Отец Александр Мень. Жизнь, смерть, бессмертие

Между тем, «невротическая атмосфера века», о которой говорил Александр Мень, приводит к тому, что вера приобретает болезненный, экзальтированный характер. Это требует от Церкви ответственного подхода к религиозным традициям, активного религиозно-нравственного просвещения. Гражданская позиция отца Александра как раз и выражалась прежде всего в таком просвещении, которое в последние годы его жизни носило характер широкой общественной проповеди. Эта проповедь призвана была консолидировать общество на прочной духовной основе. В наше время, время социальных бурь, потребность в этом стала острой необходимостью, потому что в такие периоды, подчеркивал Александр Мень, «как на войне, люди быстро делятся на две категории: наши – не наши, верующие – не верующие и так далее. Это упрощенная система». Упрощенная и очень опасная.

Под конец жизни отца Александра чрезвычайно тревожило нарастание деструктивных явлений – взрыв ксенофобии, шовинизма, национальной ненависти. Он говорил, что «это первобытные стихии, очень вредные для человека, очень низменные, они противоречат и патриотизму».

В своем последнем интервью (5,7 сентября 1990 г.) с необычайной для него резкостью и суровостью он говорил о наиболее тревожном явлении – рождении русского фашизма, который поддерживают очень многие деятели Церкви. Он сказал буквально следующее: «Произошло соединение русского фашизма с русским клерикализмом и ностальгией церковной (выделено мной. – В.И.)».

Здесь разгадка тайны убийства отца Александра. Когда он вышел на широкую общественную проповедь, когда была достигнута договоренность, что он станет первым российским телепроповедником, те же черные силы, которые готовы были залить кровью всю нашу страну, приняли роковое решение.

К тому времени Александр Мень, апостол земли Российской, становится общенациональным духовным лидером. Его постоянные проповеди по телевидению могли изменить и безусловно изменили бы социальную ситуацию в нашей стране. Между тем все предпосылки военно-фашистского переворота уже созрели. Отец Александр стал непреодолимым препятствием на пути сплотившихся темных сил. Чтобы устранить это препятствие, они готовы были на все.

Смерть отца Александра стала духовной катастрофой, но она не оборвала его служения. Замысел его врагов – а это враги Христа – провалился: миссия Александра Меня – духовное возрождение, духовное воскрешение России – продолжается.

14 мая 1993 г.[28]

Отец Александр Мень – это прежде всего явление духа. Дух дышит, где хочет. Когда мы берем в руки книги отца Александра, мы видим, что дух, который здесь дышит, выражает себя в гармонии, в красоте. Николай Заболоцкий некогда вопрошал:

А если так, то что есть красота?

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Если говорить о книгах отца Александра, то это, конечно, огонь, но не мерцающий, а пылающий в сосуде. Его книги, его мысль, его культура – это стихия огня. Но эта стихия укрощена, гармонизирована.

Что еще отличает книги отца Александра? Простота. Но это простота обманчивая, это простота после сложности, вбирающая в себя сложность, бездонная простота. Кстати, слова Христа, записанные евангелистами, они ведь очень просты – по видимости. Но для постижения этих простых слов требуются огромные духовные усилия. Кто может сказать, что он это полностью усвоил – не только принял умозрительно, но пережил внутренне, возвысился до сути этих слов? Таких людей единицы, и они сами о себе не посмели бы этого сказать.

Отец Александр был пропитан этими словами, а точнее, Словом (с прописной буквы), Логосом, Христом. И это сообщало его собственным словам неслыханную простоту. Пастернак был прав, когда говорил о ней:

Но мы пощажены не будем,

Когда ее не утаим.

Она всего нужнее людям,

Но сложное понятней им.

Вот отца Александра и не щадят, потому что он не утаил неслыханную простоту, потому что многим она не по силам. Им по силам даже не сложное, а элементарное, простота до сложности, которая хуже воровства.

Надо, конечно, радоваться тому, что выходят книги отца Александра. И надо сделать все, чтобы издать неопубликованное, неизвестное. Представьте себе, что появляется какое-то новое сочинение Пушкина – что бы было! А ведь Александр Мень – Пушкин в богопознании.

