И так божественно чиста вода,
      Что родина былая поневоле
      Мое переполняет существо,
      И больно от желания того,
      Как велико мое желанье боли.
      Я слушаю... Сколь отзвуки близки
      Моей душе в ее мечте туманной...
      Струя реки навеки безымянной
      Реальней, чем струя любой реки...
      В какие сокровеннейшие думы
      Она стремится будто со стыдом,
      В каких пещерах стынет подо льдом,
      Уходит от меня во мрак угрюмый?
      О, где она?.. Приходит день, спеша,
      И будоражит блеском, и тревожит.
      Когда река закончит бег - быть может,
      С ней навсегда окончится душа...
      ***
      Отраден день, когда живешь
      Дневным отрезком,
      И свод небес вдвойне пригож
      Лазурным блеском.
      Но синева, явясь тебе,
      Лишь боль умножит,
      Коль место ей в твоей судьбе
      Найтись не может.
      Ах, если б зелень дальних гор,
      Поля и реки
      Вобрать и в сердце и во взор,
      Вобрать навеки!
      Но время обрывает нить
      Как бы невольно.
      Пытаться миг остановить
      Смешно и больно.
      Лишь созерцать, как хороши
      Лазурь, дубрава
      Кто не отдаст своей души
      За это право?
      ***
      Я грежу. Вряд ли это что-то значит.
      Сплю, чувствуя. В полуночной тиши
      Рассудок в мысли мысль упорно прячет,
      И нет в душе души.
      Я существую - это ложь, пожалуй.
      Я пробуждаюсь - это тоже бред.
      Ни страсти нет, ни власти самой малой,
      Простейшей воли нет.
      Обман, оплошность разума ночная,
      Навязанное тьмою забытье.
      Спи, о других сердцах не вспоминая,
      Спи, сердце, ты ничье.
      ***
      Важно ль, откуда приносят
      Запах чуть слышный ветра,
      Если ответа не просит
      Сердце о смысле добра?
      Зачаровав, убаюкав,
      Музыка льется в тиши
      Важно ль, что магия звуков
      Гасит порывы души?
      Кто я, чтоб с миром делиться
      Тем, что несет забытье?
      Если мелодия длится
      Длится дыханье мое.
      МАРИНА
      Благо вам, благо! - безвольно
      Я помаваю платком.
      Счастливы будьте: вам больно.
      С болями я не знаком.
      Жизнь моя, повесть живая,
      Но становлюсь сиротлив,
      Словно сквозь сон прозревая,
      Что оборвется прилив.
      И, не спеша поначалу,
      Словно пресытясь борьбой,
      Хлынет навеки к причалу
      Дней беспощадный прибой.
      ***
      Здесь, в бесконечность морскую глядя, где свет и вода,
      Где ничего не взыскую, где не влекусь никуда,
      К смерти готовый заране, вверясь навек тишине,
      Так и лежал бы в нирване, и отошел бы во сне.
      Жизнь - это тень над рекою, что промелькнет ввечеру.
      Так по пустому покою тихо идешь, по ковру.
      Бредни любви суть отрава: станет реальностью бред.
      Столь же бессмысленна слава, правды в религии нет.
      Здесь, от блестящей пустыни прочь отойти не спеша,
      Знаю: становится ныне меньше и меньше душа.
      Грежу, не веруя в чудо, не обладав, отдаю
      И, не родившись покуда, смерть принимаю свою.
      Необычайна услада: бризом прохладным дышу,
      И ничего мне не надо: бриза всего лишь прошу.
      Это на счастье похоже, то, что дано мне теперь:
      Мягко песчаное ложе, нет ни страстей, ни потерь.
      Выбрав тишайшую участь, слушать, как плещет прибой,
      Спать, не тревожась, не мучась и примирившись с судьбой,
      В успокоенье отрадном, от изменивших вдали,
      Бризом пронизан прохладным здесь, у предела земли.
