Упадок и разрушение

      -- Ты не должен рассуждать при мне о преподавателях в таком тоне.
      -- Но все наши так думают. Кроме того, Граймс носит кальсоны. Как-то раз он послал меня принести ему шляпу, и я заглянул в его список белья, отданного в стирку. Надо же -- в кальсонах ходит.
      На другом конце столовой что-то стряслось.
      -- Клаттербака, похоже, опять стошнило, -- пояснил Бест-Четвинд. -- Его всегда тошнит от баранины.
      Мальчик, сидевший справа от Поля, впервые за все это время подал голос.
      -- А мистер Прендергаст носит парик, -- доложил он, страшно смутился и захихикал.
      -- Это Бриггс, -- сказал Бест-Четвинд. -- Но мы зовем его Брюкс. В честь папашиного магазина.
      -- И неостроумно, -- отозвался Бриггс.
      Школьная форма учащихся Итона и ряда других привилегированных частных школ состоит из короткой черной куртки, черного жилета, брюк в узкую полоску, белой рубашки и крахмального воротничка.
      Вопреки всем опасениям Поля первое знакомство оказалось удачным и найти общий язык с детьми было не так уж и сложно.
      Через некоторое время все встали, и в нарастающем гаме мистер Прендергаст принялся читать молитву. Вдруг кто-то гаркнул: "Пренди!" -- под самым ухом у Поля.
      -- ...Per Christum Dominum Nostrum. Amen.1, -- закончил мистер Прендергаст. -- Бест-Четвинд, это ты крикнул?
      -- Я, сэр? Да что вы, сэр!
      -- Пеннифезер, это Бест-Четвинд крикнул или нет?
      -- Нет, -- сказал Поль, и Бест-Четвинд посмотрел на него с благодарностью, потому что крикнул, разумеется, он. У выхода Поля подхватил под руку капитан Граймс.
      -- Паскудно кормят, старина, верно я говорю? -- сказал он.
      -- Неважно, -- согласился Поль.
      -- Сегодня у нас дежурит Пренди. Лично я -- в пивную. Не хочешь составить компанию?
      -- С удовольствием, -- сказал Поль.
      -- Против Пренди я ничего не имею, -- продолжал Граймс. -- Но его никто не слушается. Правда, он носит парик. А ежели у тебя парик, какая тут может быть дисциплина. У меня вот, к примеру, протез, но это совсем другое дело. Дети такие вещи уважают. Думают, что я ногу на войне потерял. На самом деле, что, разумеется, строго между нами, я угодил под трамвай в Стоке-на-Тренте, будучи в сильном подпитии. Но зачем, спрашивается, трезвонить об этом прискорбном случае на всех углах, верно я говорю? Но ты мне внушаешь доверие, сам не знаю почему. Думаю, мы с тобой сойдемся.
      -- Надеюсь, -- ответил Поль.
      -- В последнее время мне очень не хватало товарища, -- говорил Граймс. -- До тебя тут работал неплохой парень, задавался малость, правда. Гонял себе на мотоцикле. Директорские девицы его невзлюбили. С мисс Фейган ты уже познакомился?
      -- Их ведь, кажется, две?
      -- И обе стервы, -- молвил Граймс и добавил мрачно: -- Я ведь женюсь на Флосси.
      -- Не может быть. Это на которой же?
      -- На старшей. Мальчишки зовут их Флосси и Динги. Старику мы пока что не объявились. Зачем спешить: вдруг опять в лужу сяду. Тогда-то и выложим козыри. Лужи мне все одно не миновать. А вот и наша пивная. Уютное местечко. Пиво здешнее делает Клаттербаков папаша. И неплохо, подлец, делает. Будьте добры, миссис Роберте, нам две кружечки.
      В дальнем углу они приметили Филбрика, который что-то с жаром объяснял по-валлийски какому-то немолодому и малоприятному на вид субъекту.
      -- Его только тут не хватало, нахала этакого, -- сказал Граймс.
      Миссис Роберте принесла кружки. Граймс хлебнул пива и блаженно вздохнул.