И еще одно. Вера всегда связана с тайной. Тайной Бога и тайной человека, тайной отношений Бога и человека, этого человека. Я не думаю, что в отце Александре все можно объяснить рационально.

На поверхности мы видим некоторые знаки – бытовые, экзистенциальные и иные. А в глубине – нечто потаенное, непостижимое, но реальное. Знаки лишь намекают, но не объясняют тайну. Но все-таки отблеск, отсвет этой тайны есть во всем, что говорил и что писал отец Александр. И поэтому я хочу поблагодарить тех, кто издал эти книги, и выразить надежду, что все его творческое наследие дойдет до людей.

Предисловие к сборнику «Вокруг имени отца Александра»

^{(М., 1993)}

Прошло почти три года со дня убийства отца Александра Меня, но страсти вокруг его имени и его творческого наследия не утихают. Напротив, нападки его врагов становятся еще более ожесточенными. Атаки следуют то справа, то слева. Его пытаются уловить в слове, обличают в ереси, ставят под сомнение основы его христианского провозвестия. Все это свидетельствует не только о масштабе личности отца Александра, но и о том, что он по-прежнему участвует во вселенской битве Добра и Зла.

«Мир во зле лежит» – эти слова апостола Иоанна мы знаем чуть ли не с детства. Но ведь они не абстракция, не теоретическая конструкция. Они имеют прямое отношение к каждому из нас. И они наполняются грозным смыслом, когда мы обращаемся к судьбе святых, пророков и апостолов.

Нападки на отца Александра начались с первых шагов его служения и сопровождали его всю жизнь. С течением времени они становились все более яростными и многочисленными. Постепенно вокруг его имени скопилось целое облако клеветы, лжи, диких суеверий и рукотворных мифов. Князь мира сего явно избрал его своей постоянной мишенью. Кто только не выступал против отца Александра – неоязычники и религиозные фундаменталисты, псевдолиберальные интеллектуалы и троицкие «благовестники», антисемиты и ортодоксальные иудаисты, функционеры КГБ и члены церковной иерархии, «типиконщики» и большевики! Этот список можно было бы продолжить, но и упомянутого достаточно, чтобы понять: этот человек был и остается в эпицентре духовной и социальной жизни, слишком многих он задевает за живое.

В чем же причина братского единения столь полярных общественных сил? Почему они, нередко враждебные друг другу, дышат одной страстью – ненавистью, когда речь заходит об отце Александре?

Ответ прост: потому что он был истинным служителем Христовым, избранником Божиим. Однако этот ответ нуждается в пояснении.

Десятилетия тоталитарного режима в нашей стране были войной власти против собственного народа. Они привели к гибели десятков миллионов людей. Но они нанесли чудовищной силы удар и по культуре, традициям и вере, по моральным ценностям и народной нравственности, по всем религиозным конфессиям, и прежде всего по православию. Иерархи Русской Православной Церкви в большинстве своем стали на путь постыдного конформизма – путь служения атеистическому государству. Живая христианская вера почти повсеместно была заменена обрядоверием (этот процесс начался, правда, задолго до революции). Язычество проникло в церковную ограду и вступило в непристойный союз с православием. Результатом стало духовное растление народа. В Церкви стали задавать тон люди малокультурные, с ограниченным кругозором, склонные соблюдать не дух, а букву Писания.

В такой обстановке началось служение отца Александра. Его обращение к живому и вечному христианству, восходящему к Самому Спасителю, к апостолам и Отцам Церкви, его многолетние титанические усилия по евангелизации опрокинутой в язычество России, его воздействие на душу и разум тысяч и тысяч людей встретили ожесточенное сопротивление. Он олицетворял собой открытую модель христианства, основанную на духе свободы, любви и терпимости, на уважении к личности человека – образу и подобию Творца. Он переживал разделение христиан как общий грех и исповедовал необходимость братского диалога и сближения всех христианских конфессий, всех мировых религий. Его противники отстаивали иную, закрытую модель христианства, основанную на традиционализме, изоляционизме, идеализации прошлого. Они олицетворяли (и олицетворяют) консервативную, шовинистическую, обскурантистскую тенденцию в Церкви. Они склонны не только к охранительству и культурному нарциссизму, но и к авторитаризму, ведущему к духовной тирании.

