Как прекрасна Марго даже на этой идиотской фотографии, размышлял Поль, на этой черно-белой чернильной кляксе. Даже самый закоренелый уголовник среди его спутников, отбывавший свой третий срок за шантаж, на минуту отложил карты и заметил, что весь вагон словно залит свежим июньским запахом Елисейских полей.
      -- Ну и дела! -- сказал он. -- Вроде как духами запахло.
      И тут все они заговорили о бабах.
      В Эгдоне Поль повстречал еще одного старого знакомого: когда он направлялся в часовню, перед ним появился бодрый, плотный коротыш на скрипучей деревянной ноге.
      -- Вот и свиделись, старина! -- сказал он, когда вся часовня хором отвечала священнику. -- Я, по обыкновению, сел в лужу.
      -- Не повезло с работой? -- спросил Поль.
      -- Работа была первый сорт, -- ответил Граймс. -- Но заварилась каша. Потом расскажу.
      В то утро, вооружившись кайлом, Поль в числе других арестантов, под надзором конных охранников с полевым телефоном, отправился в каменоломни. Граймс был в той же команде.
      -- Я здесь третью неделю, -- сообщил Граймс, как только возникла возможность поговорить. -- А уже все обрыдло. Я человек общительный. Мне здесь не нравится. Три года -- это уж чересчур! Но ничего. Выйдем, устроим пир горой. День и ночь только о том и мечтаю.
      -- За что тебя посадили, за двоеженство?
      -- Ага. Зря я приехал из-за границы. Не успел я появиться в Англии, как меня сцапали. Зашла миссис Граймс в магазин, увидела меня -- и привет, пишите письма. В аду, говорит, черти по-разному людей мучают, но моя супруга заменит целое пекло.
      Неподалеку замаячил надзиратель. Поль и Граймс разошлись и начали усердно долбить песчаник
      -- Впрочем, -- хмыкнул Граймс, -- хотел бы я полюбоваться на старушку Флосси и моего бывшего тестя в их теперешнем положении. Школа-то, говорят, закрывается! Граймс опорочил это заведение... Кстати, как дела у Пренди?
      -- Убит три дня назад.
      -- Ах, старина Пренди! Он не был создан для счастья, верно? Вот выйду отсюда, пожалуй, брошу учительствовать. Это дело меня до добра не доведет.
      -- Нас с тобой оно привело в одно и то же место.
      -- Да, ничего себе совпадение! Черт, опять легавый идет...
      Они вернулись в тюрьму. Если не считать каменоломни, Эгдон мало чем отличался от Блекстона.
      "Парашу за дверь", часовня, одиночество...
      Впрочем, не прошло и недели, как Поль почувствовал, что о нем не забыли. Первой ласточкой был разговор со священником.
      -- Вот, принес вам книги, -- сообщил он как-то раз, впорхнув в камеру к Полю и протягивая ему два новеньких томика в суперобложках и с ценниками книжного магазина на Пикадилли. -- Если эти не годятся, у меня с собой еще несколько на выбор, -- он показал на пачку книг в ярких переплетах, которую неловко придерживал под мышкой. -- Может, хотите новый роман Вирд-жинии Вулф? Позавчера вышел.
      Благодарю вас, сэр, -- ответил Поль.
      Судя по всему, в Эщоне библиотека отличалась куда большим разнообразием и богатством, чем в Блекстоне.
      -- Могу еще предложить монографию по истории театра, -- добавил священник и подал Полю толстый иллюстрированный том, на вид стоивший не меньше трех гиней. -- Запишем, так уж и быть, как "пособие по самообразованию".
      Благодарю вас, сэр, -- повторил Поль.
      -- Когда захотите обменять книги, скажете, -- продолжал священник. -Кстати, вам разрешено написать письмо. И между пробудете писать миссис Бест-Четвинд, не забудьте упомянуть, что остались довольны библиотекой... Миссис Бест-Четвинд преподнесла в дар нашей тюремной часовне новую кафедру с гипсовыми барельефами, -- добавил он вне всякой связи с предыдущим и, выпорхнув из камеры, направился к Граймсу, которому и всучил том "Самовоспитания" Смайлса, том, из коего в отдаленном прошлом неизвестный, но бесчувственный читатель выдрал сто восемнадцать страниц.