      -- Два года учительствую, но еще ни разу до конца семестра дотянуть не удавалось, может, хоть теперь повезет? -- задумчиво проговорил он. -Поразительное дело: месяц-другой все идет как по маслу, а потом бац! -- и я в луже. По всему видать, не для того явился на божий свет, чтоб детей учить, -- продолжал он, глядя в пространство. -- Если что меня губит, так это темперамент. Страстный я больно.
      -- А легко потом бывает подыскать работу? -- поинтересовался Поль.
      -- Поначалу не очень, но на все есть свои приемы. Опять-таки не следует забывать, что учился я не где-нибудь, а в привилегированной школе. А это кое-что да значит. В нашем благословенном английском обществе ведь как заведено: ежели ты в хорошей частной школе обучался, с голоду тебе помереть не дадут ни за что. Бывает, сперва помучаешься лет пять -- ну и что, все равно возраст такой, что все в это время мучаются, но потом зато система вывезет.
      А я так и вообще легко отделался. Первый раз меня вытурили, когда мне только-только шестнадцать стукнуло. Но мой воспитатель сам в хорошей школе обучался. Знал человек, что к чему. "Слушай меня внимательно, Граймс, -сказал он, -- наломал ты дров, и оставить я тебя не могу -- я должен блюсти дисциплину. Но мне не хотелось бы поступать жестоко, начни-ка ты, братец, все сначала". В общем, сел он и написал рекомендательное письмо моим будущим хозяевам. Не письмо, а поэма! Я тебе как-нибудь его покажу. Если б ты знал, сколько раз оно меня выручало. Вот что значит аристократическое учебное заведение. Провинился -- накажут, но уж зато и пропасть не дадут.
      Я даже хотел пожертвовать гинею в фонд помощи ветеранам войны. Я чувствовал, что прямо-таки обязан это сделать. Ей-богу, жаль, что так и не собрался.
      В общем, устроился я на работу. У моего дядюшки в Эдмонтоне фабрика была, щетки делали. Все шло лучше не придумаешь. Но тут война началась, и стало мне не до щеток. Ты небось не воевал, молодой еще был? Да-а, доложу я тебе, вот было времечко -- красота да и только. За всю войну, поверишь ли, и дня трезвым не был! А потом бац! -- сел в лужу, и на сей раз основательно. Во Франции дело было. Они мне и заявили: "Будь мужчиной, Граймс! Не позорь полк трибуналом. Даем тебе револьвер. И полчаса времени. А что делать -- сам знаешь. Не поминай лихом, дружище!" Говорят они, а сами только что не рыдают.
      1 Во имя Иисуса господа нашего. Аминь (лат.).
      Сижу я, значит, и на револьвер гляжу. Несколько раз его к виску подносил -- и опускал. А в голове одно: "Те, кто в хороших школах обучались, так не кончают!" И тянулись эти самые полчаса целую вечность. Но, на мое счастье, стоял там графинчик с виски. Они тоже к нему, надо полагать, приложились, а то с чего бы им, сам посуди, так растрогаться? Короче, когда они вернулись, графинчик был пуст, а я смотрю на них -- и не могу удержаться от смеха -- на нервной почве, не иначе! Знаю, что не прав, но ты бы видел, как они удивились, когда оказалось, что я жив-здоров, да вдобавок пьян.
      "Мерзавец!" -- говорит наш полковник, а меня еще пуще смех разбирает. Одним словом, меня -- под замок, а дело мое -- в трибунал. Врать не стану -на следующий день мне уже не до смеха было. Судить меня приехал майор из другого батальона. Заходит он ко мне, а я смотрю на него и понимаю, что мы с ним вместе учились.
      "Кого я вижу! -- кричит майор с порога. -- Старина Граймс! Почему под трибуналом? Выкладывай, что стряслось?" Я рассказываю. "Да-а, -- загрустил майор, -- плохо твое дело. Но расстрелять человека из Харроу? -- об этом не может быть и речи. Не горюй -- что-нибудь придумаем". На другой день отправили меня в Ирландию, сосватали мне там какую-то липовую работенку по почтовому ведомству. Там я и просидел до конца войны. Где-где, а в Ирландии в лужу не сядешь, даже если очень постараешься. Я тебя совсем заговорил, да?
      -- Нисколько, -- отвечал Поль. -- Все это очень интересно.
