Но там, где трудятся жернова,
      Примите достойные вашей чести
      Знаки отличия и права.
      Суверены, канцлеры и министры,
      Сколько ни есть вас теперь на земле,
      Все губернаторы, все бургомистры
      Банкиры, искусные в ремесле,
      Мытари, слуги, - в том числе
      Лакеи, привратники, повара;
      И - мореходу на корабле
      Поспешить на праздник мельниц пора!
      Братства купцов, городская элита,
      Самоуверенные богачи,
      Забудьте подвалы, полные жита,
      От сундуков заветных ключи,
      Суконщики славные и ткачи,
      Гильдия сильная и деловая,
      Вам с собой ни батиста не взять, ни парчи,
      К празднику мельниц отбывая.
      Когда Владыка Мельниц направит
      Своего настойчивого слугу,
      То все дела приглашенный оставит,
      Ни у кого не будет в долгу:
      Помните, люди, на каждом шагу
      Мной повторяемые слова:
      Вас дожидаются в общем кругу
      Там, где вращаются жернова.
      Заботится Главный Мельник о свите
      И подбирает юных пажей:
      Порасторопней, породовитей,
      И поизящней, и посвежей;
      Здесь не нужно ни шпаг, ни французских ножей,
      Забудь обо всем, драчун и бездельник:
      Ибо в пределы своих рубежей
      Тебя приглашает Великий Мельник!
      Праздник без женщин - праздник ли, право?
      Женщина - праздника цвет и душа!
      Здесь множество дев различного нрава,
      Каждая - чудо, как хороша,
      Движется, шлейфом плавно шурша,
      Радуясь празднику, светской удаче,
      Впрочем девицы, на праздник спеша,
      Мельниц не видят, ибо незрячи.
      Девушки, помните, время близко!
      Кажется, нынче - танцуй да пой,
      Нынче - служанка ты, либо флейтистка,
      Весело двигаешь легкой стопой,
      Полюбоваться бы славной толпой:
      Молодость, радость, яркий румянец...
      Однако - ступайте общей тропой:
      На Празднике Мельниц продолжите танец!
      ЯКОБ КАТС
      (1577-1660)
      К ЧИТАТЕЛЮ
      Коль ты посетуешь - "мол, книга велика",
      То пореши прочесть ее не всю пока,
      Где притчу, где совет узнаешь ты - немалым
      Обогатишься так ученым капиталом
      Полюбопытствуй же, купи сей веский том,
      Чтоб хоть одно словцо в нем вычитать потом,
      Коль вкусно - лакомись, но яства строго числи:
      Прочтя - уразумей, уразумев - размысли.
      КОРОТКИЕ ПОБЕГИ - ДОЛГИЙ СБОР ВИНОГРАДА
      Хотя садовник твой лозу оберегал,
      Побеги лишние, как должно, состригал,
      Ни дня не думал ты - мол, он кромсает, чтобы
      Растенье погубить,- из желчности и злобы.
      Нет, знал ты, что закон для винограда прост:
      Срежь лишнее с лозы - утяжелится грозд.
      Зри: все, что мастерски тесак сечет железный,
      Излишек зелени, бесплодный, бесполезный!
      Не такова ль душа, о внемлющий, твоя,
      Зачем противишься невзгодам бытия,
      Тебе ниспосланным, клянешь мгновенья пыток?
      Да будет истреблен губительный избыток!
      В страданье счастие постигнешь до конца!
      Излишек отсечет Господь, растя сердца,
      Так пусть Господня длань в душе моей ничтожит
      Все, что Его плодам быть неполезно может!
      О ТАБАКЕ
      Говорит курильщик:
      И сало, и бекон, и вырезку говяжью
      Я обозвать решусь дурманящею блажью.
      Иное блюдо есть, и я им сыт вполне:
      В кисете, в рукаве - оно всегда при мне.
      На пир я пригласить готов любого парня,
      Мой рот и мой язык - суть повар и поварня,
      Жестянка с табаком - нет лучшей кладовой,
      Запасов к трапезе достанет мне с лихвой.
      Табачного листа - жаркого! - алчут губы,
      А две моих ноздри - как дымовые трубы!