      ***
      Ветер нежен, и в кронах древесных
      Без него зарождается дрожь.
      Спит молчанье в пределах окрестных.
      Даль, куда и зачем ты зовешь?
      Я не знаю. По собственной воле
      Меж собой и природою связь
      Создаю, на зеленое поле
      Как тяжелый мешок повалясь.
      И душой - словно спинкой звериной,
      Обращенной в простор голубой,
      Ощущаю, как бриз над долиной
      Бытие подменяет собой.
      Взором медленным шарю без толку,
      Нет ли в поле кого, на виду?
      В стоге сена ищу я иголку
      Дай-то Бог, ничего не найду.
      ***
      Кто в дверь стучит мою,
      В столь горькую годину
      Постиг ли, как таю
      Своей души кончину?
      Он тайну ли постиг
      Моей судьбы несчастной?
      Как ночью каждый миг
      Томлюсь тоской напрасной?
      Что на устах - печать?
      Что прозябаю сиро?
      Зачем же в дверь стучать
      До окончанья мира?
      ***
      Старая песня в соседней таверне:
      Скольким похожим внимал на веку.
      Слушаю, в сумрак уставясь вечерний,
      И без причины впадаю в тоску.
      Пусть я не знал этой песенки старой,
      Это не важно, не важно ничуть.
      До крови ранено сердце гитарой,
      Кончились слезы - а то бы всплакнуть.
      Вызвана кем и явилась откуда
      Эта печаль, не моя и ничья?
      Всем на земле одинаково худо,
      Прошлое - вечная боль бытия.
      Жизнь завершается, скоро - в потемки.
      Грустная песня, печальная весть.
      Есть лишь мотив, незнакомый, негромкий.
      Есть только то, что пока еще есть.
      ***
      Сон безысходный коснулся чела
      Тягостен, горек.
      Слышу: гармоника вновь забрела
      Прямо во дворик.
      Вьется незримою нитью мотив,
      Весел, несложен.
      Разум, соломинку счастья схватив,
      Странно встревожен.
      Ритмику танца ловлю на лету
      Смерть всем заботам!
      Сердце, отдай же свою теплоту
      Простеньким нотам!
      Снова мотив сквозь окошко проник
      Так же, как прежде.
      Рвется душа - хоть на час, хоть на миг
      К новой надежде.
      Что же, исчезнуть и ей, отгорев,
      Сумрак все ближе.
      Вечной гармоники вечный напев,
      Не уходи же!
      Если б отдаться мечте, забытью
      Мог навсегда я!
      Губит гармоника душу мою,
      Не сострадая.
      СОВЕТ
      То, что видишь во сне, окружи частоколом,
      Сад устрой, оборудуй дорожки к жилью,
      А затем, возле самых ворот, впереди,
      Посади и цветы - пусть по краскам веселым
      Опознают зеваки усадьбу твою.
      Там, где зрителей нет, ничего не сади.
      Делай клумбы у входа как можно богаче,
      На парадный фасад не жалей красоты,
      За порядком приглядывай ночью и днем.
      Но на заднем дворе все да будет иначе:
      Пусть покроют его полевые цветы
      И простая трава разрастется на нем.
      Защитись от реальности жизнью двойною,
      Не давай покушаться на тайны твои,
      Ни морщинкой не выдай на гордом челе,
      Что душа твоя - сад за высокой стеною,
      Но такой, где одни сорняки да репьи
      И сухие былинки на скудной земле.
      ***
      В резьбе и в золоте, кадило,
      Дымя, качается устало.
      Стараюсь, чтоб душа следила
      За исполненьем ритуала.
      Но - вижу взмах руки незримой,
      Неслышимую песню внемлю,
      В иных кадилах струи дыма
      И чую сердцем, и приемлю.
      Чем длится ритуал успешней,
      Тем он причастней горней славе,
      Где вечен ритуал нездешний.
      Явь - только то, что выше яви.