      -- Бывал я и в других передрягах, но по сравнению с той они казались детскими игрушками. Всегда находился человек, который говорил: "Разве можно доводить до такого состояния того, кто обучался в закрытом учебном заведении! Надо протянуть ему руку помощи". Думаю, -- заключил Граймс, -что мало кому столько раз протягивали руку помощи, как мне!
      К ним подошел Филбрик.
      -- Скучаете, наверно? -- начал он. -- А я тут потолковал с начальником станции, и если кто-нибудь из вас желает познакомиться с очаровательной юной особой, то...
      -- Ни в коем случае, -- отрезал Поль.
      -- Вас понял, -- ответил Филбрик и удалился.
      -- Женщина -- это сфинкс, -- изрек Граймс. -- Во всяком случае, для старика Граймса. Глава 4
      МИСТЕР ПРЕНДЕРГАСТ
      На следующее утро Поль проснулся от громкого стука в дверь. В комнату заглянул Бест-Четвинд. На нем был роскошный халат от Шарве1.
      -- Доброе утро, сэр, -- сказал он. -- Вы, наверное, не знаете, что для учителей есть всего одна ванная комната, вот я и решил вас предупредить. Если хотите успеть раньше мистера Прендергаста, то поторопитесь. Капитан Граймс моется редко, -- добавил он и убежал.
      Поль отправился в ванную и вскоре услышал, как по коридору зашаркали шлепанцы, и дверь ванной неистово задергалась.
      Поль одевался, когда появился Филбрик.
      -- Забыл вас предупредить. Через десять минут завтрак. После завтрака Поль отправился в учительскую. Там уже расположился мистер Прендергаст и замшевой тряпочкой наводил блеск на свои трубки. На Поля он взглянул с укоризной.
      -- Хорошо бы нам прийти к какому-то соглашению насчет ванной, -- сказал он. -- Граймс ванной практически не пользуется. Я же обычно принимаю ее перед завтраком.
      -- Я тоже, -- не без вызова ответил Поль.
      -- В таком случае мне придется выбрать другое время, -- горестно вздохнул мистер Прендергаст и вернулся к трубкам. -- И это после того, как я проработал здесь десять лет. Ситуация осложняется. Впрочем, я бы и сам мог догадаться, что вы захотите пользоваться ванной. Ах, как просто все было, когда работали Граймс и тот молодой человек. Он всегда просыпал завтрак. Да-а, ситуация заметно осложняется.
      -- Но разве нельзя найти выход?
      -- Не в этом дело. Час от часу не легче. С тех пор, как я сложил с себя сан, все идет кувырком.
      Поль промолчал, а мистер Прендергаст, сопя, продолжал работать над трубками.
      -- Вас, наверно, удивляет, почему я здесь оказался?
      -- Что вы, -- поспешил утешить его Поль. -- Ничего удивительного. Все вполне естественно.
      -- Вовсе не естественно. Напротив, все совершенно противоестественно. Сложись моя судьба хоть чуточку иначе, был бы я сейчас приходским священником и имел бы собственный домик с ванной. Возможно, я бы дослужился и до благочинного, если бы, -- тут мистер Прендергаст перешел на шепот, -если бы не мои Сомнения.
      Сам не знаю, зачем я вам все рассказываю, этого не знает никто, но надеюсь, вы меня правильно поймете.
      1 Шарве -- модная в то время парижская фирма мужской одежды.
      Десять лет тому назад я был англиканским священником. Меня направили в Уортинг. Очаровательная церковь -- не из старинных, но очень уютная и с таким вкусом украшенная -- шесть свечей у алтаря, часовня богоматери, а в комнатушке за ризницей помещалась отличная калориферная система -- церковь отапливалась коксом. Кладбища не было, а между церковью и домом священника -- живая изгородь.
      Как только я получил приход, ко мне приехала матушка вести хозяйство. Она купила ситцу на занавески в гостиной из собственных сбережений. Раз в неделю устраивала приемы для наших прихожанок. Одна из них, супруга местного зубного врача, подарила мне Британскую энциклопедию для моих научных штудий. Все шло прекрасно, пока не начались Сомнения...
      -- И серьезные? -- осведомился Поль.
