Я был душой дурного общества,

И я могу сказать тебе:

Мою фамилью-имя-отчество

Прекрасно знали в КГБ.

В меня влюблялася вся улица

И весь Савеловский вокзал.

Я знал, что мной интересуются,

Но все равно пренебрегал.

Свой человек я был у скокарей,

Свой человек — у щипачей, —

И гражданин начальник Токарев

Из-за меня не спал ночей.

Ни разу в жизни я не мучился

И не скучал без крупных дел, —

Но кто-то там однажды скурвился, ссучился —

Шепнул, навел — и я сгорел.

Начальник вел себя не въедливо,

Но на допросы вызывал, —

А я всегда ему приветливо

И очень скромно отвечал:

"Не брал я на душу покойников

И не испытывал судьбу, —

И я, начальник, спал спокойненько,

И весь ваш МУР видал в гробу!"

И дело не было отложено

И огласили приговор, —

И дали все, что мне положено,

Плюс пять мне сделал прокурор.

Мой адвокат хотел по совести

За мой такой веселый нрав, —

А прокурор просил всей строгости —

И был, по-моему, неправ.

С тех пор заглохло мое творчество,

Я стал скучающий субъект,

Зачем же быть душою общества,

Когда души в нем вовсе нет!

Где твои семнадцать лет?

На Большом Каретном.

Где твои семнадцать бед?

На Большом Каретном.

Где твой черный пистолет?

На Большом Каретном.

А где тебя сегодня нет?

На Большом Каретном.

Помнишь ли, товарищ, этот дом?

Нет, не забываешь ты о нем.

Я скажу, что тот полжизни потерял,

Кто в Большом Каретном не бывал.

Еще бы, ведь

Где твои семнадцать лет?

На Большом Каретном.

Где твои семнадцать бед?

На Большом Каретном.

Где твой черный пистолет?

На Большом Каретном.

А где тебя сегодня нет?

На Большом Каретном.

Переименован он теперь,

Стало все по новой там, верь не верь.

И все же, где б ты ни был, где ты ни бредешь,

Нет-нет да по Каретному пройдешь.

Еще бы, ведь

Где твои семнадцать лет?

На Большом Каретном.

Где твои семнадцать бед?

На Большом Каретном.

Где твой черный пистолет?

На Большом Каретном.

А где тебя сегодня нет?

На Большом Каретном.

Лежит камень в степи,

А под него вода течет,

А на камне написано слово:

"Кто направо пойдет —

Ничего не найдет,

А кто прямо пойдет —

Никуда не придет,

Кто налево пойдет —

Ничего не поймет

И ни за грош пропадет".

Перед камнем стоят

Без коней и без мечей

И решают: идти иль не надо.

Был один из них зол,

Он направо пошел,

В одиночку пошел, —

Ничего не нашел —

Ни деревни, ни сел, —

И обратно пришел.

Прямо нету пути —

Никуда не прийти,

Но один не поверил в заклятья

И, подобравши подол,

Напрямую пошел, —

Сколько он ни бродил —

Никуда не забрел, —

Он вернулся и пил,

Он обратно пришел.

Ну а третий — был дурак,

Ничего не знал и так,

И пошел без опаски налево.

Долго ль, коротко ль шагал —

И совсем не страдал,

Пил, гулял и отдыхал,

Ничего не понимал, —

Ничего не понимал,

Так всю жизнь и прошагал —

И не сгинул, и не пропал.

За меня невеста отрыдает честно,

За меня ребята отдадут долги,

За меня другие отпоют все песни,

И, быть может, выпьют за меня враги.

Не дают мне больше интересных книжек,

И моя гитара — без струны.

И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,

И нельзя мне солнца, и нельзя луны.

Мне нельзя на волю — не имею права, —

Можно лишь — от двери до стены.

Мне нельзя налево, мне нельзя направо —

Можно только неба кусок, можно только сны.

Сны — про то, как выйду, как замок мой снимут,

Как мою гитару отдадут,

Кто меня там встретит, как меня обнимут

И какие песни мне споют.