Конечно, в Русской Православной Церкви были и есть совсем другие клирики и прихожане, полностью разделяющие евангельские принципы любви и свободы, разделяющие широкий экуменический подход отца Александра и в полной мере оценившие его христианское подвижничество. Но не они, к сожалению, определяют духовный и психологический климат в Церкви.

Надо сказать еще об одном. Отец Александр начал свое служение, когда в России не было еще даже зачатков гражданского общества и все сколько-нибудь известные лидеры были обязаны своим выдвижением партийно-государственной номенклатуре. После необратимой эрозии тоталитарного режима и перехода к политике перестройки положение изменилось: не только властителем дум, но и общепризнанным лидером теперь можно было стать лишь благодаря собственным заслугам. Отец Александр не претендовал на роль лидера, но стал им в силу естественных причин: он выражал духовные, интеллектуальные, культурные и социальные интересы огромного большинства общества, пусть и не всегда осознаваемые людьми. Это не могло не вызвать озлобления со стороны властей и значительной части клира (включая некоторых представителей высшей иерархии).

Популярность, эрудиция, яркий талант отца Александра, любовь прихожан, его блистательные книги и лекции, широкий общественный резонанс его евангельской проповеди вызвали к жизни целую когорту людей, одержимых завистью и ненавистью к нему. Они усердно трудились (и трудятся) в жанре доноса, анонимного письма и газетного пасквиля, пытаясь заразить своей злобой целые слои населения. Ненависть, иррациональная по своей природе, принимает форму идеологического бешенства, нередко облаченного в квазинаучные и даже «богословские» одежды. Поклонники авторитарного вождизма, коренящегося в законах зоопсихологии, не могут простить отцу Александру его любви к свободе и его вклада в возрождение духа Евангелия. Антисемиты не могут простить его еврейства, ортодоксальные иудаисты – христианства и обращения в православие тысяч евреев.

Зависть – «великая и страшная сила», по определению отца Александра, – сплачивает в единый отряд его тайных и явных противников. Вот почему против него объединились столь разнородные особи, вот почему он был убит: силы зла видели в нем непреодолимую преграду для реализации своих темных замыслов. Его, как Христа, убили наши грехи, воля, направленная ко злу.

Публикуя этот сборник, составленный из материалов разного жанра и отражающий точки зрения очень разных людей, мы надеемся, что он поможет развеять некоторые злокачественные мифы, клубящиеся вокруг имени протоиерея Александра Меня. Мы уверены, что читатель способен будет сам оценить, где правда и где ложь, где духовный подвиг и где низкая клевета.

Сборник подготовлен Обществом «Культурное возрождение». Его первым президентом был отец Александр. Одна из главных задач Общества – изучение и освоение его творческого наследия. Публикацию этого сборника мы осознаем как наш моральный долг.

Синдром Сальери[29]

На статью С. Лезова об отце Александре Мене[30] можно было бы и не отвечать, если бы она не была опубликована в популярной и массовой газете. Тираж газеты значителен, а стало быть, наукообразность и специфическая «раскованность» статьи, при заведомом интересе публики к предмету разговора, способны породить сумятицу в умах людей простодушных и несведущих. Поэтому ответить придется.

Отношение к о. Александру стало своеобразным духовным индикатором. Его книги и статьи читают миллионы людей. Он привлекает к себе сердца всех, в ком живет искра добра. Он не дает покоя своим врагам даже после своей физической смерти. Парадоксально, но чем больше времени проходит со дня его мученической гибели, тем ожесточеннее становятся их нападки. Мы уже давно знакомы с черносотенной бранью в его адрес со стороны «патриотов», с аналогичными выпадами и обвинениями в ереси и неправославии со стороны троицких и иных «благовестников» (т. е. шовинистической части клира), а вот теперь знакомимся с инвективами, исходящими как бы из противоположного лагеря, – со стороны «либералов».