      -- Просто непреодолимые, -- отвечал мистер Прендергаст. -- Потому-то я здесь и оказался. Я вас не утомляю?
      -- Нет, нет, бога ради, продолжайте. Если, разумеется, вам это не в тягость.
      -- Я все время думаю об этом. Все было как гром среди ясного неба. Жили мы там уже три месяца, и матушка очень подружилась с Узлами -- странная, согласитесь, фамилия. Мистер Узл был на пенсии, а в свое время он, кажется, служил страховым агентом. По воскресеньям после вечерни миссис Узл приглашала нас ужинать. Все у них было по-дружески и без церемоний, и я жду, бывало, не дождусь воскресенья. Как сейчас помню тот самый вечер -- за столом сидели мы с матушкой, чета Узлов, их сынишка, прыщавый такой, в колледже в Брайтоне учился, каждый день на поезде ездил туда и обратно, потом мать миссис Узл -- некая миссис Крамп -- почти совсем глухая, но отличная при том прихожанка, и миссис Абер, супруга зубного врача, та, что подарила мне Британскую энциклопедию, да еще старик майор Финиш, церковный староста. В тот день я прочитал две проповеди, потом учил детей закону божьему, словом, несколько устал и как-то выпал из общего разговора. За столом обсуждали, как готовят пирс к новому курортному сезону, беседа была очень оживленной, а меня вдруг внезапно и самым непостижимым образом охватили Сомнения.
      Мистер Прендергаст замолчал, и Поль решил, что самое время выразить сочувствие.
      -- Какой кошмар, -- сказал он.
      -- Вот именно. С тех пор я не знал ни минуты покоя. Дело в том, что это не были обычные сомнения насчет Каиновой жены1, чудес Ветхого Завета или законности посвящения архиепископа Паркера. Все это нас учили объяснять еще в семинарии. На сей раз все оказалось куда серьезнее. Я никак не мог взять в толк, зачем вообще Господь решил создать наш мир. Матушка, Узлы и миссис Крамп увлеченно беседовали, а я сидел и тщетно пытался побороть свои Сомнения. Ведь они подрывали самые основы! Если принять эти основы как нечто само собой разумеющееся, то все остальное становится ясно и понятно: вавилонское пленение, вавилонское столпотворение, епископаты, воплощение Господа во Христе, ладан, но тогда я задался вопросом, на который не могу ответить и поныне, -- зачем Господь сотворил мир?
      Я обратился к нашему епископу, он сказал, что как-то не задумывался над этим вопросом, и прибавил, что не понимает, какое это может иметь отношение к моим непосредственным обязанностям приходского священника. Я решил посоветоваться с матушкой. Вначале она сказала, что все образуется. Но не тут-то было. Тогда она согласилась со мной, что единственный честный выход в сложившихся обстоятельствах -- это сложить с себя сан. Она так и не оправилась от удара, бедная душа. Сами посудите -- и ситцевые занавески повесила, и с Узлами так подружилась -- и вдруг все пошло прахом...
      Где-то вдалеке зазвонил звонок.
      -- Вот и молитва начинается, а я с трубками еще не управился.
      Мистер Прендергаст снял с крючка мантию и облачился в нее.
      -- Как знать, вдруг мне еще суждено увидеть свет истины и я смогу вернуться в лоно церкви. Ну а пока...
      Мимо учительской с диким посвистом промчался Клаттербак.
      -- Не мальчишка, а исчадье ада, -- в сердцах заметил мистер Прендергаст.
      Глава 5
      ДИСЦИПЛИНА
      Молитва проходила внизу, в актовом зале. Вдоль обшитых панелями стен выстроились ученики с учебниками в руках. Вошел Граймс и плюхнулся на стул возле величественного камина.
      -- Привет, -- буркнул он Полю. -- Чуть было не опоздал, черт возьми. От меня спиртным не попахивает?
      -- Попахивает, -- сказал Поль.
      -- Это потому что не позавтракал -- не успел... Пренди уже рассказывал тебе про свои Сомнения?
      -- Рассказывал, -- ответил Поль.