За тобой еще нет

Пройденных дорог,

Трудных дел, долгих лет

И больших тревог.

И надежно заглушен

Ночью улиц гул.

Пусть тебе приснится сон,

Будто ты уснул.

Мир внизу, и над ним

Ты легко паришь,

Под тобою древний Рим

И ночной Париж.

Ты невидим, невесом.

Голоса поют.

Правда, это — только сон…

Но во сне растут.

Может быть — все может быть —

Много лет пройдет, —

Сможешь ты повторить

Свой ночной полет.

Над землею пролетишь

Выше крыш и крон…

А пока ты спи, малыш,

И смотри свой сон.

Кучера из МУРа укатали Сивку,

Закатали Сивку в Нарьян-Мар, —

Значит, не погладили Сивку по загривку,

Значит, дали полностью «гонорар».

На дворе вечерит, —

Сивка с Буркой чифирит.

Ночи по полгода за полярным кругом,

И, конечно, Сивка — лошадь — заскучал, —

Обзавелся Сивка Буркой — закадычным другом,

С ним он ночи длинные коротал.

На дворе вечерит, —

Сивка с Буркой чифирит.

Сивка — на работу, — до седьмого поту,

За обоих вкалывал — конь конем.

И тогда у Бурки появился кто-то —

Занял место Сивкино за столом.

На дворе вечерит, —

Бурка с кем-то чифирит.

Лошади, известно, — все как человеки:

Сивка долго думал, думал и решал, —

И однажды Бурка с «кем-то» вдруг исчез навеки —

Ну, а Сивка в каторгу захромал.

На дворе вечерит, —

Сивка в каторге горит…

Позабыв про дела и тревоги

И не в силах себя удержать,

Так люблю я стоять у дороги —

Запоздалых прохожих пугать!

«Гражданин, разрешите папироску!»

«Не курю. Извините, пока!»

И тогда я так просто, без спросу

Отбираю у дяди бока.

Сделав вид, что уж все позабыто,

Отбежав на полсотни шагов,

Обзовет меня дядя бандитом,

Хулиганом — и будет таков.

Но если женщину я повстречаю —

У нее не прошу закурить,

А спокойно ей так намекаю,

Что ей некуда больше спешить…

Позабыв про дела и тревоги

И не в силах себя удержать,

Так люблю я стоять на дороге!..

Только лучше б мне баб не встречать!

— Эй, шофер, вези — Бутырский хутор,

Где тюрьма, — да поскорее мчи!

— Ты, товарищ, опоздал,

ты на два года перепутал —

Разбирают уж тюрьму на кирпичи.

— Очень жаль, а я сегодня спозаранку

По родным решил проехаться местам…

Ну да ладно, что ж, шофер,

вези меня в «Таганку», —

Погляжу, ведь я бывал и там.

— Разломали старую «Таганку» —

Подчистую, всю, ко всем чертям!.

— Что ж, шофер, давай назад,

крути-верти назад свою баранку, —

Так ни с чем поедем по домам.

Или нет, шофер, давай закурим,

Или лучше — выпьем поскорей!

Пьем за то, чтоб не осталось

по России больше тюрем,

Чтоб не стало по России лагерей!

Мы вместе грабили одну и ту же хату,

В одну и ту же мы проникли щель, —

Мы с ними встретились как три молочных брата,

Друг друга не видавшие вообще.

За хлеб и воду и за свободу —

Спасибо нашему советскому народу!

За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —

Спасибо нашей городской прокуратуре!

Нас вместе переслали в порт Находку,

Меня отпустят завтра, пустят завтра их, —

Мы с ними встретились, как три рубля на водку,

И разошлись, как водка на троих.

За хлеб и воду и за свободу —

Спасибо нашему советскому народу!

За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —

Спасибо нашей городской прокуратуре!

Как хорошо устроен белый свет! —

Меня вчера отметили в приказе:

Освободили раньше на пять лет, —

И подпись: «Ворошилов, Георгадзе».

За хлеб и воду и за свободу —

Спасибо нашему советскому народу!

За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —

Спасибо нашей городской прокуратуре!