      "Еще неизвестно, -- подумал Поль, -- как следует относиться к потрепанным бестселлерам, но вот когда открываешь еще никем не читанную книжку, возникает удивительное ощущение... Зачем это священнику понадобилось, чтобы я написал Марго о библиотеке?" -- недоумевал он.
      В тот вечер за ужином Поль ничуть не удивился, когда увидел, что в подгоревшей подливке плавают угольки -- такое случалось время от времени. Однако на ощупь угольки оказались мягкими, и это привело его в замешательство. Тюремная кухня часто преподносила сюрпризы, тут жаловаться не приходилось, но все же... Поль присмотрелся к подливке. Удивительное дело -- она была чуть розоватая и невероятно густая. Поль осторожно ее попробовал. Это был паштет из гусиной печенки.
      С тех пор не проходило и дня, чтобы какой-нибудь таинственный метеорит в этом роде не залетел с воли в его камеру. Однажды, вернувшись в полутемную камеру с пустоши (свет гасили сразу после захода солнца, а окошко было совсем узкое), он почувствовал, что все пространство камеры залито ароматом цветов. На столе лежал букет роз, тех роз, которые по зимнему времени идут на Бонд-стрит по три шиллинга за штуку. (Вообще-то, в Эгдоне разрешалось держать цветы в камере, и арестанты отделывались всего лишь строгим выговором, если по дороге с каменоломни срывали лютик или барвинок.)
      В другой раз тюремный врач во время ежедневного обхода задержался в камере Поля, проверил его фамилию по карточке, висевшей на двери, внимательно посмотрел на него и сказал:
      Будете принимать укрепительное.
      Не сказав более ни слова, он удалился, а на следующий день в камере появилась большая аптекарская бутыль.
      -- По два стакана после еды, -- изрек надзиратель. -- Пей на здоровье.
      Поль так и не понял, как на этот раз отнесся к нему надзиратель, но пил он, действительно, "на здоровье" -- в бутыли был херес.
      В другой раз в соседней камере разразился грандиозный скандал: ее обитателю, взломщику-рецидивисту, по оплошности выдали порцию черной икры, предназначенную для Поля. Арестанта утихомирили, сунув ему порядочный кусок сала, но дежурный надзиратель все беспокоился, как бы обиженный взломщик не нажаловался начальнику тюрьмы.
      -- Я не скандалист какой, -- рассуждал взломщик, когда он как-то раз остался с Полем с глазу на глаз в каменоломне. -- Но обращение ты мне подавай уважительное. Посмотрел бы ты на ту черную кашу, что они мне подсунули! Глядеть -- и то тошно. И это в день, когда положено сало! Разуй, парень, глаза, я тебе дело говорю. Ты ведь у нас новичок. А то они и тебе всучат эту пакость. Не ешь, погоди. Придержи ее до прихода начальства. Нет у них такого права -- нас черной кашей кормить. Это и дураку ясно.
      Затем пришло письмо от Марго, не сказать чтобы очень длинное.
      "Дорогой Поль!" -- говорилось в нем. -- Мне очень трудно тебе писать, потому что я вообще не знаю, как писать письма, а тут еще эти ужасные полицейские будут его читать и вычеркнут все, что им не понравится, а я понятия не имею, что им нравится. Мы с Питером вернулись в Королевский Четверг. На Корфу было чудесно, но нам не давал покоя тамошний доктор -англичанин и страшный зануда. Дом мне разонравился. Буду его перестраивать. Что ты на это скажешь? Питер теперь граф -- ты слышал? -- и довольно мил, хотя завоображал; вот уж чего не ждала от Питера! Я, если можно, как-нибудь в свободное время заеду с тобой повидаться: после смерти Бобби П. у меня дел невпроворот. Надеюсь, книжек, еды и всего прочего у тебя достаточно. Интересно, вычеркнут они эту фразу или нет? Целую, Марго. Дорогой! В Нью-Маркете я встретила леди Периметр, и она со мной не поздоровалась. Представляешь? Бедняга Контроверс сказал, что, если я не буду себя вести как подобает, общество подвергнет меня остракизму. Правда очаровательно? Я, может быть, ошибаюсь, но, по-моему, молодой Трампингтон в меня влюбился. Как быть?"
