И Кавр безжалостный, воспряв из глубины,
      Их в пене погребет вспружиненной волны.
      И день, и два, и три пучины полны гнева,
      Измученная снасть дымит от перегрева,
      И загорается, и рвется, будто нить:
      Не сплеснить бедную, и нечем заменить.
      Чтоб упредить сию беду хотя отчасти,
      Потребно отдых дать переслужившей снасти:
      По палубе разнесть, терпя любой ценой
      Опасность гибели, влекомую волной.
      Вот эти одолеть стихий недоброхотства
      И есть важнейшая заслуга Мореходства:
      Уместно доблестных ее побед венцу
      Пенфесилее бы самой пойти к лицу,
      Кто, войска во главе, своим одним лишь видом
      Внушала должный страх властительным Атридам
      Кто, луновидному щиту благодаря,
      Существенный урон дорийцам сотворя,
      Доподлинную всем свою явила силу
      Дерзнула бросить клич всемощному Ахиллу!
      Но знает Океан и отдыха часы,
      Позволив дочерям себе чесать власы.
      На корабле - досуг: затеи, песни, шутки,
      Сердца возвеселит игра моряцкой дудки,
      И солнцем ублажить теперь пора себя,
      Тому подобно, как, по Кеику скорбя,
      У Алкионы есть на берегу забота
      Почистить перышки, готовясь для полета,
      И вдаль к супругу мчать: так повелось с тех пор,
      Как им отчизною воздушный стал простор,
      Владеет множеством искусств моряк бывалый,
      К примеру, тяжкий рой брасопить силой малой,
      Иль сделать должный галс, иль фордевинд кормой
      Умело уловить, - а под ночною тьмой,
      От коей, кажется, никто не сыщет спасу,
      Свой курс препоручить надежному компасу.
      Лилея целится, Арктур держа в виду,
      С мечтой облобызать Полярную звезду.
      О привлекательность чудесного магнита!
      Божественная власть в тебе и тайна скрыта:
      Поведай мне, прибор, почто стрела твоя
      Всегда устремлена в полночные края,
      Томима сотни лет соблазном неизвестным,
      Влекома лишь к одним Медведицам Небесным!
      Колени преклоним пред истой лепотой
      Счисления светил, наукою златой,
      Что позволяет путь среди коварных хлябей
      Исчислить с помощью прекрасных астролябий,
      Доподлинно узнать, насколько небосвод
      Своей срединою восстал из дольних вод,
      Иль, небольшую дань пожертвовав старанью,
      Павлина отыскать над неба южной гранью,
      Там, где Возничего столь высоко взнесло,
      Что он язвит главой лебяжее крыло.
      При вспоможеньи сих созвездий путеводных
      Курс проложить легко во всех просторах водных.
      Гиппарх, Анаксимандр - вас ныне восхвалю:
      Вы словно маяки, что светят кораблю,
      Атланты, кем ответ охотно подается
      На всякий правильный вопрос морепроходца;
      Здесь Тихо помяну, который возродил,
      Сатурна огорчив, счисление светил,
      Шлифовкой огранил свой несравненный разум
      И дал нам звезд чертеж, порой чуть зримых глазом,
      Чтоб ныне Кастор мой, средь моря путь держа,
      Провел его прямым, как лезвие ножа.
      Вот - ученик его, кто, правда, не пирожных
      Творец, но дивных карт, орудий всевозможных,
      Средь коих - глобусы, чудесные шары,
      Столь верные, что нам никто до сей поры
      Подобных не давал, - а также лоций томы,
      В которых с точностью неслыханной рекомы
      Морские отмели, скалистые брега
      Все то, что в моряке зрит вечного врага.
      Дубовый замок мой, на Пафосе загружен
      (Чтоб фрахт его свезти - большой обоз бы нужен),
      Сегодня якоря подняв из кипрских вод,
      До устья нильского назавтра досягнет,
      В Партенопейский край придет, заверить смею,
      Где пели некогда сирены Одиссею,
      И беспрепятственно могли бы корабли,
      Восход узрев сто раз, пройти вокруг Земли
      Так мчится мой Погас, вовеки не устанет,
      Где птицы прочие лишь крыльями табанят!