      Дым - это выпивка, она хмельней вина,
      Веселие мое я в ней найду сполна!
      Мне даже не нужна за трапезой салфетка
      Такую благодать увидеть можно редко.
      Что ж, позавидуйте! Я благостен и рад,
      Имея минимум финансовых затрат.
      О САХАРЕ И ПРЯНОСТЯХ
      Все, кто в Голландии живет, в приюте отчем,
      И все ее друзья (хоть их немного, впрочем),
      Благоволящие склоните очеса,
      Узрите, что кругом творятся чудеса!
      Кому приехать к нам покажется не в тягость,
      Тот многую найдет в краях голландских благость!
      Все то, что за морем взрастает на земле,
      К нам доставляется на быстром корабле.
      Нас облачил Господь доверием огромным
      И благодать простер над нашим садом скромным.
      Природа вечная, как мнится мне, сама
      Дарами щедрыми нам полнит закрома.
      Плоду, взращенному бразильским побережьем,
      К нам суждено доплыть почти таким же свежим.
      Пусть сахарный тростник голландцу не знаком,
      Но дружат лакомки и дети с сахарком,
      И прячет лавочник голландский не впервые
      Гвоздику, и мускат, и перец в кладовые.
      Корицу не плодят поля родной страны
      Но трюмы кораблей корицею полны!
      Народ Голландии, размысли же сегодня,
      Сколь много для тебя скопила длань Господня!
      Поля твои скудны, но, родина, поверь:
      Все после обретешь, коль нет чего теперь!
      О ВИНЕ
      О властное вино! О сладость винограда!
      Тебе, как ничему другому, сердце радо!
      Ты гонишь страхи прочь: о робкий, не стыдясь,
      Беседует с любым * король то будь, иль князь.
      Тебе испивший худ * себе же мнится тучен,
      Невиданно силен * хоть вконец измучен.
      Премудрым станет тот, кто изопьет вина:
      Хмельная голова империи равна.
      Младая женщина прильнет к тебе однажды,
      Чем больше будет пить * тем больше будет жажды,
      Когда ж она тобой упьется допьяна *
      О муже собственном забудет вмиг она.
      Ты душу темную повергнуть в блеск способно
      И смутный ум возжечь поэмой бесподобной.
      Властитель не один, испив тебя, порой
      Не в силах был собрать бродящих мыслей строй.
      Воздействие твое стремительно и грозно,
      Различных ты людей преображаешь розно:
      Один, испив тебя * ленивая овца,
      Макаке стал другой подобен до конца.
      Он будет пить * пуская ему брести далеко, *
      Затем болтать начнет, как скверная сорока,
      Чтоб в образе свиньи позор принять сполна.
      О юность нежная, взгляни на власть вина!
      ПОХВАЛА ЦЫГАНСКОЙ ЖИЗНИ
      Мы доброй жизни суть постичь стремимся честно:
      Что - телу надобно, а что - душе уместно.
      Мы истину смогли узнать уже не раз,
      Что ничего беречь не стоит про запас.
      Немногим суждено прожить в таком покое,
      Когда и не влечет, и не страшит мирское.
      Считать привыкли мы, что счастье таково:
      Ничем не обладать, не жаждать ничего.
      Трудом и хитростью имений мы не множим,
      Зато спокойно спать в любое время можем.
      Мотыга нам чужда, неведом вовсе плуг,
      Но пропитание мы всегда найдем вокруг.
      Пусть ты богаче нас, но счастлив ли при этом?
      Мы, как цветы в полях, живем росой и светом.
      Хоть пусто в кошельке, но жребий наш не плох:
      Как птицы, мы живем, и нам довольно крох.
      В саду чужом плодов мы соберем немного,
      За рыбу из реки не платим мы налога
      И на чужую дичь присвоили права;
      Огонь в кресале есть, и есть в лесу дрова.
      Проводим время мы в веселье беззаботном,
      Мы стряпаем и спим, где в голову взбредет нам.
      Как не завидовать, скажи, судьбе такой?
      Нам наплевать на все, у нас в душе покой.