С. Лезов работает в модном нынче жанре «ниспровержения кумиров». Из его статьи мы узнаем, что о. Александр – вовсе не тот человек, за которого его выдают (или, по словам автора, он сам себя выдавал). Он не добрый пастырь, не реформатор, не свидетель веры, не ведущий христианский мыслитель современности, не друг своих духовных детей, не честный человек, не самостоятельный исследователь Библии, не человек, способный к научному мышлению, и еще много всяких «не».

Это напоминает апофатическое богословие: не то, не то, не то и не это. А что же «то»?.. А вот это страшная тайна, покров с которой г. Лезов бесстрашно срывает.

Боже мой, как мы обманывались! Мы-то считали отца Александра образцом христианина, а его жизнь – духовным подвигом, но вот пришел Лезов и все объяснил: нет подвига, нет образца, а по сути, нет и христианина. Так, нечто христианообразное. Да и что доброе может прийти из РПЦ?

Кем же был отец Александр? Аналитическое перо Лезова рисует живописный портрет: это был создатель «альтернативной реальности», игрового, игрушечного, «иллюзорного контрмира», обрекавший своих духовных детей на вторичную, несамостоятельную роль, скрывавший от них «правду о нашей общей социальной ситуации», пытавшийся (безуспешно) создать «либеральную культуру внутри Церкви» (эту задачу он «эксплицитно формулировал»); священник, целью которого была самореализация; «церковно-политический деятель», потерпевший крах из-за своей человеческой и научной несостоятельности, а паче из-за страха перед начальством, чьи незаконные запреты он свято соблюдал. (Уф, дайте перевести дух – это ведь далеко не все…)

Но продолжим. Отец Александр не пытался оказывать даже пассивного сопротивления «свирепому и подлому начальству» (церковному и светскому). Создавая «иллюзию духовного самостояния и даже противостояния… власти», он хотел лишь одного – «укрытия, пазухи, в которую можно было бы «выпадать» из большого мира, из главной реальности». Мало того, выпав из реальности, он ухитрился стать «модным проповедником», «кумиром маргинальной интеллигенции» и даже «миссионером для интеллигенции с пятым пунктом»; к тому же он еврей, совращавший «интеллигентных еврейских мальчиков и девочек» в христианство и стоявший на позициях расизма, «классического… христианского антииудаизма».

Вот такой благоуханный букет составил г. Лезов. Доказательства? Извольте: «Среди моих знакомых есть люди, пришедшие к о. Александру в начале 60-х годов… о. Александр был у меня дома… Я немного знаком с домашней библиотекой о. Александра…» Автор полагает, что этот «взгляд изнутри» сообщает его тексту некую аутентичность и, более того, дает ему право произвести суд над жизнью и смертью отца Александра.

Вот образчик «взгляда изнутри»: «Осенью 1983 года о. Александр был у меня дома. За столом разговор зашел о моих профессиональных делах, и я вспомнил, как один знакомый священник когда-то предрекал мне, выпускнику филологического факультета МГУ: «В свободной России вы будете переводить духовную литературу!» (тонкий комплимент себе. – В. И.). Гости – мои друзья, пришедшие в свое время вместе со мной в Новую Деревню, – с энтузиазмом стали обсуждать эту тему. Кто-то спросил мнение о. Александра. Его ответ сразу повернул разговор в другое измерение: «А мы – мы уже живем в свободной России!»»

Далее следует взрыв «благородного негодования» (камуфлирующего уязвленный эгоцентризм). Читателю поясняют, что это говорилось в разгар политических репрессий, когда подвергались обыскам и арестам люди из паствы о. Александра, когда чины из ГБ требовали от него самого отказа от публикации своих книг за границей, а потом и капитуляции – принародного раскаяния, признания своей вины. И в таких условиях говорить о жизни в свободной России? Не насмешка ли это, не уход ли в «альтернативную реальность», созданную о. Александром для околпачивания своих духовных детей, дабы содержать этих инфантильных особей в стерильном, искусственном мирке и заставить их заниматься там бессмысленной «игрой в бисер»?