      И вот Марго явилась собственной персоной.
      Они увиделись впервые с того июньского утра, когда она отправила Поля в Марсель на помощь перетрусившим девицам... Свидание происходило в особой комнате для посетителей. За столом друг против друга сидели Марго и Поль, между ними -- надзиратель.
      -- Руки на стол, -- сказал надзиратель.
      -- В "гоп-доп" сыграем? -- вяло пошутила Марго, и ее безукоризненно наманикюренные ручки появились на столе, рядом с перчатками и сумочкой.
      Только тут Поль заметил, как загрубели его неуклюжие ладони. Минуту оба молчали.
      -- Я, наверно, ужасно выгляжу? -- спросил наконец Поль. -- Я ведь давно не гляделся в зеркало.
      -- Ну, может, самую малость mal soign 1, дорогой. Тебе, наверно, не разрешают бриться?
      -- Обсуждать тюремный режим запрещается. Заключенным разрешается сообщать посетителям о состоянии своего здоровья, но жалобы и замечания касательно распорядка не допускаются ни под каким видом.
      -- Боже мой! -- ахнула Марго. -- Как же нам быть? О чем же разговаривать? Я, наверно, зря приехала. Ты не рад, милый?
      -- Коли хотите говорить на личные темы, не обращайте на меня внимания, леди, -- добродушно молвил надзиратель. -- Я здесь для того, чтобы заговоров не допускать. Если что и услышу, дальше меня не пойдет, а слышу я столько, что дай бог всякому. С женщинами вообще морока: то ревут, то в обмороки падают, то в истерику пускаются. С одной, -- со смаком прибавил он, -падучая приключилась.
      -- То же, видимо, ожидает и меня, -- вздохнула Марго. -- Мне здесь что-то не по себе. Поль, да скажи же хоть слово, умоляю тебя?
      -- Как там Аластер? -- спросил Поль
      -- О, очень мил! Днюет и ночует в Королевском Четверге. Он мне очень нравится.
      Снова молчание.
      -- Знаешь, -- сказала наконец Марго. -- Очень это странно: жила я, жила и вдруг поняла, что меня больше не считают порядочной женщиной. Я ведь тебе писала: леди Периметр со мной не здоровается. Она-то, конечно, просто вздорная старуха, но в последнее время это не единственный такой случай. Как тебе это нравится?
      1 Неухожен (фр.).
      -- Не все ли тебе равно? -- ответил Поль. -- В конце концов, все они -зануды.
      -- Конечно, зануды, но мне неприятно, что это они меня бросили. Мне все равно, но все-таки обидно, особенно за Питера. Тут ведь не одна леди Периметр, а и леди Вагонсборо, и Фанни Простотакк, и Сперты -- словом, все. Какая жалость, что все это началось, как раз когда до Питера дошло наконец, что он -- граф... Это внушит ему всякие неправильные мысли, как ты находишь?
      -- Что новенького в Южной Америке? -- резко перебил ее Поль.
      -- Поль, не будь злюкой! -- прошептала Марго. -- Ты бы этого не сказал, если бы знал, каково мне.
      -- Извини, Марго. Но я действительно хочу знать, как там дела.
      -- Дело мы сворачиваем. Нам мешает одна швейцарская фирма. Но, говоря словами Контроверса, к остракизму это никакого отношения не имеет. По-моему, я просто старею.
      -- Чушь! Всем этим мымрам за восемьдесят, а тебе еще до этого далеко.
      -- Я так и знала, что ты не поймешь, -- ответила Марго и умолкла.
      -- Еще десять минут, -- сообщил надзиратель.
      Все получилось не так, как мы хотели... -- сказала Марго.
      Они поговорили о том, где бывает Марго и что читает Поль. Потом Марго сказала:
      -- Поль, я пошла. Я больше не могу этого выдержать.
      -- Спасибо тебе, что пришла, -- ответил Поль.
      -- Я приняла одно важное решение, -- проговорила Марго. -- Только что. Я выхожу замуж за Контроверса. Как это ни грустно, но выхожу.
      -- Это из-за того, что я так кошмарно выгляжу? -- спросил Поль.
