Оторва с пистолетом

— Ну да, конечно! — хмыкнула Лера. — Потому что надеялся, будто твой Гундос в дополнение к капсулам принесет тебе ампулы и у тебя все козыри на руках будут. Нет, корешок ты мой дорогой Т„мочка! Падла ты гнилая и сука продажная!

И с этими словами Валерия полоснула Драча ножом по щеке. Неглубоко, но больно, от носа до уха надрез провела. Кровь заструилась по щеке, Артем охнул от боли, матернулся и прорычал:

— Умом рехнулась, сучка? Что тебе еще от меня надо? Я все, что ты просила, рассказал!

— Ну как же все-то, голубок ты мой? Ты ж мне самого главного не сказал: как зовут того клиента, который собрался тебе бабки платить? Понятно, сто миллионов мне уже не светят, раз Шипов взлетел, но я и на семьдесят согласная.

— Ты?! — Драч чуть не задохнулся от возмущения. — Да ты хоть соображаешь, как там, за кордоном, дела вести? Тем более — бабе, одной… Да тебя там три раза кинут и один раз уроют, вот и весь бизнес!

— Не бойся за меня, котик! — осклабилась Валерия. — Ты о себе подумай. Жить тебе, конечно, уже не придется — это, как Вольфович говорит, «однозначно». Сейчас я могу просто в глазик или в горлышко нож воткнуть или даже совсем гуманно иголочку вколоть — быстро и не очень больно. Но это только в том случае, если ты мне дашь реквизиты той конторки, которой хочешь «ноу-хау» продать. А если упираться станешь — очень больно будет…

— Уй, ма-а! — взвыл Драч, после того как Валерия, ухватив его за ухо, коротко дернула ножом.

— Зря в народе говорят: «Не видать, как своих ушей!» — с жутким хладнокровием произнесла Лера, раздувая ноздри почти как Цигель нынешним утром. — Вот оно, ушко твое, погляди!

— С-су-ука! — стонал Драч, и из глаз его катились слезы. — Садюга-а! Убей! Убей, гадина!

— Я же сказала: это заслужить надо, понял? Ну, скажешь, или тебе второе ухо в натуре показать?

— Скажу-у! Все скажу! Только не мучай больше!

ВПЕРЕД И С ПЕСНЕЙ

А Лена с Валентином ничем таким ужасным не занимались. Пообедали шурпой, пловом и компотом, а потом Валентин решил научить гостью игре в нарды. Оказывается, у бабушки Нюши в шкафу лежала доска с шашками и кубиками, на которой можно было и в русские шашки играть, и в шахматы, и в нарды. Валентин утверждал, будто доска эта не фабричная, а самодельная, и сделал ее его родной отец, Сергей Кузовлев. Шашки, правда, и шахматные фигурки были отдельно куплены.

Сперва Лене мудрая «игра аксакалов» не очень давалась, но потом она в нее втянулась, стала бросать кости с азартом и даже повизгивать от восторга, когда бросок получался удачным. И шашки по доске двигала не вяло, как первое время, а с этакими бойкими шарканьем и пристукиванием. Игра переключила голову «госпожи Павленко» на размышления по поводу того, как оптимально передвинуть шашки в соответствии с выпавшей на костях комбинацией, и на некоторое время разгрузила этот чернявый живой «компьютерчик» от просчи-тывания всяких малоутешительных вариантов и перспектив на ближайшее будущее.

Конечно, понимание того, что возвращаться туда, откуда приехала, слишком опасно, у Лены давно сложилось. Остаток суммы, которая предназначалась ей за нынешнюю поездку, скорее всего не выплатят, а вот убрать могут запросто. В том городе, который был для Лены не менее чужим, чем этот, она снимала маленькую комнату в коммуналке. Хозяин, прописанный на этой площади, жил у какой-то бабы, то ли жены, то ли любовницы, а Лена ему за комнатушку платила 50 баксов в месяц. Там все было чужое, даже постельное белье, так что, не вернувшись к своему обиталищу, Лена ровным счетом ничего не теряла. Во всяком случае, никаких ценностей ценнее, чем старый халатик и шлепанцы. Счета в тамошнем отделении Сбербанка у Лены тоже не имелось. Хозяину комнаты она ничего не задолжала. Ни одного нормального друга или подруги, без которых ей стало бы скучно и тоскливо, в «том» городе не проживало. Так что ничего не мешало Лене послать свое прежнее местопребывание далеко и надолго.