Между тем отец Александр говорил чистую правду, хотя и облек ее в шутливую форму. Однако наш Савонарола юмора не понимает и, как все фарисеи, пытается уловить своего противника в слове. Правды он не знает и знать не хочет, зато знает, что, начав наступление, необходимо его развить и закрепить. Из досье вытаскивается новый компромат: вместо того, чтобы вступить в открытую политическую борьбу с режимом, отец Александр «лавировал», «крутился», «выкручивался», являлся («куда скажут») на вызовы ГБ, «не имеющие процессуального основания». Трусливый конформизм «обвиняемого» вполне очевиден.

Лезов полагает, что отправил своего антагониста в глубокий нокаут, но для верности решает «припечатать» его гирей своего свинцового приговора: «…в высшем смысле прихожанам предлагалась жизнь в свободной России, предлагалась неуловимая, как Джо, духовная свобода, предлагалась обаятельная личность батюшки, предлагались те формы общения, которые еще не были запрещены начальством… Иллюзия – вот его стихия, вот настоящий плод его таланта и энергии… результаты жизни о. Александра как церковно-политического деятеля я расцениваю как нулевые».

Здесь все ложь, от начала и до конца. Но таков «творческий метод» автора: вся его статья построена на подтасовках и передержках. За что ни возьмись – все поклеп. Нет смысла опровергать каждый тезис (да и противно), но на отдельных положениях придется остановиться.

В изображении Лезова о. Александр предстает неким духовным Сусаниным или Крысоловом, который ведет детей в никуда – в «иллюзорный контрмир». А ведь известно: «…кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской» (Мф 18. 6). Именно это и пытается вменить Лезов о. Александру, именно это он внушает своим читателям (имплицитно и эксплицитно). Но как бы слова Христа о соблазнении «малых сих» не обрушились на самого сочинителя.

Формы духовной жизни, практиковавшиеся в новодеревенском приходе (речь идет о 70-х – середине 80-х годов), были не разрешены, а именно запрещены начальством – светским и церковным (незаконно). Первым в России о. Александр создал общения, т. е. малые группы, регулярно (обычно раз в неделю) собиравшиеся для изучения Библии, духовной литературы, совместной молитвы, основанные на началах братства и взаимопомощи. Члены этих общений писали доклады и рефераты на самые разнообразные темы, имеющие отношение к христианству, в том числе, например, «Церковь и государство». Из докладов составлялись сборники по актуальным проблемам Церкви в современном мире. Разумеется, в общениях, уже вне библейских рамок, горячо обсуждались и политические события, волновавшие всех граждан России. Были в приходе катехизаторские группы, готовившие людей к крещению. Ставились замечательные детские спектакли на библейские и иные религиозные темы («Рождественская мистерия», «Царь Иудейский», «Франциск Ассизский»). Сам о. Александр вел семинары по изучению Библии, патристики. Существовала и созданная им приходская библиотека религиозной литературы. Ее читатели, между прочим, были прекрасно знакомы и с «Архипелагом», и с книгами Авторханова, Джиласа и Амальрика, не говоря уже о «тамиздатских» Цветаевой и Гумилеве (эту «инициацию» они прошли задолго до Лезова).

Понятно, что по условиям того времени прихожане отца Александра работали без огласки, не афишируя свою деятельность. Однако ее размах в конце концов привел к утечке информации и вызвал соответствующую реакцию властей. «Компетентные органы» среагировали как положено: была организована кампания травли о. Александра, шантажа и запугивания его духовных детей. Один из ярких эпизодов этой кампании – упоминаемая Лезовым статья в «Труде». Статья встретила резкий отпор со стороны прихожан. Все они сохранили верность своему пастырю, никто от него не открестился. Так обстояло дело с «игровым контрмиром», в котором якобы пребывал новодеревенский приход.