      -- Нет, просто так получается. Из-за того, что ты сказал, тоже, но в другом смысле, Поль. Я не могу поступить иначе. Понимаешь, милый? Это и тебе поможет. Только ты не думай, что это из-за тебя одного. Просто так уж вышло. Милый, милый, до чего же трудно это объяснить!
      -- Если желаете поцеловаться на прощанье, -- вмешался тюремщик, -- то тем, которые неженатые, это, вообще, не положено... Ну, да уж для вас сделаю исключение!..
      О, черт! -- сказала Марго и, не оглядываясь, вышла вон.
      Поль вернулся в камеру. Его ждал ужин -- пирог с голубями, в крахмальной салфетке. Но Полю было не до еды: ему было больно оттого, что ему нисколечко не больно от всей этой истории.
      Глава 5
      СМЕРТНЫЙ ЧАС ПИТОМЦА ЗАКРЫТОЙ ШКОЛЫ
      Дня через два Поль свиделся с Граймсом в каменоломне. Когда надзиратель отошел, Граймс сказал:
      -- Старина, я больше не могу. Мне здесь худо.
      -- От этого никуда не уйдешь, -- ответил Поль. -- По-моему, тут вполне терпимо -- не хуже, чем в Лланабе.
      -- Но не для Граймса! -- воскликнул Граймс. -- Он изнывает в неволе, как жаворонок. Тебе-то все едино: ты любитель почитать, поразмышлять и тому подобное. А я человек иного склада. Люблю выпить, поразвлечься, перекинуться словечком-другим с приятелями. Я человек общительный. Каторга меня заела. Тошнит меня от здешнего священника. Он вваливается ко мне без спроса и допытывается, "не забыл ли я Господа". Конечно, забыл! Так ему и отвечаю. Все могу снести, старина, кроме неволи. Это сломало меня в Лланабе, это допечет меня и здесь, если я сам о себе не позабочусь. Граймсу пора улетать в теплые страны.
      -- Отсюда невозможно сбежать, -- сказал Поль.
      -- Ничего, вот дождемся тумана...
      По счастью, туман появился уже на следующий день. Внезапно, как это водится на Эгдонской пустоши, на землю опустилась густая беспросветная мгла и окутала арестантов и всю каменоломню.
      -- Стройся! -- скомандовал дежурный надзиратель. -- Шабаш и стройся! Эй, ты, кретин! -- крикнул он Граймсу, зацепившемуся за провод полевого телефона. -- Если порвешь связь, завтра поговоришь с начальником.
      -- Посторожи лошадь, -- сказал другой надзиратель и протянул Граймсу поводья.
      Надзиратель наклонился подобрать кандалы, в которые заковывали заключенных, чтобы довести их до дому. Граймсу никак не удавалось управиться с лошадью, которая переступала с ноги на ногу и тянула его в сторону.
      Тебе даже лошадь доверить нельзя! -- заворчал надзиратель.
      Но тут Граймс ловко поймал ногой стремя, вскочил в седло и поскакал через пустошь.
      Назад! -- проревел надзиратель. -- Стрелять буду!
      Он приложился к винтовке и пальнул в туман.
      -- Никуда не денется, -- хмыкнул он. -- Отсюда надолго не сбежишь. Получит, дурачье такое, одиночку и диету номер один.
      Это происшествие никого не всполошило, даже когда выяснилось, что телефонная связь прервана.
      -- На что ему надеяться! -- говорил надзиратель. -- Такое часто случается. Бросит кайло и деру. Но куда убежишь в полосатой куртке, да еще без гроша в кармане! Сегодня же вечером сообщим о нем всем окрестным фермерам. Отсидится где-нибудь пару дней, а потом, с голодухи, вернется. Или в деревне его сцапают. Нервы сдали -- вот и сбежал.
      Вечером вернулась лошадь. Граймса не было. Разослали патрульных с овчарками; известили всех фермеров, живших на пустоши, и взбудораженные жители заперлись на все замки, категорически запретив детям выходить на улицу; перекрыли дороги и, к великому огорчению законопослушных граждан, обыскивали все автомобили. Граймса не было... Арестанты хихикали и бились об заклад насчет того, на какой день сцапают беглеца, но дни проходили, проигравшие расплачивались хлебными пайками, а Граймса и след простыл.
