- Я уже почти псих, мне не повредит.
      - Смотри-ка, мисс Уильяме идет со своим женихом. Аж из Техаса приехал. Его зовут Джек Мэлтворд. Его отец - фермер, а младший брат - владелец сосисочной. Представляешь? А сам он работает в NASA. Правда, это лихая карьера?
      - Откуда только вы, девчонки, все это знаете? - подивился я.
      - Потому что любим сплетничать! - хихикнула Линда. - Значит, у нее все-таки есть друзья в NASA?
      - Наверно... Раз замуж собирается.
      Я набрался наглости и притормозил. Линда тоже.
      - Здравствуйте, мисс Уильямс! - сказал я.
      - Здравствуйте... Это мои ученики, Джек. Майк Атвуд и его младшая сестра Линда.
      - Очень приятно. Майк, вероятно, уже почти бакалавр, не так ли? - спросил Мэлтворд.
      - Да, - ответила за меня будущая миссис Мэлтворд. - Я думаю, правда, что он найдет себя в литературе. Когда-нибудь из него вырастет новый Уэллс или Брэдбери.
      - Он что, пишет фантастические рассказы? - улыбнулся Джек.
      - Нет, он только придумывает, а записать их ему лень, - сказала Линда, стрельнув глазками в Джека.
      - Да, я придумываю. Говорят, что скоро свихнусь на этой почве. Иногда приходят в голову самые идиотские имена и фамилии. Например, я придумал такого профессора Милтона Роджерса из NASA...
      - Милтона? Да ведь это наш с Тиной однокурсник. Мы с ним работаем вместе... - удивился Мэлтворд.
      - А мисс Уильяме утверждает, что никогда не слышала такого имени... сказал я, прищурясъ. - И утверждает, что не знает Клару Роджерс...
      - Вот уж не сказал бы, - усмехнулся Джек, - в прошлом году мы вчетвером ездили на Багамы... Может быть, ты сама когда-нибудь рассказала, Тина? А потом позабыла?
      - Значит, такие люди существуют, мисс Уильямс? - спросил я.
      - Да, они существуют, Майк, - неохотно подтвердила Тина.
      - Но вы утверждали, что их не существует в природе!
      - Майк, я боюсь за твой рассудок! - воскликнула она. - И за свой тоже. У меня тоже бывают моменты, когда я начинаю думать, что ты рассказываешь не просто свои фантазии, а что-то иное. Но мне не хочется, чтобы меня уволили с работы, как душевнобольную... Ведь если я решусь подтвердить хоть что-то из твоих слов, то меня сочтут психически больной.
      - Тем не менее, вы что-то помните? - спросил я как следователь. - И вы врали, только чтоб вас не посчитали психованной?
      - Так нельзя разговаривать с учительницей, - вежливо заметил Мэлтворд. Может быть, можно задать этот вопрос в иной форме? Ну-ка извинись немедленно, паренек, и впредь никогда не говори так со старшими.
      - Извините его, мисс Уильямс! - вступила в разговор Линда. - Вы же знаете, у Майка было сотрясение мозга... Нам пора, Майк, извинись перед мисс Уильямс! (Обрыв памяти.)
      ...Мины прилетали из черной тропической ночи. Они рушились откуда-то сверху на бетонные плиты летного поля, с грохотом рвались, взметывая огненно-дымные веера и оглашая окрестности кошачьим воем разлетающихся осколков. Мне надо было добежать до щели и укрыться. И тут мина накрыла большой транспортный вертолет "Чинук". Она попала куда-то в левый, дальний от меня борт, под передний ротор, и завалила машину набок еще до того, как разорвалась. Этот разрыв разломил "Чинук" пополам, топливо из пробитых баков огненными потоками хлынуло на бетон, клубы черного дыма, подсвеченного огнем до бурого оттенка, повалили в залиловевшее от зарева небо. Пылающий ручей покатился поперек направления моего бега, отрезая меня от той спасительной щели, где я всегда укрывался при обстрелах. Мне пришлось бежать вправо, проскакивать через линейку, где стояли десять зачехленных "Ирокезов". Следующая мина, которую вьетконговцы послали, явно ориентируясь по зареву, угодила в крайний вертолет, находившийся ярдах в пятидесяти правее меня. Я успел упасть еще до того, как нарастающий свист приближающейся мины оборвался ударом и взрывом "Ирокеза". Этот стоял с пустыми баками, поэтому не загорелся, а лишь разлетелся на куски. Когда я вскочил, то горючее, растекшееся от пылающего "Чинука", было всего в двух шагах от моих подметок.