      Для нас ничто - зимы зловещие угрозы,
      Легко дается нам перетерпеть морозы,
      Ни в хладе, ни в жаре - ни в чем урона нет,
      Не в тягость даже нам само теченье лет.
      Пускай войну ведут великие державы,
      Не все ли нам равно? На нас-то нет управы:
      Пусть войско победит или падет в бою
      Мы не хотим менять благую жизнь свою.
      Перед владыками склоняться мы не склонны,
      Ничьи веления над нами не законны,
      Пред силою во прах нам не угодно пасть
      Тщеславью мы чужды, для нас ничтожна власть.
      Наш разум отрешен возвышенных материй,
      Для нас неприменим общественный критерий,
      Нас не касаются житейские дела
      Хвала не тронет нас, и обойдет хула.
      Угроза страшная над берегом нависла
      Пираты,- но для нас бояться нету смысла.
      Равно и в чаще мы - как бы в родном дому.
      Разбойников лесных бояться ни к чему.
      Для нас угрозою смертельной не чреваты
      Ни ветер северный, ни грозный вал девятый,
      Что паводок, пожар! Мы рады повторять:
      Коль нет имущества, но нечего терять.
      Пусть платят все кругом оброки и налоги,
      На этот счет у нас ни малой нет тревоги.
      Подушной подати в казну не платим мы,
      Как наложить налог на вольные умы?
      Ужаснее, чем наш, как видно, нет народа:
      Нас не гнетет ни принц, ни князь, ни воевода,
      Мы родину найдем везде, в любой стране,
      Где солнца диск златой сверкает в вышине.
      Мы где хотим живем - как знатные вельможи,
      Свободны мы прийти - уйти свободны тоже,
      Для счастья нашего на свете нет помех:
      Мы в мире всех бедней, но мы богаче всех!
      ЗИМА ЖИЗНИ
      Вот близится зима: в чащобах все пустынней,
      На вялой зелени лежит, не тая, иней,
      Трава безжизненна, угрюм речной поток,
      Но все изменится, едва настанет срок,
      Что может горше быть, что может быть плачевней:
      Холодная зима грядет, как старец древний,
      Все, что живет в миру, оставило дела
      И терпеливо ждет весеннего тепла.
      К закату год спешит, и умиранье зримо:
      Я вижу молодость * она проходит мимо.
      Я на тебя гляжу, тебя не узнаю:
      Печать годов легла на красоту твою.
      Назавтра канет в ночь все, что сияло ныне.
      Подобна молодость бушующей стремнине,
      Подобна дереву, что свергнуто с холма,
      Подобна вымыслу смятенного ума, *
      От радостей земли, от всех ночей веселых
      Останется одна печаль утрат тяжелых,
      Хоть в этот грустный час, о прошлом говоря,
      Мы утешаемся, что жизнь прошла не зря.
      Все то, чего вокруг достигнуть можем взором,
      Нам говорит, что день страданья будет скорым.
      В миниатюре Бог изобразил для нас
      Те беды, что на мир падут в последний час.
      Цветы, листва, трава * все, чем цветет природа,
      Суть книги для людей, уроки для народа.
      Одежд лишенная, грядет в поля зима,
      И мнится нам тогда, что это смерть сама.
      Все, что ласкало взор людской в разгаре мая, *
      Все ветр сметет, с полей зеленый плат снимая,
      Раздев пустынные поляны и леса,
      Скелетом сделав куст, столбами * древеса,
      Светило, яркий зрак, лазури горней житель,
      Цветов и трав земных родитель и блюститель,
      Стремится к западу и, падая во тьму,
      Напоминает нам, что выйдет срок всему.
      Сонливость на людей находит, как зараза,
      По девяти часов едва пройдет два раза,
      И человек уже * чурбан, кирпич, бревно,
      Которому сопеть до утра суждено.
      Тяжелой глыбою почиет он на ложе,
      Не внемлет жизни взор, и слух не внемлет тоже,
      Ни шевеленья нет в безмолвии ночном, *
      Так есть ли разница меж гибелью и сном?