      Кадило движется; повисли
      Дымки, напевы зазвучали,
      Но здешний ритуал - лишь мысли
      О том, нездешнем ритуале.
      К подножью Божьего престола
      Душа свершает путь безвестный...
      И шахматные квадры пола
      Суть мир земной и мир небесный.
      ЭЛЕГИЯ ТЕНИ
      Мельчает род, и опустела чаша
      Веселья прежнего. Уже давно
      Холодный ветер - ностальгия наша,
      И ностальгия - все, что нам дано.
      Грядущее минувшему на смену
      Ползет с трудом. А в лабиринтах сна
      Душа везде встречает только стену;
      Проснешься - снова пред тобой стена.
      Зачем душа в плену? Виной какою
      Отягчены мы? Чей зловещий сглаз
      Нам души полнит страхом и тоскою
      В последний сей, столь бесполезный час?
      Герои блещут в невозможной дали
      Былого, - но забвенную страну
      Не видно зренью веры и печали;
      Кругом туман, мы клонимся ко сну.
      Который грех былого столь жестоко
      Бесплодьем искупить пора пришла?
      Зачем столь беспощадна воля рока,
      Столь сердцу безнадежно тяжела?
      Как победить, сникая на излете
      Какой войною и каким оружьем?
      Для нашей скудной и заблудшей плоти
      Ужели казнь горчайшую заслужим?
      Прекрасная земля былых героев
      Под знойным солнцем средь лазурной шири.
      Что высоко сияло, удостоив
      Всех милостей тебя, возможных в мире!
      О, сколько красоты и славы прежней!
      Надежды опьяняющая рьяность
      Увы, чем выше взлет, тем неизбежней
      История: паденье в безымянность.
      О, сколько, сколько!.. Вопросишь невольно,
      Где все, что было? В глубине Гадеса,
      Во свете черном никому не больно,
      Ничьи стенанья не имеют веса,
      Кого, по воле темного владыки,
      Отпустят в жизнь из царства древней тьмы,
      Когда придем по следу Эвридики
      Иль станет так, но обернемся мы?
      Не порт, не море, не закон, не вера
      Велеречивый, горестный застой
      Царит один как мертвая химера
      Над скорбной влагою, над немотой,
      Народ без рода, стебель без опоры,
      Предпочитающий не знать о том,
      Что смерть спешит к нему, как поезд скорый,
      И все в нутро свое вберет гуртом.
      Сомнений и неверия стезя,
      Ведущая во глубину сознанья,
      Где никакою силою нельзя
      Спастись от косной жажды нежеланья.
      Сиротству подражая и вдовству,
      Мы записать хотим рукой холодной
      Тот сон смешной, что видим наяву,
      Сон бесполезный, скучный и бесплодный.
      Что станет со страной, среди народов
      На Западе блиставшей, как маяк,
      С когортой рыцарей и мореходов,
      Вздымавших гордо португальский флаг?..
      (О шепот! Вечер, ночь уже почти
      Сдержи слова ненужной укоризны;
      Спокойствием страданье сократи
      В огромном сердце гибнущей отчизны.
      О шепот! Мы неизлечимы. Ныне
      Нас пробудить бы, мнится, только мог
      Вихрь той земли, где посреди пустыни,
      У бездны на краю, почиет Бог.
      Молчишь? Не говоришь? Ужель полезней
      В себе лелеять слишком горький опыт,
      О родина! Как долго ты в болезни
      И спать-то не умеешь. Жалкий шепот!)
      О день, в тумане будущего скрытый:
      Король воскресший твердою рукой
      Спасет народ, и осенит защитой
      Взаправду ль Бог назначил день такой?
      День очищенья от греха и срама
      Когда прийти назначено тебе,
      Исполнить долг, разверзнуть двери храма,
      Затмить глаза блистающей Судьбе?
      Когда же, к Португалии взывая,
      К душе-пустыне, дальний голос твой
      Прошелестит, как благостная вайя
      Над влагою оазиса живой?