К осени 1983 г. в приходе существовала уже многолетняя традиция перевода духовной литературы (назову лишь, для примера, книги Тейяра де Шардена, Клайва Льюиса, Гилберта Честертона, Доминика Бартелеми, Джона Пауэлла, переведенные Н. Трауберг, З. Маслениковой, А. Борисовым и другими). То, чем Лезов надеялся заняться в отдаленном будущем, в Новой Деревне давно уже было реальностью. В этом и только в этом смысле надо понимать слова о. Александра о жизни «в свободной России». Речь, по сути, шла о духовной свободе, в атмосфере которой воспитывались прихожане о. Александра, и политической несвободе, в условиях которой они жили вместе со всем народом. Лезов же дожидался прихода именно политической свободы, когда все будет разрешено и он сможет безнаказанно приступить к своим духовным переводам.

Таким образом, о. Александр создал новые формы церковной жизни, весьма эффективные и ныне воспринятые даже его противниками. Новодеревенский приход жил необычайно активно и насыщенно. Он не был сектой, самодостаточной и замкнутой, и не отделялся от мира, хотя и представлял собой обособленное сообщество. Быть может, кому-то это покажется парадоксом, но насквозь парадоксально и все христианство. Об этом выразительно говорил сам о. Александр: «Да, тот кто хочет глубинно, духовно развиваться, должен выстраивать ограду вокруг своей души. Иначе шум мира все заглушит. Но в то же время тот, кто не хочет превратить это в маленькую резервацию, в душный лампадный мирок, в котором дух не может жить, тот человек не должен делать эту ограду абсолютной. Это как вдох и выдох. Это как общение с многими и общение с одним. Это как уединение и общение. Это как день и ночь. Это как то, что соединяется вместе».

О. Александр, который якобы обольщал людей своей харизматической мощью, чтобы загнать их в новые катакомбы, был категорически против «выпадания» своих прихожан, да и вообще христиан, из «большого мира». Напротив, он был убежден в том, что христианин должен быть социально активен, что он должен рассматривать общественную жизнь как «одну из сфер приложения евангельских принципов», что «борьба за утверждение Царства Божия должна вестись в средоточии жизни». И это убеждение не было лишь теоретическим принципом – оно было основой практического действия.

Следовательно, о. Александр смотрел на христианина как на человека, открытого всем проблемам мира и потому духовно и социально активного. Однако не надо понимать эту активность вульгарно – как политическое функционирование. Между тем Лезова интересует не глубинная суть служения о. Александра, а лишь «политическое измерение» того христианства или той «либеральной субкультуры внутри Церкви», которые он будто бы предлагал.

Церковь – не политический, а богочеловеческий организм, мистически и реально объединяющий людей во Христе. Для Лезова же это прежде всего и главным образом социальный институт, основанный на системе властных отношений, предписаний и запретов и призванный к «публичному политическому действию». Он явно путает храм с парламентом (или с «Красными бригадами»). Церковь, естественно, может, а иногда и должна, занимать вполне определенную позицию по принципиальным политическим вопросам, а верующие вольны участвовать в политической деятельности, но задача священников – не политическое, а духовное просвещение. Церковь должна быть с народом, однако она не должна иметь особой политической программы. А вот осмысливать текущие события в свете веры – это ее дело (как и дело каждого христианина). Политика не та стихия, в которой ей следует пребывать, – у нее другое назначение. Если же настаивать на лезовских формулировках, можно прийти к выводу, что отделение Церкви от государства есть грубая ошибка и эти гиганты должны либо вести борьбу за политическую власть, либо вернуть православию статус государственной религии.

Лезов пытается навязать о. Александру амплуа политического диссидента (которым тот не был и быть не хотел), а поскольку он этому амплуа не соответствует, сурово осуждает его. Но пастырь не должен быть политическим диссидентом, у него иные, более серьезные задачи. Претензии к Александру Меню как к политику совершенно неправомерны. Вопреки утверждениям Лезова, он никогда не был и «церковно-политическим деятелем». Он неоднократно подчеркивал: «Я не политик». Искус прельщения или порабощения политикой его миновал.

Лезов делает религию инструментом для достижения внерелигиозных, политических целей. Такая позиция была глубоко чужда отцу Александру. Он говорил: «…свобода должна вырастать из духовной глубины человека. Никакие внешние перемены не дадут ничего нового, если люди не переживут свободу и уважение к чужим мнениям в собственном опыте». Сегодня мы с особой силой убеждаемся в справедливости этих слов.