      Бегом! Я вскочил и промчался между двумя невредимыми "Ирокезами", спрыгнул с бетонного покрытия вертолетной площадки и, пробежав еще пару шагов, соскочил в щель. Вход в нее был обложен мешками с песком, а дальше по узкому ровику я пробрался в укрытие, сооруженное из нескольких бетонных колец, на три фута прикрытых земляной обсыпкой и тремя слоями мешков с песком.
      Там уже сидели несколько человек. Они сопели и молились. Многим не верилось, что это укрытие может выдержать удар мины калибром 120 мм. Разглядеть в кромешной тьме рожи было невозможно, но ощущался странный, непривычный, не солдатский запах. Хорошей сигары, дорогого одеколона и дезодоранта. Среди нас, аэродромных крыс, пропахших керосином и смазкой, был явно кто-то чужой.
      Очень скоро он подал голос. Оказалось, что этот тип сидит рядом со мной. Между нами был только его чемодан или кейс - одним словом, что-то угловатое.
      - Это надолго, парни? - Тот, кто говорил, не хотел, чтобы мы подумали, будто он трусит, но кое-какая дрожь в его голосе слышалась. И голос этот был мне знаком. Может быть, показалось?
      - Минут на двадцать, - сказал оружейник Том Паркер. - сейчас артиллеристы начнут отвечать, и они заткнутся. Первый раз в нашей дыре, сэр?
      - Нет, - ответил тот, - я уже был здесь год назад. Но под обстрел попал впервые.
      - Если бы я был штатским, то на сто миль не приблизился бы к этому болоту, - заметил приборист Ури Сильверстоун. - Вы журналист или чиновник?
      - Нет, у меня тут кое-какой бизнес.
      Я почти точно вспомнил, где слышал этот голос. И мне было трудно, очень трудно сдерживать себя. Потому что... Нет, рано. Ошибиться могу.
      Послышался близкий грохот орудийного залпа.
      - Сегодня они работают быстрее, - заметил Том. - Толи им координаты выдали раньше, то ли просто быстрее прибежали к пушкам. Минут через десять заткнут глотку Вьетконгу.
      Тем не менее новая порция мин прилетела. Одна из них грохнула совсем близко, и сквозь стыки бетонных колец посыпалась земля.
      - Ого! - Ури поежился. - А я как раз сегодня мыл шею.
      - Ничего, тебе не помешает сделать это еще разок, - хмыкнул Том, - и вообще таким, как ты, мыться надо почаще. И мыть не только шею, но и задницу.
      - Что ты сказал, нигер?
      - Я сказал, что ты еврейская вонючка, Ури. И если ты не попросишь прощения за "Нигера", то я выкину тебя отсюда, как котенка. Пусть "чарли" выпустят из тебя кишки.
      - Ты черный ублюдок, fuck your mouth!
      Через секунду началась драка, потому что Том действительно попытался выпихнуть Ури из убежища, а тот пнул его ногой по коленке. Том был сильнее и ответил крепким ударом. Ури вылетел из-под прикрытия бетонных колец в открытую часть траншеи, но при этом как клещ вцепился в рубашку Тома и утянул его за собой. Негр навалился на Ури и стал дубасить его по роже. Но тут послышался сверлящий уши невероятно громкий свист мины... (Обрыв памяти.)
      Очнулся я на траве, в двадцати ярдах от развороченного убежища. Стрельбы больше не слышалось. Зарево все еще стояло над базой, и клубы дыма застилали звезды. Где-то уже слышались команды, крики, ругань, стоны... На моей груди лежала черная кисть руки с запястьем и часами, которые, как ни странно, мирно тикали. Часы я узнал, как, впрочем, и руку - они принадлежали Тому. А в четырех шагах от меня валялся распахнутый чемодан. Среди каких-то тряпок чернело нечто прямоугольное... Black Box!