      -- Удивительное дело, но со мной почему-то ничего подобного не приключалось. Не то что я такой уж набожный, но чего-чего, а Сомнений у меня и в помине не было. Когда то и дело садишься в лужу, начинаешь ведь как рассуждать? А может, и впрямь все к лучшему... Как говорится, Господь на небе -- мир прекрасен2...
      1 Герой намекает на противоречие в Библии: если Каин -- сын первых людей на земле, то неизвестно и непонятно, откуда у него могла появиться жена.
      2 Цитата из драмы в стихах английского поэта Роберта Браунинга (1812--1889) "Пиппа проходит".
      Как бы это сказать -- в общем, живи как живется, а на остальное -плевать... Тип, который вытаскивал меня из последней передряги, сказал, что во мне на редкость гармонично сочетаются все самые элементарные человеческие инстинкты. Верно подметил, ничего не скажешь -- вот я и запомнил. Внимание, идет наш начальник. Стало быть, подъем.
      Звонок перестал звенеть, и в зал вихрем ворвался доктор Фейган в развевающейся мантии. В петлице у него была орхидея.
      -- Доброе утро, джентльмены, -- сказал доктор Фейган.
      -- Доброе утро, сэр, -- хором откликнулись ученики. Доктор прошествовал к столу в конце зала, взял Библию и, раскрыв ее наугад, стал читать на редкость заунывным голосом про какие-то леденящие кровь ратные подвиги. Затем он ни с того ни с сего перешел на молитву, а мальчики тихо ему вторили. Мистер Прендергаст, интонации которого выдавали бывшего священника, руководил хором.
      Затем доктор взглянул на исписанный листок, который держал в руке.
      -- Дети, -- сказал он, -- у меня есть для вас сообщение. Соревнования в беге по пересеченной местности на кубок Фейгана в этом году отменяются -- в связи с неблагоприятными погодными условиями...
      -- Похоже, старик загнал кубок, -- шепнул на ухо Полю Граймс.
      -- ...равно как и традиционный конкурс на лучшее сочинение...
      -- В связи с неблагоприятными погодными условиями, -- пояснил Граймс.
      -- Мне только что прислали счет за телефон, -- продолжал тем временем доктор Фейган, -- из которого явствует, что за истекший квартал имело место не менее двадцати трех телефонных разговоров с Лондоном, к которым ни я, ни члены моей семьи отношения не имеют. Настоятельно прошу префектов положить этому конец, если только сами они в этом не замешаны. В противном случае хочу напомнить, что в деревне работает отделение связи, где вам будут только рады. Вот, кажется, и все. Не так ли, мистер Прендергаст?
      -- Сигары! -- подсказал тот театральным шепотом.
      -- Сигары? Ах да, конечно. Дети, к моему величайшему огорчению, я узнал, что несколько сигарных окурков было обнаружено... где, кстати сказать?
      -- В котельной.
      -- В котельной! Это форменное безобразие. Кто из вас курил сигары в котельной?
      Наступила продолжительная пауза, взгляд доктора блуждал по лицам учеников.
      -- Хорошо, разрешаю вам подумать до обеда. Но если к обеду виновный не объявится, вся школа будет строго наказана.
      -- Дьявол! -- сказал Граймс. -- И дернула же меня нелегкая дать сигары Клаттербаку. Надеюсь, у паршивца хватит ума держать язык за зубами.
      -- Идите на уроки, -- сказал доктор. Мальчики стали расходиться.
      -- Судя по виду, сигары самые дешевые, -- грустно сказал мистер Прендергаст. -- Желтые, как солома.
      -- Тем хуже, -- сказал доктор. -- Подумать только, мой ученик курит в котельной дешевые и желтые, как солома, сигары. Проступок, недостойный джентльмена!
      Педагоги стали подниматься в классы.
      -- Твоя рота -- вон там, -- сообщил Граймс Полю. -- В одиннадцать часов отпустишь их на перемену.
      -- А чему мне их учить? -- забеспокоился Поль, которого внезапно охватила паника.
      -- Будь на то моя воля, я бы их вообще ничему не учил. А уж сегодня и подавно. Главное, чтобы тихо сидели и не баловались.
      -- Это как раз самое трудное, -- вздохнул мистер Прендергаст. С этими словами он заковылял в свой класс в конце коридора, где его появление было встречено бурными аплодисментами. Цепенея от ужаса, Поль отправился на урок.