Попытки представить о. Александра насмерть перепуганным конформистом просто смехотворны. Христос, вопреки давлению на него, отказывался быть политическим вождем и даже политическим борцом. Отец Александр шел по пути Христа: он боролся со злом, утверждая добро. Эта борьба была не поверхностно-политической, а бытийственной, глубоко духовной. Вспомним его слова: «Мир давно уже озверел, люди ожесточились, единственное, что может их спасти, – это возвращение к евангельским принципам, к любви». Именно этой цели было подчинено его общественное служение. По Лезову, было бы лучше, если бы пастырь милостью Божией пошел по пути политического авантюризма. Но о. Александр выбрал другой путь. Его оружием было слово. Его книги, проповеди, публичные выступления оказывали огромное воздействие на людей и в короткое время сделали его духовным лидером России. Это, кстати, отлично понимали (и понимают) его враги. Те, кто направлял руку убийц, знали, с кем имеют дело. И напрасны потуги Лезова обесценить не только жизненный подвиг, но и саму смерть отца Александра, цинично занеся его в список «тех, кто попал под колеса истории». Не каждый удостоивается мученического венца, и не каждый способен понять духовный смысл христианской жертвы.

Был ли о. Александр церковным реформатором? Сам он таковым себя не считал, хотя его вклад в обновление христианства переоценить невозможно. Он полагал, что «в самой идее реформ нет ничего неправославного» – реформы были и будут, вопрос в том, как и ради чего они проводятся. Необходимость определенного пересмотра церковной практики, канонов и богословия была для него несомненной, но он отрицательно относился к разрушению коренных церковных принципов и традиций. Верный путь, по его мнению, как всегда, лежит посредине. Он осуждал попытки «модернистов» создать «секулярное христианство», как и реформы обновленцев (напр., митрополита Александра Введенского), дискредитировавшие саму идею церковного обновления. Его больше интересовало не столько изменение внешних форм, сколько углубление и развитие богословия.

Тем не менее в Русской Православной Церкви о. Александр был возмутителем спокойствия, и не потому, что его взгляды в чем-либо противоречили православию, а наоборот, потому, что они максимально приближены к духу Христовой истины. Для значительной части церковного клира Христос был и ушел. Для о. Александра Он никуда не уходил. Он и сейчас стучится в двери каждого сердца. У о. Александра, как у Христа, все построено на свободе – они страшатся свободы как огня. У него христианство живое, оно изменяется с каждой новой эпохой, с каждым новым поколением – у них оно застыло в древнем ритуале, окаменело. У него – сила веры и сила духа, у них – показное благочестие и мертвая буква. Для них христианство – только храмовая религия с пассивными прихожанами, а Церковь – вариант закрытого общества. Для него религия, вера охватывают всю жизнь человека, прихожане активны, Церковь открыта миру. Главное же: здесь сталкиваются любовь и – нелюбовь, нетерпимость, ненависть.

Это две полярные позиции, экзистенциально и духовно несовместимые. Из них вырастают две модели христианства. Первая основана на открытости, вере в универсальные христианские ценности, на уважении к личности, не на букве, а на духе христианского провозвестия. Она ориентирована на диалог с любой конфессией, любой религией, любым человеком, но не допускает религиозной эклектики. Она включает в себя свободу, взаимопонимание и терпимость.

Вторая, закрытая модель христианства представляет собой версию религиозного фундаментализма, или «русскую религию».

Она основана на идее самодостаточности и абсолютного превосходства православия. Для нее типичны национальная гордыня, изоляционизм, ксенофобия (в особенности сионистофобия), антиэкуменизм, порожденные комплексом неполноценности, неверием в свои силы, в свою правоту. В своем крайнем выражении эта тенденция ведет (и уже привела) к «соединению русского фашизма с русским клерикализмом» (слова о. Александра). Люди духа и люди буквы – антиподы. Их столкновение неизбежно.