      Дряхлеет стар и млад, и дальний, и соседний,
      Все вещи рушатся, от первой до последней,
      Все меркнет, падает * и в этом скрыта весть:
      Однажды кончится все то, что в мире есть.
      Распад содержится во всех предметах сущих *
      В дворцах и крепостях, и в городах цветущих;
      К основам всех основ, к опорам всех держав,
      Зри, смертный: смерь грядет, пятою их поправ.
      Да не войдешь в соблазн и да иных не вводишь:
      Единожды явясь * единожды уходишь.
      ЮСТУС ДЕ ХАРДЮВЕЙН
      (1582-1636)
      ЭХО
      Сколь тягостна мои сердечная беда.
      Я Розамондою томим уже года!
      - О да.
      О Эхо, ты ль речешь, глумиться вознамерясь,
      Что Госпожа грустит, в любви моей изверясь?
      - Ересь.
      Ты не смеешься ли, о Эхо, невзначай?
      Утешусь ли, скажи? Ответ - сколь быстро, дай!
      - Страдай!
      Любовию палим, сгораю, как в горниле.
      Да, да, я говорю: страданья мне постыли!
      - Ты ли?
      Да, я устал страдать... Но не найду ль наград
      За те мучения, каким сейчас так рад?
      - Стократ!
      Я стражду, и терплю, - ну, а скажи, на деле
      Чего достигнул я, - достигну хоть в конце ли?
      - Цели!
      Ну что ж, - да будет так, во имя всех святынь.
      Во встречи, Эхо, друг! Скорей, разлука, минь!
      - Аминь.
      ***
      Ни пенящихся волн, чье имя - легион,
      Ни северных ветров, ни злого снегопада,
      Ни страшного дубам и древним липам града,
      Ни стрел Юпитера, которым нет препон;
      Ни Пса, всходящего ночами в небосклон,
      Ни псов, что на земле страшней исчадий ада,
      Ни Марса - пусть ему неведома пощада,
      Пусть кровью Фландрии омыт по локоть он;
      Ни пули, ни копья, ни шпаги, ни кинжала,
      Ни ножниц грозных прях, ни огненного жала,
      Ни пасти Цербера, ни клювов Стимфалид
      Я не боюсь, - но нет мучительнее казни,
      Чем смех презрительный и холод неприязни,
      Что Розамонда мне взамен любви сулит.
      ***
      Лишь вспыхнет знак Тельца в круговороте года
      Рог изобилия отверзнут небеса:
      К полям является великая краса,
      Плоды растут в числе - на счастье садовода.
      На вскоре Козерог воззрится с небосвода,
      Послушен вечному вращенью колеса
      Опустошает вихрь и долы, и леса,
      Плоды растут в цене, - сиротствует природа.
      Лишь глянуть на меня благоволите Вы,
      Я мню себя в венке из лавровой листвы,
      Прекрасен летний зной и жизнь благословенна.
      Лишь отвратите взор, как в сердце у меня
      Взамен палящего небесного огня
      И снег, и дождь, и град, - и все ежемгновенно.
      ***
      Слепец, отягощен своей шарманкой старой,
      Ты по дворам бредешь, прося гроши на хлеб.
      Несчастен твой удел, печален и нелеп,
      Страшней, чем слепота, * не может быть удара.
      Подобная меня, увы, настигла кара,
      Ужасный жребий мой не менее свиреп,
      Не девает никто о том, что я ослеп,
      Что навсегда лишен божественного дара.
      Еще страшней ущерб мне ныне рок нанес:
      По улицам тебя водишь приучен пес,
      В мне слепой божок лишь бездорожье прочит, *
      Я так же, как и ты, скитаться принужден:
      Ты голоден, а я любовью изможден,
      Но ни тебе, ни мне помочь никто не хочет.
      ГУГО ГРОЦИЙ
      (1583-1645)
      ОБРАЩЕНИЕ ГУГО ГРОЦИЯ К СУНДУКУ,
      В КОЕМ ОН БЫЛ ВЫНЕСЕН ИЗ УЗИЛИЩА
      О сладостный тайник! Ты, о сундук, в котором
      Я был спасен, назло щеколдам и затворам,
      На волю вынес ты меня из тяжких уз:
      Оберегаемый, весьма нелегкий груз
      Был из тюрьмы несом моей же лютой стражей,
      Желавшей одного - разделаться с поклажей,
      И поднят на корабль, что вскоре отплывал.