Перспектива уехать завтра в Москву казалась одновременно и заманчивой, и тревожной. Конечно, Лена не стала бы орать столь же истошно, как чеховская героиня: «В Москву! В Москву! Работать, работать, работать!» Единственное, что привлекало ее в стольном граде, так это его размеры — легче спрятаться. С другой стороны, ей еще не представлялось возможности проверить свой новый липовый паспорт, изготовленный трудами Федюсика и Ромасика. Конечно, пидорасики на славу потрудились, но ведь и менты не лыком шиты. К тому же в Москве не только паспорт смотрят, а и регистрацию, то бишь прописку. Ежели у тебя в паспорте лежит железнодорожный билет, согласно которому ты только что приехал или прилетел, а потому еще не успел зарегистрироваться, — это приятно. Но ежели такого билета нет, то можно нарваться на кучу неприятных вопросов. Как уже говорилось, в прошлом Лена несколько раз попадала в Москву по разным оказиям и всякий раз была очень довольна, что смогла убраться оттуда. целой и невредимой.

Правда, теперь, в отличие от прошлых визитов в столицу, имелось одно существенное, весьма осложняющее жизнь обстоятельство. Прежде, отправляясь в Москву, Лена четко знала тот адрес, по которому должна прибыть, или хотя бы телефон, по которому требовалось позвонить. Большую часть этих адресов и телефонов Лена попросту забыла. Даже не потому, что у нее была память девичья, а потому, что их надо было забыть. Некоторые, вопреки усилиям, все-таки помнила, но являться туда все равно не следовало. Во-первых, потому, что ее принимали там только после предварительного уведомления от «хозяев», а во-вторых, потому, что «хозяевам» Лены эти точки тоже были известны. Там ее в два счета нашли бы.

Так что собственное будущее в Москве по-прежнему представлялось Лене очень туманным и неопределенным. Откровенно сказать, сейчас она с гораздо большим удовольствием осталась бы здесь. Не просто в этом городе, а именно тут, на Федотовской, 45, в 30-й квартире. Потому что в обществе Валентина ей было очень уютно и приятно, и Рексик к ней ластился, и, надо думать, с бабой Нюшей Лена прекрасно ужилась бы. Наконец, на этой же лестнице жили такие симпатичные ребята, как Ваня и Маша Тюрины. Умные, ученые, с которыми просто поговорить приятно.

Но Лена, увы, могла мечтать сколько угодно, а жестокая реальность оставалась жестокой реальностью. И эта реальность требовала, чтоб Лена как можно скорее покинула этот город. Она тут натворила такого, что на два порядка превосходило все грехи ее прошлой, тоже далеко не праведной жизни. И хотя все граждане, которых она отправила на тот свет — может быть, за исключением Шипова! — скорее всего заслуживали такой участи, права их уничтожать у нее не было.

Так что надо было не рассиживаться тут, а рвать когти. Если жить не надоело, конечно. Жить Лене не надоело, но все же она, дура, радовалась, что сможет уехать отсюда завтра вечером. Хотя, вообще-то, каждая лишняя минута, проведенная в тридцатой квартире, могла оказаться роковой. Наверно, если по уму, то Лене надо было как можно скорее ехать на вокзал и брать билет на любой первый попавшийся поезд, лишь бы не оставаться в этом жутко опасном для нее городе хотя бы еще на пару часов.

Но Лена на сей раз принимала решение не по уму. Сказать, что она «выбирала сердцем», будет слишком красиво и неадекватно. Наверно, потому, что чувство, которое возникло у нее к Валентину, было очень далеко от понятия «любви с первого взгляда»: Но он ей нравился, и настолько, что Лена была бы рада видеть его в своей постели. По крайней мере, на период грядущей ночи. В конце концов, надо же поощрить этого юношу за галантность и гостеприимство?