      Когда тоска, дойдя до крайней грани,
      Увидит в час перед рассветом, как
      Возникнут очертания в тумане,
      Что ныне сердцу грезятся сквозь мрак?
      Когда? Движенья нет. Меланхоличный
      Черед часов: душа привыкла к яду
      Ночной досады, вечной и обычной,
      А день способен лишь продлить досаду.
      Кто, родина, расправился с тобой,
      Отравленною сделал и недужной,
      Кто жалкой наделил тебя судьбой,
      Прельщая пищей - сытной, но ненужной?
      Кто вновь и вновь тебе внушает сны?
      Кто вновь и вновь тебя могилой манит?
      Твои ладони слишком холодны.
      О, что с тобою, в жизнь влюбленной, станет?
      Да, ты жива, да, длится бытие,
      Но жизнь твоя - лишь сонные мгновенья...
      Все существо облечено твое
      Позорною хламидою забвенья.
      Спи - навсегда. Знай, греза голубая
      Хотя бы не спалит тебя дотла
      Как сон безумный, что любовь любая
      К тебе, о родина, - всегда мала.
      Спи безмятежно, - я с тобой усну,
      Волнениям подведены итоги;
      Ты, у надежды не томясь в плену,
      Не будешь знать ни жажды, ни тревоги.
      Спи, и судьбы с тобой единой ради
      Пребудут отпрыски твоей семьи
      В таком же сне, и в нищенской отраде
      Обнять стопы любимые твои.
      Спи, родина, - никчемна и ничтожна,
      А коль узришь во сне надежды свет,
      Знай, все - не нужно, ибо невозможно,
      И цели никакой в грядущем нет.
      Спи, кончен вечер, наступает ночь,
      Спи, - ненадежный мир смежает веки,
      Предсмертным взором отсылая прочь
      Все, с чем теперь прощается навеки.
      Спи, ибо все кончается с тобой.
      Ты вечной жизни жаждала во славе
      Пред этой пустотою голубой
      Быть вечным вымыслом? О, спи, ты вправе
      Исчезнуть, не внимая ничему;
      Для праздных душ в мечтаньях мало проку;
      Вечерний час уводит нас во тьму
      Навстречу ветру, холоду и року
      Так, лику смерти противостоя,
      Взглянув во мрак, что мир вечерний кроет,
      Промолвил римский император: "Я
      Был всем, однако быть - ничем не стоит".
      Omnia fui, nohol expedit.
      Император Север
      АЛВАРО ДЕ КАМПОС
      (Фернандо Пессоа)
      КУРИЛЬЩИК ОПИУМА
      Господину Марио де Са-Карнейро
      Душа больна, - и пусть не столь жестоко
      Хворать и выздоравливать в бреду,
      Я погружаюсь в опий и бреду
      Искать Восток к востоку от Востока.
      Я много дней страдаю на борту
      От боли головной и от горячки,
      И сил, чтоб выносить мученья качки,
      Должно быть, никогда не обрету.
      Презрев устав космического круга,
      По шрамам золотым свой путь продлив,
      Я грежу, что в приливе есть отлив
      И наслажденье - в ганглиях недуга...
      Но механизм несчастия таков,
      Что вал не совершает оборотов,
      И я плыву меж смутных эшафотов
      В саду, где все цветы - без черенков.
      Вхожу, на произвол судьбы оставлен,
      В сплетенный сердцем кружевной узор,
      Мне чудится: в моей руке топор,
      Которым был Предтеча обезглавлен.
      Я, заточенный, сызнова плачу
      За все, что прежде натворим предки.
      Мои больные нервы - в тесной клетке,
      Я в опий, словно в ямину, лечу.
      На зов его, не говоря ни слова,
      В прозрачные спускаюсь погреба,
      И вот луна восходит, как Судьба,
      И ночь алмазами искрится снова.