      Я с трудом поднялся на ноги и дотянулся до чемодана, вынул из него коробку. Стоять было трудно, голова кружилась, и я сел на траву. Да, теперь я мог не сомневаться. Тот, кого я так и не разглядел, но чей голос услышал, дважды встречался на моем пути. Это он произнес несколько лет назад: "Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном..." Его подручный произнес имя Грэг, а потом назвал его "боссом". Значит, это был тот, что организовал убийство отца.
      И еще одним подтверждением этому была черная коробка.
      Размеры у нее остались прежними, но, по-моему, она стала тяжелее. Впрочем, я уже не помнил точно и мог ошибаться. Но вот материал, из которого был сделан Black Box, я прекрасно помнил на ощупь. Его нельзя было ни с чем перепутать.
      Кольца не было. Я хорошо помнил, как этот ящик подвел нас с отцом. Все эти годы, прошедшие с того дня, мне не раз доводилось думать над тем, что тогда произошло. И самое правдоподобное объяснение "забастовки" ящика состояло в том, что полушутя предположил отец: "Батарейки сели..."
      К тому времени, когда я кончил школу, мне было многое ясно. То, что этот ящик содержит внутри, конечно, я и не мечтал распознать. Но мне стал ясен принцип его работы. Он был способен черпать из пространства рассеянную в нем энергию, а также элементарные частицы и в невероятно короткие сроки комбинировать из них атомы и молекулы. Затем Black Box из этих атомов и молекул выстраивал материальные объекты из любых веществ и любой формы. Причем делал это, получая не только устную, но и мысленную команду. Он мог осуществить и обратный процесс, "рассыпав" на элементарные частицы любую вещь или существо. Конечно, все это я запомнил из рассуждений Милтона Роджерса. Мне почти дословно запомнились его теоретические построения:
      "Иными словами, для того чтобы вернуться назад во времени, надо все те мириады процессов, которые протекли за какой-то временной отрезок, вернуть к исходной точке. Если этот прибор способен "разбивать" материальные объекты на элементарные частицы и затем "собирать" их вновь в другом месте, то он вполне может осуществить эту задачу".
      Я прекрасно помнил и то, как испытал страх, когда, уже находясь в отчем доме, подсознательно ощутил приближение пришельцев и пожелал, чтобы эта угроза миновала. Некоторое время я думал, что Black Box просто снял у меня чувство страха. Но на самом деле могло выйти иное. Черному ящику пришлось затратить какие-нибудь жуткие гигаджоули космической энергии, чтобы каким-то путем отразить нашествие инопланетян! И от этого он даже уменьшился в размерах до 10х5х5 дюймов. Потом его энергии еще хватило на то, чтобы создать для моего отца бутылку виски. Но когда я собрался попросить ящик перенести нас с отцом на десятки миль от того места, где мы находились, да еще и вместе с автомобилем, он сказал: "Нет!" И отказался выпускать кольцо. Вероятно, у него была какая-то система "fool proof" - "защиты от дурака", которая вынудила разогреться его поверхность и заставила меня отпустить руки. Может быть, это спасло меня от гибели, а может быть - и весь мир от катастрофы...
      Но как он попал сюда, во Вьетнам? То, что этот мистер Грэг, босс наркоторговцев, за которым скорее всего и охотился отец, появился в Дананге, особого удивления не вызывало. Правда, в Сайгоне или Шолоне его фигура выглядела бы более естественной. Но если у него были друзья и партнеры среди старших офицеров и генералов, то изумляться не стоило. Но вот зачем он потащил во Вьетнам этот ящик? Неужели научился им пользоваться? Нет, вряд ли. Тогда весь мир уже узнал бы о невероятном взлете нового супербогача. Или о какой-нибудь чудовищной катастрофе планетарного масштаба. Мафиози редко любят мелочитъся.
      Но ничего такого не было. Война во Вьетнаме оставалась самым главным, о чем писали газеты. Никто не слышал ни о каких чудесах, кроме обычных сплетен о "летающих тарелках". Кроме того, умей Грэг обращаться с ящиком, он бы уже нашел способ прекратить и обстрел, и всю войну сразу.