Правда, Валечка что-то не проявлял особого интереса по этой части. То ли его в Узбекистане так воспитали, то ли он просто не знал, с какой стороны подъехать. Даже за руку Лену ни разу не взял и по плечику не погладил. И глаза куда-то в сторону отводил, чтоб не глядеть слишком пристально. А уж о том, чтоб поговорить на темы, близкие к делу, — и подавно. Может, он вообще мальчик по жизни? Последний девственник в бывшем СССР?

Вообще-то, Лена была не очень гордая и вполне могла бы проявить соответствующую активность. Тем не менее что-то ей мешало просто так взять да и ляпнуть по-свойски: «Слышь, Валь, а как насчет потрахаться?» Или, вообще ничего не говоря, обнять, погладить и поцеловать этого недогадливого балбеса.

В общем, сидели они и в нарды играли, а за окном тем временем уже стемнело и часы показывали семь вечера с небольшим.

— Чайку поставить? — предложил Валентин, но в это время зазвонил звонок входной двери.

У обоих на лице появилось озабоченное выражение. Хотя время было не позднее, гостей никто не ждал. Конечно, это могла быть всего лишь бабка Семеновна, у которой, допустим, соль кончилась, а в магазин идти лень, но могли быть и менты, которые разобрались наконец, кто машины угонял и гранатами кидался, и узбекские «друзья» Валентина, наконец, зловещие посланцы «Лисы-Чернобурочки»…

— Я открою, — храбро сказал Кузовлев и пошел к двери Лена двинулась за ним. Куртка с «маргошкой» и сумочка со всем остальным висели на вешалке в прихожей. Они явно могли пригодиться, и оставаться вдали от своего арсенала Лена не хотела.

— Кто там? — спросил Валентин, немного волнуясь. А Лена, будто невзначай, облокотилась левой рукой о вешалку, будучи в готовности сунуть руку в куртку, висящую поверх сумочки, и выдернуть из кармана «марго».

— Свои, — добродушно отозвался из-за двери сипловатый баритон, — это я, Степаныч.

Валентин явно удивился, но открыл и пропустил в прихожую коренастого мужичка лет сорока в мятой кроличьей шапке, потертой шоферской кожанке, источающей аромат соля-ры, мятых джинсах тверского производства и армейских ботинках из кирзы на липучках.

— Здрассте! — сказал Степаныч, с интересом поглядев на Лену. — Прошу прощения, но вечер я вам малость попорчу. Собирайся, Валюха, поцелуй девушку и скажи ей «до послезавтра».

— Что, рейс передвинули? — нахмурившись, спросил Валентин.

— Ну! — ворчливо произнес водила. — Я уже уходить из гаража собирался, а тут подходит бригадир… (Лене показалось, что некоторая заминка в речи Степаныча объяснялась одним или целой серией матерных слов, которые он собирался произнести, но при даме постеснялся.) Короче, говорит, бери своего напарника молодого, заводи керогаз — и нах Москау! Адрес твой дал, телефона-то у тебя нет… В общем, собирайся, паря. Нам еще за грузом ехать надо куда-то за город.

— Степаныч, — спросил Валентин, немного приободрившись, потому что опасался, будто вместо Москвы в Питер отправят или в Архангельск, — а как насчет того, чтоб вот эту девушку в Москву подвезти? Я ей, вообще-то, насчет завтра предлагал…

— За так или за что-то? — поинтересовался Степаныч.

— Вообще-то за так… — снова нахмурился Валентин.

— Ладно, — почесал в затылке Степаныч, — места, конечно, хватит. И вообще, я человек не жадный. Давайте, собирайтесь поживее! Вперед и с песней!

ПОСЛЕДНИЙ ВАРИАНТ

Зеленая «девятка», до нынешнего утра принадлежавшая Цигелю, катила по шоссе, приближаясь к повороту на военную бетонку. Валерия решила использовать последний из возможных вариантов — поехать к тому самому майору, который обещал провести ее на борт транспортника.