Да это ж математика богов:

Меня ведь на двенадцать осудили, —

Из жизни отобрали семь годов,

И пять — теперь обратно возвратили!

За хлеб и воду, и за свободу

Спасибо нашему советскому народу,

За ночи в тюрьмах, допросы в МУР-е

Спасибо нашей городской прокуратуре.

Я женщин не бил до семнадцати лет —

В семнадцать ударил впервые, —

С тех пор на меня просто удержу нет:

Направо — налево

я им раздаю «чаевые».

Но как же случилось, что интеллигент,

Противник насилия в быте,

Так низко упал я — и в этот момент,

Ну если хотите,

себя оскорбил мордобитьем?

А было все так: я ей не изменил

За три дня ни разу, признаться, —

Да что говорить — я духи ей купил! —

Французские, братцы,

За тридцать четыре семнадцать.

Но был у нее продавец из «ТЭЖЕ» —

Его звали Голубев Слава, —

Он эти духи подарил ей уже, —

Налево-направо

моя улыбалась шалава.

Я был молодой и я вспыльчивый был —

Претензии выложил кратко —

Сказал ей: "Я Славку вчера удавил, —

Сегодня ж, касатка,

тебя удавлю для порядка!"

Я с дрожью в руках подошел к ней впритык,

Зубами стуча «Марсельезу», —

К гортани присох непослушный язык —

И справа, и слева

я ей основательно врезал.

С тех пор все шалавы боятся меня —

И это мне больно, ей-богу!

Поэтому я — не проходит и дня —

Бью больно и долго, —

но всех не побьешь — их ведь много.

Давно я понял: жить мы не смогли бы,

И что ушла — все правильно, клянусь, —

А за поклоны к праздникам — спасибо,

И за приветы тоже не сержусь.

А зря заботишься, хотя и пишешь — муж, но,

Как видно, он тебя не балует грошом, —

Так что, скажу за яблоки — не нужно,

А вот за курево и водку — хорошо.

Ты не пиши мне про березы, вербы —

Прошу Христом, не то я враз усну, —

Ведь здесь растут такие, Маша, кедры,

Что вовсе не скучаю за сосну!

Ты пишешь мне про кинофильм «Дорога»

И что народу — тыщами у касс, —

Но ты учти — людей здесь тоже много

И что кино бывает и у нас.

Ну в общем ладно — надзиратель злится,

И я кончаю, — ну всего, бывай!

Твой бывший муж, твой бывший кровопийца.

…А знаешь, Маша, знаешь, — приезжай!

Говорят, арестован

Добрый парень за три слова.

Говорят, арестован

Мишка Ларин за три слова.

Говорят, что не помог ему заступник, честно слово.

Мишка Ларин — как опаснейший преступник арестован.

Ведь это ж, правда, — несправедливость!

Говорят, невиновен!

Не со зла ведь? Но вино ведь.

Говорят, невиновен!

А ославить — разве новость?

Говорю, что не поднял бы Мишка руку на ту суку.

Так возьмите же вы Мишку на поруки! — вот вам руку!

А вот ведь, правда, — несправедливость!

Говорят, что до свадьбы

Он придет, до женитьбы…

Вот бы вас бы послать бы,

Вот бы вас погноить бы.

Вот бы вас на Камчатку — на Камчатку нары дали б.

Пожалели бы вы нашего Мишку, порыдали б.

А вот ведь, правда, — несправедливость!

Говорю, заступитесь!

Повторяю, на поруки!

Если ж вы поскупитесь,

Заявляю: ждите, суки!

Я ж такое вам устрою, я ж такое вам устрою!

Друга Мишку не забуду и вас в землю всех зарою!

А вот ведь, правда, — несправедливость!

Сегодня в нашей комплексной бригаде

Прошел слушок о бале-маскараде, —

Раздали маски кроликов,

Слонов и алкоголиков,

Назначили все это — в зоосаде.

"Зачем идти при полном при параде —

Скажи мне, моя радость, Христа ради?"