      Но слышу жалобу: покуда плыл ковчег,
      Иссяк и затонул златой, счастливый век,
      Железный век настал. Явилась Алчность миру,
      Ввела "мое", "твое", и вознесла секиру,
      И кинула полям, плодя кровавый гнев,
      Драконовых зубов чудовищный посев.
      Урок невозместим попранным Правосудьем,
      Защиты у него искать невместно людям,
      Всяк ладит свой забор, доверья нет ни в ком,
      Над живорыбным всяк своим дрожит садком.
      Да, выкинуть за борт, пожалуй бы, не худо
      Исчадье оного всемерзостного блуда:
      Да сгинет навсегда сей выродок презлой!
      Нет места жалости! Долой его, долой!
      Скитайтесь по любым, известным вам, просторам,
      Но будьте верными делам и уговорам,
      Блюдя Христов закон, искореняйте лжу,
      Ничем потворствовать не смейте грабежу,
      Прославьтесь честностью! Не зря Эол-владыка,
      Чтоб каждому пришлась известная толика,
      Народу ниву дал любому под косьбу,
      Чтоб людям не вступать в ненужную борьбу,
      И чтобы всем и вся был ясный принцип ведом:
      Сколь неудобно жить, рассорившись с соседом,
      И что любой надел - всех прочих только часть,
      Что тела член, решив от всех иных отпасть,
      Чинит себе же вред. Но, если цели благи,
      К которым корабли спешат по синей влаге,
      Благословение, о Господи, низлей
      На них, как на браду священника елей;
      По слову моему прославься, Мореходство!
      Пусть будет образ твой символом превосходства
      Поставлен в море, там, где в Тессел бьют валы,
      И штевни где всегда от пены волн белы.
      Там да воздвигнется осьмое чудо света!
      Пусть будет статуя по-княжески одета,
      В короне пусть брильянт пылает, как свеща,
      На золото не след скупиться для плаща,
      Корсаж из бархата, в кораллах и рубинах,
      Зеленым будет пусть, как цвет воды в глубинах,
      Пусть, будто Флотовождь, стоит сей образ так:
      Зажав в деснице жезл, а в шуйце - флотский флаг.
      Воззрятся на него, воспряв со дна со вздохом,
      Морские божества, поросши древним мохом,
      Се - покровители саморазличных стран,
      Кому прибрежный край иль выход к морю дан.
      Там - зрю Венецию, помолвлену с волнами,
      Престольный Лондон зрю, соседствующий с нами,
      И гордый Лиссабон, и занятой Марсель,
      И Амстердам, чей блеск неоспорим досель,
      И хлебный Данциг зрю, - а вот, по воле Божьей,
      Грядут и мавры к нам, сверкая черной кожей,
      Кумиру моему воздать по праву честь,
      На паруса его глаза горе возвесть.
      Земля - поблизости. Вот - лоцманские боты
      Спешат избавить нас от страха и заботы,
      Умело в порт введя, - и вот, как всякий раз,
      Тритоны вод морских сопровождают нас.
      Вот - крепость Мейдена, очам уже открыта,
      Всем главам там глава - наш Хофт-архипиита,
      И бог залива, Главк, средь волн необорим,
      На танец нимф зовет. Беседку Моря зрим,
      Сей рынок христиан, край роскоши уместной,
      Где Биржа славная взнеслась в простор небесный,
      И вот уже причал, желанный столь, и вот
      Нас амстердамских дев встречает хоровод,
      В нагрудных кружевах, без головных уборов,
      Танцуют и поют, даря сияньем взоров.
      Двух девочек сюда счастливый рок привел
      Нас танцем усладить и музыкой виол,
      Ведь каждая из них - Дианы светлой жрица.
      Что ж, якорь отдадим. Пора остановиться.
      Здесь должно обрести конец морской тропы,
      Здесь к дому Румера ведут меня стопы,
      Истерли славный чей порог за многи леты
      Ваятели, певцы, художники, поэты.