Время от времени Валерия поглядывала на свой полушубок и на руки — все время кровь чудилась. Слишком много ее из Драча вышло после того, как она ему ухо откромсала — нетрудно было замараться. Нет, не любила она убивать с кровью! И Драч исключения не составил — потратила на него последнюю ядовитую иглу из авторучки. Но имя и адресок того, кто предложил Драчу семьдесят миллионов баксов за то, что лежало в пенопластовой коробочке и тюбике зубной пасты «Аквафреш», Лера заполучила. Конечно, Драч был прав, говоря, что надо еще суметь продать все это, да так, чтоб не кинули и не урыли, но об этом надо будет позже думать. Сейчас у Валерии имелся миллион баксов наличными, с которыми можно было кое-что начать. Может, и не стоит продавать все это «ноу-хау»? Может, и стоит самой попробовать огрести миллиарды? Но сначала надо улететь отсюда, а там видно будет…

Жаль Вячеслава, спасибо ему великое, конечно, но увы, на сантименты у Леры времени не хватало. Из всех рукописей, наполненных его мудрыми мыслями, а также тряпья с постели, получился неплохой костер. Валерия положила на них включенный ТЭН и, уже добежав до дыры в заборе, окружавшей «Парк Горького пьяницы», увидела за кустами огненные языки. А когда Валерия садилась в «девятку», то над бывшей эстрадой уже стояло небольшое зарево. Позже навстречу «девятке» с мигалками и сиренами пронеслось несколько пожарных машин. К тому моменту, когда они доберутся по нерасчищенным аллеям до места пожара, от эстрады и пристройки к ней только уголечки останутся. Ну, и три скелета, обгоревших до черноты. Дорогие часы и сотовый телефон Драча, пистолет, финка и пейджер его телохранителя, а также золотые цепочки и перстни с обоих Лера сняла. Нет, не с целью нажиться, а для того, чтоб при скелетах не нашли никаких предметов, позволяющих усомниться в том, что сгоревшие были бомжами. Скорее всего все это поймут как вполне обычную для современной России историю: собрались трое бомжей, нажрались, заснули, включив нагреватель, произошло короткое замыкание… Искать некого, судить некого, устанавливать личности незачем. Спихнут косточки в общую могилу, где хоронят таких же спившихся, замерзших или сгоревших граждан России, — и дело с концом.

И все-таки полного спокойствия на душе у госпожи Корнеевой не было. Во-первых, тот гипотетический дворник, который чистил снег на даче Цигеля, мог, в принципе, добраться до гаража, обнаружить там хозяина и заметить отсутствие «девятки». Хотя, конечно, это маловероятно, потому что ворота оставлены закрытыми изнутри, калитка заперта снаружи, и гараж заперт снаружи, но все же если дворник приходит убирать снег не только утром, но и вечером, и если у него есть ключи, «девятка» уже может попасть в розыск.

Во-вторых, Лера плохо представляла себе, как ее встретят майор, его жена и детишки, если вот так, на ночь глядя, явиться к ним с кейсом, набитым деньгами, и с рюкзачком, где посреди женских тряпок лежат ножи и пистолеты. Конечно, можно было рискнуть и сперва сунуться на старую дачу, где обитает бомж Иваныч. Но это очень рискованно. Сенсей это место знает, и если уж он все «точки» Драча засветил, у которого их побольше, чем у Леры было, то старую дачу и вовсе без внимания не оставит. Даже если и не устроит там засаду, то периодические наезды туда будет организовывать.

Позже она подумала, что стоит для начала позвонить майору. Спасибо Драчу за сотовый! Вроде бы он здесь, за городом, в начале военной бетонки, еще должен работать… А майор, по идее, должен быть дома. Впрочем, Валерия и с его супругой, и ребятами умела общий язык находить. Только вот что бы такое придумать поубедительней, чтоб объяснить свой приезд с ночевкой? Ведь до сих пор такого не водилось. Может, семейную ссору? Плохо, майор и его жена знают, что она незамужняя… Да, но ведь у нее мог появиться, так сказать, «гражданский муж»? Полюбила, пустила к себе, а он, сволочь, взялся избивать спьяну. Хоть и сволочь Цигель, но и от него некая польза может быть! Синяки на заднице, засос на шее, царапины на спине и боках — очень полезные, если показать их майорской жинке. Бабы страсть как любят сочувствовать битым сестрам по полу! А в душе, между прочим, сами собой гордятся: мол, со мной-то такого ни в жисть не случится, я своего кобелину вот так держу!