      Через неделю священник прочел по Граймсу заупокойную, а начальник тюрьмы вычеркнул его из списка заключенных и известил министра внутренних дел, его честь сэра Хамфри Контроверса, что Граймс умер.
      -- Его конец был ужасен, -- поделился священник с Полем.
      -- Тело нашли?
      -- Нет, в том-то весь и ужас. Овчарки дошли по следу до Эгдонской топи. Там след обрывался. Пастух, который знает тропинку через трясину, нашел его шапку на кочке в самом опасном месте. Сомнений нет -- он погиб мученической смертью.
      Бедный Граймс! -- вздохнул Поль. -- А ведь учился в Харроу...
      Но вечером, обдумывая всю эту историю за ужином и глотая устриц одну за другой, Поль вдруг понял, что Граймс жив. Умер лорд Тангенс, умер мистер Прендергаст -- придет время, умрет и Поль Пеннифезер, но Граймс, внезапно осознал Поль, Граймс принадлежит к лику бессмертных. Он -- воплощение жизненной силы. Приговоренный к казни во Фландрии, он объявился в Уэльсе; утонув в Уэльсе, он возродился в Южной Америке; поглощенный при таинственных обстоятельствах эгдонской топью, он когда-нибудь возникнет на новом месте, отрясая с ног своих могильный прах. Да! В далекой Аркадии он вместе с наядами водил вакхические хороводы, наигрывал на легендарной свирели, сидя на берегу канувшего в небытие ручья, и обучал наивных сатиров искусству любви. Он вышел невредимым, нетронутым чудовищными проклятиями оскорбленных богов, вышел целым и невредимым из исторических сражений, из огня, из медных труб, из разверзающихся пропастей, из мора и чумы. Как часовой Помпеи, стоял он на страже, и скалы рушились над его головой. Как покрытая нефтяными разводами лодка, которая пересекла Ла-Манш, встречал он грудью волны Потопа. Незримый носился он над водою, когда тьма объяла ее.
      -- Я все думаю, нет ли тут и моей вины, -- признался священник. -Ужасно, что человека, вверенного моему попечению, постиг такой ужасный конец. Я пытался утешить его и примирить с жизнью, но ведь все так сложно! Мне стольким надо дать утешение... Несчастный! Только вообразите: один, в трясине, и никто не спешит на помощь...
      Глава 6
      СМЕРТНЫЙ ЧАС ПОЛЯ ПЕННИФЕЗЕРА
      Прошло несколько дней, и Поля вызвали к начальнику тюрьмы.
      -- Мною получено распоряжение министерства внутренних дел. Вы направляетесь в частное лечебное заведение на операцию аппендицита. Едете сегодня же, в гражданском платье и под охраной.
      -- Но, сэр, -- возразил Поль, -- я не хочу никакой операции. Тем более что аппендикс мне вырезали, когда я учился в школе, много лет назад.
      -- Вздор! -- ответил начальник. -- У меня имеется особое распоряжение министра. Надзиратель, возьмите этого человека и выдайте ему одежду.
      Поля увели. Одежду, в которой он в свое время предстал перед судом, переслали из Блекстона вместе с ее хозяином. Надзиратель вытащил сверток из шкафчика, развернул его и отдал Полю.
      -- Ботинки, носки, брюки, жилет, пиджак, рубашка, воротнички, галстук, шляпа, -- бормотал надзиратель. -- Распишитесь в получении. Ценные вещи выдаче не подлежат.
      Он вынул из карманов Поля часы, запонки, булавку для галстука, записную книжку и прочие мелочи и запер в шкафу.
      -- Парикмахера у нас нет, -- добавил он, -- но вам разрешено побриться.
      Полчаса спустя Поль вышел из камеры, обретя облик нормального интеллигентного человека, с каким каждый день можно встретиться в автобусе.
      -- Отвык небось? -- заметил надзиратель у ворот. -- А вот и твоя охрана.
      Еще один нормальный интеллигентный человек, с каким каждый день можно встретиться в автобусе, предстал перед Полем.
      Если вы готовы, -- сказал человек, -- нам пора.
      Теперь, в обычной одежде, они, конечно же, обращались друг с другом по-человечески. В тоне охранника Полю даже послышалось уважение.
      -- Ничего не понимаю! -- говорил Поль по дороге на станцию. -- Конечно, с начальством не поспоришь, но тут какое-то недоразумение. Мне давным-давно вырезали аппендикс!
      -- Ничего вам не вырезали, -- подмигнул ему охранник. -- И вы лучше потише. Шофер не в курсе.
      Для них было забронировано купе первого класса. Когда поезд тронулся, охранник лукаво произнес:
      -- Ну, теперь не скоро обратно. Как подумаешь о смерти, сразу содрогнешься, верно? -- И снова подмигнул.
      Они позавтракали в купе: Полю неловко было показаться в вагоне-ресторане без шляпы, остриженным "под ноль". После завтрака выкурили по сигаре. Потом охранник вытащил пухлое портмоне и расплатился.
      -- Чуть не забыл! -- схватился он за голову. -- Вот ваше завещание -подпишите на всякий случай.
      Он достал длинный голубоватый лист и протянул Полю. Сверху было четко выведено: "Последняя воля и завещание Поля Пеннифезера". Далее в документе, с обычными юридическими увертками, говорилось, что Поль оставляет все свое имущество Марго Бест-Четвинд. Внизу уже стояли подписи двух свидетелей.
      -- Чрезвычайно странно, -- сказал Поль и подмахнул бумагу. -- Что все это значит?
      -- Понятия не имею, -- ответил охранник. -- Завещание мне передал один молодой человек.
      -- Какой еще молодой человек?
      -- А я почем знаю! -- пожал плечами охранник. -- Тот, который обделал все это дело. Молодцы, составили завещание! Не ровен час, что случится во время операции. У меня тетка померла, когда ей удаляли камень из почки, а завещания-то и не было. Вот и вышел конфуз -- она с мужем жила невенчанная. А с виду крепкая была -- ей бы жить да жить. Но вы, мистер Пеннифезер, не волнуйтесь. Все идет согласно распоряжениям.
      -- Вы хоть знаете, куда мы едем?
      Охранник молча вынул из кармана карточку, на которой было напечатано:
      "Клифф Плейс, роскошный частный санаторий. Первоклассный уход. Электрические и тепловые процедуры под врачебным наблюдением. Владелец -Огастес Фейган, доктор медицины".
      -- Одобрено министерством внутренних дел, -- сообщил охранник. -- Так что жаловаться не приходится.
      К вечеру они были на месте. Их ждал лимузин, чтобы отвезти в Клифф Плейс.
      -- Мои обязанности на этом кончаются, -- сказал охранник. -- Теперь вами займется врач.
      Как и все начинания доктора Фейгана, Клифф Плейс был задуман на широкую ногу. Санаторий стоял в нескольких милях от города, на морском берегу. К нему вела асфальтированная дорога. Однако при ближайшем рассмотрении видны были следы запустения. Веранда засыпана опавшей листвой, два окна разбиты... Охранник позвонил у парадной двери, и на пороге появилась Динги в белом халате.
      -- Прислуги сейчас нет, -- сказала она. -- Это что, больной с аппендицитом? Входите. -- Она повела Поля по лестнице, ничем не показав, что узнала его. -- Вот ваша палата. По правилам министерства внутренних дел она должна быть в верхнем этаже, с зарешеченными окнами. Пришлось специально ставить решетку. Мы ее впишем в счет. Хирург будет через несколько минут.
      Она вышла и заперла дверь. Поль сел на кровать и стал ждать. Внизу, за окном, шумел прибой. Маленькая моторная яхта стояла на якоре недалеко от берега. На фоне серого неба линия горизонта была едва различима.
      Послышались шаги, дверь открылась. В комнату вошли доктор Фейган, сэр Аластер Дигби-Вейн-Трампингтон и немолодой человек с длинными рыжими усами, судя по всему, горький пьяница.
      -- Просим извинить за опоздание, -- сказал сэр Аластер. -- Я весь день следил, чтобы этот субъект не наклюкался, но перед самым отъездом он от меня сбежал. Сперва я боялся, что мы его сюда не дотащим -- так он набрался. Ну да ничего, на ногах держится. Бумаги у вас при себе?
      На Поля никто не обращал внимания.