      Сундук! Моих тебе не перечесть похвал!
      Тобою прервана горчайшая невзгода,
      Терзавшая меня семь месяцев два года!
      Я воздухом дышу, я вижу небеса,
      Засовы не скрипят, и стражей голоса
      Мой обостренный слух уже никак не ранят
      Напротив! Мудрый дух в моих друзьях воспрянет,
      Лишь весть дойдет до них о перемене дел
      (Кто, впрочем, мудростью сравниться бы сумел
      С той, кто меня спасла из мрака), - думать надо,
      Что весть сия для них - желанная отрада.
      Ты волю мне вернул, о драгоценный друг,
      О достохвальнейший, вместительный сундук!
      Прими хвалу в стихах, прославься перед светом:
      Товарищ мой в беде, отныне будь воспетым!
      КАСПАР ВАН БАРЛЕ
      (1584-1648)
      НАСТАВЛЕНИЯ В РЫБОЛОВНОМ ИСКУССТВЕ
      ДЛЯ ГААГСКОГО ОБЩЕСТВА
      Рыба, рыбка, кто увидит,
      Что грозит тебе беда
      До того, как в небо взыдет
      Предвечерняя звезда:
      Ты плывешь, - о, как вначале
      Выплески твои легки,
      Истомившись от печали,
      Опускаешь плавники;
      Как завидно земнородным
      Зрить тебя во глубине:
      Ты царишь в просторе водном
      Безраздельно и вполне;
      Прячась в темень, на задворки,
      Не страшись снастей ничуть,
      Скройся в самой тайной норке,
      О наживке позабудь.
      Пусть удильщик горько плачет,
      Восклицая: "Где же ты?",
      Пусть его не озадачат
      Бесполезные мечты.
      Обмани же рыболова,
      Червяка сорви с крючка,
      Рыболов дождался клева,
      Но ликует зря - пока.
      Только рыбок, рыбок ради
      В жизни нам сие дано:
      Тот в афронте, тот внакладе
      Так у рыб заведено.
      Предавайтесь же уженью,
      Се предобозначил рок!
      И служенью и слеженью
      Подчиняет поплавок.
      Рыбки, гнев на милость сменят
      Боги вод наверняка!
      Окуньки вполне оценят
      Прелесть моего крючка!
      Вот и все, что ведать надо
      Рыболову на веку:
      Без достойного снаряда
      Не словиться окуньку.
      Изловивши рыбку, тащим
      Пусть волнуется слегка
      Рыбка в масле, да в кипящем,
      Ждет всего лишь едока.
      А девица - чем не рыбка?
      Вообще - о том ли речь?
      Ласка, нежность и улыбка
      Всех приманок не наречь!
      Благонравную осанку
      Сохранить невмочь ужли?
      Лопай, душенька, приманку
      Голосу любви внемли.
      Снасти избегай отравной,
      Но и не перечь судьбе:
      Помни, жребий самый главный
      Губки, льнущие к тебе.
      Пламена в камине ярки
      Думай с радостью о них.
      Славной корочкой поджарки
      Наградит тебя жених.
      Будь настойчивым, молодчик,
      Знай, что радость - впереди!
      Рыбка, прыгай на крючочек
      И награды скорой жди!
      ЯКОБ РЕВИЙ
      (1586 - 1658)
      ПОЭТУ
      Ты, Квентин, попросил об искреннем ответе
      Твоей ли книжице вовеки жить на свете.
      Придется ей, мой друг, жить до скончанья лет:
      Ее за меньший срок осилить мочи нет.
      ДВА ПУТИ
      Границы цвета серого должны
      Касаться черноты и белизны,
      Касается тепло как зноя, так и хлада,
      Но невозможно, как ни выбирай,
      Отречься ада, не попавши в рай:
      Избегнув одного, достичь другого надо.