      А наш корабль сегодня, как вчера,
      Плетется по Суэцкому каналу,
      И жизнь моя на нем течет помалу,
      Тягучая, как камфара с утра.
      Я зову дней растраченных не внемлю
      И утомлен, меня берет тоска
      Она во мне, как жесткая рука,
      Что душит, но не даст упасть на землю.
      Я в захолустье португальском жил
      И познавал природу человечью,
      Я с детства овладел английской речью
      И упражняюсь в ней по мере сил.
      Приятно было бы порой в "Меркюре"
      Стихи свои увидеть иль рассказ
      Мы все плывем, и я грущу подчас,
      Что до сих пор не видел даже бури!
      Тоскливо дни проходят на плаву,
      Хотя порой со мной ведут беседы
      Какие-то британцы, немцы, шведы
      Я болен тем, что до сих пор живу.
      И я смотрю уже как на причуду
      На путь в Китай и прочие края:
      Ведь есть один лишь способ бытия,
      А мир и мал, и очень сер повсюду.
      И только опий помогает мне
      От жизни, - вязкой скуки и болезни;
      Я в подсознаньи прячусь, в утлой бездне.
      Как блекнет все, что не внутри, а вне!
      Курю. Томлюсь. Чем далее к востоку
      Тем ближе запад, и наоборот.
      Коль скоро Индия во мне живет,
      То в Индии реальной много ль проку?
      Мне горько быть наследником в роду.
      Видать, везенье увезли цыгане.
      И перед смертью - ведаю заране!
      На собственном замерзну холоду!
      Я лгал, что делом инженерным занят,
      По Лондонам и Дублинам спеша.
      Старушка-нищенка - моя душа
      За подаяньем Счастья руку тянет.
      Корабль, не направляйся в Порт-Саид!
      Плыви уж сразу к дальнему Китаю!
      Я в смокинг-рум'е время коротаю,
      Со мною - граф (болтун и сибарит).
      Зазря к Востоку плавал я, похоже.
      Печально, что ни сил, ни денег нет.
      Я есмь сомнамбулический поэт
      И монархист, но не католик все же.
      Вот так и жить с людьми бы, в их числе,
      И не вести бы счет любой банкноте!
      Однако нынче я в конечном счете
      Всего лишь пассажир на корабле.
      Я неприметней всех людей на свете.
      Скорей слугу заметишь вон того,
      Как жердь, сухого, - посчитав его
      Шотландским лэрдом (правда, на диете).
      Нет дома у меня. Растрачен пыл.
      Скабрезный тип, помощник капитана,
      Видал, как я иду из ресторана
      Со шведкою... и сплетню распустил.
      Кому-нибудь я поломал бы кости
      В один прекрасный днесь и повод дал
      Для разговора бы, что вот, скандал...
      Нет, выше сил молчать, кипя от злости.
      Я целый день курю и что-то пью
      Американское, тупея разом.
      Что выпивка! Поддерживал бы разум
      Похожую на розу жизнь мою!
      Ложатся долгой чередою строки,
      Талантик мой, как вижу, мне не впрок.
      Вся жизнь моя - убогий хуторок,
      Где дух изнемогает одинокий.
      Британцы - хладнокровнейший народ.
      Спокойнейший. Подобных в мире нету.
      Для них судьба ясна: подбрось монету
      И счастье к одному из них придет.
      Но я - из той породы португальцев,
      Что без работы, Индию открыв,
      Остались. Правда, я покуда жив,
      Но только смерть - удел таких страдальцев.
      А, дьявол побери весь белый свет!
      Наскучила и жизнь, и обстановка.
      Мне мерзок стал Восток. Он - как циновка,
      Скатать ее - всех красок нет как нет.
      И снова опий. Бесконечно жуток
      Долг проползти сквозь столько дней подряд,
      А тех благонадежных, что едят
      И спят в одно и то же время суток,
      Побрал бы черт! Но вся моя беда
      Расстройство нервов, безнадежно хворых.