      В классе было десять учеников, они сидели, сложив руки перед собой в радостном ожидании предстоящего.
      -- Доброе утро, сэр, -- сказал тот, что сидел ближе всех.
      -- Доброе утро, -- сказал Поль.
      -- Доброе утро, сэр, -- сказал следующий.
      -- Доброе утро, -- сказал Поль.
      -- Доброе утро, сэр, -- сказал следующий.
      -- Заткнись, -- сказал Поль.
      Мальчик тотчас же извлек носовой платок и тихо заплакал.
      -- За что вы его так, сэр, -- поднялся хор упреков. -- Он у нас знаете какой чувствительный! А все валлийская кровь. Валлийцы, они такие обидчивые. Пожалуйста, скажите ему "доброе утро", а то он до вечера проплачет. Утро ведь и правда доброе, сэр.
      -- Тихо, -- рявкнул Поль, и наступило недолгое затишье.
      -- Прошу прощения, сэр, -- прозвенел голосок. Поль обернулся и увидел серьезного мальчугана с поднятой рукой. -- Прошу прощения, сэр, но он, должно быть, накурился сигар, и теперь ему нехорошо.
      -- Тихо, -- снова рявкнул Поль.
      Все десятеро разом замолчали и молча уставились на учителя. Поль почувствовал, что безудержно краснеет под их изучающими взглядами.
      -- Прежде всего, -- выдавил он из себя, -- нам надо познакомиться. Как тебя зовут? -- обратился он к мальчику на первой парте.
      -- Тангенс, сэр!
      -- А тебя?
      -- Тангенс, сэр, -- ответил следующий ученик. Поль так и обмер.
      -- Вы что, оба Тангенсы?
      -- Конечно, нет, сэр. Тангенс -- это я, а он просто валяет дурака.
      -- Хорошенькое дело. Это я валяю дурака! Прошу прощения, сэр, но Тангенс я, честное слово.
      -- Если уж на то пошло, -- отозвался с последней парты Клаттербак, -то здесь есть один-единственный настоящий Тангенс, и этот Тангенс я. Все остальные -- наглые самозванцы.
      Поль совсем оторопел,
      -- Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому? Тотчас же послышалось:
      -- Я не Тангенс, сэр.
      -- И я.
      -- Да я бы просто помер, если б меня так назвали. Класс мгновенно раскололся на две группировки -- на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих.
      -- Решил, что вам может пригодиться эта штука, -- сказал Граймс, вручая Полю трость. -- И послушайте моего совета: неплохо бы их чем-то занять.
      Он вышел, а Поль, крепко сжимая трость, принял вызов.
      -- Плевать я хотел, -- сказал он, -- на то, кого как зовут, но если кто-нибудь из вас хоть пикнет, то вы проторчите здесь до вечера.
      -- Мне нельзя до вечера, -- сказал Клаттербак, -- я иду на прогулку с капитаном Граймсом.
      -- Тогда я отделаю тебя этой тростью так, что ты своих не узнаешь. Ну а пока вы напишете мне сочинение на тему "Что такое невоспитанность". Тот, кто напишет самую длинную работу, получит приз -- полкроны, независимо от ее качества.
      С этого момента и до самого звонка в классе царила полная тишина. Поль, не расставаясь с тростью, мрачно глядел в окно. С улицы доносились крики прислуги -- шла визгливая перебранка по-валлийски. К перемене Клаттербак исписал шестнадцать страниц и был удостоен обещанной награды.
      -- Ну как, трудно вам пришлось? -- поинтересовался мистер Прендергаст, набивая трубку.
      -- Ничуть, -- отвечал Поль.
      -- Вы счастливый человек. Меня же сорванцы совершенно не уважают, сам не знаю почему. Конечно, парик многое подпортил. Вы заметили, что я ношу парик?
      -- Нет, нет...
      -- А дети сразу заметили. Парик был моей роковой ошибкой. Уезжая из Уортинга, я вдруг решил, что выгляжу очень старым и не смогу из-за этого быстро устроиться на работу. Мне тогда исполнился сорок один год. Хорошие парики стоили целое состояние, вот я и решил выбрать подешевле. Потому-то он и выглядит так ненатурально. Кошмар! Я сразу понял, что совершил ошибку, но раз уж дети видели меня в парике, было поздно что-либо менять. Теперь они только и делают, что строят насмешки на этот счет.