      НА ГИБЕЛЬ ИСПАНСКОГО КОРАБЛЯ,
      ПОИМЕНОВАННОГО "СВ. ДУХ"
      Всегда - от трусости - в обычай суеверам
      Прозвания богов давать своим галерам;
      Апостол с Мальты плыл на корабле таком,
      Что "Диоскурами", как пишут, был реком.
      Испанцы, подражать решив примерам оным,
      Святые имена ладьям и галеонам
      Дают,- поскольку так сподручнее ханжам
      Бывает приступать к убийствам, к грабежам.
      "Марией" назовут корабль, на нем желая
      Не потонуть, а то - Святого Николая
      В патроны призовут,- а то, в любой момент,
      Возможно окрестить корабль "Святой Климент".
      Вот чем безумие подобное чревато:
      Тяжелый галеон с немалым грузом злата
      Испанцы окрестить посмели "Дух святой"
      Нимало не смутясь подобной срамотой.
      Что ж, в гибели его нет чуда, прямо скажем:
      Со златом, с пушками, с людьми и такелажем
      Под тяжестью грехов корабль пошел на дно:
      Да будет и тебе, читатель мой, смешно.
      Скажи: "Да, Божий Дух носился над водами,
      Живущих сотворил, наполнил мир плодами,
      Однако - потонул Святой Испанский Дух!
      Вот - истина для тех, кто к ней и слеп, и глух".
      МОРЕПЛАВАНИЕ
      Пред нами трое здесь и четверо дельфинов
      На поле голубом скользят, ряды содвинув:
      Они пустились вплавь, дорога их пряма,
      Ничто не страшно им - ни бури, ни шторма.
      Мечтая о войне, о распре, о раздоре,
      Посеять рознь меж них не раз пыталось море,
      Пыталось разметать по свету корабли,
      Когда бестрепетно они по курсу шли,
      Они, объединясь, под гордым флагом плыли,
      Презрев и злость ветров, и тягостные штили,
      И смерть несли врагу безумному, когда
      Встречались им в пути пиратские суда.
      Им уступали путь, в смирении отпрянув,
      Протеевы стада китов-левиафанов,
      И множество морских чудовищных акул
      Вставали впереди в почетный караул.
      Владыка вод морских, завидя их впервые,
      Пред ними отворил морские кладовые,
      Богатства Индии, Гидасповы дары
      Прилежно поставлять им стал от сей поры.
      Седая рыбина, приплыв с немалой свитой,
      Обречена была домой уплыть несытой,
      Хотя на многое надеялась сперва:
      Сколь ни виляй хвостом, ни подбирай слова,
      Насчет того, что, вот, на суше жизнь отменна,
      А в море лишь вода соленая да пена,
      И кто идет в него - тот попусту упрям,
      Но ни один из них не изменил морям:
      Коль предпочли б они стихии водной сушу
      Утратили бы жизнь, страну, покой и душу!
      САМСОН ПОБЕЖДАЕТ ЛЬВА
      И в день седьмой Самсон сказал своей жене:
      Я вижу, что открыть загадку должно мне,
      Хотя упреками и плачем непрестанным
      Ты вред несешь себе и всем филистимлянам,
      Я жалобам твоим внимать уже устал:
      "Ядущий стал ядом, и сладок сильный стал".
      Вблизи Фимнафы лев, чудовищный и дикий,
      Уже давно блуждал, и вред чинил великий,
      Живущих иль губя, иль ужасом гоня
      Но довелось ему наткнуться на меня.
      Возрыкал грозно он окровавленной пастью
      Но безоружен я в ту пору был, к несчастью.
      Мне истребить Господь велел сию чуму
      Я льва узрел - и вот противостал ему.
      Тогда взъярился лев, познав мою отвагу,
      Тогда постиг, что я не уступлю ни шагу,
      Победа - он считал - за ним наверняка,
      Он распаленно стал хлестать хвостом бока,
      Он поднял голову - надменно, горделиво,
      Натужился хребет, восстала дыбом грива.
      Порой бывает так: несильный древодел
      Согнул тяжелый прут, однако не сумел
      Скрепить его концы - и тотчас прут упругий
      Со свистом прочь летит, презревши все потуги.