      ЯН ЯНСОН СТАРТЕР
      (1593-1626)
      СОЛДАТСКИЕ ЛЮБОВНЫЕ И ПЬЯНСТВЕННЫЕ ПЕСНИ
      Испанцы:
      Беса ме, беса, моя плутовка!
      Поберегись, красотка моя!
      Смелее в бой! Экипировка
      Готова - от шомпола до ружья.
      В поход, в поход супротив мужичья!
      Фортуна вновь показала зад...
      Хоть гранде вино - горька судьбина,
      Но лос эспаньолес от страсти горят!
      Итальянцы:
      О белла донна, моя дорожетта!
      Нет на свете равной тебе ни одной!
      Что вижу я? Ты еще одета?
      Займись-ка, прелесть, любовью со мной!
      Нужно развлечься перед войной!
      Бене винетто мы тоже не прочь!
      Соблюдем для приличий итальянский обычай
      Призовем поселянок в эту славную ночь!
      Французы:
      Бон выпивон! Шансон горланить!
      Наливай, мон шер, и пей до дна!
      Будем топать и хлопать, вопить и буянить!
      Вив ля гер! Наступает война!
      Эй, веселее! Еще вина!
      Пьем! На войне так уж как на войне!
      Мужичье отлупим, выпивки купим
      Никто помешать не посмеет мне!
      Англичане:
      Благородные инглиш джентльмены!
      Каждому - леди, энд вери вел!
      Ваши услуги весьма бесценны
      В веденьи голландских военных дел!
      Берись за дело, коли умел,
      Энд кис ее, кис - лови момент!
      Смелее тыкай тяжелой пикой!
      Не оставляй ржаветь инструмент!
      Немцы:
      Моя сокровищ, давай не груститься!
      Война имеет начаться ведь!
      Шорт побери! Мушичье поучиться
      От меня имеет порядок иметь!
      Долшен и деньги в карман звенеть!
      Я никогда не упустит мое!
      Выдершим стойко добрый попойка!
      За все имеет платить мушичье!
      Нидерландцы:
      Вы, нидерландские матросы,
      Бойцы на земле и в стихии морской!
      Вам надоели пашни, покосы
      Вы берете оружье крепкой рукой
      Началась война, - кончен покой!
      Поскольку исхода мирного нет,
      Испанские орды получат твердый
      И недвусмысленный ответ!
      Фризы:
      Проасти, невеста, проасти, милоашкоа,
      Жениться, увы, никак не моагу.
      Печальноа, грустноа, скорбноа, тяжкоа.
      А будешь плоакать - проасто сбегу.
      Милоашкоа, да где ж я воазьму деньгу?
      Воайна! Вербоавщики с разных стороан!
      Хвоативши лишку, бегу вприпрыжку
      Мне оабещали тысячу кроан!
      Латинисты:
      Вос, студиози, народ особый,
      Вы, что привыкли с давних пор
      Деньгибус тратить не для учебы,
      А на танцыбус эт случайный амор,
      Продавайте книги, бросайте вздор,
      Чем по платеас шляться, вконец охмелев,
      Кончайте драки, ступайте, вояки,
      На мужикибус выместить гнев!
      ***
      Эх, что там тысяча монет!
      Да что стихии!.. Что там!..
      Мою любовь уж столько лет
      Пою по старым нотам:
      Сирена сладкогласная,
      Лишь до дверей - согласная
      И страстная,
      А дальше - нет как нет.
      Вхожу покорнейшим слугой,
      Она твердит лукаво:
      "Ах, Яспер Янсен, дорогой!
      Я так ценю вас, право!
      Я за любовь признательна,
      Я с вами обязательно
      Старательно
      Спляшу разок-другой!"
      "Такой ответ приятен мне,
      Я рад столь щедрой встрече,
      Я в барыше - вдвойне, втройне,
      Но от подобной речи,
      Деталь простите гадкую,
      Я сласть ворую сладкую
      Украдкою,
      Увы, на стороне!"