      -- Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то еще.
      -- Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком. Господи! Если бы не трубки, то просто не представляю, как бы я все это выдержал. А вы к нам какими судьбами?
      -- Меня отчислили из Скона за непристойное поведение.
      -- Ясно. Стало быть, как Граймса.
      -- Нет, -- отрезал Поль. -- Вовсе не как Граймса.
      -- Впрочем, не все ли равно как. Вот и звонок. Господи, опять этот дрянной человек взял мою мантию!
      Прошло два дня. Бест-Четвинд уселся за орган и заиграл плясовую.
      -- А знаете, сэр, пятиклассники от вас в восторге. Они с Полем расположились на хорах местной церкви. Это был их второй урок музыки.
      -- Ради всех святых, оставь инструмент в покое. Что значит -- в восторге?
      -- А вот что. Сегодня утром Клаттербак стащил из кладовки банку ананасов. Тангенс его и спроси: "В столовой будешь лопать?" Тот отвечает: "Еще чего! Съем на пеннифезеровском уроке!" -- "А вот и нет! -- говорит Тангенс. -- Конфеты или печенье -- это еще куда ни шло, но ананасы -- это уже безобразие. Из-за таких гадов, как ты, даже невредные учителя и то начинают черт знает что выделывать".
      -- Что же тут такого лестного?
      -- Лично я первый раз слышу, чтобы об учителях так хорошо отзывались, -- сказал Бест-Четвинд. -- Можно еще разочек псалом сыграть?
      -- Нельзя, -- сказал Поль.
      -- Нельзя так нельзя, -- согласился Бест-Четвинд. -- А вы Филбрика помните? Загадочный тип, правда?
      -- Это точно, -- сказал Поль.
      -- Дело даже не в том, что он никудышный дворецкий. Слуги у нас здесь один другого хуже. Просто, похоже, он вообще никакой не дворецкий.
      -- А кто же он тогда?
      -- Вот и я про это -- вы встречали дворецких с алмазными булавками в галстуках?
      -- Не приходилось.
      -- Мне тоже. А у Филбрика есть и булавка и кольцо. С большущими бриллиантами. Он их Брюксу показывал. А Брюкс нам рассказал. Филбрик говорит, что до войны он мерил изумруды и алмазы стаканами, а ел только на золоте. Мы решили, что он русский князь в изгнании.
      -- Русские, вообще-то, не стесняются своих титулов. Да и непохож он на иностранца.
      -- Мы тоже так сначала думали, но потом Брюкс сказал, что перед войной в наших школах появилось много русских. А теперь, -- продолжал он, -- я все-таки поиграю. В конце концов, мамаша платит за это пять гиней в семестр.
      Глава 6
      ИСПЫТАНИЕ
      В тот день Поль сидел в учительской у камина в ожидании звонка к чаю и вдруг поймал себя на том, что думает о проведенной здесь неделе и о том, что, вопреки всем его предчувствиям, жизнь оказалась вполне сносной. По словам Бест-Четвинда, пятиклассники были от него в восторге. Может быть, "в восторге" и сильно сказано, но между учителем и учениками с первых уроков действительно установилось неплохое взаимопонимание. Когда Полю нужно было написать письмо или хотелось почитать, дети охотно предоставляли ему такую возможность, за что преподаватель, в свою очередь, позволял им распоряжаться учебным временем по их усмотрению. Если на Поля вдруг нападал преподавательский раж, дети сидели и помалкивали, если он задавал домашнее задание, то находились энтузиасты, это задание выполнявшие. Погода была дождливой, так что ни о каких уроках гимнастики не было и речи. Поль никого не наказывал, ученики не подстраивали ему в ответ пакостей, и все шло без осложнений. Вечерами Граймс потчевал его рассказами о своем прошлом с такими подробностями, которые свели бы с ума видавшего виды психоаналитика.
      Вошел мистер Прендергаст с почтой.