      Так точно взвился лев, себе же на беду
      Признавши плоть мою за добрую еду.
      Я шуйцей плащ ему, летящему, подставил,
      Десницу я вознес, я свой удар направил
      Промеж его ушей, и лев, силен, свиреп,
      Стал на мгновенье глух, а купно с тем и - слеп.
      Никак не чаявший приветствия такого,
      Он снова поднялся, и он возрыкал снова,
      Не столь, как прежде, нагл, не столь, как прежде, яр;
      Не много сил ему оставил мой удар.
      Он прыгнуть вновь хотел, воспомня свой обычай,
      Но тотчас же моей содеялся добычей:
      Я на него упал, чтоб он воспрять не мог,
      Всей тяжестью своей я вмял его в песок,
      Я был безмерно рад подобной схватке доброй!
      Трещал его хребет, хрустя, ломались ребра,
      Я знаю, был в тот час со мной Господень дух!
      Я льва убил! Порой так юноша-пастух,
      Когда его нутро тяжелый голод гложет,
      Козленка разорвать двумя руками может.
      Немного дней прошло,- я, шедши налегке,
      Нашел пчелиный рой во львином костяке,
      Я соты преломил, разьяв костяк блестящий,
      И ел чудесный мед, - а что бывает слаще?
      Теперь, ты видишь, я загадку разгадал:
      "Ядущий стал ядом, и сладок сильный стал".
      ЧУМА
      Когда грехи людей становятся безмерны
      Бог очищает мир бичом своим от скверны.
      Пред гладом и войной наш страх не столь велик,
      Как ужас пред Чумой, открывшей жуткий лик.
      Она грядет, явив пергаментные щеки,
      Кровоточащий нос, верней - провал глубокий,
      Гнилых зубов пеньки, в глазах застывший гной,
      Язык, сочащийся зловонною слюной,
      Синюшную гортань с дыханием нечистым,
      В груди неровный хрип, мучительный, с присвистом,
      Главу дрожащую и лысую, как шар,
      Из глотки рвущийся наружу смрадный пар.
      Объята пламенем прогнившая утроба,
      Конечности при том трясутся от озноба,
      Вся кожа в плесени и в чешуе сырой,
      Бубоны, желваки, покрытые корой.
      Кнут - левая рука, и факел - вместо правой,
      С клевретами она - с Поджогом и Расправой.
      И где пройдет она - подожжены всегда
      Кварталы, улицы, позднее - города,
      И страны целые смердят огнем и тленьем:
      Все это суть урок грядущим поколеньям.
      Чудовище! Твои знакомы мне черты,
      Ты рядом, ты со мной - но здесь бессильно ты,
      Верховная рука тебе здесь руки свяжет,
      Исполнившей свой долг, тебе уйти прикажет,
      Тебе, явившей нам гнев Господа и власть.
      И мы должны тогда к Его стопам припасть,
      И боле ничего не опасаться можем:
      Избавлен от Чумы живущий в страхе Божьем.
      ЙОСТ ВАН ДЕН ВОНДЕЛ
      (1587 - 1679)
      НОВАЯ ПЕСНЯ РЕЙНТЬЕ-ЛИСА
      На мотив: "Аренд Питер Гейзен..."
      I
      Запел пройдоха Рейнчик,
      Запел на новый лад:
      Уж если есть портвейнчик
      В бокалах бесенят,
      При них и этот гад.
      Почто, прохвост, повесил хвост,
      Поджал его под зад?
      II
      Отменнейшею курой
      Почтили небеса
      Наш Амстердам понурый,
      Ну, чем не чудеса,
      И это ль не краса,
      И что мудрей, чем власть курей?
      Да, ну а что - лиса?
      III
      Считалась та наседка
      За важное лицо:
      Златое - и нередко!
      Несла она яйцо.
      Народ тянул винцо,
      Текла река из молока,
      Любой жевал мясцо.
      IV
      Но Рейнчик морду лисью
      Решил явить и там,
      И тут же двинул рысью
      В беспечный Амстердам,
      И приступил к трудам;
      Созвал народ - и ну орет:
      "Я вам совет подам!