      Ушла, пощечину влепив:
      Чудесная развязка!
      Я буду скромен и учтив:
      Поджарилась колбаска!
      Являюсь, в ноги падаю:
      "Что ж,- молвит,- вас пощадою
      Порадую:
      Но мне претит мотив!"
      Я чую: по уши увяз
      Ну, как тут сваришь пиво?
      "Во избежание проказ
      Учтите: я ревнива!*
      "Я полон рвенья чистого,
      Прямого, сноровистого:
      Неистово
      Быть верен сей же час!"
      Все было, в общем, решено,
      Однако потаскушка
      Сказала: "Все в порядке, но
      Что скажет мать-старушка,
      Сии прознав известия?"
      Не нанесу нечестия
      Невесте я!
      Но что-то жду давно!
      Так год за годом, на измор.
      "Все ждете? Воля ваша.
      Не в настроеньи до сих пор
      Дражайшая мамаша.
      Ах, не играйте нытика,
      Потребна здесь политика:
      Терпите-ка!"
      И разный прочий вздор.
      То порет чушь, то ерунду,
      То шепчется в сторонке.
      И за подобную-то мзду
      Я нанят в компаньонки?
      И розами не мазано,
      И стыд блюсти приказано:
      Ну, раз она
      Не хочет - прочь пойду.
      УХАЖИВАНИЕ ЗА МЕННОНИТКОЙ
      Приволокнулся я за юной меннониткой.
      Лишь первый поцелуй сумел сорвать я прытко,
      Она сказала мне: "То было или нет,
      Но удалиться прочь примите мой совет!
      Ведь от иной сестры схватил бы оплеуху,
      Пожалуй, даже наш священный брат по духу!".
      Стеня, к ее ногам я попытался пасть,
      Я тщетно сообщал, что к ней питаю страсть.
      Но холодна к мольбам она была, как рыба.
      Я рек: известны ль ей слова какие-либо
      В Писаньи - кто клеймил влюбленных и когда?
      Я тут же принужден сгореть был со стыда.
      Ярился Моисей, текли псалмы Давида,
      Из слов апостолов воздвиглась пирамида,
      Пророки древние смешались в суп густой...
      (Здесь вряд ли мог помочь и Валентин Святой.)
      И глянуть на меня не думала, паршивка!
      Не то цветист камзол, не то пышна завивка.
      Просторны ли штаны, лазорев ли крахмал,
      Велик ли воротник - я думал - или мал,
      Иль на моем плаще излишне много складок?
      Короче говоря, я грешен был и гадок.
      "До встречи",- я сказал, увидев наш контраст.
      "Ступайте, господин, ступайте! Бог подаст".
      Я через краткий срок пришел для новой встречи,
      И платье изменив, в переделав речи.
      Я волосы прижал к вискам по волоску
      И выбрал воротник, похожий на доску.
      Ни лишнего шнурка, ни золотой заплаты!
      Из уст моих текли священные цитаты!
      "Мир дому!" - возвестил я набожной сестре,
      Зеницы возводя, как надобно, горе.
      Я обращался к ней *сестра", а не иначе,
      Покуда не берясь за сложные задачи.
      Откуда-то главу прочел ей наизусть
      (Пусть лишний раз речам святым внимает, пусть...)
      И делу послужил напор богослужебный:
      В ее очах огонь затеплился целебный.
      *Клянусь, что будет так!" - вскричал, яря свой пыл,
      И сочный поцелуй по-фризски ей влепил.
      Она зарделась (но, мне кажется, притворно),
      "Помилуйте, - рекла, - молва людская вздорна",
      Но я поклялся ей, что тоже не дурак,
      И лучше станет нам, когда наступит мрак.
      "Да, свечи потушить я требую сурово,
      Не то нарушите вы клятвенное слово!"
      Она произнесла, - вот свечи я задул,
      Затем впотьмах с трудом нашел какой-то стул,
      Привлек ее к себе, пристроился удобно,
      И прошептал: "Сие мгновенье бесподобно".
      "Воистину ли так? - промолвила она.