      -- Бумаги в целости и сохранности, -- ответил доктор Фейган. -- Вот протокол для министерства внутренних дел, а вот копия начальнику тюрьмы. Вам их прочесть?
      -- Н-н-нич-во! -- отмахнулся хирург.
      -- Здесь сказано, что вы удалили больному аппендикс и что он скончался под наркозом, не приходя в сознание. Вот и все.
      -- Б-бед-ный, б-бедный парень! -- всхлипнул хирург. -- Н-н-не-счастная дев-чушка! -- Слезы заструились по его щекам. -- Она была... слишком слаба для этого м-мира. Наша жизнь -- не для женщин.
      -- Ну, и славно, -- сказал сэр Аластер. -- Успокойтесь. Вы сделали все от вас зависящее.
      -- С-с-сделал, -- потряс головой хирург. -- И мне плевать!
      -- Вот свидетельство о смерти, -- продолжал доктор Фейган. -- Подпишите его, пожалуйста.
      -- О смерть, косой своей взмахни, трам-пам-пам!1 -воскликнул хирург, и этими словами, а также росчерком непослушного ему пера прекратил официальную жизнь Поля Пеннифезера.
      -- Превосходно, -- сказал сэр Аластер. -- Вот ваш гонорар. На вашем месте я бы сходил выпить: кабаки еще открыты.
      -- По-жалуй! -- воскликнул хирург и устремился прочь из санатория.
      Некоторое время после его ухода в комнате царило молчание. Присутствие смерти, пусть даже в самом ее холодном и формальном обличье, настраивало на торжественный лад. Однако замешательство прекратилось с появлением Флосси, разодетой в пурпур и лазурь.
      1 Строка из песни, популярной среди английских солдат времен Первой мировой войны.
      -- А, вот вы где! -- искренне обрадовалась она. -- И мистер Пеннифезер тоже тут! Какое приятное общество!
      Флосси попала не в бровь, а в глаз. На ее слова мигом отозвался доктор Фейган.
      -- Ужинать, друзья, ужинать, -- сказал он. -- Нам всем есть за что благодарить судьбу.
      После ужина доктор Фейган произнес небольшую речь.
      -- Я думаю, этот вечер важен для каждого из нас, -- начал доктор, -- ив первую очередь -- для моего дорогого друга и коллеги Поля Пеннифезера, в кончине которого все мы приняли посильное участие. И для него, и для меня -это начало нового этапа в жизни. Если быть откровенным, затея с санаторием не удалась. У каждого в жизни случается минута, когда он начинает сомневаться в своем призвании. Я могу показаться вам почти стариком, но я не настолько стар, чтобы с легким сердцем не начать жизнь заново. Я полагаю, -тут он мельком глянул на своих дочерей, -- что мне пора остаться одному. Но сейчас не время обсуждать мои планы. Когда доживешь до моих лет, и притом не пренебрегая наблюдениями над знакомыми тебе людьми и над происходившими с тобою самим событиями, начинаешь поражаться тому, насколько все взаимосвязано. Как прочны и сладостны воспоминания, которые с сегодняшнего дня объединят нас. Я предлагаю тост -- за Судьбу, эту коварную даму!
      Поль пил за коварную даму во второй раз: Но теперь это обошлось без последствий. Они молча выпили, и Аластер поднялся из-за стола.
      -- Нам с Полем пора, -- сказал он.
      Они спустились к берегу. Их ждала лодка.
      -- Там, на якоре, -- яхта Марго, -- объяснил Аластер. -- Ты поживешь на Корфу, у нее на вилле, пока не решишь, что делать дальше. Прощай. Будь счастлив.
      -- А ты не поедешь со мной? -- спросил Поль.
      -- Нет. Я сейчас в Королевский Четверг. Марго не терпится узнать, что и как.
      Поль сел в лодку, лодка тронулась. Сэр Аластер, как сэр Бедивер1, провожал его взглядом.
      Глава 7
      ВОСКРЕСЕНИЕ
      Через три недели Поль сидел на веранде виллы. Перед ним стоял его вечерний аперитив, а сам он смотрел, как солнце опускается за албанские горы и окрашивает воду, точно аляповатую немецкую открытку, то зеленым, то фиолетовым. Он посмотрел на свои часы, доставленные этим утром из Англии. Половина седьмого.