Валерия остановила машину, приткнувшись к обочине, и стала набирать номер коммутатора части, вспоминая на ходу, как зовут майора и членов семейства майора. Сам он — Гриша, жинка — Ксана, сын — Витя, а дочка — Таня.

— Слушаю вас, — ответил коммутатор женским голосом с певучим украинским акцентом, который сразу показался Валерии знакомым. Мамочки, так это ж сама Ксана и есть! Точно-точно, как же Лера запамятовала! Она же прапорщица, на коммутаторе сидит по суткам!

— Оксана? — для страховки переспросила Валерия. — Извини, это Лера Корнеева вас беспокоит. Ты меня помнишь?

— Ой, лышенько, так хто ж тебя забудет? — возрадовалась Ксана. — Мы ж с Гришей тебя каждый день добром вспоминаем! Вон уж до хвевраля на твоей картопле дожили, да и до марта зостанется!

— Ксаночка, — делая вид, что вот-вот разревется, сказала Лера, — мне очень плохо сегодня, понимаешь? Мне деваться некуда, разве что в машине ночевать… Можно, я к вам с Гришей приеду?

— Та ради бога, Лерочка! Приезжай, будь ласка! Дивчата меня подменят на часик, покормлю тебя. Ты откуда звонишь? Издалека?

— Нет, минут через пятнадцать до вас доберусь. Так я точно не стесню вас?

— Ждем, езжай смело, не стесняйся… Гриша дома, я его предупрежу.

Валерия закрыла телефон, но не сразу тронулась дальше. Теперь надо было поглядеться в зеркало — насколько она похожа на избитую и зареванную даму. Эх, поехать бы сюда сразу после Цигеля! Тогда бы никто не усомнился… Но тогда и драгоценного тюбика с какими-то капсулами у нее не появилось бы, и баксов только полмиллиона имелось бы. Да что ей, пройдохе старой, стоит изобразить нужную морду? В два счета! Лера сперва достала из рюкзачка косметичку, наскоро намазалась, припудрилась, ресницы сделала, чтоб было чему растекаться, а потом вышла из машины, зачерпнула немного снега и растопила у глаз. Вышло так, как доктор прописал. И тушь размазалась, и полоски от капель на пудре и румянах появились. А подглазники у нее и так имелись — после милой ночки с Цигелем. Засос на шее никуда не делся, чуть-чуть пожелтел только. Убедившись, что мордаха у нее выглядит впечатляюще, Лера, подумав немного, решила все-таки не тащить опасные вещи с собой к майору, а переложила их в багажник. Затем она вернулась за баранку и покатила в сторону военного городка.

Доехала она гораздо быстрее, чем за четверть часа, так что время, потраченное на камуфляж, вполне компенсировалось. И к подъезду офицерского дома — то есть обычной хрущобы-пятиэтажки — она добралась почти одновременно с Ксаной. Чуть-чуть опередила.

Кубышечка-хохлушечка, одетая в камуфляжные бушлат и шаровары, заправленные в неуставные сапожки, Леру поначалу даже не узнала. В унтах, ватных штанах, полушубке и вязаной шапке, прижившейся в войсках после первой чеченской войны, Валерию можно было издали за солдатика принять. Похоже, товарищ прапорщица даже цыкнуть на салабона хотела: мол, что ты тут вертишься, боец? Спиздить чего-то хочешь?! А ну пошел быстро в роту, пока на «губу» не отвела! Но ничего этого Ксана выпалить не успела, потому что Валерия с воплем: «Ксаночка, родненькая!» — метнулась к ней, будто жительница оккупированной территории к солдату-освободителю.