      -- Одно письмо вам, два Граймсу, а мне опять ничего, -- объявил он. -Мне никто не пишет. А ведь было время, когда я получал в день по пять-шесть писем, и это не считая официальных. Матушка раскладывала корреспонденцию по порядку. В одну стопу -- просьбы о воспомоществовании, в другую -- личные письма, отдельно -- приглашения на похороны и свадьбы, отдельно -- на крещения и благодарственные молитвы, и, наконец, ругательные анонимки. Ума не приложу, почему священники получают такую массу анонимок, и причем порой от людей образованных. Помню, мой отец в свое время от них страшно страдал, в конце концов даже в полицию вынужден был обратиться -- угроза за угрозой... А сочиняла эти анонимки, как потом оказалось, супруга нашего викария, тихая, маленькая женщина. Держите ваше письмо. Граймсу, похоже, прислали какие-то счета; просто непостижимо, как таким людям кредит открывают. Я, например, всегда плачу наличными. Вернее, платил бы, если бы покупал. Я ведь уже два года ничего себе не покупаю, если не считать табаку, "Дейли ньюс", а когда совсем холодно -- кагору. Последнее мое приобретение -- вот эта трость. В Шанклине купил. А Граймс берет ее, чтобы наказывать учеников. И купил-то я ее совершенно случайно. Приехал я в Шанклин на один день -- в августе как раз два года исполнится, -- зашел в табачный магазин табаку купить. Нужного мне сорта не оказалось, а уходить с пустыми руками я постеснялся, вот и пришлось купить трость -- она обошлась мне в один шиллинг шесть пенсов, -- добавил он тоскливо, -- так что пришлось вечером отказаться от чая.
      Поль взял письмо. Его переслали с Онслоу-сквер. На конверте был герб Скон-колледжа. Писал один из его немногочисленных друзей.
      "Скон-колледж. Оксфорд
      Дорогой Пеннифезер! -- гласило письмо. -- "Стоит ли говорить, как огорчился я, когда узнал о постигшем Вас несчастье. У меня складывается впечатление, что Вы пали жертвой самой настоящей несправедливости. Я, правда, не успел ознакомиться со всеми обстоятельствами, но странное событие, которое случилось вчера вечером, лишь укрепило меня в моих подозрениях. Я ложился спать, когда открылась дверь и ко мне заявился Аластер Дигби-Вейн-Трампингтон. До этого мы с ним никогда не общались, и визит его меня немало удивил. Он сказал: "Вы, говорят, приятель Пеннифезера?" Я сказал, что это действительно так. Он продолжал: "Мне кажется, я впутал его в хорошенькую историю". Я сказал: "Мне тоже так кажется". Он сказал: "Не могли бы вы извиниться от моего имени, когда станете ему писать?" Я сказал, что могу. Он подумал и добавил: "Кстати, он, вроде бы, небогат. Не послать ли мне ему фунтов двадцать, в возмещение, так сказать, убытков, а? Больше у меня сейчас нет. Как вы на это
      смотрите?" Тут я, признаться, не выдержал и сообщил ему все, что думаю о нем и о его гнусном предложении. Я осведомился, по какому праву он смеет так обращаться с человеком, вся вина которого заключается в том, что он, видите ли, не принадлежит к его отвратительной компании. Он как-то опешил, пробормотал: "Странно, странно, что до моих дружков, например, так они только и знают, что с меня деньги тянут", -- и убрался восвояси.
      На днях я совершил велосипедную прогулку в Литтл-Бичли, побывал в церкви Св. Магнуса, там есть очень интересные надгробья -- я сделал эскизы. Жаль, что Вас не было.
      Ваш Артур Поттс.
      Р. S. Насколько я могу понять. Вы решили всерьез посвятить себя преподавательской деятельности. На мой взгляд, образование прежде всего должно способствовать развитию нравственных качеств, а не только смирять инстинкты. Будущее, как мне кажется, принадлежит тем, кто умеет тонко чувствовать, а не волевым натурам. Было бы интересно узнать, что подсказывает Вам Ваш опыт в этом вопросе. Наш капеллан, кстати, со мной не согласен. Он полагает, что утонченность восприятия ослабляет силу воли. Хотелось бы познакомиться и с Вашей точкой зрения".