      Кто увезет меня в края, в которых
      Я захочу остаться навсегда?
      Увы! И сам томленья не отрину!
      Мне стал бы нужен опий, но иной
      Что в краткий миг покончил бы со мной
      И в смерть меня вогнал бы, как в трясину!
      О лихорадка! Это ль не она?
      Нет, в самом деле, это лихорадка.
      Жизнь длится от припадка до припадка,
      Что ж, истина открылась - хоть одна.
      Настала ночь. Рожок зовет на ужин.
      Общественная жизнь - всего важней!
      Блюди, блюди чередованье дней
      Вот так-то! И хомут тебе не нужен!
      Нет, вряд ли это все мне с рук сойдет.
      Увы - не обойтись без револьвера,
      И лишь тогда вернется в сердце вера
      И, может быть, закончится разброд.
      Кто взглянет на меня, сочтет банальной
      Всю жизнь мою... Ах, мой наивный друг...
      Ведь это мой монокль на все вокруг
      Глядит с усмешкой неоригинальной.
      Любое сердце сгинуло б давно,
      Лишь встретившись с моим астральным мраком.
      Сколь многим под таким же точно фраком
      Мой вечный страх скрывать не суждено?
      Еще хотя б настолько я снаружи
      Изящно сложен был, как изнутри!
      Скольжу в Мальстрем, - увы, держу пари,
      Что я хочу скользить в него к тому же!
      Я лишний человек, и в этом суть.
      Пускай протерт рукав, засален лацкан,
      Но ты, мечтой высокою заласкан,
      С презреньем можешь на других взглянуть!
      Мне хочется порой завыть от злобы,
      Кусать и грызть свои же кулаки.
      Да, это было б нормам вопреки
      И зрителей почтенных развлекло бы.
      Абсурд, на сказочный цветок похож
      Той Индии, которой нет в помине
      В морях Индийских, - мне зажегся ныне.
      Спаси меня, Господь, иль уничтожь!
      Лежать бы, ничего не замечая
      Здесь, в кресле, - а конец для всех един.
      Я по призванью - истый мандарин,
      Но нет циновки, полога и чая.
      Ах, как бы очутиться я хотел
      В гробу, в могиле, под земным покровом.
      Жизнь провоняла табаком лавровым.
      Куренье - мой позор и мой удел.
      Избавь меня, о Боже, от обузы
      Всей тьмы, скопившейся во мне, внутри!
      Достаточно комедий! Отвори
      Моей душе спасительные шлюзы!
      Суэцкий канал,
      с борта парохода
      БАРРОУ-ИН-ФЕРНБСС
      I
      Я жалок, я ничтожен и смешон,
      Безмерно чужд и целям и заветам
      Как все: один их начисто лишен,
      Другой, быть может, ищет их - да где там!
      Пускай влекусь к добру - по всем приметам
      Дурной дороги выбор предрешен.
      Плетусь, как призрак, - наг, опустошен
      И ослеплен потусторонним светом.
      Все то, во что я верю, - чистый вздор,
      Приемлю скромно жизнь мою простую
      Пишу стихи, вступаю в разговор.
      Оправдываться? Боже сохрани!
      Менять натуру? Все одно впустую.
      - Довольно, сердце: хватит болтовни!
      II
      Теурги, духи, символы наук...
      Слова, слова - пустые оболочки.
      А я сижу на пристани, на бочке,
      И вижу только то, что есть вокруг.
      Все понимать - нелегкая задача.
      А пусть и так. Что, впрочем, за нужда?
      Грязна и холодна в реке вода.
      Вот так живу я, очень мало знача.
      О мир подлунный, узел суеты!
      Какое же терпение благое
      В руках того, кем расплетаем ты?
      И предстает пред нами все как есть.
      Во что играть? В любовь, во что другое?
      Что до меня - я с бочки должен слезть.
      III
      Струись и к морю увлекай, река,
      В душе моей скопившуюся скуку!