— Боже ж мой, Лерочка! — с самым искренним сочувствием воскликнула Оксана. — Да на тебе ж лица нема! Идем, идем скорее до хаты…

«Хата» этого военного семейства располагалась на втором этаже и представляла собой трехкомнатную квартиру с совмещенным санузлом. Когда Ксана отперла дверь ключом, в прихожую вышел сам майор Гриша, в спортивных штанах, свитере и шлепанцах. За ним следом высунулись и «диты», то есть Витька и Танька, по росту почти догнавшие невысокого папашу.

— А идите, идите вы! — гаркнула Ксана на свое семейство. — Не узнали, чи шо? У Леры беда случилась, дайте нам с ней по-женски побалакать… Разболокайся, Лера, разболокай-ся. Гриша, займись дитями, га?

— Понял, — ответил майор, хотя был явно огорошен этим визитом.

Ксана помогла Валерии раздеться, дала вместо унтов свои тапочки и потянула в ванную.

— Умывайся, умывайся скорийше. Ты ж вся заревелась, бедная! А я у кухню пойду, обед разогрею.

— Ксаночка, спасибо, я не голодна… — сказала Лера. — Просто настроение ужасное…

И Валерия полушепотом начала рассказывать прапорщице полуфантастическую историю о своей неудачной любви. Совсем фантастической назвать ее было нельзя, ибо в ткань этого устного любовного романа было органично включено довольно много реальных событий, прежде всего относящихся к взаимоотношениям Леры с Цигелем.

Конечно, сам Цигель как таковой, то есть жирный и вонючий толстяк-садист, в герои Лериного романа не годился. Вместо него госпожа Корнеева, не пожалев ярких красок, изобразила демонического красавца в стиле каких-то древних кинозвездунов. Хотя Лера не сподобилась посмотреть ни одного фильма с участием Рудольфа Валентине, Дугласа Фэрбенкса-и хотя бы Ивана Мозжухина — она даже фамилий этих не знала! — тем не менее в ее описании получился примерно такой композитный красавец, только, разумеется, модернизированный, современно одетый и чуть-чуть приблатненный. Конечно же, злодей очаровал наивную «девушку», заставил ее сходить с ума от любви и выполнять свои самые разнузданные желания. Ксана аж рот открыла, когда Валерия привела ей три-четыре примера из своей вполне реальной сексуальной практики, и завздыхала так, будто была близка к оргазму. Поэтому пришлось поскорее перейти на трагические рельсы, разоблачить злодея, который ставил перед собой лишь одну цель: заполучить от Валерии материальные блага, недвижимость и протекции, а под конец, когда Лера переписала на его имя свои квартиры, дачи и машины, вообще собрался ее убить садистским способом — вот тут-то и была пересказана история с Цигелем, причем очень близко к действительности. Валерия не стала рассказывать только о том, как она удавила са-дюгу коленом, а сообщила лишь о том, что сумела освободиться от пут, угнать машину и уехать куда глаза глядят. При описании тех пыток, которыми стращал Валерию Цигель — сейчас, кстати, Лера сильно сомневалась, что он на самом деле стал бы ей стричь пальцы слесарными ножницами! — у бедной Ксаночки аж волосы дыбом стали и мороз по коже прошел, а румяное личико побледнело. Ну а когда Валерия показала ей свои увечья — заливаясь при этом вполне натуральными слезами, ибо все воспоминания о зверствах Цигеля всплыли на поверхность души, — Ксана преисполнилась ненавистью и сказала:

— Я б такого гадюку вбыла! И нехай бы судили потом! За этим разговором прошел как раз тот час, который был отведен Ксане подменявшими ее сослуживицами, а потому зазвонил телефон. «Дивчата» требовали прапорщицу на коммутатор.

— Гриша! — скомандовала Ксана. — Напои Валерочку чаем! А можешь и мацапуры ей налить, бо вона страдае! А я пошла!

Майор принял строевую стойку и пробормотал: «Есть!», потому что Ксана в делах семейных и по расположению звезд на погонах явно соответствовала генерал-лейтенантскому чину.

Вообще-то Валерия была очень даже не против хлебнуть сто граммов самогона, который в этом семействе делать умели. Мацапура, проведенная через несколько ступеней очистки при помощи марганцовки и активированного угля, добытого из противогазов, получалась прозрачная как слеза и. почти не пахнущая сивухой. А если еще под хорошую закусь, изготовленную из овощей, которые были выращены на Лери-ных шести сотках Гришиным семейством, то никакого похмелья поутру не ощущалось.