Она мне: «Одевайся!» —

Мол, я тебя стесняюся,

Не то, мол, как всегда, пойдешь ты сзади.

"Я платье, — говорит, — взяла у Нади —

Я буду нынче как Марина Влади

И проведу, хоть тресну я,

Часы свои воскресные

Хоть с пьяной твоей мордой, но в наряде!"

…Зачем же я себя утюжил, гладил? —

Меня поймали тут же в зоосаде, —

Ведь массовик наш Колька

Дал мне маску алкоголика —

И на троих зазвали меня дяди.

Я снова очутился в зоосаде:

Глядь — две жены, — ну две Марины Влади! —

Одетые животными,

С двумя же бегемотами, —

Я тоже озверел — и стал в засаде.

Наутро дали премию в бригаде,

Сказав мне, что на бале-маскараде

Я будто бы не только

Сыграл им алкоголика,

А был у бегемотов я в ограде.

У меня было сорок фамилий,

У меня было семь паспортов,

Меня семьдесят женщин любили,

У меня было двести врагов.

Но я не жалею!

Сколько я ни старался,

Сколько я ни стремился —

Все равно, чтоб подраться,

Кто-нибудь находился.

И хоть путь мой и длинен и долог,

И хоть я заслужил похвалу —

Обо мне не напишут некролог

На последней странице в углу.

Но я не жалею!

Сколько я ни стремился,

Сколько я ни старался, —

Кто-нибудь находился —

И я с ним напивался.

И хотя во во все светлое верил —

Например, в наш советский народ, —

Но не поставят мне памятник в сквере

Где-нибудь у Петровских ворот.

Но я не жалею!

Сколько я ни старался,

Сколько я ни стремился —

Все равно я спивался,

Все равно я катился.

Сочиняю я песни о драмах

И о жизни карманных воров, —

Мое имя не встретишь в рекламах

Популярных эстрадных певцов.

Но я не жалею!

Сколько я ни старался,

Сколько я ни стремился, —

Я всегда попадался —

И все время садился.

Говорят, что на место все станет.

Бросить пить?.. Видно, мне не судьба, —

Но меня все равно не отчеканят

На монетах заместо герба.

Но я не жалею!

Так зачем мне стараться?

Так зачем мне стремиться?

Чтоб во всем разобраться —

Нужно сильно напиться!

Я рос как вся дворовая шпана —

Мы пили водку, пели песни ночью, —

И не любили мы Сережку Фомина

За то, что он всегда сосредоточен.

Сидим раз у Сережки Фомина —

Мы у него справляли наши встречи, —

И вот о том, что началась война,

Сказал нам Молотов в своей известной речи.

В военкомате мне сказали: "Старина,

Тебе броню дает родной завод «Компрессор»!"

Я отказался, — а Сережку Фомина

Спасал от армии отец его, профессор.

Кровь лью я за тебя, моя страна,

И все же мое сердце негодует:

Кровь лью я за Сережку Фомина —

А он сидит и в ус себе не дует!

Теперь небось он ходит по кинам —

Там хроника про нас перед сеансом, —

Сюда б сейчас Сережку Фомина —

Чтоб побыл он на фронте на германском!

…Но наконец закончилась война —

С плеч сбросили мы словно тонны груза, —

Встречаю я Сережку Фомина —

А он Герой Советского Союза…

Всего лишь час дают на артобстрел —

Всего лишь час пехоте передышки,

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому — до ордена, ну, а кому — до «вышки».

За этот час не пишем ни строки —

Молись богам войны артиллеристам!

Ведь мы ж не просто так — мы штрафники, —

Нам не писать: «…считайте коммунистом».

Перед атакой — водку, — вот мура!

Свое отпили мы еще в гражданку.

Поэтому мы не кричим «ура» —

Со смертью мы играемся в молчанку.

У штрафников один закон, один конец:

Коли, руби фашистского бродягу,

И если не поймаешь в грудь свинец —

Медаль на грудь поймаешь за отвагу.

Ты бей штыком, а лучше — бей рукой:

Оно надежней, да оно и тише, —

И ежели останешься живой —

Гуляй, рванина, от рубля и выше!