      Внизу в гавани разгружался греческий пароход. Вокруг него, как мухи, вились маленькие фелуки, предлагая свой товар -- резные сувениры и фальшивые банкноты. До обеда оставалось два часа. Поль встал, замотал горло шарфом -вечера в это время года прохладные -- и по улице с выходящими на нее лавочками спустился на площадь. Странно быть мертвым. Утром Марго прислала подборку газетных вырезок: заголовки в большинстве своем были "По следам сенсационной свадьбы" и "Смерть бывшего великосветского жениха". Вместе с вырезками пришли булавка для галстука и прочие мелочи, поступившие к Марго из Эгдона. Полю захотелось потолкаться в кафе на набережной, чтобы удостовериться, что он и впрямь жив. Он подошел к ларьку и купил рахат-лукума. Страшно быть мертвым.
      Тут он заметил, что через площадь к нему направляется знакомая фигура.
      -- Привет! -- сказал Поль.
      -- Привет! -- ответил Отто Силен.
      За спиной он тащил бесформенный рюкзак.
      -- Отдайте мальчишке. Он дотащит за пару драхм.
      -- У меня нет денег. Может, вы заплатите?
      -- Хорошо, заплачу.
      -- Отлично. Это лучший вариант. Вы тут с Марго?
      -- Я живу у нее на вилле. Марго в Англии.
      -- Жаль. Я думал с ней повидаться. Но я у вас все-таки немного поживу. Найдете для меня место?
      -- Да. Я один.
      -- Знаете, я передумал. Решил жениться на Марго.
      -- Вы опоздали.
      -- Опоздал?
      -- Она замужем.
      -- Об этом я как-то не подумал! Впрочем, все равно. За кого она вышла? За Контроверса? Он неглупый малый.
      -- Да, за него. Теперь он -- виконт Метроланд.
      1 В древних британских преданиях о рыцарях Круглого Стола рассказывается, что сэр Бедивер провожал умирающего короля Артура, отправлявшегося на Авалон -- легендарный остров мертвых.
      Метроланд. Дурацкое имя!
      Они поднялись в гору.
      -- Я был в Греции, смотрел греческую архитектуру, -- сообщил профессор Силен.
      -- Красиво?
      -- На редкость безобразно. В Греции довольно симпатичные козы. Я думал, вы в тюрьме.
      -- Был в тюрьме, но выбрался...
      -- Странно. Мне казалось, что вам в тюрьме самое место. Да разве угадаешь!
      Прислуга не удивилась приезду нового гостя.
      -- Хочу пожить здесь подольше, -- заявил после обеда профессор Силен. -- У меня не осталось ни гроша. Вы скоро уезжаете?
      -- Да. Еду в Оксфорд учиться богословию.
      -- Это хорошо. Вы ведь раньше усов не носили? -- помолчав, спросил профессор.
      -- Нет, -- ответил Поль. -- А теперь решил отпустить, чтобы в Англии меня не узнали.
      -- Усы вам не к лицу, -- покачал головой Силен. -- Пора спать.
      -- Как у вас со сном?
      -- С нашей последней встречи я спал дважды. Для меня это нормально. Спокойной ночи.
      Через десять минут он вышел на террасу в шелковой пижаме и рваном халате.
      -- У вас есть пилка для ногтей? -- спросил он.
      -- На тумбочке в моей спальне.
      -- Спасибо.
      Но он не ушел, встал у парапета и посмотрел вниз, на море.
      -- Это хорошо, что вы решили стать священником, -- наконец выговорил он. -- Люди строят разные планы насчет того, что они называют жизнью. И ошибаются. По большей части в этом виноваты поэты. Хотите знать, что я думаю о жизни?
      -- Да, -- вежливо сказал Поль.
      -- Жизнь -- это колесо в Луна-парке. Бывали там когда-нибудь?
      -- К сожалению, не бывал.
      -- Вы платите пять франков и входите в помещение, где по бокам стоят ряды кресел, а в середине находится огромный круг из гладко оструганного дерева. Круг быстро вращается. Вы садитесь и наблюдаете. Посетители пытаются удержаться на колесе, но их сбрасывает. Они смеются, вы тоже смеетесь. Всем страшно весело.