      Я, право, признаюсь: я не была должна...
      Но клятва... Ваших просьб могла бы я не слушать,
      Но клятву мы могли, к прискорбию, нарушить".
      "Так будет ли финал?" - я вопросил. "О да,
      Но не давайте клятв столь дерзких никогда!"
      КОНСТАНТИН ХГЙГЕНС
      (1596-1687) ИЗ ЦИКЛА "НАЗИДАТЕЛЬНЫЕ КАРТИНКИ"
      КОРОЛЬ
      Он - скопом весь народ с короной на челе;
      Властительный слуга; невольник в кабале;
      Кров, призванный служить защитою от града;
      Гроссбух, где счет идет - чего державе надо;
      Монета, коей мы творцы и кузнецы,
      Подорожавшая, быв сложена столбцы;
      Владыка в кандалах; проситель Христа ради;
      Раб собственных рабов; посылка при балладе;
      Земная молния, разящая подчас
      Тех, кто не спрятался; грозы гремучий глас;
      Светило коему быть не должно подобных
      Во избежание баталий межусобных;
      Меньшой среди людей - для Божьей доброты;
      Мишень для подлых стрел; объект для клеветы;
      Тот, кто блюдет страну; тот, кто ее бесславит;
      Мужчина из мужчин; созданье тех, кем правит.
      Народа воля в том, чтоб волен был король
      Изволить повелеть: народ, внимать изволь;
      Ему не продохнуть средь суеты вельможной,
      Обмана тонкого и лести слишком сложной;
      Коль скоро истина, не обратившись в ложь,
      Дойдет до короля, презрев кордон вельмож
      Спохватятся они: со скоростью лавины
      Наврут с три короба, и выйдут неповинны.
      Не знает дружбы он: для равных вещь сия,
      В стране же - равных нет, а прочих стран князья
      Недобродетельны, и попросту обуза
      В них дружества искать, или хотя союза.
      Чтоб дядю ублажить - того посмей, расстрой!
      Он заключает брак с двоюродной сестрой:
      Кобыла куплена, но всадник время тянет,
      И ногу в стремя ей совать вовек не станет.
      Его не выручит ни друг, ни фаворит
      Что им отечество? Пускай огнем горит,
      Поболе бы урвать, король пока во славе,
      Какой бы с тем позор не выпадал державе;
      Лишь за кулисами у них иная роль:
      Притворно слезы лить над тем, как слаб король.
      Нет отдыха ему: рассвет чреват тревогой,
      Лишь поздно вечером, в плену заботы многой,
      Властитель опочит: с собой наедине
      Остаться может он, пожалуй, лишь во сне.
      От страха смерти - жизнь не делается краше,
      Мерещится ему отрава в каждой чаше
      И в кушанье любом: ведь даже сын родной,
      Чтоб уморить его - не станет за ценой.
      Златой чертополох! Да будет людям вемо:
      Ты горше, чем сабур, ты тяжелей ярема!
      Удел опасен сей - и кто бы не зачах,
      Коль голову сберечь столь трудно на плечах?
      ГЛУПЫЙ ПРИДВОРНЫЙ
      Он - знатный человек, что может быть реком
      Скотиной знатною; дерьма злаченый ком;
      Раздувшийся пузырь; тряпица на флагштоке;
      Должник беспамятный; прожора волоокий;
      Гроссмейстер лодырей; умелец-лизоблюд;
      Враньем угодливым наполненный сосуд;
      Блистательный алмаз воды уж больно темной;
      Тачальщик льстивостей и сплетен швец надомный;
      Зарница на земле; беспечия символ;
      Замызганный флакон для благородных смол;
      К державе некое подобие довеска;
      Звезда, берущая взаймы крупицу блеска.
      Он родословье мнит подобием брони
      Всем действиям своим: достоинством родни
      Нередко числит он, что честь фамильной шпаги
      На лжи воздвигнута, на проданной присяге;
      Он к мудрости брезглив и холоден, ввиду
      Того, что оной нет и не было в роду,
      Ввиду того, что кость была и будет белой,
      Хоть побирушничай, что вообще ни сделай;
      Сие усвоил он по воле Божества
      Мужицкая мораль примерно такова;
      Сей плод - с того ствола, чей корень стал вельможен
      За толстый кошелек иль меч, не знавший ножен.
      Законным отпрыскам - одним почет и честь:
      Бастардам низменным в дворяне бы не лезть,
      Чуть что - воспрянет он и уж покажет силу:
      Ублюдков чует он, как жеребец кобылу;
      Во всех его речах - ни слова, кроме лжи,
      Однако "лжешь!" - ему попробуй-ка скажи,
      Он, кто подобных слов не слыхивал доселе,
      Потребует, чтоб ты готовился к дуэли.
      Он восстановит честь, в безжалостном бою
      Пролив чью-либо кровь, твою или свою.
      Пустое мужество, обычай окаянства!
      Почто внесло тебя в родимый край дворянство?
      Кто к нам привез его из чуждых областей
      Не чтитель чести тот, а форменный атей!
      Отыщешь ли профит иль избежишь урона,
      Блистая всякий день металлом эспадрона;
      Уж то-то будет смел рубака в час, когда
      За Авелеву кровь настанет час суда.
      Потуги дерзости сколь будут неполезны,
      В расплаты грозный миг пред зевом жадной бездны;
      Кто, прежде чем в нее последний сделать шаг,
      Во страхе не замрет - тот, стало быть, смельчак?
      Нет, мнится мне, дуэль - сомнительное брашно.
      Так страшно ль умереть? Вот жить - куда как страшно.
      Он рад, коль небосвод воскресным утром чист:
      Он наряжается и в бархат, и в батист
      И в церковь движется кометою хвостастой,
      Пред домом княжеским поди-ка не пошастай
      Зачем тогда и жить? Он холит эту страсть,
      Он в кнут преобразить свою умеет пясть,
      Коль хочет разъяснить: прочь, смерды, покалечу!
      Иль на прохожего, бредущего навстречу,
      С вопросом кинется: "Отколе ныне ветр?"
      О, здесь его конек! Он - ветрознатель-мэтр!
      Кто глух к его речам - тому придется худо.
      Бедняга спрошенный сообразит покуда,
      Он сам же возвестит секрет: "С утра - норд-ост!"
      Сие - гласит адепт, великий диагност!
      Но в Божий храм идти он должен поневоле,
      Где следует забыть о суетах юдоли.
      Там исхитрится он спастись наверняка
      От проповеданий - посредством парика:
      Он мог бы подремать - однако спать не станет,
      Иная в этот час его утеха манит,
      Вот, кажется, его вниманье привлекло
      Прелестниц городских немалое число,
      Он озирает их, знакомых, незнакомых;
      Как утверждает он - ему неведом промах,
      Глаз у него что лик; вещает взор его:
      Ах, я влюблен в тебя, живое божество!
      С двух до семи три дня он ей мозги морочит,
      В четвертый устает и продолжать не хочет.
      И до иных побед он якобы охоч:
      От века для бесстыдств укромой служит ночь.
      Но предаются ль им не тайно, а при свете?
      Он в понедельник, днем, сей путь вершит в карете,
      Поступок утаить - ему не по уму,
      Но глух ужли к молве? Мир попривык к тому,
      Что делать ничего не хочется вельможе,
      От страха заболеть - мороз дерет по коже,
      Немало оплеух Венеры он стяжал,
      Вступая в битву с ней: уж больно туп кинжал;
      Оружье - вне герба, в том как бы дань приличью.
      Но, если страшен зверь, зачем бежать за дичью?
      Зато бывает он куда как вдохновен
      В мечтах о прелести супружеских измен:
      Он воссылать хвалу умеет с умным вином
      Цветам среди шипов и гневным Данаидам:
      Вот это женщины! Мужья, на вас беда!
      Кукушка вертится близ вашего гнезда!
      Но - самого его судьба дарит находкой:
      Обзаведется он женою, нравом кроткой,
      Обрящет верность в ней, равно и красоту.
      Однако не роптать ему невмоготу:
      Досадует на то, что госпоже досадно,
      Что он досадует: принять бы можно хладно
      Упрек в содеянном,- но честная жена
      В безвинности своей раскаяться должна;
      Безвинность для нее особой станет мукой,
      Коль муж ее зовет воровкой и гадюкой.
      Вот он погневался часок, побушевал,
      И должен отдохнуть: он держит путь в подвал,
      Там - бочек славный ряд: о, как же все отлично!
      Теперь он видеть мир готов философично.
      Сколь человек ни мал - но он венец всему!
      Кто спорить смеет с ним? Он - в собственном дому!
      Под вечер он решит, что полон знаньем чистым,
      Переползет в постель и захрапит с присвистом.
      Но - полдень привнесет в гармонию изъян.
      Проснувшись, он встает, похмельем обуян,
      Он снова жаждою спиртного беспокоим;
      От грязи утомясь, он льнет душой к помоям;
      Игрою в зернь ему заняться невтерпеж,
      Хоть и не взыскан он Фортуной ни на грош:
      Скорей, ожившие, зальются камни в плаче,
      Чем он откажется от призрака удачи;
      Вот, мнится, фарт пошел - но только миг пройдет,
      Фортуны маятник начнет обратный ход;
      Получит он урок - и станет ныть, что сроду
      Не думал угодить в подобную невзгоду.
      Так длится для него бесплодный бег годин,
      Так доживает он до старческих седин,
      Он множит зло на зло, месть прибавляет к мести,
      Слагаются листы ушедшей жизни - в дести
      Зловонные, а в них немой рассказ о том,
      Как юность пронеслась в кружении пустом;
      Он ощущает страх, приготовляясь к ночи,
      Расплата близится, отсрочка все короче,
      Еще он жив, но в нем плодит гниенье рок,
      О розге Божией - забвение не впрок,
      Как ни страдает плоть - но он возможно доле
      Хотел бы не вкушать иной, посмертной боли.
      Когда же наконец придет последний час,
      Как много будет рвот, проклятий и гримас,
      Весь этот миг пройдет в непониманье хмуром,
      Что с шахматной доски нет выхода фигурам.
      Он есть лишь то, что есть, и путник в простоте
      Едва пятнадцать слов читает на плите:
      Под этим камнем спит и ждет Господня гласа
      Придворный, человек ни-рыба-и-ни-мясо.
      ПОСОЛ
      Он - благостный шпион; в чужом дворе придворный;
      Гость по профессии; ручатель, но притворный;
      Длиннейшая рука своей родной страны,
      Которую в чужой особо чтить должны;
      Подзорная труба; подобье слуховуши;
      В щель, в пройму, в скважину наставленные уши;
      Утечный водосток; сверх меры зоркий зрак;
      Дремоты в час ночной принципиальный враг;
      То, что приказано, рекущая картина,
      Которая жива по воле господина;
      Святой по почестям, положенным ему
      В стране чужой; гнилой болван в родном дому;
      Фигура - чужакам, своим - едва ли пешка;
      Полночный страж, чей долг - как раз дневная слежка;
      Умелый кривдоплет, не мучимый стыдом;
      Изгнанник, что легко родной оставил дом,
      Назначенный король: устройщик хлебосольства
      За счет казенных средств; для земляка, в посольство
      Входящего - плечо опоры в час беды:
      Защитник, знающий и средства, и ходы;
      Оружье мощное далекой воли княжьей,
      Которое хранят в сокровищнице вражьей;
      Взаимный уговор: желанью вопреки,
      Терпеть в своем дому соседские очки.
      КАРЛИК
      Он - великан вдали; он - великанья пядь;
      Господень недосмотр; росток, растущий вспять;
      Слоненок из тряпиц; персона, что в оконце
      На четверть видима; тень при полдневном солнце;
      Гриб, в поле выросший; не нужный никому;
      Дух, в тело втиснутый, как исполин в тюрьму;
      Весь жалкий, весь такой
      По мерке, по людской,
      Как кортик против шпаги,
      Как рюмка против фляги,
      Такой же малышок,
      Как этот вот стишок.