Дети по команде папы убежали смотреть телевизор, а Лера с Гришей на кухне остались тет-а-тет.

— Это что, правда? — спросил майор, доставая из холодильника литровый пузырь без этикетки, заполненный маца — пурой. — В смысле, ты прибежала, потому что с мужиком поругалась?

— Правда, — кивнула Валерия. — Но не вся. У меня еще и денежных проблем до фига. Мне сматываться отсюда надо, пока не убили.

— А чего ж ты позавчера не пришла? — вполголоса спросил Гриша. — Теперь до завтрашней ночи ждать надо. Не хотелось бы мне, чтоб тебя тут, у меня на квартире достали… Дети, сама понимаешь.

— Ты думаешь, кто-то так обнаглеет, что в военный городок бригаду пошлет?

— Ну и что, что городок военный? Мы ж вне части живем, как в проходном дворе. Никакого КПП не имеем, патруль, правда, со штыками ходит, чтоб солдаты по сарайкам не лазали и колеса с личных машин не свинчивали. Оружия у ребят нет, разве что двустволки. Табельное все на службе, в сейфах лежит. Так что, если приедет человек пять с автоматами, да еще среди дня, когда почти все мужики в части, — вряд ли кто заступится…

Он только-только успел поставить бутылку на стол, как зазвонил телефон.

— Неужели Ксанка до коммутатора добежать успела? — сомнением в голосе произнес майор. — Рановато вроде…

Гаркая шлепанцами, Гриша направился в прихожую, снял трубку. — Марков слушает!

Дальше последовала не очень длинная пауза: Гриша слушал то, что ему говорили. Через дверь кухни Валерия видела, что лицо у майора хмурится, должно быть, речь шла о вызове на службу.

— Так точно, товарищ полковник. А машина будет? Пешком трудно уложиться… Ясно. Есть!

Невнятно выматерившись, Гриша вернулся в кухню, налил мацапуру в небольшую стопку, залпом выпил, захрустел соленым огурцом, а затем сказал:

— Что бог ни делает — все к лучшему. Сегодня полетишь, если успеем до аэродрома добраться. Вылет через час, а пешком до аэродрома — если тропу не замело! — минут сорок пять.

— Я же на машине! — напомнила Лера.

— О, это другой коленкор! Одеваемся!

Майор за пять минут успел все: и переодеться в форму, и «тревожный чемодан» прихватить, и раздать ЦУ своим детишкам, и даже бросить в рот горсть чайной заварки, чтоб зажевать самогонный душок. Лера тоже успела одеться и побежала к цигелевой «девятке», оставленной у подъезда. Сердце у нее так и колотилось от волнения — неужели ее мечта вот-вот осуществится?

Когда Гриша уселся рядом с Валерией и «девятка» покатила по слабоосвещенным улицам к выезду из городка, Лера рискнула спросить:

— А с чего это такое изменение в рейсах? И время, похоже, другое. До полуночи еще ого-го сколько…

— Ты у меня спрашиваешь? — сердито хмыкнул майор. — Я человек маленький, мне приказали: «Сегодня!» — значит, сегодня и никаких вопросов быть не может. Все чисто по-военному. Кстати, куда борт идет, мне не сказали. Возможно, вовсе не туда, куда обычно…

— Приятно слышать! — вырвалось у Валерии. — Стало быть, к тем корешкам, которые тебя приютить, если что, обещали, мы можем и не попасть?!

— Запросто, — подтвердил майор.

— Так какого ж хрена ты меня решил отправить? — взъярилась Валерия.

— А такого! — рявкнул Гриша. — Не хочу, чтоб завтра к нам в квартиру менты или, того хуже, братки завалились. Если машина твоя у наших дверей ночь простоит — глаза намозолит. Здесь все тачки наперечет. Ты как хотела сначала, на «Буране» ехать? И между прочим, собиралась сделать так, чтоб его кто-то домой отогнал? А теперь что? Все эту машинку за сутки приметят, и если ее около аэродрома найдут, то сразу Поймут, кто, кого и куда отправил!