      И тогда мне пришла в голову мысль, что скорее всего он повез Black Box во Вьетнам именно потому, что хотел найти здесь кого-то, кто мог бы помочь ему разобраться с ящиком.
      Я сидел спиной к зареву и успел увидеть две длинные тени, отброшенные фигурами, возникшими у меня за спиной. И ничего больше... (Обрыв памяти.)
      Мне было очень смешно. И так хорошо, как никогда не бывало раньше. Потому что мне сделали укол, от которого крысы и змеи перестали выпрыгивать из всех углов, а черные пауки больше не падали на меня с потолка. Они опутывали меня паутиной, и я задыхался. Теперь все кончилось, проклятый потолок исчез, и я смог видеть черное небо и много-много зеленых звездочек. Они не просто висели на небе, а перебегали, кружились, плясали. А иногда они выстраивались в шеренги и колонны, появлялись звезды-сержанты, звезды-офицеры, звезды-генералы и начинали командовать. И я был счастлив, потому что знал: одна из этих звездочек - мой дом. Мне хотелось петь, но я ни одной песни не помнил с самого начала, а петь с конца мне запретили под страхом военно-полевого суда. Правда, мне уже сказали, что я произведен в чин кретина, но не объяснили, насколько это выше генерала. И еще признали, что я умный, только не знаю, как меня зовут. Я знал, но забыл, потому что пропал без вести. Пока меня не найдут, всю жизнь не буду знать, как мое имя. А что такое "имя"? Правда, смешно? (Обрыв памяти.)
      Черный ящик! Он пришел! Я его вижу! Но почему он в белом халате? Не хочу! Они опять сделают укол! Мне это не надо! Пустите! Не пойду! Я не хочу вспоминать, кто я. Не хочу! (Обрыв памяти.)
      Парашют! Почему он не раскрывается? Да его просто нет! Проклятый Суинг не дотянулся! Я падаю! Падаю! Пада-а-ю-ю
      Так дотянулся он или нет? Я ведь живой. Не разбился. И голова не болит. Я - Ричард Стенали Браун, мне чуть меньше тридцати одного года. Прекрасно помню все, что было со мной, и даже знаю что... (На этом месте сон прервался. То ли я просто крепче заснул то ли, наоборот, в этот момент проснулся. Так или иначе, но ничего иного из "Дурацкого сна № 12" я не запомнил.)
      Часть IV. САПОГ В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ
      На финише перелета
      Проснулся я в дурном настроении. Слишком похож был минувший дурацкий сон (особенно его последние фрагменты) на ту бредятину, которой была забита моя башка во время выхода из комы. Воспоминание об этом совсем недавнем моем состоянии и привело к тому, что, очнувшись, я ощутил какую-то похмельную Тяжесть во всем организме. Может, дело усугублялось еще и тем, что проснулся я не сам, а меня разбудили, бесцеремонно тряхнув за плечо. Хорошо, хоть по мордам не нахлопали.
      Ленку, должно быть, разбудили раньше меня, потому что, когда я продрал глаза, она тут же сообщила:
      - Прилетели! На земле стоим.
      Больше ни ей, ни мне ничего сказать не дали. Приемы были известные и очень хорошо знакомые: пластырь на рот, мешок на голову, стяжку мешка слегка затянули, только чуть-чуть свободнее, чем требовалось для удушения, и потащили. Судя по всему, запихнули в тот же автофургончик, на котором привезли в самолет. Зажужжали моторчики, открывающие аппарель. Кто-то, хлопнув дверцей, уселся на водительское место и задом подал машину на бетон. Потом, резко вывернув баранку, дал полный газ. Все это я ощущал только по звукам да еще по мотаниям из стороны в сторону при поворотах и торможениях.
      Мотались так минут пятнадцать, пока не услышали знакомый клекот вертолетного движка. Лязгнула, открываясь, задняя дверь фургона, пахнуло бензином, меня сцапали сразу двое, ухватив под мышки и за ноги, после чего перетащили из фургона в вертолет и толкнули на сиденье. Где-то сбоку плюхнулась и Ленка - я услышал ее мычание.
      Вертолет затарахтел интенсивнее, потянул вверх и довольно круто. Это я понял по тому, что желудок словно бы опустился вниз. Куда еще потащат? Или, может быть, на этот раз все-таки сбросят? Эта веселая мыслишка вопреки логике как-то проскальзывала в сознании, хотя мне казалось, что такой романтик, который, имея возможность прихлопнуть двух мелких людишек еще вчера, повез их хрен знает куда, не характерен для нашего столетия.
      На сей раз полет длился не больше десяти минут. После этого тарахтелка плавно пошла на посадку. Когда заметно снизились - это я тоже по внутренним органам определил, - звук двигателя изменился. Появилось что-то вроде эха, рокот отражался не то от гор, не то от каменных стен.
      Особо не церемонились и здесь. Не снимая мешков, взяли под руки и выволокли из вертолета на свежий воздух. Потом даже не повели, а потащили куда-то сперва по твердому и шероховатому бетону, потом - по твердому и гладкому мрамору, наконец, - по мягкому ковру. Послышалось гудение, щелчки нас подтолкнули вперед. Я сразу понял, что нас привели в лифт, ощутив характерное покачивание пола.
      В лифте мы поднимались не очень долго и, как мне показалось, не слишком быстро. Поэтому я предположил, что лифт увез нас не выше, чем на третий, максимум четвертый этаж.
      Кабина остановилась, нас с Ленкой вывели на какое-то мягкое ковровое покрытие. По крайней мере, подошвы его таким ощущали и шагов почти не было слышно.
      По этому самому покрытию нас отконвоировали дальше. Путь этот для человека с мешком на голове показался очень запутанным. Сначала вроде бы прошли шагов десять вперед, потом свернули куда-то вправо, после этого поднялись по лестнице на двадцать ступенек вверх. Сделали еще пятнадцать шагов вперед, перешли на какую-то наклонную плоскость... Короче, "три шаги направо, три шаги налево, шаг уперод и два - назад". Затем нас усадили на мягкий диван и... удалились. Правда, на смену тем, кто ушел, тут же явились другие. Конечно, я и Ленка сумели только почуять движение воздуха, смену запахов, дыхания, кряхтения и лишь в самой малой степени расслышать звуки шагов.
      Ни одного слова при этом произнесено не было. Я даже прикинул, что, может быть, нас глухонемые похитили... Так, из общей привычки к хохмам.
      Минут пять мы просидели на диване, а потом нас взяли под ручки и повели куда-то вперед. Кто-то открыл перед нами двери, нас опять обвеяло прохладным воздухом. Послышалось журчание воды, но не такое, как в унитазе, а как в фонтане. Сквозь ткань мешка долетел аромат цветов. Конвоиры вновь усадили нас на диван, но с более мягкой обивкой. Затем, оставаясь где-то за спинкой этого дивана, сняли с наших голов мешки. Однако разглядеть особо много не удалось. В большой комнате или небольшом зале - как хошь считай! - было темно, как у негра за пазухой.
      Потом настала очередь расклеивания ртов. Пластыри отлепили довольно гуманно, скорее всего потому, что они еще не успели как следует присохнуть. После этого в лица нам направили яркие лампы и, пока мы жмурились, освободили от наручников. Правда, не сразу, а только после того, как некая значительная в здешних местах личность разглядела наши физиономии. Я лично так и не сумел рассмотреть тех товарищей, которые занимались нашей "предпродажной подготовкой", поскольку они испарились еще до того, как в зале потухли лампы, слепившие мне глаза, и зажегся нормальный верхний свет.
      Когда это произошло, я не поверил своим глазам. Точнее, в общем-то, поверил, но первая мысль была, что я угодил в съемочный павильон, где снимается некий костюмный фильм про Аладдина и его волшебную лампу. Или, допустим, нечто на сюжет из "Тысяча и одной ночи". Во всяком случае, окружающая обстановка и вся отделка интерьера - за исключением электрических люстр, наверное, - были явно позаимствованы из дворца Гаруна аль-Рашида. Вторая мысль, клюнувшая меня в темечко, заставила решить, будто меня опять погрузили в искусственную реальность, разархивировав какой-то "файл" генетической памяти, доставшийся мне через прапрабабку Хасият-Анастасию. Конечно, это была сущая лажа, ибо моя чеченская (кстати, она могла быть и дагестанской) прапрабабушка вряд ли когда-нибудь видела такие интерьеры даже во сне. Горы, ущелья, сакли и медные кувшины - это все совсем из другой оперы. Здесь, в зале, куда нас с Ленкой привели, чуялся дорогостоящий арабский колорит. Даже если я и не знал тонких различий между архитектурой стран Ближнего и Среднего Востока, то мог точно сказать, что граждане, одетые в белые бурнусы, - это арабы.
      Именно такой гражданин в бурнусе, чернобородый, смуглолицый, судя по всему, невысокий ростом, но очень массивный, восседал на возвышении из подушек, разумеется, скрестив ноги по-турецки. В руках он набожно перебирал четки, лицо являло собой пример сосредоточенности и обращенности внутрь себя. Единственными современными элементами в его облике были темные очки на носу, а также сотовый телефон и пейджер в кожаных чехлах, лежавшие рядом с ним на подушках. А в остальном - ни дать ни взять, восточный владыка времен Арабского халифата. К таким товарищам обычно прилагались серебряные кальяны, балдахины, опахалыцики с мухобойками, несколько советников-визирей, стража с мечами и красавицы с замотанными лицами и открытыми пупками. Ну еще какой-нибудь звездочет, как в фильме про Ходжу Насреддина.
      Тут все было попроще. Опахалыцики не требовались ввиду того, что в зале работал кондиционер, а кроме того, имелось два небольших фонтанчика. Наш диван и лежбище гостеприимного хозяина располагались как раз между этими увлажнителями воздуха. Посередине, на равном расстоянии от дивана и лежбища, стоял резной столик с инкрустированной столешницей, похожий на здоровенный восьмигранный барабан. Никаких танцовщиц, наложниц, визирей, звездочетов и евнухов, конечно, и в помине не было, кальяна и балдахина тоже, а стражу представляли четыре плечистых усатых молодца в отлично сшитых костюмах. На мордах у них были черные очки, а под пиджаками какое-нибудь более или менее современное оружие и радиостанции.
      Мне стало ясно: шейх Абу Рустем, который обещался прислать за нами на Гран-Кальмаро личный самолет, счел за кровную обиду то, что мы не приняли его приглашения, а потому его верные аскеры, нукеры или джигиты - хрен его знает, как они тут называются! - доставили нас пред его светлые очи. Только один Аллах знал, какие оргвыводы мог сделать товарищ шейх. Я лично не очень точно знал, какими правами пользуются современные шейхи, но вполне допускал, что он может распорядиться и насчет посажения на кол, и насчет сдирания шкуры с живого, а по минимуму - и насчет отсечения головы. Восток - дело тонкое.
      Конечно, для меня оставалось загадкой, как мы будем общаться с Абу Рустемом, ежели он, скажем, по-английски ни бум-бум. Ни один из четырех молодцов-телохранителей, на мой взгляд, иностранными языками не владел. Морды были слишком простые. Впрочем, шейхи бывают и с оксфордскими дипломами, и с лумумбовскими... Тем не менее я никак не ожидал услышать тех первых слов, которые прозвучали в зале из уст гостеприимного хозяина:
      - Димон, хорош моргать! Протри глаза, биомать! Нет, я бы не очень удивился, если бы гражданин шейх на относительно чистом русском языке сказал что-нибудь типа: "Я очень рад приветствовать вас, господин Баринов, в стенах моего дома". Может, и тому, что шейх матюки загибает, не изумился бы. У нас в Союзе их за месяц даже папуасы выучивают. Но вот голос, которым были произнесены две эти фразы, меня поразил до глубины души. Этот голос я, несомненно, слышал. Правда, последний раз слышал давно, но слышал. И вспомнив, кому этот голос принадлежал, обалдел еще больше.
      - Не узнаешь, что ли? - Шейх раскатил улыбочку, как у Буратино - рот до ушей, а затем стащил черные очки со своей морды лица.
      Диагноз подтвердился. Несмотря на шикарную шейховскую бородищу, бурнус и прочее снаряжение, по голосу и верхней части лица я убедился, что великий и мудрый Абу Рустем ибн хрен знает кто (как его по паспорту зовут, я не знал и не интересовался), дуновением вызывающий бурю (возможно, в пустыне) и сиянием затмевающий солнце в его полуденном блеске, это всего лишь мой давнишний и хороший приятель, экс-вице-чемпион чего-то по классической (прежде французской, а ныне греко-римской) борьбе, самый опытный и хитрый из всех чудо-юдовских "бригадиров"...
      - Кубик-Рубик... - пробормотал я голосом человека, сильно ударенного по мозгам большим и пыльным мешком.
      - Иншалла! - развел руками уроженец солнечного Ташкента, в котором собственно узбекской крови было примерно двадцать пять процентов, а остальное доливали русские, украинцы и крымские татары. Однако при бороде и в бурнусе он смотрелся, как родной.
      Ленка Кубика не знала и хлопала глазенками еще более ошалело, чем я. Во всяком случае, она явно не знала, что сказать и как относиться к этому русскоговорящему арабу.
      Честно говоря, и я не знал, как относиться. Кубик, так же, как и убитый Танечкой Джек, всегда был на прямой связи с моим родителем. Что его заставило перебраться в эти самые Эмираты? И вообще, работает он на Чудо-юдо или сам на себя?
      Но задавать дурацкие вопросы я не спешил. Прежде всего потому, что четко знал: у Кубика есть неотъемлемое право на них не отвечать.
      - Тесен мир, верно? - ухмыльнулся Кубик. - Берут тебя за шкирман на Малых Антильских (наименование островов он произнес небрежно, как название улицы Малой Спасской или Малой Пироговской), волокут сутки вдоль тропика, сажают на Шардже - и вот встречаемся... Только если бы ты мозгами раскинул, а не устраивал гонки, мы бы пораньше встретились. А то ваш батя мне все мозги перепилил: "Уволю на хрен без выходного отверстия!" Обидно, клянусь! - Тут Абу Рустем классно изобразил товарища Саахова из "Кавказской пленницы".
      - Это он так шутит, - сказал я неуверенно.
      - Ты только мне не рассказывай, как он шутит, - оскалился "шейх". - Ладно. Про дела успеется. Вы, наверно, жрать хотите? Вам как, русское или экзотическое?
      - "И то и другое, и можно без хлеба..." - теперь уже я процитировал "Винни-Пуха".
      - Зачем без хлеба? - улыбнулся Кубик. - Не в пустыне живем как-никак. У меня тут своя пекаренка есть, только для внутренних нужд, так мне тут и ржаной испекут, и бородинский, и рижский, и лаваш, и чурек, и лепешку, и бублики с маком...
      - Мак у тебя тоже, конечно, свой, - опасно поехидничал я.
      - Не смешно, - ответил Абу Рустем. - Короче, доктор. Сейчас будем кушать. Сделаю вам маленький дастарханчик во имя пролетарского интернационализма.
      После этого он лихо прогортанил что-то по-арабски в сотовый телефон.
      - Через полчаса все сделают, - пояснил Кубик, закрывая крышечку телефона. - В общем, пока, чтобы занять время, даю краткую информацию. Сегодня, ближе к вечеру, прилетает Сергей Сергеевич. Очень жаждет вас увидеть. Не знаю точно, зачем, то ли конфетку хочет дать, то ли попу надрать, но мне приказано удерживать вас всеми силами и средствами, не жалея крови и самой жизни.
      - Ну да, - хмыкнул я, - у меня жуткое желание обратно на Хайди вернуться. Очень соскучился по Доминго Косому.
      - Лопух он, - проворчал Кубик, как видно, вспомнив что-то неприятное, лох натуральный. Французов проспал, гаденыш. Это я бы еще простил. Но он же еще и меня за нос водить собрался! Аукциончик, видишь ли, наметил, коз-зел!
      - А я-то думал, что это господин Абу Рустем его научил... Вообще в народе говорят, что в кругу друзей хлебалом лучше, не щелкать. Сказав эту фразу, я заметил, что по бородатой роже корешка пошли волны легкого смятения.
      - Ты чего, в натуре? - пробормотал Кубик. - Ты мне это не шей, командир. Я еще жить хочу.
      - А я и не шью. Просто мне казалось, что этот аукциончик Чудо-юдо решил наладить, чтобы маленько подразжиться.
      - Да что ты! - несколько успокоившись, заторопился "шейх". - Сергей Сергеевич приказал, чтобы Косой, если ему удастся найти кого-то из вас, тут же передал мне без всяких условий. Но этот паскудник решил поиграть. Короче, пора его наказать.
      - Хорошо подумал? - вмешалась Ленка. - Если ты уберешь Доминго, то добавишь Чудо-юду подозрений против себя.
      - Ну вы меня, ребята, за мальчика держите. Без санкции начальства такие дела не делают. В общем, не беспокойтесь за меня, ладно? Каждый должен за себя отчитываться. Верно, мадемуазель Шевалье?
      - Верно. Только я-то все про себя могу четко и ясно доложить. Димуля тоже. А как ты, не знаю.
      - Вообще-то, - скромно напомнил Кубик-Рубик, - вы все-таки в гостях. Вот эти бойцы, - он легонько мотнул головой в сторону своих истуканов, - и так удивляются, что вы, Елена Ивановна, здесь сидите и чего-то говорите. Хорошо еще, что они по-русски ни хрена не понимают. У нас тут, между прочим, шариатские, исламские обычаи действуют. Дам положено на женской половине принимать и исключительно силами женского личного состава. Так что давайте поменьше шпилек вкручивать.
      - Согласен, - сказал я, - не будем. В это время затюлюкал телефончик Кубика. Он взял его, прислушался, чего-то покаркал и сказал:
      - Завтрак готов. Пошли, гости дорогие...
      "Отче наш, иже еси на небесех..."
      Конечно, насчет дастархана Кубик выражался фигурально. Но столик для завтрака он ничего сообразил. Из приемного зала с фонтанами мы перешли в соседнюю, относительно небольшую комнатку, вроде отдельного кабинета в ресторане. Охрану оставили за дверями, уселись по-русски за стол и покушали. Само собой, без свиного, поскольку "шейху" не положено, но баранину они здорово выполнили. Не знаю, правда, по-арабски, по-узбекски или вообще по-русски, но я лично две порции погрузил. Хрюшка тоже капитально поработала челюстями. Нарушение обычаев Абу Рустем допустил только по части коньячка, которого мы хлопнули по три рюмахи. При этом Кубик объяснил, что Коран запрещает пить вино, а про коньяк там ничего не сказано. Кроме того, шайтан, как утверждает народная мудрость, сидит в первой капле вина. Если эту первую каплю выплеснуть, продукт становится идеологически чистым.
      Так или иначе, но коньячок подействовал на общее благо. С Кубиком в состоянии легкого подпития общаться было очень приятно. Во-первых, он мог без умолку болтать про что-либо забавное, абсолютно не затрагивая серьезных проблем, и никоим образом не выводил разговор на "производственные темы". Мы четыре часа проболтали, но я, хотя и не старался, честно скажем, так и не узнал, по какой причине Кубик-Рубик покинул первопрестольную, где он содержал для вида приятный и душевный ресторанчик-погребок. Ну и уж, конечно, не узнал я о том, откуда он взял такие бабки, чтобы устроиться в арабские шейхи. Пожалуй, единственное, что он позволил себе рассказать, да и то мимоходом, так это о том, что за полтора месяца он выучил арабский, турецкий и курдский языки под руководством Чудо-юда. Это мне в принципе было и без него ясно. В Москве Кубик говорил исключительно по-русски, лишь изредка, но, думается, больше для понта, вставляя в речь отдельные узбекские словечки.
      В том, что в шейхи его намылили по команде Чудо-юда, я особо не сомневался. Теперь мне отчетливо стало ясно, что операция с продажей 7/8 острова Хайди "богатым фраерам из каких-то там Эмиратов" была со стороны Сергея Сергеевича и Перальты каким-то грандиозным надувательством, при помощи которого моя любимая Барранкилья (отродясь там не бывал!