать, -- возразил Граймс.
      -- Бывший взломщик, -- сказал Поль. Коллеги переглянулись.
      -- Похоже, братцы, нас водят за нос, -- подытожил Граймс.
      -- Вот что я услышал, -- продолжал мистер Прендергаст. -- Все началось с нашего спора с этим чернокожим юношей о церковной архитектуре. Тогда-то и выяснилось, что у Филбрика есть особняк и живет он на Карлтон-Хаус-Террас.
      -- Да нет же, в Кембервелл-Грине.
      -- А не в Чейни-Уоке?
      -- Я рассказываю с его собственных слов. Особняк у него, повторяю, на Карлтон-Хаус-Террас. Адрес я хорошо запомнил, потому что сестра миссис Крамп одно время служила гувернанткой в доме по соседству. Филбрик поселился там с актрисой, которая, как это ни огорчительно, не была его женой. Как ее звали, я забыл, помню только, что имя очень известное. Однажды в клубе "Атенеум" к Филбрику подошел архиепископ Кентерберийский и сказал, что правительство обеспокоено его беспутной жизнью, но что если он пересмотрит свое поведение, то его сделают пэром. Филбрик отказался. Он, между прочим, католического вероисповедания, забыл вам сказать. Это, правда, ни в коей мере не объясняет, почему он у нас обосновался, несомненно лишь одно -- он человек известный и влиятельный. Он рассказывал, что его корабли плавают по всему свету.
      Как-то раз они с актрисой устроили званый ужин. Потом сели играть в баккара. Среди гостей был некий португальский граф, весьма подозрительная, по словам Филбрика, личность из дипломатической миссии. Вскоре игра превратилась в состязание между ними двоими. Филбрику страшно везло, и граф сначала проиграл все наличные, а затем стал писать долговые расписки и написал их великое множество.
      Наконец где-то под утро граф сорвал с пальца графини -- она сидела рядом и как завороженная следила за игрой -- кольцо с громадным изумрудом. С голубиное яйцо, как сказал мне Филбрик.
      "Это наша семейная реликвия со времен первого крестового похода, -сказал португальский граф. -- Я так надеялся оставить ее моему несчастному маленькому сыну". -- И с этими словами он бросил изумруд на стол.
      "Ставлю новый четырехтрубный лайнер "Королева Аркадии"", -- сказал Филбрик.
      "Мало", -- сказала графиня.
      "...паровую яхту "Ласточка", четыре буксира и угольную баржу", -отчеканил Филбрик. Все встали и как один зааплодировали его великодушному жесту. Сдали карты. Выиграл Филбрик. Учтиво поклонившись, он вручил изумруд португальской графине.
      "Вашему сыну", -- сказал он. Опять все зааплодировали, но португальский граф был вне себя от ярости. "Вы растоптали мою честь, -- заявил он. -- Но мы, португальцы, знаем, как смывать подобные оскорбления".
      Не теряя времени даром, они отправились в Хайд-парк, благо он был в двух шагах. Светало. Противники сошлись, грянули выстрелы. У подножия статуи Ахилла Филбик смертельно ранил португальского графа. Его так и оставили лежать с дымящимся пистолетом в руке.
      Садясь в автомобиль, португальская графиня поцеловала Филбрику руку. "Никто ничего не узнает, -- сказала она. -- Пусть думают, что это самоубийство. Только мы с вами будем знать правду". Но Филбрика словно подменили. Он прогнал актрису и долгими ночами блуждал в глубокой печали по опустевшему дому, удрученный содеянным. Португальская графиня позвонила ему, но он сказал ей, что она не туда попала. Наконец, он решил исповедаться. Ему было сказано оставить дом и состояние и в течение трех лет жить среди обездоленных. Вот он и приехал к нам, -- эпически закончил мистер Прендергаст. -- Разве вам он рассказывал что-то другое?
      -- О да! -- сказал Поль.
      -- Абсолютно ничего общего, -- сказал Граймс. -- Разговорились мы одним вечером у миссис Робертс. Вот что я услышал. Филбриков папаша был человек со странностями. Разбогател он еще в молодости, на алмазных приисках, а потом осел в провинции и решил на старости лет подзаняться изящной словесностью. У него было двое детей: Филбрик и дочка Грейси. В Филбрике старик души не чаял, а на Грейси смотрел как на пустое место. Грейси только-только читала по складам "Кошка села на окошко", а Филбрик уже шпарил наизусть всего Шекспира -- "Гамлета" и все такое прочее. Когда Филбрику исполнилось восемь лет, в местной газете опубликовали сонет его сочинения. После этого для Грейси настали и вовсе черные дни, жила она на кухне, словно Золушка, а смышленый чертенок Филбрик как сыр в масле катался, сыпал цитатами, заливался соловьем. Потом Филбрик окончил Кембридж и в Лондоне обосновался, стал книги писать. Старик, сами понимаете, в полном восторге, Филбриковы творения в синий сафьян переплетает и в особый шкаф ставит, а на шкафу -бюст Филбрика. Бедняжке Грейси стало совсем невмоготу, вот она взяла и удрала с каким-то молодым человеком -- он автомобилями торговал. В книгах он не смыслил ни черта, да и в автомобилях, как вскоре выяснилось, тоже. Помирая, старик все завещал Филбрику, а Грейси досталось несколько книжек и больше ничего. Автомобилист женился в надежде, что от тестя что-нибудь да перепадет, но когда оказалось, что надеяться не на что, он живо смотал удочки. Филбрик и бровью не повел. По его словам, он жил тогда ради искусства. Он только нанял квартиру попросторнее и снова давай книжки писать. Не раз приходила к нему Грейси, просила ей помочь, но Филбрику было не до сестры -- он писал. Делать нечего, нанялась Грейси кухаркой в один дом в Саутгейте, а через год померла. Поначалу Филбрик особо не огорчался, померла и померла, но недели через две начали твориться странности. В спальне, в кабинете, по всему дому запахло кухней. Филбрик позвал архитектора. Тот никакого запаха не учуял, но по требованию Филбрика перестроил кухню и понаставил уйму вентиляторов. Вонь только усилилась. Даже одежда насквозь пропахла горелым жиром, так что бедняга Филбрик нос на улицу высунуть боялся. Наладился он было за границу -- но и Париж провонял английской кухней. А тут еще стал ему мерещиться стук тарелок -- гремят по ночам, заснуть не дают, а днем в кабинете донимают, где уж тут книги сочинять. Сколько раз он просыпался ночью и слышал, как рыба на сковородке жарится, трещит и чайники свистят. Тогда его и осенило -- Грейси! Это она не дает ему покоя. Не долго думая, отправился он в Общество Потусторонних Связей и попросил, чтобы ему устроили с ней разговор. Филбрик спросил, как искупить вину, а Грейси ему ответила, что он должен год прожить среди прислуги и написать книгу, чтобы все почувствовали, как ей несладко живется. Филбрик взялся за дело. Сперва он нанялся поваром, но это было не по его части: семья, на которую он готовил, отравилась, и ему пришлось уволиться. Вот он и приехал к нам. Филбрик говорит, что эту книгу нельзя читать без слез, и все обещал мне ее как-нибудь показать. Ну как, похоже на то, что он наплел Прейди?
      -- Не очень. А насчет женитьбы на Динги он ничего не говорил?
      -- И словом не обмолвился. Сказал только, что когда запах исчезнет, он будет самым счастливым человеком на свете. Невеста у него, правда, какая-то есть -- поэтесса из Челси, кажется. Не пожелал бы я иметь такого шурина. Правда, и моя Флосси не подарок, что верно, то верно. Да уж чего тут говорить, старая песня...
      Поль, со своей стороны, поведал друзьям о "Барашке и флаге", а также о Тоби Кратвелле.
      -- Хотелось бы только знать, -- сказал он в заключение, -- кто из нас услышал правду.
      -- Никто, -- уверил его мистер Прендергаст.
      Глава 12
      АГОНИЯ КАПИТАНА ГРАЙМСА
      Через два дня Поль и Бест-Четвинд встретились за органом в местной церкви.
      -- По-моему, я сейчас сыграл неважно?
      -- Ты прав.
      -- Можно, я чуточку передохну?
      -- Сделай милость.
      -- У Тангенса нога вся распухла и почернела, -- весело сообщил Бест-Четвинд.
      -- Какой кошмар! -- сказал Поль.
      -- Утром я получил письмо от мамаши, -- продолжал Бест-Четвинд. -- Там есть кое-что про вас. Хотите, прочитаю?
      Он извлек конверт. Письмо было написано на очень плотной бумаге.
      -- Сначала тут о скачках и про ссору с Чоки. Ему, видите ли, не понравилось, как она перестроила наш загородный дом. Пора бы уж и спровадить этого типа, как вы думаете?
      -- А про меня что? -- сказал Поль.
      -- Вот, пожалуйста: "И еще, моя радость, в твоем последнем письме столько ошибок, что просто ужас. Ты ведь знаешь, как я хочу, чтобы ты был умницей, поступил в Оксфорд и вообще. Может быть, тебе позаниматься немножко на каникулах, как ты считаешь? Ты только не сердись. С каким-нибудь славным молодым преподавателем. Например, с тем вашим симпатичным, ты еще его хвалил? Как ты думаешь, сколько ему предложить? Я ведь в таких делах ничего не смыслю. Я имею в виду не того, кто тогда напился, хотя и он очень мил". Вот видите, -- сказал Бест-Четвинд. -- О вас речь. Не о Граймсе же.
      -- Я подумаю, -- сказал Поль. -- Вообще-то мысль неплохая...
      -- Неплохая-то она неплохая, -- задумчиво протянул Бест-Четвинд, -- но когда преподаватель очень всерьез относится к своим обязанностям, хорошего мало -- этот Прендергаст меня на днях выпорол.
      -- Значит, никаких уроков органа! -- предупредил Поль. Вопреки ожиданиям Поля, Граймс выслушал вести без энтузиазма. Он сидел в учительской у камина и уныло грыз ногти.
      -- Поздравляю, дружище, -- безучастно обронил он. -- Это хорошо. Рад за тебя, ей-богу, рад.
      -- Говоришь, рад, а сам мрачный.
      -- Разве? Вообще-то, я опять в луже.
      -- Что-нибудь серьезное?
      -- Увы!
      -- Извини, я не знал. Что же теперь делать?
      -- Пока пришлось объявить о помолвке.
      -- Представляю, как радуется Флосси.
      -- Уж это как пить дать, радуется, черти бы ее драли.
      -- А как старик?
      -- Обалдел, конечно. Сидит теперь, думу думает. Ничего, глядишь, все еще образуется.
      -- Конечно, образуется, почему бы и нет?
      -- Есть, брат, одна тонкость. Я вроде бы тебе не говорил -- я ведь уже женат.
      Вечером Поля вызвали к директору. Доктор Фейган был в двубортном смокинге, который при появлении Поля он судорожно одернул. Вид у него был постаревший и больной.
      -- Видите ли, Пеннифезер, -- начал он. -- Сегодня утром на меня обрушилось несчастье, вернее сказать, два несчастья. Первого, как это ни прискорбно, следовало ожидать. Ваш коллега Граймс был изобличен -- с предъявлением доказательств, не оставляющих сомнений в его виновности -- в проступке, или, иначе выражаясь, в образе действий, которого я не в состоянии ни понять, ни извинить. С вашего разрешения, я опускаю подробности. Впрочем, это бы еще полбеды -- за долгие годы работы в школе мне не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями. В состояние крайнего -- скажем так -- удручения меня повергло нечто совсем другое: сегодня я узнал, что этот человек помолвлен с моей старшей дочерью. Чего я, дорогой Пеннифезер, уж никак не ожидал. В сложившихся обстоятельствах я вынужден рассматривать помолвку как самое настоящее и, замечу, совершенно незаслуженное оскорбление в свой адрес. Я обращаюсь к вам, Пеннифезер, исключительно потому, что за недолгое наше знакомство убедился, что вы человек достойный доверия и уважения.
      Доктор вынул из кармана крепдешиновый платок, с чувством высморкался и продолжал:
      -- Согласитесь, что Граймс не тот человек, которого хотелось бы видеть своим зятем. Я бы простил ему его протез, вечное нищенство, вопиющую безнравственность, гадкую физиономию. И с его омерзительным лексиконом я бы тоже смирился -- будь он хоть немного джентльменом. Не сочтите меня снобом. Конечно, как вы уже, вероятно, заметили, я отношусь с предубеждением к низшему сословию. Что поделаешь -- это действительно так. Я был женат на женщине из низов. Но мы несколько отвлеклись. Я хотел вам сказать вот о чем. Побеседовав с этой несчастной, с Флосси, я пришел к выводу, что она не питает к Граймсу никаких нежных чувств.