— Короче, ты меня решил побыстрее с рук сбыть, куда подальше?! — взревела Валерия, нервно дернула руль, и «девятка», проезжавшая в этот момент по невысокой насыпи, соскочила с дороги, но не перевернулась, а, пролетев несколько метров по воздуху, по самый радиатор нырнула в рыхлый снег…

— Сели… — констатировала Валерия, отдуваясь и унимая дрожь в руках.

— И хрен кто вытащит, — пробормотал Марков. — В это время тут почти никто не ездит. Впрочем…

Впереди, всего в сотне метров от «девятки», там, где находился поворот к аэродрому, мелькнул свет фар. Один за одним в сторону аэродрома сворачивали тяжело груженные бортовые «КамАЗы». Но надеяться на то, что хоть один из них проедет мимо поворота и задержится, чтоб вытащить «девятку», не приходилось. К тому же это были те самые таинственные «КамАЗы» Сенсея, которые везли на якобы законсервированный военный аэродром некий нелегальный груз. А у Леры были веские причины не желать встречи с людьми господина Сенина. Поэтому Валерия даже порадовалась, когда шесть дизельных монстров без проблем свернули туда, куда следовало. А вот седьмой, к ее великому сожалению, поехал прямо, развернулся через осевую и оказался рядом с тем местом, где сидела влипшая в снег «девятка»…

ВОТ И ВСТРЕТИЛИСЬ…

Седьмой «КамАЗ», как это ни странно, принадлежал вовсе не Сенсею и вообще, строго говоря, не должен был находиться в этом месте и в это время. Это был тот самый грузовик, на котором Степаныч и Валя Кузовлев собрались подбросить Лену до Москвы.

Сначала их путешествие протекало, выражаясь космическим языком, «штатно». В кабине места на троих хватило, Степаныч рулил, Лена скромно сидела в серединке, держа на коленях свою опасную сумочку, рассчитывая, что при первой остановке «мальчики — налево, девочки — направо» вытряхнет все ее содержимое в ближайших кустиках. Ну а Валентин сидел справа от нее, у дверцы, наверно, для того, чтоб девушка случайно не выпала из машины.

Конечно, Степаныч почти всю дорогу растолковывал Валентину, который здешнего города толком не знал, куда какая улица ведет и как на какую дорогу выехать. Лена осталась как бы в стороне, но она особо не печалилась от того, что ей внимания не уделяют.

Первым пунктом, куда они должны были заехать, был какой-то склад, находившийся километрах в пятнадцати от города. Туда же подъехали еще три грузовика от той же фирмы, куда Валентин устроился работать. Все шоферюги были злые, потому что у них на сегодня никакой поездки не планировалось, и даже то, что за этот рейс обещали заплатить по повышенному тарифу, никого особо не грело. А грузчики на складе, которых тоже вызвали на сверхурочную в дополнение к дежурным, оказались поддатыми и больше матерились, чем работали.

Конечно, Валентин все порывался помочь грузчикам, но Степаныч его осаживал:

— Ты, паря, этот комсомольский задор брось! Нынче, брат, рынок. Мы на хозяина пашем, а он нам только за перевозку платит, понял? На хрена тебе пуп рвать, если ты за это бабки не получаешь?

Когда погрузка наконец завершилась, четыре «КамАЗа» собрались в некое подобие колонны и стали выбираться на Московское шоссе по каким-то проселочным дорожкам, более-менее расчищенным от снега бульдозерами. Степаныч покатил вторым, следом за головным. И вот тут-то произошло первое непредвиденное событие, которое сильно повлияло на все дальнейшие.

Сперва несколько минут чуялось, что Степанычу как-то не по себе. И физиономия у него стала какая-то озабоченная, и разговорчивость куда-то улетучилась. Похоже, он явно пытался заглушить какую-то физическую боль, возможно, привычную, но все равно досадную. В конце концов он неожиданно остановил машину, скорчился и схватился за живот, пробормотав еле ворочающимся языком: