Вечный слушатель

      Что был бы в радость ей, - но, впрочем неплоха
      Забава брачная - браковка жениха.
      На карнавале ей во вред идет прикраса:
      Жених-то, чай, смекнет, что слаще перьев мясо,
      Веснушки - золото, иль оных просто нет,
      Не дарит ей морщин премена зим и лет;
      Коль прибывает сват - ему важны в невесте
      Не контуры лица, а контуры поместий,
      Чем толще кошелек, тем девственность полней:
      Кто не постиг сего, не грезит пусть о ней.
      Парисам нынешним - в ней образ Афродиты:
      Плачь, Гера бедная! Паллада, ставки биты!
      В ее глазах горит схидамский можжевел,
      Кто глянул в них на миг - уже осоловел;
      Украшен герб ее короной беспокойной
      Объелась, бедная, и ждет утехи дойной;
      Венец над сим гербом - солидная мошна,
      Которую круглит удачный сбор зерна,
      Легко уразуметь из дивной сей виньетки,
      Насколь у девушки благорассудны предки,
      Не родословное здесь древо - целый сад:
      От Евы - род ее, поспоришь с сим навряд;
      Как подпись не узнать, и личную печатку?
      Не нравится рука - целуй через перчатку.
      Жених желанен ей, но он сродни врагу:
      Возьмет невесту он, но также и деньгу!
      "Нет" - просьба подождать, а "да" - звучит отказом.
      Какую хитрость здесь мужской измыслит разум?
      Звонок ее дверей взывает: караул!
      Не дергайте меня! Порог себя прогнул,
      Крича: я подломлюсь! Ступеньки кажут норов,
      Пытаясь удержать ретивых ухажеров;
      Ей воздают хвалы как солнцу, как луне,
      Но каждый думает: Ужо достанься мне.
      НЕСВЕДУЩИЙ МЕДИК
      Он - буйвол на кольце; заменщик палача;
      Звон от пощечины, отвешенной сплеча;
      Дедила с бородой; неведатель приличий;
      Двукратный гробокрад; сверло мошны мужичьей;
      Врач в смысле том, что враль, а можно в том, что враг;
      Мост, что проваливать назначен бедолаг,
      Бредущих по нему, и в том - его отрада;
      Коса погибели; метла честного града;
      Убийца, чья рука разит наверняка:
      Раздатчик милостынь пустого кошелька.
      Концы своих усов он обратил в затычки
      Для собственных ушей - чтоб не нажить привычки
      Внимать излишнему, - и, сей наметив путь,
      Уроков лейденских не перебрал отнюдь;
      Мир тесен для него: судя по всем приметам,
      Посредничает он меж тем и этим светом,
      Воздать бы похвалу занятию сему,
      Коль не влекло б оно во гробовую тьму;
      Нет проку от лекарств - есть польза от моренья:
      С могильщика процент он взыщет без зазренья.
      Он примется лечить, лишь замаячит мзда,
      Но размышлять при том не даст себе труда:
      Зубная, скажем, боль - одна из худших казней
      Проходит тем верней, чем средства несуразней,
      Он не копается в премудром естестве
      Что щупать, что смотреть, коль пусто в голове?
      Названья поменять - глядишь, случится чудо.
      Он подает всегда одно и то же блюдо.
      Но позаботится, чтоб новым был сосуд:
      Среди святых и то - новейших выше чтут.
      Капризы тоже впрок: для них стократ охотней
      Врач обратит стопы к просторной подворотне
      У дома Роскоши: его расчет таков:
      Там кукла хворая средь злата и шелков
      Лежит, закутана в заморские уборы.
      - Здоровы ль, Госпожа? - Нет сил на разговоры.
      - Кружится голова? - Вращается весь дом!
      - Не мучит ли мигрень? - Терплю с большим трудом!
      - Желудок варит ли? - Ах, право, в нем ли дело!
      - Как с нижней стороны? - Уж я забыть успела,
      Что было и когда! - А есть ли боль внутри?
      - Все время, и урчит с зари и до зари!..
      - Ну-с, выслушаем пульс. Не должно падать духом:
      Фестинит несколько. Болезнь вселилась в брюхум!
      Ректальный газ в кишках расширился весьма,
      Творит перикулюм витальности ума
      Вот радикс жалоб всем! Кишок покинув дебри,
      Газ поднимается, чиня ущерб церебре,
      Вертиго там царит хорибильное, - эст
      Хворь должно истребить, и пер один присест!
      Симптомы налицо, де-факто и де-визу.
      Исчезнет кауза, коль газы снидут книзу:
      Вернется статус кво! Мужайтесь, госпожа,
      Я уврачую вас, все силы приложа.
      Здоровью вашему не должно жить убытком!
      Смирите, право, дрожь пред горьким сим напитком!
      Но - пейте мой декокт, а более - ничей!
      Адверсны снадобья у всех иных врачей!
      Я буду девять дней ваш верный провожатый,
      И льщу себя от вас услышать на десятый:
      Здоровье! Ты со мной! Вернулся аппетит!
      О прежней хворости мне мысль сама претит!..
      Пофрыштыкает впрямь в десятый день больная,
      Болезни липовой с минуты сей не зная.
      Вам, горожане, сим примером дан укор:
      В деревне бы сидеть тому, кто вправду хвор,
      И лучше лекарь пусть вас лечит сельский, скромный,
      Чем оный эскулап с латынью зуболомной.
      Мне говорят, мол, так назначено в судьбе:
      Тот спотыкается, кто учится ходьбе,
      Тот заикается, кто говорит - и стекол
      Стекольщик никогда ужели не раскокал?
      Нет! Буду уважать скорее палача,
      Что рубит яблоки, суть ремесла уча,
      Что изрубить в щепу немало должен чучел,
      Удар излишний чтоб казнимого не мучил,
      И не был смертный миг сверх меры омрачен:
      Бог милостив к тому, кто вправду обречен!
      ПАЛАЧ
      Он - мастер-смертедел; он - исполнитель права;
      Последней горечи острейшая приправа;
      Державного хлыста свинцовый налиток;
      Живых колосьев жнец; головоруб-знаток;
      В портных не числится, хоть виртуоз-раскройщик;
      Он конопляных струй блистательный настройщик;
      Возница ревностный к Хароновой ладье;
      Коллега лекарю, а купно и судье;
      Он - шеерез мирной: он хлеб свой добывает,
      Он лишь по скудости житейской убивает.
      Ему в наследный дар велит приять судьба
      И ремесло, и щит фамильного герба
      Со шлемом и листвой; о таковом символе
      Есть предписание старинной княжьей воли.
      Он от младых ногтей берется за труды,
      С настила головы подъемлет, как плоды,
      И смельчаков нагих привязывать к подмосткам
      Он приучается почти еще подростком.
      Пусть, мастером взойдя на эшафот впервой,
      Еще обязан он утишить трепет свой;
      Сие обыденно, понятно и знакомо:
      На людях действовать совсем не то, что дома,
      Порой витийствует в кругу семьи смельчак,
      Среди безмолвных стен, но пред толпой зевак,
      Стоящих вкруг него, он храбрым быть не смеет,
      Теряет речи дар, глупеет и немеет,
      Смутнеет взор его, кружится голова
      И самая душа в нем держится едва;
      (Друг другу мы страшны; недаром же веками
      Друг друга звали мы свирепыми волками).
      Простительно тому, кто, в зрящих сея страх,
      Подобья Божий легко крушит во прах;
      Пока немотствует, испуг тая глубокий,
      Тысячерукий зверь, Народ тысячеокий.
      Судья закон блюдет во всем, до мелочей.
      Но недействителен закон для палачей,
      Освистан будет он, побит камнями грубо
      За лопнувшую вервь, за шею вполразруба;
      Во мрак узилища, в железины оков,
      Сокрыта Истина за тяжких семь замков,
      Палач - заступник ей: он верен и испытан,
      Железный панцирь лжи ломает и сверлит он,
      А Истина лежит, чуть брезжа в глубине,
      Гноима казнями, терзаема в огне.
      Он истомлен жарой, зане к работе жаден,
      Послушен как топор и столь же сердцем хладен.
      Что гневаться ему, секущему сплеча?
      Не в подневольности ль прощенье палача?
      Здесь неуместна месть, и гнев немного значит:
      Законов нет для тех, кто сызмала палачит.
      В плотине ханжества, покорствуя судьбе,
      Он роет ямы тем, кто вырыл их себе.
      Сердца - суть палачи, но лишь одно, не боле,
      Не плачет на мильон о палачевой доле.
      ТРАКТИРЩИК
      Он - обер-кашевар, отбросивший передник;
      Исчадье очага и духовой наследник;
      Благожелатель всем, томящимся алчбой,
      Купцам и странникам,- компании любой,
      Решившей закусить; умелый зазывала
      К журчанью рейнских струй заветного подвала;
      Заздравщины знаток; еды завзятый жрец:
      Трактира собственник, но также и жилец.
      То тянутся к нему клиенты еле-еле,
      То явятся толпой на торжищной неделе;
      Он молит: Боже, мне ядущих поручи,
      И сырости не дай сгноить мои харчи!
      Он молит: дни поста, скорей промчитесь мимо,
      Плиты кухонной хлад терпеть невыносимо,
      Сноровке поварской и кошельку во вред
      Столь долгий мясопуст! Да будет мясоед!
      Он дружит с кучером, умеющим помногу
      Клиентов подвозить к трактирному порогу,
      Таких, кому еда и выпивка нужна,
      У коих чересчур оттянута мошна.
      Жаркое съедено - отведать можно рыбки.
      Он вызывать мастак гримасы и улыбки
      У посетителей,- детально знает он,
      Акцептовать сейчас имеет ли резон,
      Голландцам ли судьба царить за океаном,
      Европа в силах ли отмстить магометанам,
      Богемцам ли афронт, австрийцам ли профит,
      Не Семигорье ли судьбу войны решит,
      Германцы пляшут ли под Альбиона дудку,
      Испанцам ли деньга потребна не на шутку,
      Взаправду ль истинно, что, помудрив слегка,
      Инфанту продали за море с молотка,
      Не в Риме ль ценится крысиная отрава,
      Где кардиналы мрут налево и направо,
      Не Франция ль сынам лихой сулит удел,
      Не в Эммене ль покой, не Мориц ли сумел
      Спастись так много раз от вражеского кова
      И избежал его совсем недавно снова,
      Обычай Морица воистину ль таков,
      Что видит он весь мир при помощи очков,
      В которых ночью спит,- ему безмерно тяжки
      Не христианнейшей державы ли замашки,
      Пред воинством его, столь прежде яр и горд,
      Не христианнейший владыка ли простерт?
      Пиши он летопись - он в том не знал бы равных.
      Венец таких бесед - подъятье чаш заздравных.
      Да процветает князь! В такой момент не пьют
      Лишь недочеловек и самый грязный плут.
      Сто лет живи, наш князь, прославься паки, паки,
      Да сдохнут с голоду гишпанские вояки,
      А каждый твой солдат - да будет вечно сыт!
      Коль скоро ты скорбишь - то вся страна скорбит!
      Тут чашей обнести столы велит обычай,
      Какую осушить нельзя и глоткой бычьей,
      Голландцы честию обязаны питью!
      За княжескую мощь я ныне мощно пью!
      Сколь в разрушенье нас искусен тьмы владыка:
      Все то же самое не выпивши скажи-ка,
      Все мысли обнаружь, коль в том пришла нужда,
      В трактире только смех ты вызовешь тогда.
      О здравье помыслы - на дне ли винной склянки?
      На счастье набрести немыслимо по пьянке,
      Уж если болен князь - то разве же не вздор
      За здравие его валиться под забор?
      Кто мудростью такой утешиться надумал,
      Мечтая: "Заплачу лишь за одну еду, мол",
      Но, увидавши счет, вопит, сколь хватит сил,
      Тому дадут ответ: *За то, что ты не пил".
      Кредит неведом здесь: всегда плати по счету.
      Он ненавидит скряг, но расположен к моту;
      Всего один вопрос ему терзает ум:
      Зайдет иль не зайдет кутила-толстосум?
      Каштанам рифма есть, но гость, который ловкой,
      Положим, устрицы не оснастит рифмовкой,
      Рифмуя на пари, - ему не миновать,
      Платя за выпивку, учиться рифмовать.
      Чем старше он, тем цвет лица его пунцовый
      Густеет, будто он - и впрямь петух бойцовый;
      Он копит яхонты на собственном носу,
      А позже - прячет в гроб добытую красу.
      Из гроба он речет: трактирщик знал отраду
      Лишь в дни, когда кормил клиентов до упаду.
      Великий счетодел лежит навеки тут:
      Рожден средь горьких слез - почил средь острых блюд.
      ПРОФЕССОР
      Он - говорящий том; отверстый книжный шкаф;
      Пустынник в городе; присяжный мозгоправ;
      Надсмотрщик юных гряд, где возрастут когда-то
      Высокие столпы - опоры магистрата;
      В проливах мудрости - паромщик для телят,
      Что свой унылый путь к стране почета длят;
      Наемный конопас, подчас язвящий больно
      Пасомых жеребят; гребной баркас до Кельна
      Для тех, кто не бывал по молодости лет
      На франкфуртских торгах, то бишь не видел свет.
      Порой измыслит он, что менторство подобно
      Правлению страной, но рассудив подробно,
      Поймет, что сей прилив тщеславья не к добру,
      Павлином пятится и жмет перо к перу.
      Касаться бы ему лишь лейденских познаний
      Нельзя б найти тогда счастливца несказанней,
      Обретшего еще при жизни пьедестал,
      И для кого златой на свете век настал.
      Он в книжный шкаф глядит, как в лес, внимая оком,
      Воздать старается, впивая, всем потокам,
      Чтоб влагой скопленной смягчить в конце концов
      Иссохшие мозги бездельников-юнцов.
      С оракульским готов он дать ответы жаром
      Любому, кто придет с хорошим гонораром,
      И адвокат речет с презрением тогда
      Мол, теоретику не долженствует мзда.
      Он в сутки целый час приговорен трудиться,
      Четырежды к трудам его зовет седмица,
      Но к лени и вину привержен он весьма
      Нередко зал закрыт, и кафедра нема.
      О дни Созвездья Пса - предел его восторга.
      Возможно вычислить срок рыночного торга
      По цвету щек его в дни пьянки даровой,
      Он в ней находит смысл докуки годовой;
      Сколь трудно сочетать с преподаваньем пьянку!
      В аудиторию войдет он спозаранку
      И лекцию начнет, сквозь бороду бубня,
      Являя в свой же хвост впряженного коня.
      Он длит дискуссию незрелых книгогрызов,
      Как рыцарский турнир: одни бросают вызов,
      Другим приходится призвать всю мощь свою
      Но победителей и тех, кто пал в бою,
      Он поведет в трактир, и споры все рассудит,
      И ясно, что платить за выпивку не будет.
      Ему соединять навеки не впервой
      Околыш докторский с ослиной головой,
      Он к соискателю приступит, с полным правом
      Беседою в него вгрызаясь, как буравом,
      И будет вопрошать, не ощутит пока
      Желудка тяготу и грузность кошелька.
      Ко князю иль к послу, к хозяйскому радушью
      Идет, как важный гость весь вечер сыпать чушью,
      Древнееврейскую смешав с латинской речь,
      Поскольку выпивкой не может пренебречь.
      При князе лекцию читая зачастую,
      Всегда возносит он средину золотую,
      Приписывает ей и свойства, и права,
      Воскликнет кто-нибудь: Какая голова!
      Какие выводы!.. Но слушатель немногий,
      Что тысячам внимал подобных апологий,
      Проговорит на то: Его жене хвала,
      Что речи образец ему с утра дала,
      Блеснул его талант сверкающею гранью,
      За завтраком покрыт отборной бабьей бранью.
      Так медленно идет он к матери-Земле,
      Но имени его - не вмиг пропасть во мгле,
      И нарекут его, напутствуя, коллеги,
      О вечности всплакнув, о дней поспешном беге,
      Алмазом Клаббека и светочем веков,
      Считая: он не стал, но мог бы стать таков.
      АЛХИМИК
      Он - решето, куда толику жита бросив,
      Не соберешь вовек ни зерен, ни колосьев;
      Он дятел, мыслящий, стуча в дубовый столб,
      Что уж на этот раз получится продолб;
      Подовой кормленый одер при круподерне,
      Вертящий жернова чем дольше, тем покорней;
      По следу ложному бредущий следопыт;
      Пробел в Писании, что всеми позабыт;
      Искатель отблесков презренного металла;
      Фельдмаршал золота, чья армия отстала;
      Мот, состояния пускающий в трубу,
      Голодный день и ночь, но верящий в судьбу;
      Таинственный колдун; убогий горемыка;
      Монетного двора, как он твердит, владыка.
      С Творцом Вселенной он желает быть в паю:
      Невмочь унять ему амбицию свою,
      Но, обрети он власть, к чему стремится крайне,
      Могущество свое держал бы в страшной тайне;
      Немало сделал он находок по пути,
      Но ищет только то, чего нельзя найти;
      Одной мечтою он терзаем, самой давней:
      Чем дичь сомнительней - охотник тем стремглавней,
      Лишь цель завидеть бы - а дальше, черт возьми,
      Чтоб залучить ее, уж лег бы он костьми!
      Заснет ли на ночь он, на самый краткий миг ли,
      Когда горит огонь и нечто зреет в тигле,
      Вот - уголь полыхнул, расплав остеклянел,
      Извлечь бы золото - да и всего-то дел,
      Искомое - в песке, в горячей корке шлака:
      Как выделить его - не знает он, однако.
      Спасенье - в языке: сей якорь штормовой
      Раскачивать ему пред князем не впервой,
      Ругаясь и клянясь, в карман за словом лазя,
      Он алчет получить субсидию от князя;
      Разок получится, похуже на другой,
      Придет он третий раз, опять же за деньгой,
      Прошений таковых исход вполне обычен:
      Получит щедро он пинков и зуботычин,
      И побредет домой, размыслив: "Там найду
      В реторте - золото, на очаге - еду".
      Жены - простыл и след, за то, чем живы дети,
      Где спят и что едят - папаша не в ответе,
      А он - напал на след, он ворошит залу;
      На старости же он отыщется в углу
      Приюта: скорбного для тех, кто слаб рассудком,
      Где могут не кормить порой по целым суткам.
      Иного должен ли заслуживать конца
      Дерзнувший пренебречь законами Творца?
      ИСТОВЫЙ ПРОПОВЕДНИК
      Он - комиссионер незримого товара:
      Неведом таковой, но похваляем яро;
      Кухмистер Божьих яств; посыльничий Небес;
      Левит из христиан: страж, сквозь житейский лес
      Ведущий тех, кто слеп; зерно Господней соли;
      Гранильщик грубых душ, мятущихся в юдоли;
      Бич всякого греха; рыбарь мирских морей;
      Тамбурмажор любви; зазывщик в эмпирей;
      Трапезник при кресте; столп, зримый издалече
      Из облак и огня; толковник Божьей речи;
      Будитель, гонит в сон внушений чьих нажим;
      Прибежище своим; посмешище чужим.
      Цветиста речь его, но это знак печали:
      Глаголать бы Творцу, а твари бы молчали;
      Слова его текут легко и без конца
      Лишь повторяет он внушения Творца;
      Коль благо он сулит - то слушатели рады,
      Напротив, сердится на иеремиады,
      Чуть он клеймить начнет недолжные дела
      Достанется ему обильная хула.
      Он вынужден пленять ласкательною ложью;
      Лицеприятствует, но лишь во славу Божью;
      Ученость числит он наивностью ума.
      Подобен люд - скоту, однако не весьма,
      Люд - все же верует. Он бережет скрижали
      Заветов, и следит, чтоб люди прилежали
      Сим славным светочам: их пламень всякий миг
      Струится в пасть его, в зеницы, на язык;
      Он всюду видит ков и мудрствованья книжны:
      Мир полон суеты, его красы - облыжны,
      Суть дым они и слизь, все, до последних вплоть
      Кто ни творил бы их, а хоть бы и Господь.
      Он истово смирен, ему сие не трудно,
      Друг друга дух и плоть в нем борют обоюдно,
      Питая кротостью и взор его, и глас;
      Он в должный час суров, и весел в должный час;
      Ему сойдет за храм бедняцкое жилище;
      Там проповедь его - возвышенней и чище,
      Чем где б то ни было: там горе - на виду,
      Там должно врачевать страданья и нужду.
      Державоправие не сеет в нем восторга,
      Сие - удел князей; молвь рыночного торга
      Проходит стороной, - от только должен ждать,
      Не поползет ли вдруг хула на благодать;
      И, если видит, что правители державы
      Забыли Господа и на судах неправы,
      Он должен возопить: Изменники-князья!
      Не вам, но Господу благопослушен я!
      Он словопрений чужд, не поражен злоречьем,
      Его на диспуты завлечь от века нечем:
      Где спор идет пустой - там он привык молчать;
      Он Истину и Мир взыскует повенчать;
      Коль ссорятся сии супруги в праздной злобе
      Он держит руки их, свести пытаясь обе
      В единство хлипкое: о, пусть произойдет
      Любое бедствие, но только не развод!
      Владыка ревностный Израилева стада,
      Дай нам вкусить плодов божественного сада,
      В дни жатвы пастырь твой да услужит добру,
      Да укрепит и нас, и лепоту в миру!
      РЯДОВОЙ СОЛДАТ
      Он - верная слега державного затвора;
      Творитель вдовьих слез; ремесленник разора;
      Профессор ужаса; миссионер ножа;
      Законом признанный маэстро грабежа;
      Природный собственник пожитков супостата,
      Взъем и добор добра свершающий завзято;
      Последыш тех, кто шел за Моисеем вслед,
      Тельца златого жрец с библейски древних лет;
      Во стане - голубок, вне стана - злобный боров;
      Арапник мужиков; коса людских просторов.
      Пять розог у него растут взамен перстов,
      Он дня алчбы алкать по месяцам готов;
      В докуку жизнь ему, он всюду ищет риска,
      От радости дрожит, поняв, что гибель близко,
      Коль он христианин - то лишь по временам,
      Он твердо выучил: "Долги остави нам",
      Однако до конца не смог запомнить фразу
      И полный "Отче наш" не прочитал ни разу.
      Кровопусканье в нем ярит больную дрожь;
      Насколько плох король, а может быть - хорош,
      Решают кошт и харч; при нем жена прицепом
      Плетется с детками и барахлом нелепым;
      Коль он отхватит куш - тогда его родня
      Для похвальбы пример имеет на три дня,
      Еще четыре дня у них довольно пищи;
      Коль он побывшится - они немедля нищи,
      Но им грозит еще и худшая напасть:
      Коль утеряет он в бою стопу иль пясть;
      К чему он - без ноги, при костыле к тому же?
      Уж как ни плох мертвец - и то калека хуже!
      Такие вслед ему пошлют во гроб слова
      Гнилые отпрыски, презрители родства.
      Почет - не для него: едва ль рубакой смелым
      Солдата назовет начальник между делом.
      Иным прядильщикам идет кудель наград,
      Но даже похвалы не требует солдат;
      Из римских воинов кто памяти достойны?
      Лишь Сципион ходил в Пунические войны!
      Один погибнет зря - другого ждет успех.
      Лишь Александр живет из македонян всех!
      Шанс выжить в памяти и вычислять не надо:
      Один из тысячи, один из мириада.
      Из нас любой спешит, по мере сил смирен,
      К мгновенью, что грядет мгновеньям всем взамен.
      Угнаться можно ли, сии слова читая,
      За тем, кто яр в бою, но чья душа - святая?
      Однако же душа, озлоблена в миру,
      Склониться сможет ли в посмертный час - к добру?
      И, сколь ни горестно, однако в том присяга,
      Что лишь нежившему на этом свете - благо!
      МОРЕХОД
      Он - истый кот морей с походкой весопляса;
      От колыбельных лет брада - его прикраса;
      Потомок рода рыб, вот разве что без жабр;
      Энею родственник, поскольку столь же храбр;
      Искусный снастолюб - верней, рачитель снасти;
      Средь моря - василек, и синь, и сер отчасти;
      Волан в лапте ветров; при качке штормовой
      Гость ада и небес; он - портулан живой;
      Наемный пилигрим, кому корысть в обычай;
      Отважный аргонавт, спешащий за добычей.
      Сколь нелегко профит ему приобрести,
      Всего имея шанс один из десяти;
      Весьма гордится он, имея самых страшных
      Штук пять рубцов от пуль, и столько же - палашных;
      Чрез тернии сии, присущие морям,
      Ко злату путь ведет, безжалостен и прям,
      Ко званью шкипера и выгодам немалым,
      К распоряжению компасом и штурвалом.
      Честолюбивые он видит сны порой,
      Но слышит некий глас: "А ну вставай, герой,
      Ступай глядеть вперед!" - сон незаметно минет,
      Мечта покинет взор, но сердце не покинет.
      Коль флотовождь сражен безжалостной рукой,
      Ему преемствует из моряков такой,
      Кто больше ран несет, чьи всех важней заслуги,
      Кто мерз на севере и кто потел на юге,
      Кто знает запад и восток, кто всех смелей
      Ведет Республику послушных кораблей.
      Он громом пушечным, разнесшимся далече,
      Велит идти на штурм, не бережа картечи,
      Дабы взгремела сталь, посыпались дабы
      На неприятеля свинцовые бобы.
      Решимостью горя, в безумии порыва,
      Когда священный гнев клокочет справедливо,
      На гибель моряки идут - но недосуг
      О страхе поминать флотовождю: вокруг
      Он видит смельчаков! А если вражьей новой
      Осилен ратью он, речет моряк суровый:
      Матросу нипочем ни плен, ни кабала,
      Огня в крюйт-камеру! Посмотрим, чья взяла!
      Умрите, моряки, без робости во взорах!
      Теперь наш путь лежит чрез подожженный порох,
      Собою недругу соорудим очаг,
      Мы гибнем первыми - но следом гибнет враг!
      Тот счастлив, кто узрит брега родного края,
      Но столь же - кто врага ничтожит, умирая!
      Храбрец, постой! Закрыт божественный предел
      Для душ, отторгнувших самих себя от тел!
      Коль сгубишь плоть свою - душа не минет ада.
      О смелость мерзкая, гееннская привада!
      Коль долг стоять велит на боевом посту
      Неужто выполнить сие невмоготу?
      Несущий караул - спешит ли прочь заране?
      Нет, час не пробил ваш, держитесь, христиане!
      Кому грядущее предугадать дано?
      Не пригубил бокал - так не хули вино!
      Кто знает, что сулит из тьмы грядущий случай?
      Не упасет ли Бог от смерти неминучей?
      Он в силах указать меж волн просторный путь,
      И море Чермное над недругом сомкнуть!
      Доверьтесь Господу - вас минет скорби чаша,
      Иначе прахом вся пойдет отвага ваша.
      Вы славный свой корабль пускаете ко дну
      С боязнью побывать хотя на миг в плену,
      Спешите к смерти вы, от страха дерзновенны,
      Из малого огня - да в полымя геены!
      Голландцы, прок нашли, скажите вы, какой
      Забыть про Божий страх, страшась хулы людской?
      Пред ликом Божиим возможно ли лукавить?
      К завету не убий найдешь ли, что прибавить?
      Коль от руки своей готов ты гордо пасть,
      То повод ли сие - кидаться черту в пасть?
      Разумнее - призвать терпенье напоследок,
      И жить: а смертный час придет и так, и эдак.
      КРЕСТЬЯНИН
      Он - истый дворянин, уже того лишь ради,
      Что предок общий наш, не жив отнюдь во граде,
      Земли владыкой был; тот сын, что мать свою
      Свежует каждый год, чем кормит всю семью;
      Тот, жизнь прожить кому в одной приятно шкуре
      А именно в своей; мужчина по натуре,
      Но не всегда в речах, - хоть от его словца,
      Случалось, иногда кривило мудреца,
      Когда простой мужик решал единым разом
      Вопросы, коими терзался книжный разум.
      К тому, чтоб просто жить, в нем властвует позыв:
      Грядущего не зря, минувшее забыв,
      Донележе война не подопрет к воротам,
      Тогда - изволь деньгу добыть кровавым поток,
      Не то - возьмут скотом, иль отберут зерно,
      Лен, сено, да еще пристукнут заодно.
      Солдат завидя злых, сам по нутру не злобен,
      В соседях и в себе он вызвать ярь способен,
      Тогда, солдат, беги: предстанут, сея смерть,
      Мечом - обычный цеп, копьем - любая жердь;
      В пылу отчаянья - мужик нечеловечьей
      Отвагой наделен, - презревши сыр овечий
      И сливки свежие - готов сожрать врага:
      Не жажда крови то, нет, просто цель блага.
      Война ушла; теперь его окинем взором:
      От мира, как Король, он огражден забором,
      И столь же властен - пусть лишь в собственном дому:
      Возможно разве что завидовать сему.
      Шесть дней с восхода он прилежно лямку тянет,
      Пока Звезда Любви с небес на нас не глянет;
      Он добывает хлеб, питаясь без затей,
      Премудрых горожан едва ли не сытей;
      Настанет день седьмой: покоя не алкая,
      Он продолжал бы труд (привычка в нем такая,
      Что заболеет он, его труда лиши),
      Но, честно прилежа спасению души,
      Он слову Божию идет внимать, как надо:
      Господь же знает сам - насколь достойней чада,
      Что просто молятся, склонясь к земле сырой,
      Чем те, по нотам кто псалмы поют порой.
      Когда кончается обряд богослужебный
      Насыщен дух его; для плоти же потребны
      Иные радости; и, нечего скрывать,
      Он с поселянками горазд потанцевать;
      По вкусу выберет, зашепчет: *Что уж там уж,
      Ты, Трейнтье, вышла бы уж за меня уж замуж,
      Ужо-тко радостей нам выпадет мешок!
      Кумекай: из меня - отменный женишок!
      Ты что-то холодна: ну, сущая ледышка!
      В моих же чувствиях - наличие излишка
      Огня, как будто я кузнечный горн, иль печь:
      Тщусь оный потушить - ты ж норовишь возжечь;
      Я - будто котелок над сим огнем любезным,
      И страсть кипит во мне, как бы в нутре железном,
      А почки, легкие - суть уголья во мне,
      Весь прочий ливер мой - давным-давно в огне,
      И я, быв юношей упитанным доселе,
      Как сено, высох весь, и более не в теле:
      Неужто сей беде не хочешь ты помочь?
      Я верю: ты, Катрин, невестой быть не прочь!
      Гляди-ка на меня: вот я пляшу - ужели
      Помыслишь ты, что я чувствительно тяжеле
      Гусиного пера? А вот еще бросок
      На пятку приземлюсь, коль скажешь - на носок;
      Ой, глянь на, Тениса! Аль посмотри на Кеса
      Несчастные, пыхтят от собственного веса!
      А впрочем, пользы нет в пространной похвальбе
      Я мыслю, разница и так видна тебе.
      Не беден я, узнай: из десяти детишек