      Какое "увлекай"!.. На боль, на муку
      Тебе, река, плевать наверняка.
      Вслед за ослом трушу вдоль большака.
      Никак не хочет жизнь постичь науку:
      Названья не давать пустому звуку
      И на мираж не вешать ярлыка!
      Гостеприимный Фернесс! На три дня
      Наедине с тобой, как в тесной клетке,
      Свели дела проклятые меня.
      Уеду, - гость презрительный и редкий
      (Струись и ты, привычек не сменя),
      Стряхнув на воду пепел сигаретки.
      IV
      Расчет перепроверив десять раз,
      Я сдал его. Теперь все ясно, просто.
      Моя душа - подобие помоста,
      Где выставлена муха напоказ.
      Я завершил детальнейший анализ,
      Определяя, где и чья вина.
      Практическим советам - грош цена,
      Теории, увы, не оправдались.
      Зачем доклад, совет иль образец
      Тому, чей мозг сломался, как зубец
      У эмигранта в старенькой расческе?
      И надписать пора, сомненья нет,
      Тяжелый запечатанный пакет,
      В котором - я и все мои наброски.
      V
      О Португалия, как много дней
      Я вне тебя! А сердце к дому тянет:
      Пока в разлуке мы, оно не станет
      Ни тише, ни спокойней, ни сильней.
      Все истеричней разум, все больней,
      О, как его родимый берег манит!
      А хитрый Фернесс лишь порою глянет
      В глаза мне - и спешит среди камней.
      Не слишком ли спешит? Пожалуй, да.
      А, черта ли в самокопанье злобном?
      Довольно метафизики, стыда,
      Межвременья и лжи - со всем подобным
      Покончим, удаляясь на покой.
      Ах, если б стать причалом иль рекой!
      КОЭЛЬО ПАШЕКО
      (Фернандо Пессоа)
      ЗА ПРЕДЕЛОМ ДРУГИХ ОКЕАНОВ
      Памяти Алберто Каэйро
      В лихорадке в пылу за пределом других океанов
      Становились явления жизни яснее и чище
      И привиделся город существ
      Не совсем нереальных но мертвенно-бледных святых наготой чистотой
      И виденью дразнящему входом служил я в то время как чувства хотел испытать
      Ибо в каждой душе есть понятие зримого мира
      Ибо жить оставаясь в живых
      Это значит что чувствовать скажется в способе жизни
      Но однако же лица спокойней росы оставались
      Нагота означала безмолвие форм не имеющих плоти
      И реальность понять не могла как же стала такою она
      Только жизнь только жизнью была жизнью как таковой
      Многократно безмолвно стараюсь постигнуть умом
      Как машина которая смазана и потому не шумит
      Мне приятен покой тишина и возможность не двигаться
      Ибо так достигается то равновесье которое нужно чтоб мыслить
      Постигаю что в эти моменты рассудок в работе
      Но не слышу его он старается тихо трудиться
      Как машина в которой трансмиссии движутся плавно зубцы не скрипят
      И услышать нельзя ничего лишь скольженье добротных деталей ни шороха в общем
      Иногда размышляю другие быть может все чувствуют так же как я
      Но у них голова начинает болеть начинает кружиться
      Эта память явилась ко мне как могла бы явиться любая другая
      Например я припомнить бы мог что никто не внимает скольженью деталей
      И не знает о них ничего да и знать-то не хочет
      В этом зале старинном в котором оружье висит на поблекших щитах
      Как скелеты как зримы знаки минувших эпох
      Я скольжу человеческим взором и жадно пытаюсь в доспехах увидеть
      Сокровенную тайну души послужившую поводом к жизни моей
      И когда обращаю печальные взоры на щит для оружия стараясь не видеть его
      Прозреваю железный скелет постигаю его но понять не могу
      Отчего он вступает в меня во владенье вступает как некая дальняя вспышка
      Слышу звук бытие постигаю двух шлемов совсем одинаковых внемлющих мне
      Копья четкою тенью своей утверждают меня в пониманье нечеткости слов
      И невнятных двустиший все время скользящих в уме
      Я внимаю биенью сердец тех героев которые мне воздадут по заслугам в грядущем
      И в неверности чувств натыкаюсь опять на себя и на прежние спазмы
      Той же выцветшей пыли того же оружья свидетельства прежних эпох
      В этот зал я вступаю в большой и пустой в миг заката
      И безмолвия он удивительно сходен с устройством души
      Он расплывчатый пыльный и эхо шагов здесь так странно звучит
      Словно эхо которое слышно в душе если шаг не поспешен
      В окна грустные смотрит тускнеющий свет
      И бросает на темные стены неясные тени
      Этот зал и пустой и просторный конечно душа
      А движение воздуха пляска пылинок всего только мысли
      Да овечья отара печальная вещь
      И поэтому даже не нужно при мысли о том кто ушел вспоминать про другие печали
      Ибо так получилось поэтому что получилось то истиной стало
      И поэтому все что печально отныне с овечьей отарою схоже
      Несомненно как раз потому повторяю что овцы и вправду печальны
      Я ворую момент удовольствия ценную вещь получая
      Лишь за несколько малых кусочков металла. Подобная мысль не трюизм не
      банальность
      Ибо я не считаю возможным кусочки металла и что-то другое считать за единое нечто
      Если б взял я латунь предположим и стала она артишоком
      С удовольствием я бы послушал когда бы хоть кто-то попробовал истолковать
      происшедшее
      Подсказал бы возможность не думать откуда берется и что и зачем
      Я утратил бы страх что однажды пойму
      Что мои размышленья о разных предметах вполне беспредметны
      Что позиция тела способна нарушить его равновесье
      И что сфера не тело поскольку бесформенна
      Если все это так и позиция вызовет звук
      Я обязан считать что и звук не считается телом
      Но тому кто постиг интуицией звука бесплотность
      Бесполезны мои заключенья и даже вредны ибо им не поверят
      Если я вспоминаю что люди бывают которые могут играя в слова сообщать им
      духовность
      А для этого часто смеются и многое могут сказать обо многом
      Доставляя себе удовольствие и находя обаянье в игре циркового паяца
      И тревожатся если на их облаченье пятно попадет от прованского масла
      Я считаю счастливым себя ибо столько вещей для меня непонятны
      Я в искусстве любого рабочего вижу рожденье незнаемой вещи
      Потому что искусства не знаю но вещь осязаю
      А рабочий затем и рабочий что знает искусство
      Мой физический облик причина моих огорчений
      Я же знаю что вещью являюсь а значит и прочие вещи мне тоже подобны
      Я же знаю что вещи другие как впрочем и я полагаю что я это общая вещь
      Я не думаю но полагаю что думаю так
      И такая манера себя представлять облегчает мне жизнь
      Я аллеи люблю тополей городских и тенистых кривых
      По которым приятно шагать озираясь вокруг
      Созерцая деревья и радуясь взглядом без ясной причины
      Ибо эти аллеи врата в беспредельную сущность мою
      Неизменны аллеи они вызывают всегда удивленье во мне
      Сколько раз ни меняю свои ощущенья и вкусы
      Но они постоянно находят возможность меняться в согласье со мной
      Я не знаю о них ничего правда знаю хоть то что не знаю
      Постиженье поэзии это условие жизни
      Я не чувствую впрочем поэзии в ней ничего не понять
      Потому вероятно что к жизни условной не годен
      А когда бы сумел понимать то пришлось бы менять всю структуру свою
      Ведь в поэзии главное знать что она непостижна
      Есть немало прекрасного что безусловно прекрасно
      Но порывы души красотой воплощаются в вещи
      И откуда нам знать изначальную их красоту
      Если вижу шаги значит вижу всего лишь шаги
      Равномерные столь же как если бы я в них нашел
      Утверждение факта того что они равномерны