      ЗАУРЯДНЫЙ ПОЭТ
      Он - колесо, чей скрип звучит и ночь, и день
      Его мозги всегда немного набекрень
      Ворочался б язык - желудок бы не плакал;
      От жажды - вечный лжец, от голода - оракул;
      Всех лошадей седло; кадильщик всех господ;
      Мечтами - сущий вихрь, на деле - тихоход;
      Взнуздатель праздных грез; стихослагатель-сдельщик
      На радость и на скорбь; любых словес плетельщик;
      Латынью сыплющий, зазнавшийся плебей;
      Кондитер, чей пирог спечен из отрубей.
      Он в рифму кашляет, - коль с рифмой смысл в разладе,
      Он смыслом жертвует немедля, рифмы ради:
      Перипатетиком его не назову:
      Гулять и говорить противно естеству;
      Не выслушать стихи - прямая инвектива,
      Тому грозит беда, кто внемлет не ретиво,
      Тот будет слушать вновь, вконец лишась надежд.
      Среди внимающих достаточно невежд,
      Для коих смысл стиха второстепенно значим,
      Их уши велики, сам органам ослячьим
      Все то достанется, погонит что взашей
      Ценитель подлинный от собственных ушей.
      Дал Библию ему Овидий превосходный:
      В ней он вкусил всего, опричь струи холодной
      Кастальского ключа, творящего творцов:
      Чем виноградный ток слабей, в конце концов?
      Он - выбрал сей родник, - хотя не без досады
      Страшится, может быть, мидасовой награды.
      Богатства Тантала он видит пред собой:
      Мечтается ему - счастливою судьбой
      Так уготовано, что в самом лучшем виде
      Все изложил он сам, а вовсе не Овидий.
      Как древле Актеон, свой головной убор
      Он принял от жены, однако сей позор
      Не числит тягостью, в душе отлично зная,
      Что с золотым дождем встречается Даная.
      Он родословную возводит к временам
      Священной древности, уже безвестным нам:
      Попробуй, не поверь подобному рассказу:
      Алмаза правнуком легко назваться стразу.
      Он - сущий паразит: однако почему
      Смеющийся над ним - завидует ему?
      КОМЕДИАНТ
      Он всюду, он везде, он встречный-поперечный;
      Шпагоносящий смерд; нужды скиталец вечный;
      Господень попугай; всегда смешлив на вид,
      Он полон глупости, но в ней мастеровит,
      Искусный плаватель в ее морях безбрежных;
      Живое зеркало мгновений быстробрежных;
      Потешный Аристип; во храме смеха страж;
      Тень воплощенная; болтающий мираж.
      Да, каждый должен бы сиять в искусстве этом!
      Он всякий раз иной - в согласии с сюжетом.
      Когда, по действию, он попадет на трон,
      Готов облечься он хоть в дюжину корон,
      Когда же в нищету повергнут он по роли
      Решишь, что он вовек иной не ведал доли.
      Под маску спрятавшись, то вверх, то вниз скользя,
      Стоит на месте он: проста его стезя.
      Мир лицедействует перед очами Бога:
      Иному роль нужна, в которой реплик много,
      Иной бегом бежит, иной лежмя лежит,
      Тот златом дорожит - а тот не дорожит;
      Но счастлив только тот, кто на златой средине
      Гордыней не влеком ни к бездне, ни к пучине,
      Разумно радуясь и не боясь невзгод,
      Решает: "Есть, что есть, а завтра - Бог пошлет".
      БОГАТАЯ НЕВЕСТА
      Она - висячий гусь на рыночном торгу;
      Богиня хмурая, привыкшая в дугу
      Сгибать своих жрецов; кость тысячи дворняжек;
      Свербительный объект для юношеских ляжек;
      Золотоперая купидова стрела;
      Тварь, амброй малые справляюща дела,
      Большие - розами; всем голубям - голубка.
      Она кругом вольна, однако нет поступка.