      V
      Не быть бы вскоре худу!
      Вам всем грозит беда!
      Вы что же за паскуду
      Пустили в сень гнезда?
      Горите со стыда!
      Я вас навек, - Рейнтьюля рек,
      Спасу, о господа!"
      VI
      Надзорщик, глупый малый,
      Все выслушал всерьез,
      Он, взор напрягши вялый,
      Порой видал свой нос
      И мнил: "Рейнтьюля - гез!"
      "Ты славно скис! - подумал лис,
      Закроем же вопрос".
      VII
      Лис бедной птахе глотку
      Немедля разорвал,
      И курью плоть в охотку
      Терзал и раздавал,
      И люто ликовал,
      Народ, как встарь, глодал сухарь,
      А Рейнтье - пировал.
      VIII
      Но с голоду, поди-ка,
      Народ, не залютей;
      Деревня взвыла дико:
      "О, тысяча смертей
      На лисовых детей!
      Мы все в беде! Где ж кура, где?
      Ни мяса, ни костей!"
      IX
      Заслыша рев мужичий,
      Оскалил Рейнтье пасть
      "Блюдите свой обычай!
      Теперь - лисичья власть,
      Я править буду всласть.
      Чтоб мой сынок доспел бы в срок
      В начальники попасть!"
      Х
      При сих речах Рейнтьюли
      Глаза мужик протер,
      И взвыл: "Меня надули!
      Да это просто вор!
      Невиданный позор!
      Ох, и задам да по мордам
      Пускай не мелет вздор!"
      XI
      Тогда дошло до дяди,
      Что он не ко двору,
      И он, спасенья ради,
      Убрался подобру:
      Залез в свою нору
      И начал пить, чтоб утопить
      В вине свою хандру.
      XII
      Но спрячешься едва ли
      На самом дальнем дне:
      Над ним нужду справляли
      Все кобели в стране.
      Лис возрыдал к жене,
      Она ж ему: "Прилип к дерьму,
      Не липни же ко мне".
      XIII
      Тому, кто лис по крови,
      Не верьте чересчур:
      Пусть прячется в дуброве
      Стервец, крадущий кур,
      Будь рыж он или бур;
      Прочь словеса - живет лиса
      В любой из лисьих шкур!
      Пускай поет колоратуру,
      Но поначалу снимет лисью шкуру.
      РАЗВРАТНИКИ В КУРЯТНИКЕ
      (в сопровождении роммелпота)
      Мартен, друг мой и соратник,
      Начинай свою игру,
      К ней слова я подберу,
      Растревожу весь курятник.
      Есть мотив для песни, друг:
      Нынче Коппену каюк.
      Чрезвычайно расторопен,
      Из Брабанта он пришел;
      Средь полей и нищих сел
      Долго пробирался Коппен,
      От испанского меча
      Мощно давши стрекача.
      Он собранием петушьим,
      Чуть явясь ему впервой,
      Тут же принят был как свой
      С уваженьем и радушьем,
      Но в короткий самый срок
      Встал он горла поперек.
      Все коллеги по насесту
      Говорили: "Коппен, друг,
      Вырвать жала у гадюк
      Нынче очень будет к месту!
      Обличительную речь
      Гордо нам прокукаречь!"
      Но отвратен Рыдоглазу
      Речи коппеновской пыл;
      Сей премудрый возопил:
      "Требую унять пролазу!
      Мира нам не знать, пока
      Не спихнем его с шестка!"
      Чаще плачут крокодилы,
      Чем рыдает Рыдоглаз;
      Правда, слезы в этот раз
      Не явили должной силы,
      Ибо на любом углу
      Пели Коппену хвалу.
      Коппен, в пении неистов,
      Слышен был во всех дворах,
      Понуждая пасть во прах
      Сиплых воронов-папистов,
      Разносилось далеко
      Коппеново "ко-ко-ко".
      Но печально знаменитый
      Петушонок Толстолоб
      Стал протестовать взахлеб:
      "Нешто я дурак набитый?
      Мне ль возвысить не пора
      Знамя птичьего двора?
      Я проквохтать честь по чести