Считает враг: морально мы слабы, —

За ним и лес, и города сожжены.

Вы лучше лес рубите на гробы —

В прорыв идут штрафные батальоны!

Вот шесть ноль-ноль — и вот сейчас обстрел, —

Ну, бог войны, давай без передышки!

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому — до ордена, а большинству — до «вышки»…

В Пекине очень мрачная погода,

У нас в Тамбове на заводе перекур, —

Мы пишем вам с тамбовского завода,

Любители опасных авантюр!

Тем, что вы договор не подписали,

Вы причинили всем народам боль

И, извращая факты, доказали,

Что вам дороже генерал де Голль.

Нам каждый день насущный мил и дорог, —

Но если даже вспомнить старину,

То это ж вы изобретали порох

И строили Китайскую стену.

Мы понимаем — вас совсем не мало,

Чтоб триста миллионов погубить, —

Но мы уверены, что сам товарищ Мао,

Ей-богу, очень-очень хочет жить.

Когда вы рис водою запивали —

Мы проявляли интернационализм, —

Небось, когда вы русский хлеб жевали,

Не говорили про оппортунизм!

Боитесь вы, что — реваншисты в Бонне,

Что — Вашингтон грозится перегнать, —

Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,

Что мы покажем кузькину им мать!

Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды —

Не раздувайте вы войны пожар, —

Мы нанесем им, если будет надо,

Ответный термоядерный удар.

А если зуд — без дела не страдайте, —

У вас еще достаточно делов:

Давите мух, рождаемость снижайте,

Уничтожайте ваших воробьев!

И не интересуйтесь нашим бытом —

Мы сами знаем, где у нас чего.

Так наш ЦК писал в письме открытом, —

Мы одобряем линию его!

Зачем мне считаться шпаной и бандитом —

Не лучше ль податься мне в антисемиты:

На их стороне, хоть и нету законов, —

Поддержка и энтузиазм миллионов.

Решил я — и, значит, кому-то быть битым,

Но надо ж узнать, кто такие семиты, —

А вдруг это очень приличные люди,

А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет!

Но друг и учитель — алкаш в бакалее —

Сказал, что семиты — простые евреи.

Да это ж такое везение, братцы, —

Теперь я спокоен — чего мне бояться!

Я долго крепился, ведь благоговейно

Всегда относился к Альберту Эйнштейну.

Народ мне простит, но спрошу я невольно:

Куда отнести мне Абрама Линкольна?

Средь них — пострадавший от Сталина Каплер,

Средь них — уважаемый мной Чарли Чаплин,

Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,

И даже основоположник марксизма.

Но тот же алкаш мне сказал после дельца,

Что пьют они кровь христианских младенцев;

И как то в пивной мне ребята сказали,

Что очень давно они бога распяли!

Им кровушки надо — они по запарке

Замучили, гады, слона в зоопарке!

Украли, я знаю, они у народа

Весь хлеб урожая минувшего года!

По Курской, Казанской железной дороге

Построили дачи — живут там как боги…

На все я готов — на разбой и насилье, —

Бью я жидов — и спасаю Россию!

Я однажды гулял по столице — и

Двух прохожих случайно зашиб, —

И, попавши за это в милицию,

Я увидел ее — и погиб.

Я не знаю, что там она делала, —

Видно, паспорт пришла получать —

Молодая, красивая, белая…

И решил я ее разыскать.

Шел за ней — и запомнил парадное.

Что сказать ей? — ведь я ж — хулиган…

Выпил я — и позвал ненаглядную

В привокзальный один ресторан.

Ну а ей улыбались прохожие —

Мне хоть просто кричи «Караул!» —

Одному человеку по роже я

Дал за то, что он ей подморгнул.

Я икрою ей булки намазывал,

Деньги прямо рекою текли, —

Я ж такие ей песни заказывал!

А в конце заказал — «Журавли».

Обещанья я ей до утра давал,

Повторял что-то вновь ей и вновь:

"Я ж пять дней никого не обкрадывал,

Моя с первого взгляда любовь!"

Говорил я, что жизнь потеряна,

Я сморкался и плакал в кашне, —

А она мне сказала: "Я верю вам —

И отдамся по сходной цене".

Я ударил ее, птицу белую, —

Закипела горячая кровь:

Понял я, что в милиции делала

Моя с первого взгляда любовь…

Тропы еще в антимир не протоптаны, —

Но, как на фронте, держись ты!

Бомбардируем мы ядра протонами,

Значит, мы — антиллеристы.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —

Лежат без пользы тайны, как в копилке, —

Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —

На волю пустим джина из бутылки!

Тесно сплотились коварные атомы —

Ну-ка, попробуй прорвись ты!

Живо по коням — в погоне за квантами!

Значит, мы — кванталеристы.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —

Лежат без пользы тайны, как в копилке, —

Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —

На волю пустим джина из бутылки!

Пусть не поймаешь нейтрино за бороду

И не посадишь в пробирку, —

Было бы здорово, чтоб Понтекорво

Взял его крепче за шкирку.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —

Лежат без пользы тайны, как в копилке, —

Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —

На волю пустим джина из бутылки!

Жидкие, твердые, газообразные —

Просто, понятно, вольготно!

А с этой плазмой дойдешь до маразма, и

Это довольно почетно.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —

Лежат без пользы тайны, как в копилке, —

Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —

На волю пустим джина из бутылки!

Молодо-зелено. Древность — в историю!

Дряхлость — в архивах пылится!

Даешь эту общую эту теорию,

Элементарных частиц нам!

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —

Лежат без пользы тайны, как в копилке, —

Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —

И вволю выпьем джина из бутылки!

Потеряю истинную веру —

Больно мне за наш СССР:

Отберите орден у Насера —

Не подходит к ордену Насер!

Можно даже крыть с трибуны матом,

Раздавать подарки вкривь и вкось,

Называть Насера нашим братом,

Но давать Героя — это брось!

Почему нет золота в стране?

Раздарили, гады, раздарили.

Лучше бы давали на войне,

А насеры после б нас простили!

Мне этот бой не забыть нипочем —

Смертью пропитан воздух, —

А с небосклона бесшумным дождем

Падали звезды.

Снова упала — и я загадал:

Выйти живым из боя, —

Так свою жизнь я поспешно связал

С глупой звездою.

Я уж решил: миновала беда

И удалось отвертеться, —

С неба упала шальная звезда —

Прямо под сердце.

Нам говорили: «Нужна высота!»

И «Не жалеть патроны!»…

Вон покатилась вторая звезда —

Вам на погоны.

Звезд этих в небе — как рыбы в прудах, —

Хватит на всех с лихвою.

Если б не насмерть, ходил бы тогда

Тоже — Героем.

Я бы Звезду эту сыну отдал,

Просто — на память…

В небе горит, пропадает звезда —

Некуда падать.

Жил я с матерью и батей

На Арбате — здесь бы так! —

А теперь я в медсанбате —

На кровати, весь в бинтах…

Что нам слава, что нам Клава —

Медсестра — и белый свет!..

Помер мой сосед, что справа,

Тот, что слева, — еще нет.

И однажды, как в угаре,

Тот сосед, что слева, мне

Вдруг сказал: "Послушай, парень,

У тебя ноги-то нет".

Как же так? Неправда, братцы, —

Он, наверно, пошутил!

«Мы отрежем только пальцы» —

Так мне доктор говорил.

Но сосед, который слева,

Все смеялся, все шутил,

Даже ночью он все бредил —

Все про ногу говорил.

Издевался: мол, не встанешь,

Не увидишь, мол, жены!..

Поглядел бы ты, товарищ,

На себя со стороны!

Если б был я не калека

И слезал с кровати вниз —

Я б тому, который слева,

Просто глотку перегрыз!

Умолял сестричку Клаву

Показать, какой я стал…

Был бы жив сосед, что справа, —

Он бы правду мне сказал!..

Все срока уже закончены,

А у лагерных ворот,

Что крест-накрест заколочены, —

Надпись: «Все ушли на фронт».